Ящер с планеты Моз

Эдмунд Купер Ящер с планеты Моз

Летающая тарелка Инквиситива снизилась до десяти тысяч футов. Она плелась над Соединенными Штатами Америки со скоростью всего каких-то пары тысяч миль в час. Инквиситиву было смертельно скучно.

Сколько он ни всматривался в телескоп, Инквиситив так и не обнаружил ни малейших следов разумных ящеров… только бесконечные толпы странных двуногих животных, обитавших в причудливой формы мура­вейниках. А между этими муравейниками они перемещались с помощью примитивных, двигавшихся по земле, повозок. У них были летающие устройства, что правда – то правда, но каких-то на удивление неуклюжих, конструкций.

Честно говоря, последние несколько минут Инквиситив провел, играя в чехарду с парочкой как раз таких необыкновенно хлипких реактивных машин. Но когда они принялись допекать Инквиситива ракетами, тот потерял терпение и быстренько отрезал им крылья своим тепловым лучом. Пилоты военно-воздушных сил до последнего момента не могли поверить своим глазам. Хорошо еще, что их системы катапультирования и парашюты сработали как положено.

Да будет вам известно, что Инквиситиву, или Инки, как называли его коллеги в Организации Объединенных Планет, было не просто скучно. Он, надо вам сказать, чувствовал себя совершенно несчастным. Впрочем, в том, что его направили в этот заброшенный и дикий уголок галактики, Инки не мог винить никого, кроме себя. Если бы он устоял и не задрал хвост при виде несравненной чешуи и соблазнительных желтых полосок на лапах единственной дочери Верховного Администратора… в общем, тогда бы он до сих пор обретался в штаб-квартире ООП на планете Моз.

Вспомнив родную планету, от которой его отделяло пятьсот световых лет, Инки мечтательно вздохнул. Он представил себе ясное зеленое небо, высокую голубую траву, розовые тропические леса, вечно бурлящие алые океаны и вздохнул еще раз. Затем он посмотрел вниз, на мир, который его прислали обследовать, и даже фыркнул от отвращения.

Цвета перепутаны, обитатели – уродливы и дики. Вообще, чтобы эта планета стала пригодной для колонизации, ее, скорее всего, придется подвергнуть фумигации. Кое-кого из наиболее сообразительных аборигенов, возможно, и удастся сохранить в качестве рабов. Но, судя по их примитивной технологии, это вряд ли окажется выгодным. Роботы куда эффективнее.

Пока, однако, в обязанности Инки входило только обследовать планету, вступить в дружеский контакт с местными жителями и подготовить подробный отчет об их цивилизации – если это, конечно, можно назвать цивилизацией.

Инки был циником и имел на это все основания. Его путешествие к Солнечной Системе продолжалось более десяти лет. И надо же так случиться, что таймер гибернации разбудил Инки на восемнадцать месяцев раньше намеченного срока. Таким образом, у него оказалось предостаточно времени для раздумий о том, как безъящерно один ящер может обойтись с другим. Верховный Администратор заслал его в эту дыру, а почему? В отместку всего лишь за то, что его секс-полоска покраснела в неподходящий момент!

Худшего начала лучшего века молодости (Инки едва исполнилось двести лет) ящер не мог даже и вообразить. К тому времени, когда он вернется на Моз, все самки его яйце-группы уже спарятся, а значит, он будет обречен оставаться одиночкой по меньшей мере еще семьдесят пять лет.

За время гибернации Инки, разумеется, в совершенстве овладел всеми основными языками аборигенов Земли. Он же не первый ящер с Моза, посетивший эту далекую планету. Несколько лет тому назад голубохвостый специалист в области лингвистики прилетал на Землю. Он изучал особенности методов общения примитивных народов. До того, как дикие обитатели Новой Гвинеи превратили лингвиста в питательный суп, он успел передать на Моз языковые модели английского, французского, русского и китайского языков.

Инки с отвращением взглянул на проносящуюся под ним поверхность и пожал плечами. С чего-то все-таки придется начинать. Почему бы не здесь? Он тяжело вздохнул и неохотно направил летающую тарелку к земле.

Вскоре тарелка Инки зависла над пустынным, безжизненным шоссе, рядом с которым стояло не менее пустынное кафе. Мгновение Инки поколебался – может, стоит направиться в более населенное место? Впрочем, какая разница? Вся эта цивилизация, куда ни махни хвостом, до отвращения примитивна.

Он приземлился в нескольких сотнях ярдов от кафе. Выбрался из тарелки, настороженно понюхал воздух – слишком много ядовитого кислорода и маловато азота – и пошел по шоссе. Вспомнив на полпути, что он забыл, Инки вернулся и сделал свою летающую тарелку невидимой – дополнительная и, похоже, ненужная предосторожность от излишне любопытных двуногих.

Инки был весьма представительным ящером. Стоя на задних ногах, он достигал в высоту четырех футов. И это не считая еще трех футов красно-фиолетового хвоста, гордо реющего у него за спиной, словно живой флаг. Вдобавок, учтя наблюдения голубохвостого лингвиста об особенностях местного дипломатического протокола, Инки надел высокий цилиндр и черный фрак.

В общем, появление Инки на пороге кафе «Тенистый уголок» внесло некоторое разнообразие в тихую жизнь его владельца, некоего Сэма Гудвина. Сэм, любивший на досуге почитать про инопланетных чудовищ, проявил завидное хладнокровие, увидев одно из них своими собственными глазами.

– Приветик, – заявил он, приглаживая редкие седые волосы и изо всех сил пытаясь показать, что цилиндр ничуть его не смутил. – Как дела в галактике?

Инки был приятно удивлен. От первого контакта с гомо сапиенс он ожидал некоторых трудностей.

– Мы стараемся, чтобы созвездия светили нормально, – скромно ответил ящер. – Но вы же сами понимаете, какая это работенка.

– Ну конечно, – сочувственно кивнул Сэм. – Хотите что-нибудь поесть? Бифштекс, жареный цыпленок, гамбургер?

Инки вспомнил многочисленные предупреждения лингвиста о качестве земной кухни и содрогнулся.

– Мне бы хотелось фруктов, – сказал он. – Дюжину яблок, дюжину апельсинов и бананов.

– Хотите выпить? – спросил Сэм, наваливая на стойку заказанные фрукты.

– Молоко, – решил Инки. – Кварт шесть–семь.

И к огромному интересу Сэма, слизнул со стойки все сразу. Десять секунд спустя Инки ловко засунул лапу себе в глотку и вытащил оттуда пустые пакеты из-под молока, шкурки бананов и апельсиновую кожуру – все аккуратно завернутое в полиэтиленовую пленку.

– Здорово у вас это получилось, – восхитился Сэм. – У вас так принято или это показуха для туземцев?

– Так принято, – ответил Инки. – На Мозе, знаете ли, придают большое значение хорошим манерам.

– Где, простите?

– На Мозе. Это моя родная планета. Организация Объединенных Планет поручила мне обследовать ваш мир… Должен сказать, что хотя двуногие оказались и не такими противными, как я опасался, мне все равно, скорее всего, придется порекомендовать фумигацию…

– Я слушаю вас с неослабевающим вниманием, – напомнил о себе Сэм. – Что такое фумигация и почему вам придется ее рекомендовать?

Инки облокотился на стойку, снял цилиндр.

– Фумигация, – пояснил он, – это способ стерилизации планеты путем внесения в ее атмосферу интересного газа, разработанного нашими химиками. Они назвали его размножающийся газ. Одним словом, стоит даже небольшому количеству такого газа попасть в атмосферу, как очень скоро она вся станет просто-напросто ядовитой… Отличное изобретение, не правда ли? Ну, оно, разумеется, далеко за пределами вашей, с позволения сказать, науки.

О подобных случаях Сэм уже читал в фантастических романах. Он не очень-то одобрял подобные намерения в отношении человеческой расы.

– Позвольте спросить, – вежливо поинтересовался он, – почему вы вдруг решили подвергнуть эту маленькую планетку фумигации?

Инки улыбнулся.

– Однажды мы уже совершили ошибку и попытались цивилизовать двуногих. Очень непрактично. Это, кстати, были подававшие большие надежды обезьяны с Сириуса Пять. Очень сообразительные. Из них, нам ка­за­лось, могут получиться неплохие техники. К сожалению, вскоре у них появилась страсть к политической независимости. Прежде, чем мы сумели показать им всю глубину их заблуждения, эти обезьяны развеяли по космосу три боевых флотилии нашего доблестного космофлота… Сами понимаете, нет никакого смысла обучать низшие существа. Вас мне даже немного жаль. В некотором смысле гомо сапиенс значительно приятнее обезьян Сириуса Пять.

– Спасибо, – поклонился Сэм. – Приятно это узнать.

– Не стоит благодарности, – возразил Инки. – Между прочим, всегда есть возможность оставить в живых несколько рабов. Если хотите, могу вас порекомендовать.

– Большое спасибо, – ответил Сэм. – Это очень мило с вашей стороны… Наверно, Землю сейчас обследует большая группа ваших сородичей?

– Нет, – Инки снисходительно посмотрел на землянина. – Только я. Считается, что с таким простым заданием может справиться один ящер. Больше не требуется.

– Вот как? Интересно… – Сняв очки, Сэм тщательно протирал их носовым платком. – А что случится, если вы не вернетесь?

– Но я же вернусь, – Инки даже поразился человеческой глупости. – Вернусь и предоставлю свой от­чет. Я же для этого сюда и прибыл. Могу вас заверить, что мой отчет будет глубоко научным и совершенно беспристрастным.

– Ну, разумеется, – согласился Сэм. – Но давайте представим… гипотетический случай: ваш отчет не достиг Моза.

– Идиотское предположение, – фыркнул Инки. – В этом случае кто-нибудь рано или поздно обнаружит его отсутствие, и на Землю направят другого ящера. Через пару–тройку веков. В конце концов, с нашей точки зрения, нет никаких оснований для спешки.

Сэм Гудвин улыбнулся.

– Я на минуточку, – сказал он и скрылся в соседней комнате.

Через несколько секунд он вернулся. В руках он держал двухствольное ружье, оба ствола которого немигающе смотрели прямо на Инки.

– Лично против вас, – сказал Сэм, – я ничего не имею. Но как представитель рода гомо сапиенс, к которому я имею честь принадлежать, должен вам заявить, что мы сейчас заняты и потому фумигация может нам несколько помешать.

Инки еще никогда не сталкивался со старомодным оружием землян. Он, однако, быстро уразумел, что Сэм вдруг стал не таким дружелюбным, как раньше. В тот же момент его отлично развитое шестое чувство, позволившее ящерам Моза процветать в течение долгих и трудных двадцати миллионов лет, забило тревогу. Инки рухнул на четвереньки как раз, когда Сэм нажал на курок.

Первый выстрел пренеприятнейшим образом превратил цилиндр Инки в решето. Второй, прогремевший в тот миг, когда он с проворностью ящерицы выскальзывал за дверь «Тенистого уголка», подарил Инки сомнительную честь стать первым ящером Моза с перфорированным хвостом с мелкими свинцовыми вкраплениями. Но Инки не остановился полюбоваться своим изукрашенным хвостом. Ведь вслед за ним на шоссе вышел Сэм. И он уже вставлял в ружье новые патроны.

Инки мчался к своей тарелке, словно ветер. Вот он достиг ее, вновь сделал видимой и заскочил внутрь за мгновение до того, как ружье Сэма прогремело в третий раз. Дробь бессильно застучала по обшивке. Инки ударил по клавишам управления, и летающая тарелка с ревом взмыла вертикально вверх. За несколько секунд она достигла высоты пятидесяти тысяч футов. Этот маневр явно не пошел на пользу дюжине яблок, бананов и апельсинов, а также шести квартам молока, уютно примостившимся в третьем желудке Инки. Продукты взбунтовались, отказались усваиваться и настойчиво запросились наружу.

Но вот икота прошла, и Инки, наконец, смог вплотную заняться своим несчастным хвостом. Хвост болел. Да и выглядел он, прямо скажем, не очень: весь в дырках, а красные и фиолетовые полоски приобрели какой-то явно нездоровый оттенок. Инки попробовал им пошевелить, и новая волна боли понеслась по его нервам в мозг. И тем не менее, хвост шевелился. Значит, ничего страшного, просто в нем, видимо, еще осталось несколько маленьких сувениров американского гостеприимства.

Как пример установления дружеского контакта с туземцами, встречу в кафе (пусть она и дала Инки информацию о психической нестабильности аборигенов) никак нельзя было назвать успешной. Дав выход своим чувствам, Инки до отказа нажал на педаль газа (ну или на то, что сходит за педаль газа у летающих тарелок) и принялся необыкновенно поэтическим языком Моза излагать свое мнение о Сэме Гудвине и его «Тенистом уголке».

К тому времени, когда у Инки кончались подходящие эпитеты, тарелка уже пересекла Соединенные Штаты, Тихий Океан, Охотское море и неслась над степями центральной Азии. Глянув вниз, ящер с удовлетворением обнаружил большие участки девственной, неизгаженной гомо сапиенс земли.

По правде говоря, единственным свидетельством человеческой глупости в округе была дурацкая металлическая змея, мрачно извивавшаяся через весь конти­нент. Инки, разумеется, догадался, что хотя человечество частично и вышло из каменного века, оно еще не отказалось от примитивной системы железнодорожного транспорта. Более того, для ящера, чья родная планета давным-давно разработала куда более эффективные средства сообщения (типа путешествий во времени и телепортации), Транссибирская железнодорожная магистраль была не лишена некоторого, скажем так, исторического очарования.

Где-то между Омском и Томском Инки, чей хвост между тем почти перестал болеть, решил спуститься пониже. У пересечения железной дороги с заброшенным шоссе он заметил маленький одинокий муравейничек – явно жилище какого-то двуногого. Вот она, возможность установить дружеский контакт. Посидеть, поговорить, глядя, как мимо проползают поезда, поднабрать данных для анализа культуры и цивилизации аборигенов.

Инки приземлился всего в каких-то пятидесяти ярдах от домика Ивана Сергеевича Пушова, имевшего честь служить стахановским смотрителем переезда со времен чистки тысяча девятьсот тридцать шестого года, вычистившей отсюда его предшественника. На этот раз Инки не стал делать свою тарелку невидимой. Так ее легче будет найти, если ему вдруг снова придется с поспешностью покинуть общество гомо сапиенсов.

Иван Сергеевич не без некоторого беспокойства наблюдал за посадкой летающей тарелки. Она прилетела не со стороны Москвы, но пути политической полиции неисповедимы. Он торопливо почистил ботинки, причесал бороду и вышел на крыльцо навстречу своему гостю… мысленно готовясь все отрицать.

– Здравствуй, товарищ, – приветствовал Иван Сергеевич ящера и мысленно поразился: мол, чего только не придумает политическая полиция, лишь бы получше замаскироваться.

– Здравствуйте, – настороженно отозвался Инки. – Меня зовут Инквиситив с Моза.

– А я – товарищ Пушов с Слобованутского переезда, – Иван Сергеевич замялся и неуверенно доба­вил. – Я надеюсь, товарищ, вы окажете мне честь выпить стакан водки за моим недостойным столом? Мы поднимем этот стакан за здоровье нашего героического коллективного руководства.

– Ничуть не сомневаюсь, – не скрывая раздражения, ответил Инки, – что вашему героическому коллективному руководству очень поможет грядущая фумигация. Между прочим, ящеры Моза не одобряют применения алкоголя… кроме как в медицинских целях.

В этот момент Иван Сергеевич начал понемногу догадываться, что Инки, возможно, вовсе не секретный агент политической полиции. Он был вынужден признать, что чешуя выглядела необыкновенно натурально, а хвост подергивался с независимостью, чем-то напоминающей товарищу Пушову загнивающий Запад. Но ошибка в столь деликатном вопросе могла закончиться трагически, и потому:

– Ваше превосходительство, – сказал Иван Сергеевич, – простите невежество политически грамотного, но в настоящий момент сбитого с толку смотрителя переезда. Где находится этот самый Моз?

– В более обжитой части галактики, нежели та, где обретаетесь вы.

– Позволено ли мне будет спросить, – не унимался Иван Сергеевич, сам удивляясь своему безрассудству, – как туда добираются?

– Сразу за Полярной Звездой поворачиваете налево, а потом летите прямо пятьсот световых лет, – ответил Инки и улыбнулся с чувством бесконечного ящерного превосходства.

– Быть может, это спутник?

– Разумеется, нет! – с возмущением воскликнул Инки. – Это планета первой величины!

– И без сомнения, недавно освобожденная нашей доблестной Красной Армией? – продолжал расспросы Иван Сергеевич.

Инки презрительно усмехнулся и покачал головой.

– Твоя мать, без сомнения, была идиоткой, – процедил он, – а отец – дебилом. А ты сам находишься в состоянии интеллектуального бреда. Фумигация для тебя будет актом милосердия.

К этому моменту Иван Сергеевич уже пришел к окончательному выводу. «Этот тип, – решил он, – никак не может быть сотрудником секретной полиции. Ни один агент МВД не опустится до того, чтобы надеть фрак».

– Значит, Моз – не коммунистическое государство? – спросил он, чувствуя, как к нему возвращается уверенность.

– Придурок! – вскричал Инки. – Да с какой стати разумным ящерам устраивать себе коммунизм? Так низко мы пасть не можем!

– Если Моз не коммунистическое государство, – решил Иван Сергеевич, – значит, это реакционная, капиталистическая, фашиствующая демократия. Но пролетариат-то у вас хотя бы организован?

– У нас нет пролетариата!

– Невозможно! – воскликнул Иван Сергеевич. – Не могли же вы уничтожить полностью весь рабочий класс!

– Друг мой, – мягко сказал Инки, – нам некого уничтожать. У нас нет рабочих. Мы используем роботов.

– Варвары! – Иван Сергеевич воинственно выставил бороду. – И давно это вы эксплуатируете несчастных роботов?

– Примерно двадцать тысяч лет.

– Какое невероятное терпение! – покачал головой пораженный до глубины души Иван Сергеевич. – Я думаю, грядущая революция будет особенно кровавой.

– Пушов, – зевнул Инки, – ты меня утомил. Без фумигации планеты явно не обойтись… Между прочим, когда будет ближайший поезд?

– Завтра, ваше благородие… или послезавтра. Может, хотите подождать? Только имейте в виду, я не могу обещать, что поезд остановится.

– А вот я, – с многообещающей улыбкой заявил Инки, – могу обещать, что скоро здесь все остановится, пока я лучше продолжу свои изыскания где-нибудь другом месте. Всего хорошего.

– Одну минуточку, ваше благородие. Позвольте мне прощание подарить вам маленький сувенир в память этой незабываемой встрече.

Иван Сергеевич вбежал в дом и через минуту вернулся маленькой металлической коробочкой в руках. К коробочке прилагался крохотный ключик.

– Это устройство, – объяснил он, – предназначено для исцеления усталости и сонливости. Оно просто незаменимо для интеллектуалов вроде вас. Многие наши политические лидеры подарили такие машинки своим ближайшим друзьям. Результаты превзошли все ожидания.

Иван Сергеевич вставил ключик в специальную дырочку и несколько раз повернул. Затем протянул коробочку Инки.

Ящер внимательно осмотрел неожиданный подарок.

– Очень любопытный образец крестьянского творчества, – подумав, провозгласил он. – Я полагаю, это устройство работает по принципу психостатической индукции?

– Вне всякого сомнения, – с готовностью согласился Иван Сергеевич. – Желаю вашему благородию приятного путешествия.

– Спасибо, – ответил Инки. – Я уже почти решил переменить свое решение и рекомендовать тебя для рабства.

Так выразив друг другу взаимное уважение, они разошлись: Иван Сергеевич в свой домик, а Инки – в летающую тарелку. Смотритель переезда наблюдал за вертикальным взлетом тарелки с хитрой ухмылкой. Загадочная летающая машина выглядела, прямо скажем, внушительно, хотя, разумеется, не шла ни в какое сравнение с могучими МИГами, о которых Иван Сергеевич недавно читал в газете. Кроме того, разве тарелка – это не буржуазное изобретение?

Иван Сергеевич взирал на результаты утренней встречи с удовлетворением сразу по трем причинам. Во-первых, блестящим применением метода дедукции он исключил возможность того, что Инки является сотрудником секретной политической полиции. Во-вторых, он изобличил в своем незваном госте капиталистического шпиона. И в-третьих, он оказал посильную помощь бедным эксплуатируемым роботам Моза. Ведь его подарок Инки был одной из реликвий программы «выжженной земли», рожденной военным гением товарища Сталина. Вначале его предполагалось использовать против оккупационных войск.

Иван Сергеевич принял самое разумное решение. Он напишет подробный рапорт о случившемся. Возможно, это поможет ему получить повышение на заветную должность помощника билетного контролера в Томске.

Тем временем Инки поднялся на высоту тридцать тысяч футов. Он не спеша, со скоростью, всего в три раза превышающей скорость звука, летел на юг. После пустынных сибирских просторов ему хотелось познакомиться с земной жизнью тропических регионов. Вдруг в тропиках он встретит что-нибудь любопытное.

Он пересек Тибет, Бирму и Сиам. Он медленно кружил над Малайским Архипелагом, выбирая наиболее удобный для изучения остров. И вдруг, как раз когда его летающая тарелка находилась посередине Южно-Китайского моря, подаренная Иваном Сергеевичем бомба с часовым механизмом (кстати, одна из немногих действующих) самым пренеприятным образом вдребезги разнесла орудийную башню.

Для Инки в его пилотской кабине грохот взрыва прозвучал словно звон сотен литавр. Все кругом затряслось… Но вот тряска прекратилась, и Инки, к своему неописуемому удивлению, обнаружил, что, хотя от фрака остались одни лохмотья, сам он цел и невре­дим. Не считая, конечно, того, что его хвост побелел от ужаса.

И вот тут-то ему на выручку пришла находчивость, которой заслуженно гордятся ящеры Моза, Глянув вниз. Инки увидел, что Южно-Китайское море несется ему навстречу куда быстрее, чем хотелось бы. Он понял, что очень скоро станет мокрым, или даже очень мокрым ящером. Это было нежелательно. Поэтому Инки незамедлительно включил антигравитационный луч и резервные ракеты перегретого пара. Из-за несориентированности антигравитационного луча тарелку тут же перевернуло вверх тормашками, но Инки крепко уцепился хвостом за пульт управления и с помощью паровых ракет даже добился некоторого контроля над своим поврежденным летательным аппаратом. Не раздумывая, он направил его к ближайшей земле – маленькому тропическому островку, называвшемуся Комодо.

Проявив незаурядное мастерство в управлении тарелкой, Инки все-таки сумел совершить вынужденную посадку на острове, в небольшой пальмовой роще. К тому времени, когда вызванный им кокосовый дождь закончился, Инки оправился до такой степени, что сумел выползти из тарелки и обследовать повреждения. А обследовав, пришел к неутешительному выводу, что ремонт займет у него как минимум три дня. Но потом, мрачно поклялся ящер, он вернется к Слобованутскому переезду и расквитается с Иваном Сергеевичем так, что очень быстро тот взмолится о блаженном избавлении фумигации.

Всецело поглощенный изучением повреждений и мыслями об отмщении, Инки даже не сразу заметил, что он не один. Но, наконец, осторожное дыхание у него за спиной заставило Инки повернуться.

Перед ним стояла самая обворожительная, самая грациозная, самая ослепительно красивая самка, которую он когда-либо видел. Ее широко раскрытые невинные глаза полнились неведомой тайной. Ее прелестное волнистое тело являло собой настоящую поэму женственной пластики. Она лучезарно улыбалась Инки, и ящер чувствовал, что под этими нежными чертами кроется огонь всепоглощающей страсти. Так, между прочим, на самом деле и было. Ведь эта дама была ни кем иным, как хищным драконом Комодо.

– Я… Я… Я… – начал Инки на языке ящеров, который, как известно, универсален.

Но дар речи покинул Инки. На Мозе он не встречал ничего подобного.

– Вы попали в беду? – спросила она голосом, сладким, как у сирены, и полным странного, невысказанного желания.

– Нет, милая леди, – ответил Инки, беря себя в руки. – Я попал в рай… Никогда еще я не видел такого совершенства! Мне кажется, я пролетел пятьсот световых лет именно ради этого момента.

Пятифутовый хвост дракона Комодо едва заметно дрогнул. Она покраснела.

– Вы, наверно, всем это говорите.

– Ангел мой, – признался Инки, вспоминая дочь Верховного Администратора, – у меня и правда раньше были другие. Но они ничего не значат. Я просто-напросто не жил до этого мига… Между прочим, меня зовут Инквиситив. Но ты можешь называть меня просто Инки.

– А я – дракон Комодо, – сказала она и протянула Инки лапу, украшенную восхитительными, острыми, как бритвы, когтями. – Можете называть меня просто Канни-Балле.

– Канни-Балле! – в восторге воскликнул Инки. – Какое удивительное имя!

– Немного необычное, не правда ли? – и дракон Комодо снова покраснела.

– Такая ласковая, – бормотал Инки, – такая любезная…

– Ну, если вы так полагаете… – и дракон Комодо улыбнулась, обнажив длинный ряд безупречно белых, острых, длинных зубов.

– Дорогой Инки, – она повернулась к летающей тарелке, – скажи, что это за странная штуковина?

Гордо выставив грудь, Инки рассказал о своей миссии на Земле.

– В принципе, – заключил он, – мне следует починить тарелку и вернуться на Моз, но… Любимая, я не могу рекомендовать фумигацию планеты, на которой мы впервые увидели друг друга.

– Да уж я думаю! – с возмущением воскликнула дракон Комодо. – Особенно учитывая, что я вовсе не собираюсь никуда эмигрировать. Большое спасибо, но мне и здесь неплохо.

– Но я не должен забывать о своем долге, – печально сказал Инки. – Ты можешь этого и не знать, но ящеры Моза – самые просвещенные существа в галактике. Судьба избрала нас для создания звездной империи. Она станет достойным памятником несгибаемости ящерного духа.

– Какой ты воинственный, – застенчиво прошептала дракон Комодо. – Мне даже страшно…

Инки, окончательно потерявший голову от этого очаровательного создания, бросился ей в ноги и воскликнул:

– Канни-Балле! Я не вынесу твоего несчастья!.. Если бы только я мог навсегда остаться с тобой в этом раю!

– Возможно, мне удастся это устроить, – задумчиво пробормотала дракон Комодо.

И ее голос обещал так много, что Инки и думать забыл о фумигации и галактических империях.

– Милая моя, почему бы и нет?!! – в восторге он вскочил на ноги. – Мы будем неразлучны!

– Навсегда, – согласилась дракон Комодо, и ее лаза загорелись желанием.

– Идеальная пара, – восторгался Инки, – мой разум и твоя красота!

– Неразрывно соединенные воедино, – улыбнулась дракон Комодо, скручивая спиралью свой могучий хвост. – И в жизни, и в смерти… Извини, мой милый, что говорю об этом, но, видишь ли, я ужасно хочу есть…

И тут двести фунтов мускулов развернулись с быстротой молнии: живая дубинка нанесла удар. Инки даже не успел ничего понять, прежде чем его сбитый с толку, охваченный внезапной паникой мозг превратился в кровавую кашу. С укоризненным вздохом он замертво повалился на землю.

Дракон Комодо окинула труп критическим взором и покачала головой. По меркам Комодо, Инки был несколько худоват.

– Это лучше, любовь моя, – печально сказала она, – чем разбитое сердце… И как это благородно – погибнуть ради дамы своего сердца!

Затем она села и съела Инки с головы до хвоста.

Вот, друзья мои, истинная причина, почему еще пару веков Земля может не опасаться фумигации; почему кафе Сэма Гудвина переименовано из «Тенистого уголка» в «Придорожный Буфет Летающих Тарелок»; почему Иван Сергеевич Пушов стал помощником билетного контролера в Томске и почему Канни-Балле, дракон Комодо, живет теперь в уютном круглом домике в джунглях. В домике с атомным кондиционером!