ВЗВОД ПОТЕРЯННЫХ



Он ударился коленом о выступ скалы и от резкой боли захромал. Попытка бегства провалилась. Вскоре его догонят, схватят, затем изобьют и... какой толк думать о том, что будет потом? За пять лет плена, – вначале он ещё верил, что его вызволят, обменяют ли, либо просто передадут своим: ведь у этих банд мог возникнуть какой-то свой расчёт, о котором он и не подозревал, – за пять лет тяжёлых раздумий о своей судьбе, о том, что его надежды не сбываются, он в конечном итоге ощутил себя свободным от прошлого и будущего. Так в нём отразилась потребность сохранить в себе остатки личности. Ему стало начхать на правительство, на отечество, которые предали его, всё это – чушь, надо жить своей жизнью, только своей и только той, что есть в данный момент. Надо самому использовать текущие обстоятельства, а не ждать, когда о тебе позаботятся другие. А значит бежать, бежать хоть куда-нибудь. Мысль о бегстве преследовала его, стала за последний год своего рода навязчивой идеей. А смерь... с того дня, когда он пережил ту песчаную бурю и осознал себя Сверхчеловеком, смерть вообще перестала занимать его мысли и чувства. За бегство из плена он готов был расплачиваться по полной...

Над его головой по скале чиркнула пуля, затем раздался раскатистый в горах выстрел, ещё один... Но он успел спрятаться за выступ скалы. И тут увидел дорогу. Дорога была горной и, казалось, не знала, что такое машины, очевидно, вела к какому-то забытому остальным миром городку. Такие городки, как правило, находились во власти того или иного бородатого командира с дурным запахом изо рта... А он-то надеялся обнаружить дорогу к крупному населённому пункту, где есть шанс попасться на глаза европейцу, хорошо бы – западному журналисту... Разом навалилась усталость, придавила к прохладе скалы в тени, опустила вдоль отвесной стены на землю. Он присел спиной к шероховатой стене, невольно расслабился, закрыл глаза. Куда бежать? Что делать? Слух его обострился, он вылавливал каждый отзвук приближения шагов троих охотящихся на него преследователей. Бежать! Но он не шелохнулся, невольно весь напрягся для сопротивления. Шаги вдруг стихли, и за выступом скалы раздался пронзительный крик испуганного неожиданно увиденной опасностью душмана:

– Взвод потерянных! Русский взвод!

Все трое побежали прочь. Топот быстро удаляющихся ног вывел его из оцепенения, он разом открыл глаза и глянул туда, откуда должно было прийти чудо спасения. На нижнем участке дороги, из-за высвеченного полуденным солнцем бока скалы узкого ущелья один за другим выползли пять БТРов. Нет. Это не могли быть русские машины. Он привык знать, что его армия покинула эту страну, бросив его на произвол судьбы. Значит, машины правительственные. Как бы там ни было, попасть в руки представителей войск правительства означало обрести какой-то шанс на свободу. Шанс не хуже других, и нельзя упустить его. Он вскочил, и внезапно его удивило, как нечеловечески спокойно они передвигались, поднимались в горы, эти БТРы.

Откуда только силы взялись: он успел перебраться за гребень и наискось склона на крутом спуске обогнать первую из бронированных машин. Выбравшись на середину каменистой дороги, он расставил ноги, ладони сцепил на затылке, – пусть видят, что у него нет оружия и воинственных намерений. Передняя машина приближалась, надвигалась на него, не сбавляя скорости. Даже турель пулемёта не дернулась, не шевельнулась дулом в его сторону, ни одна часть корпуса машины не дрогнула, не выдала, что водитель или кто из сидящих внутри заметили его. Прямо перед носом БТРа он отскочил к краю дороги, чуть не сорвался с обрыва, и тут внезапная, давно забытая ярость опьянила всё его существо, лишила рассудка. Одним прыжком он вскочил на БТР, забрался наверх и забарабанил кулаками и пятками ног по корпусу, по люку. Изнутри не последовало никакого ответа, там не проявилось никаких признаков жизни, будто никто не обращал внимания на поднятый им грохот. Наконец он угомонился, лёг на нагретой стали, попытался собраться с мыслями. А вдруг в машине под ним решили, что в этом месте засада, и он – всего лишь часть коварной игры? Потому и не останавливаются, боятся прицельного огня. Он успокоился, но не надолго.

– Чёрт! – вдруг вырвалось у него.

А если и впрямь впереди засада, и они знают о ней?! Тогда его так изрешетят, что и мать родная не признает... Он ещё раз до боли в кулаке стукнул по люку. Никакого ответа. Глубокое безразличие и усталость буквально навалились на него, – всё равно отстать от машин нельзя и бежать некуда. Будь что будет. Кому суждено быть повешенным, тот не утонет, вспомнилось ему выражение пиратов. Лёжа на горячем металле БТРа, он позволил векам сомкнуться. Так было лучше прислушиваться в звуки вокруг, и сначала он напряжённо ожидал, что вот-вот начнётся стрельба, даже вздрогнул, когда впереди на откос сорвался камень, с перестуками покатился вниз до самой дороги. Но ничего не происходило. Сказывались бессонные сутки побега: он постепенно расслабился.

Солнце прошло зенит и начинало клониться к западу. Было душно. Машина плавно и с ровным тихим шумом несла его куда-то, и... он задремал.


Проснувшись, прежде всего увидал пологий горный скат и низкое голубое небо. БТРы стояли. Он резко приподнялся на локте, затем сел и обмер. Вокруг на выжженной солнцем каменистой земле стояло около тридцати молодых мужчин. Их внешность, лица не оставляли никаких сомнений. Это были русские. Напротив капитан, возле него трое сержантов, остальные рядовые. Однако безотчётный страх сковал его: что-то в этих людях казалось необычным, внушало тревогу. Пустые, холодные, будто и не разумные вовсе, немигающие глаза со всех сторон уставились на него без живого любопытства.

– Ты кто? – безжизненным и одновременно не терпящим возражений голосом спросил капитан.

– ...Лейтенант... – Он соскочил на землю, вытянулся. – Лейтенант Прохоров. Пять лет плена. Бежал. Там, на дороге, – он показал рукой в сторону дороги позади стоящих в ряд пяти машин, – вы не остановились. Я забрался наверх и...

Не выдержав без мысли смотрящих на него немигающих глаз, он, вопреки уставным правилам, смолк и отвёл взор от капитана в сторону продолжения дороги. БТРы были остановлены в двухстах метрах от грязно-серого городка, от пары сотен приземистых домишек с плоскими крышами, окружённых вершинами гор и издавна погружённых в безвременье веков. Дорога огибала домишки, исчезала за ними, будто не имела к ним никакого отношения, и сам городок казался вымершим.

– Мы должны взять этот город, – внезапно сказал капитан. – Ты пойдёшь и скажешь, чтоб укрепили его.

"Да это же сумасшедшие!" – промелькнуло у него в голове. – "Откуда они взялись? И кто доверил им оружие?!"

Капитан на ощупь расстегнул кобуру с пистолетом.

– Иди!

Сказанное было обращёно к нему. Он глянул на других, надеясь найти поддержку отказу выполнять безумный приказ, но леденящие душу выражения глаз стоящих вокруг молодых мужчин вынудили его подчиниться.

Медленно зашагав по заваленному большими камнями пологому склону, он дважды обернулся, но каждый раз вид капитана и вооружённых солдат, неотрывно следящих за ним не выражающими ничего взорами, заставлял его направляться вперёд, туда, где его поджидали наверняка враждебно настроенные обитатели высокогорного городка. Вдруг он осознал, что весь взвод стоял в виду низких стен окраины городка, однако из чёрных дверных проёмов, от других укрытий не было сделано ни единого выстрела. А может там некому проявлять враждебность? Тогда чего ему бояться? Настороженно обогнув окраинный дуван, он предпочёл всё же поднять руки, ладонями к затылку, и так продвигаться между жалкими строениями. Он заглянул в дверной проём одного из них, вошёл в соседний двор, но и там никого не увидел. Создавалось впечатление, что жильё покинули недавно и покидавшие знали, что вскоре вернутся: были оставлены весь жалкий скарб, одежда. В другие дуваны он заглядывать не стал и, то крадучись, то открыто прошёл к базарной площади. Внезапно, точно зверь, он учуял, что в одном из ветхих дуванов кто-то есть.

– Не стреляйте! – громко произнёс он, осторожно приближаясь к полумраку за открытым входом.

Он приостановился в дверном проёме, и сначала ему показалось, что оба старика, которые оказались внутри полумрака, сидят прямо на вытоптанной земле, на полу. Но затем он разглядел под ними истёртый серый коврик. Седые бороды стариков ни на секунду не изменили положения, не повернулись к нему, и он, подождав, шагнул под старую крышу. Витал слабый запах гашиша. По-восточному присев на край коврика, он ожидал, когда старики заговорят первыми. Они оба терпеливо не обращали на него внимания, ни разу не взглянули в его сторону.

– Пришли в третий раз, – наконец вымолвил один из них.

– В Завещании сказано, – внятно выговорил другой, – они не придут больше трёх раз.

– В каком завещании?

Он решил, что старики не слышат заданного им вопроса. Однако, помолчав некоторое время, тот, кто был рядом, отозвался тихим ответом, будто обращался ни к нему, а к кому-то перед собой:

– Кто потревожит покой сына Зевса, Искандера Великого Македонского, тот сам лишится покоя.


Из городка он возвращался другим человеком. Даже походка стала иной, уверенной. Внизу его ждали, испытующе разглядывали двадцать пар глаз, по прежнему холодных, без всяких чувств. Он остановился напротив капитана.

– Почему вы не ищете смерти? – спросил он его.

Капитан пристально уставился ему в лицо, как если бы впервые увидел некую диковину, и неожиданно расхохотался.

– Смерти?! Ха-ха-ха!

Хрипло смеясь, капитан вынул из кобуры пистолет, большим пальцем сдвинул предохранитель, и он попятился, зная, что это бесполезно. Но капитан внезапно отвернул дуло, выстрелил в оказавшегося по правую руку от него сержанта. Сержант вскинул короткоствольный АКМ, в мгновения расстрелял очередь по стоявшим рядом солдатам. Все оживились, принялись палить друг в друга, отбрасывали по сторонам пустые рожки магазинов, вставляли новые и опять стреляли, явно забавляясь происходящим. Можно было подумать, что у них холостые патроны, но пули рвали одежду, проникая сквозь тела, стучали по камням, по скале, по стальным машинам. Стрельба, разом наскучив им, стихла, лица сержантов и солдат опять застывали в масках целеустремлённой воли, глаза погружались в холодные глубины. Только их изорванная пулями одежда доказывала немому свидетелю этого развлечения, что увиденное не было бредом воспалённого воображения. Его поразило, что ни на ком не оказалось ни единой ранки, тогда как он сам каким-то чудом остался цел, отделавшись царапиной, когда пуля звонко отскочила от борта БТРа, задела его левое предплечье. Он рванулся, побежал от них к городку, но двое солдат тут же догнали его. Ловкая подножка, толчок в спину, – и он опрокинулся на землю, задел виском придорожный булыжник и провалился в чёрную бездну.


Очнулся он в жёстком сидении. Кисти рук были связаны кожаными ремнями, а вокруг был полумрак замкнутого сталью пространства. БТР ехал ровно и шумел на удивление слабо. Капитан рядом тихо засмеялся своим холодным безжизненным смехом, как будто понял, что пленник только делает вид, что всё ещё не пришёл в сознание. Его передёрнуло от этого смеха, он распрямился и открыл глаза. Всё было так же, как в любом другом БТРе. Однако чего-то недоставало. Наконец он понял, чего: его не столько удивило, сколько начало раздражать отсутствие мужских запахов.

– Золотой саркофаг Александра Македонского исчез из Александрии после римского завоевания Египта, – звук собственного голоса успокаивал, и в глубине души он испытывал удовлетворение, что не забыл о таких вещах. – Могилу с ним искали две тысячи лет, но о ней известно меньше, чем о могиле Чингиз-хана. Неужели она где-то здесь?

Капитан не слушал или не желал слышать его вопроса, погрузился в свои размышления и пробормотал:

– ...Лейтенант... Да, мне нужен лейтенант...

Вдруг резко повернулся к нему, пронзительно осмотрел холодным, сверлящим взглядом. Не выдерживая того, что было в этом взгляде капитана, он отвёл глаза к низу машины.

– Ночью, – услышал он вместо ответа. – Ночью узнаешь.

Капитан вытянулся в жёстком сидении, видом давая понять, что разговор окончен. Он не возражал, не мог забыть взгляда капитана, в котором проявились воля, сила, властность, каких он до сих пор не встречал, да и не думал никогда встретить. Его стали терзать дурные предчувствия, от которых с трудом сдерживалась знобящая дрожь. Впервые за время, прошедшее после той песчаной бури, он снова ощутил шевеление в себе настоящего, почти животного страха.


БТРы остались внизу голого, без признаков растительности, уклона и в серебристом сиянии круглой низкой луны казались давно покинутыми, брошенными за ненужностью. Только капитан и он стояли на гребне межгорной седловины. Перед ними простиралась высокогорная долина, безжизненная, как и всё окрест. За ней, примерно в двух километрах к северу, выделялась необычная гора. Она тянулась пиком к чёрной бесконечности звёздного неба, а строгие клинья теней обрисовывали чёткие очертания, смутно напоминающие о чём-то виденном, они тревожили разум и душу, пока он не вспомнил. Ну конечно! Пирамида!

– Пирамида! – пробормотал он непроизвольно.

– Глупцы. Все глупцы, – проговорил капитан. – Я понял ещё в аспирантуре... И вдруг эта война. Я пошёл в добровольцы одним из первых. Ха-ха-ха! – он тихо рассмеялся холодным смехом. – Наивное европейское самолюбование; видеть в нём только царя македонцев и предводителя греков... А им было наплевать на это. Он был их фараоном и сыном Амона. Могли ли они отдать его тело и душу римлянам, по их мнению, недоумкам и варварам? – Он показал рукой на странную гору. – Я нашёл её! Александр Великий, первый Сверхчеловек на Земле, погребён как фараон и сын бога Амона! И сделала это самая организованная, самая тайная сила Древнего Мира – египетские жрецы.

– Я хочу увидеть могилу! – воскликнул он негромко, подавляя неизъяснимое тревожное волнение.

Капитан оглядел его с ног до головы и заверил:

– Ты её увидишь. Если сможешь.


Отсчитав двадцать хорошо слышимых шагов тех, кто привели его и оставили стоять внутри горы, он сорвал с глаз тряпичную повязку, обернулся. Колеблющиеся в отсветах уносимого источника света облики и тени сержанта и солдата удалялись всё дальше. Они спустились по каменным ступеням подземного лабиринта, прошли под низким сводом, где чуть не коснулись потолка головами, и пропали из виду, – и он оказался в полной темноте. Потом растворились в мёртвой тишине их шаги, разорвав последнюю нить возможности отказаться, вернутся назад.

Он поправил лёгкую каску со светильником у лба, пальцем надавил штырь включателя. Бледный луч включенного светильника успокаивал. Однако низкий потолок вынуждал освещать главным образом то, что было над головой, и после сотни шагов он едва не свалился с поперечного выступа. Ему ничего не сказали о таком препятствии. Дальше свод поднимался и расширялся, а всё пространство под сводом, от стены к стене было покрыто чёрной гладью воды; только на расстоянии около метра от края выступа застыла серая ладья. Он наклонил голову, посветил вниз в чёрную воду. Пятно луча не пробилось к дну, а в глубине как будто метнулось что-то хищное, крупное и опасное. Нечем было дотянуться до ладьи, и он догадался о предназначении кожаных ремешков каски. Вновь поправил её на голове, застегнул ремешки у подбородка. Озлобляясь тем, что его не предупредили – игра будет на выживание, он отступил от выступа, присел и тщательно затянул шнуровку десантных ботинок, которыми его снабдили. Будь что будет, он постарается дойти до конца, так или иначе не даст возможности сумасшедшему капитану опять высокомерно рассмеяться ему в лицо.

С короткого разбега он как мог сильно оттолкнулся от края выступа, пролетел над водой и плюхнулся в ладью, поскользнувшись на чём-то живом, омерзительном. На дне ладьи извивались отвратительные скользкие твари, напоминающие ни то угрей, ни то змей. Сдерживая в себе ужас и отвращение, он принялся носками обуви быстро выбрасывать их за борт, не замечая, что от толчка его тела ладья плавно заскользила по чёрной поверхности, углубляясь в непредсказуемую кромешную тьму. Поглощённый своим занятием, он случайно заметил, что ладья движется к низкому зеву горловины свода, а три бронзовые пики с нанизанными на них скелетами целят из горловины прямо ему в живот. Подхватив уже рукой последнюю тварь, он успел пасть на дно, и ступни висящих скелетов глухо застучали по обоим бортам. Склизкая тварь выскользнула ему на лицо; передернувшись от отвращения, он швырнул её прочь за корму. После чего смог перевести дыхание, напрячь зрение и слух.

Ладья скользила в туннеле, потолок которого не позволял ему даже сесть. Послышалось и постепенно усиливалось звучание размеренных всплесков падающих на воду капель. Стоило досчитать до пяти, как падала очередная капля. Он лежал, плыл в неизвестность, а луч от каски высвечивал на потолке древние, непонятные ему рисунки и письмена. Их сменила часть очень большого рисунка, и он не сразу признал хвост крокодила. С замедлением хода ладьи появлялись задние лапы и провисшее брюхо. А когда пятно света вырвало из темноты болотного цвета шею, капля в падении стукнула о нос ладьи. Неожиданно свод оборвался, как бы взметнулся вверх и исчез во тьме, а над глазами нависла голова показавшегося живым огромного крокодила, с челюсти которого ему на подбородок упала кроваво-чёрная капля... Ладья глухо ткнула каменный тупик и остановилась. Но он некоторое время был не в силах шелохнуться, не мог не смотреть, как над ним на правдоподобных челюстях рептилии набухает следующая капля, набухает и срывается, падает ему у горла, тёплая, как сочащаяся из разрываемой острыми зубами живой плоти. Он медленно приподнял руку и отёр лицо правой ладонью. Это была не кровь. Вода просачивалась через минералы и в них приобретала такой цвет.

Он выбрался из ладьи на каменный пол дальнейшего продолжения лабиринта, сделал нетвёрдые шаги, тогда лишь оглянулся. Необъяснимый круговорот воды потянул ладью обратно в тоннель. Ещё не поздно было задержать её, но он уставился на морду крокодила и не имел воли ступить назад. При освещении светильником красные рубиновые глаза хищной рептилии сверкали с плотоядной ненасытностью, а с челюстей продолжали срываться большие капли с блесками свежей крови. Наконец и нос ладьи втянула в тоннель, под живот крокодила. Только после этого он осмотрелся.

Вместе с поворотами головы пятно света бегало по стенам, на которых и справа и слева, навстречу ему спешили возбуждённые неподдельной радостью павианы, искусно изображённые древними художниками немеркнущими красками. Это производило впечатление, какого он не ожидал.

– А-а, – прошептал он, отмахиваясь от тревожных мыслей. Плевать он хотел на опасности, о которых предупреждала кровожадная морда! Кому суждено быть повешенным, тот не утонет.


Его уже порядком утомили эти лестницы, проходы, тупики, везде похожие одни на другие, – без каких-либо указателей лабиринт представлялся бесконечным. Свет пока не тускнел, но надолго ли хватит батарейки? Он спустился под очередной свод и вновь оказался перед каменной лестницей, ведущей наверх, в зловещую темноту. Воздух был затхлым, и он ощутил усталость, когда поднимался со ступени на ступень, которым не было конца. Однако на этот раз он выбрался к площадке с узким и низким проёмом в тёмной стене, подобного которому ему ещё не встречалось. Вызываемые им шорохи на слух как будто стали иными. Чудилось, за проёмом было замкнутое помещение, а если это так, он достиг цели плутания. Усталость отступила перед растущими осторожностью и любопытством.

Когда он присел на корточки, чтобы луч светильника проник как можно дальше внутрь кромешной тьмы, на границе видимости показалась золотая гробница. От волнения и от предыдущего движения на лбу выступил пот, и он смахнул каплю над бровью, чтобы она не попала в глаз. После чего пригнул голову и медленно шагнул в проём. Сделав второй и третий шаг, он очутился в небольшом кубическом помещении с красочно разрисованными стенами. В противоположной стене с изображениями суда Осириса в Царстве мёртвых выделялось продолжение узкого входа, и там, как живой, нависал чёрный скарабей. Пройти под каменным скарабеем можно было только согнувшись. Под брюхом скарабея он разглядел заострённое книзу жало, покрытое маслянистой иссиня-чёрной жидкостью, – очевидно, она просачивалась сквозь поры камня; в свете фонарика она переливалась недобрыми, зловещими отблесками. Не отрывая взора от брюха скарабея, он осторожно пробрался под его лапами, и вдруг – чего он никак не предполагал – плита под ногами резко накренилась. Теряя равновесие, он непроизвольно дернулся, и в шею ему впилось остриё жала, впилось глубоко, больно разрывая кожу.

Он быстро выбрался в просторное и мрачное помещение, распрямился напротив золотой гробницы. Как будто от затхлого воздуха стало трудно дышать, а потом закружилась голова. Вдруг почудилась, что мумия великого завоевателя в гробнице шевельнулась. С усиливающейся тревогой он растёр пальцами кровь у раны на шее. Она, как ни странно, не зудела, не беспокоила.

Чувства и мысли были неопределёнными. Обеспокоенный поиском ответа на вопрос о назначении иссиня-чёрной жидкости, которая явно попала ему в кровь, он не мог разобраться, что же хотел или ожидал увидеть. Ни корон Нижнего и Верхнего Египта, ни жезла и плети – этих непременных символов власти, обязательных при погребении фараона, – здесь не оказалось. На мумии вместо них лежал греческий меч. Свет от светильника позволял различить на коротком лезвии ряд оттиснутых иероглифов и символических знаков. А в рукояти меча тускло сверкал крупный изумруд, внутри которого застыл чёрный как смола шарик. Изумруд с шариком притягивал неодолимо... Его рука невольно потянулась к рукояти, дотронулась ... и тут же вспышкой коротких голубых молний необъяснимого разряда его ударило с такой силой, что он отлетел на пол. Он не мог бы сказать, сколько времени катался по полу, извиваясь и корчась от жестоких нескончаемых судорог. Светильник разбился, свет перестал метаться перед затуманенным взором, и судороги внезапно отпустили его. Он затих в изнеможении.

Не сразу, но он начал приходить в себя, удивляясь, что видит во тьме подобно ночному животному. Какая-то необоримо могучая воля проникала в него, постепенно вытесняя его собственную, и не было сил пытаться сопротивляться ей. Чужая могучая воля заставила его подняться на колено, встать. И странно, его ничуть не изумило увиденное. Бледно-голубой призрак Александра Македонского в военном красном плаще, без шлема и с мечом в правой руке, стоял у гробницы, возвышался над ним, как повелитель. Призрак взмахнул мечом, ударил его по голове, – однако рассёк лишь ремешки каски, и она с разбитым светильником упала на пол. Неотрывно глядя на призрак, он посредством взора жадно впитывал струящее из него голубое сияние, будто пил из источника подлинного смысла существования и миропонимания.

– Ты знаешь, кто ты? – наконец спросил призрак.

– Да. – Он запнулся на мгновение и продолжил: – Но как... как я узнаю, где эта крепость, где Ключ Азии?

– Не знаю, – признался призрак. – Я искал её. Искал с неистовой страстностью. Там должно быть средоточие всех разрушительных сил мира. В конце текущих времён они начнут отчаянно сопротивляться. – Призрак охватило лихорадочное возбуждение, рука подняла меч. Казалось, он готов был ринуться в схватку с теми силами, о которых говорил. – Кто овладеет Ключом, тот установит власть над всем, что движет миром! Тот навсегда обуздает разрушение.

Призрак смолк, посмотрел ему в глаза, пронзив почти безумным взглядом. От этого взгляда он, как от толчка, едва устоял на ногах.

– Я буду искать её, эту крепость! – хрипло произнёс он.

– Найди! Лишь тогда моя воля в тебе обретёт покой.

...Он не помнил, какими путями и проходами выбрался наружу. Ночь отступила от неба. Оно серело, но так, как это бывает в горах, без признаков близкого рассвета.

Он спускался по уклону подола к БТРам с неторопливым спокойствием, какого никогда не знал в прежней жизни. На полпути его ожидал капитан. Они встретились, капитан протянул ему загорелую ладонь для крепкого рукопожатия. Дальше они пошли рядом.

– Делать зомби, – холодно улыбаясь, заговорил капитан, – забава дикарей, так и не понявших, что им достались объедки, брошенные со стола древней цивилизации с её Великими Тайнами. Мы не зомби. Мы наследники великой и непреклонной воли.

Из стальных машин вылезали те, кто были взводом потерянных и потерявших вечный покой воинов света. Они признавали в нём товарища, своего лейтенанта.


Безжалостное послеполуденное солнце давно загнало почти всё живое в укрытия и в тени. Но душманы, которые искали беглеца, попрятались за утёс близ горной речушки из-за иной причины. По выжженной, открытой солнцу и теснимой скалами высокогорья лощине, будто с вызовом беспощадному светилу, двигались в миражном неверном мареве пять бронированных черепах с турелями пулемётов на каждой. Продвигались они едва слышно, и одна за другой исчезали за скалою, пропадали за ней. Хотя горную тропу нельзя было увидеть с той лощины, душманы предпочли свернуть поиски и повернуть обратно.

"Почему их так испугал этот мираж?" – казалось, говорил вид следящего за ними коршуна наверху утёса.

Коршун сорвался с обрыва и расправил крылья. Паря в жарком воздушном потоке, он направился туда, где скрылись большие черепахи. Но даже ему с высоты полёта их уже нигде не было видно.


1992г.


Загрузка...