Вызов

«Таблетка» «скорой» вгрызалась треснутыми фарами в новогоднюю ночь, то прыгая на ухабах, то зарываясь колёсами в подтаявший грунт и выбрасывая из-под колёс комья размокшей грязи, будто кот, старающийся побыстрее закопать нагаженное. Разбуженные рёвом ели злобно отвечали машине хлёсткими пощёчинами по лобовому стеклу, отчего водитель Горемычный морщился, будто от боли: за 30 лет стажа он вошёл с ней в симбиоз — они кряхтели и трещали одинаково.

«Я не должен быть здесь…» — думал Сливко, уныло пересчитывая косые стрелки дождя, появляющиеся на стекле. Сейчас он, выпускник меда с красным дипломом, шлялся бы по разноцветному Крещатику в компании друзей и чего-нибудь алкогольного, разлитого по бумажным стаканчикам и мимикрирующего под колу. Но, ежели у тебя в родне или папкиных знакомцах не водится «Одного Человека», который бы позвонил «Кое-кому», не видать тебе Киева. Будь ты хоть на всю голову Хаус, хоть весь из себя Склифосовский — поедешь с чемоданом конспектов в далёкое село под Винницей, дабы спасать местное население от самих себя. И встречать Новый год не на широком пространстве Майдана, шумно вдыхая носом свежесть праздника и постоянных перемен. А внутри ржавого корыта, ползущего по вызову на дальний хутор, давясь угаром чадящей автопечки…

— Очаровательная чаща, не правда ли? — Николай Иваныч улыбнулся в седую бороду, видимо, проснувшись от удара плешью о потолок.

— Очень! — ответил Сливко, провожая глазами дубовый сук, на котором можно было бы повеситься.

— Приехали, Иваныч! — протрещал то ли Горемычный, то ли «скорая», то ли они хором.

— Дальше, батенька, извольте пешочком! — усмехнулся Николай Иваныч, открывая задние двери.

«Извольте»… «Извольте», мля!» — внутренне передразнил Сливко старого эскулапа и схватил медицинский набор.

— Нет-нет, не нужно, я всё взял! — произнес Николай Иваныч, потрясая потертым саквояжем неопределенной древности. Сливко пожал плечами и вылез — чвак! — в ночную слякоть. Осмотрелся, поёжившись от влажного холода, добравшегося до костей: кругом только лес да уходящая за поворот дорога.

— Так, а шо тут? Ничего и нету.

— Нам туда вон. — Николай Иваныч махнул потёртой варежкой в сторону поворота.

— А дальше не проехать, что ли?

— Ага, щасс! — буркнули Горемычный со «скорой» и закрылись.

— В путь, мой друг! — крякнул старый доктор и бодро зачавкал во тьму. Сливко смахнул с ресниц дождь и уныло поплёлся за Иванычем.

…Вскоре среди хвойных лап показалось рыжее пятно окна, а чуть позже из темноты выступила и вся хата, ладная и крепко сбитая, с бурыми ставнями настежь и пыхтящей трубой. Сливко, вытащив пальцы из воды, набравшейся в ботинки, радостно ускорил шаг.

— То-о-о-оли-и-ик! — Николай Иваныч замолотил в дубовую дверь. Сильно, но учтиво, как только умеют опытные бюджетники.

— Та иду! — донеслось из хаты. Вроде как кто-то внутри спрыгнул с большой высоты и засеменил в сени.

Дверь открыл кот. Не человек, похожий на кота. Натуральный кот, домашней толщины. Чуть больше обычного. С чуть большей подлостью во взгляде и абсолютным отсутствием любопытства.

— С наступающим, дохтор, — мяукнул Толик и почесал ухо задней лапой. Узрел Сливко и подпрыгнул: — Иваныч, ты шо, с дуба рухнул?!

— Александр Богданыч, мой помощник. А это Толик. Он, как видите, кот, — представил их друг дружке доктор как ни в чём не бывало и почесал Толика за ухом.

— Иваныч, ты ж знаешь — не люблю! — лицемерно проурчал кот.

«Это всё от воздуха. Чистый озон. Надышался и заглючил. Плюс кофеин», — обманул себя Сливко и мягкой паклей тягуче втёк в хату.

— Боты сыми, не на вокзале! — ворчнул Толик ему вслед. Постоял в дверях, немного поразмыслив, выйти ему на улицу или остаться дома. Намочил ухо, загрёб лапой и вернулся в хату.

— Рассказывай, друг мой, — кивнул коту Николай Иваныч, мерно покачиваясь на стуле.

— Шо рассказывать? — хмуро ответил Толик, косясь на белоснежного Сливко, который высчитал уже 11 способов убежать, если бы ощущал ноги. — Пошли с Игоряном за ёлкой. А тьма тьмущая, он овраг и не заметил. Скотился туды кабаном. Встал, отряхнулся, невредимый вроде. Вернулись в хату, тока накатить по полста успели — его ка-а-а-ак заколбасит…

— Говорящий кот, — выдавил из себя Сливко.

— …Я его козлиной башкой в погреб заманил, — продолжил Толик.

— Это го-во-ря-щий кот.

— Слухай, братэлло! — огрызнулся Толик. — От того, сколько ты раз скажешь «говорящий кот», я не стану менее говорящим, просто смирись, лады?

— Он ел что-либо по дороге? Шишки? Сучья? Камни? — спросил Николай Иваныч.

— Та вроде не… И давление перед выходом померили — 0 на 0, хоть в космос…

Мохнатого Толика прервал оглушительный удар снизу. Выбитый из половой доски гвоздь пронёсся мимо уха Сливко и спикировал в районе печи.

— Что ж, осмотрим пациента, — произнес старый доктор.

— Какое осмотрим, Иваныч?! — обалдел Толик и нервно облизнулся. — Подмастерье твой от меня обосрался, а шо дальше-то будет?!

Нечто в погребе решило поддержать кота и вдарило так, что Толян еле успел поймать этажерку с глиняными свистульками. Николай Иваныч крякнул в ус и достал из кармана мел.

— Рисуйте круг, Сашенька.

— Шо?

— Круг. Это такая фигура. Вокруг себя. Сплошной линией да побольше.

Рука Сливко танцевала румбу, поэтому круг скорее походил на контурную карту Польши. Но доктор его утвердил.

— Толик, ухват где?

— За печкой, ща подам. Во.

— Великолепно. Открывайте, дружище.

Кот тряхнул головой и сдвинул один за другим три засова на крышке погреба. Николай Иваныч нацелил ухват…

…но ни черта не успел. Вий Игорян вылетел из погреба с такой скоростью, что старый доктор даже не шевельнулся. Разбив рогами чешскую люстру, вий заметался по потолку и одарил атмосфэру таким рёвом, что даже далеко на дороге водитель Горемычный обнялся со «скорой» и еле успел поймать святого Николая, сиганувшего с приборной панели в район ручного тормоза.

— АГААААААААА, МЛЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯТЬ!!!!!

Игорян принюхался и уставился шестью глазами на то, что когда-то было Сливко. Вий облизнулся и ринулся на него. Сливко зажмурился и временно умер. Но Игорян стукнулся обо что-то мордой и рухнул на пол прямо у границы круга. То ли от стресса, то ли от не вышедших паров керосина автопечки Сливко показалось, что пространство перед ним треснуло.

— Иваныч, не тормози! — крикнул кот.

Николай Иваныч ловко пригвоздил виеву голову ухватом к полу и навалился на чешуйчатую лапу. Вторую лапу схватил Толян. Сливко лихорадочно сложил метающиеся по мозгу буквы во фразу «Отче Наш» и мямлил её снова и снова (дальше он не знал, поэтому просто кашлял и выл).

— Слушай, земляк! — крикнул кот. — Вот этому ща точно не время, ты его только взбесишь!!!

— Сашенька, выйдите, пожалуйста, из круга к нам, — как можно спокойнее попросил старый врач.

— Не выйду!!! — Визг Сливко был такой тонкости, что им можно было нарезать грудинку.

— Будьте так добры, батенька! Мы с Толиком немного устали.

Сливко уломал левую ногу сделать шаг вперед. Вий зарычал. Нога испугалась и метнулась обратно, но Сливко поймал её за бедро и с силой передвинул.

— Великолепно, — ободряюще кивнул Иваныч. — Теперь будьте так любезны, осмотрите левую переднюю лапу пациента. Вы видите что-нибудь необычное?

— А Вы нет?!

— Какого она цвета?

— Красного.

— Прекрасно. Вся?

— Д…д…да.

— Вторая лапа?

— Тут чёрное пятно в районе предплечья…

— Ага-а-а-а-а! Приглядитесь-ка к нему получше.

— Там… в самом центре… что-то… заноза.

— Я так и думал. Осиновая заноза. У пациента интоксикация. Достаньте пинцет из моего саквояжа.

— ПАЦАН БУДЕТ НА ПЕРВО-О-О-О-О-ОЕ-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е!!!!

— Не слушайте его, ему плохо. Доставайте занозу. Отлично. Ничего страшного, что с чешуёй, у него вырастет новая. Теперь вколите 20 миллиграмм белены. Во-о-о-о-он в той бутылочке.

— Это которая светится?

— Нет-нет, где корешки. Именно. Давайте. С размаху прямо в ушко. С силой. Нет, батенька, что ж вы — каши мало ели? Помогайте ногой. Вот та-а-а-а-а-ак. Теперь помажем ранку вороньим навозиком… Вот и всё. Отпускаем. О! Вот и наш Игорь!

Помощь подействовала — на полу вместо чудища из католических бредней лежал благообразный старик в овечьем жупане и толстых валенках. Вокруг него лежали кот, Николай Иваныч и Сливко, поочередно дыша.

— Не хочу прерывать ваш отдых, — учтиво произнесли настенные часы, почесав минутной стрелкой шестёрку, — но вы просили сказать, когда до Нового года останется полчаса. Собственно, до Нового года полчаса. Вот как бы.

… - Толик! Хренов яйцелиз, где пульт?! — скрежетал вий.

— Та откуда я знаю, я его пасу, што ли?! Вон он, за кресло закатился! — Кот достал пыльное яблоко в ошметках целлофана и бросил в настенное блюдце. Яблоко завертелось по голубой каёмке, запустив автонастройку.

Часы показывали без десяти полночь, а Сливко — что он совершенно ничего не боится. Он выпил два стакана чего-то, рецептуру чего не хотел знать, но хмельного и вкусного.

Блюдце настроилось на какой-то канал. С экрана омерзительно ревело нечто без кожи.

— Каждый «Чёрный огонёк» одно и то же, — недовольно пробурчал кот, загибая когти. — Хой, Монро и долбаный Элвис. Будто других нету. Саня, закусывай.

— Я н-никак не могу поймать эту самонаводящуюся галушку…

— Вы, дружочек, не уворачивайтесь, а просто рот раскрывайте, смотрите, оп! — Галушка вылетела из миски, шлепнулась по пути в сметану и исчезла где-то в усах Николая Иваныча. — И вфсё, шкушетше.

— Тихо! — рявкнул вий, тыча пальцем в экран. — Щас наш начинает…

На экране появился большой котёл с надписью «2020». Внутри него кто-то истошно орал по-немецки, грозясь вернуться и начать с Англии. На переднем плане стоял Президент Ада. И, хоть рога его мигали праздничными гирляндами и искрились мишурой, вид у него был не очень. Какой-то уставший, что ли. Он долго говорил о трудностях. О единении и сплоченности. О проблемах отношений «с нашими небесными партнёрами». То есть ни о чём.

— Пора ему уже на пенсию, — произнёс кот и выпил. — Тыщи лет на одном месте. Засиделся уже.

— Да? И кого ж на его место, по-твоему? — недовольно ответил вий.

— Ну… Астарота, например.

— Астарота?! Это жульё?!

— Шо это «жульё»? Он против коррупции, за честные выборы и всё такое…

— Да хрена с два! Все они одинаковые! Нужен мужик со стержнем! Который не прогибается! Ни хрена вы, молодежь, не понимаете! Вам в интернетах лапшу вешают, а вы и жрёте! Скоро в церковь побежите, поколение дебилов!

— А шо, мне церкви нравятся. Ну как архитектура. Да и мыши там вкусные, с сальцом.

— Вот! Только о пузе и думаете! Саранчата поганые!

— Саня, а ты в церквях был? — спросил кот.

— Я-а-а-а-а… Да. Нас один раз в меде водили на экскурсию. Тут, в Виннице. В небольшую такую. Над усыпальницей врача Пирогова. Николая Иваныча.

За столом воцарилась тишина, очередная галушка повисла в воздухе. Вий и кот хитро посмотрели на старого доктора.

— Нету в усыпальнице никакого Пирогова. Да-а-а-а-авно уже, — подмигнул доктор Сливко.

— А где ж он, Николай Ива…

Галушка врезалась Сливко в глаз, но он даже этого не заметил.

— Нам пора, господа, — произнес Пирогов, вставая из-за стола. — Игорь, отвару смоляного стакан в день попейте с месяц, чтоб уж точно заразу убить.

— Может, посидите еще? — взмолился вий. — Щас ведьмочки с гулек прилетят, потанцуем!

— Благодарю, но нет. Нам с утра еще гармониста прокапывать.

…Счастливый Горемычный яростно крутил баранку, чувствуя приближение села и утра. Сливко смотрел на Пирогова, моргнув последний раз часа два назад.

— …В общем, батенька, не было никаких грабителей. Оживили меня по указу Вампирского облисполкома. Подарили мне еще одну жизнь. А я взамен — тысячи.

— Как вы могли.

— Мог что?

— Согласиться лечить и ЭТИХ тоже.

— А почему нет?

— Они же… ну… нечисть.

— Знаете, друг мой, почему моим именем названы больницы и улицы?

— Почему?

— Потому что я хорошо лечу. А сужу плохо. Поэтому не сужу вообще. Я этому не учился. И вам, батенька, судить не советую.

Помолчали.

— Чего вы хотите? — нарушил молчание Николай Иваныч.

— Водки. Очень много водки.

— Я понимаю. А вообще?

Сливко молчал.

— Знаете, я могу вас пристроить куда хотите. В Одессу, в Киев. Хоть в «Лисод». Позвоню одному упырю, он поговорит кое с кем ТАМ… Но весной у оборотней начнется чумка. Мне одному, боюсь, не справиться. Ох, не переросло бы в эпидемию… Что думаете, коллега?

…К июню чумка в винницких лесах была побеждена. В четыре руки оно, действительно, проще.

03.01.2020.