Непривычно просыпаться поутру, когда в твоей квартире вместо стены зияет огромная дыра. И бабушкин ковёр испарился вместе с впитавшейся за десятилетия пылью, обоями и кирпичной кладкой. Володя давно собирался приговорить его в утиль, но не было денег на оклейку стены за ковром.
Никифоров поднялся с кровати, поправил сползающие трусы и принялся чесать затылок, хотя тот не подавал признаков зуда.
– Что за дела? – мужчина старался собрать кожу на лбу в гармошку. – На взрыв не похоже. Тут бы завал образовался, а так просто стены нет.
Никифоров дрожащими ногами подошёл к ровному срезу там, где ещё вчера был угол комнаты. Пощупал рукой красный советский кирпич, как скальпелем обрезанную бумагу обоев. Шагнул на улицу.
Снаружи оказалось добротное жаркое лето. Не иначе как июль месяц. Подозрительно. Вчера, когда Володя ложился спать, насмотревшись вдоволь новостей, было двадцать третье января – его день рождения.
К слову, мужчине было сорок четыре года, проживал он в этой квартире один, не считая невесть откуда взявшейся лысины. Родителей за всю жизнь не видел не разу. Бабушка, которая его старательно воспитывала и пыталась сделать из неотёсанного простака серьёзного человека, уже двадцать лет как приходит к нему прозрачным фантомом с глубин подсознания, качает седой головой в белом платке, машет на него рукой, огорчаясь за напрасно потраченное время.
Теперь, когда его желание исполнилось и ковёр исчез бесследно, Никифорову стало немного не по себе. Он представлял, как будет браниться на него бабушкин фантом, но вдруг остановил поток мыслей и огляделся.
Город вокруг был каким-то странным. Его не заботили пустые безлюдные улицы, отсутствие непрекращающегося гула автомобильных моторов и шума, доносящегося с проходившей поблизости железной дороги. Его обеспокоило нечто иное.
Мужчина поднял ладони к лицу, повертел, внимательно рассматривая. Руки были обычного телесного цвета, но мир вокруг… Он был чёрно-белым.
Дома, рекламные вывески, деревья, всё вокруг было монотонным. Даже ясное небо и солнце не смели выбиваться из общей серой массы.
Никифоров заподозрил неладное. Но, не смотря на зарождающуюся тревогу, решил осмотреть окрестности.
Мужчина обошёл дом два раза, не встретил ни одной живой души и вернулся в жилище. В квартире всё, к счастью, было по прежнему. Предметы имели свой цвет, всё было на своих местах. Володя надел фиолетовые трико, накинул на плечи олимпийку и вышел в подъезд. Когда тяжёлая входная дверь подъезда открылась, и Никифоров оказался на улице, он пожалел, что не прикрыл хотя бы лысую голову шапкой. Во дворе трещал добротный мороз в минус двадцать градусов. Володя пулей вернулся в квартиру.
– Чертовщина! – выругался мужчина. – Через двадцать минут выходить на работу, а у меня стены нет.
На некоторое время мужчина замолчал и стоял не шевелясь. Было слышно только его глубокое дыхание и тиканье кухонных часов. Стрелки не могли остановить своего хода и намекали Владимиру на неминуемое опоздание, выговор от начальства и, возможно, штраф. Испугавшись штрафных санкций, Никифоров стал щипать себя дрожащими пальцами за ляжку через трико в надежде, что это сон, но бабушкин ковёр так и не явился пред очи наследного хозяина.
– Поганый бабулин пылесборник, – выругался Володя и вздрогнул от той громкости, с которой это было произнесено. – Всё из-за него. Надо было его ликвидировать ещё двадцать лет назад. А что теперь? И не выкинешь, и не оставишь.
Мужчина снова подошёл к порталу в стене, пощупал, сморщившись, кирпичи, от которых на ладонях даже не оставалось красноватой пыли. Плечи повело мелкой дрожью, глаза часто заморгали и на них выступили слёзы, губы свело в неровную дугу, и на их поверхности появились пузырьки слюны. Он ударил кулаком в стену, и костяшки тут же побелели, затем покраснели, и в некоторых местах на коже проявились небольшие царапины.