Встреча в пустыне

Зубчатая линия горизонта была залита алым. Солнце роняло последние длинные лучи.

А он стоял у ног гигантских статуй и оглядывался вокруг. Он смутно чувствовал; тут что-то изменилось. Но что именно? Определить невозможно… Тревожное беспокойство не оставляло его.

Он был археологом. Лицо его, коричневое, обветренное, с усталыми глазами, казалось слишком спокойным. Но когда глаза оживали, вспыхивали, становилось ясно, каков истинный характер этого человека.

Его звали Михаилом Григорьевичем Бутягиным, а когда он был здесь впервые, она называла его просто Мишей.

Это было пять лет назад, когда он готовился к защите диссертации, а Света занималась на последнем курсе. Она сказала: «Это нужно для дипломной работы», — и он добился, чтобы её включили в состав экспедиции. Вообще, она вертела им, как только хотела.

Михаил Григорьевич всматривался в гигантские фигуры, пытаясь вспомнить, около какой из них, на каком месте сна сказала: «Миша, трудно любить такого, как ты… — и спросила, задорно тряхнув волосами: — А может быть, это не то? Может быть, мне только кажется, что я люблю тебя?»

Губы Михаила Григорьевича дрогнули в улыбке, потом изогнулись и застыли двумя напряжёнными линиями.

«Что здесь изменилось? Что могло измениться?» — спрашивал он себя, оглядывая барханы.

Он снова вспомнил до мельчайших подробностей всё, что тогда произошло.

…Направляясь к развалинам древнего города, четыре участника археологической экспедиции отбились от каравана и заблудились в пустыне. И тогда они случайно обнаружили эти статуи. Фигура мужчины была немного выше, чем фигура женщины. Запомнилось его лицо, грубо вырезанное — почти без носа, без ушей, с широким провалом рта. Тем более необычными, даже не естественными на этом лице казались чётко очерченные глаза: можно было рассмотреть ромбические зрачки, синеватые прожилки на радужной оболочке, негнущиеся гребешки ресниц.

Фигуры поражали своей асимметрией: туловище и руки — длинные, ноги, обутые в башмаки с какими-то раструбами, — короткие, тонкие. Сколько участники экспедиции ни спорили между собой, не удалось определить, к какой культуре и эпохе отнести эти необычные статуи.

Никогда Михаил Григорьевич не забудет минуты, когда он впервые увидел глаза статуй. У него перехватило дыхание. Он остолбенел, не в силах отвести от них взгляда. А потом, раскинув руки, подчиняясь чьей-то чужой непонятной воле, пошёл к ним, как лунатик. Только ударившись грудью о ноги статуи, он остановился и тут же почувствовал, как что-то обожгло ему бедро. Он сунул руку в карман и охнул: латунный портсигар был раскалён, будто его держали на огне.

Михаил пришёл в себя, оглянулся. Профессор-историк стоял неподвижно, с широко раскрытыми глазами, тесно прижав руки к бокам. Он был больше похож на статую, чем эти фигуры.

Даже известный скептик Алёша Фёдоров признался, что ему здесь «как-то не по себе».

Когда Светлана увидела фигуры, она слабо вскрикнула и прижалась к Михаилу, инстинктивно ища защиты. И её слабость вселила в него силу. Он почувствовал себя защитником — сильным, стойким, — и преодолел свой страх.

Очевидно, правду говорили, что в археологе Алёше Фёдорове живёт физик. Он тайком совершил археологическое кощунство — отбил маленький кусочек от ноги женской статуи, чтобы исследовать его в лаборатории и определить, из какого вещества сделаны скульптуры. Вещество было необычным — в нём проходили какие-то завитки, и оно покрывалось бледно-голубоватыми каплями.

Через несколько дней участников экспедиции обнаружили с самолёта. Они улетели в Ленинабад, чтобы вскоре опять вернуться в пустыню.

Но началась Великая Отечественная война. Светлана ушла вместе с Михаилом на фронт. Профессор-историк погиб при блокаде Ленинграда. Погиб и Алёша Фёдоров — при взрыве в лаборатории. Взрыв произошёл как раз в то время, когда Алёша исследовал осколок статуи. Один из лаборантов утверждал, что всему виной тот кусочек вещества, что оно действует, как очень сильный фермент, — ускоряет одни реакции и замедляет другие. Из-за этого, дескать, и вспыхнула огнеопасная жидкость…

Окончилась война. Михаил Григорьевич и Света вернулись к своей работе. И конечно, в первую очередь вспомнили о таинственных статуях. Оказалось, что в 1943 году в пустыню, к месту нахождения статуй, вышла небольшая экспедиция. Но её участникам не удалось разыскать статуи. Решили, что их засыпали движущиеся пески.

Михаил Григорьевич организовал новую экспедицию.

На этот раз Света не могла сопровождать его; два месяца назад она родила сына.

Михаил Григорьевич вылетел в Ленинабад, а оттуда направился дальше, в пустыню, И вот здесь, договариваясь с проводниками, он услышал от них интересную легенду.

«Велик Аллах и пророк его Магомет, — говорилось в легенде. Наслаждения рая дарует он верным, а неверных испепеляет, и следа от них не остаётся, как не осталось его от древнего народа газруф. Послушайте в назидание историю, которую рассказывали нам отцы, а отцам — деды.

Давным-давно, много веков назад, через пустыню Харан двигались кочевники народа газруф. Они бежали от вражеских племён, которые наслал на них Аллах в наказание за грехи. Кочевники погибли от жары и жажды, и животы их присохли к спинам.

И тогда старейшина племени принёс в жертву своим проклятым идолам самую красивую и юную девушку.

Он молился: „Не отворачивайтесь от нас, боги! Помогите нам, боги ветра, палящих лучей, песка, воздуха! Спасите нас!“

Может быть, ещё долго выкрикивал бы неверный свои молитвы идолам, оскорбляя истинного бога. Но страшен гнев Аллаха! Кочевники увидели, как от солнца оторвался кусок и начал падать на землю. Он увеличивался на глазах, превращаясь в кривую огненную саблю, какими мусульмане рубят головы неверным.

Кочевники упали ниц, закрывая уши, чтобы не слышать ужасного рёва и свиста. И тут чудовищный ураган налетел на них, и через несколько мгновений из многих мужчин и женщин в живых осталось лишь трое. Аллах — да славится имя его! — даровал мм опасение, чтобы они могли рассказать всем неверным на земле, как он умеет карать.

Ещё десять и четыре дня шли они по пустыне и увидели вдали сверкающие горы. Они были совершенно гладкие, как два кольца, связанных между собой. Поняли неверные, что это — кольца с пальцев самого Аллаха, и в страхе убежали. Ещё много дней блуждали они по пустыне, и лишь одному из них суждено было выйти к людям, чтобы рассказать им обо всём… И тогда муллы наложили строгий запрет: все караваны должны обходить за много сотен километров священное место, где лежат кольца Аллаха.

И если какие-нибудь путники, заблудившись, приближались к кольцам на расстояние в пять полётов стрелы из лука, они погибали от неизвестной болезни…»

Михаилу Григорьевичу удалось в рукописях одного древнего историка найти подтверждение легенды. Историк упоминал о звезде, упавшей на землю, об урагане и гибели кочевого племени.

Тогда у археолога появилась смутная догадка: возможно, в пустыне когда-то приземлился космический корабль. Разумные существа с него в знак своего пребывания на Земле оставили статуи.

Эта гипотеза объясняла странный вид статуй, загадочное вещество, из которого они сделаны, и многое другое. Ho были в ней и уязвимые места.

Самым непонятным было то, что никто никогда не рассказывал о таинственных существах, пришедших из пустыни. А ведь космонавты, наверное, заинтересовались бы жителями вновь открытой планеты и постарались бы вступить с ними в переговоры.

Михаилу Григорьевичу не терпелось проверить свою гипотезу.

Наконец с одного самолёта, пролетавшего над пустыней, заметили статуи. Тотчас же новая экспедиция выступила в путь.

…Он стоит перед статуями — возмужавший, строгий, научившийся одерживать свои чувства и порывы, думает:

«Сколько я пережил за это время? Поиски, волнения, рождение сына. Фронт, огонь и смерть, встречи с разными людьми… Одни становились из чужих родными, другие уходили из жизни. Там, на фронте, кадровикам засчитывался год за четыре года армейской службы, но на самом деле год стоил десяти, двадцати лет, целой жизни. Мы узнали настоящую цену многим вещам, мы яснее поняли, что такое счастье, жизнь, верность, глоток воды…»

Потом он подумал о сыне и ласково улыбнулся.

Он вспомнил, как в развалинах древнего города, обнаруженного здесь, в пустыне, он нашёл гипсовую женскую голову. Теперь она выставлена в Эрмитаже, и каждый, кто посмотрит на неё, видит, каким прекрасным может быть лицо простой женщины, когда она любит.

«Это всё, что осталось от жизни и труда неизвестного скульптора, думает Михаил Григорьевич. — Но разве этого мало, если люди становятся выше и чище, посмотрев на его творение?»

Что же останется от него самого? Исследования, очерки, находки… В них запечатлён кусочек истории, иногда кровавой и жестокой, иногда неразумной и подлой, иногда величественной и светлой, всегда указывающей путь в будущее. И ещё останется сын, и сын его сына, и правнуки, и их дела…

А от Светланы? Она всегда была скромным помощником. Но разве смог бы он так провести экспедицию на Памире, если бы она не была с ним рядом? И разве на первой странице его книги о древнем городе не стоит посвящение «Любимой Светлане»? И разве те, кто прочтут посвящение, не поймут, кем была для него эта женщина?

Край солнца ещё виднелся над горизонтом. Казалось, что там плавится песок и течёт огненной массой. Подул ветер, и пустыня зашелестела. Только статуи стояли неподвижно, более безжизненные, чем пустыня.

Михаил Григорьевич опять подумал, что так же неподвижны они были все эти пять лет и ветер кидался на них со всех сторон, злясь на эту искусственную преграду. Время текло мимо них, как песок унося человеческие радости и страдания… И всё же Михаилу Григорьевичу казалось, что здесь произошла изменения. Он не мог увидеть их, и поэтому злился и тревожился. Он вынул из кармана бумажник, раскрыл его. Достал фотокарточку. Вот он, Миша, вот Света, напротив — статуи…

Но что же это такое? Не может быть! Не может…

Михаил Григорьевич переводил взгляд с фотокарточки на статуи и опять на фотокарточку. Аппарат не мог ошибиться. Может быть, ошибаются сейчас его глаза? Он подошёл ближе, отступил. Нет, и глаза не ошибаются.

На фотокарточке женская статуя стоит прямо, опустив руки, а сейчас она изменила положение: слегка согнуты ноги в оленях, левая рука протянута к ноге — к тому месту, где отбит кусок. А статуя мужчины, стоявшая вполоборота к ней, сделала шаг вперёд, как бы защищая женщину. Правая рука вытянута и сжимает какой-то предмет.

«Что всё это означает?»

Михаил Григорьевич ничего больше не чувствовал, не мог думать ни о чём, кроме статуй. Его глаза сверкали, сквозь коричневый загар проступил слабый румянец. Теперь он казался намного моложе своих лет. Он вспомнил слова Светланы: «Никак не могу отделаться от впечатления, что они живые»…

Ритм его мыслей нарушился, а памяти вспыхнули обрывки сведений: слон живёт десятки лет, а некоторые виды насекомых — несколько часов. Но если подсчитать движения, которые сделает за свою жизнь какой-то слон и какое-то насекомое, то может оказаться, что их количество приблизительно равно.

Обмен веществ и жизнь не развиваются в определённых отрезках времени: у различных видов эти отрезки различны, причём различие колеблется в очень широких пределах. Так, всё развитие крупки заканчивается в пять-шесть недель, а у секвойи тянется несколько тысяч лет…

Всё яснее и яснее, ближе и ближе вырисовывалась главная мысль. Даже у земных существ отрезки времени, за которые протекают основные процессы жизни, настолько различны, что один отрезок относится к другому, как день к десятилетию или столетию.

Мышь полностью переваривает пищу за час-полтора, а змея — за несколько недель.

Деление клеток некоторых бактерий происходит за час-два, а клеток многих высших организмов — за несколько дней.

У каждого вида своё время, своё пространство. Свои отрезки жизни… Быстрому муравью моллюск показался бы окаменевшей глыбой. А если вспомнить явление анабиоза…

Статуи стояли перед ним совершенно неподвижно.

Но он уже догадывался, что их неподвижность кажущаяся. И ещё он догадывался, что это вовсе не статуи, а… люди. Люди с другой планеты, из другого мира, из другой живой ткани, из другого времени. Наши столетия для них — мгновения. Очевидно, и процессы неживой природы там протекают в совсем ином, намного более медленном ритме.

Пять лет понадобилось этой непонятной женщине для того, чтобы почувствовать боль в ноге и начать реагировать на неё. Пять лет понадобилось мужчине, чтобы сделать один шаг.

Пять лет… Он, Михаил Григорьевич, за это время прожил большую жизнь, нашёл и потерял товарищей, узнал самого себя, испытал в огне свою любовь и ненависть, изведал боль, отчаяние, радость, горе, счастье.

А нервные импульсы этих существ всё ещё ползли по их нервам, сигнализируя женщине о боли, мужчине об опасности.

Он шёл через фронты — израненный, измученный, неукротимый — к победе. И хрупкая золотоволосая женщина, его жена, шла рядом, деля все трудности и радости.

А женщина, которую все считали статуей, все эти годы опускала руку к больному месту, а мужчина делал первый шаг…

Это казалось невероятным, но Михаил Григорьевич слишком хорошо знал, что в природе может случиться всё, что многообразие её неисчерпаемо.

«Пройдут ещё десятки лет, — думал он. — Умру я, умрёт мой сын, а для них ничего не изменится, и ни обо мне, ни о моём сыне они не узнают. Наше время омывает их ступни и несётся дальше, бессильное перед ними. И все наши страдания, наши радости и муки для них не имеют никакого значения. Они оценят лишь дела целых поколений».

И тут же он спросил себя: «Оценят ли? Всё может быть иначе. За боль, нанесённую женщине без злого умысла пять лет назад, мужчина нацелил оружие. А когда оно выстрелит? Сколько лет пройдёт ещё до того? Сотни, тысячи?.. Люди далёкого будущего поплатятся за ошибки своих давних предков. И что это за оружие? Каково его действие? Как не допустить, чтобы оно начало действовать?»

Михаил Григорьевич остановил поток своих вопросов. Справиться с этими пришельцами людям Земли совсем просто. Можно выбить оружие из руки мужчины. Можно связать эти существа стальными тросами. В данном случае победит тот, чьё время течёт быстрее.

Но как общаться с пришельцами? Как узнать о их родине и рассказать им о Земле? Ведь вопрос, заданный им сегодня, дойдёт до их сознания через десятки лет, и пройдут ещё сотни лет, прежде чем они смогут ответить на него.

Но ведь придётся задавать много вопросов, прежде чем установится хотя бы малейшее взаимопонимание между землянами и пришельцами. Пройдут тысячи лет… А для потомков вопросы прадедов потеряют всякое значение, и они зададут свои вопросы. И опять пройдут тысячи лет…

Для пришельцев это будут мгновения, для землян эпохи.

Михаилу Григорьевичу теперь было страшно подумать об отрезке своей жизни. Какой он крохотный, неразличимый, капля в океане! Как незаметна его жизнь, которая ему самому кажется целой эпохой! И что он такое? Для чего жил? Что от него останется?

Михаил Григорьевич поднял голову. Не всякий может ответить на последний вопрос. А он может. Останутся его дела — прочитанные страницы истории. Он разгадал тайну статуй. Он многое ещё успеет сделать.

Теперь учёный понимал: он волнуется напрасно. Земляне найдут способ общаться с пришельцами. То что невозможно сегодня, станет возможным завтра.

И его жизнь, как жизнь всякого человека, не укладывается ни в какой отрезок. Вернее говоря, отрезок зависит от человека. Один делает свою жизнь ничтожной и незаметной, другой — великой и многогранной. И понятие «мгновение» очень относительно. И секунда человеческой жизни — это не то, что отсчитают часы, а то, что человек успеет сделать. Она может быть ничем и может оказаться эпохой.

Разве не стоит столетий мгновение Ньютона, когда он сформулировал свой знаменитый закон? Разве секунды Леонардо да Винчи или Ломоносова — это только то, что отсчитали часы?

За секунду Земля проходит определённый путь, ветер пролетает определённое расстояние, муравей пробегает определённую тропу, но человек может вообще не заметить секунды — и может запустить ракету в космос, может зевнуть от скуки — и может открыть новый закон природы.

Время — хозяин многих вещей в природе, но человек — сам хозяин своего времени.

Михаил Григорьевич подумал о том, какую жизнь прожили эти пришельцы. Что успели сделать они?

Пламенеющий горизонт пустыни медленно угасал.

Огненная стена уже давно опустилась за барханы, и лишь золотисто-красная грива ещё указывала место, где солнце скрылось, подчиняясь непреложному времени.

Длинные тени легли на пришельцев и смешались с тенью Михаила Григорьевича. Они стояли друг против друга — высшие существа, такие разные и всё же сходные в основном. Ведь это они, обладающие разумом, могли вне зависимости от времени сделать свои жизни ничтожными или бесконечными…