Вперед, по книжной тропе

Мне сложно писать, чернила заканчиваются, а от бумаги осталось парочка порванных листков. Рано или поздно и их тоже поглотит это кошмарное пламя. С тех пор, как я начал своё путешествие, оно преследует меня, словно бы мы играем в какую-то игру про полисменов и бандитов. Я не могу больше терпеть его существования, полагаю, что если бы у этого пламени был лик и в один прекрасный день я его сумел лицезреть, то уверяю вас, я без промедления плюнул бы в его самодовольную рожу.

Я желаю посвятить вас в моё небольшое приключение, чтобы вы ясно осознавали моё положение в этом мире. Всё началось двенадцатого января тысяча девятьсот сорок пятого года в Калифорнии. Я, Мюрей Джеймсон, и мой друг Джонатан Белз состояли в читательском кружке одного небольшого, но популярного книжного клуба. В тот день мы с ним остались на ночь, чтобы проверить некоторые работы наших фанатов, решивших показать нам свой литературный талант во всей красе. Честно сказать, я уже не упомню те тексты, но, то, что они были безграмотными и совершенно нечитаемыми, это, конечно же, не смыть из моей памяти.

Мой друг предоставил мне последнюю пачку, а сам отошёл по делам в уборную. Я, по заветам моего отца, не смел прекратить работать, мой долг был найти в этом мусоре колосок таланта. И вот мне назло, и пусть не винит себя мой отец, что я в первые дни проклинал его любовь к работе, попался один такой лучик надежды. Работа некого Р. Стивенсона. Название было очень странным, кажется, «Вперёд, по книжной тропе». Сначала я подумал о том, что это некая аллюзия на «Волшебника из страны Оз», но прочитав первые строчки, понял, что тут, скорее, что-то в духе мистера Лавкрафта (мой отец очень лестно отзывался о его работах, хотя я сам прочитал лишь парочку из них и не был впечатлён).

Последняя строчка показалась мне глупой. Нет ничего глупее троеточия в конце первого абзаца, словно бы за этим последует нечто выходящее за рамки понимания. А может, это желание продолжить историю? Я тогда часто ошибался.

Сидя за письменным столом, я почувствовал, как по моей спине пробежал холодок. Бумага в моих руках мокла сама по себе. Совсем не понимая, что делаю и почему плачу, я встал из-за стола и направился в уборную к моему другу. Тогда-то меня окатило неведомым страхом, будто бы за моей спиной кто-то был, и сердце громко стало стучать в моей груди. Подойдя к двери, на мгновение остановился и прислушался. На улице было тихо, так что я легко мог слышать, что происходит. Громкие звуки чавканья донеслись до меня. Словно бы у ребёнка, лишённого каких бы то ни было манер, вдруг разыгрался аппетит, и он набросился на свою собственную собаку. Авось и мама не обидится. Я слышал треск костей.

Да, в тот самый момент я понял, что тут что-то не так. Дверь не подавалась, хотя — буду с вами предельно честным — попытавшись открыть её всего раз, я не решился на большие потуги. И вот, отпрянув назад, я облокотился на книжную полку и, возможно, то было совпадение, но сейчас я в этом не уверен, в мои руки упала книга без обложки.

За дверью я услышал голодное урчание. Не в силах больше этого выносить, я побежал к входной двери, ведь я был умным и начитанным человеком и понимал что к чему. Кто-то устроил за мной охоту, а раз я был дичью, то единственным моим выходом было бежать за горизонт, туда, где меня не сможет настичь то неведомое зло.

Радуйтесь, что вы не попали в роман ужасов и не стали его героем. Радуйтесь, ибо вы сейчас, возможно далеко от меня, и читаете это сидя у себя в кресле перед камином. Хотя мне кажется что, скорее всего вы сейчас находитесь около моих сгоревших останков, но тогда и письма вы читать не можете. Пускай я всё пишу зря, но я не могу больше остановиться, только это успокаивает мои нервы.

Дверь, конечно же, не открылась. Всё было тщетно. Мои руки вспотели, к ногам словно бы привязали маленькие грузы, а в груди клубились пары дыма, хотя я даже не смел, издать и звука. И тогда я совершил нечто совсем нелогичное. Нет, я не попытался взять стул и ударить им по стеклу, ибо верил что, даже если я разбил его, то не сумел далеко уйти на своих двоих. Ноги меня совсем не слушались. А вот руки…

Я открыл книгу, что упала мне в руки, и стал читать первые строчки. Желал я тогда умереть за чтением, полагаю прекрасная смерть для того кто посвятил свою жизнь литературе. И тут я увидел на первой строчке лестницу. Большую деревянную лестницу. Она была обмотана лианой, а на её верхушке сидел человек в серой одежде. А над ним сияла луна.

Я дотронулся до лестницы и очутился в книге. Но радость не настигла меня. Когда смерть следует за тобой по пятам, у тебя нет времени даже на созерцание прекрасного, ибо это может стоить тебе жизни.

Попав в книгу и поняв, что точно не знаю в какую (обложка и даже первые страницы не имени в себе никакой информации об авторе). Вокруг меня были джунгли. Рядом в луже собственной крови лежал человек одетый в одну только тигриную шкуру. В руке он сжимал помятый листок бумаги. В листве кто-то или что-то пошевелилось. Но вслед за этим меня настигла тишина.

Думаю вам стоить пояснить, что в тот момент я был, не столько напуган, сколько обездвижен смертью моего друга. Я всё ещё не мог поверить в случившееся и витал в облаках, далеко от этой страшной реальности. Сейчас она мне кажется, более реальной чем, что бы то ни было в моей жизни.

Я посмотрел на свои руки и понял, что книга исчезла. Мне не стоило больших усилий заставить себя поверить в то, что это мне не сниться и настала пора двигаться дальше. Думал я только о том, как мне поскорее вернуться домой, хотя ясно понимал, что меня там ждёт. Рядом с обглоданным трупом Белза меня ждёт нечто зубастое и страшно голодное.

Вокруг, кроме трупа, не было ни души. Листва странных на вид деревьев и блик чего-то отдалённого напоминающего луну были моими единственными собеседниками в том мире, в который меня угораздило попасть. Его я назвал «Тарзан вверх тормашками», давая названия мирам, я старался точно запоминать дорогу, по которой попал сюда. А то, что всё здесь, так или иначе напоминало мне роман Эдгара Райса, хотя бы этим человеком который лежал на земле около моих ног, не было чего-то ненормального. Его взгляд был направлен на нечто, что могло задолго до моего появления здесь быть тем, кто сумел его умертвить. У мужчины были светлые волосы, окрашенные в алые цвета собственной крови, кажется его кто-то бил головой об камень. Чтож, тогда-то я понял, что тут есть некто кого сложно назвать животным, но нельзя не назвать монстром.

У меня в желудке начались танцы, гости собирались выйти наружу и подышать свежим воздухом. Я старался держать себя в руках, но не стану же я вам врать о том, как сложно мне было в тот момент. А чувство страха, которое только сейчас настигло меня, вскружило мне голову и… я, в общем-то, опустился низ и стал выплёскивать наружу свой завтрак.

Не желаю больше описывать ничего, что тогда со мной происходило и перейду к сути. Я взял, пусть и не с первого раза, на меня в тот момент смотрели голубые глаза мертвеца, листок и быстро пробежал по нему взглядом. И тогда мне открылась истина. Как вам возможно она открылась незадолго до того как я начал описывать своё путешествие. Мир, в который я попал, был жесток ко всему живому, а этот голубоглазый парнишка (на листке он точно написал, что ему семнадцать лет… бедный парень, в мои пятьдесят не так тяжело думать о смерти) попал в него точно так же как и я. Лестница, человек, сидящий на верхней ступеньки, но не упоминалось никаких страшных чудовищ преследующих его. Скажу лишь то, что этот листок был его завещанием, а в конце он описал мир, в котором бы хотел очутиться. Там где была бы его любимая девушка и родители (судя по слезам которые остались на листке он сильно по ним скучал, о своих родственниках я же промолчу). И тут я снова увидел лестницу, на сей раз, она была железной и сверху на ней сидела нагая женщина. Я сразу вспомнил свою дорогую Элизабет, пусть земля ей будет пухом, а мне проторенной дорожкой к родине.

За моей спиной кто-то неровно дышал. Я заметил тень на земле, высокий и страшный человек. Вне всяких сомнений в руках он держал острый предмет. Я без промедлений стал взбираться по лестнице. Он шёл за мной по пятам. Кричал что-то на языке, которого я не понимал, один раз он даже сумел схватить меня за ногу. Тогда я чуть не свалился с ним на землю. Внизу меня ждала смерть, а я её ощущал грузом на своей ноге. Но кто-то сверху кинул в него камень, и он свалился вниз. Чтобы не сомневаться в том, что он мертв, скажу вам, что лестница эта была очень высокой, вероятно ступеней сто в высоту. За моей спиной послышался громкий возглас дикаря, моего преследователя. Крик на сей раз был на моём языке, английские слова и такой же чисто британский акцент. Он кричал мне вслед: «Будь проклят, Мюрей!». В тот момент меня настиг свет, и я очутился в новом месте.

Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как я писал последние строчки. Времени тут нет как такового. Если я и слышу тиканье часов, то это точно те часы что отсчитывают время до моей смерти.

Кажется после смерти Джонатана Блейза в мире Тарзана (да, я уверен, что это был он) прошла вечность. Пусть его голос и был чёрствым, как у старика, а диалект делал его речь совершенно мне чуждой, но я всегда точно узнаю, кому может принадлежать тот безжалостный крик полный злобы и отчаяния. Я не старался понять, как и сколько он пробыл в этой книге (тем более что я слышал его смерть своими собственными ушами). Но, то, что он винил в этом меня, в этом я уж точно не могу сомневаться, ни на йоту.

Нагая дама стояла передо мной, как ангел стоит у врат Рая, дожидаясь следующего посетителя. Старая женщина с обвисшими лонами, ягодного цвета щеками она смотрела меня и ждала от меня слов или действий. В первую очередь я пробубнил ей (точно не сказал, ибо тогда я был не в своей тарелке) о том, что благодарен в помощи и, что если бы не она, то мне не жить и не лицезреть мира живых. За этими словами последовало долгое молчание. Напряжение вновь сковало меня. Она кивнула головой, что я на тот момент мог перевести как «Не за что». Возможно и, правда, не за что. Возможно.

Я сумел привыкнуть к яркому свету и решился взглянуть её в лицо. Тогда-то всё и встало на свои места. Теперь я точно видел все, что было в ней правильным и неправильным. Девушка не имела рта, чтобы было понятнее, даже его контура не было как такового. Не дыры или ниток, просто часть щёк и ничего более.

Мир, в который я попал, решил назвать «Утроба матери», ибо спокойнее места за все мои путешествия я так и не нашёл, а женщина, что стояла предо мною напоминала мою дорогую матушку. Если бы я ещё мог точно вспомнить, какие у неё были глаза (и у матери и у той девушки), то я бы точно вам сказал, что в тот момент мне показалось, что я оказался в Раю.

Мне пришло в голову осмотреться вокруг. Большая библиотека, стопки книг некоторые из них разбросанные по полу и ещё эти странные светильники, торчащие из потолка. Они были очень яркими и несколько футуристическими.

Я заметил, что она чем-то недовольна. Осмотревшись получше я заметил, что сижу на небольшой стопке книг, которые судя по всему она читала или собиралась прочесть. Встав и извинившись, я посмотрел на обложку самой верхней книги. Тогда (да и сейчас, пожалуй) меня не удивило увиденное. Думаю и вам уже ясно, что там было изображено.

После этого она провела меня в гостиную, где был накрыт стол. Сейчас я могу вам с уверенностью сказать, что меня тогда не покидало чувство слежки, но никого вокруг я тогда не видел. Ныне я припоминаю пару приоткрытых дверей, которые находились у входа в гостиную. Если в том месте и были какие-то люди, то они точно не хотели показываться на глаза гостю из иного мира.

Мы ели. Пир был знатный, конечно заботы и страхи всё ещё терзали мою душу, а предсмертный крик моего друга всё ещё звучал в моих ушах, еда была отличным лекарством от всех невзгод. Ещё лучше бы мне помог разговор по душам, но в правилах этого мира был запрет на слова, и даже тогда, когда я пытался издать какой-то звук, нагая дама начинала бить ногами в пол. Звук причиняет им неописуемую боль. Хотя мои извинения она приняла без проблем.

Я был в западне. От неё было мало толку. Каждое слово она сопровождало топотом босых ног, а каждый мой жест, в общем, она пристально вглядывалась в меня, так будто бы решаясь поменять условия заключения. Нет, я не был пленником, но то, что я попал к ней на бесконечный цикл небытия и не мог выбраться оттуда через главный вход, я убедился, подойдя к зарешетчатым окнам.

Пустота. Этого слова вам будет достаточно и для того чтобы описать то, что творилось снаружи здания и для того чтобы понять, что из себя теперь представляла моя душа после шоковой встречи с пустыней душ. Я видел лишь слабые зелёные силуэты, плывущие в неосязаемом воздухе полнейшей черноты. Мои глаза не могли свыкнуться с этим. Я плакал. Впервые за всё это время я рыдал от отчаяния.

Ночь, если таковая и правда была на улице, была проведена в небольшой спальне принадлежащей одному из слуг нагой госпожи. Я всё же смог заснуть. Не могу описать то что мне снилось, так как то была сплошное месиво из того что было и, как бы это глупо не звучало, того что будет. Проснувшись, я лишь снова заплакал, осознав, что нахожусь не у себя дома в Калифорнии. Я впал в глубокую прострацию, а сон был лишь подачкой к этому. Прозрением и пониманием того чем всё в итоге закончится. Если в том письме могла быть какая-то химия или наркотик заставшая меня впасть в кому, то объяснить мой столько глубокий и яркий сон не сможет даже точно такой же внутри оного.

Я потерял палец. Пришлось использовать бумагу в качестве тряпки, чтобы немного остановить кровь, в итоге я нашёл костёр и прижёг рану. О причинах я не успею написать, ибо бумага, о, она нужна мне для истории. Я хочу описать только лучшее, не могу я заставить себя описать страсти, что настигли меня недавно. Это выше моих сил.

И я писал вам о нагой даме. Я пробыл у неё достаточно долгий срок, она позволяла мне ходить к ней в библиотеку, уборную и гостиную. А иногда, тогда я пугался её силуэта, она лично приходила ко мне и ввела к столу в столовой. Еда там была очень вкусной. Описывал ли её вам ранее или нет, уже не помню, а перечитывать текст я не могу, ибо править это, у меня нет времени. Откуда-то там была индейка и французские булочки. Чашки с чаем, а так же вино, возможно, такое старое, что сама вселенная будет краснеть от зависти.

Я нашёл дневник. Возможно, он принадлежал той женщине, но по почерку (я видел много разных почерков, которые нам с Белзом присылали, и они почти всегда были написаны от руки) могу вас уверить в обратном. Чисто мужской, каждое слово зрит на, или же сквозь, меня. Плюётся своим мужским началом. Уверяет в своём величии. Я из-за скуки и чтобы не запутаться обозвал тот текст «Шум смерти не помеха». Вот его краткое содержание:

Бред, непонятная история некоего русского, явно, как и я угодившего в пекло истории. И как обычно все факты и сведения были обрывочными и имели характер самолюбования. Он был злодеем, это даже не подвергалось сомнению, но факт того что я сейчас нахожусь в его собственном доме. О, вы и представить себе не можете, какой ужас опоясал меня. Я почти, что рысью побежал к выходу, да вот только лучше мне не стало, когда я опешил и понял что выхода из этого места нет.

Но тупиков, как тот вышеописанный экземпляр путешественника по мирам, я не признавал. Моя жизнь и так почти полностью из них состояла. Начиная смертью любимой от непонятной болезни и заканчивая рецензиями критиков на мои работы. Только в моём родном городе меня и мой талант признали. Но шагнуть дальше мне не позволила та самая Тьма из рассказа полоумного русского. Она была в моей душе, а я признавался в себе в том, что давно не могу ничего писать и только критиковать. Мой друг Ричи из университета всегда называл меня критичным к себе ленивцем, настолько погрязшим в самобичевании, что даже похвалы со стороны казались мне ещё одним ударом кнута. Конечно, он говорил по-другому, но я придал его словам живости. Честно он сказал, что я ленив и глуп, а моё нытьё не изменит даже его похвала.

Я решил, что выход есть только в книгах из библиотеки. Слова дали мне некую надежду. Ведь если они были причиной моего пребывания в этом мире, то они могли оказаться тем, что сможет меня вызволить отсюда. Лестниц не было видно. И никаких упоминаний о них. Только какая-то литература на языке из моего мира (смог узнать пару английских произведений, русских и даже голландских).

И тут вы спросите меня, а может, вы уже давно забиваете себе голову этим вопросом, а где Пламя и почему я всё ещё могу писать? На первый вопрос вы вскоре получите ответ, а второй… скажем так, я нашёл небольшое место, где хранились листки с бумагой. Чернил к несчастью больше не стало. Думаю, что история закончится быстрее, чем хотелось бы её описывать. Моё пристрастие к письму сродни алкогольной зависимости, ибо только оно держит меня в сознании, по крайней мере, в том состоянии, в котором я могу без страха смотреть в лицо опасности. Но я ощущаю пламя у себя за спиной, далеко и близко. Почти что касается моего лица, да вот только пока я прячусь в этой холодной пещере. Так, пожалуй, хватит об этом.

Я не слышал крика. Его не могло быть, но почувствовал, что произошло что-то нехорошее. Выйдя в гостиную, я понял что именно. Мой вид делал из меня некого щетинистого старика, но уверяю вас страх в тот момент прошёл, и мои глаза пылали жаром ненависти. Я видел, как мёртвая туша нагой дамы распростёрлось на ковре, а над ней величественно стоит мой старый друг. В руках он сжимал страницу, которая спасла мне жизнь. Видимо она не одноразовая. Смешно, но тут, же она испарилась в воздухе. Сгорела словно Феникс, но только без второй формы, воскресшей из пепла.

Я мог сказать что-то доброе, мог заплакать от вида моего друга. На то были причины, ведь я знал, что он умер. Но я помню его крик. Помню все эмоции, что он вложил в него. Времени на приветствия не было. По его виду я понял, что странствует по миру он, по крайней мере, лет десять. Он как раз был моложе меня на десять лет, сорок один, если быть точнее. А тогда я видел своего ровесника. Правда, у него не было одной руки, а вместо дружелюбной улыбки он встречал меня шакалий мордой.

Помню, как он подбежал ко мне. Крикнул что-то нечленораздельное и со всей силы ударил меня кулаком в грудь. А ведь он был силён. Думаю, в джунглях его речь мог понять лев или бабуин, ибо они все говорили на одном языке. Тогда мне осталось только упасть на пол и тяжело дыша смотреть на моего бывшего товарища.

Тут он начал говорить более ясно, но только отчасти. Полагаю, он мог сильно удариться головой или что-то похожее случилось с ним давным-давно. Он быстро менял язык, а глаза страдали и дёргались как эпилептики. То, что у него не все дома я мог понять и без взгляда на его безумное лицо. Сам, пробыв в этом мире долгое время, не могу похвастаться более разумным поведением, но язык письма и разговора… мне трудно забыть о том, что когда-то было мне путеводной звездой.

«Сейчас расплата твоя будет настигнута Каленаро, и я стану тобой. Каленаро видеть твою душу. Она ещё чиста, моя нет». Каленаро, незнакомое мне слово, хотя я изучал многие языки. Думаю наречие того мира. Каленаро это смерть на их языке. На любом языке смерть такова, что её можно понять без слов. Один только взгляд на человека что говорит с тобой о ней, и ты уже знаешь, что нужно знать.

Будучи растерянным и чувствуя невероятную боль мне сложно было сказать Белзу что-то в ответ. Как обычно я просто замер на месте как антилопа и ждал, когда мой враг решит на меня напасть. А там можно бежать. Я смог бы. Я знал это.

Он отошёл от меня. Рукой он поглаживал, свои волосы сам при этом уже более спокойно осматривался вокруг. Кричал дико и неистово о том, что теперь он здешний царь. Схватил вазу со стойки, её страшные узоры с причудливыми линиями и лицами детей. А ведь до того как я прыгнул в этот водоворот злоключений меня настигло бремя войны. Врач по профессии я помогал многим людям, чем мог на фронте. Раненые дети были редкостью, я часто слышал, что родители первым делом прекращали их страдания обычным самоубийством с посторонней помощью. Если надежда так быстро умирает во время войны, то, что уж тут говорить о том как она быстро умирает, когда ты лицом к лицу встретишься с её сородичем по злу. Особенно когда у него лицо человека, который только недавно мог спокойно заплакать при тебе от одной только милой строчки из сборника стихов.

Привстал на руку, попытался встать хотя бы на четвереньки. В том состоянии я мог и бежать как собака лишь бы больше не видеть его лица. Но он остановил меня, сильно ударив вазой в бок. Правда, на секунду я заметил, да, точно вам говорю, что в его глазах блестели слёзы. Он не хотел меня бить? Но от чего такая злоба?

Я спросил его о том, что с ним случилось. Всё без толку, даже если он и говорил на английском, это ещё не значит, что он меня понимал. Он просто не хотел. Продолжая размахивать вазой, он бил меня ногой в живот. Я стонал, плевался кровью. В итоге отключился.

Я был привязан к столбу в главном холле. Никогда там не был, потому сильно удивился месту проведения ритуала, хотя узнал узоры на стенах. А ближайшее окно открывало мне прекрасный вид на бездну мироздания. Белз же точно был мёртв. Он забил себя до смерти, чем не знаю. Видимо пересилив боль, он продолжал истязать себя до тех пор, пока не понял, что ему настало Каленаро. Смешно, но я уже давно решил о том, что он мёртв, как минимум для меня точно.

С лестницы шёл дым. Тут я понял, что он решил меня сжечь как ведьму на костре. Стоны доносились с верхних этажей, и я понимал, что не только меня ждала такая участь.

И тут из его тела вышла зелёная субстанция. Душа? Моё невежество, непонимание мироздания и страх сжали в тиски мой разум и не давали даже малейшего шанса на размышления. Я до крови стирал свои руки о верёвку и столб, к которому был привязан.

Чавканье преследовало меня. Оно и сейчас звучит в моих ушах. Как голоса тех, кто был убит у меня на глазах. Кричал я, тогда как пес, загнанный в угол. Но не плакал, у меня всё ещё была надежда. Я верил в то, что рядом появится лестница. Её вид в моём сознании манил меня, как трава дурман манит наркомана. Доза. Мне нужна была ещё доза.

Зелёная жидкость вошла во что-то на полу. Там лежала книга, которую я до этого нигде не видел. На ней были три цифры и пламя. После того, как жидкость вошла в неё, я не мог поверить своим глазам. Книга загорелась, раскинула свои листки и, словно феникс, восстала из пепла и направилась ко мне. Чёртовы слова о Каленаро. Там я уже перестал грезить о лестницах, начал вспоминать тех, кто был мне близок. Там-то меня и настиг лик смерти, он показал мне мою жизнь во всей красе, пока щупальца пламени обвивали мою шею, и яркие языки пламени рвали мою кожу на куски.

Уже тогда я верил не в Бога, а в реинкарнацию. Что та нагая женщина могла на деле оказаться душой русского Лорда я не сомневался ни на йоту, но то, что у пламени могло быть лицо… нет, то было просто пламя. Хотя оно, как и мой старый друг жаждало возмездия.

Но оно было слишком дерзким, неаккуратным, если так можно выразиться про огонь. Её порыв ярости случайно задел веревку, и я смог отпрыгнуть от колонны. Шея ныла, а сзади себя я слышал крик пламени. Оно визжало от негодования. Я почти, что хрюкал от восторга. Адреналин бушевал в моей крови, теперь я не чувствовал себя статуей не готов на действие, переродился писатель и сняв свою старую кожу стал чем-то большим. Тем, кто мог теперь двигать ногами и думать одновременно.

Библиотека. Мой выход из этого ада. Но где гарантия того что эта тварь не погонится за мной сжигая всё на своём пути? Видимо, то была моя судьба изначально. Гонимый пламенем я сжимал свои руки в кулаки и впервые в своей жизни молился невидимому существу. Возможно, Тьма услышала меня, ибо пламя ненадолго отстало от меня.

Демон, которого призвал мой друг, выполнял приказ и не смел, ослушаться его. Я уже не верю, что могу договориться с монстром об отсрочке Каленаро. Не в этой жизни.

Вырвав первый попавшийся листок, из какой книги, я первым делом стал рыскать в нём, проверяя на наличие лестницы. Тщетно. Кошмары из снов могут быть куда реальнее этих треклятых лестниц. Я вскрикнул от негодования и тут же пожалел о содеянном. Нелепо, но только после этого, то существо стало пытаться проникнуть в комнату. Дверь не горела, был шанс на лёгкий путь спасения. И им стало это сообщение в одной книге: «Смерть — она все успокаивает… она для нас ласковая…» Я не увидел лестницы, только свет из листка. Огонь сжёг почти всё вокруг, но я уже был на другом конце мироздания. В ином мире. Я назвал его «Карточный домик».

Теряя рассудок, я стал больше понимать слова одного великого русского автора «Последнее время мне стало жить тяжело. Я вижу, я стал понимать слишком много». Мне кажется, что проживи и вы такую жизнь как я всего за несколько дней, и вы от макушки до пяток ног станете носителем невиданных знаний запечатанных в почти, что сморщившемся от нехватки жизни теле старого человека. Но конец близок, в Карточном домике об этом мне поведали газеты.

Этот мир был полон звуков. Ох, после тех дней жестокого молчания я стал скучать по всем звукам. Огонь и его пламенный стрекот не в счёт. Я слышал сонаты книг, хор страниц. Шуршание полное радости и свободы. Мир, в который я попал, был бумажным. И в нём в кои-то веки были люди, если их так можно назвать. Конечно, они были не такими как я, бумажные люди на то и бумажные что не могут покрыться кожей и говорить со мной не языком ясным только их миру. Но этот почти птичий стрекот страниц, он был для меня таким родным, что я впервые за это время забыл обо всём.

Ощущал я и то, что пламя не отставало от меня. Думаю, ему хватило ума не сжечь всё в той библиотеке и найти меня на страницах одной книги. Но я игнорировал страх его появления. Почти вся моя одежда сгорела, одна майка и брюки оставались на мне как единственное упоминание о том, что я пришелец из другого мира. А вот бумажные люди были голыми. С головы до ног покрытые словами и картинками, ходячие вырезки из газет. Сразу захотелось сесть в кресло и, опустив свои ноги в мягкие тапочки прочитать статью, пожёвывая ручку (успокаивало меня не только это, было бы неплохо получить и стакан виски, хотя поутру это не лучший вариант).

Мелькали передо мной слова: «Жестокое убийство на улице, люди начали праздновать свои дни рождения в один день, посланники небес решили построить свой мир в этой системе, перерождение ждёт нас». В этом мире было проще всего разобраться. Новый виток эволюции. Тот, от которого и я бы не отказался.

Они смотрели на меня. Их осуждающие взгляды душили меня, не давали мне покоя, я чувствовал себя как загнанный в угол зверь. Это вывело меня из транса. Они не гнали меня, им просто не было до меня дела. Они не удивились тому, что я появился из ниоткуда. Сложно, наверное, удивить бумажных созданий. Они просто осуждали меня за то, что я решил попасть в их мир, и больше ничего в их пуговичных глазах не было видно.

Я сразу понял, почему моё появление прошло без выкриков и испугов со стороны жителей. Около бумажного здания, которое в этом мире было кафе, стоял ещё такой же, как я. На лице его был нарисован белой краской череп, сам он стоял в цилиндре, попивая что-то вроде чая и с ухмылкой смотря на меня. Допив свой напиток, он поклонился, не снимая шляпы. Я подумал, что в нём совмещались мексиканские и ацтекские черты, хотя последних я видел только на рисунках исторических книг.

Я спросил его имя. Его звали Мортем, сказал, что его можно звать и Мортимер, но только друзья позволяют себе такое. Фамилию же он мне не назвал. Я тоже представился. Разговор у нас вышел задушевным. Итогом стало то, что он сказал, что это за место и, что самое странное, что он тут делает. Я его как таковой мало заботил. Он искал тут парня, что решил остаться «Последним». Его этих слов я не понял, но переспрашивать не стал. Наконец он поинтересовался тем, что я тут забыл. Мой ответ его немного поразил. Он нахмурился, хотя из-за рисунка на лице я не видел его бровей, но только сейчас я понял, что его глаза были чёрными как та бездна за окном, что я видел недавно. Он выкинул чашку и схватил меня за плечи. Тряска заставила меня вспомнить о моём положении, и я отшатнулся от него. И тут он сказал знакомое мне слово. Каленаро.

Пламя сожгло город дотла за несколько часов. В этом мире было время, так что я не мог ошибаться. Мистер Мортем покинул меня, но сказал напоследок слова, которые сложно забыть: «Узнай ты истинный облик вселенной и поверни все её грани, как вы это делаете с кубиком-рубиком, то будущее ускользнёт от тебя. Просто тут и там всегда всё происходят такие неясные загадки, что даже мне не хватит вечной жизни их понять. Понимаю, что тебе тут немного не комфортно. Я бы сам не очень хотел с этим чудовищем повстречаться и уж побегать с ним по непонятным мне мирам. Охо-хо, то ещё счастье тебе привалило. Но тебе вообще не стоило являться сюда, даже если ты и нашёл секретный проход в письме. Ох уж эти фанаты. У меня их никогда не было да и быть не могло, не считая конечно тех фанатиков, что недавно повстречал. Они не в счёт. Тебя кто-то обманул, это точно. Кому-то нравится делать из людей путешественников-смертников. Я сам ищу это существо уже очень давно. Где и когда оно есть, я не понимаю. Хотя, судя по всему, не всем путешественникам суждено умереть или сойти с ума. Запомни вот что, не учись правилам миров, не учись вообще ничему, тебе это не поможет. У тебя нет возможности остановиться, тебе придется забрать этого монстра с собой в могилу. Загони зверя в ловушку, из которой он не сможет выбраться. И, возможно, если ты сумеешь её сделать или найти я… дам тебе покой».

Слова, в общем-то, для меня бессмысленные, кроме последнего. «Покой»? Как будто он хочет в конце убить меня. Но если резон в том чтобы этот зверь не стал уничтожителем миров, мне придется пойти на какие-то жертвы.

Он пустил меня по лестнице. Я попал в книгу «Алиса в стране чудес», там меня не смог найти монстр из огня, но само мироздание вышвырнуло меня из этой вывернутой на изнанку книги. И вот я начал попадать исключительно в пустынные мира, где если живые и существовали, то только в виде не живых. Зелёные призраки, молчаливые, как и всё что я встречал до этого.

Щупальца смерти. Страх. Непонимание. Шрамы на шее горели каждый раз, когда зверь приближался ко мне. Эта игра в кошки-мышки и правда не может продолжаться вечность. В каждой истории есть та точка, которой отведена роль последнего фрагмента истории. Занавесом.

И вот в итоге я с одним листком бумаги, в полутёмной пещере борясь со страхом и холодом, ибо гол с головы до ног, пытаюсь усмирить подкрадывающееся ко мне на цыпочках безумство. Жажда путешествия работает на меня, как алкогольная зависимость, я хочу ещё. Мне мало этих миров. Но пока рассудок меня не отпускает, и я каждый раз, когда хочу наступить на ступеньку новой историю, вспоминаю слова Мортимера. «Покой». Слова того кто не решил бросить меня на произвол судьбы. По крайней мере, не так как это сделала та нагая дама.

Я напишу в конце финал истории из Изумрудного города. Моя любимая сказка. Финал такой, какой бы я хотел получить. Но надеюсь, не получится, иная разновидность сказки про Оловянного солдатика. В этой истории мой Тотошка, к великому моему горю, сошёл с ума. Пугало стало немым и мёртвым. Железный дровосек пообещал мне покой, а сам скрылся в неизвестном направлении. А Лев, он, как и положено любому трусу, так и не решил проявиться на страницах этой жуткой истории, разве что в виде трупа в мире «Тарзан вверх тормашками». А вот крылатые обезьяны, одна такая следует за мной по пятам. Спасибо за это Тотошке.

Мои шрамы болят. Значит время пришло. Эти миры дали мне новую жизнь, я снова стал писать, так как не писал раньше. Страх перед смертью стал для меня отличным стимулом для того чтобы вновь писать рассказ пусть и в виде дневника. А теперь я хочу свои красные туфельки, как у Дороти. Желаю встретить Волшебника и вернуться в мой любимый Канзас. Может быть, если вы всё же это читаете, или я вновь решу войти в эту историю через лестницу в повторяющийся цикл, то не всё потеряно. Найдём ли мы тут лестницу в начало этой истории и загоним Пламя в мышеловку? Надеюсь, что не я один герой этой истории. Одиночество, знаете ли, страшнее смерти.

Я стучу каблуками с надеждой на счастливый конец. Раз. Два. Три…