Возрождение

Трейси Мартин

Возрождение

Оригинальное название: REVIVE by Tracey Martin

Серия: REDZONE #1

Красная зона #1

Главы: 29

Дата выхода в оригинале: 19 мая 2015

Переводчик: Seda Ricci

Редактор: Юлия Верестюк

Обложка: Алеся Шендо

Вычитка, контроль качества: Лиза Сотникова

Специально для группы WORLD OF DIFFERENT BOOKS•ПЕРЕВОДЫ КНИГ•

Любое копирование без ссылки

на переводчиков и группу ЗАПРЕЩЕНО!

Пожалуйста, уважайте чужой труд!

Посвящение

Думаю, эта книга была написана и переписана большее количество раз, чем другие мои шедевры. В результате, так много людей ответило или оказало мне помощь, что велики шансы забыть о ком−то. Если вы один из таких людей, то я прошу прощения. Как и память Софии, моя иногда пропадает.

Во−первых, большое спасибо моему редактору, Саше Найт, за то, что удивила своим энтузиазмом к этой книге. Мало того, что она всегда совершенствует мою работу, у нее есть и безупречное чувство времени, о чем свидетельствует предложение контракта именно в мой день рождения.

Еще больше благодарностей адресую Келл Эндрюс, Эми Бэй, Стиву Кордеро, Алексу Хэрроу, Дженне Нельсон и Дженнифер Уокап за их отзывы на первые черновики этой книги. Мой агент, Мишель Хамфри, также заслуживает особого упоминания за ее самый полезный совет в оригинальной версии.

Также хочу сказать спасибо Колби Маршалл за то, что помогала меньше походить на идиотку, пока я писала об оружии. Возможно, я и так могла походить на идиотку, но это уже моя вина, не ее.

Мой муж всегда заслуживает место в посвящении, а в этот из−за того, что заставлял меня смотреть глупые фантастические фильмы вместе с ним. Они были настолько незапоминающимися, что теперь я не могу даже вспомнить названия, но именно один из них зажег идею для всей этой истории.

В заключение, я благодарна семье и моим писательским группам — Purgatory, the Pit и Y−Nots — за их поддержку.

.

Часть первая

«Если вы говорите правду, вам не придется ничего вспоминать»

— Марк Твэн~

Глава 1

Субботнее утро: Наше время

Мое удостоверение лжет мне. Понятия не имею откуда, но я просто это знаю. Так же, как знаю, что квадратный корень 168 это 12,961 и т. п. Хотя, честно говоря, я не в курсе, откуда знаю и это тоже.

Одной рукой сжимаю пластиковый прямоугольник, заявляющий, что я София Эрнандес, студентка колледжа имени Роберта Трита. Другой хватаюсь за раковину в общественном туалете, чтобы удержаться от падения.

Воздух шумный и густой. Позади меня девушки приходят и уходят, толкая друг друга, чтобы пробиться к раковине или сушилке. Все они мне незнакомы. Тут же в голову приходит мысль, что любая из них могла бы быть опасна, но, опять же, я не знаю, почему так думаю.

Нужно просто дышать. Коричневый кафельный пол размывается перед глазами, пока я борюсь за самообладание. Еще раз проверяю удостоверение, затем перевожу взгляд на зеркало. Те же темные волосы и глаза. То же лицо. Но я не София, кем бы она ни была. Иногда имя не соответствует человеку, словно пара джинс, которые слишком широки в талии, но слишком узки в бедрах. Мне нравится свое отражение, но такой стиль подходит для чьего−либо другого тела.

− Милая, ты в порядке?

Подпрыгиваю от звука голоса. Женщина, обращающаяся ко мне, так же не кажется знакомой.

− Я в порядке. Спасибо.

Мой голос уверенный и сильный, но себя я таковой не ощущаю. Ложь дается мне легко, в отличие от осознания собственного имени.

Убирайся отсюда. Они идут. Не доверяй ей. Не доверяй никому.

Вздрагиваю от случайной мысли, которая становится все более настойчивой, вибрируя в задней части мозга. Ноги начинают дрожать.

− Ты уверена? — спрашивает женщина. — Смотри, какой у тебя жуткий порез.

Киваю и переключаю внимание от удостоверения к порезу над левым глазом. Все еще влажная кровь прилипла ко лбу. Я не помню, как поранилась, но, видимо, это было адски больно.

− Да, я уверена.

Я запихиваю удостоверение незнакомки в кошелек незнакомки, а его запихиваю в рюкзак незнакомки. Затем плещу воду на лицо и стираю кровь.

Рана продолжает кровоточить, так что я роюсь в сумке и нахожу бинт, чтобы перевязать ее. Кем бы ни была София, она пришла подготовленной. Ей же лучше.

И хорошо для меня, ведь нужно поскорей убираться отсюда.

Они идут.

Кем бы они ни были.

Сделав глубокий вдох, нащупываю путь к выходу, затем потихоньку переступаю ногами, поскольку будто слышу женский голос в своей голове.

«Ребята, это София», − говорит он.

Голос такой чистый, такой знакомый, что на мгновение кажется, будто он настоящий, а говорящий это человек стоит рядом со мной, ожидая ответа, которого у меня нет. Я словно застряла в том ночном кошмаре, когда нужно выступать перед всеми на сцене, но ты не можешь вспомнить слов или игру своего персонажа. Но, конечно, никто не стоит рядом, а люди вокруг не обращают на меня внимание. Они ведь не могут слышать мое воспоминание.

Не думай об этом. Говорю я себе. Это не по−настоящему.

Все−таки по−настоящему, потому что я знаю этот голос. Помню.

Кто−то толкает меня, и я спотыкаюсь. Колесики чемодана почти проехались по ногам. Игнорируя боль, хватаюсь за обрывок воспоминания, отчаиваясь узнать большее, но больше ничего не слышу. София ли я? Имя по−прежнему мне не подходит, но человек, который говорил, определенно знал меня. Это ясно, как квадратный корень 168. Так что, я должна быть ею, хоть таковой и не являюсь.

Снова проживаю этот ночной кошмар. Я забыла, кем являюсь. И даже не знаю, в какую игру уже втянута.

Уходи.

Вешаю рюкзак Софии — свой? — на плечо и направляюсь к менее занятому уголку. Я нахожусь на станции, это более чем очевидно. Здание большое и бежевое, с высоким потолком, высокими окнами вдоль одной стены и множеством столов и палаток с едой. Южная станция, наконец, читаю на одном из многих знаков. Южная станция, но где именно?

Придерживаясь периметра, удаляюсь от фудкорта в поисках разгадки. Здесь есть гигантский знак, рекламирующий виски, и другой знак для биотерапии, ускоряющей метаболизм — «Диета — это двадцатый век. Измени свое тело, а не свое питание. Поговори с доктором сегодня». Над эскалаторами еще больше знаков, направляющих к неизвестным станциям: Красная линия, Серебряная линия.

Как насчет жизненной линии? Я могла бы воспользоваться чьей−нибудь помощью.

Не доверяй никому.

Правильно, двигайся дальше. Всегда ли я была таким параноиком?

Сувенирная лавка на другой стороне от эскалаторов продает легкие спортивные свитера и кепки с надписью Бостон. Это должно быть место, где я нахожусь. Как попала сюда − это другой логичный вопрос.

Уходи. Уходи. УХОДИ.

Я сжимаю руки в кулаки. Не могу. Не знаю, куда мне идти.

Плетясь через лабиринт столов, решаю купить попить и немного еды. Трудно думать, когда ты голодна, так что пока присяду и соберусь с мыслями. Я сбита с толку вот и все. Действительно, сбита с толку, словно перекачана наркотиками. За исключением того, что никогда, на самом деле, не принимала наркотики.

По крайней мере, я думаю, что никогда не принимала наркотики. Откуда я могу знать? Почему так уверена? Черт, это вероятно знак, что я принимаю наркотики.

Вопрос и замешательство пульсируют в мозгу, прямо позади глаз, и я прижимаю ладонь ко лбу. Не знаю, что наркоманы предпринимают, чтобы протрезветь, но алкоголики пьют кофе. Возможно, это сработает со мной.

Так что дополнительный вопрос: люблю ли я кофе?

С безопасного расстояния, наблюдаю за людьми, приближающимися к прилавку и за их последовательностью. Не особо помню, как это делается. Да и не должна, учитывая, что помню ничего другого. В конце концов, когда я уже уверена, что справлюсь, присоединяюсь к очереди.

− Сливки и сахар? — спрашивает парень за прилавком.

− Эм, — очередь передвигается в раздражении — Нет.

Продвигаюсь мимо пары южноамериканцев и ухожу с бубликом и своим напитком. Он горячий, горький и я гримасничаю. Возможно, все же я не люблю кофе.

Или, может, люблю. Меняю мнение минутой позже, после того, как добавляю молоко и сахар. Хорошо мозг, сделай заметку насчет этого. Или еще лучше, просто работай должным образом. Как я знаю, что такое бублик и кофе, но не знаю, люблю ли их? Как знаю, что не принимаю наркотики, когда веду себя, словно наоборот? Нелогичность этого беспокоит, словно зуд, который нельзя почесать.

Я обдумываю поискать больницу, но жужжание в голове говорит, что это ужасно плохая, абсолютно ужасающая идея. Покоряясь своей паранойе, отпускаю эту мысль и ищу место, чтобы присесть.

Над некоторыми прилавками есть балкон, так что продвигаюсь в этом направлении. Они выше земли, это важно. Но есть ли там ступеньки выше? Это тоже важно. Мне нужен маршрут выхода.

Хотелось бы только знать зачем.

Только несколько человек сидят то тут, то там, так что большинство столов пусты. Осматриваю пожилую пару, парня с наушниками, который горбится над своим ноутбуком и несколько рабочих на перерыве. Ниже люди с едой все еще ищут место, чтобы сесть. Некоторые из них сдаются и садятся на пол. Такое ощущение, что большинство из них настолько глупые, что даже не могут оглянуться вокруг.

Я всегда оглядываюсь. Это то, в чем я более чем уверена.

«Хороший шпион всегда наблюдателен. Он знает, что его окружает. Твое окружение — это камуфляж и хороший арсенал».

Это женский голос, который слышу в своей голове, но он не такой же, как предыдущий. Тот голос был молодой и делал меня счастливой. Этот голос глубокий и резкий. Этот заставляет мускулы напрячься. Не знаю, кто говорит, но совет звучит так, будто я слышала его уже миллион раз.

Что ж, если вникать в детали, то четыреста семьдесят один раз. Но кто считает?

Снаружи, люди спешат вдоль тротуара мрачной, серой улицы. Все пустынное, холодное и скользкое, с наполовину растаявшим снегом. Зимняя рвота. Это не тот вид, на который хочется отвлекаться, поэтому занимаю столик у балкона и наблюдаю за прилавками с едой и путешественниками, передвигающимися там. Так я смогу увидеть каждого, с какой бы стороны он ни подошел. Узнаю ли я тех, кого жду. Кажется, нет.

УХОДИ.

Стискиваю зубы и жду, пока безумные галлюцинации пройдут. Но тело начинает трясти, а страх такой сильный, что ворует дыхание. Но куда я пойду? Вскочу зайцем на случайный поезд? Это было бы блестяще. Возможно, однажды я и знала Бостон, но теперь−то не знаю.

− Вот ты где, — парень с косматыми обесцвеченными волосами ставит две чашки на стол, и я подскакиваю, практически роняя кофе от удивления.

Кайл. Имя возникает откуда−то в нефункционирующих частях мозга, и вместе с этим, его образ. Парень передо мной выглядит точно так же, как в и моём воспоминании, только одежда другая. Пытаюсь вспомнить больше о нем, но терплю неудачу.

Ничего не поделать, приходится поднять взгляд — темные глаза, длинные ресницы, сильные скулы. У него удачный ассортимент расовых смешанных особенностей, которые не могут не заставить повернуть голову. Удивительно горячий. Хотя это и не то, о чем следует беспокоиться в данный момент, но ничего не могу с собой поделать. Сердце пропускает удар, довольствуясь таким развитием событий.

Он кладет рюкзак на пол, затем плюхается напротив меня.

− Везде искал тебя, Эрнандес. Ну, полагаю, ты уже купила себе кофе.

О, да — он знал, что мне нравится кофе, даже притом, что я этого не знала. Тогда ладно.

С осторожностью присаживаюсь. Нарастающая паника в желудке кажется направленной не на него. Кем бы они ни были, они не Кайл. Но откуда я его знаю? Что он здесь делает? В таком случае, что я здесь делаю, и не вместе ли мы что−то делаем здесь? Дерьмо, надеюсь на это.

− Ты в порядке? — спрашивает Кайл — Выглядишь ошарашенной. Что произошло с твоей головой?

Трогаю повязку.

− Не знаю. Она кровоточила.

Он передвигается через стол и берет мою руку.

− Но ты не знаешь почему?

− Я…нет.

Кайл хмурится.

− Ты определенно ведешь себя не нормально сегодня.

Полагаю, он прав, но не могу даже вспомнить, что значит вести себя нормально.

Пальцы обхватывают его руку, словно по рефлексу, но это заставляет его улыбнуться. Это наполняет меня теплом, большим, нежели дал кофе. Но тепло плохо сочетается с паникой. Я вся на нервах. Между этим чувством нависшей гибели в животе и тем, как сердце начинает порхать при виде глаз Кайла… для чего я вообще тогда пью кофеин?

− Мне кажется… кажется происходит что−то плохое. Почему мы здесь?

Кайл отламывает кусочек от моего бублика.

− Ты меня спрашиваешь?

Вот черт. Это не тот ответ, который бы хотелось услышать.

− Тогда нам следует уйти.

− Мы только пришли сюда. Ты хотела выбраться. Прошлой ночью ты не могла дождаться, чтобы уйти из кампуса хоть на день.

Из кампуса? Конечно. Кайл, наверное, ходит в колледж имени Роберта Трита с Софией. Со мной.

Хотя я и не могу выбросить голос, говорящий мне не доверять никому, пора довериться Кайлу. Все на что я полагаюсь, это мои инстинкты, и они не думают, что он враг. Я должна столкнуться с этим — просто необходимо доверять кому−нибудь. Эта нет−памяти вещь, только крошечная часть проблемы.

Смачиваю губы, пытаясь сообразить, как все объяснить, но в этот момент фигура ниже привлекает внимание, прежде чем исчезнуть в толпе.

БЕГИ.

Сердце начинает заикаться. Не уверена, что видела его — если это вообще был он — уверенность приходит мгновением позже. Нет времени для объяснений.

— Уходим сейчас же.

— Что?

У Софии есть проездной билет в кошельке, и я кладу его в карман джинсов, прежде чем накинуть рюкзак.

— Сейчас. Они здесь.

Кайл не двигается.

— Кто здесь?

Игнорирую его. Голову вниз. Глаза вверх. Делаю небрежные шаги, мой пристальный взгляд бродит по каждому лицу, каждому телу на признаки угрозы. Где их глаза? Где их руки? Кто за мной?

— София! — Кайл подбегает.

Призываю молчать, не замедляясь. Он парень. У него длинные ноги.

Шаги звучат очень громко. Кажется невероятным, что люди не оборачиваются, пока мы пробираемся через толпу, но они не делают этого. Оборачиваюсь назад, надеясь мельком увидеть кого−нибудь, кого видела сверху — лицо, униформу, что−то, что даст ключ — но вижу лишь океан незнакомцев.

Нужно двигаться быстрее. Мы почти у эскалаторов. Я попаду на линию. Любую линию. Рука дрожит, обвиваясь вокруг пластикового билета, словно это талисман. Сердце бьется так быстро, что трудно дышать. Кайл шагает за мной по пятам, стараясь идти в ногу. Ряд спин людей появляется на эскалаторах. Поскольку волочу ноги вместе с остальными, то последний раз оглядываюсь через плечо и вижу их. Наконец.

Их двое, мужчины, одетые в джинсы и пиджаки. Они ничем не выделяются, но я−то знаю. Их лица незнакомы, но все же как−то умудряюсь их узнать. И они узнают меня.

Мужчина слева встречается со мной глазами, затем дает сигнал своему партнеру. Едва не падаю с эскалатора. Ругаясь, восстанавливаю баланс, не останавливаясь, чтобы извиниться перед женщиной, на которую натолкнулась. Затем проношусь мимо нее, оставляя следы, не беспокоясь о том, чтобы слиться с толпой.

— Эй, — это один из мужчин. Слышу их голоса даже сквозь остальной шум. Уверена, что люди возмущаются и бросают подозрительные взгляды, поскольку я пихаюсь. Кайл извиняется за нас двоих, в то время как изо всех сил пытается не отставать. Тянусь назад и хватаю за рукав его куртки, подгоняя. Все, что вижу − это путь через тела впереди. Теперь, когда бегу, сердце успокаивается. Дыхание тоже. Я сфокусирована. Готова.

Я делала это прежде. Много раз. Возможно, не именно это, но нечто похожее. Это не первые парни, преследующие меня. Это не первая полоса препятствий, о которой я осведомлена. Так что пока не думаю, ноги находят дорогу, продвигая меня через толпу.

Смотри налево, говорит другой женский голос в голове.

Борюсь с последней группой тел передо мной, со всеми тыкающими локтями и качающимися руками, игнорируя крики сверху. Они сейчас на эскалаторе. Пробивают себе путь вниз.

Потерять их в толпе людей и в лабиринте ступенек это мой последний шанс. Проделывая путь через автомат для чтения карт, напрягаю слух, надеясь уловить звук прибывающего поезда. Хотя здесь слишком шумно. Он слишком далеко. Ворота открываются, и я продираюсь через них, Кайл прямо позади.

— Что происходит, — он хватает за руку, но я оттряхиваю ее.

— Кто эти люди?

Это люди прибывшие, чтобы уничтожить меня.

Осколок холодной паники пробегает вниз по позвоночнику, словно лезвие ножа, затем исчезает. Не понимаю, что значит мысль — они пришли, чтобы уничтожить меня? Это звучит намного ужаснее, чем пришли, чтобы убить меня. Так что просто игнорирую это. Нет времени задавать вопросы о чем−либо другом.

— Просто продолжай идти, — говорю Кайлу.

Выбираю первый ряд ступенек, затем замечаю их на ломающем шею рывке. Бесполезные люди с бесполезным багажом забивают проходы. Слышу шаги двух мужчин, ворчание и проклятия людей на их пути.

Кружась, просматриваю людей. На колее бурлит беспокойная толпа. Поезд прибывает, но он с исходящей стороны. Были шансы пятьдесят−на−пятьдесят, и я не угадала. Теперь нужно больше ступеней, чтобы замести следы или место, чтобы спрятаться. Но я не вижу ни того, ни другого. Рюкзак давит лишним весом, поэтому неохотно сбрасываю его и продолжаю двигаться. Не знаю, что буду делать без кошелька, находящегося в нем, но сейчас я даже не уверена, что рюкзак принадлежит мне…

Проскакиваю большую группу людей, выглядящих как туристы, прикрывающихся за блокадой тяжелых курток. На этот раз Кайл не следует за мной. Для него же лучше. Возможно, он смешается с толпой и исчезнет. Подготавливая себя, снимаю черную куртку. Без нее холодно, но рубашка под ней розовая. Изменение — это одна из тех вещей, которые усложнят мужчинам задачу вычислить меня.

Вдалеке в тоннеле появляется свет. Руки сжимаются и разжимаются.

Наконец поезд. Я уставилась на него, желая, чтобы тот двигался быстрее.

Грудь поднимается и опускается с глубокими, равномерными вдохами. На секунду закрываю глаза, преследуя воспоминания, которые мерцают в сознании. Они заполнены тенями: темные силуэты, приглушенные голоса, таинственные угрозы. Но единственная вещь, за которую могу ухватиться это то, что плохие люди идут.

Идут, чтобы уничтожить меня — Софию. И не только я в опасности. Стоит ли тогда беспокоиться о Кайле? Почему он со мной? Он тоже в беде? Это не нормально иметь врагов, не так ли?

Прежде чем могу решить, что же делать, тяжелые шаги немедленно возвращают моё внимание. Один из парней нашел меня. Его лицо напрягается по мере приближения. Не смогу попасть на поезд, не смогу больше никуда убежать. Идти некуда.

— София Эрнандес? — сильная рука ложится на мою руку.

Оборачиваюсь, хватаю его запястье и скручиваю предплечье. Он выпускает мою руку и делает выпад. Уворачиваюсь. Тело легко перемещается, противодействуя попыткам схватить меня, это навык, который должен принадлежать Софии, потому что он не может быть моим. Кто−то кричит, поскольку падает на землю. Смутно осознаю, что поезд подает сигнал для остановки. Что люди собираются вокруг, и Кайл среди них. Что напарник этого парня будет здесь в любую секунду. И, если буду думать об этом слишком долго, то доведу себя мыслями до смерти. Как, например, с бегом, мне необходимо позволить этим странным инстинктам взять верх.

Двери поезда открываются, но за несколько шагов до цели появляется парень номер два. Он набрасывается на меня, и я принимаюсь за освобождение из кольца его рук. Он сильный, но я быстрая, и сила, которую показываю, удивляет нас обоих. Я лучше натренирована.

Среди хаоса людей, заходящих и выходящих из автобуса, никто не обращает на нас внимания. Затем кто−то дергает мою руку, утаскивая подальше от мужчин, в безопасность. Двери поезда закрываются, и мы начинаем движение. Я опираюсь на ближайший поручень, прежде чем упасть. Несколько человек бросают осторожные взгляды, но большинство пялятся нарочно в колени, не видя, что произошло, или они просто не хотят видеть. С широкими испуганными глазами Кайл протягивает мне мою куртку и рюкзак.

— Ты в порядке?

— Да, — пока что.

Они идут.

Они здесь.

Так что же теперь?

Глава 2

Двенадцать недель назад.

— Ребята, это София, — Одри тащит меня к переполненному обеденному столику, она ухмыляется, и при этом ее бурундучьи щечки округляются. — Моя новая соседка по комнате.

Я отодвигаю волосы с лица, подавленного, даже несмотря на тренировку. Одри же наоборот полна энергии, она едва дала мне время, чтобы освоиться. Хотя, зная ее несколько часов, могу сказать, что она весьма дружелюбна. Просто хотелось бы, чтобы она была немного спокойнее.

Не имея другого выбора, быстро пробегаюсь первоначальным сканированием по комнате. Четыреста двенадцать студентов. Пятнадцать сотрудников. Семнадцать столиков, расположенных в двадцати пяти группах по два, плюс двадцать вокруг периметра. Один путь внутрь или наружу, не считая каких−либо выходов на кухне, которые я не могу видеть.

Вдобавок столовая замечательная. Никакого резкого люминесцентного освещения. Никаких утилитарных металлических столов. Никаких голых стен. Это больше похоже на ресторан чем то, к чему я привыкла. Надеюсь, это значит, что еда тоже будет отличная. Она не может быть хуже чем то, что я обычно ем.

Между тем, все за столиком Одри смотрят на меня не то чтобы недружелюбно, но с любопытством:

— Хэй, — Одри указывает на группу по кругу. — Это Кэйтлин, Эмма, Крис, Марк, Микки, Кайл, Аланна, Лорел, Логан, Чейз и Йен.

Один по имени Кайл смеется:

— Притормози, Од. Будто она сможет так быстро запомнить всех нас.

Теперь моя очередь смеяться и я указываю на людей в то же порядке, что и Одри, просто для того, чтобы выпендриться.

— Кэйтлин, Эмма, Крис, Марк, Микки, Кайл, Аланна, Лорел, Логан, Чейз и Йен. О, я София, а это Одри.

Несколько людей хлопают, а я кланяюсь.

Видишь? Говорю себе. Ты можешь это сделать. Это словно играть роль. Все мое долгое обучение окупилось.

Одри втискивает еще два стула для нас.

— Говорила вам — никаких беспокойств. Она справится с этим.

Точно. Вот почему я здесь. Потому что могу справиться с этим.

— Хорошая память, новичок, — говорит Чейз. — Видишь, я не могу запомнить даже одно новое имя.

Если бы ты знал правду. Я продолжаю улыбаться, впитывая детали, фиксируя то, что может оказаться полезным. У Аланны есть гвоздик в носу. У Марка зеленые глаза. Лорел заплетает волосы в косички. У Чейза шрам на левой руке.

Отвергаю специфические особенности Микки, Лорел и Йен как несущественные. Они определенно не могут быть причиной того, что я была направлена в КиРТ¹. Аланна, однако, может. Пирсинги — это вопрос, который я не рассматривала прежде, но должна. Это будет полезно знать.

Забавно, что с каждым оценивающим взглядом на стол, мои глаза останавливаются на Кайле. В нем определенно течет смешанная кровь. Азиатская и европейская, судя по структуре костей. Значит, его я пока не могу сбросить со счетов. Его нос немного кривоват, волосы обесцвечены, свисают почти до подбородка. Это определенно незначительно, но интересно, какова бы ни была причина.

К тому же, он заставляет желудок скручиваться. Это тоже незначительно, но и не круто.

Некоторое время спустя наши глаза встречаются, и мои щеки краснеют. В замешательстве я перевожу взгляд обратно на еду. Этого не должно было произойти.

Две тысячи девяносто восемь студентов. Это те, что посещают КиРТ. Одна тысяча двадцать один из них второкурсники или юниоры. Восемьдесят пять процентов из этих одной тысячи двадцать одного студента европейского или смешанного происхождения. Это около восьмисот семидесяти семи человек.

Протираю глаза и отворачиваюсь от экрана компьютера. Хотя я и знаю большинство этой информации, она все равно поражает. Как мне предлагают найти одного неизвестного человека, и сделать это быстро? Это невозможно.

Я парализована неизвестностью. Это могло случиться с кем угодно, почему именно со мной? Предполагается, что я должна быть умнее «кого−либо».

Подтягиваю колени к груди, ненавидя то, что сейчас чувствую, словно в первый день моей самой первой миссии. По возвращении домой, задание не кажется таким неконтролируемым. Агенты могут изучать тактику, учить стратегию и приоритеты, понимать, как уничтожать вещи, и планировать на двадцать шагов вперед. Но за пределами лагеря использование этих навыков бывает пугающим. Парализующим. Вот почему мы тренируемся. Снова и снова. Иногда до тех пор, пока не хочется разбить свою голову о стену.

К сожалению, до моего появления никто не готовился к заданиям специально. Конечно, об этом я им не говорила. Я разработала план атаки, правила его несколько раз и хорошенько заучила. Но он все равно кажется недоработанным. У людей, вовлеченных в это задание, нет личностей. Препятствия, с которыми я сталкивалась раньше, не были настоящими.

Здесь, в КиРТе, однако, люди настоящие. Препятствия сложные. Каждый выбор влечет за собой последствия. Я не робот. И не могу продолжать делать вид, что абсолютно неуязвима к окружению. Как и не могу отрицать, что чувствую себя подавленной.

Ковыряясь в изношенном подоле джинсов, слышу голос Коула в голове настолько ясно, словно он рядом со мной. В тот день мы стояли под знойным июльским солнцем, его кожа блестела от длительной тренировки. Я только вернулась со встречи и никому еще не рассказала новости. Тогда мне едва хватило времени, чтобы самой все осознать. Но Коул знал. Ему, возможно, сказали прежде, чем мне. На самом деле, он мог бы даже порекомендовать меня для выполнения задания. Я никогда не спрашивала.

— Так значит, ты была выбрана для бостонской миссии, — при этом он смотрел на меня, заставляя чувствовать себя выше на целый фут, превращая нервное возбуждение во что−то счастливое. — Ты заслуживаешь это. И знаю, ты собираешься сделать все, чтобы отряд преисполнился гордостью.

Кажется, это было так давно, но все же я позволяю себе маленькую улыбку. Если Коул верит в меня, я смогу сделать это. Не подведу его и не подведу себя. Кроме того, знаю ведь, что дома есть люди, которые не думают, что я готова для своей первой соло−миссии. Люди, которые не думают, что я вообще когда−либо буду готова.

Они могут издеваться надо мной сколько угодно. Я намерена доказать, что они ошибаются.

— Ничто не пойдет неправильно, если я не позволю этому случиться, — произношу это вслух, чтобы услышать звук собственного голоса. Самое банальное то, что я слышала его намного чаще, чем могу сосчитать.

Итак, возвращаемся к началу. Просто нужно подойти к этому заданию шаг за шагом, стараясь не отвлекаться на уроки или желание убежать. Итак, я не могу предугадать действия врага. Могу лишь выполнять свою часть работы.

Могу заставить Коула гордиться.

Сделав глубокий вдох, вспоминаю детали предстоящей миссии. Я не могла взять заметки с собой в КиРТ, ведь это было бы слишком рискованно, но я знаю их наизусть.

Я здесь, чтобы найти студента Х², как прозвала его или её. Х примерно девятнадцать или двадцать лет; он второкурсник или юниор, но нет догадок как он или она выглядит. Фото матери X прочно запечатлено в памяти, но она не имеет отличительных черт, так что это не очень помогает.

Группа террористов тоже разыскивает Х. Именно поэтому нужна я. Это моя работа — найти Х, прежде чем они сделают это и отвести его в безопасное место.

Регистрируюсь на школьном вебсайте. КиРТ имеет собственный частный каталог студентов и преподавателей с именами, фотографиями и любой другой личной информацией, которой люди хотят поделиться. Оттуда могу скачать список всех восьмисот семидесяти семи возможных студентов и составить собственную базу данных заполненную подсказками, которые могут быть полезными в вычислении X.

Все, что может мне помочь, это несколько секретных сведений, одно является сильной причиной, по которой плохие люди хотят найти Х в первую очередь. Он или она генетический мутант. Вдобавок, хорошо это или плохо, странность Х нелегко будет связать с кем−то. Коул может продолжать твердить, что я была выбрана для этого задания, потому что хороша, но подозреваю, что часть причины в том, что я не являюсь угрозой. Выгляжу молодо, дружелюбное лицо, к которому определенные люди открыты, а мне нужны люди, которым можно открыться, если хочу преуспеть в деле. Не похоже, что у Х есть родинка на его/ее левой руке или шесть пальцев на его/ее правой ноге. О нет.

К тому же есть возможность, что Х, возможно, не хочет, чтобы его нашли. В действительности Х вполне вероятно не знает, что он /она в опасности, а враг мог быть очень наблюдательным. Если они почувствуют, что я приближаюсь к X, то могли просто проследить за мной и перехватить Х. Черт, они могли использовать меня для трудной работы, а затем совершить налет с убийством. Это было бы провалом на впечатляющем уровне.

Я не могу провалиться. Не когда Коул верит в меня, и не когда чья−то жизнь зависит от меня.

Быстрая. Осторожная. Ловкая. Абсолютно нормальная студентка, так что враг не знает, что я здесь. Никакого давления.

Одри открывает дверь, и я закрываю ноутбук, чтобы избежать вопросов.

— Почему ты прячешься здесь? Сегодня первый день занятий. Еще рано делать домашнюю работу.

— Я не прячусь. Я.… − посасываю нижнюю губу, — болтала с друзьями.

— А. — уперев руки в боки, проверяет одинокую фотографию, висящую над моим столом. Я и несколько членов из моего отряда обнимаемся на самой вершине Эмпайр−стейт−билдинг.

Фитцпатрик, злая повелительница, которая курирует нас, хотела, чтобы я взяла с собой поддельное фото, то, которое не включало членов отряда, но я отметила, что воровство и изменение фото, которое мы нашли в интернете, было рискованным. Это была слабая отговорка, но Фитцпатрик не возражала, вероятно, она не слишком беспокоилась. Честно говоря, я просто хотела принести фото настоящих друзей с собой. Это, скорее всего, будет единственная миссия, где мне может сойти с рук это маленькое утешение.

— Кто они? — спрашивает Одри.

— Это Коул, Гейб, Саммер и Джордан.

Одри указывает на Гейба:

— Он горяч. Я бы не перевелась, если ходила с ним в одну школу.

Я смеюсь, пока она показательно обмахивает себя руками.

— Да, и проблема, что он это знает.

— Я вижу. Один из тех. Жаль, — она двигается ко мне, чтобы поднять. − Давай. Тебе нужно познакомиться со здешними людьми. Пока не перехочется, − она добавляет последнее немного неуверенно, как будто опасается, что услышит отказ.

Как будто.

Беспокойство о миссии, похороненное внутри, представляет собой нечто другое, то, что я долго пыталась игнорировать: пустая яма в желудке. Хотя и соврала — я еще не говорила с Джордан, Саммер и Коулом — но хочу. Просто хочу быть с настоящими друзьями. Но одиночество только усиливает тревожность.

Говорю себе, что эти чувства вызваны высоким уровнем нейромедиаторов внутри мозга, ведь это глупо. Все мы — это сборище электрохимических реакций. Биологически оснащённые машины. Но это не делает чувства менее приятными.

Что хорошего в том, чтобы сводить все к числам и реакциям, когда сама жизнь не может быть таковой? София и я теперь одно целое. Я не могу отделить себя от нее. Это одновременно волнует и пугает.

Она под моей ответственностью. Я здесь. Я София, и у меня есть работа, частью которой является вписаться и быть нормальной так, чтобы люди открылись мне, но чтобы меня не поймали. Конечно, это просто оправдание всего того, что представляет собой миссия, но, по крайней мере, это правда.

— Ладно, — отвечаю осторожно. — И что ты предлагаешь?

Одри улыбается:

— Я говорю об Играх. Давай. Хочу видеть тебя в нашей команде, нужно все спланировать.

Правильно, больше планирования. Как раз то, что мне нужно.

Пятый день этой миссии, а все те вещи, что я пытаюсь осознать, по−прежнему переполняют мои мысли. Не говорить о работе легко, пока кто−то не заговорит об этом первым. Не волноваться о том, чтобы быть вовремя в классе легко, пока другие тоже опаздывают. И, пожалуй, самое главное, не смеяться над всеобщей одержимостью любимой игры КиРТа.

Итак, что я узнала о цели предстоящей миссии? Абсолютно ничего. Это начинает бесить все сильнее. Я приехала сюда с целью провернуть дело в течение двух недель. С каждым днем это становится все сложнее.

Борясь за то, чтобы скрыть свой угрюмый вид, сижу рядом с Одри на Вводной физике. Попытка установить ловушку для X в студенческом центральном женском туалете провалилась сегодня утром, но я не могу рисковать снова так быстро. Это привлечет слишком много внимания.

— Что случилось? — Одри проводит рукой по локонам, пытаясь контролировать ущерб, причиненный ветром по пути сюда.

Перелистываю наши книги по физике на своем электронном листе. Думаю, мне все же не удалось скрыть свою угрюмость так хорошо, как хотелось бы.

— Ничего. Просто надоело, слишком много взято из школьной физики.

— По крайней мере, для тебя это легко, — она вздыхает, но затем сразу прекращает прихорашиваться, поскольку Чейз и Кайл входят в помещение.

Уверена, нужно было сказать что−нибудь ободряющее, но не знаю что, поэтому делаю вид, будто отвлеклась на заусенец. До этой миссии я не знала людей, у которых были бы проблемы с математикой или наукой. Пока задумываюсь над этим, наблюдаю за другой девушкой, которая сидит рядом с Чейзом. У нее большой фиолетовый синяк на голени. Это хорошая зацепка, и я записываю ее. Вот только составлять каталог одноклассников по синякам не очень эффективный способ поиска Х.

— Могу помочь тебе с математикой, если ты мне поможешь с философией, — предлагаю в итоге. Еще одна вещь, которую я недавно узнала: урок философии будет пыткой.

К сожалению, КиРТ гордится собой в обеспечении классического опыта гуманитарных наук, что означает, в этом семестре мне посоветовали записаться на несколько бессмысленных курсов. Я думала, они помогут смешаться с толпой и заполнить расписание, но не учла, что некоторые из предметов на самом деле трудные.

Лицо Одри светлеет:

— Идет. Мне очень понравилось занятие Доктора Кена.

Я знаю это, ведь она повторяла это раз сто, с тех пор как узнала, что я взяла курс. Одри брала его прошлой весной, и думаю, записалась бы снова, если бы только могла.

— Ты сумасшедшая, — но ее улыбка заразительна и заставляет чувствовать себя лучше. Меня никто не предупредил, что все это заведение друзей будет настолько напряженно. Дома друзья больше похожи на семью. Мы выросли вместе и очень похожи. Одри настолько отличается от меня, что приходится постоянно поражаться, как мы вообще ладим.

Она начинает говорить что−то еще, но наш профессор, доктор Фернальд, входит в комнату, и разговоры утихают.

Как я и ожидала, те темы, которые обсуждаются сегодня − больше основы, с которыми мне пришлось познакомиться еще несколько лет назад. Мои одноклассники, кажется, многое забыли со школы. Подобного рода разгильдяйство никогда не терпели дома, но дома мы и не получали отпуск на все лето. Не было времени, чтобы забывать вещи.

Поскольку сделать работу занимает всего несколько минут, то позволяю волосам упасть на лицо, чтобы скрыть факт того, что я оцениваю класс. Спровоцированная девушкой с синяком, осматриваю все открытые участки кожи на наличие других синяков, порезов, царапин или чего−нибудь еще, что говорит о незалеченных травмах. Это определенно не эффективное использование времени, но что еще делать в эти пятнадцать минут?

Пока мой взор бродит между Кайлом и Чейзом, Кайл поднимает голову, бросает взгляд в ответ, а затем возвращается к листу. Щеки нагреваются, и я временно отвожу взгляд, надеясь, что он не подумал, будто я пялилась на него. Это глупо. Я просто проверяла его на травмы, однако чувствую, что была поймана на совершении чего−то плохого. Что если он думает, словно я смотрела на него, потому что… что? Он горяч?

Это действительно было бы плохо, но меня до сих пор не должно волновать, что он думает. Кайл для меня ничего не значит, если он не X. Если на то пошло, то ни Одри, ни кто−либо еще здесь тоже не волнуют меня. Глупые, глупые эмоции.

Меняя положение, надеюсь казаться менее заметной, и возвращаюсь к оцениванию Чейза. Он тоже не имеет каких−либо видимых повреждений. Большинство людей не имеют.

Бесполезно искать Х в такой толпе народа. Мне нужна еще одна возможность использовать реальный план. Такая, где не придется придумывать глупые ловушки, как я «случайно» наталкиваюсь на людей по пути на обед. Нужно завершить миссию, прежде чем я подружусь с кем−либо достаточно для того, чтобы скучать по ним, когда придется уезжать. Когда возвращаюсь назад к электронному листу, Кайл снова смотрит на меня. И снова быстро возвращает взгляд обратно к столу. Чувствую облегчение, когда Фернальд требует внимания, ведь это спасает от непрошеных мыслей.

Хотя надолго его не хватает. После занятий, Одри и я в конечном итоге пошли на обед с Чейзом и Кайлом.

— Зачем тебе физика, Од? — спрашивает Чейз. — Разве ты не эксперт в английском?

Одри смотрит на него, при этом ее щеки становятся розовыми.

— Не задавай глупые вопросы. Мне нужна еще одна элективная наука, чтобы закончить учебу. Кроме того, я люблю науку. И была хороша в ней в средней школе, — она вздыхает. — А дальше как−то не пошло. Но София — гений математики, и она собирается помочь мне разобраться в ней.

Смеюсь, ведь я определенно не гений.

Чейз стонет.

— Нет, все гении зануды. Когда они начинают говорить, все остальные чувствуют себя тупыми.

— Ты так думаешь, потому что на самом деле такой, — Кайл толкает его в дверях плечом, в то время как мы выходим. — Так это значит, у меня будет конкуренция, принуждающая отдать все силы для того чтобы заслужить самую высокую оценку в классе Фернальда? — он поднимает бровь и смотрит на меня.

Отвечаю ему таким же выражением лица:

— Ты не захочешь соревноваться со мной. Я очень конкурентоспособная.

— Вызов принят. Что ж, начнем битву, Эрнандес, — он сбегает вниз по лестнице. — Увидимся на обеде, ребята. Мне нужно кое−что забрать в библиотеке.

— Библиотека? — Чейз кричит вслед. — Уже? Я живу в окружении ботаников.

Пока Одри делает вид, что обижается, я следую за Кайлом в сторону старого кирпичного здания. Колокольня, находящаяся на вершине — самое высокое место в КиРТе. Хорошее место, чтобы установить оборудование для слежения днем.

Спустя четыре часа, все было готово.

Солнце играет золотыми бликами на бетонной дорожке. Потная от бега, убираю прилипшие к шее волосы. Пробежав три полных круга вокруг кампуса, а это около 4.47 км, включая несколько остановок, для осмотра слабых места в каменной стене, отделяющей учебные залы КиРТа от большого Бостонского болота, я остановилась. Несмотря на школьную охрану, в это место попасть так же легко, как и на торжественное открытие Walmart³.

Поскольку не думаю, что собираюсь выбраться отсюда в ближайшее время, это вовсе не проблема. Враг надвигается на Х, и чем больше времени потребуется мне, чтобы найти его или ее, тем больше шанс, что они опередят меня. Нужно узнать, откуда они могут появиться, и как я могу спастись, если они сделают это. Необходимость быть готовой к неожиданным ситуациям мне вбивали в голову чуть ли не каждый день с тех пор, как мне исполнилось пять лет, пять тысяч двести пятнадцать раз, если быть точной.

Поправляя рюкзак, который заполнен камерами наблюдения, пересекаю бетонный двор, направляясь в библиотеку. Наверное, странно так усердно учиться в самом начале года, но мне нравится это здание с его огромными окнами и затхлым запахом. Оно так отличается от того, к чему я привыкла. Думала, что новые вещи заставят чувствовать себя неуютно, но это оказалось не так. Так же, как с Одри, чья неординарность завораживает, теплая и уютная библиотека притягивает меня, словно магнитом. Это одно из старейших зданий на территории кампуса, его фото развешены в линию на стенах прихожей.

Ранее на этой неделе я порыскала вокруг и обнаружила дверь в заднюю комнату, которая скрывает лестницу в колокольню. Согласно информации на сайте КиРТа, прежде чем появились всякие электронные устройства, колокол библиотеки звонил каждый час. Сейчас же колокол звонит только в воскресенье вечером или в особых случаях. И он тоже электронный, запрограммированный играть классическую музыку, или даже эстрадные песни. Это часть осенних и весенних игр для студентов — угадывать мелодии. Очки получает команда, которая угадает наиболее правильно.

Улыбаюсь библиотекарю, сидящему на циркуляционном столе, а затем поворачиваю за угол в меньшую сторону комнаты. Так она сидит спиной ко мне. Еще раз оглядываюсь, затем перебрасываю ноги через калитку, ведущую в крошечный альков⁴.

Передо мной две тяжелые деревянные двери. Одна ведет в офисы. Другая — к башенной лестнице. Обе были заперты вчера. Библиотекари носят брелоки вокруг запястья, так что украсть ключ будет сложнее, чем взломать замок, особенно когда имеются инструменты, предназначенные для этой цели.

Прижимаю ухо к двери и стараюсь повернуть ручку так, чтобы почувствовать. Замок поддается. Глупо моргая, шагаю назад и приоткрываю дверь на дюйм. Ладно, тогда либо кто−то оставил дверь незапертой случайно, либо кто−то уже там. Поскольку это только моя первая неделя, решаю поиграть в дурочку, если вдруг поймают.

Дверные петли скрипят, поскольку приоткрываю их еще на несколько дюймов. Затаив дыхание, смотрю через плечо на библиотекаря, но та не замечает меня. Быстро проскакиваю, закрываю дверь за собой и поднимаюсь по пяти узким лестничным ступеням винтовой лестницы наверх. На лестнице никто не встретился, и когда я уже дохожу до конца, то нахожу последнюю дверь наружу слегка приоткрытой. Заглядываю в щель.

Белокурый мальчик садится на колени на грубый пол и смотрит на солнце. Порыв ветра развевает его волосы, и он поворачивается налево на секунду, прикрывая рукой лицо. Это Кайл.

Просто замечательно. У меня тут важное задание, которое нужно сделать, но оно не включает парней в странных футболках с принтом «Sweet Cartwheeling Jesus». Что это вообще значит?

Неважно. Еще одна странность, которая не является моей проблемой. Не тогда, когда враг может прийти в любой день. Но, как и волосы Кайла, мне интересна эта странность. Стоит покинуть башню и вернуться сюда, когда он уйдет. Настройка камер на публике отнюдь не хорошая идея.

Но я не двигаюсь с места. Хочу узнать, что он здесь делает. Хочу найти предлог поговорить, даже притом, что говорить с ним плохая идея.

«Мужество не в том, чтобы не бояться», — слышу, как Фитцпатрик говорит это в голове. — «Оно в том, чтобы бояться и делать то, что необходимо, невзирая ни на что».

Это решает дело. Не ту часть о мужестве, а то, что, если бы Фитцпатрик была здесь, то приказала бы вернуться позже. Дерьмовая Стервапатрик.

Открываю дверь и ступаю на башню. Кайл поднимается на ноги. На полпути, он видит меня и останавливается. Выражение «ох дерьмо» на его лице исчезает, поскольку он убирает эти обесцвеченные патлы со своих глаз.

— София?

— В последний раз, когда я проверяла, так и было, — закрываю дверь позади себя, оставляя маленькую щель, и присоединяюсь к нему. Его плечи расслабляются, поскольку он оседает вниз.

— Потрясающий вид.

Я не такая высокая, как он — вообще не высокая, даже для девушки — так что нос едва достает перил, когда я сажусь на колени, в то время, как Кайл достает до них подбородком. Но, несмотря на это, вид все равно открывается шикарный. Горизонт Бостона поднимается из−за реки Чарльз, приникая к прекрасной голубой выси. Лодки, оказывающиеся не более чем аморфными фигурами в отдалении, скользят мимо.

Кайл улыбается, а мои внутренности делают кувырок. Как же это раздражает!

— Действительно. Вот почему я здесь. А что насчет тебя?

— Мне было любопытно.

— Ох, — он опирается подбородком на перекладину. — Я удивился, когда увидел тебя здесь. Мы были бы в глубоком дерьме, если бы нас спалили.

— Я бы и не заметила тебя, если бы не посмотрела наверх.

Он прищуривает глаза:

— Большинство людей так не делают.

— Я всегда делаю. Особенно когда пытаюсь выяснить, из каких мест могут следить за мной

— А я надеялся, что ты пришла поговорить.

Мы оба перемещаемся дальше в башню, поскольку группа чаек парит слишком близко.

Усаживаюсь поудобнее, опираясь на сумку, и меня интересует только один вопрос: получу ли возможность установить камеры сегодня?

— Потребовалось время, чтобы выяснить, в какую дверь нужно было войти, чтобы попасть сюда, поэтому, полагаю, ты искал в такое место, где никто не смог бы тебя достать. Думаю, ты не очень−то хочешь с кем−то разговаривать.

— Ты права. Но я бы поговорил с тобой.

— Ты и так говоришь со мной.

— И опять ты права, — Кайл борется с ветром, развевающим его неидеально прокрашенные волосы. Если присмотреться, то можно разглядеть несколько прядей черного цвета.

— Думаю, это хорошо.

Неосознанно заправляю собственные волосы за ухо.

— Так и есть. Так ты взломал замок, чтобы попасть сюда, или же повезло, как и мне, и ты нашел дверь незапертой?

Он усмехается и достает из кармана ключ.

— Не нужно взламывать замок, если ты знаешь, где прячут запасной ключ.

— Ага. Так это то, из−за чего тебе необходимо было в библиотеку пораньше?

Он делает невинное лицо.

— Может быть. Но я стащил ключ не для того, чтобы похвастаться.

— Нет, сразу видно, что ты не из хвастунов. Ты ужасно скромен даже со своей оценкой по физике, — я закатываю глаза. — Итак, давай посмотрим, на тебе сейчас видит воровство ключа, взлом и проникновение. С твоими математическими навыками, уверена, ты можешь и банковские карты считывать. Какие еще криминальные наклонности у тебя есть?

— Никаких, о которых я был бы в курсе. А у тебя?

— То же самое, — плюс к перечисленному еще несколько сотен других уловок, о которых ему точно не следует знать, хотя ни одна из них точно не является преступной.

Момент тишины между нами превращается в приятное затишье. Смотрю на колокол, делая вид, что это меня интересует, когда на самом деле просто пытаюсь не смотреть на Кайла.

Вокруг верхней части колокола обнаруживаю надпись, кажется, на латыни. Никто не удосужился дать инструкции на латинском языке. Возвращаясь домой, пытаюсь определить язык, на котором была сделана надпись, и в итоге оказывается, что он принадлежит к кучке этнических групп. Языки этих групп единственные, которым кто−либо не удосужился научить меня. Хотя я и не против поучить латынь. Может быть, буду учить сама, пока нахожусь здесь. КиРТ предлагает занятия и по нему, естественно.

Кроме того, что я вообще не должна посещать дополнительные занятия. Занятия — совсем не мой приоритет. Сбор информации — как раз то, чем я должна заниматься, но не занимаюсь, пока Кайл здесь. Он вне подозрений. Пока что. Может быть, когда соберу какую−нибудь полезную информацию, то буду думать по−другому, но из восьмисот семидесяти семи возможностей, у Кайла, лишь 0,001 % шанса быть Х.

Кайл переступает с ноги на ногу.

— Так… я совсем ничего о тебе не знаю. Где ты училась до КиРТа?

Ох, дерьмо. Личные вопросы. С огромным количеством людей на обеде и ланче и с болтливой Одри мне удалось избежать этой темы, но не с Кайлом. Отчасти это было везение. Отчасти запланировано. Разговоры с Кайлом становятся слегка опасными. Так что я колеблюсь, играя с манжетом на толстовке.

— В другой школе, — отвечаю, наконец.

— Действительно? Никогда бы не догадался, — он слегка меня толкает, и я краснею. — Какая школа? Где?

У меня есть специальная легенда для таких случаев, подтвержденная документально. Но ложь не хочет слетать с языка так же легко, как с теми, кто спрашивал до этого. В Кайле есть что−то. Или это во мне появляется нечто, когда я с Кайлом. Эмоции не всегда такие возвышенные, какими их все видят.

— Небольшой колледж в Пенсильвании, — говорю я в итоге, стремясь быть максимально расплывчатой и правдивой, насколько это возможно. — Ты, наверное, никогда не слышал о нем. Очень отличается от КиРТа.

— Как так?

Я сворачиваю и повторно разворачиваю манжеты, пытаясь создать идеальную складку.

— Она ориентирована на технологии. Больше по науке и компьютерам. Я решила, что все это не для меня. Вот, почему я здесь. А что насчет тебя? Ты откуда?

Кайл потягивается, повернувшись лицом к небу.

— Отовсюду. Родители часто переезжают. Вот почему мне здесь очень нравится. Это стало единственным стабильным местом в моей жизни.

— Ты не любишь переезды? Я бы хотела путешествовать, — это правда. Именно поэтому, переезд в КиРТ не был для меня проблемой. Я хотела этого. В один прекрасный день я увижу большую часть мира, ту, что даже не могу и представить, но сейчас, считаюсь слишком неопытной. Мне нужно больше тренироваться, чтобы совершенствоваться, а я считаю это безумием. Я тренировалась всю свою жизнь. Если девятнадцать лет не могут подготовить для миссии, то ничто не может.

Беспокойство подступает к желудку. Дома есть люди, которые думают, что я никогда не буду готова. Что вся наша программа подготовки — ошибка.

Я должна доказать их неправоту ради нашего же блага. Кайл пожимает плечами, а я возвращаюсь обратно в реальность.

— Мне нравится ходить в новые места, но и это надоедает через некоторое время. Я просто рад, что не придется больше постоянно менять школы. Эта необходимость начинать все сначала каждый год порядком мне поднадоела. Не могу дождаться поступления в колледж.

— Да, — острая боль пронзает меня, когда думаю об этом. Чувство вины за тех, кого оставила позади, и за то, что Кайл заставляет меня чувствовать. — Но, возможно, это не всегда плохо. Для меня это новый старт.

Для меня как Софии. Хотя странно, что я начинаю это любить.

Кайл опускает взгляд, чтобы посмотреть на меня.

— Да, понимаю. Здесь, в КиРТе, я словно стал другим. Этот я отличается от меня домашнего. Думаю, это делает меня странным.

— Возможно, но я не скажу тебе этого, если ты не скажешь мне.

— Заметано. И я не скажу, что ты прокралась на колокольню, если и ты не скажешь, что я прокрался.

Я смеюсь.

— И это заметано, но мы должны будем согласовывать расписания, таким образом, что не будем приходить сюда в одно и то же время.

— Надеялся, ты скажешь, что мы должны скоординировать действия так, что мы будем незаметно подкрадываться в одно и то же время.

Это может серьезно помешать моим планам. Плохая идея. Но все же соглашаюсь.

— Ну, можно и так.

— Хорошо, — Кайл придвигается ближе. — Так какие еще направления ты взяла? Чем еще ты занимаешься — спорт, музыка, пьяная езда на моноциклах?

Я смеюсь, не ощущая веселья. Правильно. Это вещи, которыми занимаются нормальные студенты. К счастью, Кайл не заметил моего фальшивого смеха. К сожалению, придется лгать снова.

Глава 3

Одиннадцать недель назад.

Надеюсь, я не застряну в КиРТе навсегда. Хотя я уже и начинаю привыкать к однообразной и утомительной жизни здесь, но прекрасная возможность, наконец, сдвинуться с мертвой точки в задании предоставляет мне шанс быть полезной.

Средство, о котором идет речь — не очень хорошо известное, но весьма полезное химическое оружие под названием АнХлор. Около пяти процентов населения имеют врожденную устойчивость к нему. Это значит, что из восьмисот семидесяти семи студентов КиРТа, которые могли бы быть Х, только у сорока четырех не будет симптомов, если те подвергнутся его воздействию.

И я в их числе, иначе бы не смогла использовать его.

Все, что я знаю, это то, что Х может быть один из тех природно−устойчивых сорока четырех, или нет, но это маловероятно. Потому что Х это Х. Моя самая главная зацепка насчет личности Х ясна: если Х не устойчив, он или она восстановится от воздействия быстрее нормального человека. Так что, воздействие АнХлора значительно сузит круг поиска. Если повезет, он может направить меня прямо к Х. Тогда миссия могла бы завершиться сегодня. Все, что нужно сделать — это распространить АнХлор по тренажерному залу во время митинга во второй половине дня.

Вот и все.

Ничего страшного.

Тогда почему я еле волочу ноги?

АнХлор, который я принесла, даже не настоящий. Это скорее его упрощенный вариант. Он быстро рассеется, и раздражение, которое он вызовет, спадет достаточно быстро. Нет причин колебаться. Нет причин, кроме той, что я собираюсь испортить людям день.

Морщась, поправляю мешок АнХлора, который застрял в рукаве свитера, вниз к руке, открываю его и тщательно размельчаю несколько кристаллов вдоль трибун. Колебание может быть смертельным. Кто−то пытается разрушить жизнь Х. Конечно, все остальные в КиРТе могут иметь несколько незначительных неудобств: сорванное собрание черлидеров или временные химические ожоги.

Ведь это собрание не такое уж и важное, да? Я никогда не была ни на одном, но идея данногоо мероприятия кажется глупой. В этой школе так много странных, бесполезных вещей, которыми занимаются люди: черлидерство, матчи, онлайн−игры или просмотр дурацкого телевизора. Словно, никто не обращает внимания на серьезные проблемы, происходящие в мире.

Иногда я раздражаюсь на людей из−за этого. В другое время — мне их жаль. В оставшееся — завидую их беззаботному безразличию. Затем — раздражаюсь на себя.

Регулируя сумку с помпонами в руках, продолжаю свою полезную, но глупую и тайную, необходимую задачу. Раскладка помпонов на трибунах — отличное прикрытие для распределения АнХлора, но я все еще должна быть осторожна. Внимательно оглядываясь за плечо, распределяю тоненькую линию химиката вдоль нижнего ряда трибун. Никто не обращает на меня внимания, и я работаю быстро, стремясь избавиться от улик.

Одри присоединяется после того, как я заканчиваю посыпать трибуны и запихиваю мешочек с АнХлором обратно в рукав.

— Юхууу, собрание черлидеров, — при этом она морщит лицо.

— Объясни, почему мы снова здесь?

— Поддержать нашу новую замечательную футбольную команду, конечно же. Они еще совсем малыши. Им нужна поддержка.

«Они еще совсем малыши» значит, что футбольная команда существует всего лишь три года. Видимо, КиРТ не всегда был таким. Когда я читала о школе перед приездом, то была поражена тем, насколько он отличается от других колледжей. Никакой греческой системы и, до недавнего времени, ни одной футбольной команды. У школы имелась репутация лишь за счет академической строгости, и то, что она находилась так близко к Гарварду и МИТ (Массачусетский Институт Технологий) создавало конкурентоспособность.

Но школа сдалась под давлением студентов и выпускников и снижающимся количеством вступительных заявок несколько лет назад. Поэтому КиРТ присоединился к разряду практически каждого второго колледжа, и тогда уже появилась первая футбольная команда. Собрание черлидеров появилось, как способ поднятия школьного духа. Одри ввела меня в курс дела даже раньше, чем сама записалась.

Одри упирает руки в бока.

— Разве ты не ощущаешь это волнение?

Обязанность студенческого совета — подготовить спортзал, поэтому Чейз, являющийся старостой второкурсников, собрал небольшую группу помощников. Большинство его друзей не в восторге от дополнительной работы, но я жутко счастлива, ведь появилась прекрасная возможность испытать АнХлор. Применение его в столовой не было бы таким идеальным, ведь люди уходят и приходят слишком хаотично. И желательно, чтобы в запасе было время понаблюдать за эффектом, что делает собрание черлидеров идеально подходящим. Я также знаю от Одри, что присутствие на собрании всегда высоко ценится, ведь школа выдает всевозможные «бесплатные вещи» — скучные штуковины, вроде школьных футболок, а также подарочные карты в местные кофейни и рестораны.

К тому времени, как работа над залом была закончена, я тоже была готова. Даже осталось еще полмешочка. Перед началом собрания захожу в ближайший туалет и смываю остатки химиката в унитаз, затем выбрасываю сумку. Он должен рассеяться прежде, чем школа поймет, что произошло. Но, если что−то пойдет не так, нельзя, чтобы меня нашли с запасами кристаллов. Его применение ограничивается военными и правоохранительными органами, а поскольку не предполагается, что я отношусь к любому из них, это вызвало бы всевозможные проблемы.

Тем более, что люди, на которых я работаю, вообще не должны существовать.

Когда возвращаюсь в спортзал, марширующий оркестр уже почти готов к выступлеию. Студенты заходят внутрь, и эхо их голосов отскакивает от шлакоблочных стен, создавая ужасающий гул. Не обращаю внимания на боль, которую те оказывают на мои чувствительные уши. Сотни ног топчут трибуны, втаптывая АнХлор в дерево и измельчая кристаллы. Наконец, все препятствия, стоящие между мной и Х становятся вот−вот рухнут.

— Собрание черлидеров — это так банально, — произносит Кайл, как только я присоединяюсь к нему, Одри и остальным. Вместе мы тащимся наверх по ступенькам, и теперь мои собственные ноги вносят вклад в общее дело.

— Сверх банально, — соглашаюсь. — Даже бессмысленно.

Одри фыркает:

— Я вас умоляю, кого это волнует? Это избавит меня от лабораторной работы по французскому сегодня вечером. И слава Богу.

— Le pep rally est lame⁵, — Кайл сжимает руку, а я замираю, поскольку мы на секунду оказались прижаты друг к другу.

Мысленно съеживаюсь. Это нужно прекратить сейчас же. Прекратить столько смотреть на него. Прекратить столько думать о нем. Прекратить получать мини−инфаркты, когда он случайно задевает меня. Один или два раза на прошлой неделе, когда шутила с Кайлом и Одри, то потеряла из виду себя и свою миссию. Забыла, что я не София.

Я не должна веселиться.

Это не просто плохо — это опасно. И только пропитав спортзал АнХлором, я задумалась, что это был один из тех случаев, когда было бы возможно забыть кто и что я хоть на секунду. Но Кайл отвлекает меня. Это даже хуже, чем совсем забыть.

Нужно быть сильнее этой слабости или же однажды, он заставит меня совершить роковую ошибку.

— Stupide⁶, — бормочу тихо, хотя и не уверена для того ли, чтобы поддержать французский Кайла или прокомментировать себя.

— Vous êtes stupide⁷, — Одри морщит нос на Кайла, в то время как тот садится на скамейку.

— Собрание черлидеров это… эм, удивительно. Теперь заканчивайте с французским.

Усмехнувшись, мельком просматриваю спортзал. Группа почти закончила разминку, зарождающаяся футбольная команда прибыла, и трибуны практически заполнены. Хорошая новость — это то, что некоторые из студентов, что находятся в непосредственной близости от пола, начинают тереть свои лица. АнХлор должно быть вступил в силу. Поскольку у него нет цвета и запаха, понятия не имею, сколько уже выпущено кристаллов. Могу только надеяться, что положила достаточно для воздействия на всех студентов.

Одри пытается привлечь внимание, но на данный момент я ее игнорирую, занятая наблюдением за студентами. Прошлой ночью я спрятала здесь пару камер в надежде, что те будут записывать все, что я пропустила; но все же не могу быть уверена, что и они снимают с лучших ракурсов. Придется положиться на свои глаза и мозг настолько, насколько это возможно. Хотя у меня отличная память, она работает только если информация наблюдается с правильной точки зрения.

Вполсилы я отвечаю на вопрос Одри о домашней работе по физике. Играть роль и делать свою работу в одно и то же время раздражающе сложно.

Куча людей из студсовета, в том числе Чейз, входят в зал вместе с командой черлидеров, и оркестр начинает играть. Я отмечаю, какие студенты входят в группу, а какие в футбольной команде. Они могут быть слишком далеко для воздействия АнХлора, это значит, что я не смогу их исключить.

Рядом со мной Кайл начинает потирать глаза.

— Что−то горит? Мои глаза чешутся.

— Мои тоже, — замечает Одри.

Даже притом, что я все тщательно продумала, хаос вырывается на свободу гораздо быстрее, чем планировалось. Все сразу, Кайл и Одри не единственные, кто жалуется. Вся моя сторона в спортзале сходит с ума. Я в том числе.

Вместо того, чтобы систематически все запоминать и наблюдать эффект АнХлора, я верчусь во все стороны, поскольку замечаю у людей проявляются красные пятна на лицах, руках и любых открытых участках кожи. Они стоят, потирая щеки и глаза, голоса все громче и безумнее.

«Прекрати», — говорю себе. — «Не отвлекайся. Не упусти эту возможность.»

Но вместо того, чтобы воспользоваться ситуацией, которую сама же и создала, спокойно и логически, когда Кайл скрежещет зубами от боли, Одри скулит, а Аланна посылает проклятья, мне становится неловко. Начинает скручивать живот. Не сильно, но достаточно. Достаточно, чтобы напомнить себе, что я могу быть слабой.

Я сделала это с ними. Может быть, ради высшей цели, но это сделала я. Ведь я постоянно делаю больно людям, которые мне нравятся.

Людям, вроде Софии, которой я не являюсь. Дерьмо. Пот собирается на шее. Нужно перестать быть такой смешной. Я не могу позволить, чтобы они страдали напрасно.

С новой решимостью я направляюсь к краю трибуны, надеясь получше рассмотреть комнату. АнХлор должен рассеяться в скором времени, но его эффект будет длиться еще десять или более минут. За исключением, разве что, на Х, поэтому нужно быть наблюдательной.

На полу зала Чейз и другие поняли, что что−то не так, и те, кто не чувствовал эффекта АнХлора пытаются выяснить причину. Достаточно скоро мы все будем выгнаны из зала. Мне нужно поторопиться и просмотреть всех сейчас, прежде чем упущу подсказку, которую ищу.

Но прежде чем могу сосредоточиться, девчачий крик прорезает общее смятение. Как и все, кто не слишком отвлекся от своих страданий, я поворачиваюсь. Трибуна слева от меня трясется и сдвигается. Затем один мальчик выходит из толпы и падает на пол.

Глава 4

Субботнее утро, Наши дни

— Пересечение Даунтауна, — произносит голос кондуктора, — перейдите здесь на Оранжевую Линию.

Ухватываюсь за воспоминание, но оно быстро исчезает. Хаос спортзала заменяет какофония поезда. Я снова потею, губы сухие. Что случилось потом? Что я сделала?

Каким человеком была?

— Соф? — Кайл смотрит на меня в то время, как поезд замедляется, а я качаю головой.

Не знаю, куда направляюсь, но точно не сюда. Мы еще недостаточно далеко.

Не уверена, что достаточно далеко вообще существует.

Между этой и следующей станцией умоляю воспоминания вернуться, но ничего не происходит. Мой желудок сокращается в такт поезду. Что бы я ни делала в КиРТе, это было к лучшему. Я цепляюсь за эту часть памяти, эту остаточную эмоцию. Очевидно, что найти Х было очень важно. Задание было важным. Наверное, я должна была ему помочь.

Но я не была обычной студенткой колледжа. София была — и есть — не обычный человек. Думаю, я не должна быть удивлена такому повороту событий, учитывая, что произошло на Южной станции, но все же волнуюсь. Хотя и не решаюсь этого показать. Я должна держать себя в руках.

— Парк Стрит, — из−за акцента кондуктора звучит как «Пахк Стрит». Мне интересно, является ли частью рабочих требований, чтобы кондукторы поездов походили на стереотипных жителей Бостона.

— Здесь, — говорю Кайлу. — Это хорошее место.

Он не спрашивает почему, но вопрос будто висит в воздухе. Я отвечаю ему взглядом: слишком многолюдно. Мне нужно открытое пространство.

Не могу сказать, понимает ли он, но это неважно. Не могу объяснить почему, но знаю, что Станция Парк Стрит — это остановка Общества Бостона, хотя минуту назад вообще ничего не знала о географии этого города. Все, что меня беспокоит, так это то, что ОНИ могут быть недалеко.

Толпа покачивается, шаркая, словно зомби, чтобы сойти с поезда на землю. Они слишком медлительные. Мне не нравится находиться в таком замкнутом пространстве. Вдобавок, на станции отвратительно жарко и трудно дышать.

Кайл берет меня за руку. Я позволяю ему прокладывать путь, таким образом, я могу осмотреться по сторонам на случай, если кто−то следит за нами. Они найдут нас снова. Я уверена в этом. Пока не пойму, как меня нашли в прошлый, мы уязвимы.

Когда выходим со станции на край Общества, я щурюсь от декабрьского утреннего солнца.

Декабрь. Откуда мне известна дата? Отодвигаю вопрос в сторону. Понемногу память возвращается. Мне нужно время, хотя и становится страшно, что его-то как раз и нет.

Слабый солнечный свет отражается от окон соседних зданий, практически ослепляя. Кайл и я тащимся прочь от входа в поезд и продавцов с их киосками. Слева находится Общество — земля, покрытая мертвой травой с тающими остатками какой−то старой метели. Многие дорожки чисты, хотя и немноголюдны.

— Куда теперь? — наконец спрашивает Кайл.

Показываю на случайную дорожку:

— Куда−угодно. Давай прогуляемся.

— Как насчет «давай поговорим». Кто были эти парни там? Как ты сделала это?

Я держу его руку, поэтому тяну вперед за собой, не желая объяснять, пока другие находятся на расстоянии прослушки. Кажется, Кайл понимает, а если нет, то терпелив и выжидает время.

Как бы хотелось знать, что это было. Все еще не уверена, могу ли доверять ему, но мне нужны ответы от него настолько же сильно, насколько парень хочет их от меня.

Как только мы отходим на некоторое расстояние от многолюдных дорожек, я говорю:

— Не знаю, кем были те парни, но они явно нехорошие ребята. Это все, что я помню. Они разыскивают кого−то в КиРТе, или я разыскивала кого−то в КиРТе, а они разыскивали меня.

Кайл останавливается, но не отпускает мою руку, и я пошатываюсь.

— Эти парни пришли за тобой.

— Знаю.

— Но ты думаешь, что они пришли еще за кем−то?

Зажмуриваюсь изо всех сил, пытаясь спровоцировать еще одно воспоминание, но ничего не происходит. Это неправильно. Я чувствую, словно там, в глубине моего сознания, есть дверь, которую можно открыть. За ней можно найти все, в чем нуждаешься и когда нуждаешься. Но сейчас за дверью темнота. Воспоминания, которые иногда удается достать оттуда, смешанные и бессмысленные. Я спотыкаюсь о факты, когда−то надежно спрятанные в памяти.

— Я сказала, что не знаю. Просто чувствую — я в опасности.

И еще кто−то тоже в опасности. Кайл? Не поэтому ли он со мной, или это абсолютно не связано?

Опасность. Прочти.

Ухватываюсь за несвязанные слова в голове. Прочитать что? Что−то в рюкзаке? Я обыскивала его недавно и не видела ни листка, ни чего−либо еще.

Лицо Кайла выражает боль. Без сомнений, я пугаю его. А почему нет? Я пугаю саму себя. Это, возможно, хорошая причина не говорить ему больше, чем уже знаю. Как очевидно и то, что ему не нужно знать, что я делала в КиРТе.

Хотя если бы он знал, то мог бы рассказать мне то, что я не помню.

Он снова начинает идти, но теперь оглядывается по сторонам, как и я.

— Тот порез… ты, должно быть, ударилась головой. Думаю, тебе нужна помощь.

Держись подальше от докторов.

Эта мысль вызывает паранойю, мускулы сжимаются от плеч и до ног. Почему я ненавижу врачей?

Мотаю головой Кайлу в ответ.

— Не стоит. Воспоминания возвращаются. Что я говорила тебе? Ну, имею в виду, прежде, чем все это произошло.

Солнце заходит за облако, и температура понижается на несколько градусов без его света. Под ногами хрустит песок, которым покрыта дорожка.

Кайл застегивает куртку повыше, как только поднимается ветер.

— Прошлой ночью ты сказала, что хочешь выбраться из кампуса на некоторое время. Если честно, ты выглядела чем−то обеспокоенной, но так, словно хотела скрыть это.

— И я ничего больше не сказала?

У него вырвался смешок:

— Нет, но я к этому привык. Ты, наверное, единственный человек, который может посоревноваться со мной в скрытности. Поэтому, когда ты настояла, что нужно прогуляться сегодня, я подумал, почему нет. Ты действительно ничего из этого не помнишь? — он останавливается напротив так близко, что наши тела соприкасаются. Его дыхание холодит мою кожу, а нижняя губа выпирает каким−то невероятно очаровательным образом.

Я поражена желанием поцеловать его. Узнать, действительно ли его губы такие же мягкие, как выглядят. Делала ли я когда−нибудь это? Не могу вспомнить. Как грустно.

Я пожевываю губу, чтобы удержать ее от совершения чего−нибудь глупого.

— Что−то произошло в туалете. Я потеряла сознание. Все, что было перед этим… — исчезло, но не хочу признаваться в этом, — неправильно… туманно.

— Звучит не очень хорошо, — Кайл морщится. — Недосказанности — их и у меня навалом.

Улыбаюсь, но внезапно ловлю взглядом несколько движущихся темных фигур. Улыбка тут же исчезает.

Я поворачиваюсь влево, поскольку сердце пронзает шипами, но эти фигуры — всего лишь случайные люди, топающие в противоположном от нас направлении. Мне это не нравится. Нужно быть более бдительной. Кайл отвлекает меня, хотя учитывая то, что я помню, это вполне нормально.

Он тоже проверяет глазами толпу или проверяет меня, наблюдающую за толпой.

— Узнаешь их?

— Нет, но давай пойдем дальше. Я здесь замерзаю.

— Ага, твои щеки полностью розовые, — он прижимает холодную руку к моему лицу. — Ниже в саду есть кофейня. Возможно, мы можем взять выпить немного кофе и успеем позавтракать?

— Звучит хорошо.

Еще минуту мы идем в тишине. Я вернулась к осмотру территории, оборачиваясь вокруг через каждые несколько шагов и проверяя наши спины, но ничего не вызывает сигнала тревоги в голове. Повсюду деловые люди в длинных черных пальто, дети в ярких толстых куртках с соответствующими шапками. Уверена, что выгляжу смешно для тех, кто смотрит на меня, но Кайл молчит.

В конце концов, моя потребность в информации берет верх:

— Южная станция была тем местом, куда мы планировали идти, или мы шли куда−то в другое место?

— Как уже говорил, я не знаю, что ты планировала. Мы вышли из поезда, а ты сказала, что вернешься, затем побежала в уборную. Остальное ты знаешь. Ну, или нет, но это все привело к этому моменту.

Сильный порыв ветра впивается в уши. Я видела шапку и варежки в рюкзаке, но не чувствую, что должна остановиться, чтобы достать их.

Моя шапка. Рюкзак. Тихонько повторяю несколько раз, в надежде, что смогу внушить это себе.

Я София. Только не могу с уверенностью сказать, кто такая София.

Мы дошли до конца Общества и ждем сигнала, чтобы перейти улицу по направлению к Бостонскому Саду. Машины проносятся мимо, и я борюсь с желанием встать позади Кайла, позволяя ему загородить меня от глаз. Кто угодно может быть в этих машинах. Кто угодно, вроде тех парней с Южной станции. Меня бросает в дрожь, и я натягиваю воротник куртки до подбородка.

Кайл направляется к кофейне на углу, и мы срезаем направление. Там многолюдно, но, возможно, это поможет слиться с толпой.

Прежде чем появился шанс войти, он отодвигает меня в сторону.

— Что ты сделала тогда, на Южной станции, как ты уложила этих парней, это было… — оставшаяся часть комментария повисла между нами, хрупкая и холодная как воздух.

— Я не знаю, как сделала это. Это было что−то вроде инстинкта.

— Тогда ты, должно быть, хорошо натренирована. — он отодвигается в сторону, позволяя женщине, выгуливающей пушистую собаку, пройти. — Мой папа специалист по боевым искусствам. Весь смысл тренировок в том, чтобы все это стало инстинктивным.

Его глаза исследуют меня в поисках ответов, которых у меня нет.

— Серьезно, не знаю. Полагаю, я никогда не упоминала ничего, насчет этого?

— Нет. Никогда, — а в голосе слышна обида.

Интересно, что еще я не рассказывала и почему.

— Мне жаль.

Он берет меня за руку.

— Не беспокойся об этом. Уверен, у тебя были причины. Просто хотелось бы знать больше. Тогда бы я мог бы помочь.

Его слова и нервный тон не соответствуют друг другу. Существует так много причин, по которым он может быть расстроен. И ко всему прочему, я не помню его достаточно хорошо, чтобы догадаться.

— Внутрь? — я направляюсь к двери.

Нам повезло занять пару сидений, расположенных вместе у окна сразу, как только кто−то другой встает, чтобы уйти. Я предпочла бы не сидеть рядом с окном, выставляя лицо на обозрение, но либо это, либо ничего. И ничего в пролете. Мне нужно согреться.

Кайл снимает куртку, показывая на обозрение черную футболку и терморубашку с длинными рукавами поверх нее. Это футболка с надписью «Sweet Cartwheeling Jesus». Та, которая была в тот день на башне колокольни.

— Пойду возьму напитки, — говорит он. — Почему бы тебе не остаться здесь и не посторожить места?

Я так внимательно разглядываю его рубашку с нарастающей яростью из−за того, что не могу вспомнить больше, так что просто киваю в ответ. Спина его рубашки гласит «Gutterfly» с последующей связкой дат. Это футболка в стиле музыкальной группы.

Прислоняюсь спиной как можно ближе к стене, стараясь держаться подальше от окна и протираю глаза. «Gutterfly». Название не кажется незнакомым. Как лица тех парней на Южной станции; знаю, что знакома с этим больше, чем сама признаю.

Цепляясь за этот кусок информации, роюсь в темных, грязных местах в своей голове. Там что−то есть. По какой−то причине чувствую, что, чем больше кусочков смогу расставить по местам, тем легче будет разгрузить и восстановить остальные.

К тому времени, как Кайл возвращается с кофе и маффинами, я не продвинулась дальше, но появилось кое−что.

— Я люблю их, так ведь?

— Любишь что?

— Прости. Имею в виду, мне нравятся «Gutterfly». Верно?

Кайл окидывает взглядом рубашку.

— Да, многим они сейчас нравятся. Последний альбом сделал их раздражающе популярными. Ты вспомнила что−то?

— Не уверена. У них есть песня, которая звучит примерно так? — и напеваю какую−то мелодию, которая пришла в голову минуту назад.

Лицо Кайла оживляется в то время, как он снимает крышку со своего стаканчика кофе и отмахивается от пара.

— Да, это их песня. Ты помнишь какую−нибудь песню, которая была на танцах прошлым вечером?

Потягивая свой кофе, гримасничаю и добавляю больше сахара.

— Лучше спроси, помню ли я танцы прошлым вечером. И нет, не помню.

Выражение надежды спадает с лица Кайла. Теперь я чувствую себя виноватой. Мы были на танцах вместе? Нам было весело? Я хочу знать. Хочу верить, что так и было.

Пробегаюсь пальцами по краю чашки.

— Возможно, если бы ты рассказал мне больше, это могло бы помочь. Расскажи о танцах и наших занятиях.

Расскажи мне обо мне. Эту часть я так и решаюсь произнести. Хоть я и доверяю Кайлу, не имея на то причин, но отказываюсь позволить узнать о том, как много себя я потеряла.

«Никогда не показывай слабость. Слабости — единственное, что нужно выражать в продуманном решении, когда пытаешься достичь цели. Используй фальшивую слабость, чтобы манипулировать другими. Не позволяй другим людям использовать твои настоящие слабости, чтобы манипулировать тобой.»

Снова голос этой женщины. Он режет уши. Или, ладно, мой мозг, поскольку она — это воспоминание. Но в том, что она говорит, есть смысл.

Уязвимость опасна. Я должна скрывать то, что могу. Даже если Кайлу можно доверять, паранойя все еще остается.

Они идут.

Уже знаю. Я встретила их. Прими это, мозг.

Кажется, Кайл что−то обдумывает, задумчиво попивая кофе.

— Много чего я мог бы тебе рассказать. Возможно, будет иметь больше смысла, если ты расскажешь, что именно помнишь. Тогда я смогу заполнить пропуски.

Проблема: пробелов много. И те части, что я помню, не то, чем думаю, я должна поделиться. Но верно. Я не позволю этому произойти. Слабость — это плохо. Миссия была секретом. Понятно.

— Хорошо, возвращаемся назад. Эм, танцы, — закрываю глаза, умоляя свой разум высвободить больше воспоминаний.

Наконец одно приходит с силой урагана.

**************************************************************

Девять тянет меня в уборную.

— Думаю, нам следует снова заняться макияжем.

— Ты шутишь? Мы провели последние полчаса, разукрашивая мое лицо в различные оттенки… — снова просматриваю коробочки в ее руках — Пустынный Персик, Городские Сумерки… Кто придумывал эти названия?

— Я тебя умоляю. Кого это волнует? — тянет она, хлопая своими накрашенными ресницами.

Под потолком мерцает одна из флуоресцентных ламп. Предполагалось, что обслуживание должно было исправить эту проблему прошлым вечером, как так вышло, что лампа все еще мигает? У меня начинает дёргаться глаз. Или это макияж во всем виноват?

— Ты оставишь меня завтра на неопределенное количество времени, — продолжает ныть Девять. — Тебя выбрали для ДВИЖЕНИЯ.

Девять не пытается скрыть свою зависть. Именно по этой причине ее и не выбрали. Она желает всего и сразу, из−за чего является не очень надежным товарищем. Я сказала ей это ради всего хорошего, что было между нами.

Как по мне, ДВИЖЕНИЕ — это нечто, вызывающее смешанные чувства. Живот завязывается узлом при одной только мысли об этом. Но я готова. И готовилась неделями. Мне доверились. Но все же тихонько психую, хотя и не хочу этого показывать. Показать — значит проявить слабину.

На самом деле, испытывать чувства — это и есть слабость.

Протягиваю палетки обратно.

— Я не стану пачкать себя этим. Тонны косметики на лице действуют на меня раздражающе. Даже если я просто прикоснусь к лицу, то макияж смажется. Оно мне не надо.

Девять закатывает глаза от таких слов.

— Думай об этом как о камуфляже. Множество девушек из колледжа накладывают его. Думаю, мы должны быть уверены, что ты вольешься в общество. Мы разные, Семь. Просто я хочу быть уверенной, что ты надерешь всем задницы.

Мы разные. Да, спасибо за напоминание.

Но я все же улыбаюсь. Девять и я не во всем соглашаемся, но для меня она самая близкая подруга.

— Знаю. Я тоже. Но не думаю, что моя способность наносить действительно убийственный макияж будет решающим фактором.

— Ты удивишься. Надо быть готовой ко всему, — Девять отодвигается от двери уборной, которую еще недавно заперла. — Ну, ладно. Тебе нужно хорошо выспаться.

— Думаешь?

Она открывает дверь и проходит вниз по однообразному серому коридору, размахивая бедрами, словно при этом слышит музыку, которую не слышу я. Удивленная, пытаюсь спросить, в чем же дело, когда она открывает дверь в конце коридора.

Я ахаю. Весь наш отряд, все двенадцать, заполняют женское общежитие. Голубая и фиолетовая крепированная бумага покрывает когда−то обычные голые стены и окна. Шесть кроватей отодвинуты в сторону, создавая пространство в центре. Для разнообразия, комната чувствуется теплой и оживленной.

— Сюрприз! — выкрикивают люди хором.

Прикрываю рот руками, смеясь.

— Крепированная бумага? Серьезно? Где вы достали ее? Что вы делаете?

Шесть игриво толкает Девять в плечо.

— Хороший вопрос. Где ты была? У нас не хватило времени закончить с декорациями.

Девять тычет в меня:

— Не смогла больше удерживать ее. Знаешь, подружка у нас упертая.

Показываю язык, все еще улыбаясь, дабы скрыть удивление и спрятать слезы, застилавшие глаза. Не могу поверить, что они это сделали. У нас будут большие неприятности, если Фитцпатрик узнает об этом, но мне все равно.

— Наша Семь упрямица? — Один обнимает меня рукой, даря одну из своих редких усмешек. — Никогда бы не подумал.

— Заткнись, — толкаю его в грудь.

Несмотря на усмешку, уверена, он не принимал участие в планировании праздника. На самом деле, уверена даже, что он не одобряет его. Напряжение видно по его глазам, он и не пытается его скрыть. Как лидер нашей команды, Один должен подавать пример. Но он согласится провести это вечеринку ради меня.

Стараюсь не думать о том, куда все это приведет.

— Вы все сумасшедшие, — говорю им. — Вы же знаете об этом?

— Сумасшедшие завистники, — добавляет Шесть, встряхивая волосами. — И мы будем очень скучать по тебе.

Бросаю в нее куском крепированной бумаги.

— Я не уезжаю навсегда. Если повезет, быстро справлюсь и вернусь скорее, чем ты сможешь обогнать меня в ранге.

Как самые младшие люди в нашем отряде, Шесть, Восемь и я постоянно соревнуемся, чтобы определить, кто быстрее всех сможет сравняться с остальными.

Один прочищает горло.

— Если ты быстро справишься, это будет не везением, а мастерством. Вот почему…

— Ну, хватит об этом, — прерывает Девять, увлекая меня вглубь комнаты. — Ей не нужна зажигательная речь. Ей нужна вечеринка.

Следую за ней, делая вид, что не вижу гримасу на лице Первого. Он единственный из нас, кто выполнял настоящую миссию, но она ведь не была сольной. Но была быстрой. Он ушел на три дня, улетев в Турцию с одним из CY, чтобы получить… что−то. Что−то, о чем остальных не известили.

Мы поздравили тогда Первого, но никто не устраивал вечеринку. Все ожидали, что выберут его. Ведь он лидер нашей команды, самый лучший и самый ответственный. Надеюсь, он не обижается на то внимание, что получаю я.

С этой мыслью, проносящейся в голове, смущенно улыбаюсь каждому, кто со мной разговаривает. Вечеринка внезапно перешла из приятной к довольно волнительной.

— Вхожу! — группа расходится, и врывается Три с огромным тортом. Он с размаху ставит его на мой стол, распихивая ноутбук и список вещей в дорогу при помощи локтей.

— Великая Семь, я приношу тебе хлеб насущный.

— Ох, я тебя умоляю, — Девять берет у него нож.

Я скрещиваю руки, удивление перерастает в неловкий трепет.

— Где ты достал торт?

Три подмигивает:

— У меня есть связи.

— Да что ты, — Три, с его светлыми волнистыми волосами и голубыми глазами оказался на удивление искусным мастером в убеждении пожилых женщин в округе давать ему все, о чем тот попросит.

— Давайте начнем вечеринку, — выкрикивает Шесть.

Мгновением позже она и Десять заполнили помещение танцевальной музыкой. Представить не могу, как они смогли подготовить и это. Очевидно, все свободное время, которое я потратила на подготовку к завтрашней миссии, мой отряд потратил на подготовку к сегодняшнему вечеру.

Что ж, нас обучили быть изобретательными. И, подозреваю, что придя завтра, люди подумают, что нас обучили быть слишком изобретательными. Слава Богу я уезжаю в Бостон утром и не буду испытывать неизбежного наказания.

Не могу решить: наесться торта — удовольствие поесть, которое я редко получала за свои девятнадцать лет — или потанцевать. Но каким−то образом удается и то и другое. Мы все знаем, что эта вечеринка не может длиться долго, ведь Фитцпатрик скоро вернется. Она должна быть здесь к десяти. Если услышит музыку, или кто−то предупредит ее, она будет здесь раньше. До тех пор, каждый — даже Один, Пять и Двенадцать — кажутся полны решимости наслаждаться безумием.

Наконец, Один отводит меня в сторону, прогоняя прочь с того места, где Девять и Шесть танцуют, в пустой коридор. Он закрывает дверь, и я напрягаюсь.

— Ты нервничаешь.

Почему этого никогда не бывает с ним?

— Ну, да. Это моя первая настоящая миссия. Кто бы не нервничал? Кроме тебя, бесстрашного лидера.

Его улыбка длится долю секунды. Даже не уверена, что она была настоящей.

— Я бы тоже беспокоился. Черт возьми, так и было во время моего путешествия.

— Но ты говоришь словно это обвинение. Бедная Семь, она такая слабая.

Он всегда так делает. С тех пор как стал лидером, чувствуется словно он должен присматривать за всеми, но со мной это хуже всего. Всегда со мной. Словно я еще не доросла или что−то вроде того. Но это не так. У нас у всех различные способности, но среди нас нет профанов.

Один пробегает рукой по волосам:

— Это не обвинение, и я не считаю тебя слабой. Тебя выбрали для этой миссии, потому что ты заслужила. Но могу предположить, что ты скрываешь беспокойство, и хочу, чтобы ты знала, что не должна этого делать. Никто не осудит за то, что ты нервничаешь.

Возможно, это правда, а возможно нет. Я не рискую спросить.

Один скользит пальцем по моей челюсти, и я внезапно осознаю, как близко он стоит. В дюймах от меня. Его карие глаза изучают мое лицо, и что−то наподобие озноба проходит через все мое тело.

Один имеет самые завораживающие глаза на планете. В них есть сила заставить чувствовать себя младше него и слабее. Обратиться к нему — нашему лидеру и большому брату — за защитой. Или они могут заставить чувствовать тебя самой сильной и крутой девушкой на планете.

То, как он смотрит на меня сейчас, заставляет чувствовать немного и того и другого. Но меня это не смущает.

— Я тоже переживаю за тебя, знаешь ли, — так близко, что его дыхание щекочет мой нос, когда он говорит. Это напоминает, что, хотя он и наш лидер, но в действительности, не мой брат.

Стараюсь засмеяться, но во рту пересохло, а губы не работают должным образом.

— Ты же говорил, что уверен в моем успехе.

— Я уверен, но это может быть опасно. Мы не знаем, что знают другие. Если ты будешь ранена…

Начинаю перечить:

— Не буду, — одно из самых нелепых обещаний, который никто не может сдержать, но я просто не могу подобрать других слов. Сердце бьется так, словно я только что закончила утреннюю пробежку.

Один протягивает руку и проводит пальцем по моей щеке. Прикосновение его кожи, такое легкое и незначительное, но и этого слишком много. Я задерживаю дыхание.

Забудь о миссии. Этот момент слишком опасен. Мы не должны быть здесь одни. Он не должен стоять так близко. А я не должна представлять, каково это — придвинуться еще ближе, провести своими руками по его голой груди, узнать, действительно его кожа настолько гладкая и шелковистая, как кажется со стороны. Направляли ли бы его жесткие мышцы мои руки вверх и вниз?

Тепло распространяется по всему телу, и сердце бьется сильнее.

Зачем Один делает это со мной? Это тест? Мало того, что он не подает хороший пример, так еще и подталкивает меня к нарушению одного из самых строгих правил, которые у нас есть.

Если только я неправильно его поняла. Но нет. Я умею читать лица. Тренировалась делать это и действительно не думаю, что сейчас ошибаюсь.

Затем главные двери открываются, и мы отскакиваем друг от друга. Отсюда не просматривается вход, но, должно быть, это Фитцпатрик, направляющаяся в нашу сторону. Чувство вины проскальзывает по лицу Первого, как, уверена, и на моем. Я определенно читала его неправильно.

Ох, дерьмо.

***************************************************************

Кайл машет рукой перед моим лицом, и я вздрагиваю, поскольку возвращаюсь в настоящее.

— Соф?

Кайл. Кайл. Кайл.

Сфокусируйся на Кайле с его безупречными скулами и растрёпанными обесцвеченными волосами. Кайл, с которым я ходила на некие танцы прошлым вечером. Кайл, чья близость ко мне заставляет кожу покалывать.

Но я не могу сфокусироваться на настоящем и обреченно прикрываю лоб руками. Кто такой Один? И что это за имя? Почему он называл меня Семь? Я думала, что я София.

Три. Шесть. Девять.

Что. За. Черт.

Коул. Гейб. Саммер. Джордан. Именно так. Я почти кричу от удивления. Это были лица на том фото, на которое смотрела Одри в нашей комнате. Так почему я помню их как номера?

Отодвигаю воспоминание прочь, но вместо облегчающего беспокойства, все становится хуже. Моя головная боль возвращается.

— София?

Правильно. Предполагается, что это мое имя. Об остальном побеспокоюсь позже.

Моргая, заставляю себя выйти из ступора.

— Уже здесь, прости.

Лицо Кайла выглядит забавным, в то время как он осушает чашку кофе.

— Заблудилась на тропинке воспоминаний?

— Эм, да. Думала о том времени, когда Фитцпатрик пришла и сорвала вечеринку в общежитии моей старой школы, — в руках остается половина кофе плюс большая часть маффина, и я замедляюсь, выпивая остатки. Кофе остыл, но я не против. В конце концов я достаточно согрелась.

Кайл указывает на маффин своей кофейной ложкой, как бы напоминая поесть.

— Ты упоминала об этой Фитцпатрик раньше. Она была твоим ГК (главным комендантом) или что−то вроде того?

— Да, — нет, не думаю, что это правильное определение, но и не знаю, что правильно, поэтому не хочу объяснять. Хотя, возможно, это то, что я сказала Кайлу. Возможно, это было частью прикрытия. Как бы то ни было, факт того, что я врала Кайлу, является хорошим напоминанием, почему вообще не следует много говорить.

Я вращаю чашкой по кругу и всматриваюсь в окно. Улица оживлена. Пешеходы снуют мимо, укутываясь в свои куртки, избегая зрительного контакта. На перекрестках создаются пробки, под вой клаксонов. Но ни одно лицо не беспокоит меня. Как долго я нахожусь здесь?

— Она мне не нравилась — Фитцпатрик, — говорю Кайлу. — Я называла ее Стервапатрик.

Он ухмыляется:

— Да, знаю. Ты говорила, что в старой школе было не много веселья.

— Что еще я говорила?

Я кручу чашкой так быстро, что та почти слетает со стола. Кайл ловит ее, затем кладет руку на мою руку. Я дрожу, но, возможно, лишь частично от прикосновения. Или это мандраж от кофеина.

Мне нравятся его прикосновения. Они утешают и заставляют улыбнуться. По крайней мере, пока не вспоминаю Первого (эм, Коула). Даже если это не настоящее имя. Тогда интересно, должна ли я чувствовать вину за то, что мне нравятся прикосновения Кайла. Это настолько запутано.

Кайл прикасается к каждому из пальцев одним из своих.

— Ты не говорила об этом много. Только то, что тебе не нравилось там, и ты более счастлива в КиРТе. Хотя и скучаешь по своим друзьям. О, и учеба была намного труднее в старой школе. Но мне с трудом верится, и, если это правда, то страшно представить, что было там, учитывая мою загруженность в этом семестре.

Я размышляю об этом, ожидая — надеясь — чего−то, что пробудит другое воспоминание.

Кайл останавливает свои постукивания и оборачивает пальцы вокруг моей руки. Неровные края повязки возле его большого пальца скользят по оголенной коже. Я не единственная, кто ранен.

— Что с рукой?

Он прячет большой палец под ладонью, как будто стыдится травмы.

— Ничего. Просто порезался. Прошлой ночью об окно, ты этого тоже не помнишь? Сколько ты помнишь? На самом деле. Будь честной.

Смотрю в пол. Слякоть растаяла под кроссовками и образует серовато−коричневую лужу у ног. Я чувствую себя такой же грязной, как и плитка, ведь все, что скажу после будет явной ложью. Не показывать слабость — это отличный совет, но я не в том состоянии, чтобы его использовать.

Кайл дает мне минуту, но, когда я не реагирую, то вздыхает.

— Ладно, слушай. Ты меня пугаешь. Я подумал, может… не знаю, не бери в голову. Но что бы это ни было, то, что случилось с тобой, намного хуже, чем я думал сначала. Масс Глав (Массачусетская Главная Больница) прямо вниз по улице. Я думаю…

— Нет.

— София…

Я выдергиваю свою руку из его.

— Нет.

Откуда берется мой страх, не знаю. Но некоторые вещи, даже если не могу их понять, неотъемлемая часть меня, как шрамы.

Плохие люди идут. Не доверяй никому. Держись подальше от врачей.

Кайл сжимает свои тонкие губы в неодобрении, и мы пристально смотрим друг другу в глаза. В конце концов, он сдается.

— Отлично. Я не могу потащить тебя туда, но это серьезно. Ты хочешь вернуться в кампус?

— Нет, — если они идут, то уже знают, что я хожу в КиРТ. Вернуться туда означало бы сдаться. Беру кусочек маффина, в то время как Кайл хмурится на меня. Кусок прилипает к горлу, и я заставляю себя проглотить его.

— Я буду в порядке. Все возвращается.

— Ты ударилась головой.

— Я немного дезориентирована.

Он встряхивает мою руку.

— То, как ты себя ведешь… вероятно, у тебя сотрясение мозга или что−то еще. Тебе нужна помощь.

Я демонстративно отворачиваюсь от него, делая то, что должна была сделать раньше, пока размышляла над его футболкой. Тут же осматриваю кофейню, оценивая баристу и клиентов на признаки угроз. Парень за соседним столиком вытаскивает лист из кармана, разворачивает его и начинает читать газету.

Читай Харриса.

Прекрасно. Это более конкретно, но все же не имеет смысла. Харрис — это книга, автор, сайт или что?

Знает ли Кайл? Разумно ли спросить у него?

Он смотрит на меня или скорее изучает, пока я наблюдаю за всем остальным. Почему он не делиться большим со мной? Почему не хочет рассказать больше о себе? Или намеренно скрывает от меня?

— Есть действительно сумасшедшее предложение, — говорит он. — Но поскольку ты отказываешься показаться врачу, возможно, тебе стоит позвонить своему отцу.

Я замираю ошарашенная словами. Папа. Родители. Да, я должна иметь одного или обоих. Каждый человек имеет.

Так почему же вырисовывается абсолютная пустота? Имею в виду, да, мои воспоминания искорежены, но это же родители. Это должно быть основополагающим. Но внутри же сама концепция из родителей ощущается незнакомо. Чужеродно.

У меня нет родителей.

Я всегда смотрю вверх, не могу доверять врачам, и у меня нет родителей — вещи, в которых я уверена.

София — семь — я. Я — фрик.

Сглатываю, возвращая внимание к Кайлу.

— Я когда−нибудь говорила о своих родителях?

— Ты раньше упоминала об отце. Думаю, ты говорила, что он работает на правительство, — Кайл поднимает бровь, а я киваю так, словно знаю это.

— Ты не говорила о нем много, но он звонит тебе один раз в неделю.

Один из тех беспорядочных фактов в моих мозговых файлах, который отогнал себя прочь.

— Вечера было воскресенье. Он звонит каждое воскресенье вечером в восемь.

Четырнадцать звонков с сентября, начиная с трех минут до тридцати двух по продолжительности. Я слышу его голос в своей голове, но его лицо остается загадкой, и даже понятия не имею, о чем мы говорим во время этих звонков. Это неважно, но все же лучше, чем ничего.

Кайл смотрит с облегчением, возможно, даже с большим, чем когда я напевала мелодию Gutterfly. Надеюсь, это значит, что он пропустит то врач−больница дерьмо. Он толкает меня локтем.

— Так ты позвонишь ему?

— Да. Просто сначала хочу закончить с кофе.

На самом деле, сначала я хочу урегулировать уверенность, что у меня нет родителей, со смутным воспоминанием о разговорах с отцом каждую неделю. Это не имеет смысла, поэтому возможны лишь два варианта. Первый — человек, с которым я говорила, был не мой папа, и я солгала об этом по той же причине, по которой лгала и всем остальным. Или второй — все, в чем я уверена, это неправда.

Не уверена, какой вариант пугает меня больше. Оба кричат, что доверять Кайлу даже этот объем информации может быть ошибкой.

Я дрожу и отрываю больше от маффина, выжидая время.

— Расскажи мне про танцы.

— Нечего рассказывать, — хмурится Кайл. — Они были скучными, как и большинство танцев. Но ты выглядела потрясающе.

Я бросаю ему улыбку, а растущее недоверие мешает быть польщенной или флиртовать в ответ. В то время, как Кайл рассказывает о том, с кем мы тусили, и делится историями о людях, которых я плохо помню, я обыскиваю рюкзак на наличие телефона. Он должен быть там. Кто не носит с собой телефон?

Наконец−то нахожу. Он застрял на дне сумки под шапкой и варежками. Я также таскала с собой альбом, набор модных карандашей, бутылку с водой и несколько протеиновых батончиков. Странно. Планировала ли рисовать что−то сегодня? Я умею рисовать? Откладываю в сторону вопросы, о которых лучше поразмышлять в другой раз.

Палец зависает над экраном телефона, Кайл снова смотрит на меня. Я должна вести себя нормально. Должна скрыть свою растерянность. Но сложно больше не знать, что такое «нормально».

Иконки плывут передо мной по телефону, дразня. Что они значат? Как можно это использовать? Расслабься, напоминаю себе. Снова закрываю глаза и очищаю свой разум.

Чем меньше борюсь, тем легче становится. Как это было на Южной станции, мое тело помнит структуру и движения, даже если я сама не помню. Палец движется, скользя по экрану, и появляется список контактов. Я пролистываю его в поисках одного, под названием «папа», или «родители», или «дом».

Нет. У меня есть Кайл, Одри, Йен, Чейз и другие имена, которые я узнала из фрагментов восстановившейся памяти. Но нет ничего, что связывает меня с чем−то или с кем−то вне РТК. Нет Папы. Нет Коула, Одного, Девяти или любого другого лица, маскирующегося под номером.

Допивая свой кофе, догадываюсь проверить журнал вызовов. Я говорила с отцом — или с кем−то там — по этому телефону. Должна быть запись.

У меня уходит еще секунда, чтобы вспомнить, как открыть журнал, но я снова доверяю пальцам. Около минуты девятого был вызов.

Я смотрю на номер, ожидая — надеясь — что это вызовет хоть какие−то воспоминания. Осмелюсь ли позвонить ему перед Кайлом? Если человек на другом конце не мой папа, то должна быть причина, почему я скрыла эту информацию. И если это мой папа, испугаю ли его и заставлю ли волноваться, когда тот обнаружит, что со мной что−то не так?

— Нам нужно обсудить следующий этап, — говорит человек в ухо.

Я настраиваю телефон и смотрю на Одри, которая сидит всего в футе от меня.

— Ладно, но мне действительно нужно поработать над этим заданием по философии сегодня вечером. Я утопаю в работе.

Мужчина на другом конце провода равнодушен.

— Ты можешь выйти из комнаты?

Воспоминание длится всего секунду или две, но этого вполне достаточно. Номер, который звонил в прошлое воскресенье — это номер, на который я смотрю сейчас. Это важный номер, и разговор был важный. Но это был не мой отец. Если у меня были какие−то сомнения, то они ушли.

Это значит, что, как и в прошлые выходные, я лгала Кайлу.

Это также означает, что я должна позвонить по номеру, но вместо этого я терплю, переживая подробности, которые вернулись. Пытаясь рассортировать их по местам в шкафу, в глубине моего сознания.

Кайл машет ладонью. Ароматы кофе и сахар, нахлынули на меня.

— София?

Следы тайной беседы проносятся через память, и слова случайно соскальзывают с языка.

— Я искала кого−то. Они были в опасности, — вот о чем был разговор. Детали опущены, но многое мне удается уловить.

Кайл мгновение ничего не говорит. Его лицо пустое, с выражением любопытства, словно он напрягает все мыслительные способности, чтобы следовать за моим бессвязным бредом. На самом деле, вероятно, так и есть. Я прыгаю с одной темы на другую без всякой логики.

— Да, ты уже говорила это. Теперь уверена?

Я киваю. Часть меня хочет рассказать все Кайлу в надежде, что это что−то значит для него, но я проглатываю позыв.

Студент Х был в опасности. Я когда−нибудь найду его?

Кайл играет с ложечкой. Тишина разливается вдоль стола, словно пролитый кофе. Кофейня оживлена разговорами и топотом, но между нами звуков нет. Мы утопаем в тишине. Наконец, Кайл отпускает ложечку.

— Ты помнишь, кого или почему?

— Нет. Я знаю только то, что… — мысленно прикусываю язык. — Только что был я послана, чтобы помочь ему.

Дерьмо, слишком много информации. Кроме того, это заставляет меня звучать дико. А может так оно и есть.

Кайл резко смотрит вверх.

— Послана? Кем?

— Не знаю. Ничего из этого не имеет смысла.

— Нет, действительно, не имеет, — он сжимает мою руку.

Я уставилась на свою кожу, потому что по какой−то причине, это заставляет мозг зудеть. Я напрягаюсь, чтобы вызвать другое воспоминание, но, конечно, это не работает таким образом. В любом случае, это всего лишь рука. С какой стати его руке быть важной?

Ни в коем случае я не спрошу об этом Кайла. Он уже и так, должно быть, думает, что я сумасшедшая. Что страдаю от галлюцинаций, вызванных порезом на лбу. Еще одна вещь, в которой я не сомневаюсь, состоит в том, что это все реально.

Перекладываю телефон в свободную руку. Мои ответы — некоторые из них — в этом номере. Они должны быть. Но сейчас, даже больше чем раньше, я не уверена, что должна звонить перед Кайлом.

Кладу телефон на стол и надеваю куртку.

Кайл встает вместе со мной.

— Готова идти?

— Нет, я хочу позвонить домой, но здесь слишком шумно. Хочу выйти наружу. Я вернусь.

Его рука опускается на телефон:

— Ты уверена, что это хорошая идея?

— Выйти наружу?

— Позвонить, — Кайл тянется за курткой, сбивая пустую чашку, но не обращая на это внимания. — Думал, может ты не хочешь, чтобы кто−нибудь беспокоился, знаешь? Как ты сказала: если воспоминания возвращаются к тебе, то, возможно, ты должна воздержаться от вызова. Больше сосредоточиться на них.

Его зрачки расширяются, и он приглаживает рукой волосы. Притворяюсь, что не замечаю этого нервного жеста.

— Может быть, мой отец может помочь. Разговор с тобой помогает, так что это имеет смысл.

— Да, но… — пальцы Кайла дергаются. Могу даже сказать, что он хочет схватить телефон. — Может лучше сначала выяснить больше информации, прежде чем звонить. Например, о том, кого ты искала, и нашла ли.

Нет, это не имеет смысла.

— Буквально несколько минут назад ты предлагал позвонить.

— Да, но я изменил мнение.

Застегиваю куртку.

— И я не понимаю почему.

Он потирает кроссовки.

Не доверяй никому.

Даже Кайлу.

Если я попала в КиРТ, чтобы найти студента, который в опасности, и плохие люди тоже разыскивали этого студента, тогда появляется причина, по которой те люди также могли отправить кого−то из своих в школу.

Кайла?

Являются ли бабочки, порхающие в животе, когда он ко мне прикасается не признаком того, что он горяч, а скорее объектом какой−то остаточного воспоминания? Знала ли я нечто большее о нем, прежде чем ударилась головой. Вот почему я потащила его прочь из школы сегодня?

Или он тот, из−за кого у меня проблемы? Он притащил меня? И сделал что−то со мной? Правда ли что−то из того, что он мне говорил?

Ох, дерьмо. Что я наделала?

Положив телефон в карман, прохожу мимо него к двери.

— София, подожди!

Он тянется к моей руке, но я уворачиваюсь. Если я уложила тех парней на Южной Станции, возможно смогу уложить и Кайла, если понадобится. Хотя, надеюсь, что нет, ведь все еще не уверена, как тогда превратилась в ниндзя.

— София!

Группа людей, входящих в кофейню, попадаются на пути, давая Кайлу шанс догнать меня. Двери закрываются за ним. Хотя я направляюсь в наименее переполненном направлении, люди создают препятствия на пути, а кирпичный тротуар — опасность из льда и слякоти.

Я могла бы обогнать Кайла, но, пожалуй, это не самая лучшая идея. У него есть ответы. Я хочу их.

Возможно, мое настоящее имя — «Нерешительность».

Мы оба спешим и уже достигли следующего перекрестка. Оживленные районы города исчезли позади, но движение вниз на этой дороге тяжелое. Впереди, вдоль улицы, расположены причудливые на вид магазины. Справа от меня жилая улица клонится вверх, обустроенная в стиле старых домов, которые ограждены железными заборами и украшены зеленью.

Бикон−Хилл — место, в котором я сейчас нахожусь. Само название района ничем не полезно, но каждое знакомое ощущение заставляет меня чувствовать себя лучше. Намного лучше, чем целое воспоминание.

Продвигаюсь вниз по улице, которая оказывается пустынной и тихой. Скрестив руки, поворачиваюсь кругом, Кайл врезается прямо в меня, ведь не может остановиться вовремя.

— Это ты сделал со мной?

Он отступает назад, вздрагивая от удара.

— Что?

— Это ты сделал со мной? — указываю на свой порез. — Накачал меня наркотиками или чем−то еще? Вот почему в моей голове все перемешано? Вот почему я упала и ударилась?

— Конечно нет! — глаза Кайла расширяются. Он снова тянется ко мне, и на этот раз я перехватываю его руку. Не знаю, что я собиралась сделать. Это тоже рефлекс, вызванный паранойей. Я развернула его кисть, удерживая в захвате. Я могла бы легко сломать ему руку. Потребовалось бы немного давления и… Кайл шипит.

— Соф, дерьмо. Прекрати. Я не знаю, что случилось. Ты была в порядке, потом пошла в уборную, и когда я нашел тебя…

Он звучит искренне, но как можно доверять кому−либо?

— Тогда почему ты не рассказал мне все?

— Что все? Не могла бы ты прекратить? Ты делаешь мне больно.

Отпускаю его и поднимаю руки в отчаянии.

— Извини. Чувствую, словно ты скрываешь что−то от меня. Я стараюсь вернуть воспоминания, а ты что−то скрываешь от меня. А затем начинаешь вести себя странно и все из−за телефона. Что я должна была подумать? Если ты не один из тех, кто сделал это со мной, тогда скажи мне то, что ты знаешь.

Думаю, я напугала его. Сейчас он убежит, а я потеряю единственную связь со своими воспоминаниями. Но Кайл стоит, и это еще более удивительно. Больше причин задуматься, почему мы были вместе этим утром. Больше причин задуматься, что ему нужно от меня.

Кайл сует руки в карманы и пинает груду слякоти.

— Я рассказал тебе все, о чем ты спросила. Что еще хочешь, чтобы я сказал?

— Мы можем начать с того, почему ты изменил мнение насчет звонка моему отцу после того, как я сказала, чем занималась в КиРТе?

— Я уже объяснил это.

— Ты лгал.

Он открывает рот, чтобы возразить, но слишком долго подбирает слова. Это неважно. Поверх его плеча я вижу вдалеке нечто более важное, чем поведение Кайла.

Человек с Южной Станции нашел меня.

Глава 5

Одиннадцать недель назад

Трибуны трясутся под топотом ног паникующих студентов. Затем один мальчик выходит из толпы и падает на пол. Зал сотрясает еще больше криков. Я напрягаюсь, чтобы увидеть за девушкой передо мной толпу, собирающуюся вокруг мальчика.

— Дэвид! Дэвид, ты меня слышишь? — кричит кто−то рядом с ним на коленях.

Другой человек убирает руки Дэвида от его лица, и я задерживаю дыхание. Сначала его кожа кажется красной — нормальная реакция на АнХлор. Но потом я вижу, что происходит на самом деле. Это не кожа покраснела. Это кровь, и она течет из его глаз и носа. Мальчик лежит на полу и не реагирует.

Я хватаюсь за перила, замерев.

— Выведите всех отсюда! — кричит один из преподавателей, а кто−то уже вызывает по телефону скорую помощь.

Позади плачущие студенты, скорее всего, не зная того, что происходит, проталкиваются к выходу, потерянные в собственном дискомфорте и отчаянно нуждающиеся в свежем воздухе.

Я тоже потеряна. Не могу двигаться, а меня только пихают и толкают, поскольку другие торопятся уйти.

Этого не должно было случиться. АнХлор должен быть безопасным. Мой план был хорош. Но тело Дэвида все еще здесь и истекает кровью, и я по−прежнему здесь, и внутри чувство, что будто бы тоже истекаю кровью.

Жизнь Х важна, гораздо важнее, чем жизни большинства людей. Я знаю это. Это рационально. Это логично. Я ЗНАЮ. Но все же, насколько это правильно или справедливо? Как я могу говорить себе, что это нормально?

Иногда надо идти на компромисс с самим собой.

Я делала так раньше. Иногда я позволяла людям умереть ради блага других. Но те люди были не случайными. Они не были невинны. Их смерть делает миру одолжение.

Этот студент невиновен. Он кто−то вроде Одри, или Кайла, или Чейза. Кто−то вроде Софии. И вовсе не должен быть компромиссом. Этого не должно было случиться, и я не могу выбросить прочь мысли о том, что истекающее кровью тело на полу спортзала могло быть одним из тех людей, с которыми я смеялась ранее во время обеда. Не могу игнорировать тот факт, что я пришла сюда, чтобы спасти одну невинную жизнь, а в итоге забрала другую невинную жизнь?

Х важнее, напоминаю я себе. Но думать об этом и ощущать — совсем разные вещи. Единственное, что чувствую сейчас — это боль.

Отворачиваю голову прочь от Дэвида и волочу ноги вниз с трибуны. Это слабость, и, надеюсь, что скоро все же перестану ее чувствовать. К тому времени АнХлор рассеялся. Я рада, что избавилась от улик. У меня все еще есть время. Очередная попытка найти Х в следующий раз не будет столь опасной для окружающих.

К черту эффективность. Есть более важные вещи.

Глава 6

Десять недель назад

Как и предполагалось, АнХлор рассеялся, прежде чем вещество смогли обнаружить. Инженеры и пожарники осмотрели каждый дюйм здания и сочли его безопасным. Никто не уверен в том, что вызвало такую реакцию, только я знаю, что этого больше не повторится. И потому, я ясно дала понять в своем последнем отчете, что не буду делать подобное еще раз.

С тех пор, как я провалилась в сборе информации, жду, что меня отправят назад, но до сих пор этого не произошло. Однако нужно привести свой медленный, утомительный резервный план в действие или это точно произойдет.

Дождь заливает все вокруг, пока я жду Одри у главных дверей. Предполагалось, что мы направимся на декламацию по физике, которая проходит в другой стороне кампуса. Сказать, что мы промокнем к тому времени как дойдем туда — ничего не сказать. Дожди идут непрерывно последние три дня. Кампус — это гигантская грязевая яма, и я чувствую, что никогда не выйду оттуда сухой.

— Бегу! — Одри спрыгивает с последних двух ступенек и скользит по влажному полу, останавливаясь прямо у дверей. — Мне нужно было вернуться за телефоном.

— И наверняка произошла бы трагедия, если бы его не было с тобой следующие пятьдесят минут?

Одри накидывает свой капюшон:

— Точно. Тьфу. Я сыта этим дождем по горло.

Как и все, судя по пустым дорожкам. Обычно кампус кипит во время перемены, но сегодня большинство пропустили занятия. Я бы сделала то же самое, но Одри нужно на декламацию, и я подавила в себе желание прогулять, чтобы пойти с ней.

Наши ноги тонут в нескончаемом количестве луж, и проходит всего минута, прежде чем мои джинсы промокают насквозь. Мокрые листья задевают лицо, а весь кампус воняет сыростью и плесенью. Думаю, мне, как разумному человеку, следовало взять зонтик, но с ними ходят лишь профессора. Студенты колледжа определенно не разумные существа. И с тех пор, как я стала здесь жить, приходится вливаться, поэтому я мокну под дождем вместе со всеми остальными.

Мы с Одри не говорим много, полные решимости добраться до здания физики и инженерии как можно быстрее. Когда автомобиль объезжает улицу, обрызгивая нас водой, я сдерживаю разочарование, а Одри показывает водителю средний палец. Она продолжает сверлить машину взглядом, в то время как тот двигается дальше, и пропускает ступеньку каменной лестницы.