Восстановитель

Восстановитель

Ашот Рубенович Векалия прибыл на станцию грузовым рейсом. Мы бездельничали в кают-компании, когда он, стесняясь, вошел, чтобы доложиться главному. Очень хорошо помню, что в руках у него болтался клетчатый чемоданчик. Маленький, из дешевого пластика. Такие кейсы вошли в моду лет эдак десять назад, и уже через сезон все орбитальщики щеголяли наивным ретро. Позже их сменили цветные рюкзаки со встроенными персоналками. Чемоданчики ушли в небытие.

Помню, что Ашот вцепился в потертую ручку так, что, казалось, на ней сейчас останутся вмятины. Мы косились на волосатые пальцы, на мешковатый комбез с некрасиво провисающим задом, на дешевые кеды, зашнурованные крест-накрест, и с трудом сдерживали смех. Потом Ашот повернулся к нам, скривился уголком рта и просипел.

— Разрешите п-представиться. Командир ксенобригады Векалия Ашот Рубенович. П-педиатр.

Не знаю, кто прыснул первым — может Санька, а может и я, но дикий ржач моментально раскатился по кают-компании. Звук добрался даже до диспетчерской — по крайней мере, девчата божились, что слышали.

— Ой, мамочки. Не могу, — закатывалась Зойка Серебрякова, хорошенькая пятикурсница — кардиолог, — Вы не обижайтесь. Просто… Просто… Не могу!!!

Ашот стушевался, пошел пятнами, как-то весь съежился и вылетел вон. Главный, пряча в усах улыбку, подсел за столик. Дождался, пока утихнет волна хохота, и с ехидцей сообщил.

— Ну что, господа интерны. Вот вам и руководитель. А то торчите тут без дела. Ноете, мол, работу подавай. Прошу любить и жаловать. С этого дня вы первая и пока единственная ксенобригада внешней неотложки. Вперед, доктора!

Зойка утерла слёзы с длиннющих ресниц, вытаращилась на Главного.

— Да вы что, Пал Анатолич, шутите что-ли? Ну и юморок у вас, однако.

Нет. Павел Анатольевич, наш главный врач и руководитель практики не шутил. Это мы осознали уже минут через десять, когда, склонившись над дисплеем архива, штудировали инструкцию Министерства. Оказывается, решение о создании ксенобригад по всем подстанциям приняли еще в мае. А мы ни слухом, ни духом! Вот что значит — месяц торчать на дальней орбите, болтаться по отделениям, травить каждый вечер байки под пиво и радоваться, что интернатура проходит "зашибись как".

Сюда отбирали лучших. И, разумеется, отправляясь на орбиту, мы ликовали. Радовались настоящей работе, честно надеялись распределиться по бригадам и воочию узнать, что такое эта неотложка. Однако, главный решил по-своему. С утра мы дежурили в диспетчерской, принимая вызовы. Изредка попадали в процедурную, где проводилась плановая вакцинация, и пилоты чартеров пошлили, пялясь на дозатор в руках у медсестёр.

«Тяжелых» держали в палатах — готовили к отправке на Землю или в орбитальный госпиталь. К этим нас не допускали. В операционные тоже. На нашей памяти большую операционную активировали лишь однажды, когда инфекционист решил избавиться от бородавки на заднице. Гогоча, мы направились в смотровой зал, но экран, к нашему огорчению, висел в полной отключке — инфекционист лишил персонал немудрёной забавы.

Зойка была единственной из нашей четверки, кому повезло попасть на вызов. Фельдшерица «кардиологов» торчала в отпуске, так что Зойку запрягли считывать ежемесячные кардиограммы у роты десантников, что базировалась неподалеку. После этого я обнаружил пустую упаковку из-под контрацептивов в Зойкином контейнере и еще долго интересовался, кого назначим акушером. Зойка материлась, норовила ущипнуть, но, по-моему, ей нравилось. Мы скучали. Скучали невыносимо! Приставали к главному с просьбой пристроить хоть куда-нибудь — но тот только отшучивался.

Главный перестраховывался. Боялся пихать салаг в пекло. Видели мы, как возвращались с вызовов шаттл-группы — злые, молчаливые. Вываливались из шлюза и разбредались по каютам, пока дежурная смена суетилась возле носилок, где частенько лежал наглухо-запечатанный прорезиненный куль. Случалось, на подстанции объявляли тревогу, и тогда приходилось вжиматься в стены, чтобы не мешать налаженному безумию реаниматоров, снующих будто муравьи от шлюзов к ре-блокам. Мы хватали каталки, нацепляли халаты и… оставались в стороне. Наша помощь вежливо, но неуклонно отклонялась. Отверженные, никому не нужные мы слонялись по пустым коридорам, с завистью провожая взглядами одуревших от бессоницы сестричек и докторов. Санитары, и те старались нас не замечать. Интерны — пустое место и лишний паёк.

А теперь еще этот — Векалия. Санька зло щелкнул клавишей выхода и выпалил главному в лицо.

— Значит, отделаться решили. Устроили фиктивную бригаду и спихиваете балласт туда? Сидите, мол, не рыпайтесь. Всё одно толку от вас — ноль. Так?

— Саша, не горячись. Направление новое, перспективное. Вон, даже в Медакадемии еще факультета такого нет, а тут такая возможность! Учитесь, — Анатолич похлопал Саньку по спине, и, услышав "Главврачу срочно явиться в пятый ре-блок", вышел, не попрощавшись.

— Это дерьмо какое-то! Видно после взрыва на «Шелаге» наши отличиться решили. Как пить дать, — Санька психовал. Теребил пачку сигарет.

Мы переглянулись. Санька, похоже, попал в самую точку. Новости о транспортнике «Шелага» занимали прайм-тайм почти полгода. Что там произошло, никто толком не понял. Забрали ребята на Весарр-И груз. Всё путем, и вдруг — взрыв. Прям на выходе из атмосферы. Спеклись бы дальнобойщики живьём, не подсуетись вессарцы. Как лечили, чего лечили — не известно. Но вернулись мужики домой целенькие и, словно младенчики, здоровые. Подлатали их чужаки блестяще — что ни анализ, то медикам изумление. Вот тут, видать, наши конфедераты и задумались. Мол, ластоногие могут, а мы, что хуже? Не хорошо, мол. Политически безграмотно. Результат, как обычно, сплошная фикция- ксенобригады неотложки… Фуфло! Да у нас все ксенологи на пересчет! И те либо по посольствам, либо по контакт-центрам пристроены.

— Ладно тебе. Может и правда интересно будет, — Зойка потянулась, тельняшка облепила грудь. Я вздрогнул. Зойка заметила и выгнулась еще сильнее, — Полетим на Вессар. Представляете!

— На чём полетишь, дура? — от злости сохло нёбо, — верхом на Векалии? Где шаттл, где оборудование, помещение, в конце концов, где?

Помещение выделили: вытащили из подсобки уборочные агрегаты, поломанные носилки, негодный ретранслятор устаревшей модели и повесили на дверь неоновый указатель "Отделение ксеномедицины". Указатель являлся единственным новым приспособлением и предметом постоянных издевательств персонала. Если раньше мы считались чем то вроде забавных зверьков, на которых не стоит обращать внимания, то теперь, наоборот, — интерны во главе с п-педиатром Векалией стали притчей во языцех. Каждый изгалялся как мог.

"Фекалия — п-педиатр". Иначе его и не называли. Похожий на большую лысую гусеницу он бесшумно семенил по коридорам станции, волоча за собой дурацкий чемодан. В чемодане болтался портативный голлоком с набором флэшек. Вессарец — вид спереди, вессарец — вид сбоку, вессарец — фрагменты внешности. К сожалению, флэшка "вессарец в разрезе" отсутствовала — чужие не соизволили обогатить земную науку подобной информацией. Наши знания о них ограничивались вводной фразой: "О цивилизации Вессар подробных данных нет", да глянцевым путеводителем по планете.

Через пару — тройку скучнейших занятий мы поняли, что наш Векалия — жуткий ксенофоб. Ксенофобище! У него даже лицо перекашивалось при виде чужого. Векалия брезгливо водил лазерной указкой по лицевым наростам голлограмы и срывающимся тенорком нудил.

— Предположительно роговая ткань. Провести анализ на сегодня не представляется возможным.

— А как они размножаются? — Зойка, нагло облизывалась, цеплялась взглядом за желтоватые белки Ашота.

— Увы, физиология вессарцев почти не изучена, — пятна на небритых щеках багровели, от чего наш п-педиатр казался еще уродливее.

— А что же мы тогда о них знаем? Вот, не дай бог, случись какой вызов, и что? Опозорим всю цивилизацию. Загробим парочку чужих. Так и до войны недалеко.

Санька, разумеется, юморил, но доля правды в сказанном имелась. Толку от "первой в истории ксенобригады неотложки" не было никакого. Головастые мужики в правительстве, видимо, разумно решили, что вессарцы с их уровнем медицины навряд обратятся к нам за помощью. А чтобы исключить даже минимальную вероятность такого форс-мажора, сформировали первую бригаду на российской станции — подальше от маршрутов вессарских «спиралей». Никому не нужная команда ксеномедиков с утра до вечера торчала в крошечной каптёрке в сотый раз разглядывая картинку "вессарец — вид спереди".

Через некоторое время мы не выдержали. Ввалились всем скопом в каюту к главному, окружили его, загалдели.

— Не честно! Это не честно! Нас направили сюда учиться, набирать опыт… А вы? Что вы творите?

— Безобразие. Отцу пожалуюсь! — кривлялась Зойка.

Зойкин папа — шахтер уже лет двадцать болтался где-то на лунных рудниках, но фраза обычно действовала.

— Так, — Павел Анатольевич поднял глаза, раскрашенные красной решеткой сосудов, и очень внятно произнёс, — Говорите, учиться? Вот и учитесь! Учитесь слушать, учитесь слушаться, учитесь выполнять приказы. Здесь вам не анатомичка — кишки девчонкам в трусы засовывать. Здесь база неотложки. И приказы обсуждать у нас не принято. Свободны!

— Ну, хоть бы кто другой, не Векалия, — возбухнул было Санька, но тут же осёкся под неприятным прищуром главного.

Ёрничали, издевались, передразнивали. Смеялись за спиной и в лицо. Даже невозмутимый Петро, принимавший участие в наших забавах лишь по привычке делать то же, что и все, пришёл однажды на занятия в ластах. Мы открыто потешались над фобией шефа, устраивая раз в два дня суматоху с ложным вызовом. Девчонки-диспетчерши подыгрывали: выделяли свободный канал в системе, подсоединялись к нашей каптёрке и, хихикая, сообщали: "Ксенобригада! Ксенобригада! Готовность номер один!" Векалия вздрагивал, пальцы его начинали нервно дрожать, голос срывался на шершавый хрип.

"На выезд, ребятки!", — шипел он, пытаясь справиться с ужасом, хватал чемоданчик и трусил к выходу. "Ксенологам отбой!" — расчет был идеальным. Ровно полторы минуты после объявления тревоги. П-педиатр замирал в дверях и, утерев пот с лица, улыбался: "Надо же! Опять…"

Мы смеялись. Впрочем, не только мы. На утренних пятиминутках народ веселился, как умел. Сам главный удерживался с трудом. Однако ничего не предпринимал. Мы ждали. Ждали, когда же наш наставник наконец не выдержит и сорвется. Либо побежит жаловаться начальству, либо… Что может произойти ещё, мы не представляли, знали только, что всё равно доведём Векалию до белого каления и выдавим прочь. Либо он, либо мы.

— Либо он, либо мы, — шипела Зойка, злая от того, что Векалия, казалось, не замечал происходящего.

Он всё таким же бесцветным голосом вещал нам о том, что вессарцы — гуманоидная раса, что их инстинкты аналогичны… Что их строение неизвестно, но… Мы зевали ему в лицо, мы играли в карты и травили анекдоты вслух. Векалия ковырялся в чемоданчике, извлекал оттуда набившие оскомину флэшки и снова и снова повторял про "предположительно роговую ткань". Еще он читал нам стихи… Оказывается, вессарцы одарили Землю своим эпосом. Нелепые фразы, нелепые слова: не то- ошибка переводчика, не то — доказательство полного идиотизма вессарцев.

"Свернувшись в спираль или в светло-зеленом. Надолго".

— Лучше поделитесь своим опытом, — Зойка вытягивала ноги в проход и зевала.

— Да ну, какой опыт? Я же п-педиатр, знаете ли. А тут… "Свернувшись в спираль…" Красиво! — заросшие черным пухом пальцы нервно выстукивали чечётку по клетчатому пластику.

— Чушь какая! — не удержался однажды Санька, — А что вы всё время с кейсом то ходите? У вас там герыч, поди, спрятан.

Векалия краснел, сипел что-то в ответ, отмахивался.

Прошел еще месяц. Без изменений. Мы начали привыкать к постоянному бездействию. Перестали приставать к главному. Тупо ходили на занятия и слушали бессмысленные вирши чужих.

— Это симптоматично, — замечала Зойка, — Мы подхватили от Ашота инфекцию. Тотальное оглупление. Скоро нас всех поместят в бокс и станут показывать через стекло первокурсникам.

"Вессарец вид спереди". "Вессарец вид сбоку". Вессарская поэзия, то немногое, что поможет нам разобраться в их психологии — "Свернувшись в спираль или в светло-зеленом. Надолго".

— Ребятки, а что, на ваш взгляд, главное для врача? — Ашоту удалось отвлечь нас от созерцания новых Зойкиных чулок.

— Знания… и опыт, — Санька задрал подбородок и отчеканил, — и уверенность в себе!

— Ты хороший мальчик… — кажется, он хотел продолжить, но тут каптёрка взорвалась дрожащим голоском диспетчерши Юленьки. "Ксенобригада — срочно в операционную! Тут это…, - голосок задрожал еще сильнее, — ваших пациентов подвезли."

Мы переглянулись. Вроде как с диспетчерской не договаривались. Векалия схватил чемоданчик и бросился к выходу. Всё как обычно. Только никто не давал отбоя. Коридор. Большая операционная. Свет! Первое что нас напугало — яркий свет! Второе — толпа врачей и сестёр перед входом. Почему-то все расступались, пропуская нас вперёд. Створки бокса, ведущего в операционную, были разблокированы. Вслед за Ашотом мы вломились в бокс, внешние двери съехались, и сквозь стекло мы увидели троих в форме нашего космофлота, с нашими шевронами, совсем не похожих на людей.

"Программа обмена опытом. Авария на метеостанции. Переводчик погиб. Ближайший корабль вессарцев в месяце пути, и наша неоложка всего лишь в пяти часах", — об этом нам сообщили позже. А пока, ошалев и вцепившись друг в друга, мы пялились через окно бокса на своих первых пациентов.

— Мамочка! — Зойке совсем не шли белые губы, — Ашот Рубенович?

— Всё в порядке, ребятки, — выглядел он не лучше, но держался, — в порядке… Надевайте халаты. Быстрее.

На нас смотрела вся станция. Камеры следили за каждым движением, микрофоны за каждым вдохом. Все, вплоть до последнего уборщика, собрались в смотровой. А мы не знали, что делать.

— Сначала снимем с них одежду. Зоя, ножницы.

Я следил за его руками. Вечный тремор исчез без следа. Ашот ловко орудовал инструментами, спокойно переходил от одного стола к другому, к третьему. Глядя на него, мы немного успокоились. Через пять минут картинка "вессарец — вид спереди" открылась перед нами во всей красе. Чужие лежали, не шевелясь. То, что они в сознании, было ясно лишь по колебаниям тканей, по судорогам мышц от наших неумелых прикосновений.

Чешуйчатые тела покрывали пятна ожога — оттенок эпидермиса не походил на цвет, демонстрируемый злополучными флэшэками. Из волдырей вытекало мутное.

Ашот осторожно гладил туловищ вессарцев, что-то шептал. Прислушавшись, я вздрогнул. Он шептал стихи. "Свернувшись в спираль или в светло-зеленом. Надолго"

Еще он шептал: "потерпите, ребятки, сейчас всё пройдёт". Вессарцу на левом столе приходилось хуже прочих. Он попискивал, будто напуганный щенок. "Писк — аналог крика. Выражение гнева, недовольства, дискомфорта, боли", — вспомнилась фраза из путеводителя.

— Глядите, у него в ласте… ну в нижней конечности осколок, — Зойка ловко подхватила зазубренный край щипцами и дёрнула. Писк усилился. Белое потекло по Зойкиному халату.

— Черт. У них похоже регенерации никакой. Ну, в смысле, ничуть не лучше нашей, — Петро растерянно стоял над небольшим по размеру ластоногим, — Господи, а что ж они молчат? Хоть бы сказали что.

— Ничего. Ничего. Главное поддержать. Главное, чтобы поверили. Обрабатывайте раны.

— Так черт его знает, как они на нашу химию реагируют, — Санька рванул за раствором.

— Водичкой Сашенька, водичкой. Тихонечко. Ну, ну… Сейчас пройдёт, — Ашот осторожно вытянул свою руку из перепончатых отростков чужого, — А ты, Зоя, шов накладывай.

— Я ж кардиолог, — взмолилась Зойка.

— Ты врач! Ясно?! — он рявкнул так, что зазвенели инструменты в металлических лотках

— Ясно, Ашот Рубеныч. Я с-сделаю, — Зойка не передразнивала, она нещадно трусила.

Мы, шатаясь, вышли из операционной часов через семь. Народ вывалил из прокуренной смотровой и молча провожал нас взглядами. Аккуратно зашитые вессарцы, упакованные в сетчатые коконы, болтались в ожоговых ваннах, где вместо специального физраствора пузырилась кислородом обычная H2O. Наверное, это было не правильно. А что еще мы могли? Что?

— И зачем информацию утаивали, козлы, — Петро бурчал под нос, засыпая на ходу.

— Всё в порядке, — Ашот залился краской, — вы молодцы. Молодцы.

— Ашот Рубенович, — Зойка забежала вперед него и остановилась, — А вы знаете кто? Герой!

С утра санитары нашептали, что Ашот дежурил возле чужих всю ночь, что сидел на низеньком стульчике посреди ре-блока и декламировал разную чушь. Главный же сообщил, что пока, слава богу, все живы и что наши послали сообщение на ближайшую базу чужих.

Пойду заменю старика что-ли, — Санька быстро дожевал завтрак и поднялся, — за месяц эта бессмыслица так в башке засела, не хуже чем хирургию знаю. "Свернувшись в спираль или в светло-зеленом. Надолго" — вот!

— Давай, а я к обеду подтянусь, — Зойка зевнула.

Делегация чужих прибыла через полторы недели, раньше не получилось. С ними прилетели переводчики. Нелепо скрючившийся вессарец едва справлялся с согласными лингвы, а краснолицый парнишка переводил сказанное на русский, слегка «окая». Кают-компания не вмещала желающих послушать.

— Уважаемый Вишь говорит, что если бы не врачи… Изумлён нашим уровнем медицины.

— Мы рады оказать помощь братьям по разуму, — пыжился главный, подбирая слова соответствующие случаю. Получалось смешно.

— Уважаемый Вишь очень благодарен восстановителю, который работал с ранеными.

— Восстановитель? — Зойка не удержалась, влезла.

— Так они называют своих докторов, — пояснил переводчик, — а где он сам? Уважаемый Вишь хотел бы поблагодарить восстановителя лично.

— Где, где? С больными, разумеется, — главный довольно хлопнул уважаемого по хребту. Тот не долго думая ответил похожим жестом, отчего главный крякнул, — Ааа. Вот и они.

Переводчики защебетали. В приёмную ввалилась толпа. Позади вессарцев — наших и одного новоприбывшего семенил Ашот. В руках он теребил неизменный чемоданчик.

— Уважаемый Вишь желает предложить восстановителю путешествие на Вессар, если конечно руководство не возражает.

— А кто такой этот Вишь? — опять встряла неугомонная Зойка.

— Восстановитель расы. Ну… Ну типа нашего министра здравоохранения…, — переводчик запутался в терминах, — или замминистра. Крупная шишка, короче. Вон, даже по одёжке ясно, — завёрнутый в тряпьё цвета тухлой капусты ластоногий шуршал надбровными наростами.

Петро толкнул меня локтем в бок, покосился в сторону. Там, пристроившись на краешке стула, похрапывал Ашот.

— Главное что? Терпение… Терпение и любовь. Врач ты, или восстановитель, или…

"Вессарец — вид в разрезе" болтался под потолком. Мы стали первыми, получившими доступ к знаниям Вессара-И. Наука, медицина, поэзия… Светло-зеленые балахоны — дар благодарных пациентов и знак принадлежности к вессарской элите пришлось передать в контакт-центр. А на Вессар нас не пустили. Наверху решили не рисковать. Ашоту выписали премию, ксенобригаде выделили новый шаттл и отдельную операционную.

— Ашот Рубенович, — Зойка расстегнула пару лишних пуговиц на халате: — Можно спросить?

— Конечно…

— А что у Вас в этом чемодане, а?

— Да так… — знакомые лиловые пятна выступили на небритых щеках.

— Нууу. Ну Ашот Рубенович. Я ж умру от любопытства!

Он щелкнул замком, и мы словно по команде сорвались с мест и кинулись к нему. Сталкиваясь головами, ругаясь, гогоча, склонились над содержимым. В чемодане, кроме старенькой персоналки и набора флэшек лежали пачки писем. Пять, шесть, десять пачек. Письма. Настоящие. Написанные от руки корявым детским почерком, с рисунками и без. И прошения. Копии рапортов с просьбой о переводе обратно.

— Ашот Рубенович, — Зойка оторвалась от чемоданчика, обернулась. Ашот стоял у открытой смотровой стены, разглядывал звезды и курил, — Вы что это выдумываете? Вы же — первый в мире восстановитель!

— Я? Да нет… Я ж это… П-педиатр я, ребятки… П-педиатр.