Восход тьмы

КАНУН ЗИМНЕГО СОЛНЦЕСТОЯНИЯ

— Слишком много! — выкрикнул Джеймс и захлопнул за собой дверь.

— О чем это ты? — спросил Уилл.

— О том, что в этой семье слишком много детей. Ну просто чересчур, — Джеймс стоял посреди комнаты и злобно пыхтел, напоминая маленький паровоз, прибывший к железнодорожной платформе. Затем подошел к брату и уставился через окно в сад. Уилл отложил книгу и подтянул ноги, чтобы освободить для него место на подоконнике.

— Я слышал какие-то крики, — сказал он, уткнувшись подбородком в колени.

— А, ерунда, — отмахнулся Джеймс, — снова эта бестолковая Барбара. Командует: «Это подберите, то не трогайте». И Мэри туда же — трещит без умолку. Наш дом, конечно, очень просторный, но здесь всегда полно людей.

Мальчики посмотрели в окно. Снег лишь припорошил землю. Большим серым пятном темнела лужайка, чернели голые, казавшиеся угрюмыми деревья. Оживляли мрачную картину только белые крыши гаража, старого сарая, клеток для кроликов и курятника. Вдалеке виднелись поля фермы Доусонов. Небо было серым из-за тяжелых туч, однако снег упорно отказывался укрыть землю нарядным белым покрывалом.

— До Рождества осталось четыре дня, — сказал Уилл, — хорошо бы начался настоящий снегопад.

— А завтра твой день рождения.

— Гм… — Уилл тоже собирался заговорить об этом, но стеснялся — его слова могли прозвучать как напоминание. Он мечтал о таком подарке ко дню рождения, который, увы, никто не мог преподнести ему. Он мечтал о снеге — искрящемся, глубоком, под покровом которого замирает все вокруг. Но снегопад все не начинался.

— Я еще не кормил кроликов. Хочешь пойти со мной? — предложил Уилл.

Надев ботинки и хорошенько укутавшись, мальчики попытались незаметно пробраться через шумную кухню. Нарастающие звуки симфонического оркестра вырывались из радиоприемника; Гвен, старшая сестра, резала лук и пела; мать, широкобедрая, с раскрасневшимся лицом, склонилась над печкой.

— Кролики до сих пор не накормлены! — крикнула мать, когда сыновья попали в поле ее зрения. — И принесите-ка сена с фермы.

— Мы уже идем! — прокричал в ответ Уилл. Когда он проходил мимо стола, из радиоприемника послышался страшный треск. Мальчик даже подскочил от неожиданности.

— Да сделайте же тише! — взвизгнула миссис Стэнтон.

Выйдя на улицу, мальчики оказались вдруг в полной тишине. В старом пахнущем фермой сарае — низком здании с черепичной крышей, бывшем когда-то конюшней — Уилл зачерпнул ведром корм для кроликов. Оставляя на твердой промерзшей земле черные следы, ребята прошли по тонкому слою снега к большим деревянным клеткам, выстроенным в ряд.

Уилл открыл дверцу кормушки, потом вдруг замер и нахмурился. Он привык к тому, что сонные кролики жались друг к другу в углу клетки и только самые жадные, подергивая носами, быстро подбирались к еде. Сегодня животные вели себя беспокойно, сновали туда-сюда, ударяясь о деревянные стенки; один или два даже испуганно отскочили, когда Уилл приблизился. Он подошел к клетке своего любимого кролика по имени Челси и по привычке протянул руку, чтобы ласково почесать его за ушами. Но животное метнулось назад и забилось в угол, испуганно глядя на мальчика.

— Эй! — сказал обеспокоенный Уилл. — Эй, Джеймс, ты только погляди. Что с ним творится? Да и со всеми остальными?

— Мне кажется, они прекрасно себя чувствуют.

— А мне так не кажется. Они нервничают. Даже Челси. Ну-ка, мальчик, иди сюда.

Но кролик не двинулся с места.

— Забавно, — сказал Джеймс, с любопытством наблюдая за происходящим. — Я готов поспорить, что у тебя руки плохо пахнут. Наверное, ты трогал что-то, чего они не любят. Например, собаки не переносят запаха аниса, вот и кролики, должно быть, что-то унюхали.

— Ничего я не трогал. Если хочешь знать, я мыл руки прямо перед тем, как ты вошел в комнату.

— Ну тогда все ясно, — быстро отреагировал Джеймс. — Проблема в том, что ты никогда не приходил к ним с чистыми руками. Вряд ли они переживут такое потрясение.

— Очень смешно. — Уилл набросился на Джеймса, и началась шутливая потасовка, а тем временем пустое ведро из-под корма с грохотом упало на пол. Когда мальчики уходили, Уилл еще раз взглянул на животных. Они продолжали беспорядочно передвигаться, не притрагивались к еде и испуганно озирались по сторонам, вытаращив глаза.

— Возможно, проблема снова в лисе, — предположил Джеймс. — Напомни, чтобы я сказал об этом маме.

Лиса была не страшна кроликам в их надежном жилище. А вот цыплята были более уязвимы. Прошлой зимой, прямо перед началом рыночного сезона, семейство лис вломилось в один из курятников и утащило шестерых прекрасно откормленных птиц. Миссис Стэнтон рассчитывала купить на деньги от продажи цыплят одиннадцать рождественских подарков, как и поступала каждый год. Поэтому она пришла в ярость и две ночи караулила похитителей, прячась в холодном сарае. Но злодеи так и не вернулись. Уилл подумал, что на месте лис он тоже держался бы от нее подальше. Его мать была женой ювелира, но кровь фермеров из Бакингемшира, текущая в ее жилах, давала о себе знать: иногда шутки с ней были плохи.

Толкая перед собой тележку, хитроумное домашнее изобретение с перекладиной, соединяющей деревянные ручки, Уилл и Джеймс прошли свой путь по извилистой, поросшей травой аллее, а затем по дороге, ведущей к ферме Доусонов. Они быстро миновали кладбище с огромными темными тисами, склонившимися над облупившейся стеной. Немного замедлили шаг на углу у церкви, около Рощи грачей. Высокие заросли конского каштана звенели от голосов птиц, а свитые из лесного мусора гнезда, хаотично разбросанные по деревьям, образовывали над рощицей нечто вроде купола. Это место было хорошо знакомо мальчикам.

— Послушай-ка грачей! Что-то их встревожило.

Резкое, неблагозвучное пение пернатого хора оглушало, и когда Уилл поднял голову вверх, то увидел небо, почерневшее от несметного числа птиц, круживших над верхушками деревьев. Они хлопали крыльями и метались взад-вперед. Эта галдящая стая будто повисла над рощей, слившись в одно огромное темное пятно.

— Неужели сова?

— Они ни на кого не охотятся. Пошли, Уилл, скоро стемнеет.

— Вот поэтому и странно, что грачи так суетятся. В это время суток они обычно устраиваются на ночлег.

Уилл с неохотой отвел взгляд от птиц и уже в следующую секунду вздрогнул и схватил брата за руку. Ему показалось, что в темном переулке, в стороне от дороги, на которой они стояли, кто-то движется. Переулок находился между Рощей грачей и кладбищем и вел к небольшой церквушке, а дальше к Темзе.

— Эй!

— Что случилось?

— Там кто-то есть. Или был, подглядывал за нами.

Джеймс вздохнул.

— Ну и что? Просто кто-то вышел прогуляться.

— Нет, что-то не так. — Уилл смотрел во все глаза, пытаясь обнаружить кого-то в переулке. — Это был очень странный человек, он согнулся в три погибели и крался за нами, а когда понял, что я вижу его, то сразу скрылся за деревьями. Удрал, как крыса.

Джеймс, толкая перед собой ручную тележку, быстро свернул с дороги, так что Уиллу пришлось бежать, чтобы догнать его.

— Значит, это просто бродяга, — сказал Джеймс. — Не знаю почему, но, кажется, все сегодня умом тронулись: Барб, кролики, грачи… А сейчас еще и ты — несешь всякую чепуху. Пойдем скорее за сеном. И вообще хорошо бы попить чаю.

Тележка, оставляя борозды на промерзшей земле, вкатилась во двор фермы Доусонов — довольно большой участок земли, с трех сторон окруженный постройками. Мальчики учуяли хорошо знакомый запах фермерского хозяйства. Должно быть, сегодня чистили хлев — старый Джордж, беззубый скотник, собирал в кучу навоз во дворе. Он помахал братьям рукой. Даже муха не пролетит мимо него незамеченной: он мог увидеть ястреба, парящего на расстоянии мили от фермы. В дверях амбара показался мистер Доусон.

— А! — воскликнул он. — Сено для фермы Стэнтонов? — Так он шутливо называл хозяйство их матери, потому что она держала кроликов и кур.

— Да, будьте добры, — ответил Джеймс.

— Сейчас-сейчас, — сказал мистер Доусон. И старый Джордж исчез в сарае. — Значит, все в порядке? — продолжал мистер Доусон. — Передайте вашей матушке, что завтра я возьму у нее десяток птиц. И четырех кроликов. Не смотри на меня так, малыш Уилли. Раз уж этим тварям не суждено повеселиться в Рождество, праздник будет у моего семейства, которое полакомится ими.

Мистер Доусон поднял глаза к небу, и Уилл обратил внимание на странный взгляд этого морщинистого, хмурого человека. Низко над землей нависали серые облака, а прямо над фермой медленно кружили два черных грача.

— От грачей сегодня столько шума, — произнес Джеймс, — а еще Уилл видел какого-то странного бродягу возле леса.

Мистер Доусон пристально посмотрел на Уилла:

— Что еще за бродяга?

— Просто какой-то сгорбленный старик. Но он убежал.

— Значит, Странник в пути, — тихо заговорил мистер Доусон, как будто сам с собой, — Ох, должно быть, это он.

— Неважная погода для прогулок, — бодро сказал Джеймс. Он кивком головы указал на северное небо над фермой. Тучи становились все темнее и сгущались. Они были похожи на зловещие серые холмы с желтыми прогалинами. Усилившийся ветер безжалостно трепал волосы; было слышно, как вдалеке трещат верхушки деревьев.

— Вот-вот пойдет снег, — предположил мистер Доусон.

— Ужасный день, — резко отозвался Уилл и тут же удивился своему настроению: ведь он так ждал этого снега. Но теперь мальчик испытывал лишь необъяснимое, нарастающее волнение. — Почему-то мурашки ползут по коже.

— Эта ночь будет скверной, — сказал мистер Доусон.

— А вот и Старый Джордж принес сено, — заметил Джеймс. — Пошли домой, Уилл.

— Ты можешь идти, — сказал фермер, — а ты, Уилл, подожди, я принесу кое-что из дома для твоей матери.

Но мистер Доусон не двинулся с места, пока Джеймс катил тележку от амбара; он стоял, засунув руки в карманы своей старой твидовой куртки, и глядел в темнеющее небо.

— Странник в пути, — повторил он, — эта ночь будет скверной, а завтрашнее утро и того хуже.

Он посмотрел на Уилла, и мальчик увидел в его карих глазах растущую тревогу. Никогда раньше Уилл не замечал, что глаза у мистера Доусона такие темные — очень необычные в стране голубоглазых англичан.

— У тебя скоро день рождения, — сказал фермер.

— Ну…

— У меня кое-что есть для тебя. — Доусон быстро оглядел двор и вытащил руку из кармана. То, что Уилл увидел, напоминало украшение, сделанное из черного металла: плоский полый круг, разделенный на четыре части двумя скрещенными полосками. Взяв подарок в руки, Уилл с любопытством разглядывал его. Вещица была размером с его ладонь, довольно тяжелая, грубо выкованная, очевидно, из железа, однако края ее не были острыми. Железо холодило руку мальчика.

— Что это? — спросил он.

— Пока важно одно: всегда держи этот круг при себе, — ответил мистер Доусон. — Пусть он постоянно будет с тобой, все время. Прямо сейчас положи его в карман. А потом надень на свой ремень и носи как пряжку.

Уилл положил стальной круг в карман.

— Большое спасибо, — произнес он с дрожью в голосе.

Встреча с мистером Доусоном, обычно очень приветливым человеком, не сделала этот день более спокойным. Фермер продолжал смотреть на Уилла тем же пристальным, тревожным взглядом, и мальчик почувствовал, как у него на затылке зашевелились волосы. Затем мистер Доусон улыбнулся, но улыбка это была вызвана вовсе не веселым настроением, а скорее опасениями.

— Храни эту вещь, Уилл. И чем меньше ты будешь о ней рассказывать, тем лучше. Она пригодится тебе, после того как пойдет снег, — сказал он оживленно. — А теперь пойдем, миссис Доусон приготовила для твоей мамы целую банку начинки для пирога.

Они направились к дому. Но вместо жены фермера в дверях их поджидала Мэгги Барнс, круглолицая, розовощекая доярка, которая всегда напоминала Уиллу яблоко. Широко улыбаясь, она держала в руках большой белый фаянсовый кувшин, перевязанный красной ленточкой.

— Спасибо, Мэгги, — поблагодарил фермер Доусон.

— Миссис велела принести это для малыша Уилла, — пояснила Мэгги, — а сама пошла в деревню, чтобы повидать священника. Как поживает твой старший брат, Уилл?

Она всегда задавала это вопрос, когда видела Уилла, проявляя так свой интерес к его старшему брату — Максу. В семье Стэнтонов частенько шутили над тем, что Мэгги Барнс с фермы Доусонов имела серьезные виды на Макса.

— Хорошо, спасибо, — вежливо ответил Уилл, — отрастил волосы, выглядит теперь как девчонка.

Мэгги ахнула.

— Ну и шуточки у тебя! — Она захихикала и помахала Уиллу рукой на прощание. В этот момент Уилл заметил, как ее пристальный взгляд скользнул поверх его головы. Обернувшись, он краем глаза успел уловить, что ворота фермы едва заметно качнулись, будто из них выскользнул тот, кто хотел поскорее скрыться из виду. Однако, приглядевшись, мальчик так никого и не увидел.

Джеймс ждал брата неподалеку, и мальчики вдвоем стали толкать перед собой тележку, на которой лежали две кипы сена, а между ними большой кувшин с начинкой для пирога. Фермер стоял в дверях дома, и Уилл спиной чувствовал, что он наблюдает за ними. Мальчик, ощущая странное волнение, поднял глаза на огромные сгустившиеся тучи, затем невольно опустил руку в карман и сжал странный железный круг. «…После того как пойдет снег». Небо выглядело так, будто вот-вот обрушится на землю. Уилл не понимал, что происходит.

Один из фермерских псов понесся навстречу мальчикам, виляя хвостом, но внезапно остановился и настороженно посмотрел на них.

— Эй, Рэйс! — позвал Уилл.

Пес опустил хвост и зарычал, оскалив зубы.

— Джеймс! — встревожено произнес Уилл.

— Да не укусит он тебя, чего ты боишься?

Они свернули на дорогу.

— Я не боюсь. Просто что-то не так, понимаешь? Происходит что-то странное. Рэйс, Челси — все животные пугаются меня.

Уилл был встревожен не на шутку. Гвалт, доносившийся из гнездовья грачей, становился все громче, хотя уже надвигались сумерки. Мальчики видели над верхушками деревьев скопление черных птиц, еще более взбудораженных, чем раньше; они метались, шумно хлопая крыльями.

Как будто в подтверждение безотчетной тревоги Уилла в переулке за церковным кладбищем показалась фигура незнакомца. Он шел шаркающей походкой, был одет в лохмотья и больше походил на тюк старой одежды, чем на человека. При виде его мальчики замедлили шаг и непроизвольно прижались друг к другу. Странный незнакомец повернул косматую голову и посмотрел на них.

Затем неожиданно, как в чудовищном сне, вместе с завывающим порывом ветра с неба обрушилась черная тень, и два огромных грача налетели на бродягу. Он с криком отшатнулся, вскинул руки, пытаясь защитить лицо, а птицы захлопали огромными крыльями и, пролетев мимо мальчиков, взмыли в небо.

Уилл и Джеймс застыли на месте, вытаращив глаза и прижавшись к охапке сена. Незнакомец съежился и попятился назад к воротам кладбища.

«Кааааааааааак… каааааааак…»! Бешеная стая над лесом издавала невообразимый гвалт, а затем еще три кружащихся черных силуэта бросились вниз, как и первые два, вновь неистово атаковали бродягу и взмыли вверх. На этот раз он взревел от ужаса, обхватил руками опущенную вниз голову и, спотыкаясь, побежал по дороге. Тяжело дыша, незнакомец пробежал мимо мальчиков, миновал ворота фермы Доусонов и понесся по направлению к деревне. Братья успели заметить сальные седые волосы, торчащие из-под старой грязной шапки, рваное коричневое пальто, перевязанное веревкой, поношенные ботинки, один — с оторванной подошвой, из-за чего бродяга отбрасывал ногу в сторону и немного прихрамывал. Но они не разглядели его лица.

Высоко над головами мальчиков грачи перестали неистово кружиться и медленно начали двигаться по кругу, а затем один за другим опустились на деревья. Они все еще громко галдели, но, хотя каркающий переполох продолжался, это больше не казалось сумасшествием. Очнувшись от оцепенения, Уилл смог наконец подвигать головой и почувствовал, что какой-то предмет щекочет его щеку. Протянув руку, он наткнулся на длинное черное перо, лежавшее у него на плече. Он засунул его в карман куртки. Движения мальчика были замедленными, как у человека, еще не совсем отошедшего ото сна.

Братья катили нагруженную тележку вниз по дороге к своему дому, и карканье у них за спиной превращалось в зловещее журчание, подобное тому, которое доносится весной со стороны разлившейся Темзы.

Наконец Джеймс заговорил:

— Обычно грачи так себя не ведут. Они не нападают на людей. И тем более не спускаются так низко. Никогда.

— Точно, — согласился Уилл.

Он по-прежнему двигался словно в полусне, чувствуя лишь любопытство, которое с каждой минутой все сильнее и сильнее завладевало им. Посреди неутихающего птичьего гомона он вдруг испытал незнакомое и очень сильное чувство. Никогда прежде с ним не происходило ничего подобного: как будто кто-то отчаянно пытался передать ему важное сообщение, но безуспешно, потому что Уилл не в силах был понять его. Это послание казалось чем-то вроде безмолвного крика. Но мальчик не мог разгадать эту загадку, потому что не знал, как это сделать.

— Такое чувство, как будто на радиостанции нет радиоприемника, — произнес он вслух.

— Что? — переспросил Джеймс, хотя на самом деле вовсе не собирался слушать Уилла. — Странная штука, — продолжал он, — я думаю, что бродяга пытался поймать грача. Вот птицы и взбесились. Готов поспорить, что он сунет свой нос и к курам, и к кроликам. Странно, что у него нет ружья. Надо сказать маме, чтобы она оставила собак на ночь в сарае.

Всю дорогу домой он болтал без умолку и замолчал только после того, как они разгрузили тележку. К этому времени Уилл сделал открытие, которое поразило его: дикая, свирепая атака грачей полностью стерлась из памяти Джеймса, как будто волна отхлынула от берега. Прошло еще очень мало времени, а он уже напрочь забыл об этом происшествии.

Какая-то неведомая сила позаботилась о том, чтобы в сознании Джеймса не осталось и следа событий этого вечера. И Уилл понял, что об этом случае никто не должен знать, поэтому и сам воздержался от рассказов.

— Вот, отдай начинку маме, — сказал Джеймс, — и пойдем в дом, пока совсем не замерзли. Ветер усиливается, хорошо, что мы поторопились.

— Да уж, — ответил Уилл. Он действительно промерз до костей, но поднявшийся ветер был тут ни при чем. Мальчик опустил руку в карман и крепко сжал пальцами железный круг. На этот раз металл был теплым на ощупь.

Серый сумеречный мир уже почти погрузился в темноту, когда мальчики вошли в кухню. За окном в пятне желтого света стоял маленький, изрядно побитый фургон их отца. В кухне было еще более шумно и жарко, чем прежде. Гвен накрывала на стол, осторожно лавируя между мистером Стэнтоном и близнецами Полом и Робином, которые озабоченно склонились над каким-то сложным механизмом, пытаясь, вероятно, его починить. Мэри стояла у включенного на полную громкость радиоприемника, из которого раздавалась музыка. Когда Уилл приблизился к приемнику, начались помехи и он так громко затрещал, что все стали морщиться и недовольно хмыкать.

— Да выключите же его наконец! — отчаянно закричала миссис Стэнтон, стоявшая у раковины. Мэри обиженно надула губы и выключила заглушенную треском музыку, но даже после этого тише стало не намного: если хотя бы половина семейства находилась дома, такой гвалт был в порядке вещей. Когда все уселись за низкий деревянный стол, голоса и смех наполнили кухню — вытянутое помещение с каменным полом. Две уэльские овчарки, Раг и Ки, полусонные лежали в дальнем углу комнаты у камина. Сегодня Уилл старался держаться от них подальше: он не вынесет, если собственные собаки будут рычать на него. Все принялись за «чай» — если миссис Стэнтон удавалось приготовить еду до пяти часов вечера, такой прием пищи называли чаем, если приходилось сесть за стол позже, то — ужином. Тарелка Уилла, как всегда, была полна еды, и он без промедления отправлял ее в рот, таким образом избегая необходимости участвовать в общем разговоре. Но, увы, трудно было оставаться в стороне от дружелюбной болтовни Стэнтонов, особенно если ты самый младший в семье.

Его мать спросила, махнув ему рукой с другого конца стола:

— Что будем завтра на чай, Уилл?

Он ответил с полным ртом:

— Печенку и бекон, пожалуйста.

Джеймс издал громкий стон.

— Заткнись, — сказала шестнадцатилетняя Барбара, их старшая сестра. — Это его день рождения, и он имеет право выбирать.

— Но печенка… — простонал Джеймс.

— Так тебе и надо, — злорадно произнес Робин, — на твой день рождения, если я правильно помню, нам всем пришлось есть отвратительную запеканку из цветной капусты.

— Между прочим, ее готовила я, — напомнила Гвен, — и она не была отвратительной.

— Не обижайся, — мягко ответил Робин, — просто я терпеть не могу цветную капусту. В любом случае, ты поняла, что я хотел сказать.

— Я-то поняла. Но не уверена, понял ли Джеймс.

Робин, крупный, с низким голосом, был более мускулистым из близнецов, и шутки с ним были плохи. Поэтому Джеймс поспешно ответил:

— Все нормально.

— Завтра двойной праздник, Уилл, — сказал мистер Стэнтон, сидевший во главе стола. — Мы все будем участвовать в особой церемонии. Это семейная традиция.

Отец с любовью посмотрел на младшего сына, на его круглом лице появилась улыбка.

Мэри фыркнула:

— В мой одиннадцатый день рождения меня отшлепали и отправили спать.

— Боже мой, — сказала мама, — ну ты и фантазерка. Это же надо, все представить в таком свете. На самом деле тебя один раз шлепнули по попе и, насколько я помню, вполне заслуженно.

— Но у меня был день рождения, — возразила Мэри, откидывая назад длинные волосы, собранные в хвост. — И я этого никогда не забуду.

— Со временем забудешь, — дружелюбно пообещал Робин, — прошло всего-то три года.

— И вообще в одиннадцать ты была еще совсем ребенком, — задумчиво сказала миссис Стэнтон.

— Ха, — воскликнула Мэри, — а Уилл, видимо, нет?

В ту же секунду все взглянули на Уилла. Он смущенно осмотрел лица сидевших вокруг него родных и, насупившись, опустил взгляд в тарелку, предоставив семейству Стэнтонов разглядывать густые каштановые волосы у него на макушке. Ощущая неловкость, Уилл, кроме того, чувствовал некую опасность. Ему казалось, что когда много людей одновременно думают о нем, кто-то, враждебно настроенный по отношению к нему, мог услышать их мысли и навредить ему…

— Уилл — очень взрослый для одиннадцатилетнего мальчика, — солидно проговорила Гвен.

— У него как будто вообще нет возраста, — поддержал ее Робин.

Слова брата и сестры прозвучали серьезно и отстраненно, как если бы они обсуждали малознакомого человека.

— Ну хватит уже, прекратите, — неожиданно сказал Пол. Он был более рассудительным из близнецов, этаким семейным гением, а возможно, Пол и вправду был талантлив: он прекрасно играл на флейте и уделял много внимания младшим. — Ты кого-нибудь пригласил завтра на чай, Уилл?

— Нет. Ангус Макдоналдс уехал на Рождество в Шотландию, а Майк гостит у своей бабушки в Саутхоле. Ну, это ничего.

Вдруг за задней дверью дома началось какое-то движение, послышался звук быстрых шагов, и поток холодного воздуха с шумом ворвался в кухню. В дверном проеме показалась голова Макса, его светлые волосы были мокрыми от таявшего на них снега.

— Прости, мам, я опоздал, пришлось добираться пешком от Общинных земель. Что творится снаружи! Там настоящая пурга! — он оглядел озадаченные лица и усмехнулся. — Разве вы не знаете, что идет снег?

На секунду забыв обо всем на свете, Уилл радостно вскрикнул и кинулся к двери вместе с Джеймсом.

— Настоящий снег? Сильный?

— Точно, — ответил Макс и, снимая свой шарф, обдал мальчиков каплями холодной воды. Он был старшим братом, если не считать Стефана, который служил на флоте и приезжал домой очень редко.

— Смотрите, — Макс со скрежетом открыл дверь на улицу, и порыв ветра снова ворвался внутрь; снаружи Уилл увидел сверкающую дымку больших снежных хлопьев — ни деревьев, ни кустов не было видно, ничего, кроме кружащегося снега. Из кухни донесся хор возмущенных голосов:

— Закрой дверь!

— Это твой праздник, Уилл, — сказал отец, — как раз вовремя.

Намного позже, отправившись спать, Уилл раздвинул занавески в спальне и прижался к холодному оконному стеклу. Он смотрел на снег, который падал и падал… Слой снега толщиной в несколько сантиметров уже лежал снаружи на подоконнике, и мальчик мог видеть, как ветер, ударяющий в стекло, приносит все новые и новые хлопья снега. Он также слышал завывание ветра над крышей дома, прямо над своей комнатой. Уилл спал в мансарде с наклонной крышей, на самом верху старого дома. Он переехал сюда всего несколько месяцев назад, когда Стефан, бывший хозяин этой комнаты, вернулся на свой корабль после отпуска. До этого Уилл жил вместе с Джеймсом, как, впрочем, и все дети в их семье делили комнаты с другими. «Но в моей мансарде должен кто-то жить», — сказал старший брат, зная, как Уилл любит эту комнату.

На книжном шкафу в углу комнаты сейчас стоял портрет лейтенанта военно-морского флота Великобритании Стефана Стэнтона, выглядевшего довольно неуклюже в своей форме, а также резной деревянный ящик с драконом на крышке, где хранились письма, которые Стефан присылал Уиллу из самых удаленных уголков мира. Этот ящик был чем-то вроде личного тайника.

Хлопья снега сыпались на оконное стекло с таким звуком, как будто кто-то проводил по нему щеткой. Вскоре Уилл заметил, что ветер завывает над крышей еще громче, чем раньше; все предвещало надвигающуюся метель. Мальчик вспомнил о бродяге и подумал, где он нашел себе приют в такую-то непогоду. «Странник в пути… Эта ночь будет скверной…» Уилл взял свою куртку, достал из кармана странное металлическое украшение и провел пальцами по его поверхности, вверх и вниз по внутреннему перекрестью, которое делило круг на четыре части. Поверхность металла явно не была обработана, но казалась абсолютно гладкой. Это напомнило Уиллу одно место на полу кухни, где неровная поверхность камня была идеально отполирована ступнями нескольких поколений, потому что именно в этом месте каждый вошедший в кухню поворачивал за угол.

Металл украшения был насыщенного черного цвета, матовый, без единого пятнышка ржавчины. И сейчас он снова стал очень холодным на ощупь. Таким холодным, что Уилл вздрогнул, когда дотронулся до него — его пальцы онемели. Мальчик поспешил положить круг обратно в карман. Затем вытащил ремень из брюк, как обычно, небрежно швырнул его на спинку стула, снова достал круг и продел в него ремень, так что получилась еще одна пряжка, — в общем, сделал все так, как велел ему мистер Доусон. Ветер свистел в щелях оконных рам. Уилл вдел ремень в брюки и повесил их на стул.

И вдруг без видимых на то причин его охватил страх.

Первая волна ужаса захлестнула мальчика, когда он шел через комнату к своей кровати. Он остановился, как вкопанный, посреди комнаты, вой ветра снаружи почти оглушил его. Снег безжалостно стегал оконное стекло. Уилл вдруг почувствовал, что сильно замерз, его буквально пробирала дрожь. Он был так напуган, что не мог пошевелить даже пальцем. Перед глазами, как вспышки, мелькали мрачные картины: низкое небо над рощей, суматошные стаи грачей — огромные черные птицы, описывающие круги над его головой. Затем эти картины исчезли, и мальчик увидел лицо бродяги, искаженное ужасом, услышал вопли убегающего старика. На секунду Уиллу показалось, будто он смотрит в огромную черную яму. Затем громкие стоны ветра утихли, и страх отпустил его.

Мальчик стоял, дрожа, пугливо озираясь вокруг. В комнате было все как обычно. Уилл подумал, что все это ему привиделось. Разумнее успокоиться и просто пойти спать. Он скинул одежду, забрался в кровать и, пытаясь успокоиться, лежал, глядя вверх на маленькое окно наклонной крыши, которое было полностью засыпано снегом.

Уилл потушил ночник — мрак поглотил комнату. Даже когда глаза привыкли к темноте, он не мог различить ни одного предмета. Мальчик повернулся на бок, подтянул одеяло к подбородку, постарался думать о том, что завтра день его рождения, но легче ему так и не стало. Нехорошо все это. Что-то идет не так.

Уилл взволнованно ворочался в кровати. Никогда прежде он не испытывал подобного чувства, которое становилось сильнее с каждой минутой. Что-то тяжелое опускалось на него, словно хотело расплющить; что-то жуткое стремилось подчинить его себе, превратить в то, чем он не хотел быть. «Да, именно так, — подумал он, — превратить меня в кого-то другого. Но это глупо. Кому это нужно? И кого из меня хотят сделать?» Раздался скрип за полуоткрытой дверью, и мальчик тут же подскочил на кровати. Скрип послышался снова, и Уилл понял, что это: скрипела одна из половиц, которая частенько «разговаривала» сама с собой по ночам. Этот звук стал уже таким знакомым, что обычно Уилл просто не замечал его.

Но сейчас мальчик лежал, напряженно прислушиваясь. Вдруг скрип донесся издалека, из другой мансарды, и он снова рванулся, вздрогнув так, что одеяло накрыло его с головой. Он опять вспомнил сегодняшний день, хотя, в общем, вспоминать было особенно нечего. Мальчик старался думать о встрече с бродягой как о чем-то незначительном: он всего лишь столкнулся с обычным человеком в грязном пальто и рваных ботинках. Но опять перед его глазами мелькнула картина яростной атаки грачей. «Странник в пути…» И снова скрип, на этот раз где-то на потолке, прямо над его головой; и ветер завыл еще громче и протяжнее. Уилл резко сел на кровати и включил ночник.

Ничего подозрительного и пугающего — все как всегда. Он снова лег, испытывая стыд и чувствуя себя глупцом. «Испугался темноты, — подумал он. — Вот смех-то, совсем как маленький. Стефан никогда бы не испугался темноты, тем более здесь, наверху. Посмотри: вот книжный шкаф, стол, два стула, подоконник, вот шесть маленьких макетов парусников свисают с потолка, а их тени плавно движутся по стене. Нет причин для тревоги. Пора спать».

Он снова выключил свет, и сразу страх вновь набросился на него, как дикий зверь, выжидавший удобный случай для нападения. Уилл лежал в кровати испуганный, дрожащий, и никак не мог унять эту дрожь, он был не в силах даже шевельнуться, чувствуя, что сходит с ума. Снаружи завывал ветер, потом стихал, потом неожиданно снова начинал протяжно выть. Со стороны окна в потолке мансарды вдруг послышался приглушенный, царапающий звук, который вскоре перешел в скрежет. В следующий момент Уиллу показалось, что самый дикий ночной кошмар стал вдруг реальностью: прямо над его головой раздался жуткий треск, где-то совсем близко громко завыл ветер, и в комнату хлынул поток холодного воздуха. Ощущение ужаса захватило его с такой силой, что заставило сжаться в комок.

Уилл пронзительно закричал. Сам он узнал об этом позже; страх был настолько сильным, что он не слышал даже собственного голоса. На какое-то время он провалился в темноту и лежал почти без сознания, словно пребывая вне мира, в жутком черном пространстве. Затем послышались быстрые шаги; кто-то поднялся по лестнице к двери его комнаты, чей-то голос заботливо окликнул его. И, наконец, в комнате зажегся свет, который сразу вернул Уилла к действительности.

Это был голос Пола:

— Уилл? Что случилось? С тобой все в порядке?

Уилл медленно открыл глаза. Он понял, что лежит, съежившись, плотно прижав колени к подбородку. Затем увидел Пола, с беспокойством смотревшего на него поверх очков в темной оправе. Уилл только кивнул, поскольку до сих пор был не в силах говорить. Пол посмотрел вверх, и Уилл, следуя за его взглядом, увидел, что окно в потолке распахнуто… Сквозь проем просматривался черный квадрат пустого ночного неба, а вместе с порывами ветра в комнату проникал резкий зимний холод.

— Задвижка сломалась, — спокойно сказал Пол, — думаю, снег был слишком тяжелым. Но и сама задвижка, наверное, очень старая, металл весь проржавел. Я найду проволоку и починю ее. Тебя ведь это разбудило? Господи, какой ужас! Если бы такое случилось со мной, я от страха залез бы под кровать.

Уилл смотрел на брата с молчаливой благодарностью и даже попытался улыбнуться. Каждое слово, произнесенное низким, спокойным голосом Пола, возвращало мальчика к реальности. Он сел на кровати и откинул одеяло.

— У папы, наверное, есть проволока в другой мансарде, — сказал Пол, — но сначала давай уберем снег, пока он не растаял. Смотри, снега на полу явно стало больше. Готов поспорить, не в каждом доме можно увидеть, как снег падает прямо на ковер.

Он был прав: хлопья снега, кружась, пролетали через черный квадрат в потолке и рассеивались по комнате. Братья старательно собрали снег с ковра на старый журнал, и Уилл поспешно спустился вниз, чтобы выбросить бесформенный белый комок в ванну. Пол тем временем закрепил проволокой раму.

— Вот так-то лучше, — довольно произнес он.

Уилл промолчал и даже не взглянул на Пола, но старший брат и без того прекрасно понимал его чувства.

— Знаешь что, Уилл, — начал Пол, — здесь очень холодно. Почему бы тебе не спуститься в мою комнату и не поспать там? А я разбужу тебя, когда соберусь ложиться, или, скажем, переночую здесь, если ты сможешь смириться с храпом Робина. Договорились?

— Хорошо, — слегка охрипшим голосом сказал Уилл, — спасибо.

Он собрал раскиданную по комнате одежду, взял ремень, на котором красовалась новая пряжка, и, зажав все под мышкой, направился к выходу, но у двери остановился и оглянулся. Сейчас в комнате не было ничего необычного, кроме мокрого пятна на ковре в том месте, где лежала кучка снега. Но мальчика все же знобило, и гораздо сильнее, чем от морозного воздуха, а тошнотворное, опустошающее чувство страха все еще сидело в его груди. Если бы это был всего лишь страх темноты, он ни за что на свете не стал бы искать убежище в комнате Пола. Но Уилл знал наверняка, что не сможет остаться один в своей комнате: пока они убирали с ковра кучку снега, он увидел то, чего не заметил Пол. Невозможно было даже представить себе, что посреди протяжных завываний снежной бури какое-либо живое существо могло произвести тот приглушенный звук удара о стекло, который Уилл услышал за секунду до того, как упала рама. И тем не менее в кучке снега мальчик обнаружил свежее черное перо, выпавшее из крыла грача.

Он снова услышал голос фермера: «Эта ночь будет скверной. А завтрашнее утро и того хуже».

ДEHb ЗИМНЕГО СОЛНЦЕСТОЯНИЯ

Его разбудили звуки музыки. Мелодичный и живой напев словно манил за собой, звал куда-то. Похожий на перезвон колокольчиков мотив пронизывал золотой нитью радости великолепное исполнение. Тонкое очарование фантазий мальчика было воплощено в музыке, и, проснувшись под эти звуки, он улыбнулся и ощутил настоящее счастье. Но в момент его пробуждения музыка начала стихать, все еще зовя за собой. Когда же Уилл открыл глаза, она и вовсе исчезла.

В его голове продолжал звучать, словно эхо, пульсирующий мотив, но и он очень быстро стих. Мальчик порывисто сел на кровати и вытянул перед собой руки, как будто стараясь удержать мелодию, вернуть ее обратно.

В комнате стояла тишина, не было слышно никакой музыки, и все же Уилл был уверен, что манящий напев — не сон.

Уилл все еще находился в комнате близнецов. Он слышал медленное и глубокое дыхание Робина, доносившееся с соседней кровати. Холодный свет проникал в комнату, огибая края занавесок, однако снаружи не было слышно ни звука — стояло раннее утро. Уилл надел свою помятую одежду, в которой ходил и вчера, и выскользнул из комнаты. Он пересек лестничную площадку, подошел к окну, расположенному в самом центре дома, и посмотрел вниз.

В тот же миг он увидел замечательную картину: хорошо знакомый ему мир в незнакомом свете — все вокруг искрилось белизной. Крыши служебных построек напоминали холмы из-за лежавших на них массивных сугробов, а еще дальше все поля и изгороди слились в одно огромное плоское пространство, белое до самого горизонта. Счастливый Уилл глубоко втянул в себя воздух, испытывая тихое ликование. Затем едва различимо снова послышалась музыка, тот же самый мотив. Мальчик напрасно прохаживался энергичной походкой, будто стараясь отыскать мелодию.

— Ну где же ты?

Музыка затихла. И когда Уилл снова посмотрел в окно, то увидел, что чудесный мир исчез вместе с ней. В одно мгновение картина переменилась. Все по-прежнему было укрыто снегом, как и минуту назад, но не было сугробов на крыше, лужаек и полей. Уилла окружал лишь заснеженный лес, состоящий из массивных деревьев, крепких, как башни, и древних, как горы. Они были покрыты толстым слоем снега, который лежал нетронутым на каждой даже самой тоненькой веточке. Деревья росли очень близко к дому, и Уилл смотрел вперед сквозь верхушки ближайших деревьев; он мог бы вытянуть руку и потрясти их ветви, если бы только осмелился открыть окно. Единственное открытое пространство в этом мире снежно-белых ветвей виднелось далеко на юге, где протекала Темза; Уилл мог видеть излучину реки, напоминавшую одинокую застывшую волну в этом белом океане лесов. Из-за этого причудливого изгиба река казалась гораздо более широкой, чем была на самом деле.

Уилл, завороженный, все смотрел и смотрел, а когда наконец очнулся, то заметил, что сжимает рукой гладкий железный круг на своем ремне. Металл был очень теплым на ощупь.

Он вернулся в спальню.

— Робин, — позвал он громко, — просыпайся.

Но Робин продолжал медленно и размеренно дышать и не шевелился.

Уилл подбежал к следующей двери, ведущей в маленькую хорошо знакомую комнатку, которую они раньше делили с Джеймсом, и, войдя внутрь, сильно тряхнул Джеймса за плечо. Но даже после такой встряски Джеймс лежал неподвижно и, видимо, очень глубоко спал.

Уилл снова вышел на лестничную клетку, глубоко вдохнул и закричал во всю мощь:

— Просыпайтесь, просыпайтесь все!

Он ожидал услышать в ответ какие-нибудь звуки, но их не последовало.

Воцарилась абсолютная тишина, такая же глубокая и бесконечная, как укрывший землю снег; дом и все его обитатели глубоко спали, и их ничем нельзя было потревожить.

Уилл спустился вниз, чтобы надеть ботинки и старый овчинный тулуп, который, до того как перейти к нему, принадлежал двум или трем его старшим братьям по очереди. Затем он вышел на улицу через заднюю дверь, тихонько закрыл ее за собой и остановился, глядя перед собой сквозь поднимавшийся клубами белый пар своего дыхания.

Незнакомый белый мир простерся перед ним, скованный тишиной. Птицы не пели. Садов здесь, в этом лесном царстве, больше не было. Не было ни служебных построек, ни старых, облупленных стен. Только вокруг дома тянулся расчищенный участок, снег на котором был утоптан, а за ним начинались деревья и виднелась узкая дорожка, уходящая прочь от дома. Уилл вышел на тропинку медленно, ступая очень осторожно, чтобы снег не забился в ботинки. По мере того как мальчик удалялся от дома, он чувствовал себя все более одиноким, но тем не менее заставлял себя идти дальше, не оглядываясь. Он знал: если посмотрит назад, то обнаружит, что дом исчез.

Уилл принимал все происходящее без лишних размышлений и вопросов, как будто все это было сном. Но что-то подсказывало ему, что он не спит. Сегодня, в день зимнего солнцестояния, его сознание было абсолютно ясным.

Этот день ожидал пробуждения Уилла не только с момента появления мальчика на свет, но — как Уилл начал теперь осознавать — и в течение долгих веков до его рождения…

Уилл свернул с белой извилистой тропинки и вышел на дорогу, как будто выстланную снегом и огражденную огромными деревьями. Он посмотрел вверх и сквозь ветви высоко в утреннем небе увидел медленные взмахи крыльев одинокого грача.

Он шел вверх по узкой дороге, известной как проезд Охотничьей лощины. Он ходил по ней почти ежедневно, но сейчас дорога выглядела совершенно иначе. Она напоминала лесную тропу, и огромные деревья нависали над ней с обеих сторон, согнувшись под тяжестью снега. Уилл настороженно продвигался сквозь тишину, пока внезапно не услышал слабый шум где-то впереди.

Мальчик замер. Звук раздался снова, хотя массивные деревья приглушали его: ритмичный, резкий, как звук молотка, ударяющего по металлу. То и дело по лесу разносились короткие, неравномерные очереди, как будто кто-то забивал гвозди. Пока Уилл стоял и прислушивался, мир вокруг него становился ярче: лес казался менее глухим, снег искрился, а когда мальчик взглянул вверх, то увидел над проездом Охотничьей лощины чистое голубое небо. Он понял, что солнце в конце концов поднялось из-за низкой гряды серых облаков, и пошел на звук ударов, пробираясь по сугробам. Вскоре он вышел на расчищенный участок земли. Деревни Охотничья лощина на этом месте больше не было. Чувства мальчика обострились под наплывом непривычных звуков, образов и запахов. Он заметил две или три низкие каменные постройки, присыпанные слоем снега, увидел поднимающийся вверх голубой древесный дым и вдохнул его запах. Одновременно Уилл ощутил сладкий аромат только что испеченного хлеба и понял, что голоден. Когда он подошел ближе, то увидел, что одна из построек имела только три стены и своим входом была обращена к дорожке, а внутри нее горел желтый огонь, напоминающий захваченное в плен солнце. Фонтан из искр возносился вверх и в стороны от наковальни, у которой мужчина орудовал молотом. Рядом с наковальней стояла высокая черная лошадь, очень красивая и блестящая. Уилл никогда раньше не видел такой ослепительно черной, словно полночь, лошади без единого светлого пятнышка.

Животное подняло морду и посмотрело прямо на мальчика, затем стукнуло копытом и издало тихое ржание. Кузнец что-то произнес, и через секунду из-за крупа лошади появилась еще одна фигура. Дыхание Уилла участилось при виде этого человека, он почувствовал, как его горло непроизвольно сжалось, но не мог понять, почему.

Высокий незнакомец был одет в плащ, мягкими складками спадавший вниз, словно мантия. Длинные волосы ложились на плечи, отливая необычным красноватым оттенком. Он похлопал лошадь по шее, что-то прошептал ей на ухо, затем обернулся и увидел Уилла. Его руки резко опустились вниз, он шагнул вперед и остановился в напряженном ожидании.

Утро слегка потускнело: новая гряда серых облаков заслонила солнце, и тут же небо и снег потеряли свою яркость.

Уилл пересек заснеженную дорогу, засунув руки глубоко в карманы. Он не смотрел на высокую фигуру в плаще, стоявшую лицом к нему, а упорно разглядывал другого человека — кузнеца, снова склонившегося над наковальней. Уилл узнал его: это был Джон Смит, сын Старого Джорджа с фермы Доусонов.

— Доброе утро, Джон, — поздоровался он.

Широкоплечий кузнец в кожаном фартуке поднял глаза на мальчика, слегка нахмурился, но затем приветливо кивнул.

— А, Уилл. Раненько ты вышел из дома.

— У меня сегодня день рождения, — поделился Уилл.

— Твой день рождения совпадает с зимним солнцестоянием, — проговорил незнакомец в плаще. — Это очень хорошо. И тебе исполняется одиннадцать лет.

Это прозвучало как утверждение, а вовсе не как вопрос. Уилл внимательно посмотрел на странного человека. Ярко-голубые глаза незнакомца красиво сочетались с его рыжими волосами, говорил он со странным акцентом, совершенно не характерным для юго-востока.

— Да, точно, — ответил Уилл.

Из ближайшего дома вышла женщина с корзинкой, наполненной буханками хлеба, и его аромат, который недавно так раздразнил Уилла, распространился вокруг. Мальчик носом втянул в себя запах, он вновь вспомнил, что сегодня он еще не завтракал. Рыжеволосый мужчина взял из корзинки буханку, разломил ее и протянул половину Уиллу.

— Возьми. Ты голоден. Встречай день своего рождения вместе со мной, юный Уилл.

Мужчина откусил хлеб, и Уилл услышал, как соблазнительно захрустела корочка.

Уилл потянулся было за хлебом, но в этот момент кузнец выхватил из огня горячую подкову и молниеносным движением прижал ее к копыту лошади, зажатому у него между коленями. Мгновенно разнесся запах гари, заглушивший аромат свежего хлеба. Затем кузнец снова поместил подкову в огонь и уставился на копыто. Черная лошадь стояла не шелохнувшись. Уилл отступил назад, опустив свою руку.

— Нет, спасибо, — сказал мальчик.

Незнакомец пожал плечами, вгрызаясь в хлеб, как голодный волк, а женщина, укутанная платком, так что не было видно даже ее лица, ушла, унося с собой корзинку. Джон Смит вытащил подкову из огня и опустил ее в ведро с водой, откуда тут же раздалось шипение и повалил пар.

— Быстрее, быстрее, — нетерпеливо сказал незнакомец, поднимая голову. — Дни становятся длиннее. Долго еще?

— Металл нельзя торопить, — ответил кузнец, но теперь его удары молотом по подкове стали быстрыми и четкими.

— Готово! — сказал он наконец, подравнивая копыто ножом.

Рыжеволосый человек провел лошадь по кругу, подтянул подпругу и быстрым, кошачьим прыжком вскочил в седло. Он сидел очень высоко, фалды его темной мантии ниспадали по бокам черной лошади; его фигура напоминала статую, высеченную из самой темной ночи. Голубые глаза всадника властно смотрели вниз, на Уилла.

— Забирайся на лошадь, мальчик. Я отвезу тебя туда, где ты хочешь оказаться. По такому снегу туда можно добраться только на лошади.

— Нет, спасибо, — сказал Уилл. — Мне нужно найди Странника.

Мальчик и сам удивился, услышав собственные слова. «Так вот в чем дело», — подумал он.

— Но сейчас Странник в пути, — ответил незнакомец, одним быстрым движением развернув лошадь, нагнулся в седле и попытался схватить руку мальчика. Несмотря на то что Уилл изо всех сил старался увернуться, всаднику с легкостью удалось бы схватить его, но кузнец, стоявший у входа в кузницу, ринулся вперед и оттащил мальчика в сторону. Несмотря но то, что он был очень крупным человеком, двигался он тем не менее поразительно быстро.

Жеребец цвета ночи встал на дыбы и чуть было не сбросил всадника в плаще на землю. Тот гневно закричал, потом вернулся в нормальное положение и сидел, глядя вниз с холодным спокойствием, которое было, однако, страшнее ярости.

— Ты поступил очень глупо, мой друг кузнец, — сказал он мягко. — Мы этого не забудем.

Затем он развернул жеребца и поехал в том направлении, откуда пришел Уилл. Снег поскрипывал под копытами его крупной лошади.

Джон Смит сплюнул, усмехнулся и начал развешивать свои инструменты по местам.

— Спасибо, — поблагодарил его Уилл, — я надеюсь… — Он замолчал.

— Они ничего со мной не сделают, — сказал кузнец. — Я не из той породы. Кроме того, в настоящее время я принадлежу дороге, а мой труд принадлежит всем, кто едет по дороге. Их сила не может причинить вреда никому на этой дороге, идущей через Охотничью лощину. Помни об этом, тебе самому это может пригодиться.

Состояние нереальности улетучилось, и Уилл почувствовал, что его мысли начали оживать.

— Джон, — сказал он, — я знаю одно: я должен найти Странника. Но я не знаю зачем. Может, ты мне скажешь?

Кузнец повернулся к Уиллу и впервые посмотрел ему прямо в глаза. На его обветренном лице появилось сострадание.

— Не может быть, юный Уилл, неужели ты только что пробудился? Ты должен выяснить все сам. Тебе многое предстоит узнать в твой первый день.

— Первый день? — переспросил Уилл.

— Поешь, — сказал кузнец, — сейчас это не опасно, ведь ты не собираешься преломить хлеб с Всадником. Надо же, как быстро ты распознал в этом угрозу. И ты смог понять, что еще большей опасностью было уехать вместе с ним. Прислушивайся сегодня к себе, мальчик, просто прислушивайся к себе. — Он позвал: — Марта!

Снова появилась женщина с корзинкой. На этот раз она откинула платок и улыбнулась Уиллу; он увидел ее голубые глаза, почти как у Всадника, только они светились теплом. С благодарностью он стал жевать теплый хлеб с хрустящей корочкой, который на этот раз был намазан медом. Затем со стороны дороги послышался приглушенный звук шагов, и мальчик в тревоге обернулся.

Белая лошадь без всадника и сбруи двигалась рысью по направлению к ним. Она была словно негативное изображение черного жеребца Всадника — высокая, ослепительно белая, без единого пятна. Солнце выглянуло из-за облаков, и снег вновь заискрился; на фоне этой сияющей белизны блестящая короткая шерсть лошади и ее длинная грива, ниспадавшая на изогнутую шею, казалось, отливали золотом. Лошадь остановилась рядом с Уиллом, втянула носом воздух и коснулась мордой плеча мальчика, как будто приветствуя его, затем встряхнула своей большой белой головой, и в холодном воздухе вокруг нее тут же образовалось облако пара. Уилл протянул руку и осторожно положил ее на шею лошади.

— Ты пришел вовремя, — сказал кузнец, — огонь хорошо разгорелся.

Он зашел в кузницу и раздул кузнечные мехи, так что огонь взвился. Затем снял подкову со стены, скрытой в тени, и сунул ее в жар.

— Смотри хорошенько, — продолжал он, изучая лицо Уилла. — Ты еще никогда не видел такой лошади. Но ты видишь ее не в последний раз.

— Она очень красивая, — произнес Уилл, и лошадь снова ласково уткнулась ему в плечо.

— Забирайся на нее, — велел кузнец.

Уилл засмеялся. Было очевидно, что он не мог сделать этого: его голова едва доставала до плеча животного, и, даже если бы на лошади были стремена, он не смог бы поднять свою ногу так высоко.

— Я не шучу, — сказал кузнец. Он и в самом деле не походил на человека, который часто смеется, не говоря уж о том, чтобы самому подшучивать над людьми. — Это честь для тебя. Держись за ее гриву в том месте, до которого можешь дотянуться, и посмотришь, что будет дальше.

Уилл решил посмешить кузнеца и, изо всех сил вытянувшись вверх, ухватился пальцами обеих рук за концы длинной густой белой гривы. В тот же миг он почувствовал головокружение; весь мир вокруг него завертелся, как игрушечный волчок, а вслед за этим он услышал звук, очень отчетливый, хотя, казалось, доносившийся откуда-то издалека. Это был чарующий, похожий на перезвон колокольчиков мотив, который он впервые услышал сегодня утром, перед тем как проснулся. Уилл закричал. Его руки резко дернулись, окружающий мир снова пустился в пляс, а музыка стихла. Отчаянно пытаясь вспомнить волшебный мотив, мальчик внезапно осознал, что заснеженные ветви деревьев теперь находятся очень близко к нему, гораздо ближе, чем раньше, а сам он сидит очень высоко, на могучей спине белой кобылицы. Он посмотрел сверху вниз на кузнеца и засмеялся громко и восторженно.

— Когда лошадь будет подкована, — сказал кузнец, — она доставит тебя туда, куда ты попросишь.

Уилл вдруг серьезно задумался над словами Джона. Но вскоре что-то заставило его поднять голову и посмотреть вверх, сквозь ветви склонившихся деревьев. В небе он увидел двух грачей, лениво летевших высоко над лесом.

— Нет, — проговорил он, — я думаю, что должен идти один.

Мальчик похлопал кобылицу по шее, перенес ноги на одну сторону и начал медленно скользить вниз, слегка сгруппировавшись и приготовившись к падению. Но обнаружил, что приземлился очень мягко, носками ботинок погрузившись в снег.

— Спасибо, Джон. Спасибо большое. До свидания.

Кузнец сдержанно кивнул и занялся лошадью, а Уилл, несколько обескураженный, побрел прочь. Он ожидал, что услышит от Джона, по крайней мере, прощальное слово. Сделав несколько шагов, он оглянулся. Джон Смит зажал копыто лошади между колен и протянул руку в перчатке к щипцам. И то, что Уилл увидел дальше, заставило его забыть о том, что не услышал напутствия. Кузнец не удалял старые подковы, не подравнивал копыто — эту лошадь еще ни разу не подковывали. А подкова, которую кузнец примерял сейчас к ее копыту, как и три другие, блестевшие на самой дальней стене кузницы, не были похожи на обычные. Но их форма показалась хорошо знакомой Уиллу. Все четыре подковы белой кобылицы были точными копиями круга с перекрестьем внутри, который Уилл носил на своем ремне.

Уилл прошел немного вниз по дороге, под узкой крышей голубого неба. Он сунул руку под тулуп, чтобы дотронуться до круга на своем ремне. Металл был леденящим. Мальчик начал понимать, что это значит. Но Всадник исчез: на снегу не было видно даже следов лошадиных копыт. Однако Уилл и не думал сейчас о зловещей встрече. Он чувствовал только, как некая сила властно и настойчиво направляет его к тому месту, где в привычном для него мире располагалась ферма Доусонов.

Он увидел узкую тропку, идущую в сторону, и свернул на нее. Эта тропка вела очень далеко, временами петляя и поворачивая. В той части леса, где он оказался, было много низкой поросли; запорошенные снегом ветвистые верхушки молодых деревьев и кустарников торчали из холмистых сугробов, как оленьи рога из округлых белых голов. За очередным поворотом тропки Уилл увидел низенькую хижину с грубо отштукатуренными глиняными стенами и крышей. Высокая шапка из снега покрывала убогое жилище, отчего оно напоминало замороженный торт. В дверном проеме, опираясь одной рукой о расшатанную дверь, словно застыв в нерешительности, стоял неуклюжий старый бродяга, тот самый, которого мальчик встретил вчера. Длинные седые волосы, грязная одежда, морщинистое лицо — все выглядело точно так же, как и раньше.

Уилл приблизился к старику и повторил слова фермера Доусона, которые тот произнес вчера:

— Странник в пути.

— Есть только один Странник, — сказал старик. — Это я. А тебе-то какое дело?

Он фыркнул, скосив глаза на Уилла, и потер нос засаленным рукавом.

— Я хочу, чтобы ты мне кое-что рассказал, — довольно дерзко произнес Уилл, хотя на самом деле вовсе не чувствовал себя уверенно. — Я хочу знать, почему ты вчера бродил по округе? Почему ты что-то высматривал? Почему за тобой увязались грачи? Я должен это знать. — Уилл говорил порывисто. — И почему тебя называют Странником?

При упоминании о грачах старик отступил назад к хижине, его глаза забегали, он поднял взгляд к верхушкам деревьев. Затем посмотрел на Уилла с еще большим подозрением, чем раньше.

— Ты не можешь быть им! — сказал он.

— Кем я не могу быть?

— Нет, ты не можешь… тогда бы ты знал все это. Особенно об этих чертовых птицах. Пытаешься надуть меня, да? Пытаешься надуть несчастного старика? Ты приехал сюда со Всадником, не так ли? Ты его человек, да?

— Конечно, нет, — возразил Уилл. — Я не понимаю, о чем ты?

Мальчик окинул взглядом жалкую хижину. Тропка здесь заканчивалась, а участок около хижины не был расчищен. Деревья окружали ее со всех сторон и почти полностью загораживали солнечный свет. Неожиданно он почувствовал себя потерявшимся и спросил:

— А где же ферма?

— Здесь нет никакой фермы, — раздраженно ответил старый бродяга. — Пока нет. Ты должен об этом знать.

Он снова злобно фыркнул и что-то пробормотал себе под нос. Потом его глаза сузились, он подошел вплотную к Уиллу и уставился ему в лицо. От него пахло потом и грязной одеждой.

— Но ты можешь быть им, можешь. В том случае, если у тебя есть первый Знак, который Носитель Света дал тебе. У тебя он есть? Покажи. Покажи старому Страннику знак.

Сдерживая отвращение и стараясь не отшатнуться от старика, Уилл стал торопливо расстегивать пуговицы своего тулупа. Он понимал, о каком Знаке говорит бродяга. Но, когда он распахнул овчинный тулуп, чтобы показать круг, надетый на ремень, его рука случайно коснулась гладкого металла, и ледяной холод обжег пальцы. В ту же секунду он увидел, что старик отскочил назад и в его глазах появилось подобострастие, но смотрел он уже не на Уилла, а на кого-то, кто стоял за спиной у мальчика. Уилл обернулся и увидел Всадника в плаще, восседавшего на жеребце цвета ночи.

— Приятная встреча, — спокойно произнес Всадник.

Старик пискнул, как испуганный кролик, развернулся и, спотыкаясь, побежал по сугробам в гущу деревьев. Уилл застыл на месте, глядя на Всадника, его сердце стучало так неистово, что было трудно дышать.

— Ты поступил не очень мудро, свернув с дороги, Уилл Стэнтон, — сказал человек в плаще, и его глаза сверкнули, как две голубые звезды. Черный жеребец незаметно продвигался вперед; Уилл попятился назад к хижине, глядя в глаза Всадника, и, приложив огромные усилия, распахнул непослушными руками свой тулуп, чтобы железный круг на его ремне стал хорошо виден. Он схватился за ремень с той стороны, на которой висел круг. Холод, исходивший от железа, был таким леденящим, что мальчик смог сполна ощутить мощную силу Знака. Всадник остановился, его глаза засверкали.

— Так у тебя уже есть один из них. — Он странно сгорбился, а конь затряс головой; они оба будто собирались с силами, чтобы стать еще больше.

— Один Знак тебе не поможет, ни сейчас, ни потом, — проскрежетал Всадник, продолжая расти, принимая угрожающие размеры, закрывая собой белоснежный мир, а его жеребец победоносно ржал и вставал на дыбы, перебирая в воздухе передними копытами. Уиллу оставалось лишь беспомощно жаться к стене. Конь и всадник возвышались над ним как темное облако, заслоняя снег и солнце.

Затем слух Уилла начал смутно различать новые звуки, и вскоре ревущая черная масса была стремительно отброшена в сторону ослепительным золотым светом, который искрился яркими живыми узорами: раскаленными добела кругами, солнцами и звездами. Уилл прищурил глаза и вдруг увидел в золотом свете белую кобылицу из кузницы, вставшую на дыбы рядом с ним.

Он крепко ухватился за развевавшуюся гриву, и, как и в прошлый раз, его легко подбросило на широкую спину лошади. Он пригнулся как можно ниже, к самой ее шее, борясь за свою жизнь. Крупная белая кобылица издала дикое ржание и перелетела на тропку между деревьями, проскакав мимо бесформенного черного облака, которое неподвижно повисло над участком около хижины.

Она неслась все ускоряющимся галопом, пока они не оказались на дороге, идущей через Охотничью лощину. Галоп белой кобылицы перешел в размеренные мощные скачки. Уилл слышал, как бьется его собственное сердце, а окружающий мир вспыхивал вокруг него белыми пятнами. Но уже через секунду они оказались в окружении серого сумрака, и солнце как будто окрасилось в черный цвет. Сильный ветер трепал волосы Уилла, задувал под воротник, в рукава тулупа, в голенища ботинок. Громадные тучи надвигались с севера, затягивая все небо; приближался обширный серо-черный грозовой фронт. Небо угрожающе гремело. В темной вышине виднелся лишь один светлый участок, подернутый белой дымкой, сквозь которую едва различимо пробивалось голубое небо, но и этот просвет быстро затягивался тучами. Белая кобылица отчаянно взлетела ввысь, к просвету в небе. Обернувшись, Уилл увидел внизу под гигантскими облаками темную исполинскую фигуру: необъятных размеров Всадник возвышался над землей, его глаза сверкали зловещим бело-голубым огнем. Вспышки молнии блестели то тут, то там, гром раскалывал небо, а белая кобылица летела сквозь грохочущие тучи, пока не затянулся последний просвет в небе.

И вот они в безопасности. Голубое небо простиралось перед ними и под ними, солнце сияло, согревая Уилла. Он увидел, что долина Темзы осталась далеко позади. Сейчас они находились в районе Чилтернских холмов, поросших огромными деревьями: буками, дубами и ясенями. По заснеженным холмам нитями пробегали ряды изгородей — метки древних полей, очень древних, насколько было известно Уиллу. Старше этих меток были лишь сами холмы и деревья. А дальше на одном из белых холмов мальчик заметил другой знак. Его форма была частично скрыта под снегом, частично размыта при известковании почвы; ее было бы трудно различить, если бы она не казалась такой знакомой. Но Уилл узнал ее. Это был круг, разделенный на четыре части крестом.

Уилл разжал руки и отпустил густую гриву, а белая кобылица издала долгое пронзительное ржание, которое едва не оглушило мальчика, и стремительно полетела вниз. Уилл падал все ниже и ниже, но шока от падения не испытывал. В конце концов он понял, что лежит на холодном снегу лицом вниз, поднялся на ноги и стряхнул с себя снег. Белая кобылица исчезла. Небо было безоблачным, солнечный свет согревал затылок и шею мальчика. Уилл стоял на заснеженном холме, поросшем высокими деревьями, и две черные птицы неслись по ветру над их верхушками.

Прямо перед ним на белом склоне одиноко возвышалась деревянная резная двустворчатая дверь, ведущая в никуда.

ИСКАТЕЛЬ ЗНАКОВ

Уилл засунул замерзшие руки в карманы и стоял, разглядывая резные панели закрытой двери. Он не мог даже предположить, что это за дверь. Ему ни о чем не говорили странные зигзагообразные линии, которые украшали каждую панель, повторяясь снова и снова в различных вариациях. Уилл разглядывал шероховатую древесину, сплошь покрытую трещинами, и не мог определить, что это за дерево. Поверхность панелей была так тщательно отполирована временем, что, если бы в нескольких местах не зияли дырки от выпавших сучков, вряд ли можно было бы вообще утверждать, что это дерево. Если бы не это, Уилл решил бы, что дверь сделана из камня.

Затем мальчик заметил, что дверь окутана дымкой, похожей на колебание воздуха над пламенем костра или над мощеной дорогой, раскаленной жарким солнцем. Но в данном случае такое объяснение не подходило, потому что разницы температур не наблюдалось.

На двери не было ручек. Уилл толкнул створки. Дверь подалась, и в этот момент мальчику показалось, что он опять слышит волшебный перезвон колокольчиков. Но музыка снова исчезла то ли в лабиринтах его памяти, то ли в тумане воображения. Он прошел через дверной проем, и тут же совершенно беззвучно огромные створки захлопнулись за его спиной. Внезапно перед глазами Уилла предстал совершенно другой мир, и он мгновенно забыл обо всем, что окружало его лишь секунду назад.

Сейчас он стоял в огромном зале. Солнечный свет не проникал сюда. На высоких каменных стенах не было окон, виднелись только несколько узких проемов. А между ними висели гобелены, таинственные и красивые, и казалось, что они светились в полумраке. Уилл был изумлен великолепными изображениями животных, цветов и птиц, вытканными и вышитыми на полотнах. Он любовался яркими красками, которые переливались, как будто солнечный свет играл на поверхности разноцветных стеклышек.

Изображения медленно наплывали на него. Он видел серебряного единорога, поляну красных роз, сияющее золотое солнце. Высоко над его головой арочные балки крыши образовывали затемненный купол; тень также укрывала от взгляда дальний угол зала. Словно во сне, он сделал несколько шагов вперед, бесшумно ступая по ковру из овечьей шерсти, которым был покрыт пол. Он напряженно вглядывался в полумрак. Внезапно мелькнула яркая вспышка, и в темноте разгорелся огонь, осветив большой камин у самой дальней стены зала. Теперь мальчик видел двери, кресла с высокими спинками и массивный резной стол. С одной стороны от камина, опираясь на трость, стояла пожилая женщина, с другой стороны — высокий мужчина. Казалось, они ожидали появления Уилла.

— Добро пожаловать, Уилл, — спокойно и ласково сказала пожилая женщина, и звук ее голоса эхом отозвался под сводами зала. Она протянула ему навстречу свою худую руку, и отблеск огня упал на большой перстень на ее пальце. Женщина была невысокой, хрупкой, как птичка, и, хотя она держалась прямо и казалась очень проворной, глядя на нее, Уилл подумал, что она очень стара.

Мальчик не мог разглядеть ее лица. Он не двинулся с места, а его рука автоматически потянулась к ремню. Мужчина, стоящий по другую сторону камина, нагнулся и зажег свечу от огня в камине, затем подошел к столу и принялся зажигать высокие свечи, стоявшие в круглой рамке, напоминавшей обод плоского колеса. Отблеск желтого чадящего огня играл на его лице. Уилл увидел крупную голову, скуластое лицо, глубоко посаженные глаза, нос с горбинкой, напоминающий клюв сокола, прядь жестких седых волос, падающую на высокий лоб, густые брови и острый подбородок. Разглядывая резкие черты этого таинственного лица, Уилл неожиданно для себя самого начал осознавать, что мир, который был для него таким знакомым и привычным всю его жизнь, вдруг закружился вихрем и разбился вдребезги, а потом возродился вновь, но изменился до неузнаваемости.

Выпрямившись, высокий человек посмотрел на Уилла сквозь пламя горящих свечей на столе. Он улыбнулся: уголки его тонких губ слегка поднялись вверх, и морщинки веером разбежались от внешних уголков глубоко посаженных глаз. Он быстро задул огарок свечи.

— Подойди, Уилл Стэнтон, — сказал он, и мальчику показалось, что где-то в глубинах его памяти хранился звук этого низкого голоса. — Иди и учись. И захвати с собой вон ту свечу.

Уилл удивленно посмотрел вокруг. Справа от себя он обнаружил черную кованую этажерку высотой с него самого с тремя остроконечными верхушками. Две верхушки были увенчаны пятиконечной металлической звездой, а третья — подсвечником с белой толстой свечой. Он взял свечу, которая оказалась такой тяжелой, что ему пришлось держать ее двумя руками, и прошел через весь зал к ожидавшим его мужчине и женщине. Щурясь от яркого света, он приблизился к столу и увидел, что круг из свечей не был полным: один подсвечник в рамке пустовал. Уилл перегнулся через край стола, сжимая в руках твердую гладкую свечу, зажег ее от другой свечи и аккуратно поместил в свободное углубление. Свеча была точно такой же, как остальные. Мальчик обратил внимание на то, что свечи в рамке очень необычные — неправильной формы, то сужающиеся, то расширяющиеся, но холодные и твердые, как белый мрамор. Пламя их было длинным и ярким, без дыма; от них исходил легкий смолистый запах, как от сосны.

Выпрямившись, Уилл заметил две скрещенные металлические спицы внутри круглого подсвечника. Форма Знака была и здесь: круг, разделенный крестом на четыре части. Мальчик обратил внимание на то, что внутри рамки были и другие углубления для свечей: по два вдоль каждой стороны креста и одно в центральной точке, где пересекались спицы. Но эти углубления оставались пустыми.

Пожилая леди села в одно из кресел у камина.

— Очень хорошо, — ласково сказала она своим мелодичным голосом, — спасибо, Уилл.

Женщина улыбнулась, и морщинки паутиной покрыли ее лицо. Уилл улыбнулся ей в ответ. Он не понимал, почему вдруг почувствовал себя таким счастливым. Вполне естественно, у него появились вопросы. Он уселся на скамеечку между двумя креслами напротив камина, которая, очевидно, была приготовлена для него.

— Дверь, — сказал он, — та огромная дверь, через которую я пришел. Как это она стоит на холме сама по себе?

— Дверь? — переспросила женщина.

Ее вопросительная интонация заставила Уилла оглянуться назад, на дальнюю стену, со стороны которой он проник в зал. Именно в этой стене находилась высокая двустворчатая дверь, а рядом стояла этажерка, с которой он взял свечу. Он продолжал смотреть на стену: что-то его насторожило. Огромная деревянная дверь исчезла. Сплошная серая стена, выложенная из массивных ровных камней, выглядела абсолютно безлико, и только круглый позолоченный щит одиноко висел на стене, и тусклые блики света играли на нем.

Высокий мужчина добродушно засмеялся.

— Ничто не является тем, чем оно кажется, мальчик мой. Ничего не ожидай и ничего не бойся — ни здесь, ни где-либо в другом месте. Это твой первый урок. А вот твое первое задание. Итак, перед нами Уилл Стэнтон. Расскажи нам, что с тобой приключилось за последние два дня?

Уилл смотрел на огонь в камине, и ему было очень уютно и тепло в этом холодном зале. Ему пришлось изрядно напрячься, чтобы вернуться к воспоминаниям о том, как днем раньше они с Джеймсом вышли из дома и отравились на ферму Доусонов за сеном. Прокручивая в мыслях события последних дней, мальчик был потрясен всем, что произошло с ним. Через некоторое время он ответил:

— Знак. Круг с перекрестьем внутри. Вчера мистер Доусон дал мне его. Затем Странник преследовал меня или пытался это делать, а еще позже кто-то хотел похитить меня. — Он сглотнул, похолодев от воспоминаний о своем ночном страхе. — Они хотят заполучить Знак. Все из-за этого. Это причина всех сегодняшних событий, хотя все гораздо сложнее, потому что сейчас — это не сейчас, а какое-то другое время. И я не знаю какое. Все происходит как будто во сне, но в то же время наяву. И они все еще здесь. Я не знаю, кто они, за исключением Всадника и Странника. Я и вас не знаю, понимаю только то, что вы против них. И мистер Доусон, и Джон Уэйленд Смит тоже.

Он замолчал.

— Продолжай, — послышался низкий голос.

— Уэйленд? — растерянно произнес Уилл. — Какое странное имя. Ведь это не имя Джона. Почему же я так сказал?

— Сознание содержит в себе не только то, что нам известно, оно гораздо больше, — сказал высокий человек. — Особенно твое. Что ты еще можешь сказать?

— Я не знаю, — ответил Уилл.

Он посмотрел вниз и провел пальцем по краю скамеечки; на ней были вырезаны мягкие ровные волны, напоминающие о спокойном море.

— Хотя постойте. Еще две вещи. Первое: этот Странник очень забавный. Не думаю, что он один из них. Ведь он до смерти испугался, когда увидел Всадника.

— А второе? — спросил мужчина.

Где-то в тени большого зала послышался бой часов, звук был низким и приглушенным. Только один удар — значит, пробило полчаса.

— Всадник, — произнес Уилл. — Когда Всадник увидел Знак, он сказал: «Так у тебя уже есть один из них». Значит, он не знал, что Знак у меня. Но все же он преследовал меня. Почему?

— Да, — проговорила пожилая леди. Она смотрела на мальчика с грустью. — Он преследовал тебя. Я думаю, твоя догадка верна. Им нужен вовсе не Знак. Им нужен ты.

Высокий человек поднялся, обошел Уилла со спины и остановился, положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела женщина, а другую засунув в карман своего темного закрытого жакета.

— Посмотри на меня, — велел он.

Свет от свечей, стоявших в круге на столе, падал на его прямые седые волосы, а на веки легла еще более глубокая тень; глаза казались теперь двумя темными омутами.

— Меня зовут Мерримен Лайон, — сказал он. — Я приветствую тебя, Уилл Стэнтон. Мы очень долго ждали тебя.

— Я знаю вас, — проговорил Уилл, — То есть… Вы похожи… Мне кажется… Не правда ли, я вас знаю?

— В каком-то смысле, — ответил Мерримен. — Ты и я, можно сказать, похожи. Мы оба при рождении были наделены одним и тем же даром, и у нас обоих высокая миссия. Именно сейчас и здесь, Уилл, ты начнешь понимать, что это за миссия. Но сначала ты должен узнать кое-что о своем даре.

События развивались стремительно, и было очевидно, что обратной дороги нет.

— Я ничего не понимаю, — проговорил Уилл, с тревогой глядя на полное решимости лицо мужчины. — У меня нет никакого дара, поверьте мне. Я совершенно обычный, такой, как все.

Он смотрел то на женщину, то на мужчину; отблеск огня, танцующего в камине, и свечей поочередно освещал одну из двух фигур, погружая другую в тень. Мальчик почувствовал, как в нем растет страх, ему казалось, что он попал в ловушку.

— Просто-напросто я стал участником странных событий, вот и все.

— Оглянись назад и вспомни некоторые из этих событий, — продолжила пожилая леди. — Сегодня твой день рождения. День зимнего солнцестояния. Твой одиннадцатый день зимнего солнцестояния. Вспомни вчерашний день, твой десятый канун зимнего солнцестояния, до того, как ты впервые увидел Знак. Неужели с тобой не происходило ничего необычного? Совсем ничего?

Уилл задумался.

— Животные пугались меня, — ответил он с неохотой. — Да и птицы тоже. Но вчера казалось, что это неважно.

— А если в доме был включен радиоприемник или телевизор, — дополнил Мерримен, — то начинались помехи, если ты находился рядом.

Уилл удивленно уставился на него.

— Радиоприемник постоянно трещал. Но как вы узнали об этом? Я думал, это магнитные бури или что-то вроде того.

Мерримен улыбнулся:

— В некотором роде ты прав. — Затем он снова стал серьезным. — Послушай внимательно. Дар, о котором я говорю, — это сила, и я покажу ее тебе. Это сила Носителей Света, которые так же стары, как наша Земля, а то и еще старше. Ты был рожден, чтобы унаследовать эту силу, Уилл, и это должно произойти, когда истекут десять лет твоей жизни. В ночь накануне твоего дня рождения сила начала просыпаться, а сегодня, в день твоего рождения, она стала абсолютно свободной, расцвела и достигла зрелости. Но пока ты еще не умеешь владеть ею должным образом, твоя сила не сконцентрирована. Ты должен тренироваться, чтобы управлять ею, и тогда она обретет нужную форму и поможет тебе осуществить то, ради чего ты рожден. Почему ты смотришь так недоверчиво, мальчик? Встань-ка. Я покажу тебе, на что способна сила.

Уилл встал, и пожилая леди с одобрением улыбнулась ему. Неожиданно он обратился к ней:

— А кто вы?

— Леди… — начал Мерримен.

— Леди очень стара, — сказала она своим чистым мелодичным голосом, — и в свое время у нее было много-много имен. Но лучше продолжай считать меня просто старой леди, Уилл.

— Да, мэм, — ответил мальчик. При звуках ее голоса он снова ощутил прилив счастья, страхи улеглись, и он стоял, вытянувшись как струна, и смотрел на Мерримена, который отошел на несколько шагов и оказался теперь в тени за креслом женщины. В темноте Уилл мог разглядеть только блеск его седых волос и ничего более.

Низкий голос Мерримена донесся из темноты:

— Стой спокойно. Смотри, куда хочешь, но не напрягайся, не концентрируйся ни на чем. Пусть твои мысли блуждают, представь, что ты скучаешь на уроке в школьном классе.

Уилл засмеялся и стоял теперь расслабленно, слегка откинув голову. Он бросил беглый взгляд наверх, стараясь различить, где высоко под сводами зала виднелись перекрещенные балки, а где тени, которые они отбрасывали. Мерримен сказал как бы между делом:

— Я помещаю в твой ум картинку. Скажи мне, что ты видишь.

Образ возник в голове Уилла сам собой, так естественно, как если бы он решил нарисовать пейзаж и сначала создал в своем воображении набросок. Он начал описывать детали образа, по мере того как они появлялись в его уме:

— Это травянистый склон горы над морем, похожий на пологий откос. Необъятное голубое небо, а внизу синее море. Если спуститься вниз, туда, где море встречается с сушей, выйдешь на песчаную полосу… Я вижу золотой, восхитительно сияющий песок. А с другой стороны травянистого склона, вдалеке от моря, невооруженным глазом видны холмы, вернее, их расплывчатые очертания. Холмы бледно-фиолетового цвета, а их контуры пропадают в голубом тумане, как влажные краски на картине, растекаясь, растворяются одна в другой. И… — Уилл вышел из состояния легкого транса, в котором его посетило это видение, и пытливо посмотрел прямо в глаза Мерримену, — у вас этот образ вызывает грусть. Вы скучаете по этому месту, вы испытываете ностальгию. Где это место?

— Достаточно, — поспешно сказал Мерримен, но в его голосе слышалось удовлетворение. — Ты хорошо поработал. Сейчас твоя очередь. Передай мне картинку, Уилл. Выбери хорошо знакомое тебе место и думай о том, как оно выглядит, как будто стоишь и смотришь на него.

Уиллу тут же сосредоточился на ярком образе, который первым пришел ему в голову. Он понял, что эта картина уже успела обосноваться в дальнем уголке его сознания: массивная двустворчатая дверь, стоящая сама по себе на заснеженном холме, украшенная замысловатой резьбой и окруженная странным движением воздуха.

Мерримен сразу прервал его:

— Только не дверь. Не из недавних воспоминаний. Что-нибудь из твоей жизни до этой зимы.

На секунду Уилл замер, обескураженный. Затем он закрыл глаза и подумал о ювелирном магазине, которым управлял его отец в маленьком городке Итон.

Мерримен медленно начал говорить:

— Стальная дверная ручка похожа на рычаг, ее нужно толкнуть вниз примерно на десять градусов, чтобы дверь отворилась. При малейшем движении двери начинают звенеть маленькие колокольчики, которые висят на ней. Ты опускаешь ногу вниз, чтобы достать до пола, под твоим весом проседает и скрипит половица, но это не опасно. На стенах помещения расположены стеклянные витрины, — по всей видимости, это магазин твоего отца. Здесь множество красивых вещиц. Дедушкины часы, очень старые, висят в дальнем углу; у них расписной циферблат и низкое размеренное тиканье. В центральной витрине ожерелье работы мастеров индейского племени зуни: бирюза в серебряной оправе в форме змеек; как далеко, однако, это украшение оказалось от своей родины. Вот изумрудный кулон, похожий на большую зеленую слезу. А вот изумительная крошечная модель замка крестоносцев, судя по всему, солонка; эта вещица очень нравилась тебе с самого детства. Человек за прилавком, невысокий, плотного телосложения, само спокойствие, должно быть, это твой отец, Роджер Стэнтон. Любопытно, наконец, увидеть его отчетливо, а не словно в тумане… Он держит в руке лупу и рассматривает старинное золотое кольцо с девятью маленькими камушками, расположенными в три ряда: три бриллианта посередине и по три рубина с каждой стороны, а по краям окаймление в виде рунических линий; хорошо бы однажды рассмотреть это получше…

— Вы даже кольцо увидели, — восхищенно произнес Уилл. — Это мамино кольцо. Отец разглядывал его, когда я был в магазине в последний раз. Маме показалось, что один из камней выпал, но отец сказал, что это оптический обман… И все же как вам это удается?

— Что «это»? — В низком голосе Мерримена прозвучала строгая снисходительность.

— Ну, это. Сначала вы помещаете картинку в мою голову. А потом видите то, что представляю я. Кажется, это называется телепатией? Здорово.

Уилл почувствовал, что говорит что-то не то. Ему стало неловко.

— Ладно, — терпеливо сказал Мерримен. — Объясню тебе по-другому. За твоей спиной на столе располагается круг из свечей, Уилл Стэнтон. Так вот, знаешь ли ты, каким способом можно потушить огонь, не задувая его, не заливая водой и не смахивая рукой?

— Нет.

— Верно. Такого способа нет. А сейчас я скажу тебе, что, поскольку ты являешься тем, кем являешься, ты можешь потушить свечи, всего лишь пожелав этого. По правде говоря, для твоего дара это пустяковая задача. Если мысленно ты выберешь одну из свечей и, даже не глядя на нее, сконцентрируешься и прикажешь потухнуть, так и случится. Может ли любой обычный мальчик добиться этого?

— Нет, — невесело проговорил Уилл.

— Сделай это, — велел Мерримен. — Сейчас.

Комната погрузилась в вязкую тишину. Уилл чувствовал, что эти двое смотрят на него. Он отчаянно размышлял: я сделаю это, я сконцентрируюсь на пламени, но это ничего не изменит; ведь настоящая задача гораздо сложнее, и угроза гораздо серьезнее; ее нельзя уничтожить даже с помощью самой великой магии, которой, возможно, не владеет и сам Мерримен… Уилл смотрел, как свет и тень исполняли свой огненный танец на роскошных гобеленах, висевших на каменных стенах. Затем он мысленно сконцентрировался и представил образ огня, который ярко горел в большом камине за его спиной. Он ощущал тепло огня спиной и думал об оранжевом сердце, пылающем посреди сухих дров, о подвижных желтых язычках пламени. «Уходи, огонь, — мысленно произнес мальчик и неожиданно почувствовал себя очень легко и беззаботно: разумеется, никакой сверхъестественной силой он не обладал и такой сильный огонь не мог исчезнуть без веской на то причины. — Перестань гореть, огонь. Уходи».

И огонь ушел!

В ту же секунду комната погрузилась в холод и мрак. Горевшие на столе свечи освещали лишь небольшое внезапно остывшее пространство. Уилл обернулся и внимательно посмотрел на камин, но не увидел даже намека на дым, а это означало, что огонь не был залит водой. И все же камин был темным и холодным, без единой искорки. Мальчик медленно двинулся по направлению к нему. Мерримен и старая леди не проронили ни единого слова и были абсолютно неподвижны. Уилл склонился перед камином и потрогал почерневшие дрова — холодные, как камень, они были присыпаны свежей золой, которая на пальцах мальчика превратилась в белую пыль. Он выпрямился, вытирая руку о штанину, и беспомощно посмотрел на Мерримена. В строгих глазах мужчины сверкали молнии, но вместе с тем Уилл увидел в них сострадание. Мальчик с беспокойством взглянул на пожилую леди: ее глаза излучали доброту. Она ласково сказала:

— Стало немного холодно, Уилл.

Внезапно мальчика охватила паника, напомнившая ему тот приступ страха, который он пережил ночью. Но это продолжалось лишь секунду, затем страх исчез, и его сменило полное спокойствие. Уилл почувствовал себя более сильным и хладнокровным. Он понимал, что обрел какую-то силу, которой прежде сопротивлялся. Сейчас он знал, что должен делать. Стоя посреди огромного зала, он глубоко вдохнул и выпрямил спину, готовясь к решительному действию. Затем улыбнулся леди, направил взгляд в пустоту и сконцентрировался на образе огня. «Вернись, огонь, — мысленно произнес он. — Зажгись вновь». И вот уже свет играет на украшенных гобеленами стенах, тепло огня ласкает спину мальчика, и языки пламени по-прежнему исполняют свой грациозный танец.

— Спасибо, — сказала пожилая леди.

— Хорошая работа, — Мерримен был невозмутим, и Уилл понял, что он говорит не только об исчезновении и возвращении огня. — Это большая ответственность, — продолжал Мерримен. — Не совершай ошибок. Любой великий дар или талант — огромная ответственность, а твой в большей степени, чем все остальные. Довольно часто ты будешь испытывать желание освободиться от него. Но ничего нельзя изменить. Если ты был наделен даром при рождении, ты должен служить ему, и ничто в этом мире и за его пределами не может встать на пути у этого служения, ибо это твоя миссия и таков Закон. И очень хорошо, юный Уилл, что ты пока имеешь лишь смутное представление о своем даре, поскольку, когда закончатся первые испытания и обучение, ты окажешься в большой опасности. И чем меньше ты знаешь о значении своей силы, тем лучше она сможет защищать тебя, как это и было последние десять лет. — Он бросил взгляд на огонь и нахмурился. Я скажу тебе только одно: ты один из Носителей Света, единственный рожденный за последние пятьсот лет, и последний. Как и у всех Носителей Света, твое предназначение в том, чтобы посвятить себя длительной борьбе между Светом и Тьмой. Твое рождение, Уилл, завершает круг, который рос в течение четырех тысяч лет в каждой из древнейших частей этой земли: круг Носителей Света. Сейчас, когда ты обрел свою силу, твоя задача в том, чтобы сделать этот круг нерушимым. Ты должен отыскать и защитить шесть великих Знаков Света, которые создавались веками. Сила Знаков объединится только тогда, когда круг будет завершен. Первый Знак уже висит на твоем ремне, но найти остальные будет непросто. Ты Искатель Знаков, Уилл Стэнтон. Это твоя судьба, твое первое задание. Если тебе удастся выполнить его, ты дашь жизнь одной из трех великих сил, которую Носители Света должны в скором времени направить на победу над силами зла, тайно и неуклонно наступающими сейчас на этот мир.

Его речь по тону сначала напоминала официальное сообщение, но затем в ней появились иные интонации. Мальчик понял, что это призыв, и холодок пробежал по его спине; он должен принять вызов и участвовать в том, что будет происходить далеко за пределами этого зала и времени, в котором он жил.

— Потому что Тьма, Тьма наступает. Странник в пути, Всадник скачет верхом; они проснулись, Тьма наступает. И последний из Круга пришел, чтобы вступить в свои права, и Знаки должны быть соединены. Белая кобылица придет к Охотнику, и река пустится в долину; огонь охватит горы, огонь зайдет под камень, огонь будет полыхать над морем. Огонь должен уничтожить Тьму, но Тьма, Тьма наступает!

Он стоял — высокий, словно могучее дерево, его низкий голос эхом отзывался под сводами затененного зала, и Уилл не мог оторвать от него глаз. Тьма наступает. Да, именно это он почувствовал прошлой ночью. И сейчас он испытывал нечто похожее: какое-то зловещее покалывание в подушечках пальцев и вдоль позвоночника, но, хоть убей, не мог произнести ни звука. Мерримен начал говорить нараспев, что мало вязалось с его могучей статной фигурой, и слова его были похожи на детскую песенку:

Затем он вышел из тени, прошел мимо ясноглазой пожилой леди, спокойно восседавшей в кресле, одной рукой поднял толстую белую свечу из горящего круга на столе, а другой развернул Уилла к высокой каменной стене.

— Не ослабляй внимания ни на минуту, Уилл, — сказал он. — Сейчас ты увидишь Носителей Света, и они напомнят тебе о том, что скрыто глубоко внутри тебя. Взгляни на каждого из них.

Мерримен стал медленно двигаться по залу рядом с Уиллом, высоко подняв свечу и поочередно поднося ее к каждому из висящих на стенах гобеленов. И всякий раз, когда мягкий свет падал на вышитое полотно, перед Уиллом, словно по команде, представал прекрасный образ, да так ярко и отчетливо, словно он смотрел сквозь оконное стекло на залитый солнцем пейзаж. И Уилл увидел…

Он увидел майское дерево, все в цвету, растущее из покрытой соломой крыши, огромные серые камни, стоящие на зеленом мысе над морем. Он увидел белый череп коня с пустыми глазницами и оскаленными зубами, массивный гнутый рог рос у него на лбу, а челюсти были обвиты красными ленточками. Он увидел молнию, ударившую в огромное буковое дерево, а после — сильный пожар, охвативший опустошенный склон холма под черным небом.

Он увидел лицо мальчика примерно одного с ним возраста; тот с любопытством разглядывал себя самого: смуглое лицо под выгоревшими темными волосами, странные желтые кошачьи глаза, зрачки с бледной каймой… Он увидел широкую, вышедшую из берегов реку, а рядом — сухонького, морщинистого старика, сидящего на огромной лошади.

Мерримен настойчиво продолжал водить Уилла от одной картины к другой, и вдруг, похолодев от ужаса, мальчик оказался лицом к лицу с самым ярким и запоминающимся образом из всех увиденных: это был мужчина в маске, с головой оленя, лицом человека, глазами совы, ушами волка и телом лошади. Изображение словно набросилось на Уилла, вызывая из глубин его сознания забытые воспоминания.

— Запомни их, — сказал Мерримен, — они дадут тебе силу.

Уилл кивнул и тут же застыл на месте, услышав странный шум, который нарастал за пределами зала. Он вдруг с пугающей ясностью осознал, почему некоторое время назад его охватило странное беспокойство. Пожилая леди по-прежнему неподвижно сидела в своем кресле, а Мерримен вновь вернулся к камину. Через секунду огромный зал наполнился чудовищным смешением стонов, мычания и скрипучих завываний, словно вырвались наружу заточенные в клетку голоса дьявольского зоопарка. Этот звук был самым отвратительным из всех, которые Уилл когда-либо слышал.

Волосы зашевелились у него на макушке, но тут внезапно все стихло. Только дрова потрескивали в камине. Уилл почувствовал, что дрожит всем телом. И в этой тишине новый неведомый звук донесся из-за дальней стены зала. Это был жалобный вой брошенной собаки, молящей о помощи. Этот звук напомнил ему, как его собственные псы, Раг и Ки, скулили, когда были щенками и оставались одни в темноте. Уилл почувствовал прилив нежности и повернулся в ту сторону, откуда доносился вой.

— Откуда они взялись? Бедняжки…

Глядя на непроницаемую каменную стену, он увидел, как в ней появляется дверь, но не та, огромная, исчезнувшая, через которую он вошел в зал, а маленькая и узкая, с одной створкой, совершенно не подходящая к этому величественному месту. Но мальчик знал, что, открыв ее, он поможет бездомным собакам. Теперь в голосах животных слышалось еще более сильное страдание: они скулили громче и жалобнее, а временами громко завывали.

Уилл импульсивно рванулся вперед и побежал к двери. Но на полпути он остановился, услышав голос Мерримена, мягкий, но в то же время холодный, как камень на морозе:

— Постой. Если ты увидишь, как выглядит эта бедная несчастная собачка, ты очень удивишься. И это будет последнее, что ты увидишь в своей жизни.

Уилл стоял на месте и ждал, с недоверием глядя на Мерримена. Снова раздался протяжный вой, затем все стихло. На секунду воцарилась тишина. Но уже в следующий миг он услышал голос своей матери, зовущий его из-за двери.

— Уилл? Уи-и-лл… Помоги мне, Уилл!

Он не мог ошибиться — это был ее голос. Но в нем звучала какая-то незнакомая интонация, нотки страха и паники, что очень напугало Уилла. Голос зазвучал снова:

— Уилл! Ты нужен мне… где ты, Уилл? Пожалуйста, Уилл, приди, помоги мне…

В конце этой фразы мальчик услышал звук, похожий на горестное всхлипывание.

Уилл не мог вынести этого. Сломя голову он бросился к двери. Голос Мерримена догнал его, словно хлестнул кнутом.

— Стой!

— Но я должен идти, разве вы не слышите ее? — гневно закричал Уилл. — Они похитили мою маму, я должен ее спасти!

— Не открывай эту дверь! — В голосе Мерримена слышалось отчаяние, и Уилл инстинктивно понял его причину. Мерримен знал, что на этот раз он не в силах остановить мальчика.

— Это не твоя мать, Уилл, — отчетливо произнесла пожилая леди.

— Пожалуйста, Уилл, — голос матери умолял из-за двери.

— Я иду! — Уилл бросился к тяжелой задвижке на двери, но в спешке оступился, наткнулся на высокий подсвечник и ударился о него рукой. Он почувствовал обжигающую боль в предплечье, вскрикнул и опустился на пол, не в силах оторвать глаз от внутренней стороны своего запястья, где, причиняя мучительную боль, пылал ожог в форме круга с перекрестьем внутри. И снова железный Знак на его ремне поймал его врасплох, жестоко ужалив холодом. Казалось, на этот раз круг достиг температуры белого каления в своем яростно-кричащем предупреждении о близком присутствии зла — присутствии, о котором Уилл знал, но забыл. Мерримен и пожилая леди по-прежнему не двигались. Уилл поднялся на ноги и слушал, как за дверью голос его матери жалобно причитал, потом становился озлобленным и сыпал угрозами; затем снова смягчался и звучал ласково, пока, наконец, не растворился в протяжном рыдании. Эти звуки перевернули душу мальчика, хотя его ум и чувства говорили ему, что этот голос был всего лишь иллюзией.

И дверь исчезла, постепенно растаяла, словно в тумане, а серая каменная стена стала сплошной и нерушимой, как раньше. Снаружи снова зазвучал наводящий ужас хор нечеловеческих голосов, стонущий и завывающий.

Леди поднялась и пересекла зал, складки ее длинного зеленого платья мягко покачивались при ходьбе. Она взяла обожженную руку Уилла и положила на нее прохладную ладонь своей правой руки. Потом она отпустила его. Боль в руке Уилла исчезла, а на поврежденном огнем запястье он увидел гладкую светлую кожу без единого волоска, какая обычно остается на месте зажившего ожога. Но форма шрама была очень четкой, и он знал, что след от этого ожога останется у него на всю жизнь как своеобразная метка.

Звуки из ночного кошмара за стеной становились громче и превращались в какофонию.

— Мне очень жаль, — расстроенно произнес Уилл.

— Мы в осаде, как ты понял, — пояснил Мерримен, приблизившись к мальчику и леди. — Они хотят одержать над тобой верх, пока твоя сила еще не окрепла. Но испытания только начинаются. В этом году в период зимнего солнцестояния силы Тьмы будут неуклонно расти, и древняя магия сможет нейтрализовать их только на время Рождества. А сразу после Рождества их силы прибудут, и они не сдадут свои позиции до Двенадцатого дня и Двенадцатой ночи — ведь именно на эти сутки в старые времена приходилось Рождество, а в еще более древнюю эпоху отмечался самый великий зимний праздник.

— Что же произойдет? — спросил Уилл.

— Мы должны думать только о том, что должны делать, — ответила пожилая леди. — И в первую очередь необходимо освободить тебя из круга темной силы, сгущающейся сейчас в этом зале.

Внимательно выслушав ее слова, Мерримен сказал:

— Необходимо защитить тебя от любой опасности. Их первая попытка надавить на твои чувства провалилась, но они обязательно предпримут другую.

— Но ты ни в коем случае не должен бояться их, — предупредила женщина. — Запомни это, Уилл. Очень часто они будут пытаться напугать тебя, но ты не должен поддаваться. Силы Тьмы способны на многое, но они не в состоянии разрушить тебя. Они не могут убить тех, кто служит Свету. Если только они не получат полную власть над всей землей. И задача Носителей Света — и твоя, и наша — предотвратить это. Не дай им вселить в тебя ужас или заставить отчаяться.

Она продолжала говорить, но ее голос тонул, как скала, которую захлестнула высокая волна прилива; ее слова растворялись в звуках зловещего хора, который выл и хрипел за стенами зала, становясь все громче, напористее и озлобленнее, превращаясь в какофонию визга и нечеловеческого хохота, криков ужаса и стонов уныния. Уилл слушал эти звуки, покрываясь холодным потом, по его спине побежали мурашки.

И, словно во сне, он услышал низкий голос Мерримена, пробившийся сквозь этот ужасающий шум, который звал Уилла. Но мальчик не смог бы даже двинуться с места, если бы старая леди не взяла его за руку и не провела через весь зал к камину, единственному источнику света в этой темной пещере. Мерримен говорил быстро и властно, склонившись к его уху:

— Стой в круге света. Повернись спиной к столу и держи нас за руки. Такой союз они не смогут разрушить.

Мерримен и леди, стоявшие в тени рядом с Уиллом, взяли его за руки. Огонь в камине потух, и мальчик краем глаза заметил, что на столе позади него пламя свечей, образующих круг, выросло и стало гигантским; оно вздымалось теперь так высоко, что, обернувшись, Уилл увидел громадную белую колонну света. Но от этого огромного столба пламени почему-то не исходил жар, и, хотя огонь горел очень ярко, пространство под столом не было освещено.

Уилл не мог видеть остальной части зала — ни стен, ни картин, ни одной из дверей. Он видел лишь черную пустоту ночи, разраставшуюся, заливавшую собой все вокруг.

Это была Тьма, которая наступала, чтобы поглотить Уилла Стэнтона до того, как он обретет силу и станет серьезным противником. При свете странных свечей Уилл крепко сжимал хрупкие пальцы старой леди и жесткую кисть Мерримена. Звуки Тьмы становились поистине невыносимыми: теперь к завываниям и реву прибавилось победоносное ржание. И Уилл уже знал, хотя и не мог этого видеть, что во тьме перед ними вставал на дыбы огромный черный жеребец, точно так же, как в лесу, около хижины. Жеребец нес на своей спине Всадника, готового уничтожить любого, кто встанет у него на пути. И белая кобылица не спустится сейчас с небес, чтобы спасти мальчика.

Он услышал, как Мерримен закричал:

— Столб пламени, Уилл! Нанеси удар пламенем! Вспомни, как ты говорил с огнем в камине! Поговори с пламенем, и пусть оно нанесет удар!

Отчаяние охватило Уилла, но он все же подчинился и нарисовал в своем уме картину: свечи, расположенные по кругу, и высокое пламя над ним, как белый столб света. Представляя себе этот образ, он почувствовал, что мужчина и женщина, стоявшие рядом с ним, делают то же самое, поддерживая его. Уилл понял, что втроем, все вместе, они способны сделать гораздо больше, чем он когда-либо мог себе представить. Он почувствовал, что Мерримен и леди еще крепче сжали его руки, и мысленно устремился к колонне света и сильно ударил ею, точно гигантским хлыстом. Над его головой сверкнула мощная грохочущая вспышка белого света, и длинные огненные стрелы понеслись вперед и вниз, как удары молнии. Из темноты, оттуда, где находились Всадник и черный жеребец, раздался пронзительный вопль, и обе фигуры начали стремительно уменьшаться, пока не растаяли полностью.

В темноте образовался просвет, и, часто моргая ослепленными вспышкой глазами, Уилл увидел деревянную резную дверь, через которую он впервые проник в зал.

В наступившей тишине Уилл вдруг услышал свой собственный голос, разлетевшийся по залу победным кличем. Мальчик бросился вперед, высвобождаясь из рук тех, кто стоял рядом с ним, и побежал к двери. Мерримен и старая леди хором закричали, предупреждая его об опасности, но было уже поздно. Уилл разрушил круг и стоял сейчас один. Но прежде, чем он это понял, у него закружилась голова, он пошатнулся и прижал руки к ушам, в которые начал проникать какой-то странный дребезжащий звук. Еле передвигая ноги, он шаткой походкой подошел к двери, прислонился к ней и слабо постучал по ней кулаком. Дверь не двинулась. Зловещий звук в его голове становился громче. Он увидел, что Мерримен пытается приблизиться к нему, двигаясь с большим трудом, наклоняясь вперед, как будто борясь с сильным порывом ветра.

— Глупый, — задыхаясь, говорил Мерримен, — глупый Уилл.

Он начал толкать дверь обеими руками и так напрягся, что извилистые вены на его висках налились кровью и стали похожими на толстые проволоки. Пытаясь открыть дверь, он поднял голову и командным голосом выкрикнул длинную фразу, но Уилл не понял ее смысла. Однако дверь не поддавалась. Уилл почувствовал слабость. Какая-то сила давила на него и пригибала к полу, словно он был снеговиком, таявшим под лучами солнца.

Последовавшие за этим события вернули Уиллу сознание, прервав его погружение в транс. Однако их было невозможно описать или даже просто хорошо запомнить. Уилл почувствовал вдруг, как исчезает печаль, как дисгармония превращается в гармонию, словно посреди унылого серого дня его вдруг посетило прекрасное настроение, и он понял, что выглянуло солнце. Эта тихая музыка проникла в сознание Уилла и вернула его в реальность, которая исходила от пожилой леди. Без слов она разговаривала с ним. Она разговаривала и с Меррименом, и еще с темнотой. Оглянувшись, мальчик с удивлением увидел, что леди казалась выше и прямее, ее спина еще больше выпрямилась, вся ее фигура увеличилась. Золотистый ореол окружал леди, и сияние это явно шло не от круга свечей на столе.

Уилл пытался лучше разглядеть женщину, но полупрозрачная дымка словно отделяла его от нее. Он уловил голос Мерримена. На этот раз его слова звучали очень нежно, в них слышались грусть и сострадание:

— Будьте осторожны, Мадам, пожалуйста, будьте осторожны.

Ответа не последовало. Высокая светящаяся форма, которая напоминала пожилую леди, но все-таки сильно отличалась от нее, медленно двинулась в направлении двери, и на мгновение Уилл снова услышал тот самый чарующий музыкальный мотив, который никак не мог сохранить в памяти. Створки двери медленно отворились. Снаружи был серый свет и тишина, дул холодный ветерок.

Пламя свечей, стоявших на столе, потухло, и на месте пылающего круга была темнота. Уилл спиной чувствовал эту тревожную пустую тьму, он понимал, что на прежнем месте зала больше нет. И внезапно он заметил, что светящаяся золотистая фигура перед ним тоже постепенно пропадала, таяла, как туман, становилась все прозрачнее и прозрачнее и вот-вот должна была исчезнуть совсем. На секунду вспыхнуло красноватым блеском большое кольцо, которое старая леди носила на пальце, но затем блеск потускнел, и уже ничто больше не напоминало о присутствии этой необыкновенной женщины. Уилл погрузился в отчаяние, его охватило горькое чувство потери. Ему почудилось, что весь окружавший его мир был поглощен Тьмой, и он громко закричал.

Чья-то рука дотронулась до его плеча. Мерримен стоял рядом с ним. Они прошли через дверь. Огромные резные створки закрывались медленно, и Уилл успел ясно увидеть, что это была та же самая таинственная дверь, которая открылась перед ним ранее на пустынном склоне Чилтернского холма. Дверь захлопнулась и в тот же миг исчезла. Мальчик не мог видеть ничего, кроме серого снега, отражавшего серое небо. Перед ним снова простиралась заснеженная лесистая местность — мир, в который он шагнул сегодня рано утром.

С волнением он повернулся к Мерримену:

— Где она? Что с ней случилось?

— Ей было очень тяжело. Напряжение оказалось слишком велико даже для нее. Никогда раньше я такого не видел, никогда. — Его голос стал хриплым и резким, он гневно смотрел перед собой.

— Они… они забрали ее? — От страха Уилл с трудом подбирал слова.

— Нет! — пренебрежительно и насмешливо воскликнул Мерримен. — Леди им неподвластна. Ты не станешь задавать таких вопросов, когда узнаешь больше. Он ушла на время. Все дело в том, что дверь была открыта вопреки силе, которая держала ее запертой. И хотя Тьма не смогла разрушить леди, она иссушила ее, оставила пустой, как раковина. Она должна восстановить свои силы, оставаясь вдалеке и в одиночестве. Но теперь, когда мы оказались без нее, нам придется туго. Мы будем в ней нуждаться. И весь мир тоже.

Мерримен холодно посмотрел на Уилла. Неожиданно он стал чужим, мальчику даже показалось, что от него исходит угроза, как от врага. Мужчина нетерпеливо махнул рукой.

— Застегнись-ка, пока ты не замерз.

Уилл непослушными руками с трудом застегивал пуговицы своего тулупа, поглядывая на Мерримена, который завернулся в длинный поношенный темно-синий плащ с высоким воротником.

— Это моя вина, не так ли? — спросил расстроенный Уилл. — Если бы я не побежал, когда увидел дверь, если бы я держал ваши руки и не разорвал бы круг…

— Да, — сдержанно ответил Мерримен. Затем он немного смягчился. — Но все же это дело рук Тьмы, Уилл. Темные силы завладели тобой из-за твоего нетерпения и надежды. Они любят искажать хорошие эмоции, чтобы усиливать дурные.

Уилл стоял, ссутулившись, засунув руки в карманы, и смотрел в землю. В его голове крутилась мысль: ты потерял Мадам, ты потерял Мадам — и это было невыносимо. Ком подкатил к горлу мальчика, он не мог произнести ни слова. Ветерок кружил между деревьями, и снежинки летели прямо ему в лицо.

— Уилл, — сказал Мерримен, — я разозлился. Прости меня. Независимо от того, разбил ты Союз Трех или нет, все произошло бы точно так же. Дверь — это наши великие ворота во Время, и ты еще многое узнаешь о том, как их следует использовать. Но сейчас ты не мог открыть их, и я не мог, и никто из Круга не смог бы. Потому что сила, державшая их запертыми, — это абсолютная сила Тьмы периода зимнего солнцестояния. И никто, кроме леди, не смог бы преодолеть ее. Да и сама она сделала это большой ценой. Мужайся, когда придет время, она вернется.

Высокий воротник плаща Мерримена вдруг превратился в капюшон, который мужчина накинул на голову. Скрыв свои седые волосы, он неожиданно стал совершенно темной фигурой, высокой и таинственной.

— Идем, — произнес он и повел Уилла по глубокому снегу через заросли голых буков и дубов.

— Ты знаешь, где находишься? — спросил Мерримен.

Уилл бросил взгляд на мягкие линии снежных сугробов, на возвышавшиеся деревья.

— Конечно нет, — ответил он, — откуда мне знать?

— Когда минует три четверти зимы, — сказал Мерримен, — ты придешь сюда, под эти деревья, чтобы посмотреть на подснежники. А когда наступит весна, ты снова вернешься, чтобы полюбоваться нарциссами. И будешь приходить каждый день в течение недели, как и в прошлом году.

Уилл смотрел на него широко раскрытыми глазами.

— Вы имеете в виду поместье? — спросил он. — Это земли поместья?

В том веке, в котором жил Уилл, поместье Охотничьей лощины было самым большим домом в деревне. Самого дома не было видно с дороги, а земли поместья тянулись вдоль проезда Охотничьей лощины с противоположной стороны от дома Стэнтонов. Земли эти занимали обширную территорию, заканчиваясь с одной стороны изгородью из кованого железа, а с другой — древними каменными стенами. Поместьем на протяжении веков владела семья Грейторнов, а сейчас хозяйкой была мисс Грейторн, однако Уилл не был с ней хорошо знаком. Он лишь несколько раз встречался с мисс Грейторн, будучи в поместье, которое он представлял в виде нагромождения высоких кирпичных фронтонов и дымовых труб в стиле эпохи Тюдоров. Цветы, о которых говорил Мерримен, были знаками частного владения. Сколько Уилл себя помнил, в конце каждой зимы он пролезал между прутьями изгороди поместья, чтобы оказаться на чудесной лужайке и рассматривать нежные, свидетельствующие об уходе зимы подснежники, а позже золотистые нарциссы, посланники весны. Он не знал, кто выращивал эти цветы, и никогда никого не видел рядом с ними на этой лужайке. Он даже не был уверен, что кто-то, кроме него, знает об их существовании. Видение этих цветов ожило сейчас перед его глазами.

Но вопросы, возникшие очень быстро, заслонили этот образ.

— Мерримен, не хотите ли вы сказать, что эта лужайка находилась здесь и раньше, задолго до того, как я впервые увидел ее? А огромный зал — это зал в поместье, только много веков назад? И лес вокруг нас, через который я шел, когда встретил кузнеца и Всадника, огромный лес, — правда ли, что он весь принадлежит…

Мерримен посмотрел на мальчика и весело рассмеялся, словно не осталось и следа той тяжести, которая еще недавно нависла над ними обоими.

— Позволь показать тебе кое-что еще, — сказал он и повел Уилла дальше через лес. Они удалялись от лужайки, пока не оборвался привычный пейзаж — бесчисленные стволы деревьев и снежные сугробы между ними. Уилл ожидал увидеть перед собой узкую тропку, петляющую через бесконечный лес древних, густо растущих деревьев, но неожиданно для себя увидел хорошо знакомую ему дорогу двадцатого века — проезд Охотничьей лощины, а немного выше, вдоль дороги, очертания собственного дома. Перед ними была изгородь поместья, в некоторых местах почти скрытая глубоким снегом. Мерримен перекинул ноги через изгородь, а Уилл по привычке пролез между прутьями, и теперь они стояли на заснеженной дороге.

Мерримен откинул капюшон и поднял седую голову, словно вдыхая запах нового века.

— Видишь ли, Уилл, мы, то есть те, кто принадлежит Кругу, не привязаны ни к одному периоду Времени. Дверь — это дорога сквозь Время, и мы можем выбирать любые направления. Дело в том, что все времена сосуществуют одновременно, и будущее может влиять на прошлое, а прошлое — это дорога, ведущая в будущее. Но люди не могут этого понять. Пока еще и ты этого не понимаешь. Но мы действительно можем путешествовать через века. Сегодня утром тебя перенесло примерно на пять веков назад. И ты попал во времена Королевских лесов, которые простирались по всей южной части этой земли от вод Саутгемптона вверх, до долины Темзы, где мы с тобой сейчас находимся.

Мерримен указал на горизонт, и Уилл вспомнил, что дважды за сегодняшнее утро видел Темзу: один раз среди хорошо знакомых полей, а второй раз — затерянную в чаще леса. Напряженно вспоминая что-то, он смотрел в лицо Мерримена.

— Пятьсот лет назад, — продолжал Мерримен, — короли Англии после долгих размышлений приняли решение сохранить леса в этой местности. Были уничтожены целые деревни и села среди лесов, для того чтобы дикие животные, олени и вепри, и даже волки могли плодиться здесь, а затем на них устраивали охоту. Однако леса не покоряются человеку, и короли, сами того не зная, создали в темных чащах тихую гавань для сил Тьмы, которым в ином случае пришлось бы скрываться в горах, далеко на севере… Вот где ты находился до этой минуты, Уилл. В лесу Андериды, как его называли когда-то, в давно минувшем прошлом. Ты был там и в самом начале дня, когда шел по снегу через лес и по пустым склонам Чилтернских холмов; там же ты прошел через дверь — это очень символично, что ты впервые прошел через нее в свой день рождения, в первый день твоей новой жизни в качестве Носителя Света. Там же, в том прошлом, мы оставили леди. Я бы очень хотел знать, где и когда мы увидим ее снова. Но она вернется только тогда, когда сможет. — Он повел плечами, как будто хотел стряхнуть с них тяжесть. — А сейчас ты вернулся в свой мир и можешь пойти домой.

— И вы тоже в этом мире, — сказал Уилл.

Мерримен улыбнулся:

— Да, снова здесь. И испытываю противоречивые чувства.

— Куда вы сейчас?

— Куда глаза глядят. У меня, как и у тебя, есть дом в этом настоящем времени. Иди домой, Уилл. Следующая часть задания зависит от Странника, и мы найдем тебя. И когда его Знак окажется на твоем ремне рядом с первым, я приду.

— Но… — Уиллу вдруг захотелось схватить его за руку и попросить, чтобы он не уходил. Собственный дом больше не казался мальчику такой неприступной крепостью, как раньше.

— Все будет хорошо, — мягко проговорил Мерримен, — просто принимай все, что происходит. Помни, что ты под защитой. Не совершай необдуманных поступков, чтобы не привлекать неприятности, и будешь невредим. Мы скоро встретимся, я тебе обещаю.

— Хорошо, — пробормотал Уилл.

Сильный порыв ветра чуть не свалил их с ног, нарушив спокойствие тихого утра, и хлопья снега закружились, падая с деревьев, стоявших вдоль дороги. Мерримен запахнул свой плащ, длинные полы которого скользили по поверхности снега, оставляя полосы; он решительно посмотрел на мальчика, своим взглядом стараясь одновременно предостеречь его и воодушевить, накинул на голову капюшон и, не сказав ни слова, большими шагами направился вниз по дороге. Он исчез за поворотом у Рощи грачей по дороге к ферме Доусонов.

Уилл глубоко вздохнул и побежал домой. В это серое утро дорога, утонувшая в глубоком снегу, была безжизненной; птицы не порхали и не щебетали, все вокруг застыло, словно во сне. Дом тоже казался непривычно тихим. Уилл снял верхнюю одежду и, стараясь не шуметь, поднялся по лестнице. На площадке он остановился и посмотрел в окно на белые крыши и поля. Великие леса больше не покрывали землю. Глубокий снег ровным гладким покрывалом лежал на полях, которые простирались до самой Темзы.

— Хорошо-хорошо, — сонно проворчал Джеймс из своей комнаты.

Из-за соседней двери Робин крикнул:

— Иду-иду, через минуту.

Гвен и Маргарет, протирая глаза, суетливо выбежали из своей спальни, все еще в ночных рубашках.

— Совсем необязательно так вопить, — укоризненно произнесла Барбара.

— Вопить? — Уилл уставился на нее.

— Буди всех! — засмеялась она. — Я говорю, сегодня праздник, ради всего святого!

— Но я… — начал Уилл.

— Ничего, — сказала Гвен, — простим его за то, что он разбудил нас сегодня в такую рань. В конце концов, у него есть уважительная причина. — Она вышла вперед и поцеловала его в макушку головы. — С днем рождения, Уилл.

СТРАННИК НА СТАРОЙ ДОРОГЕ

— Говорят, выпадет еще больше снега, — сообщила полная дама с сумкой на длинном ремне кондуктору автобуса.

Кондуктор-индиец покачал головой и печально вздохнул:

— Такая погода — это ненормально. Еще одна такая зима, и я возвращаюсь обратно в Порт-оф-Спейн.

— Успокойся, милый, — сказала полная дама. — Такого ты больше не увидишь. Я прожила в долине Темзы шестьдесят шесть лет и никогда еще не видела такого снегопада, тем более перед Рождеством. Никогда.

— Тысяча девятьсот сорок седьмой, — вступил в разговор сидевший рядом с дамой худощавый мужчина с длинным острым носом. — Это был очень снежный год. Поверьте моему слову. Снежные заносы выше вашей головы по всему проезду Охотничьей лощины и на Болотной улице. А через Общинные земли и вовсе невозможно было пройти целые две недели. Пришлось вызывать снегоочистители. Да, это был снежный год.

— Но это было не перед Рождеством, — возразила полная дама.

— Нет, это было в январе, — мужчина угрюмо кивнул. — Не перед Рождеством, но…

Этот разговор мог продолжаться всю дорогу до Мейденхеда. Возможно, так оно и произошло, но Уилл вдруг заметил, что автобус, казалось, затерявшийся в бесцветном заснеженном мире, подъезжает к его остановке. Он вскочил, схватив свои пакеты и коробки. Кондуктор нажал кнопку звонка для остановки.

— Рождественские покупки? — предположил он.

— Угу. Три… четыре… пять… — Уилл, прижимая пакеты к груди, повис на поручне слегка накренившегося автобуса. — Наконец-то я покончил с этим. Давно пора.

— Мне тоже давно пора, — сказал кондуктор, — завтра канун Рождества. Мне нужно хотя бы немного тепла, чтобы я взбодрился.

На остановке кондуктор помог нагруженному пакетами Уиллу выйти из автобуса.

— Счастливого Рождества, парень, — пожелал он. Они давно были знакомы: на этом автобусе Уилл добирался до школы и возвращался после уроков домой.

— Счастливого Рождества, — ответил Уилл. Поддавшись какому-то порыву, мальчик крикнул: — Будет тебе в Рождество теплая погода!

Кондуктор ответил ему широкой белозубой улыбкой.

— Ты, что ли, наладишь погоду?

«Возможно, я мог бы это сделать, — подумал Уилл, с трудом переступая по главной дороге в направлении проезда Охотничьей лощины. — Возможно, я мог бы». Снег был очень глубоким даже на тротуаре. За последние два дня по дороге прошли от силы несколько человек, и снег был лишь слегка утоптан. Уилл провел эти дни очень спокойно, несмотря на воспоминания обо всем, что с ним произошло. Вместе со всей семьей он весело отметил свой день рождения. Праздник выдался таким шумным и суетливым, что ночью он заснул, как младенец, даже не вспомнив о Тьме. Следующий день он провел вместе со своими братьями на склонах окрестных холмов, играя в снежки и катаясь на санках, сделанных из того, что было под рукой. Дни стояли пасмурные, над головой нависали снежные тучи, но по неведомой причине снег не падал на землю. Было очень тихо, ни одна машина не проезжала по дороге, кроме фургонов молочника и булочника. Притихли и грачи; только парочка птиц медленно пролетали над рощей туда и обратно.

Животные, как отметил Уилл, больше не боялись его. Скорее наоборот, они стали относиться к нему с большей теплотой. Только Раг, старшая из двух овчарок, которая любила сидеть, положив голову на колени мальчика, иногда странно дергалась без видимой причины, как будто ее било током. Потом пес начинал беспокойно рыскать по комнате, а перед тем как снова подойти к Уиллу, вопросительно смотрел ему в глаза и лишь после этого уютно устраивался у его ног. Уилл не знал, как с этим быть. Он понимал, что Мерримен мог бы помочь, но он сейчас очень далеко.

Знак в виде круга с перекрестьем внутри оставался теплым на ощупь с тех самых пор, как мальчик вернулся домой два дня назад. Сейчас, идя по дороге, он засунул руку под куртку и обнаружил, что круг очень холодный. Мальчик решил, что это, должно быть, потому, что на улице стоит мороз, и успокоился. Уилл провел почти весь день в Слау, ближайшем крупном городе, делая покупки к Рождеству. Это был ежегодный ритуал: за день до Рождества он тратил все подаренные ему на день рождения тетушками и дядюшками деньги на подарки родным. Однако в этом году он впервые отправился за покупками один. И ему это очень нравилось: в одиночестве можно все лучше обдумать. Самый важный подарок — книгу о Темзе для Стефана — он купил заранее и отправил ее в Кингстон на Джамайку, где судно остановилось на так называемой Карибской станции. Уилл подумал, что это чем-то напоминает железную дорогу. Он хотел было спросить у своего друга кондуктора, что представляет собой Кингстон. Но поскольку кондуктор приехал из Тринидада, то, возможно, не испытывал теплых чувств по отношению к другим островам.

У Уилла снова испортилось настроение. Это периодически случалось с ним в последние два дня из-за того, что в этом году он впервые не получил подарка на день рождения от Стефана. Он в который раз пытался отогнать чувство разочарования, заставляя себя думать о том, что почта работает плохо или корабль, обогнув зеленые острова, отплыл в море по какому-то срочному заданию. Но Стефан никогда не забывал о нем и, скорее всего, не забыл и в этот раз. Значит, что-то произошло.

Впервые с того самого серого утра, в день его рождения, выглянуло солнце, и сейчас Уилл мог наблюдать, как оно садится. Огромный ярко-оранжевый солнечный диск сиял сквозь просвет между тучами, и по всему серебристо-снежному миру рассыпались крошечные золотистые искорки света. После серых от слякоти улиц города весь мир, казалось, вновь блистал красотой. Уилл медленно брел мимо садовых изгородей, мимо деревьев и наконец дошел до узкой немощеной дорожки, известной как Прогулочная аллея, которая была ответвлением главной дороги и в конце концов поворачивала и соединялась с проездом Охотничьей лощины неподалеку от дома Стэнтонов. Дети частенько срезали по ней путь. Уилл бросил взгляд на дорожку и увидел, что никто не проходил по ней с тех пор, как выпал снег. Она была затеряна под глубоким снегом, белым и гладким, едва тронутым узором птичьих следов. Неизвестность манила мальчика, и он был не в силах этому сопротивляться.

Итак, он свернул на Прогулочную аллею, с удовольствием шагая по хрустящему снегу, и белые хлопья, как бахрома, налипали на его штанины, заправленные в ботинки. Почти сразу солнце скрылось из виду, отсеченное лесополосой, которая тянулась между маленькой дорожкой и домами, стоявшими вдоль проезда Охотничьей лощины. Пробираясь по снегу, Уилл прижимал к груди пакеты, снова и снова пересчитывая их. Нож для Робина; замша для чистки флейты для Пола; дневник для Мэри; соль для ванны для Гвен; специальная ручка с войлочным пишущим узлом для Макса. Подарки для остальных членов семьи были заблаговременно куплены и упакованы.

Прогулка по аллее перестала быть приятным приключением гораздо быстрее, чем он мог ожидать. Ноги мальчика начали ныть от тех усилий, которые надо было прилагать, шагая по глубокому снегу. Пакеты теперь казались ему очень тяжелыми. Золотисто-оранжевое сияние солнца поглотила унылая серость. Он замерз и проголодался.

Справа от него высились деревья, в основном вязы, иногда встречались буки. С другой стороны от дороги находился пустырь. Выпавший снег полностью преобразил его, превратив из грязновато-серых зарослей бурьяна и низкого кустарника в лунный пейзаж белеющих склонов и затененных впадин. На заснеженной дорожке то тут, то там валялись ветки деревьев, обломившиеся под весом снега. Прямо перед сабой Уилл увидел огромную ветку, лежавшую поперек дороги. Он с опаской посмотрел вверх, пытаясь оценить, много ли еще сухих веток готовы обрушиться вниз с массивных вязов при сильном порыве ветра или просто под тяжестью снега. «Хорошее время для сбора хвороста», — подумал он, и в его воображении возник притягательный образ яркого огня, танцующего в камине огромного зала; того огня, который изменил его мир, сначала исчезнув по его команде, а затем покорно разгоревшись вновь.

Пока Уилл пробирался по снегу, неожиданно дерзкая и забавная идея пришла ему в голову. Она была вызвана мыслями об огне. Мальчик даже остановился, не в силах сдержать улыбку. «Ты, что ли, наладишь погоду»? Ну нет, вряд ли он сможет обеспечить теплое Рождество, но он способен погреться немного прямо здесь и сейчас. Уилл решительно посмотрел на сломанную ветку, лежавшую перед ним, и непринужденно, осознавая, что дар находится внутри него, скомандовал с некоторым озорством: «Гори!»

Ветка дерева, лежавшая перед ним на снегу, мгновенно вспыхнула. Каждый ее дюйм, начиная с толстого прочного основания и до самой маленькой тонкой веточки, был охвачен языками желтого пламени. Послышалось шипение, и над горящей веткой поднялся высокий сияющий столб света. Дым от огня не исходил, а само пламя было очень ровным; тонкие веточки, которые должны были бы моментально превратиться в пепел, продолжали гореть и гореть, как будто питались каким-то топливом изнутри. Стоя в одиночестве около огня, Уилл почувствовал себя маленьким и напуганным: это был необычный огонь, и его нельзя было контролировать обычными средствами. Он вел себя не совсем так, как огонь в камине. И мальчик не знал, что с ним делать. Стараясь не поддаваться панике, он снова сконцентрировал свои мысли на огне и приказал ему исчезнуть, но огонь продолжал гореть так же ровно и устойчиво, как и раньше. Уилл понял, что его поступок был глупым и неуместным, а возможно, и опасным. Глядя вверх на пылающую колонну, он увидел, что над ней, высоко в сером небе, медленно кружили четыре черных грача.

«Ах, Мерримен, — подумал расстроенный мальчик, — где ты сейчас?»

Затем он внезапно почувствовал, что задыхается, словно кто-то схватил его сзади, заморозил ноги в глубоком снегу и скрутил ему руки за спиной. Пакеты упали в снег. Уилл закричал от боли в руках. В ту же секунду человек, напавший на мальчика, ослабил захват, как будто вовсе не хотел причинить ему вреда. Но все же он продолжал крепко держать Уилла.

— Убери огонь! — настойчиво прохрипел голос у него над ухом.

— Я не могу, — ответил Уилл, — честное слово. Я пытался, но не могу.

Человек ругался и бормотал как-то странно, и вдруг Уилл понял, кто это. Его страх улетучился, как будто камень упал с души.

— Странник, — попросил он, — отпусти меня. Не смей так хватать меня.

Но тот сжал его еще сильнее.

— Ну уж нет, мальчик. Я знаю твои шуточки. Я знаю, кто ты, знаю, что ты Носитель Света. Но я не доверяю тебе, как не доверяю и Тьме. Ты недавно проснулся, и я скажу тебе кое-что. Пока ты еще не оперился, ты не можешь ни на кого влиять, если только ты не видишь его своими глазами. Так вот, я не дам тебе увидеть себя, это уж точно.

— Я не собираюсь причинять тебе вред. Есть люди, которым действительно можно доверять, — сказал Уилл.

— Очень немногим, — горько произнес Странник.

— Если ты отпустишь меня, я закрою глаза.

— Тьфу! — сплюнул старик.

— У тебя есть второй Знак. Отдай его мне.

Наступила тишина. Уилл почувствовал, как руки старика отцепились от него, но продолжал стоять на месте и не оборачивался.

— Послушай, Странник, у меня уже есть первый Знак, — сообщил он. — Ты сам знаешь, что он у меня. Посмотри, я распахну куртку, и ты увидишь первый круг на моем ремне.

Не оборачиваясь, Уилл расстегнул куртку. Краем глаза он увидел сгорбленную фигуру старика, стоявшую теперь сбоку от него. Старик набрал в легкие воздух и со свистом выдохнул его. Неожиданно он вышел вперед и посмотрел на Уилла прямо и открыто. В желтом свете, идущем от горящей ровным пламенем ветки, мальчик увидел лицо, на котором боролись противоречивые эмоции: страх и надежда на избавление переплелись в мучительной нерешительности.

Затем старик заговорил; его голос срывался, а интонация была простодушной, как у обиженного ребенка.

— Он такой тяжелый, — начал он жалобно. — И я так долго его носил. Я даже не помню почему. Всего боялся, всегда убегал. Если бы я только мог избавиться от него, если бы я мог отдохнуть. Ох, если бы он исчез. Но я боялся отдать его не тому человеку. Если бы я сделал это, со мной произошло бы нечто ужасное, не могу даже думать об этом. Носители Света могут быть жестокими, очень жестокими… Я думаю, ты тот, кто мне нужен, приятель. Я искал тебя очень долго, искал, для того, чтобы отдать тебе этот Знак. Но как я могу быть уверен до конца? Как я могу быть уверен в том, что ты не посланник Тьмы?

«Старик долгое время жил в страхе, — подумал Уилл, — и теперь не знает, как перестать бояться. Как это ужасно — быть таким одиноким. Он не знает, как довериться мне. Прошло много времени с тех пор, как старик кому-либо доверял, и он попросту забыл, как это делается».

— Послушай, — сказал мальчик, — ты должен знать, что я не посланник Тьмы. Подумай сам. Ты же видел, как Всадник пытался уничтожить меня.

Но старик только страдальчески покачал головой, и Уилл вспомнил, как громко он кричал, спасаясь бегством при виде Всадника.

— Ну раз это не помогает, — продолжал Уилл, — неужели даже огонь ни о чем тебе не говорит?

— Огонь говорит о многом, — пробормотал Странник. Он смотрел на горящую ветку без всякой надежды, затем его лицо исказилось от ужаса. — Огонь приведет их сюда, ты знаешь это. Грачи уже показывают им путь. И как я узнаю, зажег ли ты этот огонь, потому что ты недавно проснувшийся Носитель Света, который забавляется играми, или этот огонь — сигнал для тех, кто меня преследует?

Он продолжал что-то уныло ворчать себе под нос, обхватив руками свои плечи. «Как он несчастен», — с жалостью подумал Уилл. Но он должен был найти способ повлиять на Странника.

Уилл посмотрел вверх. Еще больше грачей лениво кружили теперь над его головой, и он мог слышать, как они резко переговаривались друг с другом. Неужели старик был прав и грачи приведут сюда Тьму?

— Странник, ради всего святого, — нетерпеливо сказал он, — ты должен поверить мне. Если ты однажды не поверишь кому-то настолько, чтобы отдать ему Знак, тебе придется носить его всегда. Разве ты этого хочешь?

Старый бродяга стонал и бормотал что-то, уставившись на мальчика своими маленькими безумными глазками; казалось, он завяз в своей многовековой подозрительности, как муха в сетях паука. Но у мухи все же остаются крылья, которые могут порвать сеть, если у нее появится сила, чтобы взмахнуть ими хоть раз… Находясь под властью какой-то неведомой части своего сознания и не вполне понимая, что делает, Уилл сжал рукой железный круг на своем ремне, вытянулся во весь рост и, гладя прямо в глаза Страннику, призвал:

— Последний из Носителей Света пришел, Странник, и пробил час. Настало время отдать Знак — сейчас или никогда. Подумай о том, что другого шанса у тебя не будет. Сейчас, Странник. Иначе ты будешь носить его всегда. Покорись Носителю Света сейчас. Сейчас!

И его слова как будто освободили источник. В тот же миг все страхи и подозрения исчезли с искаженного старческого лица, уступив место детской покорности. Глупо улыбаясь и демонстрируя невиданное рвение, Странник ощупал руками широкую кожаную ленту, которую носил через плечо, и извлек из нее круг с перекрестьем внутри, почти такой же, как на ремне Уилла. Этот Знак излучал тусклое золотисто-коричневое сияние бронзы. Он передал его мальчику в руки и издал высокий смешок восхищенного ликования.

Охваченная желтым огнем ветка на снегу перед ними внезапно вспыхнула еще ярче, а затем огонь погас.

Ветка, оставшаяся лежать на снегу, выглядела точно так же, как в тот момент, когда Уилл впервые увидел ее на аллее: серая, ничуть не обгоревшая и холодная, как будто ее никогда не касались языки пламени. Сжимая в руке бронзовый круг, Уилл смотрел на ветку дерева с ободранной корой, лежащую на нетронутом снеге. Теперь, когда огонь исчез, окружающий мир стал более мрачным, полным теней, и мальчик с ужасом осознал, что день уже почти на исходе. Было очень поздно. И вдруг он услышал чистый голос, доносящийся откуда-то из тени впереди него:

— Привет, Уилл Стэнтон.

Странник в ужасе взвизгнул. Уилл быстро опустил бронзовый круг в карман и твердым шагом направился вперед. Он испытал сильное облегчение и почти опустился на снег, увидев, что с ним поздоровалась Мэгги Барнс, доярка с фермы Доусонов. Встреча с Мэгги, розовощекой поклонницей Макса, не предвещала ничего дурного. Ее пышную фигуру полностью скрывали пальто и шаль; она направлялась к главной дороге и несла накрытую корзину. Мэгги широко улыбнулась Уиллу и недоверчиво посмотрела на Странника.

— Почему этот старый бродяга, — спросила она своим бархатистым голоском, — слоняется по нашей округе вот уже две недели? Фермер сказал, что ты должен избавить всех нас от своего присутствия, старик. Он приставал к тебе, юный Уилл? Готова поспорить, что это так.

Она пристально смотрела на Странника, который угрюмо кутался в свое грязное пальто, напоминающее накидку.

— Нет-нет, — ответил Уилл. — Я просто приехал из Слау и шел от автобусной остановки домой, а тут наткнулся на него. Правда, я прямо врезался в него на бегу. Уронил все свои рождественские покупки, — поспешно добавил он и наклонился, чтобы собрать пакеты, разбросанные по снегу.

Странник засопел, еще плотнее закутался в пальто и шаркающей походкой двинулся вверх по дороге. Но, поравнявшись с Мэгги, он вдруг остановился и отпрянул назад, как будто натолкнулся на какой-то невидимый барьер. Он открыл рот, но не смог произнести ни слова. Уилл медленно выпрямился и смотрел на старика, держа в руках пакеты. Недоброе предчувствие закралось в его душу, словно озноб от холодного ветра.

Мэгги Барнс доброжелательно произнесла:

— Автобус из Слау прибыл очень давно, юный Уилл. И я иду на остановку, чтобы застать следующий. У тебя всегда уходит полчаса, чтобы проделать пятиминутный путь от автобусной остановки, Уилл Стэнтон?

— Не пойму, а вам-то какая вам разница, сколько времени у меня уходит на дорогу? — спросил Уилл. Он по-прежнему смотрел на застывшего на месте Странника, и тревожные мысли начали возникать в его голове.

— Где же твои хорошие манеры, Уилл? — удивилась Мэгги. — А еще воспитанный мальчик.

Ее глаза на прикрытом шалью лице ярко горели и, не отрываясь, смотрели на Уилла.

— Что ж, до свидания, Мэгги, — сказал Уилл. — Мне нужно домой. Чай, наверное, уже готов.

— Возможно, этот отвратительный грязный бродяга, в которого ты врезался, и вправду не навредил тебе, — мягко произнесла Мэгги, не двигаясь с места, — но проблема в том, что эти бродяги крадут вещи. И этот тоже украл кое-что на днях на ферме, юный Уилл. Он украл вещь, которая принадлежала мне. Украшение. Довольно крупное, красивое, золотисто-коричневое, в форме круга, — я носила его на цепочке на шее. И я хочу получить украшение обратно. Немедленно! — последнее слово прозвучало очень агрессивно, а затем Мэгги снова заговорила своим сладким нежным голосом, словно он никогда и не менялся: — Мне очень нужно это украшение, правда. Я думаю, старик мог засунуть вещицу в твой карман, когда ты наткнулся на него. А ты ничего не заметил. Наверное, при свете того маленького костерка, который горел, бродяга увидел меня и перепугался. Это вполне могло случиться, не так ли, юный Уилл?

Уилл занервничал. Мурашки побежали по его коже, когда он слушал Мэгги. Она стояла прямо перед ним и выглядела совсем как обычно — простая розовощекая девушка с фермы Доусонов, которая управляла доильной машиной и выращивала телят. Но источником тех слов, которые она произносила, могли быть внушены только разумом Тьмы. Мэгги похищена служителями Тьмы? Или она одна из них? Если это так, что она способна предпринять?

Уилл стоял, внимательно глядя в лицо девушки. В одной руке он держал пакеты, а другую осторожно засунул в карман. Бронзовый Знак был очень холодным на ощупь. Уилл сконцентрировал всю свою внутреннюю энергию, чтобы устранить Мэгги, но она по-прежнему стояла перед ним, невозмутимо улыбаясь. Он заклинал ее удалиться, обращаясь к помощи всех имен силы, которые, как он помнил, употреблял Мерримен: имен леди, Круга, Знаков. Но он хорошо понимал, что не знает нужных заклинаний. А Мэгги громко хохотала и неторопливо продвигалась вперед, глядя ему в лицо. Вскоре Уилл обнаружил, что не может пошевелить ни одним мускулом.

Он был пойман в ловушку и обездвижен, так же как и Странник. Мальчику никак не удавалось поменять то положение тела, в котором он застыл, словно замороженный. Он яростно смотрел на Мэгги Барнс, девушку как казалось еще совсем недавно, простую, в скромном черном пальто и гладкой шали; видел, как она хладнокровно засунула руку в карман его куртки и вытащила оттуда Бронзовый Знак. Она помахала им перед лицом мальчика, а затем вдруг быстро расстегнула его куртку, выдернула из его брюк ремень и надела на него Бронзовый круг, присоединив к железному.

— Держи свои штаны, Уилл Стэнтон, — сказала она с издевкой. — Ах, милый, да ты же не можешь двигаться! Но ведь на самом деле ты носишь ремень не для того, что он поддерживал твои брюки, правда? Ты носишь его, чтобы держать… эти маленькие украшения… в сохранности…

Уилл заметил, что Мэгги старалась не дотрагиваться до Знаков и вздрагивала каждый раз, когда они случайно касались ее рук. Было совершенно очевидно, что холод, идущий от них, обжигал ее кожу.

Мальчик потерял последнюю надежду. Все его усилия пошли прахом, а задание провалилось еще до того, как он приступил к его выполнению. И с этим ничего нельзя было поделать. Уиллу хотелось одновременно кричать от ярости и рыдать. Но затем где-то в глубине его существа ожили воспоминания. Они были смутными, и поначалу он никак не мог сосредоточиться на них. И все же ему удалось вспомнить то, что он, казалось, забыл, и произошло это в тот самый момент, когда румяная Мэгги Барнс держала перед ним ремень, на который были нанизаны два Знака: блестящее железо и тусклая бронза висели бок о бок. Жадно уставившись на эти два круга, Мэгги разразилась низким, булькающим, глумливым смехом, который звучал поистине дьявольски, контрастируя с ее румяным лицом. Именно тогда Уилл вспомнил.

В тот же миг пламя взметнулось вверх от лежавшей на снегу ветки вяза, той самой, которую Уилл недавно поджигал. Непонятно откуда взявшись, огонь вспыхнул с сильным треском и перекинулся на Мэгги Барнс, которая оказалась в кольце слепящего белого света. Столб пламени вырос выше ее головы. Она пригнулась к земле, прямо к холодному снегу, ее рот искривился от страха. Ремень с двумя связанными вместе Знаками выпал из ее ослабевших рук.

И появился Мерримен, высокий, в длинном темном плаще, на его лицо падала тень от капюшона. Он стоял на дорожке, за пылающим огнем, позади съежившейся девушки.

— Убери ее с дороги, — сказал он громко и четко.

Пламенеющее кольцо света медленно двинулось в сторону, и Мэгги послушно ползла вслед за ним. Через некоторое время огненное кольцо неподвижно повисло в воздухе посреди сугробов рядом с дорожкой. Затем раздался треск и пламя исчезло, но в следующий же миг Уилл увидел, как по обе стороны от дорожки быстро выросли высокие стены из света, оградив ее танцующим огнем. Этот световой тоннель тянулся очень далеко в обоих направлениях — он был гораздо длиннее, чем сама Прогулочная аллея. Уилл немного испуганно наблюдал за происходящим. Он смутно видел Мэгги Барнс: поверженная, она лежала на снегу и пыталась руками защитить глаза от слепящего света. А Уилл, Мерримен и Странник стояли в бесконечно длинном огненном тоннеле.

Уилл нагнулся и поднял с земли свой ремень. Он облегченно вздохнул облегчение, бережно взяв Знаки в руки: Железный — в левую, а Бронзовый — в правую. Мерримен подошел к нему, вытянул правую руку, отчего рукав его плаща раскрылся, как крыло огромной птицы, и указал длинным пальцем на девушку. Он произнес странное длинное имя, которое Уилл никогда раньше не слышал и не смог запомнить, и Мэгги громко завыла.

Мерримен проговорил с холодным презрением в голосе:

— Убирайся и передай им, что Знаки вне их досягаемости. И если останешься цела, никогда больше не пытайся проявлять свою волю, если стоишь на одном из наших путей. Потому что старые дороги пробудились и их сила снова жива. И на этот раз им неведомы жалость и сострадание.

Он снова произнес странное имя, и пламя, ограждавшее дорогу, взметнулось еще выше. Девушка пронзительно вскрикнула и завизжала, как будто испытывая резкую боль. Затем, еле волоча ноги, пошла через заснеженное поле, словно маленький съежившийся зверек.

Мерримен посмотрел на Уилла.

— Запомни две вещи, которые спасли тебя, — сказал он. Свет падал сейчас на его лицо под темным капюшоном, и были видны его орлиный нос и глубоко посаженные глаза. — Во-первых, я знал ее настоящее имя. Единственный способ разоружить служителя Тьмы — это назвать его или ее настоящим именем. Они держат свои имена в тайне. Но кроме имени есть еще и дорога. Ты знаешь название этой дороги?

— Прогулочная аллея, — по привычке отчеканил Уилл.

— Это не настоящее имя, — недовольно возразил Мерримен.

— Да… Моя мама никогда не ходит по этой дороге и нам не позволяет, говорит, что она опасная. Насколько я знаю, никто не называет ее настоящим именем. И я чувствовал бы себя очень глупо, если бы называл ее Старая дорога… — Уилл внезапно замолчал, как будто вслушиваясь в это название впервые за всю свою жизнь. Он медленно продолжил: — Глупо было бы называть ее настоящим именем — Старая дорога.

— Глупо, говоришь? — сурово спросил Мерримен. — Но имя, которое заставляет тебя почувствовать себя глупо, помогло спасти твою жизнь. Старая дорога. Да. И она не была названа в честь какого-нибудь мистера. Имя говорит тебе об истинном ее назначении. Названия дорог и местностей в старых землях очень часто несут в себе такую информацию, и людям стоило бы внимательнее относиться к этому. Тебе очень повезло, Уилл Стэнтон, что ты затеял свою маленькую игру с огнем, стоя на одной из Старых дорог, по которой около трех тысяч лет ходили Носители Света. Ты еще недостаточно владеешь своей силой, и если бы ты находился где-то в другом месте, то был бы очень уязвим и все сущности Тьмы могли бы атаковать тебя. Ведь и эту ведьму притянуло к тебе благодаря птицам. Посмотри внимательно на эту дорогу, мальчик, и никогда больше не называй ее общепринятым именем.

Уилл взглянул на дорогу, уходившую через огненный тоннель в неведомую даль. Она сияла, словно царственная тропа солнца, и, повинуясь безотчетному желанию, мальчик поклонился ей, неловко согнувшись от талии, насколько ему позволяли пакеты, которые он держал в руках. Пламя снова взметнулось вверх, и его языки изогнулись внутрь тоннеля. Оно как будто кланялось в ответ мальчику. Затем огонь исчез.

— Очень хорошо, — сказал Мерримен немного удивленно, но все же с некоторым облегчением в голосе. Он был явно доволен Уиллом.

— Я больше никогда-никогда не стану использовать… силу, если только на это не будет причины. Я обещаю. Клянусь именем леди и именем Старого мира, — пообещал Уилл. Однако он не мог удержаться, чтобы не задать вопрос: — Мерримен, но ведь именно пламя привело ко мне Странника, а у него был Знак.

— Странник ждал тебя, глупый мальчишка, — уже раздраженно ответил Мерримен. — Я предупреждал тебя, что он найдет тебя, а ты не запомнил этого. Запомни сейчас: в нашей магии каждое слово имеет вес и значение. Каждое слово, которое говорю тебе я или другой Носитель Света, не пустой звук. Что касается Странника, то он ждал, пока ты родишься, и будешь стоять рядом с ним, и прикажешь ему отдать тебе Знак, с незапамятных времен. Хотя тебе и трудно это представить. Ты действовал правильно: я знаю, что было нелегко сдвинуть дело с мертвой точки и заставить Странника отдать Знак, когда время наконец пришло. Однажды он предал Носителей Света, это было очень давно, и это был его злой рок. Несчастная душа…— Голос Мерримена стал немного мягче:— Ему пришлось долгое время хранить второй Знак, и это были тяжелые времена для него. Он должен исполнить еще одну роль в нашем деле, прежде чем сможет уйти на покой, если захочет. Но время для этого еще не настало.

Они посмотрели на застывшую фигуру Странника, до сих пор стоявшего на краю дороги, там, где его обездвижила Мэгги Барнс.

— Он стоит в ужасно неудобном положении, — сказал Уилл.

— Он ничего не чувствует, — ответил Мерримен. — Ни одна часть его тела не онемеет. Некоторые способности у Носителей Света и служителей Тьмы одинаковы, и одна из них — поймать человека за пределами Времени и держать его в неподвижном и бессознательном состоянии столько, сколько потребуется. Или, если это касается людей Тьмы, так долго, пока их это забавляет.

Он направил палец на обездвиженную, потерявшую форму фигуру старика, быстро и тихо произнес несколько слов, которые Уилл не расслышал, — и Странник вернулся к жизни. Это было похоже на кинокадры, которые на время остановили, а потом изображение снова ожило. Широко раскрыв глаза, старик уставился на Мерримена, потом открыл рот, но вместо слов оттуда вырвалось удивленное сипение.

— Уходи, — сказал Мерримен.

Старик съежился и поплелся прочь, на ходу подбирая разлетавшиеся полы своего пальто. Вскоре он прибавил шагу и почти побежал по узкой тропке. Наблюдая за удалявшейся фигурой, Уилл вдруг прищурился, потом стал внимательно вглядываться вдаль и даже потер глаза, не веря тому, что видел: фигура Странника становилась все более блеклой и прозрачной. Она постепенно растворялась, и сквозь ее смутные очертания уже можно было видеть деревья. Затем Странник и вовсе исчез, как звезда, которую заслонило облако.

— Это сделал я, а не сам Странник, — объяснил Мерримен. — Думаю, он заслужил немного покоя и не здесь, а в другом месте. Такова сила Старых дорог, Уилл. Ты мог бы использовать этот прием и запросто сбежать от ведьмы, если бы знал, как. Тебе еще предстоит этому научиться, ты узнаешь и правильные имена, и многое другое. Это произойдет совсем скоро.

— А как ваше настоящее имя? — с любопытством спросил Уилл.

Темные глаза сверкнули под капюшоном:

— Мерримен Лайон. Я говорил тебе при встрече.

— Я думал, что вы как Носитель Света не назвали бы мне своего настоящего имени, по крайней мере не так громко.

— Ты уже учишься, — весело проговорил Мерримен. — Пойдем, уже темнеет.

Вместе они пошли вниз по дороге. Прижимая к себе пакеты, Уилл еле успевал за широко шагавшим человеком в плаще. Говорили они мало, но Мерримен всегда умудрялся подхватывать Уилла, если тот, оступившись, попадал в яму или застревал в сугробе. Когда, миновав очередной поворот дорожки, они вышли на широкий проезд Охотничьей лощины, Уилл увидел своего брата Макса, который быстро шел им навстречу.

— Смотрите, это же Макс!

— Да, — ответил Мерримен.

Макс окликнул брата, весело помахав рукой, и через минуту был уже совсем близко.

— А я иду встречать тебя с автобуса, — сказал он. — Мама разнервничалась из-за того, что ее маленький мальчик задерживается.

— Ох, ради всего святого! — воскликнул Уилл.

— Почему ты пошел по этой дороге? — Макс махнул в сторону Прогулочной аллеи.

— Мы просто… — начал Уилл, повернув голову в сторону Мерримена, но тут же остановился, да так резко, что чуть не прикусил язык.

Мерримен исчез. На снегу, где он стоял минуту назад, не было ни единого следа. Уилл оглянулся и посмотрел туда, где они только что шли вдвоем по проезду Охотничьей лощины, и туда, где они спускались к повороту по узкой дорожке: везде он видел только один след — свой собственный.

Ему показалось, что его слух улавливает тихое чистое звучание музыки где-то в воздухе, он даже поднял голову, чтобы лучше расслышать ее, но музыка тотчас исчезла.