Вонючая работа

ЭУГЕНИУШ ДЕМБСКИ

Вонючая работа

За окнами лениво потягивался вечер - совершенно будто сытый котяра под рукою хозяина - создавая впечатление, будто бы он длиннее, чем на самом деле. Долгий осенний вечер: мокрый и холодный, будто язык у собаки, что нашла в поле еще не замерзшую лужу.

Хонделык поерзал в кресле, передвинул босые стопы, поджал зарумянившиеся от бьющего из камина тепла пальцы. Какое-то время он приглядывался к эволюциям собственных стоп, которые выкручивались, ежились и выпрямлялись, растопыривая пальцы веером. Обтягивающие кожаные штаны не скрывали форм длинных, крепких ног. Он был высокий мужчина - что было заметно даже тогда, когда сидел - он занимал кресло, табуретку, на которую опирал щиколотки, но ноги все равно частично висели в воздухе. Одна рука опиралась о стол рядом с кружкой, вторая покоилась на животе. Голову он откинул на высокую спинку и крутил ею, то смотря на огонь, по поглядывая на Кадрона. На худощавом, вытянутом лице рисовался покой и сытая леность, только вот по глазам, их окружению и морщинкам у носа, было видно, что лицо мгновенно может превратиться в грозную маску. Кожаные сапоги с высокими голенищами стояли в правилах сбоку. От них шел пар. Кадрон склонился и чуточку их передвинул, проверил ладонью, сколько тепла приходит к сапогам, и повернул голенища, чтобы сохла и другая сторона.

- Успокойся, все равно выходить не собираюсь, - буркнул Хонделык, потянувшись. Суставы щелкнули, рука сама потянулась за кружкой с горячим пивом с пряностями. - Завтра пойду на рынок, погляжу, что оно тут имеется... Посидим пару дней и отправимся. Отдых нам пригодился, только меня тянет дальше.

В двери постучали. Кадрон зыркнул на Хонделыка и с упреком покачал головой: "Накаркал", потом, охнув, поднялся, отряхнул полы задравшегося кафтана.

- Открыть?

И он направился к двери, не дожидаясь разрешения. Хонделык догнал его словами:

- А открой, открой! - Сам же спустил ноги с табуретки. - Погодь... крепко зевнул он. Старик послушно остановился. Рыцарь выдернул правила и сунул ноги в теплые, хотя и сыроватые сапоги. Он встал, притопнул и снова уселся. Затем позволяюще махнул рукой.

Кадрон сделал пару шагов, потянул за скобель замка.

- Сможет ли твой хозяин посвятить мне немного времени ради одного важного и не терпящего отлагательства дела? - спросил прибывший.

Хонделык глянул через плечо. Темнота коридора скрывала задавшего этот вопрос, а свет от лампы и от камина заслонял Кадрон. Слуга стоял молча, ожидая приказаний рыцаря.

- Впусти гостя, Кадрон, - сказал Хонделык, поднимаясь.

Прибывший переступил порог и склонил голову в поклоне. Он не позволил себе хоть в чем-то нарушить вежливость - глаза, как и следует, прикрыл веками, поклон выдержал аккурат настолько, чтобы проявить уважение. Потом же выпрямился и дал волю любопытству. Сам он был высоким юношей, держался прямо и свободно. На юношеском, гладко выбритом лице хозяйничал свежий румянец, и причиной его был не один только осенний морозец. Глаза у него были темными, окруженные длинными ресницами, успех у всех девиц гарантирован. Под правым глазом была родинка, но она никоим образом парня не уродовала. Волосы, светлые и длинные, плотно связанные ремешком на темечке, а затем срезанные, выглядели словно длинная, еще не вылезшая от употребления кисточка брадобрея. Продуманно и экономно расшитый кафтан с рукавами до локтей ложился на широкой груди, из под кафтана выглядывала тонкая сорочка. В руке он держал бурку. Оружием парню служила тяжелая, богато изукрашенная рапира на тонком ремешке; на ногах высокие сапоги, похожие на те, что были на Хонделыке. Почти что не грязные, следовательно, сюда он прибыл не пешком. Хонделык кивнул Кадрону, указал гостю на второй, уже придвигаемый слугой стул. Юноша поблагодарил, бросил бурку на пол, изящно поправил оружие и уселся. Хозяин поднял кружку.

- От горячего пивка не откажетесь?

- С удовольствием, - ответил на это прибывший. - Погода ужаснейшая. Вот только! Забыл же, - он вскочил, - представиться. Зовут меня Ялмус, сын Кротобахавого, хозяина в замке Гайхеррен.

- Меня зовут Хонделык, - сообщил хозяин, протягивая руку к кувшину. Он налил гостю и себе, после чего оттолкнул посудину. Кадрон понял жест, схватил кувшин и вышел.

- Рад тебя встретить, пан. Скучно здесь, правда, у меня еще не было оказии приглядеться к окрестностям, только утром сюда приехал, но рад, что ты посетил меня. От питья пива в одиночку лучше только одно: пить пиво в компании.

Они одновременно сделали по хорошему глотку горячего питья, пахнущего хмелем, пряностями и медом. Гость облизал губы.

- Наш город клонится к упадку, - сообщил он. - Вот уже два года. Как раз, как я вернулся от двора князя Фильбы Большеглазого...

- Которого за глаза больше Вылупком зовут, - усмехнулся Хонделык.

- Все так, только он господин мудрый и добрый.

- Не отрицаю. Он и мне знаком.

Юноша помолчал какое-то время, а затем весьма серьезно сказал:

- Ежели разрешишь, пан, так я к делу вернусь. Так вот, пару лет назад город наш цвел, селяне по полям крутились, мещане себе торговали, купцы к нам аж двумя трактами наезжали. Ярманки наши известные были. Все можно было купить: и мясо, дочерна завяленное, и ткани со всех концов света, и рыбу, что русые на солнце сушат, даже повозки, кто какие только пожелает...

- Лишь бы черные, да на двух колесах, - перебил его Хонделык.

- Не понял?

- Прости. Шутка вспомнилась. Продолжай.

- Вся округа цвела. Но за пару месяцев до моего возвращения постигло нас проклятие, прямо рок какой-то. - Он поднял кружку и, наклонив ее, прокатил по столу. Выступ дна загрохотал по столешнице. - Угнездилась тут зараза летучая, поначалу ее драконом звали, а уж потом, как будто все сговорились, что драконом такую срань называть как-то и не благородно, и стали звать ее франчей. Так что, округа вымирает, а сама мысль о том, что именно вонь всех нас собаке под хвост пустила...

- Уж если срань, пан мой, так почему вы от нее не избавитесь? - начал было Хонделык, но тут вошел Кадрон с пахучим жбаном, и сладкий запах воцарился над всеми запахами в комнате. Слуга поставил жбан на табуретке у камина, рыцарь же показал ему на стул. - Ежли чиряк мучает, так его резать надо, - сказал он Ялмусу.

- Так ведь и сделать это должен опытный цирюльник, - усмехнулся гость. И сразу же посерьезнел. - Эта крылатая гадина поселилась в пещере на холме неподалеку от высохшего русла, как раз на стыке холмов, полей и леса. Туловище у него больше, чем самый крупный вол, весь в перетяжках, что твоя глиста, а некоторые говорят, будто окорок, шпагатом перевязанный. Крылья во, хвостище длиной локтей в пятнадцать, четыре лапищи с когтями, что лошадей в клочья разрывают, а доспех - прям на кусочки. Ну и харя, надо понимать, соответствующая... будто бочонок, чтоб у него яйца лопнули! добавил он от души, но, вспомнив где находится, тут же приложил руку к груди. - Ты уж прости, пан, только холера эта... Поначалу ничего особого и не деялось, ну лазило это чудо, там овечку, там телку сожрет, что тут поделаешь. Такая уж воля. Оно, даже и интересней жить стало, молодые люди приедут, франчу из луков обстреляют и возвращаются довольные. Мужики спалить пробовали, с топорами на нее ходили, только она нескольких по кумполу стукнула, так они забавы свои и перестали. Купцы иногда, чисто от скуки, брали проводника, да и ездили осматривать чуду, что ни говори, а драконы просто так на свете не водятся. Ну, а потом оно и началось. Чудище это, как оказалось, жрет, оно и понятно, баранов да гусей, потом зажевывает корой и молодыми деревьями, что твой бобер, а закусывает известняком с холма неподалеку от своей пещеры. И вот, то ли известняк, то ли древесина, или что еще, один Бог знает, в общем... - Он развел руками. - Ну... как бы тут сказать... дерьмо ейное, - тут гость кисло усмехнулся, - именно оно всю округу псу под хвост как раз и пустило. Ходит франча на речку, там и опорожняется. И вот тут-то самая хреновина и начинается: вонь ужаснейшая! У воды цвет такой, что от самого только вида у человека внутренности выворачивает, а ежли первая волна даже и сойдет, но кто по неосторожности-таки напьется, то умирает от болей; так сильно вопящих людей я даже на войне не видал. И никогда ж не известно, когда эта гнида на речку отправится, это раз... - Ялмус выпрямил большой палец. - Купцы нас стороной обходят, потому что пару раз напали как раз на зараженную воду, это два. И в третьих, все больше земли не обрабатывается. Мужики злые, голодные, разбоем шалить начали. Эти, что вниз по реке, опять же, претензии к нам имеют, что на нашей же земле, так нам бы и убить следовало. Ну а в четвертых, - гость понизил голос, прикусил нижнюю губу, - стыд-срам по всем окрестным землям пошел. Нас так и называют: засранцы. И тут тебе ни к девушке полюбовничать, потому как конкуренты тут же нос затыкают, и этого одного достаточно, чтобы и дамочки спиной поворачивались. Никакой же чести засранца в мужья выбрать, родители девку на посмешище не отдадут. Вот так теперь мы и живем, казна пустеет, со дня на день пойдем по миру. Из колодцев несет, будто из... - тут он не выдержал и сплюнул. - Вы уж простите, но уж как говоришь об этом, так прямо пеной изо рта исходишь.

- Так вот оно почему перед каждым домом бочки стоят, да и пруды кое-где повыкопаны?

- Ну да, только и оттуда вода воняет, разве что не умирают от нее. Единственное, что из-за франчи лучше стало, так это пиво. Варят его теперь по-честному и хорошенько всем нужным заправляют, иначе бы никто его и не пил.

- Интересные пан вещи рассказывает. - Хонделык поднял свою кружку и недоверчиво понюхал. Затем. Уже с облегчением, кивнул Ялмусу. - Первое, что вам сделать нужно, так это прибить гадину. Я правильно говорю?

- Верно. Мы даже и пробовали. Потому-то и людей молодых все меньше в округе. Уже без двух семь десятков по кладбищам валяются, кто разодранный, кто спаленный, кто вусмерть раздавленный. Про селян уже и вспоминать не буду. Даже ж подойти к франче невозможно: клыки, когти и хвост. Стрелы лучников шкуру и чешую не пробивают. Мы лес подпалили, так она, сволота, улетела, а на пожарище вернулась, в теплом пепле выкачалась, да так в речку и бухнула... - От воспоминания парня прямо передернуло. Он отставил кружку, глянул на Кадрона, но старик сидел бесстрастный, только ладони на коленях сложил и гладил их, будто те на дождь крутили. - Не выходит ее прибить.

- Огнем плюется? - заинтересовался Хонделык.

- Еще как!

Хозяин шевельнул головой, как будто желал понимающе кивнуть. Но в последний миг сдержался, только гость заметил движение, посему Хонделык рассмеялся и хлопнул его по колену. Ялмус даже глаза зажмурил.

- Ага, бывал в округе нашей один бывалый шарлатан. Так он сказал, что франча Пирругом зовется. Даже на бой с ней собрался. Понятное дело, что не с мечом или с луком, херляк был, как и всякий магистр, но под его началом стали мы дамбы насыпать, чтобы Пирруга от известняка и воды отрезать, лес палили, бычков смолой фаршированных подбрасывали... Ой, да чего только не делали! - Он покачал головой. - Спать франче не давали, волчьих ям сколько накопали, воду отравили, с десяток селян умерло, той воды напившись. - Он ударил себя по колену. - И ничего!

Ялмус тяжело вздохнул, подняв опечаленный и в то же время гневный взгляд на Хонделыка. Рыцарь молчал. Внизу, в корчме, кто-то во все горло тоскливо выводил:

Засранцы мне песни водят, засранцы играют!

Я в дерьме по сами уши, и баба такая!

Хонделык слышал слова, понимающе и сочувствующе показал пальцем на пол. Затем взял свежий жбан с пивом, налил в обе кружки. Ялмус не выдержал:

- Так ничего пан и не скажешь?

- А что мне говорить? Не вы одни страдаете, дряни всякой в свете полно... Ведьмина вам нужно, вот что!

- Да какого еще ведьмина! - возмутился Ялмус. - Ведь это же байки детские, которые только простаки могут друг другу рассказывать, поскольку в глупости родились и живут, только даже селяне про ведьмина не вспоминают, поскольку не хотят, чтобы их дураками не считали... Когда учился я при дворе князя Фильбы, дошли до меня слухи об одном достойном человеке. Слушал я их как обычные сказки, но потом поговорил с княжеским скрибой. Он почти что земляк, из деревни Гусья Вода, так он все те сказки и подтвердил. А недавно, после того, как я написал ему, что у нас тут деется, так он ответ прислал. Все в том письме про этого человека было, что скриба про него и с князем говорил. Князь же человека того хорошо знает, в хороших отношениях друг с другом были...

- Даже так?

- Он так говорил, - шепнул Ялмус, сконфуженный иронией в голосе Хонделыка.

- Ну ладно. Что же дальше?

- Человек тот - храбрый рыцарь и несравненный специалист, который многих чудищ в землю закопал. Вот он даже и Пирруга может прибить!

- Ну так вызовите его, и все дела.

- Потому-то я сюда и пришел...

- Не понял?

- А думаю я, что вы, пан, тот самый человек и есть, хотя имя другое носите, - склонившись к Хонделыку, шепотом сказал парень.

Рыцарь щелкнул языком и сказал:

- Или... Ладно, зачем мне вас мучить. Не знаю, про меня ли вам Зельман рассказывал, только я и вправду иногда за такую работу берусь. Только предупреждаю, это вам дорого обойдется...

Ялмус вскочил на ноги и вытянул руки к потолку.

- Слава Наивысшему! А я уж и сомневаться начал...

- Погоди, с моими условиями соглашаешься?

- А какие они?

- Пятьсот кругляшей таких, золотых...

- Да. Но пан убьет ее?

- Если не я ее, так и платить никому не придется.

Молодой человек робко присел на самом краешке кресла.

- Тут еще кое-что имеется... - начал он, глядя в пол, потому и не заметил быстрых взглядов, которыми обменялись Кадрон с Хонделыком. - Оно, вроде бы даже бесчестно о таком... Только Зельман говорил, что ты, пан, можешь принять вид любого человека, и будто он сам добро делать, при случае уважения тому другому прибавляя.

Ялмус поднял на Хонделыка молящие, горящие надеждой глаза.

- Я?! Кто-то вам чушь наплел! В ведьмина вы не верите, а в какого-то такого... переменщика, так уже и уши расставили, так? Вот это и есть басни и сказки простого, необразованного народа!

- О, так это ж совсем другое дело. Зельман говорил, имеется зверь один такой, в дальних странах, что камеленом зовется...

- Ксамелеоном, - инстинктивно поправил его Хонделык.

Ялмус усмехнулся и покачал головой, как бы желая воскликнуть: "Ну вот, я вас и поймал!"

- Ксамелеон, именно так. Зверь этот принимает вид, какой только пожелает, натура его таковая. И ты, пан, тоже так умееешь. Зельман говорил, что вы мимикрант.

- Я язык этому скрибе с корнем вырву! - со злостью пообещал Хонделык. - Меня когда-нибудь спалят из-за его болтовни...

- Ты забыл, пан, что он и сам из этих сторон. Было у него здесь трое братьев, а теперь остался сам как перст, а все по вине франчи.

- Продолжай.

- Хотел бы я... Чтобы ты, пан, под моим обличьем... сделал... заикаясь, продолжил парень. - Я ж самый младший, еще двое братьев, двор у нас небогатый... Так вот, если б это я... Ну, как бы, именно я Пирруга прибил, то любая девушка за меня пойдет, еще и приданое богатое возьму... И не пришлось бы с братьями судиться. Опять же, и девушка имеется... мечтательно прибавил он. - Она сама за меня, но сама ж и сказала, что пока тут вонь и смерть от дерьма, то и не смею ее руки у каштеляна просить.

- Каштеля-а-на?...

Ялмус энергично закивал головой.

Глаза Хонделыка, голубые, как заметил гость, входя в комнату, потемнели и стали похожими на темное, грозовое небо. Точно такие же страшные, обещающие опасные приключения. Они довольно долго копались в душе Ялмуса, затем на мгновение переместились на Кадрона. Слуга понял немое приказание и вышел из комнаты.

- Поначалу, пан, подпишешь один документик, - медленно сказал Хонделык. - Это обязательное условие. Первое, правда, но если исполнено не будет, то и разговаривать будем только про пиво. Ты уж извини меня за подозрительность, только нет у меня желания кончать жизнь на костре по причине чьей-нибудь скупости или неблагодарной глупости... Так вот, подпишешь признание в изнасиловании сиротки, двух кражах и богохульстве...

Ялмус даже с кресла вскочил.

- Я?

- Ты, пан. Ежели тебе когда-нибудь взбредет в голову обвинить меня в колдовстве, я воспользуюсь этим документом. Это моя броня.

Глаза юноши блеснули.

- А я? Я ведь тоже должен гарантии иметь.

- Мое слово!

Ялмусу было трудно решиться. Тут вошел Кадрон. И он, и Хонделык прекрасно понимали, что хочет сказать Ялмус: "Моего слова не достаточно, а твоего, выходит, так?", но он не отваживается. Хонделык помог парню:

- Все таки, меня же рекомендовал Зельман.

Гость громко засопел.

- Ладно. А что с ценой?

- Я же говорил: пятьсот.

- Так... Только я думал... Что под личиной... оно дороже?

- Я сообщил тебе окончательную цену.

Слуга вручил юноше лист пергамента, на столе же поставил глиняную чернильницу, положил перо.

Ялмус прочитал документ, побагровел, поднял глаза на Хонделыка, но, встретив жесткий взгляд, хмыкнул, взял перо, сунул его в чернильницу и расписался.

Кадрон тут же забрал документ. Хонделык усмехнулся.

- Еще одно. Деньги отдаешь сейчас же. Если мне придется выступать от твоего имени, тебе нужно остаться здесь. Ведь не может быть так, чтобы ты и с Пирругом дрался, и в то же самое время романсы каштелянке напевал. Отсюда выйдешь только тогда, когда я вернусь... Поэтому за деньгами пойдешь сейчас же.

- Они у меня внизу, с конем. - Ялмус робко улыбнулся. - Если пан погибнет, то меня сожгут, правда? Потому как я и тут, и там буду...

- Нет, если я погибну, там останется мое тело. А свидетелей всегда сможешь дураками назвать.

- Ну да. - Ялмус направился к двери.

- Погоди. Слуге скажи, что остаешься в корчме на несколько дней. А он пускай лучше уезжает.

- Правильно, а то могли бы и беспокоиться, - признал его правоту юноша.

И он вышел.

Кадрон свернул пергамент, подошел к стоящему в углу сундучку и без особого почтения сунул документ в средину.

- Что, не веришь в его силу, - сказал Хонделык. Он протянул ноги в сырых сапогах к огню, от них тут же начали исходить облачка пара. - Только ведь до сих пор никто слова никто нарушить не пытался?

- До сих пор и ты сам всегда свои обязательства выполнял...

- Один раз не получилось!

- Но ведь ты себя храбро вел, свидетели на то имелись. В мужестве никто отказать не смеет. Опять же, половину оплаты ты вернул, - рассмеялся Кадрон.

Хонделык кивнул головой, щелчком извлек из жбана глухой звук и вздохнул.

- Оно бы и выпить уже можно. - Он поглядел на Кадрона, старик без слова подошел к стоявшим у стены трем сундукам и открыл самый большой, вынул оттуда большое зеркало, после чего, сбросив на пол висящий на крючке пучок пахучего зелья, повесил. Хонделык присмотрелся к отражению. - Даже слишком много и менять не придется, - буркнул он себе под нос.

- Лично я, так и вообще бы ничего менять не стал, - заявил Кадрон. Если бы ты убил Пирруга от своего имени, то получил бы от каштеляна намного больше и...

- Вот именно. Разве мало я уже пробовал, - ответил Хонделык с горечью. Он отвернулся от зеркала, скрежетнул зубами. - Под своим лицом, во-первых, боюсь, а во-вторых, не выходит. А как под маской - пожалуйста! И отважный, и предприимчивый, и искусный...

- Но ведь несколько раз же выступал, - без особой уверенности подсказал слуга.

- И что с того? Делишки мелкие, славы никакой, да и чуть дуба не врезал. Не-ет... Видать, судьбина моя такая - ксамелеон. Так что, остается лишь согласиться, и баста.

Он широко открыл рот, пошевелил губами, чтобы приоткрыть зубы, затем петля щелкнула - и нижняя челюсть чуть ли не достала груди. Он схватил пальцами за ухо, потянул его вниз, прижал, чуточку свернул. Затем стал мастерить с бровями - поднял их наверх, натянул, отпустил. На лестнице раздались быстрые шаги. Хонделык глянул на отражение дверей, но от зеркала не отошел.

Вошел запыхавшийся Ялмус. Левую руку он прижимал к животу, пряча что-то под полой кафтана. Он запер двери и прижал их задом.

- Вот деньги, - сказал он, протянув четыре кошелька и зыркнув на отражение Хонделыка в зеркале. - По сто двадцать пять в каждом. - Вообще-то он хотел сказать что-то другое, какое-то время непонимающе приглядывался, а потом не выдержал: - Но ведь у тебя, пан, другие глаза были, голубые... А сейчас...

Хонделык безразлично кивнул. Кадрон подошел и забрал кошели, одновременно приглашая гостя к столу. Затем вернулся к сундукаам и вынул оттуда отменно сложенную одежду.

- Тебе нужно переодеться, - сказал рыцарь. Я же возьму твои вещи, оружие у меня свое. Не забудь потом сказать, что вещи выкинул, поскольку воняли немилосердно. Про коня скажешь, что специально нанял небоязливого и специально обученного. - Хонделык переместился так, чтобы видеть в зеркале отражение юноши. - Прости мои рожи, но... - он открыл рот, как бы подставляя его цирюльнику, чтобы тот вырвал зуб. - ...это я примеряюсь к твоей внешности. - Он прижал уши к черепу, а когда отнял руки, Ялмус мог бы поклясться, что те уже имели другую форму и совершенно иначе держались на голове. Хозяин быстро глянул на Кадрона. - Угости нас вином, - приказал он.

Всматривающийся в Хонделыка Ялмус и не заметил, что слуга всыпал в его кубок содержимое тайничка, выдолбленного в кости. Хозяин выпил, отдал чарку Кадрону. Ялмус тоже сделал хороший глоток. Хонделык кашлянул, вернулся к столу.

- Переоденься, - приказал он. Ялмус поднялся, сбросил кафтан и начал расстегивать пуговицы на сорочке.

Утром меня тут уже не будет, а ты во всем должен слушать Кадрона. Понял? Во всем!

- Да...

- Тебе нельзя выходить из этой комнаты. Ни на шаг, ни на мгновение. Хонделык взял из рук слуги кубок и допил остатки вина. Гость сделал то же самое. Кадрон долил обоим мужчинам. - И то, что я весь этаж выкупил, это еще ничего не значит; повторяю: ни на шаг. Бордельеро, извини, иметь будешь, развлечения, еду, питье... - Хонделык поднял кубок в сторону Ялмуса, выпил и поставил кубок на стол. - И вообще, слушайся, пожалуйста, Кадрона. Это мой приятель и сообщник, мое второе я.

Когда юноша остался в одном только белье, Хонделык указал на приготовленную Кадроном одежду, а сам же осмотрел вещи Ялмуса. Парень был на полголовы ниже, посему Хонделык выбрал лишь то, что мог одеть, не опасаясь показаться смешным - кафтан, пояс. Он отложил рапиру, а на все остальное указал пальцем. Кадрон свернул все в кучу и отнес на лавку. Ялмус же спешно надел на себя легкую домашнюю одежку, заранее приготовленную слугой, после этого потер глаза.

- Сейчас у тебя будет приятная компания, но вначале ответишь мне на несколько вопросов...

Через полчаса дорога к пещере франчи, окружающая местносчть, боевой клич рода Ялмуса и их любимые проклятия, умения пользования самострелом, топором, бесардийским шнуром - ничто не было тайной для Хонделыка. Когда же омороченный зельями Ялмус стал засыпать, Хонделык сам перетащил парня в спальню и уложил на кровать. Через мгновение в комнату вскользнула красивая девица, вежливо присела в книксене перед не обращающим на нее внимания Хонделыком и убежала в спальню. Кадрон фыркнул.

- Мне всегда кажется, что ты уж слишком заботишься об удобствах этих...

- Не надо жалеть, Кадрон, - ответил Хонделык, вынимая из сундука оружие и осматривая его при свете свечи. - Если хочешь...

- Нет, спасибо. Предпочитаю обычных девах.

- Мне кажется, что ты говоришь это исключительно из чувства противоречия. - Хонделык потянулся, разминая кости. - Разбудишь меня за час до рассвета.

Он подошел к лавке, смел с нее одежду Ялмуса, уселся, крепко зевнул. Кадрон подал ему громадную медвежью шкуру. Рыцарь улегся, зевнул еще раз и накрылся шкурой.

- Не-ет... уж считай, что меня ничего не удивляет... Когда я, как Хонделык, оттеснил с малым отрядом орду боцванов, меня только по плечу похлопали и все. Когда же под личиной Прахера я расправился с несчастной сотней тех же, Прахер получил титул менаскула и две телеги богатств. И так всегда, то ли когда даму сердца стихами и песнями завоевываю, то ли врага прогоняю, то ли медведя-людоеда убиваю... А помнишь... Я ж почти добил под своей личиной Блеберду, а Луциенис ее добил, так его так хвалили, будто он чудо какое совершил. А вскоре после того наоборот все случилось - взамен Лохная я почти что забил Гамбаса, но тут время мое закончилось, и пришлось завершать работу уже как Хонделык. И что? Меня чуть ли не в смоле и перьях не вымазали, потому как, якобы, я бесчестно поступил... Нет, не дано мне быть героем. Проклятие на мне, или черт его знает чего. Так оно получается, что людской любви мне познать не дадено, как будто бы лишь ради других мне жить предстоит, а не для себя.

- Как же это, ничего? - шепнул Кадрон. - Ведь ты сам знаешь, и я, и те, вместо которых ты на бой идешь...

- Ну да, оно так... Только, это уже не оно...

Кадрон вздохнул, сплюнул на пальцы и погасил все свечи. После чего сунул два полена в огонь, уселся в кресло и приготовился бодрствовать.

- Ялмус объяснил мне, что там нет места для коня, так что останешься в роще.

Жеребец ступал ровным шагом и совершенно не отреагировал на слова Хонделыка. Идущая сзади вьючная кобыла тихо заржала, но тут же и замолкла, как будто чего-то испугалась.

- А вонь ужасная, - продолжил Хонделык, совершенно не спешенный молчанием жеребца. - Если это и вправду Пирруг, то ты должен радоваться, что я не беру тебя с собой. - Он подтянул вожжи кобылы. - Ты тоже должна радоваться. - Оробевшая от вони лошадь уже не ржала, а только громко втягивала воздух и фыркала. Хонделык-Ялмус коснулся родинки под правым глазом. - Н-да, к таким вещам привыкнуть труднее всего... Зато уже никто не сомневается, с кем имеет дело.

Рыцарь тихонько рассмеялся, вспоминая изумление селянина, которого вчера он, под видом Ялмуса, силой заставил предоставить ему ночлег и пристанище. Мужичок запинался и все извинялся за условия, не достойные сына одного из местных нотаблей. Он все предлагал еду и требовательно позыркивал на дочек. Хонделык-Ялмус поблагодарил и за одно, и за другое, и оставил кобылу со всеми припасами в хлеве мужичка, чтобы весь остаток дня провести в разведке. Теперь он уже, более-менее, знал, куда податься, и как исполнить работу.

Они преодолели вершину холма, Хонделык натянул поводья. С половины склона начинался молодой лес, чуть ниже деревья уже были старше, между ними чернели проплешины давних пожаров. Эти черные пятна образовывали огромный круг, в центре которого должна была находиться нора франчи. Пересекая горелые места, ярками вился узкий ручей, впадал в заросшую деревьями котловинку и вытекал оттуда; даже издалека было видно, насколько менялся цвет воды. На берегах вытекавшего из логовища дракона ручья не было никакой растительности. Только значительно дальше появлялись клочки зелени. Да и то, это были только кусты чертополоха, разросшиеся и частично погруженные в воду, даже издали ужасно колючие и ядовито желтые, а еще куриная слепота: нормальный человек и даже скотина обходят ее подальше. Одни только деревенские знахарки, да и то - самые глупые, могли бы ею заинтересоваться.

Теперь Хонделыку стало ясно, почему все усилия местных так и не привели к успеху. В редкие посадки конных посылал бы только дурак, а пешие не могли даже удирать, не говоря уже о том, чтобы сражаться. С западной стороны к котловине примыкал холм, когда-то покрытый деревьями - атакующие, которых чудище прекрасно видело, могли только тормозить, чтобы на собственных задницах не влететь к нему прямиком в логово. Ну а с севера и востока были ручей и голое, сейчас заросшее сорняками, а когда-то обрабатываемое поле. Вот там можно было бы развернуться и лавой, только Пирруг выбирал для сражения именно такие поля. Тут он мог подпрыгивать и валиться всей своей бронированной тушей на пехоту, мог бить хвостом по пешим и конным, опять же - разить огнем, вонью и самим своим видом.

- Все правильно, это работа для одного, - подвел итоги Хонделык.

Он проехал еще немного, до следующего холма, у четвертого дерева спрыгнул на землю, потом привязал лошадей, но узлы затянул так, чтобы те после сильного рывка отпустили. Затем он послабил упряжь жеребца и развьючил кобылу. Из кучи вещей рыцарь выбрал два мотка веревки, три упакованные сети, странный топор - легкий, но на очень длинном топорище, и такой же легкий, чуть ли не парадный меч, эфес которого был выкован из необычного, в полоску, металла. Рапиру он снял с пояса, а повесил этот странный меч. Какое-то время Хонделык стоял неподвижно, будто погрузившись в молитву, но в это же время его глаза, темные, словно старый янтарь из Бохледо, бегали от лежащих на земле вьюков к отложенной кучке, проверяя, на самом ли деле все приготовлено. Потом он начал посвистывать.

- Свистать - ветер призывать, - сказал Хонделык. - А он ой как бы пригодился сегодня для этой вонючей работы.

Хонделык вынул из вьюка шарф, обвязал им лицо, а к левому предплечью привязал небольшой флакончик из выдолбленного рога. Потом закинул на левое плечо оба мотка веревок, сверху наложил сети, прикрыл все это топором, рапиру сунул под мышку и, небрежно схватив самострел и колчан, окинул взглядом лошадей. Жеребец стоял не двигаясь, внимательно приглядываясь к хозяину, кобыла переступала с ноги на ногу, но никто из них не издавал ни звука.

Широким шагом, крепко вонзая каблуки в дерн, Хонделык направился вниз по склону. Чем ближе было дно котловины, тем более сокращал он шаги и все чаще приостанавливался. Очутившись среди деревьев, он пошел совсем медленно, отодвинул заслону с лица, кривясь, понюхал воздух, даже сложил губы, как бы собираясь сплюнуть, но удержался и вновь закрыл шарфом рот и нос. После этого он переложил колчан на спину, натянул самострел и, наложив стрелу, двинулся вперед еще осторожнее, чем до этого. Рыцарь шел практически неслышно, обходя кучи засохших листьев и отводя ветви; впрочем, вскоре деревья начали редеть, кусты вообще исчезли; на земле лежали уже не просто вялые листья, а чуть ли не болотистое бурое месиво. Вонь чудища, разлагающихся листьев и гниющего мяса висела в воздухе тяжело и плотно, будто сырая, заскорузлая ткань. Хонделык остановился, отвинтил крышечку флакона и окропил свой шарф. Аромат, резкий и прохладный, словно только что выкованный и закаленный в ключевой воде клинок, подавил вонь, но рыцарь знал, что это ненадолго. Через пару десятков шагов началось угорье, сразу обгоревшие деревья, без ветвей, стволы слегка почерневшие; потом деревья, обгоревшие наполовину, после чего - одни только древесные культи. Был виден противоположный край леса и высящегося там холма с обглоданным склоном, где Пирруг закусывал известняком. Справа, шагах в пятидесяти, высился небольшой холм, совершенно лысый, с щербиной пещеры у самого основания. Оттуда били столбы серого, с желтыми разводами пара, а время от времени вместо мутных облаков появлялось обычное в жаркий день волнение воздуха, будто над костром или песчаной разогретой дюной. Хонделык наклонился и, не теряя с глаз и боков, начал прокрадываться к этому кургану. Обойдя его с тыла, он быстро, но совершенно беззвучно положил на землю самострел, топор и рапиру, старательно уложил все три сети, а рядом - мотки веревок. Медленно, чтобы сталь не зазвенела, он вынул меч из ножен и вонзил его в землю. Под ногами что-то забулькало, Хонделык почувствовал сотрясение почвы, он застыл с протянутой к мечу рукой, но тут бульканье прекратилось, зато раздался громкий пердеж, а после него - шипение у основания холма. Хонделык затрясся, он быстро сорвал флакончик с руки и вылил все его содержимое на шарф. После этого он отбросил сосуд, схватил валявшуюся под ногами тяжелую, прогнившую колоду, мгновение постоял неподвижно, затем размахнулся и метнул ее по направлению к норе. Попал он в самую точку, грязь и дерьмо полетели в стороны. Хонделык поднял и вторую колоду, после чего бросил ее в ту же сторону. Затем он мгновенно оттер руки о штаны и схватил сеть. Оставалось только ждать.

В норе забулькало, как будто закипел громадный котел с густым варевом, повалили клубы грязного пара, и из дыры появилась голова Пирруга. С боку и сзади была видна лишь узкая, выкривленная вниз щель морды с обвисающими брыжами и три толстых, коротких рога, защищавших ушную дыру. Пирруг выплюнул струю пара, что сопровождалось высоким свистом, а под самый конец из морды даже протянулись длинные языки пламени. Чудище высунулось еще на шаг, неуклюже помахивая башкой на длинной, покрытой чешуей шее. Хонделык уже отвел руку с сетью, но Пирруг задержался, откинул голову и еще раз харкнул струей пара, на сей раз более могучей. Языки пламени теперь тоже были длиннее и обильнее. Хонделык даже присел. Пирруг икнул и начал вылезать из берлоги. Когда показалась задняя пара ног, и было похоже, что чудовище сейчас начнет разглядываться по сторонам, а не только тупо пялиться перед собой в чисто поле, Хонделык метнул сеть. Та развернулась веером, грузики на концах стали падать первыми, и тщательно нацеленная сеть окутала Пирруга. Гадина дернула крыльями, но не слишком сильно, сделала еще один шаг, в это время Хонделык бросил вторую сеть, точно так же метко, и теперь схватил моток веревки. Он раскрутил петлей над головою и бросил, но поспешил - веревка пролетела над застывшей тушей. Тогда рыцарь дернул ее назад, но оставил, не сматывая. Вторая петля удачно захватила голову, и Хонделык затянул сетчатый мешок.

Пирруг почувствовал, что происходит что-то не то, и стал нервно крутить башкой, втягивая воздух в булькающую гортань. Совершенно не целясь, Хонделык выпустил первую стрелу. Та отскочила от ороговевшей шкуры на морде. Вторая стрела угодила прямо в пасть. Франча - разозлившаяся, но и удивленная - издала краткий рев. Хонделык наложил следующую стрелу, снова попал в морду. Пирруг уже забыл, что хотел плюнуть огнем, и уже начал медленно разворачиваться, а рыцарь все осыпал его стрелами. Большинство из них отразилась от панциря, но, поворачиваясь, Пирруг наступил на конец сети и, страшно рыча, свалился, открывая пузо. Рыцарь тут же вынул из колчана три стрелы со светлыми древками, снял с наконечников кожаные мешочки и, тщательно прицелившись, послал первую прямо в живот чудища. Но попал он в лапу, и стрела, отразившись рикошетом, полетела в поле. Вторая же утонула в пузе, третья рядом. Хонделык издал боевой клич, облегченно вздохнул, потянул лежавшую рядом первую веревку, быстренько намотал ее на предплечье, поправил и снова метнул петлю. Он целился в ногу дракона, которая все время дергалась и рвала сеть, но не попал. Тогда он подтянул веревку к себе, желая повторить бросок, только к этому времени чудище уже освободило одну заднюю лапу, а огнем пережгло сеть, мешающую двигать головой. Еще немного, и дракон мог освободиться. Хонделык удачно набросил последнюю оставшуюся у него сеть, схватил топор и, пригибаясь так, чтобы пузо Пирруга заслоняло его от взгляда хозяина, подбежал к мечущемуся дракону, сильно замахнулся и рубанул по суставу задней ноги. Могучее рычание завибрировало в воздухе, бесцельно мечущийся хвост чудовища свистнул и ударил Хонделыка в бедро. Рыцарь взлетел в воздух словно хлопнутая мухобойкой муха, перевернулся в воздухе и тяжело грохнул о землю. Несколько мгновений он даже не мог шевельнуться.

Пирруг заметил лежащее тело и радостно захрипел. Из под хвоста с пердящим бульканием вылетела желто-сине-буро-черная струя испражнений. Чудище отряхнулось, вытянуло морду из дыры в сети, но без толку дергающаяся задняя нога вызывала то, что сеть тянула за собой башку. Только лишь потому струя кипящего пара попала не в Хонделыка, а пролетела высоко над землей. Рыцарь почувствовал резкий аммиачный запах, рванулся, перекатился по земле, глянул через плечо, схватился на ноги и, пригибаясь, помчался за оставленным оружием. Голова чудища поворачивалась, высматривая врага, но беспорядочные движения ноги вызывали то, что могучие заряды пара, газа и огня цели не достигали. Хонделык возвратился к вонзенному в землю мечу, там он подхватил еще и Ялмусову рапиру, и вот, вооружившись, он помчался вокруг кургана, но уже в другую сторону. Ноги скользили в дурно пахнущей грязи, воздух с тяжким свистом вырывался из легких. Захлюпанный шарф, казалось, совершенно не пропускал воздуха, поэтому Хонделык сорвал его с лица и чуть не подавился тяжким смрадом, выжимающим слезы из глаз и заставлявшим горло гореть. Храбрец почувствовал, что дыхание практически срывается, что оно все сильнее становится болезненным, но он уже почти добегал до валявшегося на земле Пирруга - мечущегося, размахивающего передней лапой и изо всех сил ревущего от боли и ярости. Задняя лапа, надрубленная топором, которую дракон бессознательно использовал для того, чтобы разорвать сетку, торчала свежей культей с обломанной синей костью, ошметьями мышц и сухожилий. Хонделык тщательно нацелился и воткнул рапиру между спинными пластинами, при случае пришпилив и левое крыло. Он оставил оружие в теле чудовища и передвинулся поближе к голове, осторожненько поглядывая на бьющийся на другой стороне тела хвост. Пирруг совершенно не отреагировал на рапиру, воткнутую под стекловидный панцирь, но вот когда Хонделык приблизился к шее, намереваясь рубануть мечом, голова дракона метнулась вниз. Хонделык ударил слабо, и приушные рога ударили его в живот. Рыцарь упал на спину, оставив меч торчать в ране. Пирруг мотнул головой и вновь достал головой уже поднимавшегося Хонделыка. Снова летя в дерьмо, рыцарь услыхал чудовищный треск и рев, от которого пошла рябь по жидкой грязи, грохнуло упавшее в лесу дерево, после чего мягкий занавес упал на уши. Хонделык дернулся назад, лишь бы только успеть отползти от башки чудища, он даже поднялся на колени, вновь грохнул в грязь, снова рванулся - и ему удалось-таки подняться. Только после этого он повернулся к Пирругу. Мутнеющие зеницы с ненавистью пялились на него, культя лапы чертила круги на фоне неба, но из перерубленной шеи, до конца разодранной бессмысленными движениями дракона толчками вырывалась бурая жидкость, исходя паром в утренней прохладе. В тяжелом, ядовитом воздухе появился новый запах. Хонделык с трудом отступил на пару десятков шагов. Он содрал с себя вонючий кафтан, обернулся в другую сторону и вытер лицо. А потом его вывернуло.

- Так... что тут еще... - прохрипел он. Коснулся груди, которая приняла удар головы чудовища, и застонал. Резкая боль прошила и разбитое бедро. В груди кололо и жгло. - Меч... забрать. Самострел можно оставить, рапира... обязательно. Так... веревки надо бы забрать, и еще сети... А, черт с ними, пускай Ялмус отдувается, что случайно набросил...

С наибольшей охотой рыцарь и не возвращался бы к франче, но знал, что придется. Он дождался, пока у гадины полностью не помутнеют роговицы, спотыкаясь, побрел вокруг туши, нашел свой топор, одним ударом обломал эфес рапиры, оставляя клинок в теле. Затем обошел еще разок, остановился возле головы и изо всех сил рубанул по надглазным роговым выростам. Они были цветастыми, буквально радужными, даже странными в такой отвратительной гадине, как будто драконий бог смилостивился в последний момент и одним небрежным мазком украсил свое уродливое творение. Хонделык забрал обе и, уже не оборачиваясь, побрел к лошадям. Перед тем, как карабкаться на склон, он вымыл руки и лицо в ручье, вода в котором через несколько недель снова будет чистой. Рыцарь сознательно не стал переодеваться, из-за чего были сложности с лошадьми, но, когда он появился в доме, в котором провел предыдущую ночь, он знал, что известие об убийстве Пирруга облетит округу молнией. А этого как раз было и надо. Он выкупался в бочке почти что кипящей воды, заставив сменить ее трижды. В последнюю смену он влил бутыль вытяжки из пахучей травы и бадью хозяйского винного уксуса. Но даже и так, когда закончил, ему казалось, что за ним, куда бы он не отправился, волочится смрадный шлейф. Только ему было на все наплевать. Хонделык завалился спать на хозяйские перины, оставив им праздновать и вопить радостные песни, последующие пьяной блевотиной.

- Возможно, что оно не слишком-то и приятно, - сообщил он, уже под собственной личиной, онемевшему от удивления Ялмусу, - но тебе придется, если уж и не надевать, то, по крайней мере, забрать из конюшни со своей одеждой; и хорошенько заплати хозяину, потому что вонь и вправду страшная. Конюшню придется окуривать не раз, и не два. Дальше... Тут вот рукоять рапиры. Что же касается Пирруга, то я уже говорил: веревки, сети, самострел, меч - все помнишь? - Ялмус кивнул. - Вот тебе одна надглазная плитка, вторую я заберу себе на память, можешь сказать, что вторая упала в грязь. По случаю поисков, людишки поле перекопают, тоже дело нужное. Кривясь, Хонделык поднял к лицу кружку, подозрительно принюхался. - До сих пор еще отдает той дрянью. - Он сделал глоток. - Ага, еще одно дельце, для тебя, пан, не очень-то и приятное.

- У меня тоже имеется одно дело, - промямлил Ялмус. - Вот только все в голове крутится. Еще вчера, видя вас, я будто бы в зеркало гляделся...

Хонделык подмигнул Кадрону.

- Это уже не важно. А что касается дел, то вначале о моем. Ложись-ка, пан, на стол. Ведь не можешь ты цел-здоров, без хотя бы синяка, в замке показаться. Тебе нужны боевые шрамы, - заявил рыцарь без малейшей насмешки.

Ялмус отставил кубок и рванул сорочку. За окном раздался вопль множества глоток.

- Это в твою честь, - сказал Хонделык. - Скажешь им, что это мой слуга тебя перевязывал, только тянуть уже никак нельзя. Сорочку можешь и не снимать...

Ялмус лег на живот и в ожидании боли стиснул кулаки. Хонделык несколько раз, не обращая внимания на шипение юноши, прошелся по его спине плоской стороной меча. Затем, не довольный эффектом, дернул сорочку и сделал изрядную царапину. Прихлопнул тканью сорочки, на белом сразу же расплылись капельки крови.

- Ничего... Ага, вот еще что... - он указал на Кадрона, стоявшего у стенки со свечой в руке. - Все видели, что у тебя подшмалило волосы, - он повернул голову Ялмуса и почти полностью сжег хвостик-кисточку, подвязанную кожаным ремешком. После этого он отдал свечу Кадрону, а когда молодой человек повернулся, рыцарь заехал ему кулаком в лицо. Ялмус мешком свалился на пол. - Мог бы и сам это сделать, - с недовольством буркнул Хонделык слуге.

- Я? Да за что же? И кто бы мне позволил?

- Ладно уже...

Он склонился над Ялмусом и пару раз приложил парня головой об пол, затем поднялся с недовольной миной. Кадрон быстренько повернул Ялмуса и опрыскал ему лицо холодной водой. Юноша заморгал, застонал, коснулся пальцем вспухающей щеки.

- Ты уж извини, но нужно...

- Я понимаю, ничего страшного. - Ялмус бодро вскочил с пола. Он совершенно не обращал внимание на то, что случилось, в его глазах пылал странный огонь. Поначалу Хонделык принял это за радость от удачной сделки, только вот Ялмус, казалось, даже и не помнил, зачем он сюда пришел. - Я все понимаю, пан... А моя просьба... Ну, это значит... Все равно же нужно сказать... - Он схватил кубок и опороржнил одним глотком. - Я не могу без Айсеи!

- Без кого?

- Айсеи, - сконфуженно пояснил Ялмус. - Это та девушка, которая... Ну, вы же понимаете... Я с ней две ночи...

Хонделык наморщил брови, затем кожа на его лбу разгладилась. Он усмехнулся.

- Нет.

- Но ведь я не могу... Я дышать не смогу, если ее не увижу!

- Придется жить столько, на сколько хватит тебе воздуха.

- Пан смеется надо мной, и правильно, но ведь это необычная девушка...

- Вот именно: необычная, - подтвердил Хонделык.

- Так и я же говорю... - Наконец-то Ялмус отметил необычную интонацию хозяина. Он застыл с раскрытым ртом. - Но ведь как же это? Ведь...

- Успокойся, Ялмус, успокойся. Иди... - Хонделык обошел парня, сунул ему в руку замотанные в тряпку рукоять рапиры и драконью чешую, обнял одной рукой и подтолкнул к двери. - У тебя же каштелянка имеется, или ты забыл? Ялмус попытался было сопротивляться, но пальцы Хонделыка стиснули его еще крепче. - Подумай хорошенько, а потом выбирай, я тебе добра хочу.

- Я не...

- Да!

Ялмус вздохнул и склонил голову. За окнами вновь раздался вопль нескольких десятков, а то и сотен глоток. Хонделык развернул парня и указал жестом на окна.

- Мне оно даже и не удобно... - пробормотал Ялмус. - Все ж таки, не я убивал...

- Тогда слишком и не хвались, - засмеялся Хонделык. - Тогда это воспримут как скромность, а ее много не бывает. Прощай.

Он открыл дверь и вытолкнул гостя за порог.

- Ну, вот и конец. - Он направился к столу, взял кружку и подошел к окну. Когда при виде выходившего на улицу Ялмуса вновь раздался приветственный вопль, он спросил у Кадрона: - Ну что, есть у тебя идея, куда нам отправиться теперь? Может какие слухи?

- И тебе недостаточно?

- А я знаю? А что ты посоветуешь? Сидеть у камина и слушать песни, прославляющие укротителей драконов? - Горечи в словах Хонделыка было достаточно, что ее можно было бы заметить и невооруженным ухом. - Уж лучше что-нибудь делать...

Кадрон сунул руку в карман и подошел к Хонделыку. Откашлявшись и усмехнувшись, он подал хозяину перстень.

- Что это... Чтоб я сдох?! - Хонделык всматривался в гигантский камень с прекрасно заметной пурпурной точкой где-то в самой глубине прозрачной, сочной синевы. - Да ведь это... Не может быть!?? Это самый большой Кини-Ка-Глаз, какой я когда-либо видал!

- Не только ты один, - согласился с ним Кадрон. - Наверное, это вообще самый большой Кини-Как-Глаз. Достойный королей! Видно наш Ялмус не из самого последнего рода, раз такие подарки девке делает.

Хонделык вздрогнул и поднял глаза на слугу.

- Что ты сказал? Он это дал Айсее?

- Да.

Рыцарь перевел взгляд с лица Кадрона на перстень, с перстня на слугу, еще раз на камень. После этого он расхохотался, откинулся на спину и стал смеяться даже еще громче, стуча себя кулаком в колено. Он схватился за столешницу, бросил перстень перед собой и, вглядываясь в него, ржал изо всех сил. Кадрон подошел поближе и тоже улыбнулся, но не заразившись весельем хозяина: просто он не понимал, что происходит.

- Кадрон? - Хонделык силой заставил себя быть серьезным, оттер слезы краем ладони, потянул носом. - Знаешь что? Знаешь? - Он снова фыркнул, смех побеждал. - Гораздо выгоднее, чем убивать драконов, знаешь что? Стать хозяином борделя! Как тебе темочка для философского диспута? Что скажешь?

Он поднялся и вытер слезы рукавом. Вновь фыркнул, глянул в окно. Опять прошелся рукавом по слезящимся глазам. Потом посмотрел на своего серьезного товарища.

- И неужто так будет всегда?

К О Н Е Ц