Волшебник Висцезана

Старый город стоял на старой реке: Висцезан-на-Элде.

Прежде море было ближе. Торговля была прибыльнее. Город торговал лесом с гор: бревна сплавляли по реке к причалам, где перегружали на баржи. Топляк сбивался на отмелях, появлялись новые мелкие протоки, их берега заболачивались. Потом с болот налетели мелкие враги — гудящие москиты и принесли с собой лихорадку.

Лес кончился. Невысокие холмы с каждым годом становились ниже, наносы — выше, болота зарастали кустарником, и маленький Корианф южнее по побережью, на речушке Илц, выстроил свои причалы и перехватил торговлю. Там торговали вяленой рыбой, коврами и цветными тканями, кованой бронзой и кожей, амулетами, винами, зерном и пивом с солнечного Востока.

Корианф процветал. Он обзавелся королем и распространил власть по побережью. Первого короля он сменил на другого, лучше прежнего. Висцезан, закосневший в старых обычаях, еще сплавлял по своей реке древесину кипариса. Он вел торговлю посудой, кожей и строительным камнем, но был уже не тот, что встарь. Умерла последняя герцогиня старой крови. Знать еще жила довольно роскошно. Корианф и его король Озрик были слишком заняты собственными хлопотами, сварливыми богами и притязательными союзниками и потому не обеспокоились вторжением Джиндуса айт Аузема и его наемников. Джиндус взял в жены троюродную сестру покойной герцогини, девицу высокородную, но глупую и тщеславную. Через три месяца та умерла, отравившись грибами, — оставив Джиндуса вдовцом с титулом и правом на наследство.

Так Висцезан получил нового герцога, амбиции которого превосходили все, что мог предложить захиревший город. Он собирал налоги. Он собирал наемников. Нанял он и волшебника, пользовавшегося дурной славой. Он женился еще несколько раз, но его жены не заживались на свете, а их громкие титулы все крепче связывали Джиндуса с древней династией Элда.

Встревожило ли все это висцезанскую знать? Встревожило. Даже родственные дома Корианфа обеспокоились таким положением дел и призвали короля Озрика что-то предпринять. Герцог Джиндус стал серьезной угрозой далеко за пределами своего пожираемого лихорадкой города. Немало вельмож в соседних городах молились, чтобы герцога укусил подходящий москит… а иные даже не жалели заклинаний, чтобы помочь случаю.

Но чары летели мимо цели. Увы, мало кто знал о причине этого.

Старый Казимир знал.

И вместе с немногочисленными учениками перебрался в темные переулки Висцезана.

Он был уже не тот, что встарь, — старый Казимир Эйсал.

При жизни герцогини он был великим учителем. У него имелась собственная академия, и студенты в нее стекались даже из Корианфа и дальних портов. Была у него библиотека, отличный дом и подмастерья, чтобы толочь травы и записывать его мудрые мысли, так что самому Казимиру не приходилось много трудиться. Он только занимался с самыми способными учениками, а те уже обучали остальных.

Но дуновение ветра, неплотно закрытая занавесь, голое плечо стареющей герцогини, лихорадка… и все чары Казимира не смогли ее спасти.

Тогда-то он, Казимир, заподозрил, что здесь действует другая сила. Воочию он увидел эту силу, когда ее нанял Джиндус, — увидел в облике тощего, голодного человека, вечно стоящего за плечом воинственного владыки, — и сказал себе, что отнюдь не Джиндуса следует опасаться.

Однако герцогиня уже умерла, новая власть Висцезана до поры скрывала свою силу, но холодное чувство подсказывало Казимиру, что ни городу, ни ему самому добра не будет. Времена переменились, и дурные знамения являлись одно за другим.

Потому-то Казимир бросил свой богатый дом и переселился в Нижний Город. Его ученики и подмастерья из хороших семей — те, кому было куда уйти, — вернулись в свои хорошие семьи или открыли свои дела в селениях побережья.

Он продолжал учить. Он защищал наделенных даром — тех немногих, кого сумел найти.

Но годы брали свое, и удача отвернулась от него.

О, Мифринс — таково было имя силы, стоявшей за плечом герцога, — не сомневался, что Казимир где-то поблизости, но знал природу белой магии, способной ответить на нападение внезапным и мощным ударом… И пока Казимир не казал носа из Нижнего Города, Мифринс, не найдя способа вбить клин в его оборону, предпочитал сидеть в роскошном герцогском дворце, наслаждаясь уверенностью, что крепость черного мага тоже не легко взять приступом.

К тому же его убежище было намного комфортабельнее.

Взять учеников? Это не для Мифринса. Он копил силу, а не делился ею.

У него была сила. Он получал ее из самых глубин ада.

Ад и сочился теперь из дворца Джиндуса — пока еще тонкой незаметной струйкой, но Мифринс знал, чего хочет. В Корианфе он потерпел поражение. Теперь он утвердится здесь.

Учитель в последнюю неделю был нездоров. Учитель уже месяц не занимался магией, не накладывал чар, так что ученикам приходилось создавать заклинания и продавать их в виде листков бумаги, удобных для переноски и полезных.

Исцелением они еще не овладели, но бумажки, способные разжечь огонь или заморозить воду, — это они могли.

При деле был и Виллем Ассус. Он, старший из троих учеников, был почти так же бесполезен, как десятилетний Джеззи, который только и умел, что наложить чары на кошку, да и то если кошка сама была не прочь. Разжигал огонь, замораживал и кипятил воду Алмор. Все заклинания выполнял Алмор — кроме одного листка, более или менее обеспечивавшего преданность мышелова, если его кормить.

А Виллем распродавал их в переулке и окрестностях. В этом и состоял его дар. Собственно, у него еще был дар иллюзии, как у учителя. И он делал важную работу, помогая учителю скрыть Миг-переулок и отгородить его от остального Висцезана.

А вот зажечь свечу он не умел, поэтому во время недомоганий учителя Алмор кормил их, а Виллем создавал иллюзии и заговаривал зубы, внушая покупателям, что иметь с ними дело совсем не страшно.

Сегодня ему удалось заработать каравай вчерашнего хлеба, который он разломал пополам и спрятал под курткой. Недурная добыча: добрый черный хлеб, хоть и подгоревший дочерна и с пустотами под корочкой, — молодая хозяйка Мелена не из лучших стряпух, но зато она охотно покупает зажигательные чары.

И в таверне всегда можно заработать. Тамошнее пиво только и пьется под ледяными чарами.

Это были старые и надежные клиенты. Каждый новый теперь представлял риск, а рекламировать свои услуги они не решались. Однако в таверне их всегда ждали, а задняя дверь таверны надежно утвердилась в потайном переулке.

Этот переулок и прежде был непростым местом: кто не знал, что нужно свернуть у кузницы слепого Гайджера, а потом сразу налево, тот легко мог оказаться в Нищем Ряду, где нищие не слишком гостеприимны.

Так что и без чар переулок был запутанным и опасным. Обитатели его были немногочисленны: торговцы, связанные с волшебником и служившие ему прикрытием, горшечник да несколько предприимчивых карманников, никогда в переулке не работавших. Остальные двери скрывала иллюзия. Вы бы просто подумали, что дверь «Веселого быка» ведет на улицу, да так оно и было. А заднюю дверь не увидишь, сколько ни броди по переулку.

Только вот иллюзия стала ослабевать — и наведенная учителем, и его собственная. Ему все равно приходилось время от времени выбираться из переулка, чтобы сбыть товар, но далеко он не уходил.

Учитель мог отвлечься. Учитель мог забыться, и тогда загулявший подмастерье остался бы на улице навсегда или пока учитель не вспомнит о нем. Убежище мастера, в отличие от торговых заведений, на улицу вообще не выходило.

Так или иначе, Виллем спешил домой и без труда нашел «Веселого быка». У трактирщика он неплохо зарабатывал, хотя лучше было не продавать тому слишком много заклятий зараз, чтобы он не догадался, как легко они изготавливаются. И время было удачным для торговли — затишье между полуднем и сиестой. Поэтому, трижды повернувшись вокруг себя и дважды моргнув — действия, необходимые, чтобы отыскать «Веселого быка», — Виллем перескочил ступеньку заднего крыльца и прошел по темному коридорчику в темное помещение, где торговал пивовар Вигги. Здесь пахло ветчинным пирогом, пролитым пивом, плесенью да и самим Вигги, чей вклад составляли пот и чеснок. Ни одно заклятие не в силах было скрыть Вигги, который, может быть, и торговал ваннами, но никогда их не принимал.

Эта остановка не была у Виллема любимой. Он предпочитал хозяюшку Мелену. Впрочем, можно было иметь дело и с дочерью Вигги: та знала нынешние и будущие расценки, так что торговля, как правило, оказывалась короткой и деловой. Дочь Вигги не имела на него никаких видов — тут пригодилось его искусство иллюзии.

Дочь Вигги — звали ее Эрси — вылетела ему навстречу.

— Виллем! — сказала она. — Виллем! — Она, склонившись через стойку и открыв его взгляду обширные пространства груди, ухватила его за ворот. — Здесь неладно. Люди герцога! Идем, поговорим в переулке.

Виллем все понял с первого намека. Он метнулся назад по темному коридору. Пухлая дочка Вигги поспешила за ним.

В переулке было спокойно: кругом только старые горшки да мусорные бачки. Виллем, выйдя на неверный бледный свет, на скрипучее заднее крыльцо «Веселого быка», перевел дыхание и, набрав в грудь воздуху, обернулся к дочке Вигги за объяснениями — и тут рослый мужчина в кожаном доспехе и стальном шлеме, выскочив из темного коридора, толкнул Эрси прямо в объятия Виллема. Тот покачнулся, удержал девушку на ступеньке и услышал грохочущие шаги за дверью, в том же сумрачном проходе.

Черные шапки. Люди герцога с мечами наголо, готовые к драке… но не с ним. Виллем набросил быстрое: «Меня здесь нет. Ее здесь нет. — И, желая избавить от неприятностей Миг-переулок, наскоро добавил: — Здесь никого нет».

Стражники остановились. Огляделись по сторонам. Посмотрели на ступеньки, на проем, за которым, поддерживая Эрси на самом краю крыльца, стоял Виллем. Заклинание расползалось по швам. Виллем скрепил куски и осторожно сошел на булыжную мостовую, поддерживая вокруг себя иллюзию и не спеша, — слишком быстрое движение, как и страх, могло нарушить чары. Он не останавливался. Озадаченные стражники ринулись обратно в таверну, оттолкнув не менее удивленную Эрси, замешкавшуюся у дверей.

Потом изнутри донеслись бычий рев Вигги, грохот мебели, и Эрси, повернувшись, поспешила на помощь отцу.

— Эй, ты! — завопил Вигги, а незнакомый голос прокричал: «Где он?» — напомнив Виллему, что в переулке он не один.

Он не видел беглеца, успевшего нырнуть в укрытие.

«Меня здесь нет», — повторил Виллем и, повернувшись, чуть не ткнулся в кожаный нагрудник.

Беглец стоял с обнаженным мечом и смотрел прямо на него.

«На самом деле меня нет», — послал он.

Но мгновенно протянувшаяся вперед рука уже схватила его за грудки.

— Маг, — сказал беглец.

— Только не я! — Виллем попятился, вырвав из чужой руки и себя, и рубашку, и большую краюху вчерашнего хлеба. И очень, очень сильно бросил: «Меня здесь никогда не было!»

Незнакомец на мгновение растерялся, и Виллему этого хватило. Он со всех ног рванул прочь, прижимая к себе краюху и на всякий случай нащупывая за пазухой бумажку с замораживающими чарами.

Чужак погнался за ним, но в извилистом переулке легко было скрыться. Виллем прижался спиной к закопченной стене лавки горшечника. Его ноги утопали в наметенном к крыльцу мусоре.

Сбил со следа. Теперь беглец видит во всем переулке только одну дверь — ту, через которую попал сюда, а это дверь Вигги, и за ней стражники. Так что он выждет немного, а потом вернется в «Веселый бык» и, надо думать, выйдет оттуда на другую сторону, чтобы не возвращаться.

Он чуть не попался. Едва-едва. И вряд ли стоило сейчас возвращаться в «Веселый бык», чтобы закончить торговые дела. Эрси и Вигги наверняка сейчас не до покупок, особенно если люди герцога поломали им мебель.

И особенно если чужак забрел обратно в бар и попросил его обслужить.

Нет уж, лучше домой, а дом всего в двух поворотах по переулку.

Какое облегчение — стук закрывшейся двери и основательное «бух!» засова, ложащегося в пазы. Виллем в первый раз вдохнул полной грудью.

Но, увидев жильцов тесного дома, сидящих у огня перед горшком с остатками вчерашних бобов, Виллем пятерней причесал волосы. Он вспотел. Последний отрезок пути он бежал, чтобы незнакомец никак не сумел догнать его и обнаружить еще одну дыру в защитных чарах. А на лицах, обернувшихся к нему от очага, отразилась такая же тревога.

— Меня не выследили, — первым делом сказал он, взмахнув рукой. — И чары я не потерял. — Это второе. — В переулке была тревога, но наверняка все уже улеглось.

Если только люди герцога не задержались, чтобы напиться у Вигги теплого пива и посторожить чужака в переулке еще час-другой. В этом случае никто не получит удовольствия.

— Я принес хлеба, — сказал он и признался: — С Эрси сторговаться не успел. — (Обычно им платили обрезками и костями с кухни Вигги. Совсем другой ужин получался.) — А Мелена, ну, у нее сегодня не самый удачный день, но зато хлеб плотный. Муки она не пожалела.

Он вытащил оба куска из-под рубашки, измазанной обугленной коркой, и взвесил на руках, как два кирпича:

— Можно добавить к бобам.

Его предложение было встречено двумя унылыми взглядами — Алмора и Джеззи — и одним ласковым и понимающим — учителя Казимира, который никогда не сердился.

— Ну, можно поджарить на огне, — сказал Джеззи.

— Похоже, его уже поджарили, — мрачно уронил Алмор. — Даже дважды.

— Ну-ну, — вмешался учитель. — С бобами и прочим получится сытно, и, пожалуй, мы сможем сотворить вкус масла.

Можно, конечно, сотворить вкус, но не само масло. Вообще-то, и масло учителю порой удавалось, а иногда и плавленый сыр, но в последнее время учитель был сам не свой. Выглядел усталым, стал забывчив и заклинания иной раз путал… вместо масла могло получиться что-то совсем другое. Но об этом все промолчали.

О прошлом разе никто не вспомнил.

— Я не потерял заклинаний, — повторил Виллем. — Выйду завтра пораньше, до рассвета. Схожу в таверну. Они купят. Я вернусь с завтраком, а может, и с парой монет.

— Монет!

— Ну может, с горшком, который сумею выменять на монеты. Ретти на этой неделе собирался делать обжиг. Ему понадобится долгий огонь. Наверняка это стоит горшка.

Он взял большой нож и хлебную доску — повар сбежал со столовым серебром, но кухонную утварь оставил, а мастер, доброе сердце, не проклял его и обходился кухонными ножами.

Серебро бы им очень пригодилось. Но что есть, то есть. Они живы в своем закоулке. Сегодня чуть не стряслась беда, но они поджарят сейчас хлеб, учитель наколдует масла, на закуску придутся бобы, а на запивку есть вода. Воды всегда хватит.

А после ужина — уроки. День был длинным, и дел немало: наносить дров и воды, распродать заклинания, но найти безопасного покупателя стало трудно, ведь заклинания могли их выдать: герцогский волшебник так и вынюхивает…

Однако вечером, после ужина, учитель брался за книгу, и читал ее всем троим, и вел беседу о философии, чарах и заклинаниях. В последнее время учитель никогда не мог вспомнить, на чем остановился, — чтение книги состояло не столько в прочтении слов, сколько в разгадке символов, и мастер объяснял их сочетания… До смысла они должны были докопаться сами. И Алмор вечно расспрашивал о знаке огня и как делать его длиннее и ровнее, и последние три вечера учитель занимался больше всего этим вопросом, так что Алмор заслушивался.

— Если я научусь поддерживать огонь, сохранять его жар, — говорил он Виллему, — и гасить по своей воле…

— Печь для обжига, как у Ретти, — сообразил Виллем. — Всякий горшечник, кухарка, кузнец охотно купит такие чары.

Только вот создать их невозможно, не то они уже попали бы в книгу, верно?

Но Алмор был мечтатель: он твердо решил научить огонь и время, как себя вести, и тогда они все разбогатеют. А разбогатев, они смогут вывезти учителя из города и перебраться в Корианф, подальше от герцога и его волшебника, который хочет найти и убить Казимира.

Да, желание стоящее. Только вот иллюзия не помогала желаемому сбыться, а из троих учеников мастера Казимира один Виллем дорос до подмастерья.

А значит, все, на что способен лучший ученик, — это внушить стражникам герцога, что перед ними глухой переулок без единой двери.

Важное дело, но этим не прокормишься. Чтобы заработать на хлеб, нужны два подмастерья.

В тот вечер им не открылись тайны огня и времени. Учитель стал клевать носом на объяснении первого же связующего знака и даже не доел хлеба, от которого ему отрезали лучший кусок.

Трое учеников сидели, глядя на недоеденную корку и отгоняя недостойную мысль: что учитель и не вспомнит о ней, когда проснется. Только добряк Джеззи встал, завернул корку в платок и спрятал в шкаф — на завтрак учителю.

Там он и остался. Виллем был в этом уверен. Он бы заметил, если бы Алмор вставал ночью. Никто не вставал, а сам он поднялся до первого света, оправил одежду, обул сапоги, проверил свой товар — тонкую пачку листков — и приподнял дверной крюк так, чтобы тот упал, когда дверь за Виллемом затворится. Он уже одной ногой стоял в переулке.

Совсем рядом с ним выросла тень, и жесткая рука схватила его за плечо.

— Поймал! — произнес мужской голос.

Виллем вырывался. Сперва пытался вырваться и нырнуть в дом. Потом вырваться и выскочить наружу, чтобы дверь захлопнулась, но чужие пальцы держали крепко. А он, отбиваясь, сдвинул крюк.

Вторая железная рука ухватила его за ворот куртки и прижала к стене рядом с дверью, как раз когда Джеззи крикнул из дома:

— Что такое?

— Закрой дверь! — заорал Виллем.

Прежде он никогда не кричал в переулке. Но схвативший его мужчина подтолкнул его к двери и, должно быть, поддел ее ногой, потому что Виллем тут же оказался в темном помещении, которое обороняли старик и двое мальчишек.

— Волшебник, — проговорил незнакомец, выпуская плечо Виллема, но по-прежнему держа его за глотку. — Я ищу Казимира Эйсала.

— Это я, — ответил из темноты учитель. — Зажги лампу, мальчик. А вы отпустите моего ученика.

— Так и думал, — кивнул незнакомец, не выпуская парня.

Виллем обеими руками ухватился за его железные пальцы, попытался оторвать их от себя — без толку.

Алмор поднес соломину и лампу к очагу. Фитилек загорелся, и в комнате стало чуть светлее. Второй фитиль, третий — это был трехсторонний фонарь. Теперь Виллем видел лицо мужчины, в упор смотревшего на учителя, — сам он был забыт, его просто держали как нужную вещь.

Впрочем, оружия незнакомец не обнажал. А у него был и кинжал за поясом с рукоятью-кастетом для ближнего боя, и длинный меч. Поношенный доспех на рукавах блестел кольчугой. От чужака пахло потом и костром — не совсем городская смесь запахов.

— Мастер Казимир, — тихо и почтительно заговорил незнакомец, не замечая задыхавшегося в его руках Виллема, — это вы.

— Безусловно, я, — признал мастер. — И был. И буду.

— Тьюкманнон. Сын Филлии.

— Филлия, — повторил учитель. Так звали старую герцогиню. А этот был слишком молод, что далее дурак бы увидел, хоть и полузадушенный. — Филлия умерла.

— Другой Филлии, — ответил он, этот Тьюкманнон. — Племянницы герцогини Филлии. Она тоже умерла. Я пришел за Джиндусом. Грей Райссес сказал поговорить с вами.

— Райссес, Райссес… — растерянно забормотал учитель.

Он ухватился за край стола и упал на скамью. На нем была ночная рубаха, седая борода растрепалась, волосы стояли дыбом, и подвязать пояс он забыл.

— Пожалуйста, — заговорил Виллем, теребя державшую его руку.

И этот Тьюкманнон уставился на него, будто только что вспомнил, что эта штука ему не нужна. И выпустил его.

Виллем одернул куртку и подал учителю посох — его единственное оружие. Виллем поставил посох так, чтобы он был под рукой, и сам встал рядом. В голенище у него был нож. Больше ничего. А у двоих других кухонный черпак и горшок — что ни говори, тоже оружие. Но против этого человека они ничто, если они с учителем столкнутся.

— Я пришел за Джиндусом, — повторил Тьюкманнон. — За ублюдком Джиндусом.

Он не любит Джиндуса. Это хорошо. Но «пришел за Джиндусом»? В этом ничего хорошего нет.

— У нас нет ничего, кроме воды, — слабым тонким голосом проговорил учитель. — Ни крошки хлеба.

— Корка осталась, — без особого воодушевления сказал Джеззи.

— Думаю, ему она без надобности, — буркнул Виллем. — Учитель стар, сударь. Ваша светлость. — Коль речь шла о старой герцогине и ее родне, такое обращение, пожалуй, подходило. — Он нездоров.

— Мне конец, — сказал учитель.

— Это Мифринс? — спросил Тьюкманнон.

— Мы здесь не произносим это имя, — сказал Виллем, надеясь, что это прозвучит властно и категорично.

— Мифринс, — повторил Тьюкманнон. — Этот ворон!

— Скорее, стервятник, — чуть слышно поправил Казимир. — Мне не по силам сдерживать его. Сюда он не прилетит. Знает, что я здесь. Я уверен, он знает, что я здесь. Знает, что я бессилен. Я бессилен. Он захватил весь Верхний Город.

Они впервые слышали, чтобы учитель так говорил. Они не разговаривали о волшебнике герцога. Не говорили о том, что он делает с Верхним Городом. Но они знали, верили, что учитель не допустит его в Нижний Город: Мифринс боялся учителя. Не задевал его.

Вот только учитель за год состарился и одряхлел.

— Слишком поздно. Вы тоже опоздали… как вы назвались?

— Тьюк. — Тьюкманнон тяжело опустился на лавку у другого угла стола, положив ладонь на изрезанную столешницу. — Просто Тьюк, сын Филлии. — Казалось, он запыхался после долгого-долгого подъема в гору. — Значит, так плохо?

— Мой соперник, — сказал учитель, — возможно, догадывается о существовании этого места… так или иначе. Я потерял всех учеников, кроме этих троих. Они — все, что у меня осталось.

Тьюкманнон впервые прямо взглянул на Виллема, а потом на Алмора и Джеззи. Виллем начал понимать, что разочаровал учителя, да и всех остальных чем-то, о чем даже не догадывался. Ему стало больно. Он не понимал, чем этот Тьюкманнон вызвал в нем такие чувства. Ему захотелось уметь что-то, чего он даже назвать не мог. Но знал, что не умеет.

— Малыш владеет иллюзией, — сказал Тьюкманнон. — Он очень хорош.

— Хорош, — согласился учитель. — Алмор будет пиромантом, а Джеззи овладеет языком животных, если они успеют стать взрослыми. И если вы можете так долго ждать. Кто вас послал?

Последовало минутное молчание. Затем Тьюк сказал:

— Корианф. — Он указал подбородком, как если бы говорил о соседе-горшечнике. — Король Озрик собрал силы. Армия готова выступить.

— Сейчас это было бы безумием, — возразил учитель. — Дело не в Джиндусе. Его наемники сосут кровь, которую его сборщики налогов выжимают из города, но, когда кровь иссякнет, Джиндусу, каков он есть, придет конец. Дело не в нем.

— В его волшебнике.

— В нем. Джиндус всего лишь удобное прикрытие, пока враг собирает настоящую силу.

Учитель закашлялся и кашлял целую минуту. Джеззи сбегал и принес ему воды. Учитель выпил.

— Какую настоящую силу? — спросил Тьюк.

— Демон, — едва переведя дыхание, сказал учитель, и от этого слова повеяло холодом. Тьюк отшатнулся. А учитель только устало покачал головой. — Очень скоро из города потечет не только золото. Он здесь. Он уже здесь.

Тьюк подтянулся и сел прямо:

— Беда.

— О, большая беда, — согласился учитель, постукивая по изрезанному столу длинным узловатым пальцем и тихо давясь кашлем. — Вы собрались убить Джиндуса. Удачи вам. Но это не решит ваших проблем. Эти юнцы… они не справятся. Не знаю, справлюсь ли я. Зато вот что я знаю. Он не проявился. Он здесь, в крепости, но не здесь, в городе, если вы меня понимаете. Не думаю, чтобы он слышал нас. Готов многое поставить на то, что не слышит. Он пока сдерживается, но иногда высовывает пальцы, а порой и много большее. Я думаю… не ручаюсь… — Новый приступ кашля и глоток воды. — Я ручаюсь, что Мифринс, когда он проявится, направит его прямо в Джиндуса. Большой человек. Сильный. Полный жизни и мужественности, способен зачать потомство. А этот самый демон — плодовитый ублюдок.

— Если мы до него доберемся…

— У демонов есть одно свойство. Причините им боль — и они не размышляют. Они не думают. В бурю они рвутся в первую попавшуюся гавань, а это адски опасно.

Тьюк облокотился на стол:

— Я вам скажу. Корианф готов к вторжению. Король Озрик вывел армию в поле… и ждет огня на башне. Это сигнал. Я должен убрать Джиндуса. Зажечь огонь. Простое дело. И армия у самых ворот.

— Корм для демона, если вместе с Джиндусом не убрать Мифринса.

Тьюк уронил голову. Потом встрепенулся, огляделся и в упор взглянул на Виллема:

— Как у тебя с нервами, малыш?

— Учитель! — сказал Виллем, но и Казимир смотрел на него так же.

— Ученики, — сказал он, — все, что у меня осталось. Все, что осталось у города. Что стоит между ним и демоном. Виллем сбил тварь с толку. Он не знает. Но он это сделал.

— Я?

Слово упало в тишину. У Виллема хватило времени вздохнуть, и тут рука Тьюка, метнувшись вперед, схватила его за запястье.

— Учитель!

— Я одолжу его на время, — сказал Тьюк. — Армия на марше, а мой кузен, которого я всегда считал дураком, пожалуй, что-то знает. Если то, о чем вы говорили, захватит Джиндуса, Корианф тоже в опасности.

— Нет, — возразил Казимир, не отозвавшись на слова Тьюка об одолжении и о кузене.

Виллем попробовал отогнуть один палец Тьюка — и не сумел.

— Извини, — сказал Тьюк и выпустил его, а потом потянулся и хлопнул Виллема по плечу. — Ты умен и проворен. Я нашел тебя по следу. След забыл скрыть, а?

— Забыл, — беспомощно признал Виллем.

У него не было времени. Он перепугался. Шмыгнул за дверь и даже не подумал, что тот, кто мог заметить, что он занимается колдовством, сумеет и пройти по переулку, и не попасться на трюк с невидимой дверью. Тьюк не искал двери и не видел ее — он искал волшебника, его и проследил — досюда. До учителя и остальных.

А теперь учитель все равно что согласился с этим человеком.

В животе у него засосало. В очень пустом животе.

А этот человек богат. По меркам переулка он богач и толкует об армии и короле.

— Нам бы позавтракать, — сказал Виллем. — Нам нужен хороший завтрак. И если вы скажете, какое вам нужно заклинание, я его напишу. Выберу самое лучшее.

Тьюк покачал головой:

— Завтрак — да. А писать не годится. Надо будет соображать на ходу.

— Я не могу.

— Волшебник сказал, ты это уже делаешь.

— Нет… у меня не получается. Вы видите сквозь мою иллюзию. Вы меня выследили.

— Маленький талант. Очень маленький талант. Иногда полезный. Но бывает, доводит до беды. Вот как сейчас. Завтрак вы получите.

Он развязал кошелек и перевернул его над столом. Среди монет сверкали золотые. Тяжелое золото. За один такой можно было скупить все лавки в переулке. Подмигивало серебро, белое и яркое. А медных было полно: и обрезанных, и целых.

Тьюк сгреб пальцами большую часть меди и подтолкнул через стол к учителю. И еще несколько серебряных и один блестящий новенький золотой.

— За услуги мальчика, — сказал он. — И за ваше молчание. Вы сможете забрать ребят и выбраться из Висцезана. Переберетесь на побережье, обустроитесь… если мы с мальчиком сумеем придержать Джиндуса. — И он опять в упор взглянул на Виллема. — Мы берем Джиндуса. Больше тебе ничего не придется делать. Первое: подвести меня к нему. Второе: прикрыть меня, пока я зажгу сигнальный огонь. И прикрывать нас обоих, пока мой ленивый троюродный братец подведет сюда свое войско и откроет ворота. Я советую вам не выпускать отсюда ребят, мастер Казимир. Вы понимаете в магии, а я понимаю в солдатах. Несколько дней здесь будет нехорошо.

— Понял, — сказал учитель и подобрал монеты. Одну он дал Джеззи. — Сходи к «Быку» и добудь нам завтрак. Дело этого господина потерпит до завтрака. Свежий хлеб. Масло, рыбу. Для него тоже. Иди.

Завтрак. Редкое событие в их жизни. Джеззи с монетой заспешил к двери, а Виллем как стоял, так и присел на пятки, потому что его здесь не было. Он не хотел здесь быть. Так он и сказал миру.

— Чертовски здорово, — похвалил Тьюк и подтолкнул его носком сапога. — Я знаю, что ты здесь. Сможешь провести нас обоих до ворот дворца?

— Может быть, — сказал Виллем. — Может быть, и смогу.

— Виллем, — сказал учитель, и Виллем встал, чувствуя себя очень нехорошо. — Дай мне листок бумаги и перо, — сказал учитель, и Виллем подал ему один из листков, на которых они писали заклинания. — Побольше, — сказал учитель, и Виллем принес другой, побольше, а мастер открыл чернильницу, обмакнул перо и написал на листке символы. — Это отпирает замок, — сказал учитель.

— Спасибо, мастер, — сказал Виллем.

Он понимал, как это пригодится.

На большем куске бумаги учитель написал что-то длинное и сложное тем закрученным почерком, который никак не давался Виллему. Закончив, учитель поднял листок, но ему не отдал.

— Это, — сказал он, — бумага мастера. Она снимает с тебя ограничения подмастерья. Взяв ее, ты сможешь выполнять мастерские заклинания. Но, взяв ее, ты будешь светиться, как костер, едва выйдешь из переулка, если не возьмешь переулок с собой.

— Может, мне лучше просто держаться тихо, учитель?

— А что ты будешь делать, добравшись туда?

— Я надеялся, что вы мне скажете, учитель.

Мастер мотнул головой:

— Я не могу представить, что ты сделаешь. Но ты будешь пахнуть мною. Но мной ты не будешь. Ты понимаешь?

Виллем был подмастерьем в искусстве иллюзий. Он сразу понял, как это использовать.

— А… то, о чем мы говорили… он отличит?

— О, возможно. Возможно, он поймет, кто на самом деле удерживает переулок. Он узнает, кто сумел пронести его через весь город. Однако он не весь здесь со всем, что отсюда следует. Он ограничен в возможностях.

Иллюзионисту было понятно и это.

— Не убивай, — сказал учитель. — Взгляни на меня. Не старайся убить. Особенно волшебством. Это уведет тебя по тропе, на которую ты не хотел бы вступать. Ты меня понял?

Он понял. И кивнул на Тьюка:

— Это его работа.

— Хороший мальчик. Делай то, что умеешь. Возьми это. Я советую тебе взять. Ты это заслужил. Волей богов, ты это заслужишь.

Виллем протянул руку, взял листок из руки учителя, и что-то ударило от кисти через плечо в сердце. Это был не страх. Это не было ничем. Он ничем не был. Он взглянул на свою руку — и не увидел ее.

«Я хочу вернуться», — подумал он и вернулся.

— Хорошо проделано, — сказал Тьюк.

— Ему нужно подумать, — сказал учитель. — Сядь в уголке, Виллем, и подумай.

Как всегда, с важными уроками. Иди подумай. Он пошел. И постарался не думать о демонах. Так они в тебя и попадают — когда начинаешь о них думать. Он подумал, что всего переулка здесь нет, но это было не слишком умно: если Вигги или Эрси выйдут в заднюю дверь и не найдут ступенек, они с ума сойдут. Правда.

Он ровным строем направил свои мысли на то, что будет делать. Этому научил его мастер Казимир. Все было здесь. Если не случится чего-то непредвиденного, он, кажется, сильнее, чем когда-либо. Или глупее.

Но волшебнику нельзя сомневаться. От сомнений иллюзии рассыпаются. Он сидел и концентрировался на мысли, что ему под силу почти все, стараясь не уточнять, что придется делать, пока в дверь не постучал Джеззи, который принес невиданный завтрак, — Джеззи вспотел, пока дотащил его.

Они поели. Съели отличный завтрак, запивая водой. Было и пиво, но учитель сказал оставить его на потом, и Тьюк сказал, что это хорошая мысль. Может, он уже попробовал пиво Вигги.

Учитель похлопал Виллема по плечу, и тот с порога робко оглянулся назад, опасаясь нарушить сосредоточенность. Он взглянул на Алмора и Джеззи и на комнатку со всеми полками, книгами и бумагами, на их маленький стол, на койки с тюфяками, на полинявший красный занавес — за ним, в тесной нише, стояла кровать учителя.

Это был дом.

Последним он взглянул в глаза учителю. Глаза были серыми, слезящимися, но еще достаточно зоркими, чтобы видеть его насквозь, — он в этом не сомневался.

— Да, учитель, — сказал он и вышел в переулок. В свой переулок.

Тьюк широко шагал рядом.

— Веди, — сказал Тьюк, и это не улучшило его самочувствия.

— Мм… — промычал Виллем, стараясь не разговаривать.

Он старательно думал: вот переулок, вот в нем всего одна дверь, в «Быка», а дальше просто глухой тупичок, совершенно ничего интересного. А он просто мальчишка в некрашеной домотканой одежке, серой или буроватой, — темноволосый парнишка с неприметным лицом, пожалуй, и прыщавый — на такого никто не оглянется, а Тьюк простой работяга в шляпе — нет, в шапочке, небритый, в мешке обед и молоток, ничего незаконного. Перед ними сразу оказался «Бык», и они вошли в заднюю дверь.

— Эй, вы! — прикрикнула Эрси. — Куда это ввалились в пыльных сапожищах? Вы что, на улице? Я только что пол мела!

Эрси их не узнала! Совсем не узнала.

— Извини, — не своим голосом сказал Виллем, и они с Тьюком вышли через переднюю дверь и дальше по улице, на которой он никогда не бывал.

Но он не позволил себе об этом думать. Он исходил эту улочку вдоль и поперек. И Тьюк тоже. Они — отец с сыном, нет, пожалуй, это его молодой дядюшка, который учит его ремеслу каменщика, а на холме нужна какая-то… да, треснувшая плита… починка.

Пожалуй, она за дворцовыми воротами, эта плита. На летней жаре камни расседаются, особенно вдоль старых трещин. И надо камень заменить. Они уже меняли такие. Придется его обмерить, чтобы подогнать новый по размеру и цвету: он разбирался в этом деле. Его отец…

Дядя. Дядя Тьюк. Они члены гильдии, по-своему важные особы, и пусть стражники у ворот об этом не забывают и помнят, что уже который день видят, как они входят и выходят.

Он не может вспотеть. День теплый, но вспотеть он не может. Они проделают это при свете дня, они с Тьюком, а что дальше, он не думает, лишь бы войти в ворота.

Он никогда не бывал так близко к дворцу, даже до смерти герцогини. Ворота высокие, грозные, с двумя львиными фигурами на раскрашенной коже, красной с коричневым. Стражники скучающе оглядели их.

Они пришли, куда им велено. Немножко припозднились. Стражник открыл им ворота, и они прошли в них и через вторые ворота, которые можно было мгновенно опустить.

— К сигнальной башне направо, — пробормотал Тьюк, нарушив сосредоточенность.

— Ш-ш! — яростно прошипел испуганный Виллем, и Тьюк заткнулся.

Но эти слова о сигнальной башне навели его на мысли о сигнале, об армии и…

Надо перестать. Дядя Тьюк. Они принесли осколки камня для сравнения. Починка предстоит в башне. Вот что. Камень выщербился. Надо обтесать его и вставить новый, чтобы точно подходил.

— Из-за выщербленного камня, — сказал он. — Вот зачем мы здесь.

— А я-то думал… — сказал Тьюк.

Это позволило им пересечь мощеный крепостной двор и подойти к башне. Сбоку по стене поднимались ступени.

Но…

— Вы! — заорал кто-то.

«Я не могу, — подумал Виллем, разворачиваясь на пятках. Орал один из „черных шапок“ — меч наголо, злой взгляд. — Я не могу, не могу, не…»

Рядом прошелестела сталь: Тьюк выдернул из ножен кинжал. Кинжал. Боги, этого мало…

Большой меч. Тьюк…

Тьюк — офицер «черных шапок».

Сконфуженный стражник вытянулся в струнку и отдал честь.

Тьюк не шевельнулся.

— Прошу прощения, сударь, — пробормотал стражник. — Извиняюсь.

— Вот и хорошо, — заговорил Тьюк. — Поднимись наверх и сложи костер. Большой. — Он кивнул на высящуюся над ними башню. — Собери все отделение.

— Слушаюсь.

Стражник вложил меч в ножны и убежал.

А Тьюк-то не глуп. Теперь Виллем в этом убедился. Он стоял с дрожащими коленями, а Тьюк стоял рядом, надежный, как каменная башня.

— Очень хорошо, — сказал Тьюк. — чертовски хорошо. Тебе даже переписывать их не пришлось. Никогда прежде такого не видел.

— Кем я был? — Виллем вспомнил, что и себя включил в маскарад, и теперь пытался вспомнить.

— Стариком. Страшненьким стариком, надо сказать.

Хорошо. Теперь его пробил пот. Им надо выбраться отсюда. Между ними и свободой стена и ворота, и учитель сказал взять с собой переулок, но он нигде не видит переулка. Вокруг дворцовые здания, огромный каменный двор, окна-бойницы, тяжелые двери. Они во дворце. А внутри что-то темное, и выйти им нельзя, пока не сделают чего-то, о чем он не хочет думать…

И очень плохо, потому что ему нужно об этом подумать и провести их дальше вглубь, прежде чем вывести обратно.

Кто может войти к герцогу? Кто свободно проходит в эти двери?

Солдаты.

Возможно.

Они все наемники. Никому, даже Вигги, не нравится, когда кругом шляются «черные шапки».

Слуги. Он видел, как двое в ливреях прошли через двор. Но не успел разглядеть. Ему нужно было увидеть, чтобы создать.

— Идем, — сказал он Тьюку.

Он вдруг заспешил скорее с этим покончить, провести Тьюка, куда ему нужно, — дальше не думать. Не думать о том, темном. Он знал, что это такое. Он не хотел знать. Он думал только о тех слугах, и чем ближе подходил, тем лучше знал, что придется набросить. Только попышнее. Пышно наряженные приказывают. Одетые просто — исполняют.

Двое слуг подошли к двери. Стражники-наемники открыли и впустили их. Пропустили, думал Виллем. Внутри темно-темно. Он не знал, видно ли это Тьюку, но чувствовал, как оно расползается по переходам, словно крепость стала одним огромным зверем.

Дверь с грохотом захлопнулась. Две лампы отбрасывали пятна света. Темнота была настоящей. Она окружила их.

Каменные ступени вели вверх. Это не парадная дверь. Справа каменная лесенка уходит вниз, оттуда пахнет кухней. Жареным мясом. Печеным хлебом. Там кухни.

Где же герцог живет?

На этот раз заговорил Тьюк:

— Идем. Сюда.

Он поднимался вслед за Тьюком. Двое слуг в пышных ливреях спешили по делу. Тьюк старший. Это правильно. Все правильно.

Они вышли в верхний коридор. Потрясающе. Гобелены. Масляные лампы. Щели окон, пропускающие дневной свет. Ковер на деревянном полу, а дальше, налево за углом, зал с каменным полом за открытой дверью, и огромные занавеси, и множество людей, окруживших пишущего за маленьким столиком человека.

Но самым нарядным был не он. Самым нарядным был темноволосый мрачный человек, стоявший посредине. Этот был в парче и бархате, в кольчуге, и на бедре у него висел меч. Он был высоким, как Тьюк, и метнул на них взгляд самого большого и злобного пса.

Страшный человек. Страшный. Виллем остановился. Тьюк — нет. Тьюк продолжал идти.

Он слуга, думал Виллем о Тьюке. Ему положено здесь быть.

Что-то, извиваясь, ползло по полу. Черное, туманное, и не только на полу. И на уровне глаз, и двигалось быстро, и охватило человека в парче, и тот выхватил меч.

Совсем как Тьюк, подумал Виллем и тут же отточил эту мысль как нож: Тьюк именно так и выглядит!

Именно так Тьюк и выглядел. Их было двое, одинаковых, а человек за столиком схватил бумаги и принялся что-то торопливо писать, а люди, окружавшие герцога, выхватили мечи одновременно с Джиндусом и с Тьюком — а то черное вилось и закручивалось вокруг них, как дым в дымоходе. Двое с мечами набросились на него, кружа, как дым; мечи звенели и скрежетали, а остальные стояли с мечами наголо, и никто не двигался, никто ничего не видел, кроме Джиндуса в двух лицах.

Только Тьюк лучше, думал Виллем. Тьюк сильнее. Страшнее.

Взлетел меч. И один из двух упал, кровь хлынула, забрызгав придворных, колонны… все. И оставшийся Джиндус, тоже в крови, остановился, подняв меч.

А дым все вился вокруг, и волшебство било молотом: магия, нацеленная в магию. Виллем пошатнулся, не видя, что ударило его, только почувствовав и метнувшись назад, в переулок, где брань, и вопли, и крики мужчин отдавались от чего-то, чего здесь вовсе не было.

Магия хлестнула его бичом. Темная, злая, страшная, она исходила от старика — от старика, вставшего среди теней, над Тьюком, пятившимся перед атакой троих людей Джиндуса.

Змеи, подумал Виллем. И у них на пути вдруг оказались змеи.

Но при этом он открылся, и магический удар остановил сердце, и он упал на четвереньки, пытаясь подняться, защититься от этого старика. От чего-то, чего здесь не было, но почти было. Оно жаждало крови. Оно пило кровь. Оно становилось сильнее. Еще сильнее.

Но оно было еще и безумным. Безумным, низким и злобным.

«Меня здесь нет», — думал Виллем. Значит, остался только этот старик. Мифринс. Он как раз…

Железная рука вздернула его с пола, поставила на ноги, и перед ним, между ним и тем стариком, протянулся меч в сильной руке Тьюка.

«Нас здесь нет», — быстро подумал он.

Тьма взметнулась к потолку, как вставший на дыбы конь, и обрушилась на пол, расползаясь сразу во все стороны. Она волнами разбилась о стены, вспенилась и потекла назад, волны набегали одна на другую с воплем, отдававшимся у Виллема в костях. Люди падали, на ногах остался один старик Мифринс, и он поднял посох, засиявший небывалым светом, невиданным в целом мире. Глаза отказывались видеть его. Сердце отказывалось запомнить его. Уши отказывались слышать звук, грохотавший в зале, во дворце, в стенах.

Рука Тьюка, сжавшись, едва не выбила из него дух.

— Демон! — крикнул Тьюк ему в ухо.

Это был демон. И посреди бурлящего дыма остался всего один человек, и Мифринс закричал, и кричал, и кричал.

«Я этого не слышу, — сказал себе Виллем. Но совсем закрыться не сумел. — Тьюк этого не слышит. Нас здесь нет».

Наконец все кончилось. Дым исчез. Остались только кости и черное одеяние, и среди них — обугленная палка. И трупы вооруженных людей. И Джиндус, неподвижно уставившийся в потолок и белый как пергамент.

И глубокое, глубокое молчание в этом зале.

Снаружи, вдалеке, может быть во дворе, кричали. Снаружи еще остались живые.

— Как я понимаю, это был волшебник, — сказал Тьюк, разжимая руки. — Ты цел, мальчик?

Он только с третьей попытки выговорил «да».

— С Джиндусом оказалось проще, чем я думал, — сказал Тьюк и кивнул на груду костей. — А вот этот… этот задал мне жару.

— Да, — сказал Виллем.

Он уже сам стоял на ногах и успел заметить среди костей что-то опасное, что чуть ли не светилось, когда он о нем думал. Он глубоко вздохнул, подошел и поднял это — маленькую книжицу на цепочке. Он не хотел на нее смотреть. Не так он глуп. Он подошел к камину и бросил книгу в огонь.

— Ух! — сказал он и стал смотреть, как она горит.

— Осталось поджечь еще кое-что, — сказал со своего места Тьюк. — Мальчик, взгляни на меня.

Он не мальчик. Уже нет. Хотел им быть. Но тут никакая магия не поможет. Тьюк взглянул на него, и что-то в его лице изменилось. Он стал серьезным и собранным.

— Нам надо еще выбраться отсюда, — сказал Тьюк. — Хватит у тебя сил еще на один трюк, сынок? Выведешь нас к сигнальной башне?

Виллем задумался. У него в мозгу словно сгустился непроглядный туман. Сейчас они в безопасности, потому что все умерли. Демоны, они такие. Учитель рассказывал: ими можно овладеть, дав им то, чего они хотят, хотя это никакая не власть, потому что на самом деле они хотят оставаться на своем месте. А если вы задумали перенести демона к себе и овладеть им, тогда вам придется дать ему тело, в котором он может жить, а если вы хотите, чтобы он что-то для вас сделал, придется найти еще что-то, чего он хочет. Значит, надо быть сильнее, чем его тело — Мифринс не был сильнее Джиндуса, — или настолько умным, чтобы перехитрить демона.

А Мифринс в конечном счете оказался глупее этого своего демона. Тот получил его кровь. Много крови. И несколько душ. И вернулся в свое надежное место. Где бы оно ни было. Остается надеяться, что он туда вернулся.

Ему захотелось отсюда выбраться. Сейчас же. Но желание тут не поможет. Нужно работать ногами.

— Виллем! — Тьюк перехватил его у двери, поймав за плечо. — Здесь полно наемников. Они не знают, что Джиндус мертв. Хотя могли слышать шум. Ты мог бы…

— Ты — Джиндус, — сказал он.

Тьюк им и был. Совсем простая иллюзия.

Тьюк взглянул на свои руки, потемневшие и покрывшиеся шрамами, как у Джиндуса, лежавшего мертвым на полу.

Ему, похоже, стало не по себе.

— Ты справишься, — сказал ему Виллем. — Мы с тобой спустимся вниз, и ты прикажешь им зажечь огонь.

— Сработает. Если только никто не вышел отсюда, — признал Тьюк. — Где тот старик? Писец?

Старик, сидевший за столом. Стол перевернулся. Бумаги рассыпались, чернила вылились на каменный пол.

Но старика не было.

Верхний коридор оказался пуст. Стоит поддерживать иллюзию Джиндуса, подумал Виллем, потому что не все поверят, что герцог убит.

Он почти бежал, он был наемником, простой «черной шапкой», они вместе с Тьюком с топотом скатились по узкой боковой лестнице, которая недавно привела их наверх.

Они прошли мимо лестницы в кухню, спустились к закрытой наружной двери, и Тьюк обнажил меч.

— Открой, — попросил он, и Виллем, отодвинув засов, потянул дверь на себя.

Стражники куда-то делись. По всему двору наемники взламывали кладовые и выносили добро — словно муравьи в разрушенном муравейнике.

— Узнали, — сказал Тьюк — Знают, что он мертв. Следующим станет город. Возможно, там уже начались бы грабежи, но золото все здесь, наверху. Нам нужна армия Озрика. Надо зажечь сигнальный огонь.

Они попытались. Но как раз в это время несколько мародерствующих наемников заметили их и побросали все, что тащили. Кто-то выдернул меч, даже не подумав оправдываться. Джиндус оказался жив, но его власть рухнула. И теперь наемники готовы были разрешить проблему острием меча.

Им нужна армия Озрика. Если бы увидеть, как армия Озрика входит в эти ворота!

Виллем увидел. Увидел! Люди на дальнем крае двора были солдатами Озрика, все в сияющей броне, с королевским драконом на накидках…

Он показал туда. Даже Тьюк остолбенел с мечом в руке, уставившись в ту сторону. А пара нападавших только оглянулась через плечо и тут же забыла о них в мгновенном смятении.

Туда же поворачивались остальные и бросались на то, что видели: на ошарашенных солдат, обнажавших мечи. Одна половина отряда схватилась с другой.

«Мы наемники, — подумал Виллем. — Просто наемники, стоим себе…»

Тьюк стряхнул иллюзию и сильно сжал ему руку. От боли он едва не сбился, но тут на шум с грохотом вылетели новые вояки. Они тоже люди Озрика. Виллем понятия не имел, как выглядят люди Озрика, но знал, что у них зеленые знамена и золотой дракон. Вдобавок он дал всем хорошие доспехи и рыжие волосы.

— Надо к башне! — выкрикнул Тьюк. — Идем!

Повсюду, где шел бой, падали убитые. Мертвые все выглядели обычными наемниками. А ему хватало дела — перебрасывать иллюзию с одной шайки на другую, чтобы перевес все время оказывался на стороне Озрика.

Но он не мог до бесконечности делить группки дерущихся, когда Тьюк волок его за собой и покрикивал, чтобы он двигался. На то и другое его не хватало. Невозможно бежать с Тьюком зажигать сигнал — и мешать собравшимся во дворе наемникам оттеснить людей Озрика и броситься за ними. Ему никогда еще не приходилось так поспешно, так быстро перебрасывать иллюзии, и Виллем потел, задыхался, а Тьюк выдернул его из этого и заорал:

— Проклятие, огонь! Они уходят за ворота — сейчас примутся громить город!

Тогда он подумал: «Я хочу, чтобы огонь горел. Там, наверху, горит огонь».

И Тьюк вдруг выпустил его. Тьюк смотрел вверх, а там горел огонь — большой огонь, видный всем. Он впервые наводил такую мощную иллюзию, и они с Тьюком стояли, каждый сам по себе, а огонь на башне с ревом рвался вверх и выбрасывал в небо черный дым.

Увидят ли его люди Озрика, гадал Виллем. Дотянет ли так далеко?

Меч зазвенел о меч, глухо ударил в плоть. Умирающий упал к ногам Виллема. Тьюк обхватил его рукой и подтолкнул: «Беги, беги!» — а сам обернулся и свалил еще одного.

Будь на его месте учитель… или хотя бы Алмор, у него был бы шанс. Но он не знал, где факел. Он не знал, что делать. Он добежал до ступеней и полез вверх, торопясь как мог, а Тьюк держался за спиной, но атакующие все старались их достать, и Тьюк останавливался, чтобы сбросить их с лестницы.

Через парапет Виллем перевалился на четвереньках. На площадке были сложены дрова, стояли кувшины с маслом. Но огонь не горел, и еще здесь был наемник, тот самый, кому приказали сложить костер. Виллем обнажил меч, и в голове у него сразу стало пусто. Огня нет. Факела нет. Зажечь нечем.

Он хотел огня. Иначе все в городе погибнут. А король Озрик останется за стенами, а наемники захватят город, и учитель, и Алмор, и Джеззи…

Он увернулся от удара меча. Наемник видел угрозу в Тьюке — на Тьюка он и бросился, оттолкнув мальчишку.

А он остался у пирамиды дров в каменном круге. И рядом масло в кувшинах.

И они не повинуются иллюзии, волшебству. Жара нет.

Он услышал, как у него за спиной встретились мечи. Ударили, как кузнечные молоты.

Разлетелись искры. Маленькие искорки.

«Будь!» — подумал он.

И огонь пришел.

Огонь охватил поленья. Он полыхнул, он взорвал кувшины, и они разбросали огонь по стенам, и огромное пламя взревело, как живое. От него било жаром. Он его не надумал. Оно настоящее.

Мастер-волшебник… настоящий мастер-волшебник.

Разве учитель не учил Алмора? И его?

Он нащупал тот листок бумаги, спрятанный под рубахой. Тот, что написал учитель, назвав его мастером.

Он стоял там, дым поднимался к небу, жар обжигал ему грудь и выбивал новый пот. А потом рука опустилась ему на плечо и сжала.

— Хорошо сделано, — выдохнул Тьюк. — Хорошая работа, мальчик.

— Мастер Виллем, — поправил он, без гордости, без хвастовства, без всяких чувств.

Внизу под стеной он видел удирающих со всех ног наемников: кто с добычей, кто без. Из дверей рекой вытекали и поворачивали к крепостным воротам люди. Поток не прерывался.

— Мастер Виллем, — повторил Тьюк и снова сжал ему плечо, — но у нас с тобой еще есть дело. Твой дар поможет проследить этих ублюдков до самых ворот. А я буду подчищать тех, кто окажется за спиной. Хорошо? Сил еще хватит?

— Люди останутся живы, — сказал Виллем, вспоминая наставление мастера.

Он никого не убил. Он не старался никого убить. Людей убивали их собственные побуждения — он им не мешал, но и не заставлял делать ничего такого, чего они сами не хотели. Он повернулся, чувствуя слабость и легкое головокружение от вида сверху на уходящую к подножию башни узкую лестницу, и Тьюк твердо поддержал его.

— Я сам.

— Пока ты не наколдовал себе крылья, — сказал Тьюк, — я тебя не выпущу. Не собираюсь тебя терять.

— Спасибо, — сказал Виллем и стал спускаться, а Тьюк крепко придерживал его за ворот.

Король Озрик занял крепость Верхнего Города. Здесь, в переулке, учитель собирал вещи. Он возвращался в прежний дом выше по холму. Мастер Казимир собирался служить новому герцогу Висцезана — троюродному брату Тьюка.

— Он малость ленив, — отозвался о кузене Тьюк. — Увидите, он предпочтет отсиживаться в безопасном Корианфе. Но ведь он ученый, а не боец. Вам он понравится, — обратился он к учителю.

И учитель кивнул.

Алмор и Джеззи уже собрались: мастер обещал, что у каждого будет настоящая кровать, и собственная комната, и шесть смен одежды, и слуги.

Виллем полагал, что ему тоже достанется комната. Новую одежду он получил: о старой даже вспоминать не хотелось. Он принял ванну в «Быке» и переоделся в одежду прежнего цвета, и в новые, только что купленные сапоги, и в новый плащ, который он с удовольствием поглаживал, потому что ткань на ощупь была гладкой и мягкой, как кошки Джеззи.

Но он не знал, куда ему деваться теперь, когда учитель и все остальные называли его мастером Виллемом. И собирать ему было нечего, кроме старого любимого ножа и нескольких листов, полученных от учителя. Их он собирался переплести и начать с них книгу. Он перекладывал их на столе, пока учитель разговаривал с Тьюком.

Король Озрик вошел в город без боя, так что грабежей почти не было. Заведение Вигги лишилось мебели и кувшинов — и тут же получило новые: король Озрик приказал возместить ущерб.

Почти все пришло в порядок. И учитель тоже. Он, после того как демон покинул город, почувствовал себя гораздо лучше и уже выглядел заметно моложе, причем Виллем готов был поручиться, что это не иллюзия.

Так что у всех было будущее, и он не особенно сомневался, что оно светлое. Он просто еще не знал какое.

Пока к нему, стоявшему в дверях их маленького домика, не подошел Тьюк и не положил ему руку на плечо.

— Ты очень неплох, — сказал Тьюк. — Висцезан, знаешь ли, это еще не весь мир. У меня в Пегари есть кузен, которому не помешал бы кое-какой совет. Верхом ездил?

Он не ездил. Будь он Джеззи с его даром, его бы это не беспокоило, но Виллем побаивался лошадей. Они высокие. Они себе на уме.

Тьюк предлагал ему пуститься с ним в дорогу. Повидать мир. Пегари. Он только слышал о тех местах.

— Я могу понадобиться учителю, — сказал он.

У него были обязанности. Мастер Казимир долго опирался на него.

— Со мой все хорошо, — сказал учитель. — На несколько месяцев я могу тебя отпустить. Мне хватит дела с этими двумя. Они уже подросли и справятся сами.

Мастер ничего не сказал о его комнате. А с Тьюком…

Он успел привыкнуть к Тьюку. Тьюк был умен — по-другому, чем учитель. У него тоже есть чему поучиться.

И новые места.

Он кивнул, разглядывая пыль переулка.

Тьюку он нужен, точно. Не он один умеет наводить иллюзии. Кузен в Пегари, как бы не так!

Хотя, может, и кузен.

— Конечно, — сказал он, — в седле удержусь.