Волшебная галоша. Машина времени Кольки Спиридонова

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
в которой Колька становится врачом, а рыбы ходят посуху

Еще густой, как взбитые сливки, туман висел над рекой, а наши герои были уже на берегу. По просьбе Милочки, Огей принес из своей пещеры тонкую прочную нить — ее свила мать Огея из жил мамонта, Колька привязал к ней крючок, небольшой камешек — для груза и кусок коры — поплавок На счастье поплевал Колька на крючок, забросил его подальше от берега и не успел мигнуть, как леска задергалась, поплавок ушел в воду. Подсек Спиридонов и вытащил на берег огромную трепещущую рыбину. Он никогда еще в жизни не видел таких: широкий хвост, чуть оперенный, похожий на киль самолета. Тело покрыто крупными чешуйками, на голове тоже чешуйки, что-то похожее на них, но только большого размера, казалось, голову слепили из темных листочков слюды. Плавники рыбы скорее походили на хвосты, словно из тела росли не легкие полупрозрачные крылышки, как у омуля или щуки, а присосались к нему половинки небольших рыб Спиридонов отбросил чудовище за спину, снова закинул удочку и снова вытащил буквально через секунду такую же рыбину.

— Две, — сказал он, радостно потирая руки. — Штук двадцать поймаю, — и хватит…

И подумал: «Вот бы у нас в Кынгырге было столько рыбы! Я бы чемпионом мог стать».

И еще одна громадина попалась на крючок. А четвертая — чуть не утащила рыбака в реку. Колька и эту бросил за спину.

Но рыба встала вдруг на свои плавники-ноги и как ни в чем не бывало зашагала посуху к реке. Колька оторопел. И вторая, и третья рыба, и первая тоже заторопилась к воде. Если бы Огей не прибил их крепкой дубинкой, не видеть бы Спиридонову улова.

— Вот уж чудо так чудо! — закричала Милочка и запрыгала, припевая:

А Кольке вспомнился вдруг урок зоологии, и он так явственно услышал голос учителя, что даже вздрогнул.

…Учитель расхаживал у доски и говорил про древние времена:

— Вам теперь покажется удивительным, что рыба запросто шагает по земле. А в те времена, давным-давно, водились на белом свете двоякодышащие рыбы. Были у них и жабры, было и нечто отдаленно напоминающее легкие. В те времена климат на земле менялся, реки порой пересыхали, моря, окруженные молодыми, все время формирующимися горами, меняли очертания своих берегов. И рыбам приходилось приспосабливаться. Чтобы не погибнуть, они научились ходить по суше, перебираясь из водоема в водоем. Переходы все увеличивались, и каждое новое поколение имело все более крепкие легкие, пока рыбы не перестали быть рыбами, а превратились в земноводных. Вот какая история.

Так легко и так подробно врезался в память урок. А помнится, слушал Колька тогда невнимательно. И вдруг ему стало грустно-грустно. И в школу захотелось сейчас же, немедленно!

Он довольно толково рассказал Милочке о ходящих рыбах, хотя и не знал о них многого. Не знал он и того, что рыба, которую поймал он, называлась кистеперой — такое имя дали ей ученые, — не знал и того, что человечество долго-долго думало, будто все эти кистеперые и двоякодышащие — уже история. И вдруг в 1938 году в рыбацкие сети попалась кистеперая латиметрия — морской хищник, живущий в океанских глубинах, и двоякодышащая рыба — цератодут. И ученые тогда были удивлены не меньше, чем теперь Колька и Милочка.

Огей исчез, но через некоторое время вернулся с короткой, похожей на дубинку палкой. К ней он привязал такую же, как и у Спиридонова, жильную леску, маленький отточенный плоский камешек заменил ему грузило, а вместо крючка он приспособил кривой коготь хищной птицы — крепкий и острый.

Теперь они вытаскивали рыб попеременно — Колька одну и Огей одну, Колька три и Огей три. Но вот у Кольки клев кончился, а Огей все снимал и снимал с когтя рыбу за рыбой.

Спиридонов помрачнел — чемпионом ему не суждено было стать даже здесь. Милочка ехидно улыбалась — она явно болела в этот миг не за брата. Но Огей, глянув на вытянутую Колькину физиономию, подошел к нему и молча протянул свою удочку…

С трудом перетащили они весь улов к костру.

Рыбу накалывали на толстые палки, втыкали их в землю у самого костра, над рожнами клубился парок, запах несся такой, что у всех просто слюнки текли.

Жадность никогда не была лучшим качеством человека. Даже в каменном веке. Но бывший вожак был жадиной и себялюбцем. Пока никто не видел, он торопливо выгреб из костра огромную полусырую рыбину и, широко раскрыв рот, вцепился в нее зубами. И вдруг он взревел: тонкие, но крепкие кости вцепились в язык, одна даже застряла в, горле. Отбросив дымящуюся, горячую рыбину, вожак прыгал на одной ноге, орал, кому-то грозил кулаками. Он думал, что это подстроили ему Дети Молнии, захотевшие его наказать.

Колька подошел к вожаку, жестом приказал ему лечь на землю и раскрыть рот. Дрожа и обливаясь потом, первобытный лег, уже не надеясь подняться; сожрут его сейчас Дети Молнии — и все дела.

«Великий хирург» Спиридонов начал свою первую и последнюю в жизни операцию. Он осторожно выдернул кости из языка, но едва просунул руку поглубже, главарь чуть не откусил ее и взвыл от страха и боли. Колька зажег веточку, поднес ее ко рту пациента поближе, чтобы разглядеть: где же все-таки кость. Но пациент ловко вскочил на ноги и скрылся в кустах.

— Куда же ты? — в гневе произнес хирург.

— Ойкудажеты! — как воинственный клич подхватило племя, а Колькины телохранители ринулись в кусты и вскоре приволокли упирающегося главаря, распростерли его на земле перед Спиридоновым. Колька расщепил веточку — получился примитивный пинцет. Осторожно вытащил из горла главаря кость. Знаком он приказал отпустить пациента. Тот вздохнул облегченно: все кончилось пока благополучно, боль прекратилась.

— Ойкудажеты! — кричали мужчины, женщины и дети. Они плясали с этим воинственным кличем вокруг костра, потом расхватали рожны с рыбой и начался пир.

Надо сказать, что несколько дней, проведенных в стойбище, позволили брату и сестре настолько освоить древний язык, что Колька Спиридонов решился даже — на радостях после успешной операции — кое-что рассказать окружавшим его ребяткам о себе. Рассказ этот выглядел примерно так:

Горы. Горы. Горы.

Среди густого леса — дом отдыха «Елочки».

Колька и Милочка выбегают из дома, перекинув через плечо полотенце.

Спиридонов наступает на свой собственный шнурок, падает. А когда поднимается — над головой на ветке сидит барс.

— Брысь! — кричит Милочка и падает без сознания. Но Колька не таков. Он смело глядит в глаза барсу. Зверь прыгает на Спиридонова, он отскакивает в сторону, — зверь падает на землю.

Колька, воспользовавшись моментом, вбегает во двор дома отдыха «Елочки», запахивает за собой ворота, но зверь уже пришел в себя, почесал лапой ушибленное место и прыгнул через забор. Отдыхающие бросились врассыпную, они улепетывают, забыв в шезлонгах полотенца и очки. Колька тоже бежит. И тут он видит качели — доску, перекинутую через чурбачок.

Осененный неожиданной догадкой, Спиридонов становится на один конец доски. Барс, конечно, прыгает на ее другой конец, отчего Колька подлетает вверх и хватается за толстенный сук лиственницы. Он раскачивается, как хороший циркач на трапеции, а внизу, на доске, подняв вверх оскаленную морду, сидит барс. И даже вроде улыбается.

Руки Колькины занемели, наконец, они не выдерживают, он обрывается, падает на доску, от сильного удара она подбрасывает барса, и зверь, пролетев над деревьями, падает в речку Кынгыргу.

А все кошки, как известно, не любят воды. И вот Колька идет по школьному двору. Здесь выстроилась вся пионерская дружина. Гремит оркестр. Девочки смахивают умиленные слезы и глядят на Спиридонова восторженными глазами. Директор школы вручает ему сверкающую на солнце медаль — «За отвагу на пожаре», — другой не оказалось. А потом директор подносит на белом, расшитом красными цветами рушнике свернутый трубкой свиток с семью сургучными печатями.

Колька взламывает их, развертывает свиток. Это школьная ведомость за пятый класс. Стройными рядами заполнили ведомость пятерки. А за поведение даже стоит шестерка!

— Ну, знаешь, «краса и гордость», ври да не завирайся! — раздался над ухом Спиридонова Милочкин голос. — Тоже храбрец нашелся. Она запрыгала на одной ножке и запела:

— Ладно уж… Запела… — Колька не заметил, как сестра подошла к костру, и теперь досадовал на себя за эту оплошку. Сказать по совести, так он даже малость покраснел.

— И еще интересно: у кого из нас пятерки?

— У тебя, у тебя. Молчи

— А у «красы и гордости»?

— Подумаешь, две четверки!

— И только-то? — засмеялась зловредная сестра.

— Ну, по русскому языку тройка, конечно, но зато — твердая.

— Давай уж до конца.

— Ну ладно тебе! Пристала! Двойка у меня по географии. Вот что!

— То-то! — торжественно произнесла Милочка. — Поняли? — обратилась она к ребятишкам.

— Ни-ни! — отвечали они. Что в переводе с языка первобытных людей означало «нет».