Волшебцы

Сэмюелей Рейвенов Пардью было двое. Первый жил в девятнадцатом веке. Это был кузнец, который во время наполеоновских войн решил попробовать себя в качестве зубодера. Наутро после битвы при Ватерлоо английский патруль застукал его с коллекцией зубов, надерганных у свежепреставившихся для продажи зубным врачам в больших городах, и пристрелил на месте за мародерство.

Второй владелец этого имени был прапрапрапрапраправнуком первого. Утром двадцать четвертого мая две тысячи шестого года этот второй Сэм сидел на своем самом любимом местечке во всем обширном поместье Дессида. Две недели назад ему исполнилось четырнадцать, а месяц назад его зачислили в особый класс в Дессиде.

Сэм наслаждался одиночеством, когда его отыскала Беттина Андерс.

— Так я и знала, что ты здесь, — произнесла Беттина особым всезнающим тоном. — Ты не забыл, какой сегодня день?

— Конечно, нет! — возмутился Сэм.

Можно подумать, он не помнит! Можно подумать, он нуждается в подсказках! День ключевой беседы — его первого разговора с глазу на глаз с Луцием Прандгом — одним из величайших волшебников мира.

А вот то, что Беттина снизошла до Сэма, было поразительно. За все четыре недели в Дессиде ни на обычных уроках, ни на особых — для волшебцев — Беттина не обмолвилась с ним и десятком слов. И тут вдруг эта высокомерная четырнадцатилетняя девчонка, прозванная за глаза Принцессой, одна из восемнадцати студентов, включая Сэма, стоит перед ним и изображает дружелюбие. Изображает. Не может быть, что это искренно.

Место, где сидел Сэм, находилось среди двенадцати каменных плит, окаймляющих старый декоративный подъездной путь к центральной лестнице главного здания Дессиды. Эти плиты прежде были двенадцатью мраморными пьедесталами, сломанными и безнадежно заросшими колючим кустарником, за исключением того, который Сэм расчистил для себя. Основное здание стояло за его спиной на возвышении, словно контролируя обширные владения поместья.

Беттина не уходила — еще одно чудо. Она стояла — темноволосая и, если подумать, действительно красивая, как принцесса — и будто бы просто любовалась хорошим днем.

— Надеюсь, все пройдет хорошо, — подала голос Беттина, поразив Сэма еще сильнее.

Сэм просто ушам своим не верил. Беттина Андерсон и выдает такое? «Вероятно, она знает о моей ключевой беседе что-то, чего не знаю я. Как происходит ключевая беседа с Луцием? Может, поинтересоваться у нее?» — размышлял Сэм.

Но он поосторожничал и не стал ничего говорить. Стоит ли спрашивать, ведь снова получишь отпор? В тот момент, когда Беттина подошла, Сэм сидел, устремив взгляд на то, что скрывалось за колючими кустами между постаментами. Теперь же он оглядывал поместье в целом: обширный великолепный парк на зеленых холмах под ясным осенним небом. Он не желал, чтобы Беттина Андерсон догадалась, на что он смотрел прежде. Это была его тайна, то, что принадлежало только ему и никому другому в Дессиде.

Но девочка медлила. Вопреки всякому здравому смыслу Беттина продолжала стоять рядом с ним.

— Ты уже подготовил свой вопрос? — обратилась она к нему.

— Ты о чем?

— День ключевой беседы — это еще и День первого вопроса, который Луций, возможно, предложит тебе задать. Обычно он так и делает. Это на случай, если тебе и вправду никто не объяснил.

— Вопрос? — Сэм был растерян. — Какой еще вопрос?

Беттина раздраженно вздохнула, что должно было означать: «Ты все-таки не знаешь!»

— Я же тебе говорю. Он поинтересуется, есть ли у тебя к нему вопрос. Он у тебя есть?

— Один? Да у меня их куча! Например: когда дело дойдет до настоящей магии, а не только до этих упражнений на интеллект, которыми мы постоянно занимаемся?

— Тебе нужно быть терпеливее, — заметила Беттина, хотя сама она была какой угодно, но только не терпеливой. — Всему свое время.

Вдруг Сэма осенило: да ей же велели отыскать его и передать все это! Она пробыла в Дессиде на два месяца дольше, чем он, и наверняка выполняет чьи-то инструкции, следуя своего рода сценарию. Возможно, ее прислал сам Луций.

— Беттина, где бы ты хотела сейчас оказаться? — Сэм понял по лицу девочки, что застал ее врасплох.

— Что?

— Это мое место. Я люблю сидеть здесь, смотреть на парк и на дом. Но тебе не особо приятно здесь находиться. Где ты предпочла бы очутиться?

Беттина в мгновение ока сделалась прежней — дерзкой и заносчивой.

— Раз ты такой умный и высокомерный, сам и ответь! — воскликнула она, не сдержавшись.

Высокомерный! Сэм смутился. Не может быть! Ничего он не высокомерный!

— Я не очень давно с тобой знаком, но, думаю, это вершина вон той башни.

Сэм указал на холм, где за заросшей главной аллеей высились огромные парадные двери Дессиды. Над входом поднималась небольшая трехъярусная центральная башня, с большим бронзовым колоколом на изукрашенной стойке и с флагом на флагштоке.

— Или за озером, вон там, за деревьями, — добавил Сэм. — В общем, в каком-нибудь удаленном и безопасном местечке.

Беттина уставилась на него — не потому что он так уж угадал — откуда он мог знать? — а видимо, из-за последней фразы.

Взгляд, которым они обменялись, мог бы стать особенным, если бы Беттина не скрывала некоторые вещи еще тщательнее, чем Сэм. Возможно, его последнее замечание оказалось слишком близко к истине. Девочке было просто необходимо произнести что-нибудь, чтобы скрыть собственную уязвимость, которая проявилась при этом замечании.

— Так я тебе и сообщила! — бросила она тоном «принцессы». — И не думай, что я не догадываюсь, почему ты любишь бывать здесь. Я видела эту твою дурацкую статую.

Она махнула рукой в сторону зарослей за постаментом, на котором сидел Сэм, и решительно зашагала в сторону дома.

Сэм мог бы возненавидеть Беттину, но, глядя ей вслед, он понимал, что это чувство прикрыло бы иное, подобно тому, как за внезапной вспышкой Беттины просматривались другие мотивы. Девочка защищалась. Как и он сам.

«Она единственная сохранилась!» — мог закричать Сэм вслед Беттине, которая исчезала в широком дверном проеме. Но не стал. Вместо этого он глянул на опрокинутую статую в зарослях колючего кустарника: упавшая и давным-давно позабытая фигура из грязно-белого камня, из того же старого мрамора, что и пьедесталы.

Какие бы скульптуры ни украшали собою постаменты — они исчезли много лет назад. За самим домом ухаживали достаточно хорошо, но земли вокруг Дессиды определенно знавали лучшие времена.

Ну и пусть рассказывает о статуе другим ученикам! Или их трем учителям и другому персоналу, или даже самому Луцию — плевать.

Высокомерный! Да как она посмела?!

Сэм посмотрел на часы. Без пятнадцати десять. Пора.

Ключевая беседа. Только он и Луций. Наконец-то.

Но врать Беттине точно смысла не было. День первого вопроса. Чем ему поинтересоваться? Что он должен узнать у человека, который, возможно, является величайшим в мире волшебником? Сэма отобрали из сотен — нет, из тысяч — мальчишек и девчонок Австралии, даже всего мира. Чиновники, проводившие тестирование, поверили в него, оплатили проезд в Дессиду, что в Саузерн Хайленд Нагорье, и дали стипендию Прандта. Теперь он может отточить свои нераскрытые способности и стать волшебником, или волшебцем, что бы это ни означало.

Вот и вопрос.

В чем разница между волшебником и волшебцем? Об этом никогда толком не говорилось.

Сэм снова посмотрел на часы. Без десяти десять. Ровно в этот момент большие двустворчатые двери Дессиды распахнулись, и в дверном проеме появился Мартин Мэйхью, как всегда веселый, улыбающийся и радующийся жизни. Он был высоким, белокурым и красивым, имел внешность викинга и непринужденно носил свою желтовато-коричневую рабочую одежду и сандалии. Мартин приветствовал каждое новое утро, распахнув объятия и запрокинув голову, вдыхая воздух так, словно все сказки являются правдой. Мартин возглавлял хозяйственный персонал, и теперь он собирался позаботиться о том, чтобы Сэм не пропустил свою встречу, назначенную на десять.

Мартин взмахнул рукой.

— Сэм, уже пора!

— Береги себя, Руфио, — сказал Сэм каменной фигуре, лежащей в зарослях, — так он звал своего тайного друга.

Потом мальчик стремительно подхватился, соскочил с пьедестала и взбежал по лестнице.

— Руфио? — повторил Мартин по пути к кабинету Луция Прандта, расположенному в северо-восточном крыле.

— Я так его зову, — пояснил Сэм. — Он единственный, кто еще остался. А вы помните остальных?

Сэм знал, что Мартина можно спокойно расспрашивать о подобных вещах.

— Извини, Лучший Сэм. Боюсь, это было еще до меня. Спроси у господина Луция. Он должен знать. Он живет здесь всю жизнь. Тебе дозволено поднимать подобные вопросы в ходе беседы.

— А на сегодня еще кто-нибудь записан? — не удержавшись, поинтересовался Сэм.

Мартин покачал головой.

— Нет. Сегодня твой день, Сэм. Луций ждет тебя.

Они подошли к большой дубовой двери, ведущей в кабинет Луция Прандта. Мартин постучал.

— Удачи тебе, Лучший Сэм, — пожелал Мартин, отворяя перед мальчиком дверь.

Сэм вошел.

Это была чудесная комната — настоящий кабинет волшебника: просторный, с высоким потолком, с книжными полками, закрывающими большую часть обшитых деревянными панелями стен, с чудесными миниатюрными машинами из стекла и металла, выстроенными на отдельном стеллаже. У дальней стены находились средневековые доспехи — быть не может! — с двумя головами, с двумя шлемами на широченных шипованных плечах. Откуда они могли взяться? Неужели подлинные? На стенах, в промежутках между книжными полками, висели карты: меркаторские проекции легендарных земель, носящих необычные названия вроде Большого Сабертаниса или Сокрытого Андастабана. Поверх некоторых из них были приколоты другие карты, булавками с навершиями в виде голов демонов.

Огромный стол Луция Прандта стоял на возвышении перед четырьмя высокими окнами, из которых открывался вид на лужайки и леса Дессиды. Окна словно служили рамой для холмов и вмещали в себя пушистые громады облаков и синее небо.

На этом большущем чудесном столе можно было увидеть множество вещей, но самыми примечательными были три глобуса, известные Сэму по курсу «Введение в магию». Ближайший изображал известную Сэму Землю и был семнадцатью серебряными нитями соединен со вторым — глобусом Верхнего мира, с его волшебными башнями и магическими местами. Этот же шар, в свою очередь, был соединен красными проволочками с третьим, изображающим Нижний мир, сплошь черно-красный, с раскаленными медными нитями, отмечающими разнообразные места разъединения.

Но Луция Прандта за столом не было. Он сидел в одном из двух больших кресел перед камином, в котором вместо обычного огня медленно вращалось изображение горящего города.

— Добро пожаловать, Сэм, — поприветствовал Луций.

Волшебник поднялся навстречу гостю и дружески пожал ему руку. Он, конечно же, был одет в черное, как и подобает настоящему волшебнику: черный верх из мягкой шерсти, черные свободные брюки, черные туфли — никаких одеяний со звездами и месяцем или вещей в таинственных пентаграммах, в которые он облачался для своих выступлений или телевизионных представлений. Под копной седых волос блестели темные глаза. Одни говорили, что ему под шестьдесят, другие утверждали, что к любому возрасту, на который он выглядит, нужно приписать ноль, добавляя, что Луций присутствовал при гибели того древнего города, что вечно горит в его камине.

Сэм, не в силах удержаться, то и дело поглядывал по сторонам, рассматривая то одну, то другую вещь. В конце концов он уселся во второе кресло и посмотрел на волшебника, который тем временем наливал им обоим фруктовый сок из хрустального графина.

— Я с нетерпением ждал этой встречи, Сэм, — сказал Луций, вручая мальчику бокал. — Насколько я знаю, твои занятия продвигаются успешно, и я подумал, что пришло время увидеться с тобой. Полагаю, у нас обоих есть вопросы друг к другу, и у тебя будет возможность задать их в течение нескольких следующих недель. Я уверен, ты в курсе по поводу особого вопроса. Можешь прямо сейчас его озвучить, давай разделаемся с ним и перейдем к беседе.

У Сэма гора свалилась с плеч. Он поставил свой бокал на столик рядом с креслом и, не колеблясь, спросил:

— В чем разница между волшебником и волшебцем?

— Сразу берешь быка за рога? Хорошо. Это важная тема, и я благодарен тебе за нее. История знает большое количество настоящих волшебников — наделенных даром мужчин и женщин. Но тех, кто в полной мере себя реализовал, совсем немного. Большинство так называемых волшебников владели лишь обрывками дара. Готов поручиться, что ты можешь назвать кое-кого из настоящих волшебников.

— Прежде всего Мерлин, так?

— Да, Сэм, это определенно один из счастливчиков, очень и очень немногих.

— Вы. Луций Прандт, — добавил Сэм, решив, что это будет уместно.

Луций одарил его своей чудесной улыбкой.

— Очень мило с твоей стороны, Сэм, но нет. Я всего лишь иллюзионист, как и большинство современных волшебников: это люди, создающие прекрасные иллюзии, достаточно профессиональные и использующие людское восприятие в своих целях. Конечно, это несопоставимо с истинной магией. Это всего лишь манипуляции, искусные фокусы, знание законов оптики и ловкость рук — но иногда приходится обходиться и этим. Я был подлинным волшебником, Сэм, но недолго. Судя по всему, у многих из нас капля дара проявляет себя лишь в течение короткого срока — своего рода рудимент эволюции, оставшийся с тех времен, когда разум горел иначе. Можно подумать, будто эволюция начала вести нас по одному пути, а потом передумала и свернула на другой, — Луций сделал паузу и наполнил бокалы заново. — Но дела обстоят так, что большинство из нас теряют всякие следы этого дара, когда становятся взрослыми, и даже и не помнят, что обладали им. Он отчетливо виден в чрезвычайных ситуациях: ребенок поднимает упавшее дерево, придавившее его товарища по играм. Прежде он не мог даже сдвинуть такую тяжесть. И вдруг ему это удается. Другой ребенок перемещает припаркованную машину, чтобы освободить попавшего в ловушку зверька. И сам не знает, как это сделал. Еще один рисует руку человека, погребенного под оползнем в горах, находясь в половине континента от того места, где произошла трагедия, и, быть может, вовремя показывает свою работу. Информацию проверяют, и человека находят еще живым — на поверхности торчит одна лишь рука. Это врожденный дар, сила, с которой некоторые из нас приходят в этот мир и которая потом пропадает.

— Но вы ею обладали.

— Именно. На протяжении семнадцати драгоценных и поразительных лет. Это невероятно долго. Мне повезло. Память о том времени подтолкнула меня в стремлении стать иллюзионистом. Но я был волшебником, Сэм! Подлинным волшебником!

— А я? — поинтересовался Сэм. Иначе зачем он здесь?

— И снова ты смотришь в корень, Сэм. Отлично. Ты волшебник. В небольшой степени и ненадолго. Возможно, ты об этом не догадывался, пока не попал в Дессиду, но дела обстоят именно так.

— Все тесты перед приемом в школу…

— Доказали это, под видом заданий на проверку индивидуальных способностей. Школьный совет и министерство образования одобряют их, но даже не догадываются об их истинном назначении. Только в этом году мы проверили всех учеников в трехстах пятидесяти двух школах. Ты единственный, кого мы нашли.

Сэм был поражен.

— Единственный?!

— Другие, обладающие каплей дара, имели неуравновешенный характер или сложности в семье. Их лучше было оставить, не развивая дар и не сообщая о нем. Для их же блага. Надеюсь, ты меня понимаешь.

— А как же насчет моего обучения здесь? Шести месяцев учебы?

— Ты хочешь быть иллюзионистом?

— Нет — раз я волшебник!

— Прекрасный ответ! Да, мы сделали правильный выбор. Что ж, давай вернемся к твоему вопросу. Волшебник с большой буквы «В» обладает даром всю жизнь, как Мерлин, или Санкреох, или Квен Даргентис — черный маг Константинополя. Но большинство — это волшебцы, люди с крохотной частицей дара, вспышку которого можно использовать один-единственный раз в жизни, — понимаешь? На языке волшебников они называются одинцами. Или волшебцами.

— И я одинец? Волшебец?

— Да, Сэм. Ты содержишь в себе одно магическое действие. Единственное великолепное заклинание. Одну мощную вспышку силы. Однажды она вырвется на волю — а затем уйдет.

— Тогда… тогда мне следует подождать. Придержать ее до того момента, когда она мне и вправду понадобится.

— Увы, не выйдет. С возрастом дар постепенно угаснет. Большинство волшебцев теряют силу еще до двадцатилетия.

— Но… Но, Луций…

Договорить Сэм не смог.

— Да, Сэм. Поверь мне на слово — именно так обстоят дела. Я много лет посвятил исследованиям.

— Исследованиям волшебцев?

— Верно.

— Так вы говорите, что вскоре я должен использовать свой дар?

— Да. Но есть альтернатива. Предложение, с которым я собираюсь к тебе обратиться.

— И что же это?

— Сэм, передай свою магию мне.

— Передать вам? — изумился Сэм.

— У тебя ее очень немного — самое большее на одно заклинание, на единственное действие, и то, возможно, довольно ограниченное — но какова бы она ни была и сколько бы ее ни было, я хочу, чтобы ты отдал ее мне.

Эти слова ошеломили Сэма. Он ощутил тяжесть, на него нахлынуло новое чувство. Сэм быстро узнал его: разочарование, крушение иллюзий.

— Именно для этого меня сюда и привезли, да? Как и всех нас?

Луций кивнул.

— Да, Сэм, это так.

— Но он же мой! — воскликнул Сэм. — Мой дар. Как я могу отказаться от него? Как такое возможно?

А за этими словами таилось непроизнесенное: с какой стати? Как вообще можно просить об этом?

— Тут я не могу тебе помочь, Сэм. Это должно быть твоим собственным решением. Я просто считаю, что тебе лучше знать правду. Я был бы рад, если бы ты сделал это для меня.

Разочарование уничтожило для Сэма все обаяние этого кабинета, все волнение и радостное предвкушение этого дня. Ему захотелось оказаться как можно дальше от школы.

— Так значит, я могу в любой момент уйти? Я не обязан тут оставаться?

— Сэм, Дессида не тюрьма. Ты можешь покинуть ее, когда сочтешь нужным. Мы тебя отвезем на станцию в Мильтон и даже выдадим сертификат о том, что ты закончил некоторые важные профессиональные курсы.

— Но я потеряю свой шанс.

— Только шанс быть здесь. Посещать наши занятия. Возможность получить помощь в использовании своего дара.

— И возможность отдать свой дар, — не удержавшись, с горечью добавил Сэм. — А занятия ваши — не для настоящих магов.

— Увы, Сэм, именно так. Как только магия израсходована, иллюзия остается единственным нашим утешением.

— Но у вас-то есть не только это!

— Уверяю тебя, Сэм, только это. Потому я и прошу твой талант. Как иллюзионист у молодого человека, который однажды и сам станет иллюзионистом, если захочет.

— Когда моя магия уйдет.

— Да, верно.

— Чтобы вы могли получить еще чуть-чуть! — с яростью бросил Сэм.

Он был разгневан. Этот чудесный человек, чудесное место, чудесные возможности — все рухнуло в одночасье.

— Мне… мне нужно подумать.

Луций встал.

— Само собой. Ты совершенно правильно действуешь. Я был с тобой откровенен в этом вопросе. Но, Сэм, знай: что бы ты ни решил — это будет правильно.

Погруженный в свои мысли, Сэм даже не заметил, как вновь очутился в коридоре и заспешил обратно к главному входу. У него внутри все словно онемело. Ему необходимо было уйти, очутиться где угодно, лишь бы подальше. Он стремительно сбежал по ступеням и уселся на пьедестале, на этот раз не здороваясь с Руфио. Просто не смог себя заставить.

Все вокруг было прежним. И все вокруг изменилось. Дессида, как обычно, стояла в конце некогда величественной аллеи, возвышаясь надо всем, — внушительный двухэтажный особняк девятнадцатого века на пологом холме. Но теперь Сэм видел, в каком запустении пребывает все вокруг: газоны нуждались в стрижке, а сквозь гравий аллеи пробивались сорняки. Не только пространство вокруг пьедесталов, но и весь парк зарос шиповником.

Вот она, хваленая магия Луция Прандта. Даже собственную землю он не может содержать в порядке, не способен наложить на нее чары, чтобы скрыть истинное состояние.

Сэм покинул пьедестал и двинулся через лужайки к западной границе поместья. Оставив на минутку грабли и садовые инструменты, работники с любопытством уставились на мальчика. Они провожали его взглядами.

Это рассердило Сэма еще сильнее. Стоят тут с инструментами, а вид всегда такой, будто больше болтают и грезят о чем-то своем, чем трудятся! Ну и пусть себе смотрят! Пускай любопытствуют.

В конце концов Сэм добрался до невысокой стены из серо-коричневого плитняка — до западной границы Дессиды. Он оперся о тянущееся меж деревьев ограждение, доходящее ему до пояса, и взглянул на мир за оградой, на раскинувшиеся поля и виды, внезапно ставшие дорогими сердцу. Это его мир.

Да как Луций посмел!

Сэм с легкостью мог перескочить через ограду. Он даже напрягся, изготовившись к прыжку.

— Эй, Лучший Сэм!

Голос донесся из леса. Обернувшись, Сэм увидел неуклюжую, немолодую садовницу — Рен Бартей. Высокая и загорелая, она направилась к Сэму, широко улыбаясь и на ходу сшибая палкой верхушки высоких трав.

— Славный денек, а? — обратилась к нему Рен. — Люблю это время года.

А потом, приблизившись, добавила:

— Хочешь уйти, да, Сэм? Тут нетрудно перескочить.

— Да, Рен, серьезно об этом думаю, — ответил Сэм.

А почему бы, собственно, не озвучить это? Решение зависит только от него.

— Не могу тебя упрекать, — к удивлению Сэма, произнесла Рен. — Тут вся магия уже истощилась.

— Что, правда?

— День первой беседы, ты же знаешь. Сейчас ты тут единственный, кто обладает хоть каплей магии.

— Если это правда. Если вообще хоть что-то из этого — правда, то как все остальные? Беттина, и Сьюзен, и Крип? Еще семнадцать…

— Уже отдана. Уже ушла. Ни у кого ничего нет.

Рен опустила на землю палку и стала проверять, надежно ли уложены камни на верхушке стены.

— Не может быть, чтобы я был единственным!

— Сейчас — единственный, — обернувшись, повторила Рен. — Луций попросил ее у тебя, да? День первой беседы?

— Но если они отдали свою магию, почему они остаются здесь? Как они могут это выдерживать?

Рен оглядела деревья, потом указала на точку в глубине стены.

— Потому что знают: то, во что они вложили свою магию, по-прежнему здесь — почти во всех случаях.

— Не понимаю.

— Давай покажу.

Они вместе зашагали обратно к Дессиде, потом свернули к югу и очутились в самой густой части леса.

В свете осеннего солнца среди деревьев Сэм увидел некие строения. Слева от него располагался дом — настоящий пряничный домик, как с картинки в книжке. Из трубы тянулся дымок, уходил вверх метров на шесть, а потом рассеивался в воздухе.

— Это творение Беттины Андерсен, — сообщила Рен. — Вечный Дом. Так она использовала свое единственное заклинание. Если зайти внутрь, ты встретишься с ее бабушкой Дике и дедушкой Брентом. Там всегда играет музыка, всегда готовится что-то вкусненькое, всегда приветливо встречают гостей. За пределами Дессиды этого не могло бы возникнуть, Сэм. Луций подробно изложил все Беттине. Нельзя вернуть людей из мертвых и снова поместить их среди живых, не устроив при этом изрядной суматохи. Подобные вещи надо проделывать очень осторожно.

Затем Рен указала на витую — и да, действительно извивающуюся — башню справа. В мягком свете, струящемся сквозь кроны деревьев, она сияла, подобно янтарю.

— Это Живая Башня Софи Реймедж. Она бы, конечно, предпочла видеть это сооружение у себя во дворе, но Луций объяснил, что тогда к ней постоянно будут стекаться зеваки, не давая покоя. Люди станут постоянно любопытствовать, как такое возможно и откуда оно взялось. С непрошеными гостями и любителями сувениров, стремящимися отковырять кусочек на память, Софи не знала бы ни минуты покоя. Здесь же эта башня находится в целости и сохранности — и принадлежит ей. Софи может в любой момент, как только захочет, приходить и смотреть на нее.

— Правильно, к этому все и идет! — бросил Сэм. Его раздражение лишь усилилось. — Луций сам не может творить магию и потому старается заполучить чужие чудеса! И уговаривает людей отказаться от них!

— Сэм, Сэм, — покачала головой Рен. Голос у нее был чудный и успокаивающий. — Взгляни на ситуацию с другой стороны. Волшебцы, которые сотворили все это, не отдали Луцию свою магию. Они вложили ее в вещи и оставили их там, где с ними ничего не случится. Сохранности ради. Бросили, если так подумать.

Сэм попытался ухватить суть этих слов.

— Но Луций и не мог убедить их всех!

— Ты прав. Поэтому, исполняя обязанности стража, подлинного опекуна, он использует гипноз. Луций заставил их забыть, что они вообще имели этот дар. Он не может допустить, чтобы они, зная о своих способностях, вернулись к обычной жизни и в ней выдали что-то необычайное. Поэтому ученики покидают Дессиду, считая, что прошли курс и получили базовые навыки иллюзиониста, только и всего. Они уезжают, и магия в них умирает.

На миг Сэма захлестнула паника.

— Но я по-прежнему об этом помню! Он меня не загипнотизировал!

— Но ты пока не преодолел стену…

— Что?! Если я перелезу через стену и удеру — я все забуду?!

Рен ухмыльнулась.

— Шучу, Лучший Сэм. Луций подбирает своих волшебцев очень тщательно. По большей части все проходит хорошо. Ему редко приходится использовать эти фокусы с памятью. Твой талант по-прежнему при тебе. Луций предпочел бы, чтобы ты использовал его, а не просто потерял.

— Он предпочел бы, чтобы я отдал свой дар ему.

— Верно. Это его устроило бы гораздо больше, — с улыбкой сказала Рен и, прежде чем Сэм успел спросить почему, добавила: — Но по очень серьезной причине. Однако я не имею права об этом говорить.

Сэм, размышляя, остановился. Ему нравилась старая Рен. Его гнев немного улегся.

— Но как я могу передать свою магию?

Улыбка Рен не дрогнула.

— Вот видишь, Сэм, ты и вправду особенный. Ты спрашиваешь «Как я могу?», а не «Почему я должен?» Это важное различие, особенно если ты и вправду сейчас думаешь об этом.

— Рен, я серьезно. Как я могу подарить свой талант?

Но Рен лишь приложила палец к губам, словно объясняя: секрет! Потом она как будто изменила свое решение.

— Волшебцы, воплотившие свои заклинания здесь, определенно этого не сделали. Беттина настояла на домике. Софи никак не могла без башни. А вон там, если всмотреться, видны Волшебный Родник Газировки, созданный Кристи Пол, и Искусная Мельница Золотого Сокровища Гранта Хеннесси. Они уж точно не отдали свою магию Луцию.

— Но он этого и не просил.

— Еще как просил. В их Дни первой беседы.

— Но если это мой врожденный дар, предназначенный для использования мною, как я могу его передать?

Их разговор пошел по кругу.

— Именно, — согласилась Рен Бартей. — Как ты можешь пожертвовать своей каплей магии в пользу кого-то?

И она, не произнеся более ни слова, развернулась и зашагала обратно в сторону Дессиды.

Сэм глядел ей вслед. Рен, высокая и подвижная, перебросилась парой фраз с другими работниками — сперва с Карлой, потом с Джеффри, — а затем заспешила дальше.

Что она им сказала? Что?

Поскольку возможности это выяснить не было, Сэм вернулся к чудесам, разбросанным среди деревьев: к домику Беттины с его бесконечным дымком от кухонной плиты и — по словам Рен Бартей — с бесконечным счастьем под крышей, утраченным и обретенным снова; к чудесной изгибающейся башне Софи; к вращающейся и сверкающей в отдалении мельнице Гранта. Сэм слышал шипение родника Кристи, равно как и другие удивительные звуки, доносящиеся из леса. Кто знает, сколько еще диковин скрывается в нем? Сэм понял, что можно провести не одну неделю, изучая, что еще, сотворенное волшебцами за последние годы, находится среди деревьев.

Они сделали все это, потому что не отдали Луцию свою магию!

Сэм задумался. Как долго Луций собирает волшебцев по всему миру и просит у них частицы дара?

Мысли Сэма двигались дальше. Почему Луций надеется получить ту магию, которую Сэм носит в себе? Что от него скрыла Рен — или Мартин, или, если уж на то пошло, Луций?

Сэм, конечно же, не мог постичь их намерений, но кое-что понял. Он никогда ничего этого не узнал бы — ни о волшебцах, ни о своем даре, — если бы не Луций, не его тесты и не стипендия Прандта; все это привело его в школу.

И за это он в долгу перед Луцием. Гнев Сэма окончательно утих.

Но пришло новое осмысление. Теперь Сэм знал, как именно он может передать свою магию Луцию. Это было так очевидно, так просто!

Он помчался в главный дом, внося в покой дня новую волну суматохи. Работники в парке, перестав орудовать граблями и подметать дорожки, оборачивались ему вслед.

«Интересно, о чем они думают?» — размышлял на бегу Сэм. Вон несется мальчишка-волшебник, у которого сегодня День первой беседы. Лучший Сэм. Но что они знают, улыбаясь и проявляя интерес к нему?

Сэм заметил, что за ним наблюдают и другие ученики. Сьюзен, Крип и Хагриб находились на южной террасе, Сэнфорд и Нетти — у фонтана. А с башни, опершись о балюстраду, на него смотрела Принцесса Беттина, устроившаяся в своем безопасном месте.

Сэму было наплевать на это. Он нарочно свернул на старую аллею и нарочно, напоказ Беттине, пробежал мимо пьедесталов и зарослей колючего кустарника. Он бросил на ходу: «Привет, Руфио!» — как делал всегда, а потом, перепрыгивая через три ступени, поднялся по лестнице и нырнул в знакомый прохладный полумрак главного вестибюля Дессиды.

Конечно, там его ждал Мартин Мэйхью.

— Куда стремишься, Лучший Сэм? — поинтересовался Мартин.

— Мартин, мне нужно снова повидаться с Луцием! Мне нужно кое-что у него спросить!

— Насчет сегодняшней беседы?

— Насчет моего дара.

— Тогда я уверен, он тебе не откажет.

И Луций действительно его принял, практически сразу. Мартину, вошедшему первым, потребовалось всего мгновение на объяснения — и вот уже Сэма препроводили к кожаным креслам, и Мартин закрыл за собою дверь.

Сэм плюхнулся в кресло напротив Луция, в точности как час назад.

Волшебник отложил в сторону книгу, которую читал перед этим.

— Что такое, Сэм?

— Я знаю, как передать вам свою магию.

— В самом деле? И?

— Я собираюсь ее передать.

— Спасибо. И как же?

— Вы мне скажете, что желаете. А я это исполню.

— Но я не могу, — отозвался Луций.

— Почему?

— Я дал клятву. Наложил на себя такой зарок. Очень древнее правило власти. Мне не дозволено говорить. Все должно исходить от тебя. Сейчас ты волшебец, и ты командуешь. Я — всего лишь иллюзионист.

— Загипнотизируйте меня. Внушите мне какой-либо приказ, срабатывающий по условному сигналу. А потом, вместо того чтобы много дней и недель учить меня, как воспользоваться активирующим заклинанием, приведите спусковой крючок в действие, и мне останется лишь произнести, что я хочу. То есть чего, как я думаю, хотите вы. По крайней мере, это вы можете.

— Верно, могу. Прежде я так поступал.

— Знаю. Я догадался. Вы в этом специалист. Это быстро и легко.

Луций улыбнулся.

— И что мы будем делать, лучший из Сэмов? Я по-прежнему не могу сообщить тебе, как мечтаю использовать твой дар.

— Луций, мне кажется, я знаю ваше желание.

Глаза волшебника заблестели от какого-то непонятного чувства.

— И что же это?

— А вы продолжайте действовать. Внушите гипнотический сигнал.

— Я внушил его при первой встрече. Пока ты смотрел на мой горящий город.

Сэм быстро взглянул на странное изображение, вращающееся в камине, потом снова перевел взгляд на Луция.

— Тогда созовите сотрудников.

Брови Луция удивленно приподнялись.

— Сотрудников?

— Да. И преподавателей тоже. Всех. Пусть они подойдут к главному входу.

Луций повернулся к интеркому и нажал кнопку.

— Мартин, Дессида Один! Звони в колокол!

Несколько мгновений спустя с башни понесся колокольный звон. В полях, на кухне, в подсобных помещениях, в своих комнатах служащие побросали все свои дела и направились ко входу в главное здание.

Когда Луций с Сэмом вышли из большой двустворчатой двери, все уже стояли, словно собравшись для групповой фотографии: улыбающиеся, внимательные и любопытные. Мартин Мэйхью и Рен Бартей тоже были среди них.

Сэм улыбнулся в ответ. Он был прав. Сэм мгновенно подсчитал собравшихся и понял, что не ошибся.

Восемь человек обслуживающего персонала. Три преподавателя. Всего одиннадцать.

Одиннадцать из двенадцати пьедесталов.

Тогда Сэм взмахнул рукой, подражая всем тем магам, волшебникам и чародеям, которых видел в книжках и фильмах.

— Дорогу номеру двенадцать! — крикнул он. — Руфио, иди сюда! Твоя очередь!

В зарослях колючих кустов что-то заскрипело и заворочалось, затем оттуда вышел Руфио, уже в рабочей одежде, гибкий и сильный, со счастливым лицом.

— Добро пожаловать в наши ряды, Руфио! — воскликнул Сэм.

— Спасибо, Лучший Сэм! — отозвался Руфио своим новеньким голосом и действительно встал вместе со всеми.

Лишь сейчас Сэм заметил, что стоящий рядом с ним Луций плачет — на его щеках блестели слезы.

— Спасибо, Лучший Сэм. Спасибо тебе.

— Это значит, что я должен продолжить учебу и в будущем стать иллюзионистом, да? — спросил Сэм.

— Да, — подтвердил Луций. — И я уверен, что Руфио и все наши друзья очень хотят этого.