Волаглион. Мой господин. Том 2

— Да брось дуться, детка. Ты бы видела, как шикарно луна отражалась в луже ее крови, — смеется Виса.

Закинув ноги на стол, он балансирует на задних ножках стула. Черное пальто подолом стелется по полу.

Виссарий. Мой наглый, но верный друг. Настолько вездесущий, что умудряется нагадить во всех сферах моей жизни. Мы не первый раз ругаемся — поправка, я ругаюсь, Виса зубоскалится, — однако убийства его добычи в моем доме и убийство той девушки, которую освободили по выбору Рекса, напрочь выводят из себя.

Я устала от крови в стенах дома. И мерзких ритуалов ковена (мужских!). Запретить — не получится. Сила требует жертв. Подумываю разделить ковен, но боюсь девушки не будут рады отделиться от парней. Чем нас больше, тем мы сильнее. Многие и не против кровавых традиций, особенно если они проводятся ради поддержания красоты, молодости и увеличения магических сил.

Ладно. Не жрут друг друга — и на том спасибо.

Злит другое. Виса творит мерзости, чтобы поиздеваться над Рексом. Ревность. Жалкая и смешная. Особенно в эту секунду, когда я стою перед ним в халате, с красными пятнами на шее, груди и ключицах. Следы поцелуев.

Я все еще ощущаю жар Рекса. Его прикосновения.

Присматриваясь к ним, Виса издает какой-то звук — то ли вздох, то ли смешок, то ли фырканье. Он ревнует не только к Рексу. Еще и к Волаглиону.

— Это не всё, — твердо заявляю и упираюсь ладонью в стол. — Меня достало, что ты шаришься в моих вещах! Думаешь, я не знаю, что ты ищешь? Забудь о книге. Забудь о демоне. Если не прекратишь, я никогда не пущу тебя за порог, понял? Отныне тебе здесь и блохи будут не рады.

— А мне кто-то рад?

Я вздыхаю.

— Виса, послушай меня, ты невероятно рискуешь, я не хочу, чтобы ты стал еще одним призраком дома. Демон с радостью добавит нового колдуна в коллекцию за дверью. Я не хочу...

— Естественно, — перекрикивает вампир: — Ведь у тебя уже есть питомец для развлечений, да?

— Не сплю я с ним!

— С кем? Я никого не называл, — ухмыляется он.

— Успокойся!

— Я спокоен. Чего не скажешь о тебе... столько чувств... Удивительно. Я и за пятьдесят лет столько в тебе не вызвал, да?

— Давай проясним. В миллиардный раз. Никаких чувств между мной и тобой не было, нет и не будет. Ты помешался, Виса. Эгоистичность заставила тебя превратить влечение в маниакальную идею, для тебя преследование стало хобби, а я игрушкой.

— О, кровавая баня, я ни разу не причинил тебе зла, что тебя возмущает? Чем моя любовь мешает? Я уже не настаиваю на большем, просто надеюсь, что когда-нибудь ты передумаешь, но тебя и это бесит. Само мое нахождение рядом давит на тебя?

— Нет! Я люблю тебя и хочу доверять, ведь мы провели вместе десятки лет. Друга вернее и дороже — у меня нет. Оттого я терплю любые выходки! Но с каждым годом это делать сложнее.

Малахитовые глаза Висы вспыхивают на слове «люблю», остаток же фразы тушит иллюминацию: вампир на две секунды закрывает глаза, мучаясь от бури внутри.

— Столько лет... а так и не осознала, насколько мы похожи, насколько созданы быть единым целым. Мы! Особые люди. Маргинальные люди. Безумие друг друга — нам родно. Если бы ты дала мне шанс, все могло быть иначе, и сейчас бы мне не пришлось втайне копаться в стенах этого сарая. Я бы давно спас тебя, детка!

— Ты не понимаешь, что творишь, — вскидываю руки. — Волаглион прикончит тебя!

— Пусть! Я готов на всё, слышишь? На всё! На любую авантюру! Всё, лишь бы избавить тебя от демона.

— Меня? Или себя? Ради кого ты стараешься? Считаешь, что, изгнав Волаглиона, я буду с тобой?

Виса мерит меня тяжелым взглядом, с грохотом опускает стул на ножки, встает и уходит к окну, заложив руки за спину. Лицо хмурое. От былой веселости нет и следа. Он молча размышляет.

Не знаю, сколько раз Рекс мучил меня вопросом: как человек, подобный Висе, может быть другом?

Что ж, слова вампира о нашем общем безумии — истина. В типе его мышления я нахожу нечто родное. Помню, как мы познакомились шестьдесят пять лет назад, тогда я подумала, что нашла родственную душу — человека, осознающего всю бессмысленность бытия.

Шизофреник. Эгоист. Сумасброд. Виссарий Шлоссер...

Его речь отличается философской витиеватостью. В глазах — густые рощи лимба, не пропускающие чужих. Он умен. Он жесток. Он свободолюбив. Он сладострастен и непредсказуем. Он раним и начитан. Он любитель кожаных тряпок, оккультизма и знаток тринадцати языков, ценитель индийского чая Даржилинг и владелец трех особняков, полученных от старух, которых он загипнотизировал перед смертью. Он обожает своих котов и дебоширит, когда они очередной раз умирают от старости.

Он верен. Верен себе. Верен чувствам. Верен желаниям. Виса делает то единственное, ради чего мы рождаемся на земле — живет полной жизнью.

К слову, гипнозу его — равных я не встречала. Когда-то он пытался загипнотизировать даже меня, и смог бы, если бы моя энергия не была заражена метастазами преисподней.

Это случилось спустя три года нашего знакомства.

Я зашла к нему, чтобы одолжить некоторые травы для зелий, он же умудрился напоить травами и меня. Сквозь туман в голове я помню его слова, слова, которые он пытался выгравировать в моем подсознании: пройдут часы, пройдут года, а без меня — не будет дня; ты дышишь мной из века в век, даешь пожизненный обет; покуда солнце дарит свет, от чувств ко мне — спасенья нет.

Он вложил в заклинание все свои силы и свалился с ног от опустошения. Он чуть не умер от потери энергии. Но я помню, как глаза его горели предвкушением. Виса смотрел и ждал, что я кинусь в объятья. И он думает, что я не помню того дня, что коктейль из спорыньи — и черт знает, чего еще — стер воспоминания. Но я помню. Особенно то, как он — рыдал (Виса!), когда понял, что облажался.

Почему он до сих пор мой друг? Потому что он псих. Знаете, каким бы психом ты ни был, всегда найдется еще больший псих. Рядом с Висой — я чувствую себя нормальной. А мне это необходимо.

Вампир разворачивается и двумя шагами преодолевает расстояние между нами, притягивает меня за шею, одну ладонь запускает в волосы. Я чувствую горячее, мятное дыхание на губах. Замираю, словно впервые вижу своего друга. Его русые волосы не собраны и кончиками прядей касаются моих плеч, пахнут белым шоколадом и кровью.

— Я никого никогда не любил, кроме тебя. Я полюбил тебя с того дня, как увидел, хоть и знал, кто ты такая, знал, что ты убила моего лучшего друга, а твой господин вырезал весь мой ковен. Столько десятилетий прошло... Скажи, что ты хотя бы задумывалась о нас... хоть изредка... ну хоть не о любви даже, хоть о том, чтобы я тебя трахн...

Влепляю пощечину.

А надо бы — ударить по мозгам электрическим разрядом. Только это не поможет. Ему плевать. Он ухмыляется.

И вжимает меня в свое тело: сильно, плотно, пошло, забирается пальцами под зеленый шелк халата, пробегает по бедру. И между. Придушенно выдыхает. Взгляд — дикий, горячий, кажется, что сейчас он выпустит клыки и вонзит их в меня.

Одним движением Виса дергает за пояс изумрудного халата и шелк скользит в стороны. Вампир прижимается к моему оголенному телу. Шерсть распахнутого пальто. Остатки морозного запаха.

Виса тяжело втягивает воздух. Проводит холодной ладонью по моим вздымающимся ребрам и животу, а я так обескуражена его внезапной наглостью, что бессильно стою.

Снегопад за окном усиливается.

Мне хочется скрыться в его пучинах. Исчезнуть!

Я задергиваю халат, прикрывая грудь, борюсь с поцелуями Висы, стекающими по шее. Мы ведем немую битву.

Он делает шаг и прижимает меня к столу, наваливается и не дает подняться — всё происходит со злой отчаянной силой, будто это его последний шанс получить то, что он так жаждет.

— Виса, — протяжно шиплю, обретая речь. — Не смей!

Взгляд вампира настолько темный, что я не уверена, смогу ли справиться с ним. К моему удивлению, он приподнимается и достает из-за пояса атам. Обоюдоострый кинжал, которым он проводил ритуал.

— Знаешь, откуда он? — жарко выдыхает Виса. — С горы Мегиддо. Я выкопал этого красавца из глубины в десять метров.

— Зачем? — без выражения спрашиваю, гадая, куда он клонит.

Гора Мегиддо — особое место. У нее есть и другое название — Армагеддон. Место, где, по поверьям, состоится последняя битва добра со злом.

— В Иерусалиме я нашел одного старого, как белый свет, монаха. Он поведал об оружии, способном сводить с ума нечисть, о мечах и кинжалах, спрятанных глубоко под горой Мегиддо. Они обладают колоссальной магической силой. А после особых ритуалов становятся поистине смертоносны не только для колдунов и ведьм, блокируя их магию при ранении, но и для самих исчадий преисподней. Я сделал то, что было нужно. Я уговорил монаха освятить клинок, а затем, в полночь Нового года, мы искупали его в крови страшных грешников, как ты помнишь. Теперь атам невероятно опасен... Особенно для демонов.

Виса нависает надо мной и улыбается — не то мне, не то мыслям. Малахитовые глаза лихорадочно блестят.

— Ты спятил, — разражаюсь истерическим смешком.

— Я? Или ты? Даже имея шанс — высочайший! — избавиться от демона, ты не станешь этого делать. Ведь так?

Я хмурюсь.

Что ж, идея обнадеживающая, но невероятно опасная.

Не могу нормально обдумать эту теорию, потому как меня напрягает некая зашифрованность действий и мотивов Висы, чувствую, что продвигаюсь ощупью сквозь туман его рассудка. Этот Виса чем-то отличается от того, кого я знаю. Даже его тембр изменился.

— Знаешь, детка, — окидывает меня подавленным взглядом, — раньше я считал, что дело в Волаглионе. Я говорил себе: она боится, у нее нет выбора, я должен ей помочь и всё будет... Теперь вижу, что ошибался. Дело в твоей сути. Моя агония греет твою эгоистичную натуру, — усмехается Виса и глядит в упор, — сука, если бы гребаные, неясно откуда взятые, чувства не сводили с ума, я бы давно присвоил тебя и сделал бы всё, что захочу. Я бы трахал тебя до потери рассудка. Но я не могу... не мог сделать то, что хочу. Первый раз в жизни! Потому что рассыпаюсь на куски при виде тебя. Я не хочу заставлять. Я хочу видеть хоть что-то в ответ, хоть малость, твою мать... Я ждал. Годами. Я пытался. Но ты... Ты никогда меня не любила. Моя любовь всегда была безнадежной, но я надеялся, что когда-нибудь все изменится. Сейчас же... когда я увидел тебя с Рексом, я понял — ты ведешь долбаную игру, где я — конченая пешка, а не ферзь. И встал новый вопрос: почему? Что есть в нем, чего нет во мне? Я ведь гребаный швейцарский стол!

Он ударяет кулаком по дереву, слезает с меня и начинает бродить по столовой из угла в угол.

Извечный вопрос — почему?..

Люди так хотят знать причины всего, что с ними происходит, что забывают про здравый смысл. Они ищут объяснения любой мелочи. Любой случайности. Но чувства — та наша ипостась, которую нельзя контролировать. Мы не можем заставить себя полюбить, как и не можем заставить другого нас любить.

— Ты не представляешь, как я устал от всего этого! Но тебе-то что? Тебе плевать на то, как я страдаю, видя тебя в лапах демона.

— Страдаешь? Ты-то страдаешь? — рявкаю я. — Что ты вообще знаешь о страданиях? Это ты в рабстве? Ты почти двести лет живешь в стенах жуткого дома, среди убитых тобой же людей? Это у тебя забрали душу, вырвали сердце и оставили веками рыдать в одиночестве без надежды на спасение?

— Надежда есть!

— Убирайся из моего дома!

— Дай мне гребаную книгу!

— Покуда я жива, книгу ты не получишь. Никогда! Как и меня!

Виса напряженно облизывает губы. Проводит мизинцем по лезвию ножа. Подходит ближе. Я слезаю со стола и вздергиваю подбородок, когда он опирается о стол обеими руками, перекрывая путь к отступлению.

— Ты так любишь всем видом показывать, какой я монстр и тварь, что у меня до безумия чешутся руки доказать это. Гребаные чувства... опять же мешают. Столько лет мешали... Однако... возможно, я зря сдерживаю себя. Надо всего-то быть самим собой и просто сделать то, что необходимо, чтобы ты стала моей. Так вот тебе! Вот тебе моя вечная любовь! Ты будешь со мной. Всегда. В этом самом доме.

Я вскрикиваю. Чувствую, как кровь бежит по щекам. И не только кровь...

Свет гаснет. Но лишь для меня.

Все случается так быстро, что я не успеваю осознать чудовищность происходящего.

Боль оглушает. Я падаю на колени, держась за глаз, которого больше нет и вырываю клинок из второго глаза. Слышу, как с треском кто-то выламывает дверь в столовую.

Крики...

Кто-то срывает с моей шеи медальон.

Передо мной разливается черная вечность.