Вероятности

Парень я не шибко образованный. Когда началась заварушка и всё полетело к чертям, годков мне стукнуло совсем мало, поэтому доучиваться пришлось среди развалин, в потасовках за самую жирную крысу, ну или, хотя бы — кошку. Понятное дело, ни о каких высоких материя и думать не приходилось: успеть бы задницу спасти.

Только когда я встретил Веру и мы вместе нарезали круги около Московской пустоши, мне принялись вдалбливать кое-какие премудрости. Вера-то постарше была и даже школу успела окончить. Вот она-то и толковала по поводу теории, этой самой, вероятности.

А с чего завелось-то? Во время ночёвки в Синих зарослях, ну, там, где ещё боброваренье варят, нам попался недораскуроченный танк и получилось снять с него кой-какую машинерию, из того, что принимают Толстые Папики. По нашим меркам — забогатели мы, как Крезы. Так Верка сказала и предложила посидеть под бомбой. В смысле — «Под бомбой» — кафешка так называлась. Не из дешёвых. Там даже настоящую свинью держали. Может — двух.

Сели мы, как президенты взаправдашние, за настоящим столиком, на табуретах и ели из чистых тарелок. Хозяин, правда, смотрел так, словно мы у него чего спереть собирались. Но трындеть не стал; принёс мяса и каких-то хреновин, типа грибов. Вкуснятина, короче.

Налопался я от пуза, самогонки хряпнул, а потом давай рассматривать штуку, которая с потолка свисает. Мать моя, да это же реальная боеголовка! Я такие уже видел, только без начинки, а у этой ещё огоньки внутри перемигиваются. Я Верку хвать за коленку и шепчу: «Ноги делать надо, пока не рвануло!»

А дылда эта здоровая, охранник, положил обрез на плечо и давай ржать. Тупая ты, говорит, деревенщина, быдло замкадное. Нет, меня уже так ругали, ясное дело, но в этот раз я чего-то не понял. А лысый гамадрил (Верка его так окрестила) говорит, что ракета протухла давным-давно и вероятность её взрыва — одна на миллион.

Ни хрена я не понял из его слов и только потом Вера растолковала, что есть такие штуки, которые происходят часто, ну, как дождь, от которого шкура слазит, а есть — очень редкие, типа целого дома, без бандюков и пауков. Вот это и есть вероятности.

Вообще-то я послушал и тут же забыл. У меня, после того, как Лысый Синяк приложил дубиной, в одно ухо влетает, а в другое — тут же вылетает. Вспомнил только через несколько переходов, когда нас занесло в Байкальскую лощину, в окрестности Гнилолесья.

Там нам опять крупно фартануло: нашли кладбище самолётов, которое какой-то дурень накрыл маскировочной сетью да и позабыл. А может, грохнули и некому вертаться стало. Раздолье, короче. Цельную неделю мы, с Веркой, курочили летунов, снимали всякие забавные штуковины и возили к Толстому Папику, по соседству. Тачка у нас тогда была, хреновая, правда, но кататься могла. Фонило всё это старьё, но что сейчас не фонит?

Короче, сделали мы пять ходок, деньги успели припрятать, а на шестой раз жирная скотина, Папик, послал за нами своих здоровил, из тех, что в год Ливней родились. Ума у них — меньше моего, но приказы здорово исполняют. В общем, вломили нам по самое — не балуй, тачку забрали и велели дёргать, куда подальше.

Ну и ладно, откопали мы бабло и рванули в Сибирь — там самая жисть и кипит, не то, что в этих европах, где только горы по ночам красиво светятся. Смотреть, правда, на них долго нельзя — ослепнешь.

Поехали на старом рыдване, а взяли, как за бизнес-класс. Так Верка сказала; она, вроде и на самолётах успела полетать. А может — соврала.

Приехали в Хабаровск почти без приключений. Так, один раз постреляли по каким-то долбакам, которые на нас ежей натравили. Ну, знаете, ежиная ферма, их, после катавасии, развелось даже больше, чем крысиных. И ежи там, блин, злые такие оказались! Чуть колёса у тягача не погрызли. Тогда бы нам точно — хана.

В общем — доехали и ладно. В сам город соваться не стали: там, чтоб пропуска оформить и за стену пролезть, месяц в предбаннике кантоваться нужно, а нам оно на кой? Хабаровск чего так называется? Потому как хабар туда все прут, а потому, внутри — сплошные драки да насильство. Да ещё и драгуны лютуют: поймают — и в рабство, канал к морю копать. Пущай сами веселятся.

Остановились в культурной зоне. Вере всё хотелось посидеть в Хрустальном Замке. Сказала: всю жисть мечтала в ресторане побывать. Ещё бы! Я таких, прежде, и в глаза не видывал.

Для начала — столько охранников. Документы не спрашивали, но обыскали так, что казалось наизнанку вывернут. Да, да и туда заглядывали, черти бы их взяли! Потом заставили снять всё барахло и облили какой-то вонючей мерзостью. Потом смыли, а пока я приходил в себя принесли одежду. Чистую. Во блин, а и не знал, что у меня на штанах полоски! А рубашка, оказывается, не коричневая, а зелёная. Вона как.

Вера осмотрела меня и заявила, типа я даже на человека стал похож. А вот ей хуже стало. На мордахе морщин объявилось полным-полно и вообще, кажется она списала себе десяток годков. Но говорить ей об этом не стал: расстроится ещё.

Оружие у нас, понятное дело, забрали. Хотя, какое там оружие — одно название! Две древних волыны и полтора заряда на обоих. Если в дороге не увязался тот однорукий, с калашом, считай ёжики неплохо бы подзакусили.

В общем, почистили нас, обчистили и пустили за ограду, там, где этот самый Хрустальный замок. Я, как увидел, так и обомлел: взаправдашняя башня из стекла! Блестит на солнце, сверкает окнами, так и хочется потрогать. Кругом — дорожки, травка зеленеет и вообще: пустите пожить. Стоит, правда, всё это удовольствие — мама дорогая! Короче, от того, что наковыряли, не осталось почти ничего, всё на этот раз ушло.

Ну вот, пока мы, открыв рты, бредём к дверям, рассматривая через оградки всякие кустики-шмустики, замечаю я одну фигню и не знаю, смеяться или ругаться. Нет, ну сами подумайте; нас отчистили, отмыли, пушки отобрали, типа безопасность. А в открытом боксе, перед самим замком, стоит огромная бронированная махина — автоматический ракетный танк «Закат» и пара раздолбаев ковыряет ходовую.

Всё бы ничего, но гляжу — башня повёрнута установкой в сторону башни и видно, что на транспортёре подачи осталось несколько ракет. А там, где эти придурки тыкают ключами, совсем рядом — блок управления пуском. Уж я-то знаю, сколько таких коробок снимал. Медяхи там, правда, чепуха, но с миру по нитке, как говорит Вера.

Показал подруге, а она меня — локтем в бок. Типа, если делают — значит надо, а в такой безопасности и произойти ничего не сможет. Ладно. А то опять оскорбляться начнёт. Верка, когда обзывается, он с одной стороны — непонятно, а с другой — обидно. Ну вот, что такое имбецил? Специально запомнил. Не знаете? Так и я не знаю.

Короче, а дальше — чудеса. У дверей замка стоят двое: чёрные, ну чисто тебе — головешки! Я попервах решил, что это — черноморские. Там пляж весь чёрный, от сажи и местные, говорят, все почернели. Так нет же. Верка глаза выпучила и ну шептать: «А я думала, что они со штатами все на дно ушли». А один из этих, в белых штанах, голову свою курчавую склонил, зубы оскалил и пролепетал с таким смешным акцентом, вроде, как ему язык подрезали:

— Мадам, я не из Соединённых Штатов. Мы, с Абрахамом — из Центральной Африки. Добро пожаловать в Хрустальный замок.

Зашли мы, в общем, а там ещё несколько таких же, все в белом. Проводили в какую-то коробку, Верка её лифтом обозвала и нас подняли на самый верх. У меня всё сердце прямиком в пятки ушло: я на такой высоте никогда в жизни не бывал. Прям, как на небо попал. А там, ну точно тебе рай, как чокнутый святоша рассказывал: птички поют, фонтанчики светят и всюду чёрные эти, в белых костюмах, шастают.

Привели нас к столику, посадили на всамделишные стулья, со спинками. А на столах, не поверите: прозрачные стаканы! Я такие только в одном обгоревшем журнале видел, у Толстого Папика. Там ещё такие женщины были нарисованы, у-ух! Принесли какие-то книжки и сунули; мне и Верке. А я ещё думаю: зачем? Читать-то я всё одно не умею.

А Верка, глянь, как развлеклась: пальчиком по страничкам водит и улыбается странно так. Пока у неё крыша потихонечку каталась, я начал осматриваться. Да, здоровенная зала! На потолке штуковина какая-то висела и переливалась, точно тебе брюлики, которые нам один Толстый Папик заказывал. Окно агромаднейшее, во всю стену и видно из него весь сад, воду, бокс с танком и стену Хабаровска. Небо красивое такое, фиолетовое с прозеленью и солнце, как лягушка-взрывка в тучу прячется.

Народу — полным-полно. Где они денег насобирали на всю эту красоту, чёрт его знает. И разные все. Есть такие, как мы: сидят, бошками по сторонам крутят и тихо офигевают. Есть посолиднее: в новых кевларах, поверх каких-то блестящих костюмов. Эти по маленькому кусочку отрезают и говорят тихо. А в углу — большая компания и все странные такие, прям до усрачки.

Нет, оно конечно нынче по пустошам, развалинам да зарослям много дивного народа шаболдается. Как-то даже на скит наткнулись. По мне, так простая избушка с крестом на крыше, но те, бородатые, с масками на харях, называли её скитом и всё приглашали причаститься телом господним. Не знаю, о чём они толковали, но слухи ходили, дескать люди в окрестности пропадали.

Короче, эти в углу, все в белом, чистенькие такие и тихо между собой: шу-шу. Отдельно у них сидел мужик с длинной бородой, раскрашенной в разные цвета, а вокруг него — рослые парни с такими мордами, словно им доверили мясо охранять.

Что-то мне такое припомнилось. Как-то, когда мы прятались в пещерах Стеклянного плато, в Поволжье, какой-то одноногий рассказывал про Архангелов, в белом. Типа, главный у них чудеса творить способен. Правда тот, безногий, накануне пару раз под Ливень попал; у него все волосы и зубы выпали, наверняка и в башке тараканов целая стая завелась.

Ладно, принесли нам пожрать, и я напрочь позабыл про чудиков. Чёрт возьми, да я вообще про всё забыл! Некоторые штуковины, из тех, которые на тарелках и в рот-то совать жалко было. А некоторые и страшно. Рыбина, как живая, зенки пялила, и я всё опасался: как бы в руку не вцепилась.

Вера меня, правда, быстро образумила: приказала вести себя, как культурный человек, а не европейский дикарь. И правда, с их трибой если встретился — пиши пропало; сожрут в момент. В общем, взял я эту блестящую хрень — вилку и принялся набивать пузо.

Еда-то оно едой, но глаза за все эти годы так привыкли следить за всем вокруг, что не упустили момента, когда начались неприятности. В общем, почуяла задница неладное. Поднимаю голову и точно: те парни, что танк курочили, рванули от него на полной скорости.

А «Закат», значит, затрясся, а потом — одна за одной, три вспышки! Ну точно, как он ракеты очередями пускает. Оно-то, в принципе, я и первой видеть не должен был, если бы не приключилась непонятная хренотень. Воздух вокруг весь затрясся, как во время вулканного извержения, пол подпрыгнул, а в окне появились три рыла с красными оголовьями. Ракеты, мать бы мою, которую не помню, в стекле застряли и не взорвались!!!

Все вскочили и смотрят на «поросят». Только заперхался кто-то, видать подавился, с перепугу. А остальные — белые, точно небо перед сильным морозом. Официант рядом стоял, так тот с нервов принялся поднос сворачивать, а потом хрюкнул и на задницу шлёпнулся. Страшно всем, до усрачки. Да и то; там одной хрюшки хватило бы полбашни к чертям снести.

Только я смотрю: а стекло в окне стало совсем не стекло, а что-то полупрозрачное и пульсирующее, вроде ядовитых медуз, которые в заброшенных колодцах заводятся. И пока я, уронив челюсть, эту фиговину разглядываю, кто-то, из компании чудиков, выскочил к окну, да как заорёт:

— Чудо вновь свершилось! Восхвалим Ангела, господина нашего, посланника самого всевышнего! На колени, братья и сёстры!

Ну и все эти, в белом, на колени — плюх. Только бородатый между ними ходит, с улыбкой дурацкой на розовой морде и по головешкам всех гладит. Потом повернулся к охреневшим посетителям и давай распинаться:

— Люди, — так и сказал, типа сам не человек, — Если вы устали от неопределённости, опасностей и ежедневного риска — присоединяйтесь к моей пастве, — повернулся и указал на ракеты в окне, — Сегодня вам было явлено чудо, ниспосланное господом нашим, для спасения стада его. Уже не первый раз я служу проводником воли его. Напомню про Волжский мост и Ростовский огненный дождь. И это — лишь самые известные.

Ну да, про них и я слышал. Первый, это когда мигрирующие крысы прижали к Волге большой караван. Там бы всех в момент пожрали, если бы река, посреди жаркого лета, не стала льдом. А второй, когда пылающие булыжники с ясного неба сожгли к чертям мгновенно мутирующий мох, с ядовитыми спорами. Ну и да, упоминали там какого-то Ангела, теперь я вспомнил. И ещё кое-что вспомнилось.

Гляжу, а у Верки глаза вспыхнули. Наклонилась ко мне и ну, бормотать:

— Пошли! Это же — такой шанс нормально пожить! — вцепилась в рукав и давай трясти, — Особых чудес тут, понятное дело, нет. Но мне вот что рассказывали: Ангел этот — мутант, из-под Запорожья. Ну, там, где радиоактивные мангры ещё. Короче, тип этот может вероятности себе на пользу обращать, дар у него такой. В его присутствии реализуются самые невероятные вещи, представляешь?

Я, естественно, почти ни хрена не понял, но тоже нашёл, что ей рассказать. Из того, что вспомнил. Дисциплина, в этой секте — мама не горюй! За малейший проступок — плеть, а бабы все, типа общественных шлюх, но в основном — в подчинении Ангела. Особенно, которые помоложе и посимпатичнее. Выдал я всё это и вижу — не убедил.

— И что? — спросила Вера, — Зато — безопасно.

— А со мной, типа, нет? — задела она меня.

— Ага. Особенно, как с бандой Васьки-Черепа. Типа, да.

Да, там неприятно получилось. Хорошо, хоть живыми отпустили. Особенно Верке тогда досталось. Мне-то просто по рёбрам надавали, а её…Эх!

— Вот так-то! — она похлопала меня по плечу, — Присоединяйся и ты. Вот увидишь: только лучше станет.

— Не, — я башкой помотал, — Не моё это. Но и тебя держать не стану. Удачи.

Вера едва не бегом помчалась к этому Ангелу. А тот, осмотрел её внимательно так, с ног до головы, поулыбался широко, за попку взялся и к своим повёл.

Больше мы никогда не виделись.

Голод мой весь прошёл, как и желание сидеть в этом распроклятом местечке. Я даже не остался на казнь этих раздолбаев-механиков. Их, вроде, на кол собирались сажать. Просто забрал своё барахлишко и по-тихому слинял.

Тяжко было. Пару месяцев ходил сам, пока не встретил девку одну, лет семнадцати. Лизкой, вроде, звать. Отбил у стаи бешеных лисиц. А она и сама оказалась психованная — чисто лисица. Царапалась, чуть что, кусалась. Думал, воспитаю по-своему, а потом хватился — да это же она меня воспитывает! Чертовка.

Каждый день мы с ней дрались. До крови. Доходило даже до вывихов. Но расходиться не торопились: стоило провести день по-отдельности и тянуло обратно. Ну вот, как эти странные серые камешки, которые к железке липнут — их разведёшь, а они ползут, пока опять не склеятся.

И вот, один раз, поздней весной, нашли мы пещерку отличную, недалеко от городских развалин. Что-то с воронами связано. То ли Воронкино, то ли Воронишино, уже и не разберёшь на выгоревших стенах. Ворон там и правда багатенно летало, здоровые такие, с клювами в полруки.

А ещё там банда Васьки-Черепа сидела. Я Лизку сразу предупредил, а она только рукой махнула. Я всё настаивал, типа уходить надо, чтоб как с Веркой не получилось, а Лиза возражала; и пещера хорошая, и рынок рядом, и два Толстых Папика — один толще другого. Короче, опять сцепились. Она мне морду расцарапала и на рынок ушла.

Ну и хрен с ним. Я физию соком пушистой берёзы смазал и взялся за калаши, которые накануне откопали. Все в масле, состояние отличное, даже ракетница у каждого в норме, вот только комп на спуске подглючивает. Ну, я с таким уже сталкивался. Хорошие машинки, даже жалко их Папикам отдавать, хоть и деньги приличные ломятся.

Сидел, работал, а потом глаза поднял, а на пороге — Лизка стоит, ящерицу жуёт жареную. Ещё одну в руке держит. Ухмыльнулась так и мне бросила.

— Мирись, мирись, — и улыбнулась во все тридцать пять, — А то — глаз на жопу натяну.

Пока я ящерицей хрустел, Лизка села рядом, щепкой в зубе поковырялась и давай хихикать.

— Ты чего это?

— Хохма новая, — она придвинулась и давай меня за ухо покусывать, — Кафешка такая была: «Под бомбой». Как ломанулась вчера, аж полпосёлка к чертям унесло!

— Тебе то что? — спросил, а у самого в памяти всплыло, как мы там с Веркой сидели. Вот тебе и малая вероятность!

— Так смех же! Туда этот, чудотворец, со своим стадом припёрся. С ними и ломануло.

Я чуть не подавился.

— Какой чудотворец?

— Ангелом, вроде, звали. Везло ему, до этого, страсть как! — Лизка принялась хохотать во всё горло, — Довезлось!

Я остатки еды отложил. Посидел, подумал. Потом достал из тайника немного самогонки и мы, с Лизкой, выпили. Она-то, конечно не сообразила, что к чему, а я всё сидел и Верку вспоминал. Вот ведь, как оно иногда бывает. И малые эти вероятности — не всегда на пользу, и большая толпа — не всегда помощь и безопасность.

Об этом я ещё раз вспомнил, когда мы, на пару с Лизкой, банду Васьки-Черепа вынесли, а череп самого Черепа на его Ниву сверху привинтили.

Но это — совсем другая история.