Веланская история

1

Он никогда не думал, что это может его смутить. Обитатель Веланы был похож на земного человека. Только вместо костюма на нем был натянут прозрачный мешок, плотно облегающий тело.

Веланин протянул руку Юрию. Протянутая рука оказалась обычной, мужской, нарочито сильной при пожатии.

— Здравствуйте и не удивляйтесь. Мы братья, — сказал веланин.

Его костюм доходил до шеи. Голова была открыта. Юрию показалось, что интонации незнакомца и его произношение русских слов безукоризненно верны.

— Вы прилетели раньше? — спросил Юрий.

— Я житель Веланы, но мы знаем Землю. А наше сходство объяснимо.

Юрий оставил для робота все дела по уборке и уходу за оборудованием и теперь уже спокойно сел в кресло рядом с веланином.

Спаренное сиденье понесло их в направлении к огромной горе, на которую ориентировался Юрий при посадке.

— Мы все живем в этой горе, — пояснил веланин. — А вот мой друг. Она оказалась нетерпеливой, как вы, земляне.

Перед Юрием предстала женщина в таком же, как и веланин, облаченье. Правда, ее костюм отличался едва уловимым зеленоватым оттенком.

— Зовите меня Эдда, — повелительно, но мягко произнесла женщина, когда ее кресло приросло к носящему устройству веланина.

— Давайте немного пройдем пешком, — попросил Юрий.

До подножия горы они шли. Под ногами была земля, но без травы. Эдда один только раз пристально посмотрела на Юрия. И он нечаянно перехватил этот взгляд.

— Мы вам все покажем и дадим, что попросите, — веланин говорил размеренно, не торопясь, как гид, который предупрежден, что нужно быть внимательным и не тараторить.

— Почему вы не прилетали к нам?

— Мы были на Земле, — отпарировала Эдда.

— Не торопись, милая, — мягко вмешался веланин, — наш новый друг должен все постичь постепенно.

— Мы были на Земле, — повторила Эдда более доброжелательно, — но мы входили в контакт с людьми так, что они не знали про это. Мы не хотели тревожить землян.

— И тем более влиять на вашу историю, — добавил веланин, все планеты должны развиваться самостоятельно. Ничто в мире так не загадочно, как развитие. Даже самая развитая галактика, перемещающая звезды и имеющая конструктивные контакты с неживой материей, не рискнет вмешиваться в эволюцию. Мы всегда ждем. Наблюдаем и ждем. На самом простом пути вдруг возникают такие плоды…

Юрий ясно осознавал в себе два течения. Одно радостно неслось навстречу событиям, радовалось каждому слову незнакомцев. Это было настроение первооткрывателя, сознающего, что ему есть с чем возвращаться. Другое течение, подобно подземному потоку, глухо неслось под первым, навстречу ему. Это было настроение тревоги. Все вызывало сомнения. Все было неправдоподобно удачным. И его мягкое причаливание к Велане, и соответствующие земные условия обитания. И этот все разъясняющий и не оставляющий никаких вопросов веланин, и эта его неотразимо прекрасная подруга… Впрочем, подумал Юрий, может, мне действительно везет и все это и не имеет второго значения, с отрицательным знаком?

Почему во всем нужно видеть зло?! Неужели нет планет открытых?

Добрых и гениальных? Возможно, эта такая планета…

Но два течения по-прежнему летели навстречу друг другу, и синтезирующее «я» Юрия было в водовороте.

— Нам легко представить ваши сомнения, — словно читая его мысли, говорил веланин. — Но нам от вас ничего не нужно. Вы можете быть спокойны. В огромной части Вселенной разумные существа и разум в других формах заняты более серьезными проблемами, чем те, которые такими важными кажутся вам на Земле.

— У вас есть дети? — неожиданно спросил Юрий, словно в напоминании об этом основополагающем начале жизни была защита от всего, что неясным туманом окутывало его мозг.

Веланин, только что шагавший рядом с Юрием, исчез.

— Что вы наделали! — вскрикнула Эдда. Но в ее длинных глазах не было ужаса. Они были полны тоски и любопытства.

— Что случилось с ним? — спросил Юрий, почувствовав себя уверенно.

— Вы уничтожили его.

— У ваших несостоятельных, мужчин так развито самолюбие?

— Вы. варвар. Это самый щекотливый вопрос нашей планеты.

— Но почему не исчезли вы?

— Я не знаю, — в ласкающем слух голосе Эдды прозвучала нота недоумения.

— Значит, у вас могут быть дети?

— У нас еще ни у кого не было детей, — печально ответила Эдда.

— А от кого же вы произошли?

— Вы варвар, — покраснев, с нежностью проговорила веланка.

— Я сын своих родителей. И если я попадаю на другую планету, у меня не остается времени на этикет…

— Я вас умоляю!

— Но это чисто научный вопрос. Почему он принял это как оскорбление?

— Я не знала, как он устроен. Но большинство наших мужчин погибают при мысли, что они бесплодны. У них так развит мозг, что мысль об этом мгновенно уничтожает их.

Эдда села в кресло, которое парило сзади.

— Мы беззащитны перед вами. Мы искусственные. Функция продления потомства у нас не налаживается вот уже тысячелетия.

— А с чего вы начались?

— Этого мы не знаем.

Прежде чем встретиться с другими обитателями Веланы, Юрий решил основательно все разузнать от Эдды.

Эдда стала описывать ему гору. Это балкон их планеты. Внутри планета полая. Весь шар занят всем, что необходимо здешней цивилизации. Оказывается, и планета имеет искусственное происхождение. Так рассказывала Эдда.

— А как вы управляетесь?

— Мы синхронно справедливы. Высшая координация происходит у нас сама собой, как отделение лучей от звезды или притяжение.

— И у вас нет никакого аппарата, или центра, или совета?

— Для нас это бессмысленно.

— И не бывает никаких катастроф, конфликтов, ссор?

— Мы созданы так, что для нас это противоестественно. У нас другой круг мира.

— Но мы все века боремся и хотим равновесия и гармонии всех, учета всех интересов, мы стремимся к организованному высшему обществу.

— А у нас это все происходит само собой. Мы стремимся…

— Ну вот вы к чему стремитесь?

Эдда покраснела. Ее длинное тело съежилось.

— Вы варвар, — потупила она глаза.

— Это высшая ваша цель? — Юрий был изумлен.

— Да. Но у нас есть миллионы других целей. И каждая из них была бы для вас равносильна открытию целой цивилизации, узнай вы наши цели.

— Но у вас же нет секретов.

— Но вы не способны всего понять. Мир бесконечен. И все в нем бесконечно. И непонимание тоже.

Гора уходила сплошным черным наклоном в небо. Она скрывала полнеба. Она была похожу на застывший след ракеты, соединивший звезды и Велану. Разрезанное небо разваливалось под ее напором, и не было границ у этой панорамы.

— Нас видят? — спросил Юрий.

— О нас знают все. Но за нами не следят.

— И знают, что погиб…

— Знают. У нас не бывает траура. Мы исследуем смерть также, как и пространство. Поэтому о Вукволле уже никто не думает. Он может и вернуться, но уже в ином состоянии. Я могу стать кометой, деревом, частью пространства, лучом. А несколько тысяч таких, как я, могут соединиться и стать звездой. Ну, вернее, ее сущностью. BaM это все трудно понять. В общем, мы исследуем все формы материи и для этого проникаем в них.

— И вы не можете иметь детей?

— Не можем. Ведь мы хотим иметь таких детей, как мы сами. Шифр наследственности для нас величайшая загадка. Нам не хватает одного искомого.

— То, что вы можете, у нас на Земле приписали бы богу.

— Вы — высшие существа… первого поколения.

— Вам скучно со мной? — Юрий нарочно позволил себе этот небрежный тон. Перед ним, может быть, было существо, которое никто из людей никогда не видел и вряд ли увидит.

— Нет, — проговорила она горячо, страстно. — Я вся с вами. Я сейчас для вас. Мы не распыляемся. И все, что происходит, впитываем до последней капельки.

Юрий вспомнил девушек, которых он любил на Земле. Только воображение, достигшее недостижимого, могло породить мысль о чувственной любви к одной из таких…

— И вы могли бы сделать меня звездой? Или лучом? — взглянул он на нее влюбленными шальными глазами.

— Нет. Мир необратим. Но вы могли бы…

— Да, да! Я люблю вас! — Юрий произнес эти слова: пусть будет так, ведь она достойна любви, она жаждет любви, и он дерзко объявляет о своей любви, разве он не вправе подарить звездному миру, Эдде импульс человечности, любви? Завершить тот путь, которые его предки за миллионы лет проделали от воды до крови, от костей до мыслей, от простейших чувств до великих невыразимых идеалов, записанных во Вселенной криптограммами галактик, тем мировым шифром, который вечно кодирует сам себя и посвящает свое бытие собственной расшифровке?

Из горы вышел веланин. Юрий замер.

— Это не он, — предупредила Эдда. — Мы все одинаковые.

Юрий стал жить среди них. На Землю он послал сообщение, что ведет исследование Веланы. Большего он сообщить не решился. Все требовало подтверждения и доказательств.

У Веланы не было своей родовой звезды. Она была вечной путешественницей. Свободное перемещение во Вселенной — необходимое условие работ, которые вели велане. Они меняли галактики, пристраивались к разным звездам, однажды Велана вплотную подошла к какой-то планете, исполину космоса, и Юрию показалось, что все небо стало каменным, потом почти плоским, потом оно надвигалось, как поршень в цилиндре, грозя все смять. Юрий наблюдал это вместе с Эддой из внутренних покоев планеты.

Они были одни с Эддой. Юрий попросил как можно меньше показывать ему других велан. Достаточно, сказал он, того, что я буду общаться с тобой. И добавил: хорошо, что на нашей планете высшей координации ничего ни с кем не нужно согласовывать.

— Вот, — объясняла Эдда, — эта планета отдает нам сейчас все, что нам нужно.

— Вы испытываете ее на контактность?

— Не только. Я сказала о самом простом. Мы подозреваем, что в этой планете идет процесс прямого перехода неживой материи в мыслящую, и что этот процесс кем-то управляем. Все известные нам галактики и скопления разума не дали нам сведений об этой планете.

— Но ведь это опасный для Веланы шаг.

— А мы всегда можем исчезнуть. Это еще ни разу не останавливало нас. Ведь исчезновение — тоже величайшее явление, которое мы уже давно исследуем.

Юрий отвел взгляд от потолка-телескопа. Эдда никогда не меняла свой костюм. Сейчас она сидела, закинув ногу на ногу, уперщись руками о кресло.

— Ведь ты — это не ты? — вдруг спросил Юрий. — Ты посол их сил. Тебя нет. Ты комплекс электромагнитных колебаний, возбужденных благодаря чужой воле.

— Грубое представление о природе. Все можно назвать как угодно. Но у всего, кроме тысяч правильных названий, есть единственное. Почти как имя. Сейчас и во время всех наших встреч я — только Эдда. Неужели ты не понимаешь, что эти мои координаты в материи столь же значимы и неповторимы, как и любые?!

— Я приучен сомневаться… иногда…

— Я не знаю, что такое неправда.

— Прости.

Иногда Юрию становилось не по себе. Он представлял, что где-то за стенами в других лабораториях и комнатах сидят точно такие же Эдды. Они столь же прекрасны, умны, нежны, более того, они тождественны внешне.

— Неужели вам трудно было сделать себя разными?

— Найдена совершенная форма. Может быть, во второй Вселенной, когда она придет, мы будем другими. А пока мы ваша копия, но на высшем уровне.

— А вы из первой?

— Вселенных было много. Как у вас на Земле эпох. Но это сложный вопрос. Мы ведем счет с нашей.

Появились еще три веланки. Юрий подумал, что ход его мыслей известен всем на этой планете. И значит, они уже знают о его сомнениях.

— Мы пришли, — начала первая, она была точно такая же, как Эдда, но Юрий уже понял, что все они в чем-то разные. — Мы пришли, чтобы вы знали, что мы разные, — договорила веланка.

— Я вижу это, — сказал Юрий. — Ведь у каждой из вас свой опыт.

— Опыт каждой сразу передается всем, — сказала Эдда. — Но мы действительно разные…

— Наверно, у каждой есть своя главная проблема, — неуверенно пошутил Юрий.

— Главная проблема у всех одна, — холодно сказала первая веланка. Женщина хочет быть матерью.

— И каждая из нас будет матерью, — твердо сказала вторая.

— А наши мужчины будут отцами, — сказала третьи.

Юрий видел, что знание об их самом слабом месте, оказывается, вредит ему. Велане замыкаются и говорят мертво и торжественно, как дикторы.

— Уходите, — сказала Эдда своим соплеменницам, и те ушли.

— Ты знаешь все мои мысли? — тревожно спросил Юрий.

— Когда они рождаются, я их знаю раньше тебя. Так что ты можешь молчать, а только думай. Но что у тебя родится, я предсказать не могу. И ты сам, наверное, не знаешь.

Юрий подумал. Эдда кивнула головой. Так начался их новый диалог. Юрий только думал, Эдда говорила. Ведь он не мог знать, о чем подумала она.

— А раньше ты ждала, когда я сформулирую свою мысль в слова, ждала только из-за приличия? — подумал Юрий.

— Да, — ответила Эдда.

«Я люблю тебя», — наперекор своей воле подумал Юрий и вдруг заметил, что все мысли идут наперекор его желаниям, все они выдают его, и он предстает перед Эддой в очень странном, ему самому еще не понятном свете.

Он думал о себе. О Земле. О своем долге перед ней. О своих целях здесь. Об Эдде. О том, что ему с ней делать дальше. Или что им делать. Он не знал, как правильно подумать.

Эдда сказала:

— То, что мы сделаем, то и произойдет.

«Но ведь мы можем сделать разное», — подумал Юрий.

— Да, но мы сделаем то, что сделаем, — сказала Эдда.

И он шагнул к ней.

Его руки натолкнулись на ее руки. И Юрий впервые подумал о том, что она одета, хоть и прозрачна. И еще он подумал бог знает о чем.

— Не, надо, милый, — сказала Эдда совсем как земная женщина.

Юрий запрокинул голову. От неловкости. И увидел в потолке телескопа: из каменного неба (это была причаленная планета) росло белое дерево. Росло быстро, так вырастает пассажирский поезд, из дальних перепутий надвигаясь на платформу.

— Белое дерево, — сказал Юрий.

— Это тебе кажется, — сказала Эдда.

— Белое дерево, — снова сказал, а не подумал Юрий.

— Тебе кажется, милый.

— Я его вижу. Оно прекрасно. И растет.

— Ничего нет. Только каменное небо.

— Ты не видишь? — Только сейчас он удивился.

— Хорошо. Я закрою телескоп, чтобы ты не беспокоился, сказала она.

— Я не беспокоюсь. Просто ничего красивее я не видел. Подожди закрывать. Вот еще дерево. И еще. Все небо растет. Это белый лес. Еще бы услышать, как он шумит.

Эдда выключила телескоп.

— Ты не веришь? Думаешь, мне грезится? — спросил Юрий.

Он стал говорить. Как будто он не верил, что на этот раз Эдда может все понимать без слов.

Потом он забыл про лес. Эдда была рядом. Ее руки еще были в его руках. Ладони и пальцы, как и голова, без всего, открытые, живые, теплые и то влажные, то вздрагивающие, в зависимости от того, что он, Юрий, чувствовал в данный миг. И руки их были вместе. И глаза стали вместе. И потом губы. Она целовалась, как землянка. Сначала нехотя, потом с удивлением, потом все забыв, и, наконец, все помня, и жадно, и открыто, по-человечески, без правил.

Когда он забыл про то, что она в этом самом прозрачном костюме с зеленоватым оттенком, она отошла от него. Но руками еще была с ним, и руки говорили, что она отошла просто так, что она с ним и никуда от него не отходит и не отойдет.

Юрий вдруг понял, что все это чертовски серьезно. Как на Земле. И может быть, точно так же, как на Земле. Потому что Земля везде, где целуются без правил.

И тут Юрию пришла примитивная мысль. Она расшибла его, как молния дерево. И теперь дерево уже навек соединилось с этой молнией. А Эдда вела себя так, как будто ничего не произошло.

Кроме поцелуя. Она не хотела вслушиваться в мысль. Ей было все равно.

А Юрий давно знал, что он придумает такое, до чего здесь никому не додуматься. И теперь, когда это пришло, он только хотел, чтобы они и Эдда не придали этому значения. Просто он думал об этом и все.

С чего-то надо было начинать. И он пошел издалека: — А ведь естественной, синхронной справедливости быть не может. Чтобы расти, дерево отнимает соки у ближнего дерева. Река пьет из ручьев и все ручьи берет в себя, делает собой и потом сама берется морем и теряет себя. И уже ничто для нее не имеет значения. Ее нет. И справедливость ей ни к чему. Раз реки нет.

А у мыслящих существ и подавно. Самый высший их лозунг — борьба. И где уж тут быть естественной, само собой существующей справедливости. А если бы она была, не было бы борьбы. И смерти.

И потом новое и старое. Это же развитие. Развитие уже несправедливость по отношению к тому, что не развивается. И наоборот. Не может быть справедливости для всех. Для всего.

Юрий отпустил руки Эдды. Он горячился, как всегда, увлекаясь доказательством и выключаясь из всего остального.

— У нас другой круг мира, — сказала Эдда. — Ну переложи понятие справедливости для пространства. Ведь оно синхронно справедливо для всех галактик, их вмещая и…

— Но пространство создает расстояния. А они разные. И это уже несправедливо. И оно разным массам даст разные места у себя.

— У нас другой круг мира. Мы судим не по этому. Справедливость — это движение. Движение планет, мыслей, веществ, законов, движение к новым состояниям, которых не было. Поэтому и Вселенная в целом движется и меняется не только в частях, но и как целое. И вселенных было много. Разных. И материй. Тоже разных.

— Это справедливость неживого. Потому живое и выделяется, что оно ищет свою справедливость. Более глубокую. И коренную. А камни были всегда.

— И живое было всегда. И даже соединялось с неживым. Не так, как у тебя: кости в скелете и мысль в голове. Это рядом, но отдельно. А органично. Ну как мыслящая магнитная туманность или планета, чувствующая, как твое сердце…

— И как твое?

Эдда тут же забыла о споре.

— Не знаю. Ведь мы себя плохо знаем. Наверное, нужно влюбиться. Ну чтобы все забыть и лететь только в одну сторону…

— Ты объясняешь мне…

— Я знаю, что это необъяснимо. У нас ставили опыты. Нас ввергали в состояние, которое испытывает ваша влюбленная женщина. Психическая копия. Было так сладко и жутко. И все ныло. Когда я в давние времена в одном из опытов была корнями дерева, я также томилась по свету, и разламывала землю, и гнала по себе соки как помешанная.

«А сейчас…» — подумал про Эдду Юрий и спохватился.

Она бросилась к нему. Они обнялись. И она сказала:

— Я ведь ничего не знаю. Были только они, ты. А сейчас я чувствую, вижу перед собой, из-за того, что не знаю, любовь это или нет.

— Раз не знаешь, значит, ничего нет, — проворчал Юрий, совсем как старик на завалинке, там на Земле, где плыли облака и бревна по рекам, и кораблики по лужам, и висел воздух между синим небом и солнечным выпуклым пятном, и между городами, селами, дорогами, горами и водой, которая плескалась и отражала мир, и где влюблялись девчонки, и страдали мальчишки, и любой из физиков не мог бы вывести уравнение любви, и все было прекрасно и трагично, просто и до безумия сложно. А старик сидел, все это знал, чувствовал каждой морщинкой и ворчал.

— Ты не суди по-земному, — сказала Эдда и включила телескоп. Белые деревья упирались прямо в их потолок с той стороны. Планеты уже не было видно. Только белый лес.

— Теперь ты видишь?

— Это их анализаторы, — сказала Эдда, — они могли бы прошить и нашу планету и нас, чтобы все узнать. Но мы защитились. Я не хотела тебе говорить раньше времени, потому что если бы мы не защитились, деревья, как ты их назвал, проросли бы сквозь нас, и мы бы стали их почвой, из которой они высасывали бы информацию. Мы не ошиблись насчет этой планеты.

— Значит, это война?

— Но ведь жертв нет, — сказала она, стараясь как будто предохранить его от губительного воздействия таких терминов. Но он понял ее и сказал: — Да я не то что боюсь войны. Я просто про, справедливость. Где же она, если война?

— Справедливость не боится ничего, — только и успела сказать Эдда, потому что в следующий миг весь лес исчез и каменное небо стало медленно подниматься, как втягивается поршень.

— Они успели все-таки собрать всю информацию. А мы все узнали о них, что смогли понять и что еще поймем. И теперь мы навсегда разойдемся. Они совсем из другого круга мира. Но приняли эту форму, чтобы войти в нашу.

— Другая Вселенная? В другом пространстве?

— Может быть, и в нашем. Оно бесконечно вмещает несовместимое. Бесконечная взаимопроникаемость. Но я говорю о пространстве, как я его понимаю.

— Вы заправились?

— Знанием, которое мы можем усвоить. Через час я буду уже другая. Потому что это очень интересная планета.

«Ты будешь другая. А я буду тот же. Я должен защититься от этой новой Эдды», — подумал Юрий. И вслух непроизвольно сказал:

— Ты алгебра. Я не люблю тебя.

Эдда исчезла. И сразу же дверь открылась и вошла похожая на нее как две капли воды женщина. Но это была не Эдда, это была просто веланка, которая пришла на смену Эдды. Потому что у них опыт продолжался.

«Я убил Эдду, — подумал Юрий, — значит, она любила меня, подумал он еще. И почему я решил, что если она будет другой, то будет совсем другой? Ведь я не мог заранее знать, какой она будет», — думал он.

— Меня ты так не полюбишь, — сказала новая.

«Да», — подумал он, отмечая, что эта так же прекрасна и что эта так же полна тоски по любви.

— Эдда ошиблась насчет часа. Мы уже все изменились. Из-за той планеты.

— Через час я узнаю, какой была бы Эдда, — сказал Юрий.

— Она ошиблась насчет часа, — сказала новая.

— Я посмотрю на вас через час и узнаю, какой была бы Эдда…

— А ее нельзя вернуть? — вдруг выпалил Юрий. — Или вы еще не знаете, что вы сможете сделать через час?

Новая покраснела. Даже шея у нее покраснела до самой груди.

И Юрий смотрел, как кожа снова становилась прежней.

— Да. Через час, — сказала новая, — я не хотела бы вас снова пугать.

— Новая. Но ведь теперь мне терять нечего, — сказал Юрий. Не могу же я влюбиться в каждую из вас. Я человек.

Новая исчезла. Этот самый час Юрий был один и думал о той мысли, которая тогда, после поцелуя, расшибла его, как молния дерево.

Как будто прошло 1000 лет. Юрий думал то об Эдде, то о своем плане. Он раздваивался. Эдда, Эдда… И план.

Через час вошел веланин. Точно как Вуквол. Но другой. Это было сразу видно.

Юрий ничего не имел против него и потому не боялся, что подумает о детях и сметет веланина.

— Эдда с нами, — сказал веланин. — Но она стала другой. И не знает, как быть.