Это был местный сумасшедший. Никто не знал его имени, а сам он называл себя то императором Фердинандом, то отвергнутым сыном епископа, однако кто-то поговаривал, что он свихнувшийся монах или колдун.
У него были седые сальные волосы, спутанные, как пряжа нерадивой хозяйки. Редкие гнилые зубы торчали из зловонной пасти, а за ними, подобно червю в ране, шевелился белёсый язык. Глаза его были безумны, жёлтые белки вечно вращались и крутились, как нахватавшаяся блох псина.
– Послушай, друг, – вкрадчиво сказал сумасшедший. – Разве Сатана предложил бы Иисусу все царства мира, если бы они ему не принадлежали?
Готфрид прошёл мимо, не удостоив его даже взглядом.
А вот и «дом ведьм». Множество имён: Малефицхаус, Хексенхаус, Труденхаус и Друденхаус, обозначали одно – четырёхэтажное здание, обнесённое трёхметровым забором и не блещущее особыми архитектурными изысками. Ровные серые стены, двухэтажная мансарда под двухскатной крышей, и всё это обнесено крепкой каменной стеной. Тюрьма была относительно новой – построили её всего три года назад.
Над дверями Друденахуса находилась фигура Справедливости и начертаны слова Вергилия: «Discite iustitiam moniti et non temnere Diuos», что означало: «Смотри и учись делать добро и не презирай благословенных богов». Слева и справа от входа были выполнены две надписи, одна на латыни, а другая на немецком, со стихами из Библии: «И о храме сем высоком всякий, проходящий мимо него, ужаснётся и свистнет, и скажет: «за что Господь поступил так с сею землёю и с сим храмом?» И скажут: «за то, что они оставили Господа бога своего».
Дитрих стоял у входа и лузгал орехи.
– Привет, – сказал он после рукопожатия. – Сейчас только Фёрнер приехал, говорит, будем Фогельбаум допрашивать. Как думаешь, почему он именно нас выбрал для этого? У него же есть палачи, которым платят за такое…
– Я думаю, он нас проверяет. Меня, скорее… А тебя я взял в помощники. Как это – проводить дознания? Сложно?
– Да не особо, – Дитрих покачал головой. – Ты же это сто раз видел. Когда я тут работал, меня даже хвалили за усердие…
И он рассказал Готфриду о трудовых буднях наёмных палачей. О порядке дознания и о маленьких секретах, которые используют, когда вина очевидна, но доказательств нет.
Потом они вошли внутрь, и вся тяжесть деревянных перекрытий и неровных шершавых стен навалилась на них. Вдаль уходил широкий тёмный коридор, зажатый между двумя рядами обшарпанных деревянных дверей. В воздухе стоял запах тления и сырости, из камер то и дело доносились стоны, всхлипы и звонкий лязг цепей.
В конце коридора мерцала цветными витражами полукруглая пристройка с алтарём – здесь молились и исповедовались как инквизиторы, так и узники. А так же молельня защищала тюрьму от дьяволов.
Это была церковь судебной системы, только вместо скамей, стоящих ровными рядами, располагались двадцать шесть тюремных камер. Подобные тюрьмы были также возведены и в других крупных городах епископства.
Справа от входа была лестница на второй этаж, слева – каморка тюремщика и пыточные камеры.
Из своей коморки показался подхалим-тюремщик Леопольд Денбар, ссохшийся злой старикашка с бритой головой. Поздоровавшись с ним, друзья прошли в камеру дознаний.
Пыточная тоже была мрачным местом: небольшая комнатушка, шести шагов в длину, шести в ширину и шести в высоту, чтобы было удобно использовать страппадо. Стены были увешаны разнообразным палаческим инструментом – тисками, щипцами, масками, плетьми. В полу находилось отверстие для слива нечистот и крови. В углу стоял стол, покрытый пурпурным сукном с жёлтой окантовкой, которое также было придавлено сверху тяжёлым бронзовым распятием на подставке. Небольшое окошко под потолком цедило пасмурный свет сквозь толстые прутья ржавой решётки.
Камера была наполнена людьми, столпившимися возле скрюченной, пристёгнутой к деревянному креслу фигурки молодой девушки. Той самой, с которой Дитрих Байер со товарищи так весело развлеклись пару дней назад. Это были всевозможные доктора, священники, жаждущие исповедовать заблудшее дитя, и, собственно, инквизиторы, которым надлежало вести дознание.
Из-за стола с пурпурным покрывалом на всю эту толчею взирали герр Фридрих Фёрнер, доктор права Эрнст Фазольт, незнакомый Готфриду доктор медицины, священник, а так же секретарь Ганс Шталь, посасывающий перо за своей маленькой конторкой в стороне. В тёмном углу, позади герров, притаился странный чернобородый незнакомец с изрядными бакенбардами. Он торопливо писал что-то в небольшой книжице свинцовым карандашом, иногда смачивая его слюной. На кафедре лежала стопка из трёх книг, чтобы можно было свериться на случай разногласий, а так же стояло бронзовое распятие, как символ божьего присутствия.
Наконец Фёрнер постучал деревянным молоточком в знак того, что дознание начинается, и вся мелкая шушера расползлась вон из зала. В поисках новой жертвы, конечно, ведь параллельно, в соседних помещениях, велись ещё два дознания. А в зале суда остались лишь герры судьи, канцелярская сволочь, Готфрид с Дитрихом, а также чернобородый незнакомец с книжицей.
Прочитали все обычные молитвы.
– Приступим к дознанию, – сказал Фёрнер и вновь стукнул молоточком, отбив последние разговоры. – Извольте представиться.
– Анна Фогельбаум.
– Возраст?
– Девятнадцать лет, ваше преосвященство.
– Замужем?
– Нет, ваше преосвященство, живу с родителями…
– Знаете ли причину, по которой вас допрашивают?
Анна потупилась и произнесла:
– Обвиняют в ведовстве?
– Именно, – ответил Фёрнер мягко. – Поэтому предлагаю тотчас сознаться во всём, дабы не тратить наше и своё время.
Анна промолчала, а викарий вздохнул и спросил:
– Мои люди утверждают, что вас поймали в ночь на первое мая сего года на шабаше в Хаупсморвальде, где вы предавались богохульным игрищам и прочей ереси. Вы можете оправдаться?
Ведьма молчала ещё какое-то время, а потом, верно решив, что терять ей больше нечего, выпалила:
– Ваши люди, вот эти, – она указала на Готфрида с Дитрихом, – были пьяны, схватили меня в переулке и… и… надругались надо мной!
Господа судьи равнодушно переглянулись, и доктор Эрнст Фазольт предложил:
– Нужно проверить её на дьявольские знаки.
Дождавшись благосклонного кивка Фёрнера, Дитрих заголил девушке спину и грудь, и Готфрид стал присматриваться к её телу, ища нечестивые отметины. Грудь у неё была хороша. Лицо так себе, а вот грудь очень даже хороша. Упругая, молодая… Господа судьи даже наклонились вперёд, чтобы получше всё разглядеть.
– Что это за царапины на предплечьях?
– Ваша честь, это меня кошка исцарапала. Я хотела её покормить, а она…
Тем временем Готфрид проверял подозрительные участки кожи, тыкая в них специально предназначенным для этого шилом.
Укол – длинная, толстая игла входит в тело, девушка взвизгивает от боли, из ранки течёт кровь. Ещё укол – то же самое. Снова укол, следующий – девушка дёргается и кричит, кандалы звенят, но Дитрих крепко держит её за плечи. Опять укол, и вдруг шило по рукоятку входит в тело ведьмы в районе лопатки, прямо в странное тёмное пятно.
Она, казалось, сама была удивлена, потому что повернула голову и непонимающим взглядом уставилась на это место.
– Что вы чувствуете? – с интересом спросил Фёрнер.
– Я… э-э… щекотно… – в растерянности ответила Анна.
Писарь что-то нацарапал в протоколе, а Готфрид продолжил осмотр. Вскоре он обнаружил ещё пару дьявольских отметин: одну в виде пятна и одну в центре треугольника из родинок.
– Вы всё ещё будете отрицать свою виновность? – благодушно спросил Фёрнер. – В таком случае, где вы получили дьявольский знак?
Анна перекрестилась скованными руками и ответила:
– Я никогда ничего не замышляла против Господа, и останусь верна ему. Ни в каком шабаше я не участвовала и колдовством не занималась.
– Что ж, раз подозреваемая не реагирует на милосердное обращение, в таком случае следует применить пытки, – сказал викарий.
Готфрид приказал было применить тиски для пальцев, однако Фёрнер прервал его.
– Давайте лучше страппадо, – попросил он. – Сегодня у нас гость, так что покажем ему что-нибудь зрелищное. И снимите с неё платье, пожалуйста.
Наверное гостем был этот, с книжицей и бакенбардами. Палачи отстегнули девушку от кресла, раздели догола, связали ей руки за спиной и примотали к ним верёвку. Другой конец верёвки проходил через кольцо в потолке и был намотан на деревянный вал, к которому подошёл Дитрих. К ноге ведьмы Готфрид прицепил каменный груз, размером с её голову.
Анна Фогельбаум молчала и податливостью своей напоминала куклу. Вот Готфрид отошёл от девушки, заскрипел вал, наматывающий верёвку, и ведьма тихо замычала от боли, когда её начало поднимать к потолку, неестественно выворачивая руки. Верёвка тянет её всё выше, и подозреваемая захлёбывается криком.
– Отпускай! – скомандовал Фёрнер, и верёвка тут же ослабла.
Девушка, рухнула на пару футов вниз, но тут верёвка снова натянулась и суставы несчастной хрустнули, сухожилия растянулись. Она закричала от жуткой боли, засучила ногами, а затем срывающимся голосом призналась:
– Я – ведьма!
– Извольте опустить.
Палачи опустили Анну на пол, она встала на ноги, подняла блестящие от слёз глаза на судей.
– Я невиновна, моей вины перед Богом нет!
– Поднять, – скомандовал Фёрнер.
Девушку вновь вздёрнули, кости её опять захрустели, крик снова ударился о гулкие стены камеры. При этом на лице Дитриха играло выражение бесшабашного веселья, он еле сдерживал улыбку: поднять, так поднять.
– дьявол не даёт мне сознаться! – закричала она срывающимся голосом.
Её вновь опустили.
– И так, в чём вы хотите сознаться? – спросил Фёрнер.
– Я была на шабаше, занималась колдовством! – ответила Анна в отчаянии. – Пожалуйста, не надо больше!…
Судьи переглянулись. Доктор Фазольт с пренебрежением покачал головой.
– Этого мало. Что-то ещё?
Девушка молчала.
– Айзанханг, полста розог ей.
Похоже, что новый гость герра Фёрнера, был важной персоной, поэтому викарий и распинался перед ним, стараясь показать все прелести бамбергских инквизиционных процессов.
Готфрид взял из бочки с солёной водой ивовую розгу и приказал Дитриху поднять девушку на страппадо, а затем начал спокойно и размеренно пороть её по белому заду, по спине.
Едва девушку опустили, как она рухнула на холодный пол и тихо заплакала.
– Ишь, стонет, ведьма! – брезгливо бросил доктор Фазольт.
– А теперь, – сказал викарий и глянул на бородатого, следя за его реакцией, – давайте попробуем верёвку.
– Верёвку? – с усмешкой переспросил Дитрих. – Есть!
– Нет! – завыла побледневшая Анна, из её глаз покатились крупные слёзы.
– То есть вы готовы признаться? – поинтересовался Фёрнер.
– Да, я признаю, что я была на шабаше.
– И плясала богохульные пляски!
– Да, плясала.
– Как часто?
– Шабаши были каждую субботу, но я была впервые…
– Ранее вы сказали, что занимались колдовством, а теперь говорите, что были там впервые. Как это изволите понимать? – поинтересовался викарий.
– Меня там заставили колдовать.
– И как же вы колдовали?
– Мне дали глиняный горшок, и сказали набрать в него… м-м… дохлых лягушек. Это для того, чтобы вызвать дождь, – принялась объяснять ведьма.
– И она его вызвала! Посмотрите на улицу, герры! – ехидно вставил Фазольт. На улице, за решётчатыми окнами, действительно шёл дождь. – Герр секретарь, прошу отметить этот факт – вредоносное колдовство.
– Хорошо, и кто же вас привёл на шабаш? – спросил Фёрнер, когда писари перестали скрипеть перьями.
Ведьма опустила глаза и обречённо ответила «Рудольф Путцер».
– Где вы с ним познакомились?
Подсудимая, то и дело всхлипывая и забито озираясь, начала рассказывать, как недавно она рассталась с женихом. И вот, когда она сидела и плакала над своей судьбой, к ней подошёл незнакомец и предложил ей помочь вернуть потерю. Конечно, она согласилась. У неё не было выбора. Тогда дьявол, а это был именно он, потребовал её подписать контракт. Конечно же, кровью. И, едва она его подписала, незнакомец указал ей на идущего мимо Путцера и сказал ей идти вместе с ним на шабаш в следующую ночь. Так она и очутилась здесь.
– Во сколько начинался шабаш? – уточнил Фёрнер.
– В полночь. А закончиться должен был под утро, когда все расходились.
– Был ли там дьявол?
Анна всхлипнула и закашлялась.
– Да, был. Всё время сидел на своём троне. У него такой трон… из костей… Все ели, пили и все хвалились своими злодействами.
– И чем же угощал вас дьявол? – ехидно спросил Фазольт. – Вкусно было?
– Еда там была вся безвкусная и… по ней ползали черви. Всё было плохо приготовлено. Пироги с крысами. Ещё собаки варёные. Ни хлеба, ни соли там не было.
Фазольт хмыкнул, а Фёрнер одобрительно кивнул, а бородатый с книжечкой всё усердно царапал что-то на страницах.
– А что было потом?
– Потом мы все должны были раздеться и совокупиться друг с другом… – колдунья всхлипнула.
– Оргия, – подсказал доктор Фазольт.
– Вы вступали в интимную связь с дьяволом?
Анна опустила голову и завыла в голос, пытаясь произнести «нет».
– Байер, извольте поднять её ещё разок.
Дитрих молодецки выдохнул, крутанул своё колесо, потом резко крутанул обратно и застопорил. Ведьма завизжала от боли, начала извиваться как змея.
– Вы вступали в интимную связь с дьяволом?
– Да! – кричала Анна Фогельбаум. – Отпустите!
Дитрих посмотрел на Фёрнера, и тот кивнул. Ведьму опустили, но она не устояла на ногах и шлёпнулась на холодный камень, продолжая плакать и стонать.
– Расскажите, вы подписали с ним контракт? – от холодного голоса Фёрнера даже палачей пробирала дрожь.
Однако ответом ему были только всхлипывания. Готфрид с Дитрихом подняли несчастную на ноги и посадили на стоявший тут же трёхногий табурет. Какое-то время она плакала, и герры судьи начали о чём-то тихо переговариваться между собой, и до Готфрида стали долетать редкие фразы: «…молода…», «…быстро созналась…», «… нужно узнать о дьяволе…». Фёрнер вполголоса расспрашивал бородатого о том, как ему нравится дознание. Бородатый одобрительно кивал и приговаривал: «Да, да… очень даже… в том смысле, что просто превосходно…»
Наконец Фогельбаум успокоилась и теперь уже она ожидала, пока судьи прекратят свои разговоры.
– Ну так что? – Фёрнер обернулся к ней последним. – Вы подписали с ним контракт?
– Он… он чуть не задушил меня. Уселся на меня сверху и начал душить, заставляя подписывать какую-то бумагу…
– Вы хотите сказать, что это произошло не по вашей воле?
– Конечно нет! Я всегда была верна только церкви, но тогда просто испугалась. И подписала бумагу. Я тогда ещё не знала, что это было.
На подсудимую было жалко смотреть: она вся скрючилась, побледнела, её горячие слёзы капали на тёмный каменный пол. Только что она подписала себе смертный приговор. Призналась, что она ведьма. Теперь её заставят выдать своих товарищей и товарок…
– Ладно, – сказал Фридрих Фёрнер, встав. – Вы всё записали, майстер Шталь? Хорошо. На сегодня хватит с неё, все свободны. Байер, уведите её в камеру. Айзанханг, завтра извольте расспросить о других сообщниках, а сейчас, как закончите, прошу вас тотчас в мой кабинет. Герр Эбенхольц, пойдёмте.
С этими словами комиссия встала и вышла из пыточной. Дверь с лязгом закрылась.
– Что это за грамотей с ними был? – спросил Дитрих. – Ну, бородатый такой, который писал всё время. Эбенхольц, вроде, или как-то так.
Готфрид пожал плечами, поигрывая розгой.
– Сам не знаю. Может их величество император кого прислали? Ну, чтобы проследить за всем.
– Да, похоже на то. Спроси у герра Фёрнера, а?
– Не думаю, что нас это касается, – пожал плечами Готфрид.
– Ага. Ну что, – сказал Дитрих, косясь на скрючившуюся на полу ведьму, – может ещё с ней повеселимся?
– Давай без меня, – покачал головой Готфрид, забрасывая розгу обратно в бочку. – Я к Фёрнеру.
– Так ещё же время есть! Успеем! – бросил тот, отвязывая Анну.
Однако Готфрид уже выходил, затворяя за собой тяжёлую скрипучую дверь. Последнее, что он услышал, было:
– … тебе же всё равно помирать, так что давай хоть удовольствие в последний раз получишь…
Благодетель. Святой Дитрих, доставляющий удовольствие приговорённым.
Экипаж викария уже уехал. Готфрид поспешил и через несколько минут уже был в ратуше.
Он достал гребень, расчесал волосы, оправил камзол, протёр туфли рукой, подтянул чулки, и только потом постучался в кабинет. Фридрих Фёрнер сидел за своим столом, откинувшись на спинку кресла, а перед ним, со своей книжицей в руках, находился тот самый мужчина с бородой и длинными бакенбардами, который присутствовал на дознании.
– Садитесь, Айзанханг, – викарий указал на стулья, рядком стоявшие справа от двери.
Готфрид сел, мимолётом удивившись тому, что герр Фёрнер не оставляет его ждать, как обычно, за дверями кабинета, а приглашает внутрь во время, очевидно, важного разговора. Почему? Может быть он хочет обезопасить себя, и позвал Готфрида, если вдруг понадобится защита? Тогда кто же этот незнакомец?
– Итак, я начал с… – викарий вопросительно глянул на своего гостя, и тот поспешно прочитал из своих записей:
– «Родился в 1570-м году в Вайсмане»…
– Ах да, – Фёрнер кивнул и продолжил свой рассказ.
Он говорил о своём детстве и юности в Вайсмане. О том, как учился теологии в Вюрцбурге и в Collegium Germanikum в Риме, и как впоследствии стал настоятелем в Бамберге в 1594 году. Затем он начал стремительно подниматься по служебной лестнице духовенства: соборный проповедник, соборный викарий, член духовного совета. Всё это время он занимался борьбой с реформацией в своих проповедях и сочинениях. Дружба с епископом, Иоганном Готфридом фон Ашхаузеном, помогла ему в 1610 занять место генерального викария, евангелиста Иоганна Шенера. В заместители он выбрал одного из самых верных своих людей – доктора права Эрнста Фазольта. Собрав вокруг себя группу преданных подчинённых, Фридрих Фёрнер стал крепкой опорой для Ашхаузена, потому что тому приходилось исполнять обязанности архиепископа как в Бамберге, так и в Вюрцбурге. Взяв на себя большую часть дел епископства, викарий, вместе с Эрнстом Фазольтом, в 1611 году отправился в поездку по всему епископству.
– Я был поражён, – говорил Фёрнер. – Оказалось, что в деревнях канонов и заповедей никто не соблюдал! Люди там предавались греху, даже не зная, что грешат! От полного грехопадения их спасало лишь нравственное чувство, которое есть у каждого человека от Бога. В местных церквях не было дипломированных священнослужителей. Более того, многие из них даже не умели читать! Plenus venter non studet libenter, как говорится. Это потрясло не только меня и моих спутников, но даже епископа, когда мы сообщили ему о положении дел. Было решено исправить это безобразие. Через год я имел честь стать личным викарием его преосвященства, а в тринадцатом году мы отправились во вторую поездку по епископству. Я тогда мало спал, почти не ел, однако же по дороге мы посвятили около десятка тысяч людей в святое таинство конфирмации. Так же нами была основана семинария, что позволило дать священникам хоть какое-то образование.
В его словах не было ни капли самодовольства или тщеславия. Разве что сочувствие делу Церкви. Викарий не строил из себя мученика, святого или героя. Он просто рассказывал свою историю, рассказывал о тех усилиях, которые он прилагал к святому делу. И которые, по его мнению, должен был бы приложить каждый на его месте.
– Наш доблестный епископ, – продолжал он, – принял сан где-то семь лет назад, то есть, получается, в двадцать третьем. Почти сразу после смерти Ашхаузена. Между прочим, пост епископа Вюрцбурга занял его двоюродный брат, досточтимый Филлип Адольф фон Эренберг.
На улице послышался шум толпы, недовольные крики. Фёрнер привстал со стула, выглянул в окно позади себя, а потом сел обратно, сказав:
– Прошу вас, не обращайте внимания, обычное дело. Кстати, охота на ведьм у нас началась позже, чем в других немецких городах – в девятом году, с приходом к власти епископа Иоганна Готфрида фон Ашхаузена. В борьбе за спасение невинных душ, в этой войне против дьявола, было казнено более трёхсот человек по обвинению в ведовстве.
– А как епископ относится к инквизиции? – спросил Эбенхольц, оторвавшись от своих записей, чтобы смочить слюной свинцовый карандаш.
– Могу с уверенностью сказать, что их преосвященство, герр епископ, имел честь стать достойным преемником герра Ашхаузена. Похвастаюсь, что на сегодняшний день нами казнено около восьми сотен разнообразных еретиков и ведьм. Хотя, если задуматься, все мы твари божьи, и в таком количестве смертей, конечно, нет никакой чести. Но многие знатные горожане, как раз за самоотверженную борьбу, называют нашего правителя «Ведьмосжигателем». А я его скромный слуга. И плоды нашей работы видны и знати, и простому обывателю: колдунов и ведьм теперь выдают более охотно, потому что знают, что церковь никакое зло не оставит безнаказанным. Число же еретиков-лютеран, попадающих к нам в руки, настолько мало, что я смею предполагать, что в городе их осталось не более пары десятков.
Между прочим, при герре Дорнхайме мы построили Труденхаус – этакую тюрьму для ведьм. Во-первых, старая тюрьма не вмещала весь этот сброд. А во-вторых, колдуны своими зловонными магическими эманациями могли навредить другим заключённым, отбывающим справедливое наказание за обычные проступки или ожидающим суда.
Кстати, многие чиновники и даже бургомистр Иоганн Юниус оказались колдунами, мешающими святой церкви бороться с инакомыслием и пагубой духовной. Этих людей мы нашли и казнили, после справедливого и быстрого суда. Так мы облегчили себе борьбу с инакомыслием. До этого герр епископ являл собой единство власти административной и духовной, а теперь вся законодательная, исполнительная и судебная власти сосредоточились в его руках, давая ему полную свободу для защиты веры от колдунов и богоотступников.
Инквизиционные органы при герре епископе получили колоссальную поддержку и развитие: охота на ведьм идёт силами городской стражи, лояльные епископу судьи ведут закрытые судебные процессы, и быстрые, без лишних проволочек, казни виновных. А закон следит, чтобы имущество казнённых отправлялось на нужды Церкви и инквизиции. Вдобавок, близкие родственники осуждённых должны содержать всех связанных с казнью людей за свой счёт до конца дней, что открывает больший простор для просветительской деятельности.
Бородатый быстро записал это в свою книжицу и облегчённо вздохнул. На лбу у него появилась испарина.
– Кстати, – сказал викарий, – вот этот человек, он как раз и занимается делом, о котором я вам говорил. Его зовут Готфрид Айзанханг, он прекрасный ведьмоискатель, верный делу церкви. Ни единого разу ещё не случалось такого, чтобы он нарушил приказ или был заподозрен в ереси. Я позвал его сюда именно для того, чтобы сообщить, что у него есть все задатки настоящего инквизитора. Я планирую понаблюдать за ним и, вероятно, присвоить более высокое звание. Несмотря на то, что он простой унтер-офицер, за его плечами воспитание и обучение в монастыре святого Михаила.
Бородатый подошёл к нему, пожал руку и представился:
– Вольфганг Эбенхольц, очень приятно.
Из-за свинцового карандаша, который он всё время смачивал слюной, у него на языке осталась чёрная полоса.
– Вольфганг Эбенхольц, – пояснил Фёрнер, – демонолог и мой хороший друг. Он путешествует по всей Европе и собирает сведения для своей книги.
Готфрид сидел, не зная, что ответить. Фёрнер так огорошил его возможным повышением, что в голове смешались все мысли.
– Смею мечтать, что эта книга будет достойна таких усилий, – улыбнувшись сказал Эбенхольц.
Он был высок и худ, на его узком лице фанатично горели чёрные глаза, и взгляд его был острым, как игла.
– Надеюсь, – кивнул Фёрнер. – Вольфганг, ты можешь спрашивать Готфрида о чём угодно, и он расскажет тебе всё в подробностях.
– Большое спасибо, – ответил демонолог, – если мне что-то будет не ясно, я обязательно обращусь к герру Айзанхангу.
– Хорошо, – сказал викарий. – А теперь Айзанханг, будьте любезны, проводите моего гостя на улицу. Знаете, все эти люди… просто для сохранности. И завтра с утра с Байером зайдите, чтобы получить распоряжения на день. Ах да, и не стесняйтесь, захаживайте ко мне в кабинет после работы. Мы здесь с герром Эбенхольцем часто ведём праздные беседы, и будем очень рады видеть вас.
Для Готфрида это была не просьба, а прямой приказ. Повышение! Он может стать настоящим инквизитором!
Они распрощались с Фридрихом Фёрнером и вышли из кабинета.
– А о чём ваша книга? – спросил Готфрид скорее из вежливости, нежели из любопытства, пока они шли по гулкому коридору на улицу. Близился вечер, и служащие ратуши помаленьку расходились домой.
– О, моя книга, надеюсь, станет хорошим подспорьем любому инквизитору. В том смысле, что определение ведьм с её помощью станет намного проще и безошибочней. Я пишу об инквизиции, ведовских ковенах и о том, как в разных странах борются с ведовством.
– Очень интересно. И много вы уже написали?
– Я уже почти закончил собирать материал, – кивнул демонолог. – Конечно, хочется больше – я бы, например, с удовольствием побывал внутри такого ковена, чтобы самолично наблюдать их традиции и ритуалы. Жаль, подобной возможности у меня пока не представилось…
Выход на улицу был перегорожен толпой людей. Каждый из них кричал что-то, поэтому ничего нельзя было разобрать в этой каше голосов. Два стражника еле сдерживали их напор, тесня толпу древками алебард и громко ругаясь.
Готфрид вздохнул, мысленно перекрестился и двинулся навстречу толпе.
– Герр инквизитор! Герр инквизитор! – сразу же начали кричать оттуда.
– Что там с моим братом?
– Помогите, мне нужно поговорить с герром викарием!
– Немедленно отпустите мою жену!
– Там моя дочь, Анна! Анна Фогельбаум! Что с ней?
Готфрид молча протиснулся плечом вперёд, придерживая шляпу и помогая себе ножнами. Демонолог семенил по образовавшемуся за ним пути. Люди сначала потянулись за ними, но, не успев отойти даже на десяток шагов от двери, с руганью вернулись обратно. Они пока спокойные, думают, что их родственников оправдают и отпустят… Интересно, что будет потом, когда судьба их станет понятна всем? Обозлятся или же спрячутся по домам, как всегда делают? Вероятнее всего, конечно, успокоятся, но кто знает, ведь так много одновременных арестов случается редко. Да, трудновато страже будет вести Фогельбаум обратно в тюрьму.
На улице было душно, словно перед грозой, поэтому Готфрид сбросил с плеч куртку и повесил её на руку.
– У вас красивый город, – заметил демонолог. – В том смысле, что все эти церкви, ваш прекрасный собор… Фридрих говорил мне, что у вас тут процветает духовенство, но я только сейчас обратил на это внимание. Расскажите мне что-нибудь о вашем городе, Готфрид, – попросил он.
– Ну, разве что самое простое, – смутился Готфрид. – Видите ли, я не знаток…
– Но всё же.
– Ну хорошо. Его основали графы Бабенберги. Потом он перешёл во владения кайзера Генриха Второго. Он построил здесь свою резиденцию и…
– Для чего?
– Точно не знаю, но, кажется, для просветительской деятельности на востоке. Понимаете ли, в те времена там было множество язычников…
Демонолог кивнул.
– Тогда понятно, почему у вас так много церквей, и вообще духовенство очень развито.
– Ну, не только духовенство, – возразил Готфрид. – За кайзером сюда начали съезжаться благородные герры, а также ремесленники и торговцы. А после смерти императора, городом правил епископ Клеменс II, который даже после смерти не покинул его. Мы гордимся, что он единственный римский Папа, похороненный вне Италии. Поэтому город так вырос. Теперь Бамберг, конечно, не столица, но некоторые до сих пор называют его столицей всего света или даже «франконским Римом».
– Да, – кивнул демонолог. – Фридрих упоминал об этом. До Рима ему, конечно, далеко… Но не подумайте плохого! Мне очень нравится ваш город, поэтому я сейчас собираюсь прогуляться и посмотреть на достопримечательности. А вы?
– Вам следует поспешить – скоро вечер, а ночью лучше не ходить в одиночестве. А я сейчас домой, – Готфрид развёл руками.
– Тогда подскажите, что там за шпили виднеются?
И он указал на четыре четырёхугольные башни, торчащие над крышами на фоне чёрных туч.
– О, это императорский собор святых Петра и Георгия, – ответил Готфрид. – Самое большое и красивое здание нашего города.
– Великолепно! Вот туда-то я и направлюсь. Желаю вам всего наилучшего, – демонолог пожал ему руку . – Я остановился у Фридриха, так что вы можете всегда найти меня через него.
С этими словами он пошёл прочь.