Василий Кошанский. Здравствуй, мир!

Глава 1. Дёрни за верёвочку!

Судьба всегда любила шутить надо мной, вот только чувство юмора у неё очень специфическое. Наделив фамилией Кошкин, она подкинула мне жесточайшую аллергию на кошек, так что даже на улице мне приходилось избегать их. Разумеется, у нас дома всегда царила пустота да чистота, а ни у кого из близких родственников не было мохнатого питомца. «Запретный плод сладок!» Мне в детстве особенно хотелось хвостатого полосатого друга, который приходил бы ко мне на диван, когда я читаю книги, или валялся б на столе, пока я делаю уроки. Увы, всё это оставалось недостижимой мечтой.

В старших классах я научился отлично пользоваться своей аллергией: у бабушки моего школьного приятеля Димона дома был котяра, и добрый товарищ приносил мне время от времени кусочек белого меха. Стоило мне поднести его к лицу, я начинал чихать, глаза краснели, и медсестра тут же отпускала меня домой. Так что учёбой в школе я себя сильно не утомлял. Но нанятые предками репетиторы умудрились вбить кое-какие знания в мою башку, и егэшных баллов хватило для истфака педагогического универа.

Конечно, я не собирался становиться учителем. Слишком свежи были в памяти мои одноклассники, да и сам я был та ещё фиалка. Сталкиваться с подобными детишками ох как не хотелось. На архивной практике после третьего курса я встретил отца моего школьного приятеля. У того была фирма «Ваша история», занимающаяся всякими генеалогическими исследованиями. Сначала меня взяли на стажировку, а после получения диплома я стал штатным сотрудников «Вашей истории».

Не могу сказать, что меня сильно привлекало копание в архивах и лазанье по чужим генеалогическим древам, но зарплата была весьма неплохой, а шеф — понимающим и невредным. Признаюсь честно, я плыл по течению. Среди сотрудников молодой специалист Вася Кошкин оказался одной из немногих вольных пташек, без семьи и потомства, а значит, регулярно огребал всякие командировки, но мне они даже нравились. Мой доход пока не позволял снимать себе квартиру, а предки продолжали обращаться со мной, как с мелким: мол, пока живёшь у нас, следуешь нашим правилам. А если сам с усами, то «летите, голуби, летите». Родительская квартира была хороша во всех отношениях, особенно месторасположением, а значит, приходилось терпеть. Пилить на работу из дальних выселок мне совсем не улыбалось.

Сразу после майских праздников на меня пала честь искать очередную метрику в Богом забытом архиве на краю географии. Под это дело фирма даже снабдила меня «Нивой», потому что нормальный транспорт в ту муркину жопу не ходил. Я сам не раз шутил, что «за МКАД жизни нет». В городке жизнь была, но остановилась на изломе советских времён. Маленькая двухэтажная гостиница «Октябрьская» располагалось на улице Ленина. Тут было едва ли полтора десятка номеров, причём удобства предполагались исключительно на этаже. В самих комнатах взор радовали винтажные кровати годов этак шестидесятых с гобеленовыми покрывалами. Никаких излишеств в виде холодильника. Посмотреть телевизор можно было лишь в общем холле. Роль портье, а заодно и горничной исполняла суровая баба Шура в цветастом халате. Она устроила мне форменный допрос. И я, который не терялся при встречах ни со школьной директрисой, ни с деканом, как-то сник. Говорят, раньше в школах были такие технички, которые держали в узде всю учебную братию и могли мокрой тряпкой сразить любого хулигана. В общем, зарегистрировавшись и получив ключ на деревянной болванке, я поскорее нырнул в свой номер и старался лишний раз никому не попадаться на глаза.

Наша секретарша Леночка, ответственная за организацию командировок, заранее созвонилась с архивом и обо всём договорилась. Мне показали комнатку на последнем этаже старого особняка, где хранились метрические книги начала прошлого века. Повезло, что их не уничтожили вместе с церквями, а отправили в архив.

В девять утра следующего дня я уже стоял перед обшарпанной дверью местного документохранилища. Меня приняли как родного: дали ключ с биркой и отправили на четвёртый этаж. Мол, сам найдёшь кабинет с нужной табличкой, не зря же четыре года штаны на истфаке протирал.

Когда я взбирался туда по длинным пролётам, в голове скакали дурацкие слова: «Однажды горною тропой козлом я шёл на водопой». Кстати о воде. Разбалованный кулерами в современных библиотеках и хранилищах, я, конечно, в первый день забыл взять с собой бутылку. Пришлось устроить себе перерыв и сбегать за булкой и колой. Особой охраны в здании не было, и я мог спокойно ходить туда-сюда сколько мне вздумается.

Нужное помещение я нашёл быстро. Там было пыльно, душно и темно. Не с первой попытки, но я отыскал выключатель, сумел приоткрыть рассохшуюся раму и кое-как разгрёб завал на одном из столов, чтоб было где раскладывать бумаги и фотографировать их.

К концу дня голова гудела, а глаза слезились от напряжения. Часть записей пострадала от воды, некоторыми книгами закусили мыши, вот только не знаю, церковные или уже местные. Я устало поднялся из-за стола, надеясь, что завтрашние изыскания будет более успешными. Сегодня я не нашёл ничего даже отдалённо связанного с заданием. Краем глаза заметил, как на стеллаже мелькнула какая-то тень. Вот только архивных призраков мне не хватало! Но всё оказалось хуже. На верхней полке сидел белый в мелких чёрных пятнах котяра и презрительно щурился сверкающими глазами.

Я в панике отступил к двери. У меня не было с собой ингалятора, а в этой каморке папы Карло встреча с кошаком запросто могла обернуться для меня отёком Квинке. Потому «недолго продолжался бой: бежали робкие грузины». Я выскочил из комнаты, чувствуя, как свербит в носу и першит в горле, Мне необходимо было умыться. Ну, где-то поблизости должен быть рукомойник! Спускаться на первый этаж в сортир, куда я заруливал в обед, не хотелось. Я уже возненавидел эту лестницу с полустёртыми ступенями и супердлинными пролётами.

Туалет отыскался в полутёмном закутке, и его тоже не коснулось течение времени. Я прежде только в фильмах видел унитазы с бачком под потолком. Поплескал на лицо холодной водой из-под крана. Стало полегче, и я заинтересовался местным сантехническим раритетом. От бачка тянулась толстая верёвка с деревянным набалдашником, почти таким же, какой украшал гостиничный ключ. Ну прямо как в «Красной Шапочке». Я потянул за верёвку, но ничего не произошло. Дёрнул со всей дури и… последнее, что я запомнил, как бачок срывается с трубы и летит прямо мне в лоб, а я падаю в объятья унитаза.

Очнулся я в опилках. Да, именно опилках, а не осколках, как можно было бы этого ожидать. Неловко поднялся. Меня подташнивало, и казалось, что бачок разбился внутри моей бедной головы. Во рту был противный привкус. Пошатываясь, я направился к умывальнику… которого тут не оказалось. Я удивлённо огляделся и снова шлёпнулся на пол. Это было другое помещение, а не архивный сортир. Часть его занимал гигантский лоток, наполненный опилками. Боковые стороны украшали какие-то вычурные вензеля. Рядом лежал коврик и коробка с мятыми тряпочками. Что-то мешало мне сидеть. Я провёл рукой и наткнулся на мягкий помпон.

Чья-то дебильная шутка?! Я извернулся, чтоб посмотреть. Бл-л…ижние горки! Куда делись мои джинсы и флиска? Что за дурдом «Ромашка»?! Откуда этот чёртов сюртук и странные штанцы в обтяжку из плотной ткани? И туфли! С тупыми носами и смешными серыми помпонами. Не, я не из таких! Точно-точно! Почему на мне это безобразие?! Я снова вскочил. От резкого движения потемнело в глазах. Ухватился за стенку и хрипло вскрикнул. Моё запястье и пальцы были покрыты плотным серым мехом.

В дверь забарабанили:

— Вась, с тобой всё в порядке? Мы же не в уборной седьмой день года отмечать хотели.

— Кажется, мне нездоровится, — слабым голосом ответил я. Слова как-то странно вылетали из моего рта, будто изменилась артикуляция. С трудом я нащупал замок на двери и отпер его. В проёме стоял огромный кот. На задних лапах. В таком же сюртуке, какой был на мне. Мой взгляд упал на цепочку, свисающую из кармана. Наверное, часы. Как у того кэрролловского кролика. Офигеть! В моей бедной башке шарики стали стремительно скатываться за ролики. Всё закружилось перед глазами, и я рухнул прямо на чудо-кота. Всё лучше, чем на унитаз.

Вторично я очухался в постели. Белые свежие простыни пахли удивительно приятно и знакомо, но я не смог распознать чем. Потолок над кроватью тоже белый. Но это точно был не мой номер в гостинице. И явно не городская больница. Едва ли там обивают стены резными деревянными панелями и бледно-кремовой тканью, да ещё допускают пушистые ковры. У окна стоял письменный стол и стул с прямой узкой спинкой. Угол занимал высокий столбик, обвитый джутовой верёвкой. Мне вдруг безумно захотелось подойти и поточить об него когти. Стоп! Я снова посмотрел на свои руки, и мне захорошело. А потом накрыла волна странных воспоминаний, которая чуть не потопила остатки моего здравомыслия.

Я — кот! И все тут коты, если, конечно, не дикие звери, скаковые собаки или питомцы: шиншиллы, морские свинки да черепашки. Что?! Я помнил, как экстерном сдавал школьные экзамены в Хомячинске, а потом отбыл в Котонский университет в Мурляндии. Господи, чего я там надышался в архиве, что меня так плющит?! Я помотал головой, но наваждение не проходило. Мысли растекались, как подтаявшее желе. Я попытался сосредоточиться, но стало только хуже. Меня охватила паника, я чувствовал себя ёжиком, который разучился дышать. Грудь сдавило болью. Я умираю?! А-а-а! Но почему котом?! Вместо ответа накатила тьма и утащила меня за собой.

Проснулся я всё там же, только уже был вечер. Или даже ночь. Окно зашторено, а на столе светила масляная лампа. Я глубоко вздохнул, пытаясь прийти в себя. Поднёс руки к лицу и мячиком подскочил на постели. Они были меховые. О боже, я всё-таки кот. Надеюсь, фаберже-то при мне? Какие идиотские мысли лезут в голову.

Я сдёрнул одеяло с ног. Так и есть, «валенки на зиму не выдавать!» Расстегнул пижаму. Тело тоже было пушистое, серое, с полосками и пятнышками, что твой леопард. Густой мех приятно пружинил под пальцами. Прикольно! Ощупал макушку и обнаружил треугольные уши. Нервно захихикал. Вот так раз! Я так сильно приложился мозгами об унитаз, что мне всякое мерещится? Или то был волшебный толчок, и он превратил меня в зверя?

Лицо тоже было покрыто шерстью, к тому же имелись вибриссы. Видимо, тот кот в сюртуке был не таким уж и бредом. Я приподнялся на кровати и заметил зеркало у двери. В два прыжка оказался перед ним. С серебристой поверхности на меня смотрел крупный серый полосато-пятнистый кот с изумрудными глазами. Я повертелся перед зеркалом, будто отражение могло прояснить сумбур, царящий в моей бедной голове.

На штанах сзади обнаружил пройму, из которой торчал пушистый помпон, почти как на туфлях. Это… это… Это был хвост! Кажется, я курильский бобтейл. Мать моя кошка!

Снова сел на постель. Стоило прикрыть глаза, я видел картины прошлого, моего кошачьего прошлого! Я даже знал, где сейчас нахожусь. И это будто расщепление памяти пугало меня до дрожи в коленках.

Я попытался отогнать все мысли, очистить свои чертоги разума. Ну, честно говоря, там царил жуткий бардак, похлеще чем в моём портфеле в первом классе, когда я засунул туда выданный в школе на завтрак банан и он перепачкал все учебники, тетради и физкультурную форму. Ох, как маман тогда визжала! И я её теперь понимал. Мне тоже хотелось сейчас завопить, но какая-то часть моей натуры удерживала от этого шага.

Ладно, допустим, это не сон, я в своём уме и по какой-то причине стал гигантским прямоходящим котом. Говорящим и даже в одежде. «Есть где-то кошачья планета, где кошки, как люди, живут» — вот там и очутился, решил порассуждать я сам с собой. Всегда же приятно поговорить с умным человеком. И если я что-то знаю о кошачьем мире, самое время вытащить это из памяти. Я прикрыл глаза и отдался на волю чужих воспоминаний, которые тут же закружили меня в безумном калейдоскопе.

Вот родительское имение, я резво несусь по саду, а за мной еле поспевает старый кот в длиннополом фраке и гнусавым голосом уговаривает вернуться к урокам. О, да прям юный Онегин! Хотя нет, мои предки куда более знатные. Князья Кошанские. Все стены парадных комнат родового поместья были украшены портретами строгих котов и надменных кошек. Только вот мне не особо повезло. У природы отпуск как раз пришёлся на месяц моего рождения.

Для успешной карьеры при дворе или в генштабе помимо происхождения требовалось ещё два условия. Первое — владение магией. Тут эмоции вышибли меня из воспоминаний. Я ржал как конь. Коты-волшебники! Конечно, как им без магии?! У них же лапки! Получается, я попал в остросюжетный роман «Гарри Коттер и зачарованный лоток».

У меня аж щёки свело от смеха. Я поднёс руку к лицу, уставился на свои меховые пальцы, и весёлое настроение улетучилось. Мне ж тут жить в таком виде… Пришло осознание, что с магией лично у меня отношения не особо сложились. Я снова сосредоточился на картинах прошлого. Поначалу в голову лезли земные эпизоды. Тогда погрузился в размышления о магии. И понял, что я как раз и преподаю теоретическую магию в Императорской академии Великой Котовии. А ведь мог бы стать советником или сенатором, даже не владея никаким колдунством, поскольку имел шанс унаследовать княжеский титул. Но… судьба подложила мне ещё одну свинью. Важнейшую роль в облике царедворца или государственного мужа, согласно традиции, играл хвост. Причём чем длиннее, тем лучше. У самого государя-императора было аж два хвоста. По мне, переизбыток!

Котовья мать! Я нащупал свою бобочку. Да, соревноваться в этом плане я мог лишь с кроликами. Проклятье! Моё тело было рождено с прекрасным хвостом, серым, ярко-полосатым, с темным кончиком. Просто загляденье! Дурацкий несчастный случай лишил Васеньку надежды на будущее. Куцехвостых тут не уважали, и ловить в высшем обществе им было особо нечего. Охренеть! Дискриминация по хвостовому признаку. Так что моим уделом стало преподавание в Академии. И это мне ещё очень повезло!

Я так утомился от попыток понять своё место в новом мире, что опять отрубился. Зато во сне ко мне пришли все знания, которыми обладал мой предшественник. Но я так и не понял, что же такое с нами случилось и почему я занял его место. Неужели этот бедняга попал в моё тело? Интересно, он тоже получил доступ ко всем воспоминаниям?

Кстати, узнал и того кота, который первый принял меня в объятия этого мира. Большой палевый котяра был моим троюродным братом Эдуардом Пушехвостовым. Я слышал сквозь дрёму, как он заглядывал ко мне в комнату. «Эх, Вася-Вася, — невесело бормотал кузен, поправляя моё одеяло, — что за невезуха…»

Мы вместе учились в университете за границей. Мне в местный университет ход был закрыт из-за куцехвостости, а Эдик, неспособный к магии, не захотел учиться на тех факультетах, куда его могли бы принять. Ведь они считались вторым сортом. Эдик же считал себя достойным только самого лучшего, поскольку по отцу принадлежал к боковой ветви императорской фамилии; таких родственников Государя в шутку называли Дальнехвостовыми.

В Мурляндии к магии относились немного иначе: она не была синонимом элитарности, а потому, например, теорию магии или историю магии могли изучать все желающие, способные оплатить обучение. По настоянию моего деда я выбрал именно это направление. А Эдик присоединился ко мне, потому что больше хотел резвиться на студенческих попойках, чем вникать в науки. Сначала Василий даже пытался влиять на легкомысленного кузена, но постепенно смирился, что того не интересует учёба, и просто помогал ему переползать с курса на курс. А Эдик, в свою очередь, не позволял никому смеяться над моей бобочкой, хотя в Мурляндии длина хвоста имела не такое огромное значение, как в Великой Котовии. За четыре года, проведённые за границей, мы стали добрыми приятелями.