Варенье из звёзд (СИ)

Я стояла по колено в воде, а красное ведёрко всё дальше уплывало от меня. «Держи ведро, Аля, держи ведро!» — кричала бабушка. У меня тряслись руки, губы дрожали, и я совсем не могла пошевелиться. Наконец, я обернулась и сквозь слёзы глянула на необъятную фигуру бабушки. «Не смотри на меня так, будто это я виновата», — с укоризной сказала она.

В тот момент я испытала страшное одиночество. Никому не было дела до моих чувств, ни бабушке, топавшей опухшими ногами по мутной воде, ни двухлетнему братишке, перебиравшему камешки, ни смеющейся детворе. И даже ведёрко уплыло от меня.

Но тогда мне открылось лицо моего главного врага. Бездействие, вот его имя. Будучи пяти лет от роду, я твёрдо решила, что объявляю ему войну. Так и повелось с тех пор. Родители, учителя и даже друзья стонали, как безумные коты, от моих детских приключений, я же отвечала им счастливой, умиротворённой улыбкой, ставя галочку напротив очередного пунктика. Задание выполнено, сэр!

Ну а теперь почётная роль тех самых котов достаётся коллегам и моему драгоценному мужу. Уж как они мирятся со мной, не знаю. Хотя отчего же? Не любить меня невозможно.

И вот сегодня воскресенье, выходной день, насыщенный домашними делами. Да, скучная рутина, она самая. Но именно в жемчужной серости рутины, покрытой пылью и перламутровым блеском, рождается жажда к неизведанному. Если честно, муж побаивается оставлять меня дома одну. Он-то знает, чем это может обернуться.

В тёплом сиянии кухонной люстры я обвожу взглядом роту кабачков, разбивших себе лагерь на столешнице. От них в этом году никакого отбоя. Уж не знаем, что с ними делать, но не выбрасывать же! Да и на грядке гнить не оставишь, вон какие красавцы уродились. Есть тут и зелёная молодежь, помельче, и несколько солидных мужичков, а вон тот — и вовсе генерал, с таким-то пузом. Поодаль собрались в кучку изящные цуккини в крапчатой тёмно-изумрудной форме.

Растерянно вздыхаю и развожу руками. Каких рецептов я только не перепробовала. На завтрак — кабачковые оладушки, на обед — тушёный аль жареный с чесночком, на ужин — рулетики. Да и по банкам уже расселились салатики с морковкой, хрустящие дольки и кабачки в томате — «тёщин язык», лакомство особое и пикантное.

На периферии зрения всплывает красный маячок — то самое ведёрко, пробудившее во мне стремление действовать, получать всё и сразу, здесь и сейчас. В этот момент я понимаю, что мои подопечные заслуживают самого экстраординарного решения. В моих силах подарить им кусочек красивой, волшебной жизни. А заодно и себе.

Взгляд мой падает на открытку, привезённую в прошлом году с Аномалки. Картинка заботливо прикреплена магнитом-смайликом к холодильнику. Оттуда на меня таращат свои жёлтые глазки прелестные фиалки с мерцающими полуночно-синими лепестками. «Звёзды Авалона» — гласит надпись внизу. То, что надо!

Хватаю мобильник и, сбрасывая с себя домашнюю одежду и перебираясь в универсальный, сверхпрочный костюм для путешествий, набираю номер Тонечки.

— Тонь, у меня тут такое дело, выручай, — говорю я, как только слышу протяжную «А», не давая ей перейти в ласковые «Л-Л» и закруглиться бесконечной «О». — Хочу варенье из кабачков приготовить, вот только ингредиент заморский нужен, понимаешь?

— Алечка, пчёлка моя, — с сонной хрипотцой отвечает Тоня, — ты же только на прошлой неделе туда-сюда слетала. Сама помнишь, чего мне это стоило. Может, повременим?

Но я уже перекидываю через плечо рюкзак и вешаю на пояс опаловый кинжал — подарок от любимого.

— Ну а Барсика вспомни, — намекаю я подруге. — Если б не я, сидел бы он и дальше в пещере и не знал бы о существовании такой замечательной женщины, как ты.

— Ох, мой Барсик просто чудо! — чуть ли не мурлычет Тонечка, а может, и сам Барсик. — Ладно, чёрт с тобой! Приходи за ключиками, я пока дома. Только пусть твой Михаил потом у моего порога не топчется и кулаками не машет. Я тут ни при чём, — категорично заявляет подруга.

Черкнув милому коротенькую записку «Скоро буду!» и оставив на ней след алых губ, я бегу к Тоне, нашей местной «привратнице». Живёт она в соседнем микрорайоне, в самом высоком доме, окружённом двухметровой бетонной стеной.

По серой поверхности здания во все стороны разбегаются трещины: кажется, дом вот-вот развалится. И такое вполне возможно — только не от износа, а бурлящей внутри энергии. Высоко, на самой крыше, нелепо торчат во все стороны антенны, транслируя в квартиры этого дома разноплановые каналы — притянутые буквально с разных планов бытия. Желаете новостей из Неверона — кушайте на здоровье: получите на завтрак малиновую революцию, столкновение полиции с синими дроздами и фирменную яичницу-шалунью. Решили понаблюдать за дикой природой? Тогда вам на Планету гигантов и букашек. Мамонты против комаров-интеллектуалов? Запросто!

Тренькает телефон, на экране всплывает чересчур довольная мордашка Женьки.

— Привет, братишка, — отвечаю я. — Ужасно тороплюсь, дела…

— Куда намылилась, Аланка? — в лоб спрашивает брат, и я слышу, как вопрос расслаивается, безмолвно перерастая в «А можно мне с тобой?»

— Догадайся! — фыркаю я, заходя в подъезд и поднимаясь на первый этаж.

Перед дверью Тонечки толпится народ — шёпот и шушуканье перемежаются с зевками и ленивым потягиванием, — а над ними, как жираф, возвышается мой Женька. Я нахально обхожу очередь, пробиваясь к брату, и больно щипаю его за ногу.

— А ты чего здесь забыл?

— Значит, Алане Сергеевне можно, а мне нельзя? — кривит он губы в ухмылке.

— Вот позвоню сейчас мамке, и договоришься мне, — строго отвечаю я, хотя брат всего на три года младше. Но, в отличие от меня, взрослой и разумной двадцатисемилетней девушки, он у нас ещё подросток.

— А я давай Мишке позвоню, — парирует негодник, ещё и подмигивая.

Что ж, его взяла. Дорвался наконец. Хотела ведь налегке смотаться, а багаж сам нарисовался.

Набираю сообщение Тонечке: «Открывай ворота!»

Тут же замок щёлкает, из-за двери доносится предупредительный рык, и народ опасливо отступает. Я же дёргаю вперёд, таща за собой брата-переростка. В прихожей терплю лобызания Барсика — соскучился, зверюга — и причитания изумлённого Женьки: «Настоящий! Снежный! Ба-а-арсик!»

— Сверх-настоящий, — появляется Тонечка в лиловом пеньюаре и на каблуках. — Самый нежный! Ба-а-арсенька! — В эту минуту и брат, и подруга похожи на двух околдованных детей. — Перевёртыш мой ненаглядный!

Подруга треплет своего «котёнка» за мохнатые щёки и прогоняет на кухню. Мне же вручает заветные ключики. Шлю Тоне воздушный поцелуй и устремляюсь к чёрному выходу. Сзади топает Женька.

— И что дальше? Я ведь только со слов знаю, а от тебя мало чего добьёшься!

— Иди и помалкивай, — шикаю я, открывая дверь длинным ключом с зазубринами.

Об Аномалке вслух предпочитают не говорить, не принято это как-то. Да и не слишком законно, хотя и закона, как такового нет.

Подходим к лифту. Вместо кнопки — прорезь для второго ключика. Золотого. Ну или позолоченного, не знаю. Когда кабина открывается, мы с Женькой заходим внутрь, брат скрючивается в три погибели, я и сама немного сутулюсь, утыкаясь взглядом в пол. Кнопок нет и здесь. Лифт трогается, уносясь то ли вверх, то ли вниз, сказать трудно. Женька тихонько читает рэп, а я разглядываю его кеды с ярко-жёлтыми шнурками.

— Так что у тебя за дела? — не выдержав, спрашивает брат. Любопытство — его главный недостаток. — Мир спасаешь или, может, ищешь ценный артефакт?

— Ага, — киваю я. — Что-то вроде того.

— Ну а если поточнее?

— Всё, отстань от меня! — кричу я, но в кабине мой голос снижается до шелеста. — Варенье я варю, ясно? Кабачковое! Только не хватает кое-чего.

Женька пучит глаза и давится со смеху, а я в отместку целюсь каблуком ему в ботинок.

Дверцы разъезжаются в стороны, и кабина выталкивает нас на тропинку, уходящую вниз по склону, где пестрят указатели: налево пойдёшь, направо пойдёшь и тому подобное. Я мысленно благодарю всех странников, которые не пожалели времени, чтобы оставить здесь эти таблички. Без них пришлось бы действовать наугад. Но теперь все путеводные нити расставлены, и я без проблем нахожу вдалеке нужный знак: «Авалон». Округлые буквы, расположившиеся на стрелке, мигают синими неоновыми лампочками.

Достаю из рюкзака верёвку и обматываю вокруг Женькиной талии, потом цепляю карабин за свой пояс.

— Не рыпаться! — командую я.

Всё-таки, в отличие от брата, я здесь свой человек. Но даже на это не стоит полагаться. Аномалка порой и схитрить может. Смотря в каком настроении её застать.

Нас подхватывает плавное течение ветра, и мы скользим вперёд, тропинка расширяется, разветвляется, переходя в асфальтовую дорожку. Появляются первые горбуны, обвешенные сувенирными брелками, магнитами, открытками и прочими безделушками. Эти охотники за туристами ошиваются здесь круглыми сутками, мельтешат под ногами и заискивающе поглядывают на тебя, надеясь заманить своим товаром.

Стараюсь не смотреть в их сторону — ведь иногда это может стоить жизни — и держу путь прямо. Но тут верёвка натягивается, и мне приходится остановиться.

— Ну что ты там застыл? — спрашиваю я Женьку и поворачиваюсь.

Брат завис над одним горбуном, глазея на янтарные капли с крошечными человечками: может, какие феи или другие представители древесных рас, имевшие несчастье угодить в смоляной капкан. Резко тяну за верёвку, Женька ойкает.

— Давай купим что-нибудь, — шёпотом говорит он, отходя от горбуна. — Сувенир мамке привезём.

— Да ты свихнулся, — отвечаю я и стучу по голове, — у них бешеные наценки. К тому же, знал бы ты, каким способом добыто это добро.

Это сейчас горбуны улыбаются и раскланиваются, но стоит какой-нибудь вещице привлечь их внимание, как они оборачиваются самыми безжалостными хищниками.

— На обратном пути будем держать ухо востро, — предупреждаю я Женьку, и он с серьёзным видом кивает.

До Авалона остаётся совсем немного — на перекрёстке нам нужно поймать момент и лихо повернуть налево. За спиной опять копошение.

— Аланка, — тихо зовёт меня брат.

— Чего ещё? — раздражённо спрашиваю я.

— А этому что от меня надо?

Оглядываюсь через плечо: за Женькой увязался длинноухий горбун с бородавками по всему лицу. Тычет в брата пальцем и похихикивает.

— Отстань, слышь! — говорит Женька, отмахиваясь от торгаша.

— Не слышит, — отвечаю я, — они вроде как глухонемые.

Но вот не нравится мне азарт в глазах этого горбуна. Он определённо что-то замышляет. Я ускоряю шаг, брат переходит на семимильные, обгоняя меня. Следом семенит шельмоватый горбун. Будь он неладен!

— Да стой же ты, — одёргиваю Женьку — так и поворот пролетим.

Горбун тормозит, осклабив редкие, острые зубы, и как гиена смотрит брату на ноги. По подбородку стекает мутная слюна, капая на пыльный асфальт. Укусит тебя такой урод, точно заразу какую занесёт. Проверено. А инъекции от бешенства как назло остались дома в холодильнике. Ну в самом деле, хуже первоклассницы!

— Жень, отдай ему кеды, — говорю я, надеясь обойтись малыми потерями.

— Что? — разевает рот братишка.

— Кеды снимай! — рявкаю я, когда зрачки горбуна предательски расширяются.

Успеваю схватить любителя наживы за уши и оттянуть от Женьки, сделав их миллиметров на пять длиннее. Брат кричит, наспех развязывает лимонные шнурки и кидает ботинки горбуну в морду. Ветер замирает. Штиль. Торгаш довольно хрюкает, обнюхивая кеды, на лице Женьки — гримаса отвращения. Меня саму слегка подташнивает. Выпускаю из рук чужие уши, вспоминаю, взяла ли с собой антбактериальный спрей. Горбун швыряет Женьке круглый предмет — небольшой магнитик с движущейся картинкой. Видимо, сделка удалась.

Течение ветра выходит из состояния покоя, ускоряется, набирая обороты. Ловлю брата за руку, держимся левее — поворот совсем близко. С асфальта поднимается серый вихрь вперемешку с осенними листьями, хотя в Аномалке ничего не растёт, как и нет смены времён года. Кровь гулко стучит в ушах, холодная волна тревоги опускается от груди ниже, к животу, омывает пятки. А вдруг упустим поворот? Улетим чёрт знает куда? «Выкарабкаемся!» — ободряюще восклицает внутренний голос.

Перед глазами проскальзывают ноги Женьки, в дурацких полосатых носках, брата тащит вперёд, наверх. Он и меня утягивает за собой. Наверное, он сейчас орёт как сумасшедший, но я его не слышу. Ветер поднялся нешуточный. Вижу в стороне спасительные синие огоньки и, вытянув руку, хватаюсь за деревянный столб. Обнимаю его второй рукой. На табличке мигают буквы: «Авалон». Нужно лишь повернуть, хоть на секунду выбиться из течения. Времени на раздумья нет, я не настолько сильная, чтобы мотаться здесь флагом, сколько пожелаю. Но всего чуточку поднапрячься, пошевелиться. Я смогу!

Нога попадает в воздушную яму. Ага, лазейка! Слегка перемещаю вес и вырываюсь из власти потока. Отпускаю столб и тяну за верёвку, вытаскивая Женьку на другой план. Мы кубарем катимся по траве. Спасены.

Несколько часов мы плетёмся вдоль ручья, по другую сторону темнеют кроны деревьев. Энтузиазм постепенно выветривается из Женькиного молодого организма.

— Чего раскис? — спрашиваю я с улыбкой.

Чувствует он себя, должно быть, ещё хуже, чем я, при его-то неприспособленности. На одном желании далеко не уедешь, тут и подготовка нужна. Тело моё ноет после «мягкого» приземления, хочется пить — правда, в ручей лучше не соваться.

— Как-то по-другому я себе всё представлял, цивилизованнее что ли, — отвечает брат, глядя на грязные носки.

— Ничего, погоди, будет тебе цивилизация, — подмигиваю я.

Брат достаёт из кармана магнитик, подаренный горбуном. Усмехается.

— А сувенир всё-таки ухватил, — говорит Женька.

Вот над кустами мохнатого можжевельника появляется поросшая оранжевой травой крыша. Первый приют для путешественников. Толкаю Женьку в бок, он вскидывает голову и расплывается в улыбке.

— Идём, перекусим и узнаем, как добыть то, что мне надо.

— То есть, ты этого даже не знаешь? — ползут вверх Женькины брови. — Мне казалось, ты всегда всё знаешь.

— Дело вовсе не в знании, — отвечаю я, — скорее в решительности.

Внутри дома, сложенного из камня разной формы и расцветки горит медовый свет, падая на зелёную обивку кресел, на зеркальную поверхность лакированных дубовых столов и хрустальные кружки и кубки.

— Уютненько, — говорит брат, когда я подвожу его к овальной кушетке, на которой расположилась бабуля Лиса.

Хозяйка паба как всегда занята делом: сегодня она приклеивает на паутинку стеклянные глазки к маленьким, с ладошку, войлочным игрушкам. Рыжие волосы с яркими седыми прожилками собраны на макушке, расходясь на два пучка, похожих на мотки пряжи.

— Доброго вечера, бабуля, — подаю я голос. Но, конечно же, старушка знала о моём появлении задолго до нашего прихода. Лес только кажется молчаливым и неживым, но под каждой корягой кто-нибудь да копошится.

— И тебе, Алана. — Бабуля плюёт на паутинку и прикрепляет к бурой кошачьей мордочке глаз-бусинку. — Давно в наши края не захаживала. Видать, что срочное?

— Да всё вы, бабуля, виноваты, — говорю я, присаживаясь на табурет и поднимая из гигантской корзинки войлочную зверушку: до неприличия милого медвежонка. Очень он уж смахивает на моего Михаила. — Подсунули мне ту открытку, так вот я за этими фиалками и примчалась. Где они растут, не подскажете?

Бабуля лукаво улыбается, посматривая на меня поверх круглых янтарных очков, которые по-домашнему устроились у неё на носу.

— А, звёзды Авалона, — кивает она. — Чего же не подсказать.

Старушка Лиса выжидательно смотрит на меня. Без подарков не обойтись. Тянусь к рюкзаку и краем глаза замечаю Женьку, который уже сидит в компании бородатых лепреконов и жует клевер. Есть у меня с собой презент для бабули — сверкающий флакончик «Версаче». Достаю духи, и пузырёк мигом оказывается в мягких руках хозяйки паба. По воздуху разносится утончённый аромат, старуха восторженно ахает.

— Дивно, дивно! — приговаривает она и пальцем подманивает меня придвинуться ближе. — Звёзды Авалона, значит. Их пруд не пруди на Фиалковых Полях. С тех пор как упали с небес, так и лежат там.

— И где это? — шёпотом спрашиваю я, будто бабуля собирается открыть мне небывалую тайну.

— А кто бы его знал! — прыскает она со смеху. Я недовольно свожу брови на переносице. — Правда, есть одна, которая знает. Повезло тебе, доченька. Вон она, сидит в одиночестве, вся такая… жалостливая, — качает головой старушка. Пальцем, облепленным паутинкой, она указывает на девушку у барной стойки. — Крошка Виви. Младшая из Озёрных дев. Она не откажет. — Бабуля Лиса переводит взгляд на игрушку, которую я тереблю в руках. — А мишку с собой прихвати, на удачу.

Подсаживаюсь к темноволосой незнакомке, но вид у неё столь несчастный, что даже не знаю, как спросить про фиалки. Девушка поднимает на меня глубокие синие глаза, грозясь прямо сейчас излить свою бескрайнюю тоску. На долю секунды идея с вареньем кажется мне до ужаса глупой, бессмысленной, но я отмахиваюсь от сомнений и заказываю у бармена виски.

— Виви, верно? — спрашиваю я у девушки.

— Вивиан, — кивает она. — Последняя из шестнадцати Озёрных королев. Можно и Виви, какая теперь разница? — вздыхает дева и делает глоток прозрачной жидкости. Я отпиваю виски.

— Могу потревожить одним вопросом? — спрашиваю я.

— Ты же всё равно спросишь, — уныло отвечает она голосом ослика Иа.

— Верно. Я ищу Фиалковые Поля. Мне сказали, ты знаешь туда дорогу.

— Знаю, — вяло говорит дева. — А ты может знаешь, где то самое глубокое озеро, в котором я могу утопиться? Я уже много столетий ищу его.

— Жить надоело? — спрашиваю я.

— Надоело, — соглашается она, и я невольно задумываюсь, сколько ей на самом деле лет. Всё-таки она не человек. Но не топиться же теперь.

— Аланка! — раздаётся за спиной радостный голос брата. — Ты гляди-ка!

Оборачиваюсь и наблюдаю, как Женька гарцует в новых башмаках с загнутыми носками и золотыми пряжками. — А пареньки что надо, — машет он рукой в сторону лепреконов, те хохочут и машут в ответ.

— Поздравляю с обновкой, — говорю я. Озёрная дева, кажется, ещё больше поникла из-за чрезмерных эмоций Женьки. Брат кивает в её сторону и вопросительно смотрит на меня, но я ничего не отвечаю. Снова обращаюсь к Вивиан. — Фиалковые Поля?

— Самое глубокое озеро? — парирует она. Делать нечего, придётся с этим как-нибудь разобраться. Потом.

— По рукам.

Барная стойка плывёт у меня перед глазами, будто я выпила не один бокал виски, а как минимум бутылку. В следующую секунду мои ноги касаются каменистой тропы, уходящей в закат, по обе стороны необъятным ковром стелются мерцающие фиалки, ещё более прекрасные в пунцовых лучах солнца.

— И что, всё так просто? — на выдохе говорю я.

Последняя из королев пожимает плечами.

— Говорила же, скукота. Я могу всё что угодно, зачем мне жить?

Женька бросает на девицу недоуменный взгляд, но та садится на огромный придорожный валун и поджимает босые ножки — совсем как Алёнушка с именитой картины.

— Ну что, — кивает мне брат, прикладывая ладонь козырьком ко лбу — фиалкам ни конца, ни края, — мы сюда за цветочками?

Виновато улыбаюсь и открываю рюкзак. Затем присаживаюсь на колено и срываю перламутрово-синий цветок — как же я буду такую красоту на варенье губить?

— Ой-ой-ой! — вскрикивает Вивиана, хватаясь за голову. — Рвать нельзя! Только смотреть и фотографировать!

В предчувствии беды я небрежно срываю пучок «звёзд» и кидаю в рюкзак.

— Таблички ставить надо, — бормочет Женька, но тут земля вспучивается, отбрасывая нас с братом в сторону, и оттуда пробивается гигантское тёмно-бордовое, под стать закатному солнцу, яйцо. — Здрасьте, — выдыхает Женька, точно приглашая в этот мир существо по ту сторону скорлупы.

Ответа ждать недолго. Бугристая поверхность яйца трескается, чешуйками опадая на землю.

— И этих сожрут, — горько вздыхает Вивиан. — Не видать мне самого глубокого озера.

От её пессимизма меня уже потряхивает. Но я молчу. В критической ситуации лучше держать рот на замке и следить за дыханием. И своим, и вражеским.

— Бежим? — спрашивает Женька, и я удивляюсь его стойкости. Странно, что он ещё не предпринял таких попыток.

Качаю головой и снимаю с ремня кинжал из полупрозрачного голубого опала, подаренный Мишкой. Ах, Михаил, как же столь степенному мужчине досталась этакая непоседа. Но диагноз, увы, пожизненный.

Из яйца перед нами предстаёт неказистый серый птенец, похожий на лебедёнка. Только раза в два выше Женьки. На вид детёныш вовсе не агрессивный, просто большой. Мне даже становится стыдно, что я стою перед ним с ножом. Ну не мясник же я какой-то. У меня очень даже трепетная душа к братьям нашим меньшим.

Птенец делает к нам неуверенный шаг, отряхивая с лапки скорлупу и посылая по земле лёгкую дрожь. Раскрывает чёрный клюв, как дверь в другую вселенную, и протяжно пищит. От этого звука у нас подкашиваются ноги, мы падаем на колени, и лишь Вивиана незыблемо стоит и смотрит на всё происходящее с самым тоскливым видом. Ну не стерва ли, а? Скучно ей, значит.

Нам же с Женькой весело. Тропа разъезжается в стороны, оставляя нас с братом на разных берегах Фиалковых Полей. В спутницы ему достаётся Озёрная дева. С новым воплем птенец изгибает шею и делает выпад в Женькину сторону, но малыш ещё неуклюж и по ошибке цепляет Вивиан. На её угрюмом, как туча, лице проскальзывает удивление, и, томно вздохнув напоследок, она устремляется в пропасть.

И тут весь мой кураж точно ветром сдуло. Я безмолвно смотрю за падением Вивиан, а в голове вертится чёртово ведёрко. Оно уплывает дальше и дальше. И я не в силах сдвинуться с места. Разумом я понимаю, что Озёрная дева — создание бессмертное, ей всё нипочём. За исключением самого глубокого озера, но неизвестно, существует ли оно. А вот Женька… Если бы упал он? Как я могла подвергнуть братишку такой опасности? И даже сейчас — угроза не миновала. А я стою. И бездействую.

Пока я беспомощно рефлексирую, брат кидается вперёд и вытягивает длинную руку, как спасательный канат, не давая Вивиан сгинуть в пропасти. Девушка вскидывает голову, серая палитра красок на её лице разбавляется новыми оттенками, яркими цветами.

— Хочешь спасти меня? — ожившим голосом спрашивает королева. — Но зачем?

— Не пропадать же такому сокровищу! — ухмыляется Женька, вытягивая девушку на поверхность.

Птенец не прекращает орать. Он пытается взмахнуть своими младенческими крыльями, но ничего не выходит. Это приводит его в ещё большее замешательство. Ему просто страшно, наконец понимаю я. Маленький хранитель драгоценных цветов сам толком не понимает, зачем его выбросило сюда, ведь, наверное, ему было так уютно в своем подземном домике. Теперь же он один и не знает, что ему делать.

За спиной раздается похожий визг. И топот. Возможно, я не права, и мы разбудили целую гвардию таких гигантских птенчиков.

— Вивиан, не пора ли нам отсюда… — говорю я, но тут вижу на горизонте второго птенца.

Он бежит через поле, сминая своими лапками шелковистые лепестки фиалок. Движется он с умопомрачительной скоростью, прямо на нас. Завидев пернатого друга, он громко пищит и даже делает попытку взлететь. Его крылья раздаются в ширине, шея удлиняется, теперь он похож скорее на лебедя-подростка, чем на детёныша. А на его спине восседает всадник. И я бы ещё поняла, если то был бы местный авалонский принц или искатель приключений. Но нет, я без сомнений узнаю эти крепкие плечи и нос с горбинкой. Не хватает лишь очков.

— Михаил? — выговариваю я.

Муж спрыгивает с лебедя и решительно топает ко мне, будто и не удивлён этой встрече, а может, просто не подаёт вида. За поясом джинсов, которые я лично купила ему пару месяцев назад, торчат «звёзды Авалона». Сюрприз, сюрприз!

— А ты разве не у мамы? — единственное, что мне удаётся спросить. Ответа я не слышу: воздух наполняется счастливым писком. Наш лебедёнок тоже увеличивается в размерах и взмывает в облака, вместе с найденным другом, или подругой. Солнце опускается всё ниже, последнее золото касается белоснежных перьев, растворяясь в бесконечности.

— Надеюсь, это скоро пройдёт, — говорит Миша, возвращаясь от зеркала в прихожей к столу. — Иначе придётся брать выходной всем нам.

— Виви повезло, — улыбается Женька, демонстрируя синий, сверкающий звёздами язык и губы, — ей на работу не идти.

Девушка смущённо отводит глаза, напуская на лицо тёмные волосы. Я начинаю догадываться, что это за самое глубокое озеро, в котором её ждало спасение. Не всё ведь надо воспринимать буквально.

— Ну кто же знал! — вздыхаю я и убираю со стола вазочку с вареньем. На вкус и цвет оно вышло изумительным, вот только с небольшим побочным эффектом. Надеюсь, к утру мы вернём себе прежний вид.

— Спасибо ещё не ядовитое, — добавляет муж.

— А ты лучше помалкивай, — грожу ему пальцем. — К маме он собрался!

— Надо же было жене цветов добыть, — разводит он руками.

Поразительно, как у нас сходятся мысли. Или открыточка сама послала нам сигнал обратить на себя внимание? Не дело ли рук бабули Лисы? Может, заскучала старушка, гостинцев захотела… Интересно, а что ей Мишка оставил?

Взгляд мой останавливается на маленькой войлочной игрушке — моём несомненном талисмане. Теперь мишутка живёт в стеклянном фужере под мартини и смотрит на меня своими беззастенчиво милыми глазками. А ведь непрост, думаю я, искоса поглядывая на мужа, совсем не прост! Мой дорогой романтик.

Так-то вот. Если любимый подарил тебе букет «звёзд Авалона», не вздумай переводить его на варенье, лучше поставь в красивую вазочку и любуйся. Но не слишком долго — в мире ещё столько чудес.