Вальпургиево проклятие

«И вот угас жемчужный свет луны,

И не было извилистых тропинок,

Ни дерна, ни деревьев, ни цветов,

И умер запах роз душистых

В объятиях любовных ветерка…»

Эдгар Аллан По «К Елене»

1

С ранних лет дедушка говорил мне: «Элизабет, даже настолько незначительная мелочь, как взмах крыла бабочки, может стать причиной тайфуна на другом конце света. Будь внимательнее».

Фрэнк декламировал это всякий раз, когда из-за своей невнимательности я совершала непростительные промахи и, соответственно, не могла и близко подойти к желаемому результату.

И так день за днем стремительно проходило мое детство, со временем моей заветной мечтой стали грезы провидения. Я хотела видеть то, чего в обычной жизни не замечают другие люди. Поэтому спустя много лет жизнь привила мне одну важную способность, которая и останется со мной до скончания века – наблюдательность.

Предпраздничный переполох – это и есть та сказочная пора, когда люди с воодушевленными глазами меняют свой маленький обжитый мир на идеал с картинки.

Мне нравится наблюдать за людьми: за тем, как целыми семьями они едут в супермаркет на другом конце города и с нетерпением закупаются необычным инвентарем в надежде, что в этом году их дом точно станет самым красочным в округе.

С довольной улыбкой они украшают свои дома диковинными декорациями, а также мастерят своим непоседливым детишкам слегка неумелые, но очень даже симпатичные и живые костюмы. Я говорю «живые», потому что в эти костюмы люди вдыхают дух праздника и собственноручно приносят в свой дом сказку.

Я нахожу нечто потрясающее в том, что с беззаботной поры моего детства утекло слишком много воды, но, как и прежде, праздник продолжает сохранять свои чудодейственные чары и предчувствие, что волшебная фантазия вот-вот воплотится в реальную жизнь. Всю жизнь я смотрела на этот праздник с ошеломляющим восторгом: мне казалось, что в недрах всех этих незатейливых обрядов и развлечений кроется некая таинственная истина, сакральный корень древнейших традиций и непостижимых постулатов.

Будучи еще совсем маленькой, я часто задавалась вопросом: почему бы людям почаще не украшать свои дома и не облачаться в красивые наряды? Почему бы всем разом не превратить свою жизнь в красивую сказку? Ведь это же так просто!

Лишь с годами, когда я стала взрослеть, мне удалось понять одну закономерность: если бы люди норовили преобразить свою обыденность в маскарадный парад или праздник – такого понятия, как «особенный» или «праздничный», просто бы не существовало.

Я помню, как умилялась при виде заботливых мастериц-мамочек, которые с любовью создавали своим детям пестрые образы и дарили незабываемое ощущение сказки. И временами жалела, что подобные ощущения мне совершенно чужды.

Я никогда не чувствовала материнского тепла и заботы, не дурачилась с друзьями на костюмированной вечеринке, не примеряла новенький костюм к школьному утреннику. А все потому, что мои родители относились к Вальпургиевым гуляньям с презрением и неприязнью. Они никогда не разрешали мне выходить из дома в канун праздника.

Мои родители – это бабушка Вера и дедушка Фрэнк. Бабушка с дедушкой пришли ко мне на помощь в тот момент, когда надо мной нависла опасность остаться сиротой и отправиться в приют. Все дело в том, что мама умерла во время моего рождения. Стоило мне появиться на свет, как жизнь самого дорогого мне человека трагически оборвалась. С первых секунд моего прихода в этот жестокий мир я была лишена родительской ласки и заботы.

Когда я начинаю скучать по маме, дедушка всегда говорит: «Элизабет, твоя мама так сильно любила и ждала твоего появления, что предпочла свою жизнь твоей. Я уверен, она только мечтала о том, чтобы ее Лиз была счастлива».

***

Фрэнк и Вера были очень добры ко мне. Атмосфера их дома всегда была для меня любимой и согревающей. Не было на свете места роднее и уютнее, чем дом моих любимых бабушки и дедушки.

Дедушка никогда не пытался ни в чем меня обделить и всегда щедро давал денег на карманные расходы и желанные покупки. И каждый раз, когда ему приходилось потакать очередной детской прихоти, он произносил единственную фразу, в которой чувствовалась его искренняя любовь: «Лиз, я не хочу, чтобы ты в чем-нибудь нуждалась. Мы с бабушкой стараемся дать тебе все». После этих слов на душе становилось очень уютно и тепло.

И я почти не печалилась из-за того, что меня не воспитывали настоящие родители. Лишь изредка на меня накатывала тоска по маме, но даже в такие моменты печаль не длилась долго. Дедушка всегда находил нужные слова, чтобы утешить и ободрить меня.

Поэтому сколько я помню нашу семью – мы всегда были счастливы.

В нашем доме было два этажа и пять светлых комнат, а также излюбленный мною чердак со слуховыми окнами. С ноября по май я жила в восточной части дома, где и располагалась моя уютная детская спальня, а в начале лета с удовольствием перебиралась на чердак.

Ах! Сколько же впечатлений и детских грез пережиты в стенах родной усадьбы… Один чердак чего стоит!

Каждый год, когда в наш городок приходило долгожданное лето, ночи выдавались невероятно теплыми, а небо было усеяно яркими звездами.

По приходу этой великолепной поры я тут же собирала все свои вещи и перебиралась на мансардный этаж. Там и был весь мой мир: я рисовала зверят, сочиняла детские дразнилки, играла в игрушки, а еще много-много мечтала. Мечтала о том, что когда-нибудь я смогу придумать самый красивый костюм ведьмочки и прийти в нем на праздник.

Но в каких бы светлых и ярких оттенках вы ни рисовали образ маленькой любознательной девочки, я была отнюдь не простым ребенком. Именно поэтому мы часто конфликтовали с бабушкой.

Она не одобряла пристрастия своей единственной внучки к чердачным ночевкам, походам в лес и играм с мальчишками в войну. Свою неприязнь бабушка всегда аргументировала так: «Лиззи, эти занятия не для девочки», и, к сожалению, ее мнение было непоколебимо. Бабушку было невозможно переубедить. Ну а дальше нетрудно и догадаться, что на многие вещи для меня автоматически накладывалось табу. Но знаете что? Мне это даже нравилось.

Ее запреты только подогревали мой интерес.

За светлые моменты моего детства я могу благодарить только любимого дедушку, который втайне от строгой бабушки позволял мне некоторые шалости.

В моих глазах он был настоящим супергероем. Фрэнк никогда не препятствовал моему желанию заночевать на чердаке, а наоборот – играл со мной и рассказывал интересные истории.

Мы с Фрэнком были классной командой. Лучшими друзьями, которых объединяют общие тайны и кров.

Специально для меня дедушка соорудил на чердаке двуспальную кровать с металлическим каркасом, где я спала, нежилась под покровом мягкого одеяла, наблюдая за свечением мерцающих звезд сквозь толщу слухового окна. Мое детство, мое счастливое и беззаботное детство, проведенное в стенах этого дома, запечатлелось в памяти летним благоухающим букетом пряностей и цветущей подле нашего дома яблоней.

Именно такой аромат обволакивал мои пазухи каждую летнюю ночь, и я никогда не просыпалась от кошмаров.

***

Дедушка Фрэнк никогда не разговаривал со мной на излюбленную тему Вальпургиевой ночи, отвечая на все мои расспросы тем, что все это не более чем суеверные сказки. «Не забивай себе голову ерундой», – недовольно говорил он.

Несмотря на строптивость и чрезмерную строгость бабушки, дед по-прежнему был главой семейства: его слово было законом для всех домочадцев.

Я не могла изменить ситуацию до того апреля.

Когда до рокового праздника оставалось всего ничего, я все-таки решилась в очередной раз попытать судьбу и постаралась вызволить из деда какую-нибудь «страшилку». Я чувствовала нутром: он что-то знает и просто-напросто испытывает мое терпение.

Думаю, что каждому родителю знакома детская любознательность, в особенности когда ребенок никак не хочет оставлять вас в покое, потому что знает: припасена интересная история, которую по какой-то причине родителям пришлось утаивать от своего чада.

Когда мы говорим ребенку «нет», то только подстегиваем его интерес и дальнейшую настойчивость. Добровольно испытываем свое терпение.

Вот и у меня в жизни свершился просвет. Фрэнк раскололся, хватаясь обеими руками за свою седую голову: «Господь всемогущий! Вера, этот ребенок мертвого достанет! Ну, ладно-ладно, иди сюда, кое-что я тебе расскажу. Только сядь на место и успокойся».

Дедушка Фрэнк поведал мне историю, после которой все встало на свои места.

2

С горящими глазами я запрыгнула в старое кресло и, устроившись в более-менее удобной позе, с нетерпением предвкушала первые слова дедушкиного рассказа.

– Элизабет, прежде чем я смогу начать свой рассказ, ты должна мне кое-что пообещать, – насупившись, проговорил дед.

Обычно таким тоном взрослые разговаривают с маленькими детьми, когда устанавливают свои правила перед непоседливым детским существом.

Помню, что в тот момент я даже обиделась на дедушку, потому что ему в голову взбрело заговорить со мной таким дурацким тоном. Хоть я была еще девчонкой, но маленькой себя давно уже не считала.

Вся ситуация показалась мне очень нелепой, поэтому я просто смотрела на Фрэнка, стараясь всем своим видом показать, что его слова меня очень задели.

Не дождавшись моего ответа и проигнорировав обиженный детский взгляд, Фрэнк продолжил:

– Элизабет, я всего лишь хочу, чтобы впредь мы к этой теме никогда не возвращались. Договорились? – На долю секунды его тон переменился, стал необъяснимо пугающим. Я еще не видела, чтобы во взгляде дедушки стояла такая леденящая серьезность. Его пронзительный янтарный взгляд произвел на мое детское сознание такой поразительный эффект, что я смогла только кротко кивнуть в ответ.

Когда Фрэнк убедился, что я готова его слушать, он сделал глубокий вдох, прочистил горло и начал свой рассказ.

– Много лет назад, когда я был юным и чересчур любопытным, кх-м, в точности как ты, крошка, и еще не успел познакомиться с Верой… То есть, с твоей бабушкой, я… – На этом моменте Фрэнк внезапно оборвал свою речь, обращая свой взгляд куда-то в сторону. Мне показалось, что он к чему-то внимательно прислушивался. И действительно: стоило мне подумать об этом, как из коридора послышался визгливый звук скрипящих половиц. А уже через несколько секунд последовал топот приближающихся шагов, доносящихся из темного коридора. Когда звук старых половиц вдруг затих, мы синхронно обернулись к проходу и увидели, что бабушка наблюдает за нами из дверного проема. С легкой улыбкой на лице она застыла на пороге комнаты, надежно удерживая в руках алюминиевый поднос, на котором ароматным дымом клубились три небольших чашечки горячего шоколада. Дедушка одарил ее добродушной улыбкой и направляющим жестом руки пригласил ее присоединиться к нам. В тот же миг его глаза озарились добрым блеском, а руки принялись аккуратно приглаживать складочки брюк на коленях. Когда бабушка затворила за собой дверь, Фрэнк прочистил горло и продолжил свой рассказ:

– …Моя работа располагалась в западной части города на Уиджэн-стрит, в непримечательном офисном центре. Район, где располагался офис, находился на окраине города и имел весьма дурную репутацию, нисколько не располагающую к желанию посетить это местечко. В основном людям по воле жестокой судьбы приходилось бывать в здешних краях, так как эти кварталы были наполнены огромным количеством многоэтажных офисных контор.

По пути на работу в том районе ты мог встретить спящего бродягу, а когда возвращался домой, он же увязывался за тобой и клянчил деньги.

Раз уж зашел разговор о местных попрошайках, то не могу не поделиться историей о произошедшем со мной инциденте. Вся заварушка началась с того, что в какой-то из дней мне пришлось допоздна задержаться на работе, а как только я вышел из здания, на меня напала свора беспризорных подростков. Когда я увидел, что один из них держал в руке нож, моя душа ушла в пятки. На меня напала шайка малолетних грабителей, которая запросто могла меня убить. Я знал, что таким, как они, терять нечего. И, к всеобщему сожалению, они это тоже прекрасно осознавали. За нашей встречей не последовало долгих разговоров, как часто это изображают режиссеры какого-нибудь остросюжетного триллера. Вместо слов за этих людей говорили их дикие взгляды и зажатое в руках оружие. Окружив меня, они отрезали путь к спасению. Их банда нависала надо мной, как смерть нависает над раковым больным. И лишь после нескольких минут безмолвной тишины один из них выступил из круга, приблизившись ко мне на опасно близкое расстояние:

– Выкладывай все свои деньги, папаша, – холодно произнес молодой человек, который, по всей видимости, и был главным членом их банды. Я не мог разглядеть его лица, потому что оно было тщательно упрятано под плотной тканью черной маски. Лишь по голосу я смог примерно определить возраст налетчика. Ему явно было не больше пятнадцати. Но даже несмотря на его возраст, по силе парень превосходил меня в несколько раз. О чем и говорило его не по годам развитое тело.

Как только я понял смысл сказанной фразы, то невольно осознал, что сегодняшним вечером я вряд ли выйду сухим из воды.

Все потому, что с работы я возвращался с небольшим саквояжем, принадлежавшим моему начальнику, в котором находилось почти десять тысяч долларов. Накануне босс обратился ко мне с очень деликатной просьбой: положить порученные средства на счет компании. В моих руках была не только баснословная сумма денег, но и угроза моего дальнейшего существования. Я понимал, что чертова передряга, в которую мне довелось попасть, может стоить мне работы и перспектив на хорошую жизнь. Уже тогда я твердо сказал себе: «Пускай это будет стоить мне жизни, но я ни за что не отдам им гребаный чемодан».

Приготовившись к предстоящей битве, я поежился. Крепко прижимая к груди чемодан, я увидел, что круг стремительно сужается, а малолетние разбойники наступают. Жажда убежать была нестерпимой, а страх того, что могло бы произойти, возрастал в геометрической прогрессии. От понимания, что совсем скоро я стану безработным калекой, потерявшим все самое дорогое и значимое в жизни – мои ноги робко подкашивались, а по всему телу разливалась пульсирующая слабость.

И просто чудо, что в этот момент улицу патрулировали полицейские. Увидев столпотворение мелких вредителей, стражи порядка тут же разогнали шайку.

Помню, как полицейские предложили довезти меня до дома, но я попросил подбросить меня лишь до автобусной остановки. Я был так напуган, что даже не помню, как добрался до дома.

Но готов признать, что в тот вечер мне просто повезло. Далеко не единожды мне приходилось слышать жуткие истории о нападениях, а по пути на работу собственными глазами видеть забрызганный свежей кровью тротуар.

После того, что произошло со мной накануне, я сразу же выбросил из головы идеи о ночных посиделках на работе. Работа работой, а жизнь у меня одна.

Одним словом, Уиджен-стрит не самое лучшее место для воскресной прогулки. Насилие, нищета и неблагополучие – три неотъемлемых составляющих этих трущобных кварталов.

В мои должностные обязанности включался непосредственный список вещей, состоящий из двух обязательных пунктов: бесхребетной покорности и сдачи отчетов в срок, а также бонуса в виде паршивого кофе, который практически всегда имел несносный, горьковато-мыльный привкус.

Да, как бы странно это ни звучало, но на тот момент меня действительно устраивала эта неблагодарная работенка, потому что на протяжении практически всей своей жизни я был всего лишь неудачником, который мог вынести любую ношу.

Я работал на одного крупного специалиста по недвижимости мистера Алестера Кроули, имя которого было созвучно с именем знаменитого поэта и черного мага двадцатого века – Алистера Кроули, за что моего босса пытались частенько подцепить какой-нибудь второсортной и неуместной шуточкой. Конечно, все это продолжалось до тех пор, пока Алестер не поднялся по карьерной лестнице и не занял высший чин в нашей конторе. Тогда-то все хвосты свои и поджали.

Если уж говорить откровенно, то было в Кроули что-то неприкосновенное и замкнутое от посторонних глаз.

Порой я сравнивал его с книгой.

Закрытой книгой.

Я никогда не разговаривал с боссом на личные темы. Все наши с ним отношения были исключительно рабочего характера, вращающиеся по замкнутому кругу деловых нюансов. Это были не более чем типичные отношения босса и его покорного подчиненного.

Днями напролет я сидел в конторе, пытаясь управляться в сроки с килограммами многомесячных отчетов. Время шло, и работы с каждым днем работы становилось все больше, но по карьерной лестнице я так и не продвигался… Миновал шестой год с тех пор, как я стал работать на мистера Кроули. Все было спокойно: я выполнял указания и не влезал туда, куда мне не следовало. Однако одним весенним днем, в мой единственный выходной, Кроули вызвал меня в контору и поручил необычное задание.

Когда я вошел к нему в кабинет, он стоял в конце комнаты и глядел в окно. Вид у него был озадаченный: хмурое лицо, обеспокоенный взгляд и сжатые в узкую полоску губы.

Было непонятно: то ли он глубоко задумался, то ли пытался анализировать хаотичное передвижение автомобилей, проносящихся по просторам центральных улиц, куда и выходили панорамные окна кабинета моего босса. Но услышав, что в дверях что-то замешкалось, он тут же повернулся, напрочь позабыв обо всех своих важных размышлениях, и уже с порога одарил меня снисходительной улыбкой:

– Доброе утро, Фрэнк, – поприветствовал Кроули. Он звучал очень тихо и непринужденно. – Фрэнк, у меня совсем немного времени, и я надеюсь, ты не будешь против, если мы сразу перейдем к делу? Кофе будешь?

– Э-э… В общем-то, давайте, – от не покидающего меня волнения я ощутил, как ладони покрывает неприятная испарина. – Благодарю вас, мистер Кроули.

– Фрэнк, в компании ты работаешь не первый год, занимаясь муторным трудом каждый божий день. За долгие годы нашего с тобой сотрудничества меня всегда поражало твое стремление к трудолюбию.

На фоне нашего разговора готовилась полулитровая порция свежего кофе. Капсульная кофе-машина издавала громкие и дробящие звуки. Поэтому контраст приободренных реплик босса и гневных исторганий аппарата не вязались между собой от слова «совсем». Пока я перенимал окружающую обстановку, босс продолжал говорить:

– Я вызвал тебя для того, чтобы дать тебе поручение. Сделка очень важна как для тебя, так и для светлой репутации нашей фирмы. Тут нужно действовать очень прагматично и точно, понимаешь?

– Да, сэр, – выдавил я.

Постепенно моя речь становилась все более уверенной и четкой. Чувствовалось, что сонливость постепенно уходила из моего голоса.

Когда я заметил, что шум кофе-машины стих, то тут же обратил свой взгляд к аппарату. Визуально преодолевая траекторию, разделявшую невидимую, пригвоздившую мое внимание точку в полу и аккуратный кофейный шкафчик, я вдруг обратил внимание, что на подлокотнике моего кресла остывает большая чашка крепкого американо, а мистер Кроули и вовсе допил свой напиток. Поблагодарив босса, я сделал первый глоток. Такого хорошего американо не пробовал никогда в жизни. Невзирая на то, что напиток был предельно горячим, я с жадностью опустошил свой стакан, и мы вновь принялись за обсуждение дела.

После долгих объяснений деталей предстоящей сделки выяснилось, что мне предстояла длительная командировка, и в случае ее триумфального завершения меня ожидает мощный скачок по карьерной лестнице. Я получу должность главного помощника, то есть «правой руки босса».

В таком случае я наконец-таки смогу зажить нормальной жизнью. По крайней мере, у меня появится долгожданный шанс поднять авторитет и зажить полноценной жизнью нормального человека.

Не раздумывая ни секунды, я принял выдвигаемые Кроули условия и в спешке отправился домой собирать все необходимое, что могло бы в первую очередь пригодиться мне во время длительного отъезда. Одна фантастическая мысль о том, что это событие сможет перевернуть мою жизнь в лучшую сторону, была усладой. Перед мысленным взором появлялись сказочные миражи о возможных перспективах и воплощениях долгожданных мечтаний. Оставшиеся до поездки дни прошли очень суматошно, но в то же время и приятно интригующе. Как только босс пересказал мне суть дела и в подробностях изложил все нюансы, я узнал, что на полные сборы мне было отведено всего два дня.

Поезд отправлялся двадцать шестого апреля в полдень.

Мне предстояла долгая дорога Юго-Восточную часть Европы…

А именно – в Румынию.

***

Думаю, нет смысла вдаваться в подробный рассказ о том, что происходило со мной до отъезда. Это были суматошные и нервные дни, в ограниченные часы которых я старался уместить тысячу и одно незаконченное дело. Могу лишь сказать, что мои внезапные сборы прошли очень даже успешно, а нервные клетки и силы были потрачены во благо. Через пару дней я собрал все необходимые вещи, подготовил документы и сел на поезд. В дороге я провел четверо с половиной суток.

Путешествие произвело на меня неописуемое впечатление, так как до этого момента я и думать не мог, что мне доведется отправиться в такие далекие края, да еще и в одиночку. А какие виды раскрывались передо мной – удивительные своим многообразием природные ландшафты! Это были богатые, еще не нарушенные человеком леса, бескрайние золотистые поля, которые на закате отливали изумительным янтарным блеском, и внушающие истинное восхищение горные массивы. Хочу сказать, что здешняя флора и фауна нахлынули на меня волной вдохновения и хорошего настроя на предстоящую сделку.

Я совсем не испытывал волнения.

С моего первого путешествия прошло уже много лет, но, как ни странно, я отчетливо помню, что единственным моим чувством на тот момент была безмятежность. Убаюкивающий ритм поезда, живописные виды за окном и вкуснейший пряный кофе, разливающийся приятным теплом по всему телу.

В последнее время я все чаще размышляю о том, что когда ты молод, то одиночество и риск идут тебе на пользу. Когда ты молод, ты мало о чем задумываешься.

Когда ты молод, ты готов свернуть чертовы горы.

Все-таки молодость – это все, чем может овладеть человек в полной мере за всю свою жизнь.

Ценнейшее и самое счастливое время.

3

На заходе солнца тридцатого апреля я прибыл в Восточную Румынию, оказавшись на территории одного крохотного портового города, название которого я сейчас даже и не вспомню.

Как только я сошел на берег, тусклый пейзаж окружил меня со всех сторон. В городе стоял едкий запах морской соли и залежавшейся рыбы.

Прошагав по грязной мостовой с минуту, я встретил ватагу местных детей-оборванцев, которые занимались обыденным для них делом – попрошайничеством. Пребывая в неприятном смятении, я думал было пройти мимо, оставив их неразборчивую речь без внимания. Но только когда я разглядел детей внимательнее, я ужаснулся: эти дети – бездомные. Каждому из них было не больше семи-девяти лет. Ребятишки были болезненно тощие и грязные, а их одежда скорее походила на изъеденные молью лохмотья.

Из-за плохого освещения и налипшего на белесую детскую кожицу слоя грязи и дорожной пыли я мог видеть лишь их жалобные взгляды, когда они с благоговейной надеждой озирались на незнакомца.

Сжалившись над толпой изголодавшейся детворы, я принял решение, о котором впоследствии очень пожалел: отдал им свою дорожную сумку, до отказа набитую продуктами и теплыми вещами.

Увидев на их лицах удивление и радостные улыбки, я игриво подмигнул маленькому белобрысому мальчику, который обеими руками пытался удержать мой увесистый саквояж, после чего двинулся дальше.

Времени было в обрез, и, приняв решение не терять ни минуты, я отправился в путь.

Липкие от грязи тротуары, кишащие крысами, несносное зловоние морепродуктов – все это стало частью атмосферы портового города.

Накануне мне удалось обзавестись картой городка, и, принявшись за ее изучение еще в поезде, я увидел запутанную систему переулков, наводящую меня на ассоциацию с парижскими катакомбами. Другими словами, представшая передо мной картина совсем не впечатляла. Передо мной распластался лабиринт запутанных улиц и ветхих трущоб, которые имели зловещий вид. Более зловещий, чем я увидел на купленной карте. Невзрачные темные улицы были практически неразличимы, так как освещались лишь мерцающими вдали фонарями. За время моей прогулки по изворотливым городским проулкам я не встретил ни одной живой души. Сворачивая из закоулка в закоулок, я либо упирался в тупик, либо выходил на ничем не отличающуюся от предыдущей локацию. Помню, что в тот момент ко мне в душу закрался страх навсегда потеряться в этих катакомбах.

***

Уйдя на приличное расстояние от шумного порта, я все еще мог слышать тоскливые крики чаек, придававшие общей картине траурное настроение.

Я подумал, что именно тогда был подходящий момент для того, чтобы разыскать водителя и продолжить свой дальний путь.

После нашего разговора с Кроули я получил ободряющее напутствие, что отыскать автомобиль в этих краях не составит мне никакого труда, так как в таких городах туристическое передвижение – отнюдь не проблема.

Легкие деньги и сравнительно небольшие расстояния обеспечивают местному населению хлеб и кров.

Минуя растянувшиеся ряды многоэтажных трущоб, я только и делал, что с тревогой оглядывался по сторонам. По своему горькому опыту я знал, что в подобных местах нужно быть предельно осторожным (случай на Уиджен-стрит никак не давал себя забыть).

Примерно через десять минут я набрел на стоянку, где смог подыскать себе более-менее приемлемый автомобиль с располагающим водителем. Мужчина, согласившийся меня везти, был не очень-то разговорчив и уж совершенно не учтив. Без лишних слов он загрузил мой чемодан в багажник, и мы отбыли из города. Во время поездки водитель не обмолвился со мной ни одним словечком и уж тем более не пытался поддержать разговор. Окажись я в похожей ситуации годом раньше, нерушимая тишина и скверный настрой водителя показались бы мне чем-то необычно странным, но сейчас мне было все равно, потому что длительная дорога очень изнурила меня. Сейчас мне хотелось только одного: остаться наедине со своими мыслями. Я смотрел в окно и наслаждался предвкушением надвигающейся сделки.

По прошествии получаса нашей езды я почувствовал, как встряли колеса.

Мы остановились. «Неужели сломались?» – опечаленно подумал я и будто силой мысли свершил предполагаемую и уже неминуемую судьбу.

Выругавшись на непонятном мне языке, водитель со злостью ударил по рулю, после чего открыл водительскую дверцу и вышел. Обойдя автомобиль быстрым шагом, он добрался и до меня – отворил заднюю дверцу своего довоенного форда и вежливым жестом руки дал понять, что «увлекательное» путешествие подошло к концу и что мне немедленно нужно покинуть транспорт. Мой недоумевающий взгляд так и застыл при виде его надменного лица.

Я был не в силах понять, что происходит, поэтому негодующе сверлил его взглядом, который, я уверен, был полон злости и непонимания.

Когда до водителя наконец-таки дошло, что язык его неоднозначных (он, наверное, считал, что интернациональных) жестов не сработал и уж точно не прояснил мне ситуацию, то в дополнение к своему «реверансу» он с чудовищным акцентом пробормотал одну-единственную английскую фразу: «Дальше не еду».

В тот же миг все мое нутро воспламенилось яростным порывом бешенства. Направляясь в эти края, я и думать не мог, что лицом к лицу встречусь с таким невежеством со стороны местного населения. Мои стереотипы о «доброжелательности» провинциальных городков обрушились, словно замок из песка под порывом сокрушительного ветра.

В очередной раз одарив водителя яростным взглядом, я вышел из автомобиля и в знак своего откровенного негодования демонстративно громко захлопнул заднюю дверцу.

Я не стал выяснять отношения и запрашивать свои деньги обратно (к слову, я заплатил этому болвану полную сумму, а мы не проделали и половины пути). Да и к тому же нельзя ожидать ничего от человека, толком не понимающего твою речь. Основываясь на собственных наблюдениях, я мог догадываться, что в этой стране говорят по-английски лишь единицы. Но пока что я таких не встречал.

Весь этот инцидент свелся к тому, что водитель без лишних слов выбросил из багажника мой чемодан, уселся за руль и укатил прочь. Все мое «веселое» путешествие сводилось к тому, что прямо сейчас я рисковал провести промозглую ночь в дремучем лесу, да еще и в стране, где большинство людей не в силах вести со мной вразумительной беседы. Что-что, а английская речь была явно чуждым феноменом для местного населения.

Невзирая на длинный список новообразовавшихся страхов, в моем мозгу до сих пор выскакивали вопросы, ответы на которые я смогу получить еще очень, очень нескоро. Почему же он меня высадил? Что, черт возьми, такого произошло, что этому идиоту взбрело в голову остановить машину и выбросить человека посреди леса?

Ведь прежде чем отправиться в путь, мы (конечно, не без драгоценной помощи оказавшегося под боком переводчика) смогли заранее обговорить маршрут нашей поездки, и он без каких-либо сомнений заверил меня в своей стопроцентной надежности.

«Ну разве это нормальный человек?» – возмущенно сказал я вслух, и практически сразу до меня донеслось собственное эхо. Я нервно хохотнул и подумал, что по приезду в старый добрый Нью-Йорк у меня будет как минимум одна история для рассказа. История о том, как раздосадованный Фрэнк Шульц разговаривал сам с собой посреди необитаемого леса.

Не знаю, как долго я прошагал по темной лесной дороге. Может, полчаса, а может, и все полтора. Я лишь отчетливо помню, что уставшие ноги жутко гудели, а измученный голодом желудок сжимался и пульсировал.

Солнце окончательно село за горизонт, а на улице похолодало. Сумрачную округу поглотила безмолвная ночь, только полная луна и звездный серпантин приходились единственными ориентирами сквозь густой занавес кромешной темноты.

Даже по прошествии нескольких часов мои мысли занимали грезы о теплом ночлеге и еде. Именно в тот момент, когда я был готов впасть в отчаяние и взвыть от усталости, я увидел одинокое деревянное строение, захудалый вид которого говорил о том, что данный сарай (назвать по-другому это местечко у меня не поворачивался язык) не что иное, как один из местных кабаков.

Но только что он делает в лесу, да еще и на таком отдалении от города?

Не задумываясь об истинной природе строения, я быстрым шагом устремился к ветхой хижине и, взойдя на крыльцо, рывком отворил деревянную дверь.

В помещении было пусто и совсем не радостно. Меня поразило зрелище, распростертое за массивной обветшалой дверью. Переступив порог, отделяющий промозглую весеннюю ночь от отапливаемого помещения, я подумал, что заведение закрывается, либо я – его первый за весь вечер посетитель.

В помещении стояла гробовая тишина в букете с неприятными запахами хлора, вяленой рыбы и несвежего пива. Но стоило мне обогнуть угловую перегородку, разделяющую прихожую и зал, как нарисовалась весьма неожиданная картина: просторное помещение с расставленными в ряды столами было погружено в полумрак, и лишь несколько развешанных по углам светильников разгоняли сгустившуюся в помещении темноту.

Продолжая недоверчиво оглядываться, я заметил, что прямо на стойке, закинув ногу на ногу, сидела тучная официантка. Женщина курила сигарету и буравила меня изучающим взглядом. И я, нисколько не смущенный ее недружелюбием, уверенным шагом подошел к стойке.

– Здравствуйте, могу я ознакомиться с меню?

Официантка по-прежнему не спускала с меня пристального взгляда, ненадолго оставив мой вопрос без ответа. Однако после очередной смачной затяжки губы мадам растянулись в надменной ухмылке, демонстрируя кривой ряд посеревших от курева зубов.

– Меню справа от вас. – Ее каркающий голос и местный акцент неприятно врезались в мои уши, фраза прозвучала очень натянуто и грубо, поэтому я услышал что-то вроде «Мэнь’у справо од ваз».

Но лучше такой английский, чем никакой. Я был доволен тем, что хоть один человек в силах понять мою речь. Я обратил внимание на именной бейджик, приколотый к нагрудному карману ее униформы. На бейджике значилось «Хлоя». Весьма необычное имя для этих краев, подумалось мне.

– Благодарю, – учтиво проговорил я и сделал свой заказ – бифштекс и кружку темного пива.

– Садитесь за любой свободный столик, – проговорила она все с тем же чудовищным акцентом, – через двадцать минут будет готово.

Тучная официантка с именным бейджиком «Хлоя» сочла нужным проводить меня до места, заводя в самое неосвещенное место помещения. Она повторила заказ и только после моего «все верно» тихо удалилась.

После ее ухода я принялся осматривать зал. С моего места открывался вид на все имеющиеся в заведении столики и восседавших за ними пьянчуг.

Меня поразило, что так называемый «бар» был до неприличия тихим местом. В краях, откуда я родом, заведения, именуемые «баром», сочатся злачностью и неугомонным шумом. Именно там пьяные мужики с охотой наваливаются на алкоголь, оставляя после своего ухода катастрофу и развал.

Но в этом заведении все было иначе: чистые деревянные столы и стулья, тусклое освещение, исходящее от малочисленных светильников, развешанных строго по периметру выровненных стен (если я правильно посчитал, то светильников было восемь штук: по два на стену). Что касается посетителей, это были обыкновенные забулдыги, неспешно потягивающие какую-то местную бормотуху. Я смотрел на этих полусонных и молчаливых людей, находящихся под таинственным воздействием алкоголя, и их выпивка вконец перестала внушать мне какое-либо доверие. В какой-то миг мне захотелось подозвать официантку и вычеркнуть из своего заказа пиво. Но почему-то делать я этого не стал.