Два нерва замкнулись друг на друга в центре мозга Эрна, и он, отделившись от темноты и тесноты, обрел способность воспринимать окружающий мир. Ощущение было не из приятных.
Напрягаясь изо всех сил, он распирал оболочку, наталкиваясь на сопротивление со всех сторон, кроме одной. Он брыкался и бился головой, и вот образовался разрыв.
Напряжение слегка ослабло. Эрн извернулся, царапая пленку, рванул еще раз — и неожиданно наткнулся на что-то живое и неприятное — явно чужую плоть. Существо завертелось, набросилось на него. Эрн отпрянул, отталкивая ощупывающие его конечности, которые казались невероятно огромными и сильными.
Потом наступил период затишья. Оба затаились, распаляясь ненавистью друг к другу: они были одной природы, но все же различными существами. Внезапно эти две крошечные твари сцепились, едва слышно вереща и попискивая.
Окончательно придушив своего противника, Эрн попытался отделиться от него, но оказалось, что ткани склеились и двое слились воедино — Эрн вырос и окреп, сплавившись с побежденным индивидуумом.
Некоторое время Эрн отдыхал, постигая свою новую сущность. Снова появилось ощущение тесноты. Он бился и колотился, создавая новый разрыв, и внезапно оболочка развалилась.
Он вырвался в мягкий ил, а затем вверх, в ослепительную, едкую и сухую пустоту. С жутким воем сверху вниз просвистело нечто огромное и ужасное на вид. Эрн извернулся, едва улизнув от пары щелкающих черных зубьев. Извиваясь и трепыхаясь, он соскользнул в холодную воду, погрузившись в нее с головой.
В воде жили другие обитатели. Со всех сторон Эрн видел их неясные очертания. Некоторые походили на него самого: студенистые козявки с выпуклыми глазами и вытянутыми черепами, с тонкими жгутиками для будущих гребешков. Другие были покрупнее, с плотной серебристо-серого цвета шкуркой, четко намеченным гребешком и с уже сформировавшимися ручками и ножками. Эрн встрепенулся, проверяя свои руки и ноги, и поплыл, сначала осторожно, потом все более уверенно. Появилось чувство голода, и он начал есть — личинок, почки на корнях тростника, прихватывая где попало и что попало.
Так Эрн вступил в свое детство, постепенно постигая премудрость водяного мира, Эрн потихоньку рос, не замечая, как идет время. Да и само понятие времени, пожалуй, не имело смысла в этом, не подверженном никаким изменениям, мире, где царил вечный полумрак.
На мелководье почти ничего не происходило, если не считать случаев трагической гибели самых маленьких водянчиков. Играя и резвясь, они могли, забыв об опасности, отплыть далеко от берега, где их подхватывало течение и уносило прочь, к штормовой завесе. Хищные птицы время от времени утаскивали малышей-водянчиков, пригревшихся на поверхности воды. Но страшней всего был людоед, который обитал в одной из проток: грубое существо с длинными руками, плоским лицом и четырьмя костистыми гребнями на верхушке черепа. Однажды и Эрн чуть не стал его жертвой. Притаившийся у корней тростника, людоед неожиданно выскочил из своего укрытия, и Эрн едва не угодил в тесные объятия чудовища. По счастью, он вовремя почувствовал колебания воды и успел удрать, выдернув ногу из страшной клешни. Вопя, как ненормальный, хищник бросился в погоню, но тут ему попался на глаза один из приятелей Эрна, с которым тот рое с самого рождения. Метнувшись в сторону, людоед схватил разиню и опустился на дно, пережевывая добычу.
Когда Эрн подрос достаточно, чтобы не бояться хищных птиц, он стал много времени проводить на поверхности воды, знакомясь с надводным миром. Открывавшаяся перед ним величественная картина приводила Эрна в полный восторг, хоть он и не понимал ровным счетом ничего из того, что видел. Небо было затянуто тусклой серой мглой, что-то поблескивало над морем, все оставалось неизменным, разве что ветер пригонит облачко или прольется дождь. Совсем рядом было болото: протоки, которые обтекали пологие островки, сплошь поросшие бледным тростником, черными кустами с крайне хилыми и спутанными ветвями, с тонкими вытянутыми стволами. Вдали висела стена черной мари. Со стороны моря горизонт был затянут завесой облаков и дождя, часто озаряемой вспышками молний. Стена мари и стена шторма шли параллельно друг другу, очерчивая собой границы области посередине.
Водянчики постарше часто собирались вместе на поверхности воды. Их можно было разделить на два вида. Чаще встречались тонкие и гибкие водянчики с одним гребнем на узком костистом черепе и выпуклыми глазами. Имея живой и непоседливый характер, они часто затевали свары и молниеносные драки, которые заканчивались так же быстро, как и начинались, Среди них были и мальчики, и девочки, примерно в одинаковом числе.
Водянчики с двумя гребнями на голове встречались гораздо реже и по всем статьям отличались от водянчиков первого вида: глаза не такие выпуклые, голова и тело широкие и массивные, спокойный, уравновешенный характер. К проделкам одногребешковых они относились с явным неодобрением.
Хотя гребешок у Эрна еще не вполне сформировался, он считал, что относится к этой, второй разновидности: все же Эрн среди остальных был в числе самых крупных и коренастых. Половое развитие у него шло медленно, но он явно походил на мальчика. Самые старшие из водянчиков, как одно- так и двухгребешковые, немного умели говорить, хотя было неясно когда и где они этому научились. Настала пора, и Эрн довольно быстро освоил язык, С тех пор он любил посплетничать в хорошей компании, подолгу обсуждая события, происходившие на морской отмели.
Штормовая завеса, с частыми всполохами молний, привлекала к себе его внимание, но детвору больше интересовали болото и земля за ним, где, как они знали благодаря передаваемым из уст в уста преданиям, ждала их будущая судьба — среди людей.
Иногда они видели, как люди раскапывали прибрежный ил в поисках камбалы или бродили среди тростников но своим неведомым делам, В такие моменты все водянчики, повинуясь какому-то непонятному чувству, моментально прятались в воду. Только некоторые, самые отважные из одногребешковых, выставив из воды одни глаза, заворожено следили за людьми и тем, что они делали.
Каждое появление людей вызывало среди водянчиков оживленные споры. Одногребешковые утверждали, что все станут людьми и выйдут на сушу. Это, по их понятиям, было верхом блаженства. Двухгребешковые, настроенные более скептически, соглашались, что водянчики могут выйти на сушу — в конце концов это не противоречило легендам — ну а что потом? Предания умалчивали об этом, и обсуждение становилось беспредметным.
Много позже Эрну довелось увидеть людей совсем близко. Обыскивая дно в поисках рачков, он услышал громкие ритмичные всплески и, посмотрев вверх, разглядел три большие, высокие фигуры. Великолепные создания! Они плыли с такой быстротой и грацией, что даже людоед побоялся бы оказаться у них на пути. Эрн на некотором отдалении последовал за людьми, поражаясь собственной храбрости: как это он осмелился подплыть так близко, ведь его могут обнаружить. А здорово было бы, думал он, заговорить с этими людьми, разузнать о жизни на берегу…
То и дело выскакивая из воды, люди появлялись в разных местах, внимательно разглядывая кучки играющих ребятишек, а те, остолбенев от неожиданности, пялили на них изумленные глаза.
И тут произошло нечто ужасное.
Среди двухгребешковых был один, самый крупный и тяжелый водянчик, который обладал почетным правом давать имена своим приятелям: его так и звали — Зим-дающий-имена. Эрн, тоже получивший свое имя от Зима, буквально преклонялся перед его умом и жизненным опытом.
И вот случилось так, что Зим ненароком, не подозревая о присутствии людей, оказался поблизости и попался им на глаза. Издавая резкие гортанные крики, люди, перепугав бедного Зима до потери сознания, разом нырнули под воду. После минутного замешательства тот бросился наутек. Люди устроили настоящую охоту за Зимом: кидаясь из стороны в сторону, они гонялись за ним с явным намерением захватить в плен. Обезумевший от ужаса Зим слишком далеко отплыл от берега, где течение подхватило его и унесло в направлении штормовой завесы.
Что-то гневно выкрикивая, люди поплыли к берегу, вспенивая воду сильными взмахами рук и ног.
Охваченный непреодолимым любопытством Эрн проследовал через большую протоку к отлогому илистому берегу. Увязая в грязи, люди шли по берегу, пробираясь среди тростников. Эрн, все еще дрожа от пережитого волнения, медленно плыл вперед. Как же были могущественны, удивлялся он, эти существа, что загнали до смерти Зима-дающего-имена. Земля была близко; отпечатки человеческих ног отчетливо выделялись на прибрежной грязи: куда же они вели? Какие удивительные неизведанные дали открывались за грядой тростника?
Эрн приостановился около берега, опустился на корточки и попытался пойти. Ноги казались вялыми и непослушными, только ценой больших усилий он был способен передвинуть их. Тело, лишенное поддержки воды, стало грузным и неуклюжим. Со стороны тростников послышались изумленные выкрики. Ноги Эрна неожиданно обрели подвижность и, вихляя из стороны в сторону, понесли его вниз по берегу. Он плюхнулся в воду, изо всех сил устремившись назад к протоке. Следом, баламутя воду, шли люди. Эрн нырнул в сторону и спрятался за кучей гниющего тростника. Люди продолжали спускаться к воде, покинув отмель, которую они уже бесплодно прочесали вдоль и поперек.
Эрн затаился в своем убежище. Люди вернулись, пройдя совсем близко, на расстоянии вытянутой руки от укрытия Эрна, так что он мог видеть их блестящие глаза и темно-желтую полость рта, когда, задыхаясь, они жадно ловили ртом воздух. Худощавые тела, яйцеобразная форма головы с одним гребнем наверху — они совсем не походили ни на Эрна, ни на Зима, но скорее на одногребешковых водянчиков. Они были другой породы! Эрн не был человеком! В полной растерянности вернулся он на отмель, снедаемый тягостным чувством разочарования.
Да, теперь все было иначе. Исчезла невинная легкость прошлой жизни; какое-то предчувствие, витающее в воздухе, отравляло прежнее приятное времяпровождение. Эрн обнаружил, что все его внимание приковано к берегу и ему трудно думать о чем-нибудь другом. На одногребешковых ребятишек, своих прежних партнеров по играм, он поглядывал с возникшей вдруг настороженностью: они стали казаться странными, не похожими на него. И те, в свою очередь, наблюдали за двухгребешковыми детьми с недоверием, вспархивая испуганной стайкой всякий раз при приближении Эрна или кого-нибудь из его компании.
Эрн стал угрюмым и необщительным. Старые забавы остались в прошлом, и не было им замены.
Дважды люди вновь появлялись на мелководье, но все двухгребешковые ребятишки, и Эрн в том числе, прятались среди камышей. После этого, по-видимому, люди утратили к ним интерес и наступил период жизни более или менее похожий на прежний.
Но уже повеяло новыми переменами. Береговая полоса постепенно заполняла собой все помыслы Эрна: что находится за тростниковыми островами, между ними и Стеной Мрака? Где, в каком таинственном окружении живут люди? Тщательно хоронясь от чудовища, чтобы не угодить ему в лапы, Эрн переплыл самую большую из проток. По ту сторону находились острова, заросшие бледным тростником, изредка попадались черные деревья, у которых ствол и ветви переплелись в каком-то диковинном ажурном узоре, или шарообразные кусты со спутанными ветвями, такими хрупкими, что рассыпались от прикосновения. Протока ветвилась, открывая новые бухточки, отражающие серое хмурое небо, и, наконец, сужалась, превращаясь в черную илистую канаву.
Эрн побоялся плыть дальше: он оказался бы в западне, вздумай кто-нибудь преследовать его. И в этот момент странное желтое существо, покрытое множеством позвякивающих чешуек, повисло у него над головой. Выследив Эрна, оно замерло в свободном парении, дико улюлюкая. Эрну показалось, что вдали слышна перекличка грубых голосов — люди! Он развернулся и поплыл назад тем же путем, что прибыл сюда, сопровождаемый сверху побрякивающей птицей. Эрн нырнул под воду, улепетывая в протоку во все лопатки. Немного погодя он всплыл и осторожно выглянул из воды. Желтая птица, описывая беспорядочные круги, металась над местом, где он скрылся; ее воющие трели, ослабевая, переходили в жалобные стоны.
Довольный собой Эрн вернулся на отмель. Теперь ему стало ясно, что он должен научиться ходить, если хочет выйти на берег. Переполошив всех своих приятелей, даже невозмутимых двухгребешковых водянчиков, Эрн, продираясь через илистую грязь, начал выбираться на берег близлежащего острова, и там, среди тростников, тренировать свои ноги. Дело потихоньку двигалось, и однажды Эрн обнаружил, что уверенно шагает, хотя он по-прежнему не осмеливался выбираться на землю за островками. Пока что он все еще плавал вдоль побережья, так что штормовая завеса оставалась справа, а берег слева. Вновь и вновь он совершал вылазки, каждый раз осмеливаясь заходить все дальше.
Штормовая полоса оставалась неизменной — все та же завеса дождя и густого тумана, пронизанная вспышками молний. Со Стеной Мрака тоже ничего не происходило: кромешная тьма на горизонте плавно переходила в привычно хмурое серое небо над головой. Узкая полоса земли простиралась вдаль, и не было видно ей конца. Эрн увидел новые болота, тростниковые островки, пласты прибрежной грязи, усаженные острыми обломками камней. Береговая линия изгибалась, отклоняясь в сторону Стены Мрака, в образовавшуюся воронку пролива несла свои студеные, почти ледяные воды какая-то река.
Эрн, подплыв к берегу, на четвереньках выбрался на гальку, встал, пошатываясь, на еще не окрепшие ноги. Через пролив и дальше, насколько мог охватить взор, тянулись одни болота и острова и терялись вдали. Куда ни погляди — ни одной живой души. Эрн — крохотная серая фигурка на полоске гравия — стоял один-одинешенек, покачиваясь на подгибающихся ногах и пристально разглядывал окружающий пейзаж. Река круто поворачивала и пропадала в темноте. Вода в устье была нестерпимо холодна, течение очень быстрым. Эрн решил дальше не идти.
Он соскользнул в море и вернулся той же дорогой, что пришел сюда.
Возвратившись на родную отмель, Эрн занялся своими обычными делами: выискивал на дне рачков, дразнил людоеда, всплывал на поверхность воды, стараясь не попадаться людям на глаза, учился ходить по земле. Во время одного из таких посещений берега ему случайно открылось необычайное зрелище — женщина, которая откладывала в грязь яйца. Притаившись в зарослях тростника, Эрн зачарованно наблюдал за ней. Женщина была поменьше, чем мужчины, и лицо у нее было не такое грубое, хотя гребень на голове выделялся так же отчетливо. Она была закутана в темно-красную матерчатую шаль — первая одежда, которую увидел Эрн, и он поразился утонченному изяществу человеческого образа жизни.
Женщина еще немного повозилась, заканчивая свои дела. Когда она ушла, Эрн вылез из укрытия, чтобы осмотреть яйца. Они были надежно укрыты от хищных птиц слоем грязи и маленьким, аккуратно сплетенным из тростников, навесом. В гнезде было три кладки, в каждой — по три яйца, осторожно отделенных друг от друга прослойкой мягкого ила.
Так вот, подумал Эрн, откуда берутся водянчики. Он припомнил обстоятельства собственного рождения; вне всякого сомнения, сам он тоже появился на свет из такого же, как эти, яйца. Приведя в порядок грязь и навесик, Эрн оставил яйца в том виде, как он их обнаружил, и вернулся к воде.
Шло время. Люди больше не приходили. Эрн никак не мог понять, почему это люди, раньше так живо интересовавшиеся водянчиками, теперь вдруг охладели к их жизни. Но это было выше его понимания!
Им опять овладело мучительное беспокойство. Непоседливый Эрн резко отличался от своих приятелей: никто из них даже носа не смел высунуть за пределы отмели.
Он снова отправился в плаванье вдоль берега, на этот раз штормовая завеса была уже у него с левой стороны. Он пересек протоку, в которой обитал людоед. Увидев Эрна, тот угрожающе цыкнул ему вслед. Эрн заторопился, хотя он уже вырос настолько, что давно не боялся людоеда: тот предпочитал нападать на более мелких.
Берег с этой стороны мелководья был гораздо интереснее и разнообразнее, чем тот, который уже обследовал Эрн. Путь его лежал мимо трех высоких островов, на вершине поросших разнообразной растительностью: черными причудливо изломанными деревьями, стеблями с бутонами розовых и белых лепестков, охваченных черной чашечкой, стволами, покрытыми глянцевыми пластинками, — ближе к вершине они незаметно переходили в буйную поросль серой листвы… Затем острова кончились, и прямо из моря вырос материк. Эрн, спасаясь быстрых течений, плыл, прижимаясь к берегу, и неожиданно наткнулся на галечную косу, выступающую в море. Он выбрался на берег и оглядел открывшуюся его глазам картину. Деревья, с кроной, по форме напоминающей зонтик, стояли плотной стеной на отлогом склоне, который потом, круто поднимаясь вверх, переходил в каменистый утес, увенчанный черными и серыми растениями на самой верхушке — самое грандиозное зрелище из всего, что раньше доводилось видеть Эрну.
Он скользнул в воду, поплыл дальше. Ландшафт становился менее интересным, плоским и болотистым. Эрн переплыл отмели черной слизи, сплошь кишевших желто-зелеными волокнами, от которых он старался держаться подальше. Чуть позже он услышал воинственное шипение и, поглядев в море, увидел огромного белого червя, скользящего по воде. Эрн затаился, червь проскочил мимо и скрылся из глаз. Эрн продолжил свой путь. Он плыл без устали вперед, пока береговая линия, как и в прошлый раз, не прервалась устьем реки, вытекающей из темноты. С трудом выкарабкавшись на берег, Эрн огляделся по сторонам: лишь кое-где клочья коричневого лишайника нарушали однообразие унылого пейзажа. Река, к устью которой он вышел, казалась еще шире и быстрее, чем та, что встретилась ему в прошлый раз; на поверхности плавали куски льда. Пронзительный ветер дул в сторону штормовой завесы, заметая поле отдаленными белыми холмиками. Противоположный берег, едва различимый, производил такое же мрачное впечатление. Узкой полосе не было видно конца, казалось, она так и будет тянуться до скончания века между стенами мрака и шторма.
Эрн возвратился на отмель, не вполне удовлетворенный тем, что узнал. Да, он видел чудеса, неизвестные его собратьям, но разве он чему-нибудь научился? Ничему! Его вопросы так и остались без ответа.
И все же происходили перемены, этого нельзя было не замечать. Уже вся группа Эрна жила на поверхности воды, дышала воздухом. Похоже, что Эрн своей любознательностью нарушил душевный покой своих приятелей, и они теперь дружно таращили, глаза со слабыми проблесками мысли в сторону земли. Мальчики и девочки вдруг обнаружили, что отличаются друг от друга, и пошли сплошные амуры и любовные игры, от которых с презрением воротили нос двухгребешковые ребята с недоразвитыми половыми органами. Менялся внешний вид водянчиков, и менялось их поведение: они стали задирать друг друга, обмениваясь насмешками и колкостями, порой дело доходило до драки. Эрн причислял себя к двухгребешковым детям, хотя, исследуя свою собственную голову, он находил лишь неотчетливые бугорки и впадины, что приводило его в некоторое замешательство.
Явственно ощущалась неизбежность грядущих перемен, но все же приход людей захватил врасплох водянчиков.
Около двух сотен людей спустились по протокам и поплыли, окружая отмели. Эрн и еще несколько ребят моментально забрались в тростниковые заросли острова и притаились там. Остальные, сбившись в кучу, возбужденно кружили на месте. Люди орали, шлепая по воде руками, бросаясь из стороны в сторону, они, как пастухи овец, загоняли ребят в протоку, которая вела к взморью, покрытому сухой грязью. Там их перебирали и сортировали, отправляя на берег тех, кто покрупнее, а пацанятам и всякой мелюзге позволяли вернуться на мелководье. Особую радость и ликование люди проявляли, когда им попадались двухгребешковые дети.
Селекция закончилась. Пленные ребятишки были выстроены в колонну и, пошатываясь, отправились гуськом по тропе. Тех, у кого ноги еще не окрепли, люди несли сами.
Эрн, держась на приличном расстоянии, во все глаза следил за происходящим. Когда люди скрылись из виду, он, выбравшись из своего укрытия, вскарабкался на взморье, провожая взглядом уходящих друзей. Что же теперь делать? Вернуться на отмель? Прежняя жизнь казалась пресной и безвкусной. Сам он не отважился бы явиться к людям. Они были одногребешковые… грубые… резкие. Что оставалось делать? Эрн колебался, стоя на распутье между сушей и водой, и, наконец, печально распростился со своим детством — отныне он будет жить на берегу.
Он сделал несколько шагов по тропе, остановился, прислушиваясь.
Тишина.
Эрн осторожно пошел дальше, готовый, при малейшем шорохе, сигануть в подлесок. Почва под ногами становилась все тверже, тростники пропали, и вдоль дороги выстроились черные благоухающие деревья саговника. Над головой у него изгибались тонкие ивовые ветви: эфемерные листики, покрывавшие их, как воздушные шарики были готовы взмыть вверх при малейшем прикосновении. Эрн шел все осторожнее, все чаще останавливался, прислушиваясь. Что, если он наткнется на людей? Не убьют ли его? Эрн заколебался, даже оглянулся на дорогу… Решение было принято — он продолжил путь.
Где-то неподалеку послышался шум. Эрн кубарем скатился с дороги, распластался за каким-то пригорком. Никто не появился. Прячась за стволами саговника, Эрн продвигался вперед, и вдруг сквозь черные веерообразные листья деревьев он увидел деревню, где жили люди — чудо изобретательности и мастерства! Поблизости стояли высокие корзины с едой, чуть поодаль — ряды каких-то сооружений, похожих на стойла. Под навесами из пальмовых листьев, подпертых жердями, стояли горшки с краской и жиром, висели свернутые в кольца веревки. Желтые птицы-звонари, усевшись под крышей, как на насесте, наполняли воздух беспрестанным шумом и клекотом. Корзины и навесы, обращенные открытой стороной к большому помосту, окружали его со всех сторон. Там сейчас происходил обряд несомненной важности и значимости. На помосте стояли четверо мужчин в набедренных повязках, сплетенных из листьев, и четыре женщины, облаченные в темно-красные шали и высокие головные уборы, украшенные чешуйками птицы-звонаря. Рядом с помостом жалким серым комочком сгрудились одногребешковые дети — лишь изредка в плотной массе тел вспыхивали чьи-то глаза или напряженно подрагивал гребешок.
Детей поочередно поднимали на помост; стоявшие там четверо мужчин самым тщательным образом обследовали каждого из них. Большую часть мальчиков после осмотра отпускали и отправляли вниз, в общую кучу; отверженных, примерно каждого десятого, убивали ударом каменного молота и устанавливали тело лицом, обращенным к штормовой завеса Девочек посылали на другой конец помоста, где их встречали четыре женщины. Они по очереди осматривали каждую из дрожащих девочек: около половины отпускали с помоста и под охраной одной из женщин отводили в будку; примерно каждую пятую метили мазком белой краски по голове и посылали в соседний загон, где уже содержались под стражей двухгребешковые дети. Оставшимся — удар молота. Трупы устанавливали лицом к стене мрака.
Над головой Эрна заполошно заверещала птица-звонарь. Он стрелой кинулся в заросли. Птица парила у него над головой, раскинув чешуйчатые крылья. Окружив кольцом кусты, люди гоняли Эрна взад и вперед, пока, в конце концов, не захватили в плен. Его приволокли в деревню и с торжеством вытолкнули на помост, что-то при этом возбужденно и удивленно выкрикивая. Четверо жрецов, или как они там назывались, окружили Эрна, чтобы провести освидетельствование. Последовал новый взрыв испуганных и изумленных криков. Жрецы остановились в замешательстве, затем, что-то побубнив промеж себя, дали знак женщинам-жрецам. Молот уже был принесен., но не поднят. Из толпы на помост запрыгнул какой-то человек, заспорил со жрецами. Они еще раз подробнейшим образом занялись изучением головы Эрна, перешептываясь между собой. Потом один из них принес нож, а другой крепко стиснул Эрну голову. Ножом провели вдоль всего черепа, сначала по середине левого гребня, потом правого, образуя два приблизительно параллельных надреза. Оранжевая кровь залила Эрну лицо, он сжался и окаменел от боли. Одна из женщин принесла горстку какой-то пакости и втерла ее в рану.
Эрн, набычившись, смотрел исподлобья, ничего не соображая от боли и страха.
Его подвели к будке и затолкали внутрь. Через отверстия будки продели прутья и затянули ремни.
Эрн наблюдал за окончанием церемониала. Трупы расчленили, сварили и съели. Меченные белой краской девочки были построены в колонну вместе со всеми двухгребешковыми детьми. Эрн всегда считал, что принадлежит именно к этой группе Почему же, удивлялся он, тогда его не включили в эту колонну? Почему сначала ему угрожали молотом, а потом поранили ножом? Уму непостижимо!
Девочек и двухгребешковых ребят строем увели через кустарник. Остальные девочки без особых хлопот стали членами общества. Мальчики же сначала прошли предварительную подготовку. Каждый мужчина взял под опеку одного из мальчиков и провел с ним курс обучения. Чему их только не учили: как вести себя в обществе и как завязывать узлы на веревках, как обращаться с оружием и подавать голосом условные сигналы, языку, танцам…
Эрну уделялось совсем мало внимания. Кормили его нерегулярно, от случая к случаю. По неизменному виду вечно хмурого и серого неба невозможно было определить, сколько времени он уже провел в заключении, да, на самом деле, представление о времени как о последовательности конечных промежутков было чуждо сознанию Эрна. Он не впал в апатию и уныние лишь потому, что мог присутствовать при процессе обучения, происходившем в примыкающих кабинках — одногребешковых мальчиков учили языку и правилам поведения. Эрн освоил язык гораздо раньше, чем они, слушая эти уроки; он уже умел немного разговаривать со своими двухгребешковыми приятелями на этом языке в своем далеком прошлом, тихом и безмятежном. Две раны на голове Эрна окончательно зажили, оставив параллельные шрамы зарубцевавшейся кожи. Черные пушистые гребни созрели и как бы пустили побеги, покрывая пухом всю его голову.
Никто из его прежних приятелей не обращал на Эрна никакого внимания. Они до мозга костей прониклись обычаями деревенского быта, и старая жизнь на мелководье слетела с них как шелуха. Наблюдая, как они вышагивают мимо его тюрьмы, Эрн обнаружил, что теперь его бывшие приятели очень отличались от него самого. Они стали тонкими, гибкими, проворными, похожими на высоких точеных ящерок. Сам Эрн был шире и грубее чертами лица, с более крупной головой и жесткой плотной кожей, гораздо темнее, чем у них, цветом. Сейчас он уже был почти такого же роста, как люди, хотя вовсе не такой мускулистый и подвижный — когда возникала необходимость, люди двигались легко и быстро.
Пару раз Эрн, впав в бешенство, хотел разломать прутья своей будки, но за эти выходки его исколотили палкой, тем дело и кончилось, и он отступился от своих бесполезных попыток. Эрн стал вялым и капризным. Будки с обеих сторон использовались теперь только для совокупления, и Эрн наблюдал за происходящим бесстрастно и внимательно.
Наконец будку открыли. Эрн вихрем вылетел оттуда, рассчитывая ошеломить захватчиков и обрести свободу, но его схватили и обвязали веревкой вокруг тела. Не церемонясь, его вывели из деревни.
Люди ничем не выдавали своих намерений. Понукая Эрна пинками, они тащили его через черный кустарник в направлении, известном как Левое Море: как было ясно из названия, море находилось слева от деревни. Извилистая дорога вела в глубь суши, поднимаясь на пригорки и опускаясь в сырые, заболоченные низины, сплошь заросшие черными дендронами.
Впереди показалась большая роща зонтичных деревьев, высоких и величественных. Каждое из них имело ствол толщиной с человеческое тело, и над ним колыхалась крона, такая огромная, что листьев ее хватило бы на обшивку полудюжины будок, вроде той, в которой томился в заключении Эрн.
Здесь явно кто-то поработал. Часть деревьев была срублена, стволы очищены и аккуратно уложены штабелями, листья нарезаны на прямоугольные кусочки и нанизаны на веревку. Стойки, поддерживающие бревна, были выстроены с педантичной скрупулезностью, и Эрн терялся в догадках, кто же мог проделать такую тонкую работу; во всяком случае, не люди из той, уже знакомой ему, деревни, — ее устройство даже Эрну казалось бестолковым.
Путь лежал дальше, через лес: дорога стала прямой и ровной, как струна, с обеих сторон ее шли параллельные ряды белых камней — техническое достижение, далеко превышающее возможности этих людей, думал Эрн.
Люди забеспокоились, стали вести себя тише и осторожнее. Эрн пытался упираться, уверенный, что, хрен редьки не слаще: что бы ни задумали люди ему это не сулит ничего хорошего. Но, волей-неволей, он толчками продвигался вперед.
Дорога круто повернула, проходя по низине между рощами саговника с темно-коричневыми перистыми листьями, и оборвалась на поле, поросшем белым мягким мхом. В центре поля стояла огромная, величественная деревня Люди, остановившись в полумраке чащи, презрительно фыркали и плевались, сопровождая все это неприличными жестами. Эрн так полагал, что их поведение вызвано завистью, ибо деревня, стоявшая на лугу, не шла ни в какое сравнение с той, где жили его захватчики — так же, как их деревню нельзя было даже сравнивать со средой обитателей мелководья.
Там было восемь прямых, как по струнке выверенных, рядов хижин, построенных из распиленных досок — для красоты или для каких-нибудь тайных символических целей они были разрисованы узорами голубых, каштановых и черных цветов. С обоих концов центральной улицы, обращенных в стороны Левого и Правого Морей, стояли огромные сооружения с высокими остроконечными крышами, покрытыми дранкой — дощечками из местных пород деревьев. Бросалось в глаза отсутствие беспорядка и мусора, эта деревня, в отличие от той, где жили одногребешковые люди, имела чрезвычайно опрятный вид. Позади деревни возвышался большой утес, который Эрн приметил еще во время своего путешествия вдоль побережья.
На краю луга стоял ряд из шести столбов, и к ближайшему из них люди привязали Эрна.
— Это деревня Вторых, — объявил один из людей, — они вроде тебя самого. Не вздумай говорить, что мы разрезали тебе кожу на голове, а то тебе не поздоровится.
Они отошли назад, скрывшись в зарослях ползучих растений. Эрн изо всех сил старался освободиться, убежденный, что в любом случае будущее не сулит ему ничего хорошего.
Жители деревни заметили Эрна. Десять человек пошли через луг. Впереди шли четверо Вторых, вышагивая нарочито важно и степенно, в сопровождении шести молоденьких Первых-девушек, одетых в плащи, подбитые листьями зонтичных деревьев; нельзя было не отметить их изысканные манеры. Девушек прекрасно вымуштровали, они уже больше не двигались с присущими им от природы игривыми телодвижениями, но шли, заученно подражая осанке Вторых. Зачарованный Эрн не отрывал глаз от шествия. Действительно, Вторые казались одной породы с ним, крепче и тяжелее, чем остроголовые Первые.
Те двое, что шли впереди, казались облеченными властью примерно в равной степени. Они походили на священнослужителей, и их одеяния украшенные бахромой шали черного, коричневого и пурпурных цветов, туфли из серой пленки с металлическими застежками, филигранные металлические наколенники — все это было тщательно продумано и искусно сделано. У того, что шел со стороны Стены Шторма, были блестящие металлические гребни на голове, у другого, шедшего со стороны Стены Мрака — двойной ряд высоких черных перьев. Вторые за их спиной выглядели менее представительно. Они были в шапках с множеством мудреных складочек и сборок, в руках держали алебарды, втрое превышающие их собственный рост. Завершали шествие Первые-девушки, они несли какие-то тюки. Эрн помнил этих девушек еще со времен своего детства, некоторые были из тех, кого увели после обряда селекции. Девушки были одеты в желтые шапки, желтые шали, желтые сандалии; кожу на лице украшали темно-красные и желтые пятнышки. Сохраняя строгий и неприступный вид, они шли мелкой, семенящей походкой.
Вторые, те, что были поважнее с виду, осмотрели Эрна, встав по обеим сторонам, с напыщенным и самоуверенным выражением лица. Оруженосцы при этом держали его, скорчив зверские рожи. Девушки скромно потупили глазки. У Вторых, когда они увидели двойной ряд зарубцевавшейся кожи на голове Эрна, просто глаза на лоб вылезли от изумления. Приговор прозвучал весьма двусмысленно: «Он кажется нормальным, если не считать слишком крупного тела и неправильных гребней».
Один из оруженосцев, прислонив алебарду к столбу, развязал Эрна, который уже прикидывал, как бы ему отсюда дать деру, Второй, тот, что был с металлическими гребнями, спросил Эрна:
— Ты говоришь?
— Да.
— Надо говорить: «Да, Наставник Слепящей Бури» — так положено.
Вторые выглядели так странно и загадочно, что это последнее высказывание почти не удивило Эрна Он решил, что, пожалуй, не повредит, подчинившись всем требованиям, осторожно завязать с ними отношения. Несмотря на чопорный и спесивый вид, Вторые, похоже, не замышляли ничего дурного. Девушки разложили тюки рядом со столбами — как оказалось, это было вознаграждение Первым людям.
— Ну-ка пройдись, — скомандовал тот, что был в черном султане из перьев. — Следи за ногами, иди правильно! Не размахивай руками — должным образом, соответственно Положению.
— Да, Наставник Слепящего Шторма.
— Ты должен обращаться ко мне так: Наставник Холодной Тьмы.
Охваченный страхом и смятением, Эрн перешел поляну, заросшую бледным мхом. Тропа, обозначенная теперь рядами черных камней и усыпанная черным блестящим от влаги гравием на две равные части делила поляну, которую со всех сторон окружали высокие деревья с темно-коричневыми веерообразными листьями. Первыми шли Наставники, затем Эрн, следом за ним оруженосцы, завершали процессию шесть Первых-девушек.
Тропа соединялась с главной улицей деревни, которая выводила в центр прямоугольной площади, вымощенной деревянными плитками. На площади, со стороны Стены Мрака, стояла высокая черная башня, обвешанная множеством странных черных предметов; со стороны Стены Шторма — точно такая же белая башня, увешанная символическими изображениями молний. На другой стороне площади, в широкой части улицы стоял длинный двухэтажный дом, куда привели Эрна и выделили ему место в спальном корпусе.
Третья пара Вторых, рангом повыше оруженосцев, но ниже Наставников, Учитель Слепящей Бури и Учитель Холодной Тьмы — взялись за обработку Эрна. Его вымыли, умастили маслом и снова с недоумением подвергли осмотру рубцы на голова Эрн начал подозревать, что стал жертвой махинаций Первых, — чтобы продать его Вторым, они состряпали ему фальшивые двойные гребни, а на самом деле он был просто не совсем обычной разновидностью Первых. К тому же его половые органы гораздо больше походили на те, что были у Первых людей, чем на двуполые или, возможно, атрофированные гениталии Вторых. Это обстоятельство привело его в еще большее, чем раньше, беспокойство, и Эрн почувствовал облегчение, когда учителя принесли шапку и шаль.
Наполовину покрытая серебряными чешуйками, наполовину черными птичьими перышками, шапка укрыла гребни на голове, а перекинутая через грудь и подхваченная поясом в талии шаль — его срамные места.
Эрну пришлось разбираться в целом ворохе мелких подробных сведений о том, как следует себя вести в деревне Вторых, в частности, как правильно пользоваться шапкой. «Положение требует, чтобы ты, участвуя в подготовительных к церемониалу действиях, надевал шапку, обращая ее черной стороной в сторону стены Ночи, а серебряной — в сторону Хаоса. Если ритуал или другая необходимость требуют этого, переворачивай шапку», — говорили ему.
Это были еще цветочки по сравнению с остальными правилами, которые требовалось соблюдать.
Учителя обнаружили много достойного критики в поведении Эрна и его внешности.
— Вы выглядите более крупным и угловатым, нежели другие ученики, заметил Учитель Слепящей Бури. — Подпорченная голова сказывается и на всех, остальных ваших качествах.
— Мы вас подробно обучим всему, чему надо, — говорил Учитель Холодной Тьмы, — а пока выкиньте из головы все, что знали прежде.
Еще с десяток других молодых Вторых, в том числе и четверо из бывшей компании Эрна, обучались там же премудростям. Эрн редко встречался с ними, так как обучение шло по индивидуальной программе. Он был прилежным учеником и с легкостью усваивал знания, получая скупые и редкие похвалы за свое усердие. Когда он достаточно поднаторел в простых вещах, то был допущен к изучению религии и космологии.
— Мы — обитатели Узкой Полосы, — заявлял Учитель Слепящей Бури. — И нет ей ни конца ни края! Почему можно утверждать это столь уверенно? Потому что противоположные принципы Бури и Холодной Тьмы, как известно, являются божественными, а значит, бесконечными. Следовательно, Узкая Полоса область сопоставления — по той же причине бесконечна.
Эрн решил задать вопрос:
— Что находится по ту сторону Стены Шторма?
— Не существует такого понятия «та сторона». Есть только ХАОС БУРИ, озаряющий тьму молниями. Это мужское начало. ХОЛОДНАЯ ТЬМА — это женское начало. Она принимает в себя яростное и пылкое мужское начало и усмиряет его. Мы — Вторые — впитали в себя каждое из этих начал, соединили их и уравновесили, и тем самым возвысились над ними.
В другой раз Эрн затронул тему, которую всегда учителя обходили стороной:
— Вторые-женщины не откладывают яйца?
— Нет никаких Вторых-мужчин и Вторых-женщин. Мы зарождаемся путем вмешательства двуликого божества, при этом происходит воссоединение двух яиц в кладке Первой-женщины. Мужские и женские яйца противоположны по своей сути, и поэтому продукт слияния соседних яиц есть двойственное нейтральное и бесстрастное существо, что символически отображает пара черепных гребней. Первые-мужчины и Первые-женщины неполноценны и постоянно испытывают потребность в совокуплении, только их слияние порождает настоящих людей — Вторых.
Эрн ясно видел, что его вопросы смущают Учителей, и он отказался от дальнейших расспросов, не желая лишний раз выделяться на общем фоне. Во время обучения Эрн заметно вырос. Гребни зрелости разрослись по всей голове, а половые органы развились еще больше. И то и другое, к счастью, было прикрыто шапкой и шалью. Этими своими качествами он сильно отличался от всех других Вторых, и, если бы Учителя вдруг это обнаружили, то пришли бы по меньшей мере в ужас и смятение.
Но Эрна беспокоило другое, а именно: то возбуждение, которое охватывало его при виде Первых-девушек. Подобные чувства считались низменными! У Вторых не могло быть таких стремлений! Учителя были бы просто в шоке, узнав о наклонностях Эрна. Но если он не Второй — то кто же он тогда?
Эрн пытался усмирить свою горячую кровь прилежными занятиями. Он начал изучать технологии Вторых, которые, так же как и все другие стороны их общественного строя, представляли собой до предела рационализированные своды формальных догм и правил. Он учился методике добычи болотного железа, потом плавить и отливать его в формы, ковать и закаливать. Порой он поражался, насколько значительно развились эти ремесла, ведь эмпиризм, как форма мышления, был противоестествен положениям Дуализма.
Эрн неумышленно коснулся этой темы во время очередного опроса учеников. Присутствовали оба Учителя. Учитель Слепящей Бури пробурчал что-то невразумительное, в том смысле, что, мол, все познание проистекает из двух Основных Начал.
— В любом случае, — констатировал Учитель Холодной Тьмы, — тема неуместна для обсуждения. То, что существует, — существует, и это означает наиболее разумное устройство мира.
— В самом деле, — заметил Учитель Слепящего Шторма, — уже сами факты, на которые вы опираетесь в своих выводах, обнаруживают неупорядоченность мышления, более типичного для Выродков, нежели для Вторых.
— А кто такие Выродки? — спросил Эрн. Учитель Холодной Тьмы нахмурился:
— Вот опять ваш склад ума обнаруживает склонность к. случайным ассоциациям и недовольству авторитетами.
— Помилуйте, Учитель Холодной Тьмы, исполненный почтения к вам, я только хотел узнать природу «неправильного», чтобы я мог отличать ее от «правильного».
— Достаточно того, что все ваше естество пропитано «правильным», независимо от всяких там «неправильностей».
Этой точкой зрения Эрн был вынужден удовольствоваться. Учителя, выходя из класса, оглянулись на него, до Эрна донеслись обрывки их неразборчивого разговора: «…поразительная извращенность…», «…а как же свидетельство черепных гребней…».
В смятении Эрн шагал по спальне взад и вперед. Он не такой, как все другие ученики, — теперь это было ясно.
В трапезной, где Первые-девушки обносили учеников блюдами с едой, Эрн незаметно стал приглядываться к своим товарищам. Ростом и размерами тела он почти не отличался от большинства из них, скорее формой туловища — более вытянутой и обтекаемой у них, более грубой и угловатой у Эрна. Но если он не такой, как все, то к какому же виду он относится? К Выродкам? Кто такие Выродки? Вторые мужского пола? Эрн склонялся к тому, чтобы уверовать в эту теорию, потому что она объясняла его интерес к Первым-девушкам, и он опять обратился к своему приятному занятию: стал разглядывать, как девушки плавно скользят мимо него с подносами. Несмотря на свою Первичную природу, они казались Эрну очень привлекательными.
В задумчивости Эрн возвращался в свою спальню. Мимо проходила Первая-девушка. Эрн зазвал ее к себе в спальню и объяснил, чего он хочет. Она слегка удивилась и обеспокоилась, но не отвергла решительно его притязаний.
— А мы-то считали вас бесполыми… Что подумают другие?
— Ничего не подумают, если ничего не узнают.
— Верно. Но как это сделать? Ведь я Первая, а вы Второй…
— Все на свете либо можно осуществить, либо нет, и пока не попробуешь, ничего заранее сказать нельзя…
— Ну ладно, раз вам так хочется…
Староста, заглянув в спальню, вылупился в немом изумлении: «Что здесь происходит?» Он присмотрелся и как ошпаренный бросился назад, в лагерь, с воплем: «Выродок! Выродок! Здесь, среди нас, Выродок! К оружию, убьем Выродка!»
Эрн вытолкал девушку за дверь.
— Смешайся с толпой и ни в чем не признавайся. Я вижу, что мне надо исчезнуть.
Он выбежал на центральную улицу, озираясь по сторонам. Оруженосцы, поднятые по тревоге, спешно разбирали свои алебарды и строились в шеренги. Эрн воспользовался заминкой, чтобы выбежать из деревни. Вторые бросились в погоню, сотрясая воздух бранью и криками. Дорога, ведущая. к Правому морю, шла через лесные делянки, за которыми сразу начиналось болото. Эрн помчался в сторону Левого моря, по направлению к большому утесу. Петляя среди веерообразных деревьев и зарослей вьющихся лиан, Эрн наконец нашел подходящее укрытие в куче какой-то заплесневелой дряни и дал себе передышку.
Оруженосцы проскочили мимо. Выбравшись из-под завала, Эрн стоял в растерянности, не зная, что же ему теперь делать. Выродок или не Выродок, но он никак не мог объяснить ту злобу, с которой на него напали. Он ничего плохого никому не сделал, да он и не собирался никого обманывать Во всем виноваты Первые. Это они исполосовали голову Эрна, чтобы продать его Вторым, а с него-то какой спрос?
Не зная, что и думать, Эрн, подавленный и растерянный, побрел к берегу — там он хотя бы мог найти себе еду. Переходя торфяное болото, он опять попался на глаза оруженосцев. Те снова разорались: «Выродок! Выродок! Выродок!» И опять Эрн вынужден был спасать бегством свою жизнь, пробираясь через поваленные стволы в густой чащобе саговника в сторону большого утеса, видневшегося впереди.
Высокая каменная стена преградила путь Эрну: сплошь поросшая черным и коричневым лишайником, похоже, она стояла тут с незапамятных времен. Эрн, выбиваясь из сил и едва дыша, бежал вдоль стены, оруженосцы догоняли, уже совсем близко раздавались их крики: «Выродок! Выродок! Выродок!»
В стене показался пролом. Эрн перескочил на ту сторону, притаился в редком подлеске. Оруженосцы, добежав до пролома, остановились как вкопанные, крики стихли — кажется, они затеяли между собой перебранку.
Эрн обречено ждал, что сейчас его обнаружат и убьют — хилый кустарник был ненадежным укрытием. Наконец один из оруженосцев отважился сунуться в пролом и тут же, испуганно хрюкнув, кинулся назад.
Послышался удаляющийся топот, потом все стихло. Эрн осторожно выбрался из своего убежища и выглянул из дыры. Вторые ушли.
Ну и дела, подумал Эрн, они ведь знали, что он совсем рядом. Он повернулся. На расстоянии десяти шагов огромный человек, самый большой из всех когда-либо виденных Эрном, стоял, опираясь на меч, и следил за ним угрюмым взглядом. Человек по крайней мере в два раза превосходил размерами самого большого из Вторых. Он был одет в просторную хламиду из мягкой кожи, обшлага отсвечивали металлическим блеском. Кожа серая и морщинистая, жесткая как роговица, на суставах рук и ног были костяные выступы, гребни и наросты, что придавало всему его облику вид невероятной силы и мощи. Широкий и тяжелый череп — будто грубо вытесанный топором, глаза сверкающие кристаллы в глубоко запавших глазницах. Вдоль головы шло три отдельных гребня. Человек медленно шагнул вперед, Эрн отпрянул, но по какой-то причине, неясной самому, удержался от того, чтобы тут же дать стрекача.
— Почему они преследовали тебя? — спросил человек хриплым голосом.
Эрн расхрабрился оттого, что человек сразу не убил его.
— Они назвали меня Выродком и вышвырнули вон.
— Выродок? — Третий осмотрел голову Эрна. — Ты Второй.
— Это все Первые, они разрезали мою голову чтобы сделать рубцы, а потом продали меня Вторым. — Эрн воспрянул духом.
С обеих сторон и в центре, уже почти такие же выпуклые, как рубцы, выросли гребни, всего их было три. Как быстро они вызрели — даже если бы Эрн и не скомпрометировал себя сам, Вторые все равно скоро вывели бы его на чистую воду при первом же удобном случае, когда Эрну пришлось бы снять шапку.
— Мне кажется, я такой же Выродок, как и вы, — сказал он просто.
Третий издал резкий горловой звук:
— Пошли со мной.
Они прошли через рощицу по тропе, которая поднималась на утес, затем свернули в сторону и попали в долину. На берегу пруда возвышался огромный каменный замок. К нему примыкали две башни с крутыми коническими крышами несмотря на древний возраст и обветшалый вид, постройка произвела на Эрна неизгладимое впечатление.
Через бревенчатые ворота они вошли во внутренний дворик, показавшийся Эрну просто чудом красоты и очарования. В дальнем конце двора было устроено нечто вроде грота: галька, по которой журчала вода, и большая, нависшая над ней, плита. Внутри можно было разглядеть заросли пушистого черного мха, бледные ростки саговника, рядом стояла скамья с подстилкой, сплетенной из мха и тростника. На открытом месте был разведен болотистый садик, источающий ароматы тростника, влажной растительности и смолистого дерева. «Потрясающе, — думал Эрн, — до чего красиво — ни Первым, ни Вторым никогда бы и в голову не пришло сделать что-нибудь такое, что нельзя немедленно было бы употребить в дело».
Третий провел Эрна через дворик в каменную жилую комнату. Как и грот, она была открыта с одной стороны, и внутрь попадали освежающие водяные брызги, пол устлан ковром из спрессованного мха. По обстановке комнаты можно было представить себе быт Третьих: там стояли корзины с едой и кувшины, стол, шкаф с выдвижными ящичками, инструменты и домашняя утварь.
Третий указал на скамью.
— Садись.
Эрн робко повиновался.
— Хочешь есть?
— Нет.
— Каким образом Вторые обнаружили обман?
Эрн без утайки рассказал, при каких обстоятельствах произошло его разоблачение. Третий ничем не выразил своего неодобрения, и Эрн приободрился:
— Я уже давно подозревал, что не Второй, а кто-то другой!
— Да, ты действительно Третий, — сказал его хозяин. — В отличие от нейтральных Вторых, Третьи, безусловно, мужского пола, что и объясняет твое влечение к Первым-девушкам. К сожалению, не существует Третьих-женщин. — Он взглянул на Эрна. — Тебе не рассказывали, как ты появился на свет?
— Из слияния Первых яиц.
— Правильно. Первая-женщина откладывает яйца противоположного пола, по три в кладке. Обычно кладка состоит из мужского-женского-мужского яиц — так устроен ее организм. Оболочка формируется внутри яйцеклада, как только яйцо извергается, сфинктер закрывается, чтобы яйца разделились между собой. Если она растяпа, то будет забывать отделять яйца, и в кладке два яйца окажутся в контакте. Самец прорывается в женскую оболочку, происходит слияние, в результате на свет появляется Второй, Очень редко, но все же иногда случается, когда в контакте оказываются три яйца. Самец сливается с женской особью, потом, укрепившись и увеличившись за ее счет, он прорывается в последнее яйцо и присоединяет оставшегося самца.
Эрн припомнил свои первые ощущения:
— Я был один. Я прорвался в уже слившееся яйцо. Мы долго сражались.
Третий надолго задумался. Эрн уже стал сомневаться, не надоел ли он ему. Наконец Третий произнес:
— Меня зовут Последний Мазар. Теперь, когда ты здесь, я уже больше могу не называться Последним. Я привык к одиночеству, я становлюсь старым и угрюмым. Возможно, тебе не понравится мое общество. В таком случае ты волен сам выбирать, как устроить свою жизнь. Если ты захочешь остаться со мной, я научу тебя всему, что знаю, хотя, наверное, это напрасный труд, — в любой момент Вторые могут собрать огромное войско и убить нас обоих.
— Я остаюсь, — сказал Эрн. — Я ведь ничего не знаю, кроме ритуальных церемоний Вторых, которые мне кажутся совершенно бесполезными. Здесь есть еще Третьи?
— Вторые убили всех… всех, кроме Последнего Мазара.
— И Эрна.
— Да, теперь и Эрна.
— А что находится за реками, вдоль побережья, куда ведут дороги, идущие в сторону Правого и Левого Морей? Там больше нет людей?
— Кто знает… Стена Шторма противостоит Стене Мрака; Узкая Полоса тянется между ними… Как далеко? Кто знает?.. Если она никогда не кончается, то все может быть; возможно, там существуют другие и Первые, и Вторые, и Третьи. Если Узкая Полоса ведет в ХАОС, то тогда, скорей всего, мы единственные…
— Я проплыл вдоль побережий Правого и Левого Морей, пока реки не преградили мне путь, — сказал Эрн. — Узкая Полоса простирается без малейшего признака на то, что где-то есть конец. Я уверен, что она нигде не кончается; в самом деле, трудно представить другую возможность.
— Может быть, может быть, — сказал Мазар грубовато. — Пошли.
Он провел Эрна по замку, мимо мастерских и кладовых, через комнаты, заваленные реликвиями и трофеями, всякой утварью неизвестного назначения.
— Кто пользовался этими диковинными предметами? Здесь было много Третьих?
— Да, когда-то было много, — протянул Мазар голосом хриплым и тоскливым, как завывание ветра. — Это было так давно, что я не могу даже описать словами, сколько прошло с тех пор лет. Я — последний!
— Почему же было так много и так мало осталось теперь?
— О, это грустная история. Племя Первых, которое жило на побережье, отличалось по своим обычаям от Первых, живших в болоте. Этим добрым и кротким народом управлял Третий, который по воле случая появился на свет. Его звали Мена-Прародитель, и он заставлял Первых-женщин нарочно не разъединять яйца в кладке, так что народилось великое множество Третьих. Это была великая эпоха. Нас не удовлетворяла грубая жизнь Первых, размеренное существование Вторых, мы создали новую цивилизацию…
Мы научились использовать сталь и железо, построили этот замок и многие другие; Первые и Вторые учились от нас и процветали.
— Почему же они пошли на вас войной?
— Мы пугали их своей независимостью. Мы вознамерились исследовать Узкую Полосу. Мы прошли много лье в сторону Левого Моря и столько же лье в сторону Правого Моря Экспедиция углубилась в Холодную Тьму и дошла до ледяной пустыни, где было так темно, что путешественникам пришлось идти с факелами. Мы построили плот и спустили его по течению к Стене Шторма. Па борту находились трое Первых. Плот был привязан длинным канатом, и когда мы стали тянуть его обратно, в плот ударила молния, и все Первые погибли. Этими своими действиями мы разъярили Наставников-Вторых. Они объявили нас нечестивцами и натравили на нас Первых, тех, которые жили в болоте. Вторые сначала перебили всех Первых, живших на побережье, а затем пошли войной на Третьих. Засады, отравленные приманки, ловушки — они не ведали жалости. Мы убивали Вторых, но всегда Вторых было больше, чем Третьих.
— Я мог бы долго рассказывать об этой войне, о том, как принимал смерть каждый из моих товарищей. Все погибли, остался я один. Я никогда не выхожу из-за стены, и Вторые не очень-то жаждут нападать на меня: они боятся моего огненного ружья. Но довольно об этом. Ходи везде, где хочешь, но только по эту сторону стены, здесь ты в безопасности. Еда находится в корзинах, ты можешь отдыхать прямо во мху. Поразмысли над тем, что ты узнал, и когда у тебя назреют вопросы, я отвечу на них.
Мазар ушел по своим делам.
Эрн освежился под струей воды в гроте, поел из корзин и вышел на серую поляну, подумать над тем, что узнал. Здесь и нашел его Мазар, одолеваемый любопытством.
— Ну что, — сказал Мазар, — надумал чего-нибудь?
— Я многое понял из того, над чем раньше ломал голову, — сказал Эрн. И еще я с грустью вспоминал покинутую Первую-девушку. Мне показалось, что мы подходим друг другу.
— Да, они все очень разные по характеру. В старые времена мы многих из них использовали для домашних работ, хотя, конечно, их духовные способности не слишком велики.
— Если бы существовали Третьи-женщины, они могли бы откладывать яйца и выводить Третьих-детей?
Мазар пренебрежительно махнул рукой:
— Нет никаких Третьих-женщин и не может быть. Сам способ зарождения Третьих исключает такую возможность.
— Почему бы его не проконтролировать.
— Ба! Овуляция Первых-женщин не поддается нашему контролю.
— Когда-то давно, — сказал Эрн, — я был свидетелем того, как Первая-женщина откладывала яйца. В гнезде было три кладки, по три яйца в каждой. Если собрать достаточное количество яиц, перетасовать и снова соединить, в некоторых случаях смогут возобладать женские принципы.
— Это противоречит общепринятому мнению, и на моей памяти такого никогда не случалось. Это невозможно. Такие женщины не смогли бы иметь потомство. Или вообще были бы уродами.
— Мы сами получились в результате нарушения нормального процесса, возразил Эрн, — и мы получаемся мужчинами только потому, что г кладке два мужских яйца. Если бы там было два женских и одно мужское или три женских, почему бы в результате не получиться женщине? А что касается их плодовитости, мы ничего не узнаем, пока не попробуем на деле.
— Не городи ерунду! — рявкнул Мазар, напряженно вытянувшись и яростно раздувая гребни. — Не желаю больше об этом слышать.
Ошеломленный гневной реакцией старого Третьего, Эрн обмяк. Вяло повернувшись, он зашагал в сторону Правого Моря, направляясь к стене.
— Куда это ты? — окликнул его Мазар.
— К болотам.
— Что это тебе в голову взбрело?
— Буду искать яйца и постараюсь помочь появиться на свет Третьей-женщине.
Мазар сверкнул глазами, и Эрн присел, готовый снова спасать бегством свою жизнь. Чуть погодя Мазар сказал:
— Если твой план правильный, то все мои собратья погибли напрасно. Вся наша жизнь становится посмешищем.
— Не надо так переживать, — сказал Эрн, — может еще ничего не получиться.
— Это опасная затея, — пробурчал Мазар. — Вторые будут начеку.
— Я пойду вниз по берегу и поплыву к болоту, они меня даже не заметят. Во всяком случае, я не вижу тогда в нашей жизни никакого смысла.
— Ну что ж, иди! — сказал Мазар охрипшим голосом. — Я уже стар и ленив. Может быть действительно ты сможешь возродить нашу расу. Ну что ж, иди — будь осторожен и возвращайся невредимым. Ты и я единственные оставшиеся в живых Третьи.
Мазар караулил у стены. Временами он осторожно совершал вылазки в лесную чащобу, прислушивался и вглядывался вдаль, в сторону деревни Вторых. Эрн отсутствовал уже целую вечность, или ему так казалось… Но вот наконец — где-то вдали переполох, крики: «Выродок! Выродок! Выродок!»
Очертя голову, яростно растопырив гребни, Мазар кинулся на крики. Эрн показался промеж деревьев, измученный и грязный с головы до ног, в руках у него была тростниковая корзина. За ним неслись, как оглашенные, оруженосцы-Вторые и, чуть приотстав, бежал целый отряд раскрашенных Первых-людей.
— Сюда! — взревел Мазар. — К стене.
Он выставил свое огненное ружье. Разгоряченные погоней, оруженосцы не обратили внимания на эту угрозу. Эрн, собрав последние силы, промчался мимо него. Мазар прицелился, нажал на спуск — и пламя охватило сразу четырех оруженосцев: спасая свою жизнь, они бросились в лес.
Оставшиеся оцепенели от ужаса. Мазар и Эрн, не спуская с них глаз, отступили к стене, перебрались через пролом. Оруженосцы, потеряв голову от ярости, сунулись было следом. Мазар взмахнул мечом, и один из Вторых в буквальном смысле этого слова лишился головы. Остальные в панике отступили, вопя и причитая над своими потерями.
Эрн повалился на землю, бережно прижимая к груди корзину с яйцами.
— Сколько? — осведомился Мазар.
— Я нашел два гнезда. Я взял из каждого три кладки.
— Ты не перепутал кладки? Яйца из разных гнезд не могут слиться.
— Нет, каждое гнездо отдельно.
Мазар оттащил обезглавленный труп к пролому в стене и выкинул его вон, затем вышвырнул голову под ноги Первым-людям. Те в ужасе присели. Никто из них больше не хотел сражаться.
Потом, когда они пришли в замок, Мазар разложил яйца на каменной скамье. Удовлетворенно крякнул.
— В каждой кладке два круглых яйца и одно овальное — и мужские, и женские. Теперь надо только не ошибиться в отборе комбинации. — Он немного поразмыслил. — Два мужских и одно женское образуют Третьего мужского пола, два женских и одно мужское будут оказывать одинаковое воздействие противоположной направленности… Необходимо, чтобы мужских яиц было больше… Тут могут получиться двое Третьих мужского пола или больше, если три мужских яйца способны слиться. — Мазар глубокомысленно закатил глаза. Большой соблазн попытаться слить четыре яйца.
— Ну, я бы воздержался от такого варианта, — заметил Эрн.
Мазар откинулся назад, удивленный и недовольный.
— Ну да, ты ведь такой умный, куда уж мне.
Эрн вежливо сложил руки, приняв позу самоуничижения, одну из тех, которым его обучили в школе Вторых.
— Я родился на мелководье, среди водянчиков. Самым страшным нашим врагом был людоед, живший в протоке. Пока я искал яйца, я снова увидел его. Он больше, чем ты и я вместе взятые, конечности его огромны, бесформенная голова вся покрыта рыжей щетиной. На голове — четыре гребня.
Мазар молчал. Наконец он сказал:
— Мы — Третьи. Конечно, лучше, чтобы у нас получились тоже Третьи. Ну ладно, за работу.
Яйца были уложены в прохладную грязь, в трех шагах от кромки пруда.
— Теперь будем ждать, — сказал Мазар. — Ждать и надеяться.
— Я помогу им выжить, — сказал Эрн. — Буду приносить им еду и охранять их. И если это будут женщины…
— Будут две женщины, — заявил Мазар. — В этом я не сомневаюсь. Я хоть и стар… но мы еще поглядим…