Утрессор

Большинство библейских книг — не труд одного-единственного автора, а скорее палимпсесты, содержащие несколько последовательных слоёв переписываний и редакций. Последующие редакторы и переписчики чувствовали обязанность «исправить» текст, согласуя его с другими авторитетными текстами, добавляя объяснение или приводя текст в соответствие с «ортодоксальной» теологией, такой, какой она стала за время, прошедшее с последнего переписывания текста (см. Барт Эрман «Ортодоксальное искажение Священного Писания»). Данный текст «Утрессора» — наглядный тому пример. Ядро этой истории — расширенный синопсис из «Чёрной Книги» Кларка Эштона Смита. Смит никогда не мог найти времени, чтобы его дописать. Поэтому нет причин полагать, что Смит намеревался как-то приспособить «Утрессор» к условному циклу о чародее Эйбоне или «Книге Эйбона», но Лин Картер посчитал, что он может стать неплохой частью «Книги». Он планировал написать его именно подобным образом, но так никогда и не собрался. Много лет спустя Лоуренс Дж. Корнфорд составил грубый набросок, а затем вместе с Ричардом Л. Тирни работал над окончательной версией. И, как видите, совместное авторство появившегося цельного произведения отражает самую суть рассказа, хотя позвольте мне более ничего не разглашать! Имеющий уши да услышит.

Кларк Эштон Смит, Лоуренс Дж. Корнфорд и Ричард Л. Тирни

Uttressor (2002)

I

После моего поспешного отбытия из чёрного гнейсового дома мага Зилака, глядящего с берегов Му Тулана на полночный океан, я обратился лицом к югу и решил некоторое время побродить в тех тёплых и более гостеприимных землях, со временем покинув пределы царства короля Ксактуры и даже отважиться на странствия южнее полуденных отрогов Эйглофианских Гор.

Несмотря на ужасную гибель моего наставника Зилака, моя жажда познания тайн вселенной не угасла, хотя теперь несколько умерялась осторожностью. Во время скитаний я искал новые тайны и, со временем, после нескольких лунных циклов своих странствий я снова пожелал посетить буйноветреный север, отправившись на восточное побережье Гипербореи, оставляя в стороне избегаемый мною город Икква. Добравшись до порта Цернгот, я осмелился на поход вглубь страны, к Оггон-Жаю, который в то время не пребывал под теократической пятой жрецов мстительной богини Йоунде.

Именно в многошпильном Оггон-Жае я впервые встретил мечтательного, прекрасноликого юного Залджиса, в созерцательном благоговении преклонившего колена пред обсидиановым идолом в благовонно-туманном чёрном храме Зотаккуа. Этот молодой, но образованный исследователь алхимических наук оказался родственным мне по духу охотником за оккультными знаниями — родственной, но в то же время и загадочной для меня душой. После краткого знакомства наши обоюдные интересы привели нас к захватывающей интеллектуальной гармонии и, в конечном счёте, крепкой дружбе, но всё же всегда оставались некие глубинные уровни разума Залджиса, которые я никогда не мог полностью понять.

Как оказалось, Залджис искал в древних тайных храмовых текстах сокрытое знание касаемо точного местонахождения позабытого за века Утрессора, и обнаружил, что на севере, в далёком Полярионе лежит долина, которая, как утверждали некоторые, никогда не была тронута снегом, ограждённая от глаз смертных стенами иллюзии. В этой полулегендарной долине располагалось дивное царство, где, по слухам, обитали мудрые и долгоживущие философы, а в его сердце находилось удивительное многобашенное святилище, управляемое могущественным архимагом. Эту землю, которую старейшие жители Поляриона называли Утрессором, давным-давно, ещё до пришествием в те края неумолимых и всепогребающих ледников, весьма часто посещали паломники. Однако ныне никто не отваживался направляться туда, ибо такие путешествия поначалу высмеивались и не одобрялись господствующими современными культами, а в настоящее время были полностью запрещены.

В то время как мы с Залджисом взволнованно обменивались сведениями, я вспомнил, что одно из пророчеств Белой Сивиллы намекало на путь в ту долину вечной весны. Решив побольше разузнать об этом, мы беседовали со старыми звероловами, в молодости промышлявшими в снегах Поляриона, и сверялись со старинными картами мастера-картографа Гнимона. Объединив таким образом наши силы и знания, мы наконец отправились на север в поисках этой сокрытой в веках долины и её полулегендарного святилища.

Много дней мы добирались до северных гор Забдамар, которые сдерживали ледник и составляли преграду между Му Туланом и Полярионом. Здесь начался трудный подъём и мучительный поход по древним торговым тропам, после чего мы оказались на языке ледника, ныне образующем мост из Му Тулана к некогда островному Поляриону — ибо хотя в более тёплые дни последний был всего лишь частью полуночного архипелага, но лежал совсем рядом с материком, отделённый от него неглубоким проливом, который без труда запечатали ледники, как некогда и предсказывала Белая Сивилла. Теперь, перейдя это изрезанное трещинами ледяное пространство, мы поднялись на плато самого острова. Как мы слышали, по большей части его не населяли ни люди, ни вурмисы, хотя некоторые утверждали, что в его тундре всё же обитают племена косматых гнофкесов, а также чёрные лисы и снежные медведи. Однако, больше всего мы надеялись, что нам не доведётся столкнуться с отвратительными гигантскими снежными змеями, опасаясь их легендарной свирепости.

Впрочем, наши надежды были обречены, поскольку, ближе к вечеру, когда высотные полярные сияния струились и мерцали подобно светящимся вуалям над седыми горами, шипение сбоку заставило нас повернуться — чтобы увидеть нависшую прямо над нами клиновидную голову одной из омерзительных белых змей. Очарованные полярным сиянием, мы едва не свалились в логово этой бестии! Голова тотчас выстрелила наружу, вслед за ней развернулось огромное горностаево-белое тело. Я припал к земле, едва избегнув сочащихся ядом клыков. К счастью, тяжёлая набивка моей накидки из медвежьего меха защитила меня от удара. Залджис выхватил клинок, сверкнувший ярко-голубой полосой в арктическом воздухе и полоснул по жёсткой меху на шее змеи, когда она пронеслась мимо. Острая сталь едва пробила шерсть до чешуи под ней. Я схватил свою сумку, вытащил из неё свёрнутый пальмовый лист, в котором находился горючий порошок, окружавший ядро из магнезии, к которому был проведен вощеный фитиль; затем, пока Залджис проворно уклонялся от твари, снова и снова нанося ей удары, я торопливо произнёс заклинание, чтобы создать на конце свечи маленькую искорку огня. Вскочив, я закричал и замахал руками, пока титаническая змея не обратила на меня внимание, угрожающе разинув клыкастую пасть, и уставилась на меня своим гипнотическим взглядом. Я почти оцепенел, но стряхнул с себя гипнотическое влияние, когда это чудовище рванулось ко мне и изо всех сил швырнул завернутый в лист пакет глубоко в распахнутую глотку. Я вновь бросился наземь, на сей раз за свежий ледяной торос, а когда поднялся, то увидел густой дым, вырывающийся из пасти корчащейся и мечущейся змеи, в то время как едкий смрад гари осквернял воздух.

Даже с выжженными внутренностями это создание упорно цеплялось за жизнь, но в конце концов испустило дух. Затем я осторожно исследовал логово, где оно обитало — и обнаружил многие сотни редкостных самоцветов, топазов и сапфиров, вдавленных в гладкие ледяные стены телом змеи, Однако тогда они мало занимали нас с Залджисом, так что мы удовольствовались тем, что собрали всего горсточку — скорее в качестве сувениров, чем с какой-либо мыслью о денежной выгоде, — а затем поспешили дальше.

II

Вскоре, сквозь грозные снеговороты надвигающейся бури, мы увидели впереди то, что казалось трещиной в мироздании — светящуюся расщелину, из которой изливался тёплый летний блеск, и когда направились в ту сторону, то обнаружили удивительную мерцающую завесу из многоцветного свечения, накладывавшегося на мертвенную серость и белизну Поляриона. Онемев, мы остановились, и некоторое время изучали это чудо. Затем Залджис протянул руку и попытался дотронуться до самосияющей поверхности, чтобы определить, не было ли это неким зеркалом, но не встретил никаких других препятствий, кроме воздуха. Значит, это и был проход через призрачную стену в долину затерянного Утрессора!

Из сумеречной ледяной пустоши мы вступили внутрь, в поросшую анчаром долину, столь же благоуханную и влажную, как полуденные джунгли Зеша. Мы тут же сбросили наши медвежьи меха и спрятали их у дерева, чтобы вновь облачиться в них по возвращении.

Впереди, над верхушками деревьев мы увидели наполовину окутанные туманом башни Утрессора, над которыми кружилось множество тёмных птиц. При виде этого зрелища к нам вернулась решительность и мы ускорили шаг. Вскоре из-за деревьев показалась высокая, закутанная в бурую монашескую рясу фигура, степенно приближавшаяся к нам от построек. Голова этого видения была плотно закрыта капюшоном так, что лицо полностью скрывала тень, но длинные бледные пальцы, изящные руки и благородная осанка показывали, что перед нами персона высокого достоинства и ранга.

— Добро пожаловать, — произнёс человек в мантии глубоким и властным голосом, отличавшимся вибрирующим тембром, который я не мог полностью уловить. — Я мистериарх и хранитель Утрессора.

— Ваше присутствие — честь для нас, мудрый, — молвил Залджис; поскольку мистериарх едва ли мог быть неизвестен нам, будучи почти легендарным и даже, по мнению некоторых, нестареющим, нечеловеческим, овладевшим неземными силами существом.

— Обладаете ли вы достаточной страстью к изучению тайн вселенной?

— Обладаем, о владыка Утрессора, — ответил я.

— Тогда вскоре вы приступите к сему.

Сказав так, мистериарх развернулся и торжественно зашагал назад, к башням. Мы последовали за ним и, пройдя меж деревьев, узрели древнее великолепие Утрессора. Его комплекс состоял из дюжины черностенных храмов и двух дюжин пронзающих небо башен, тонких, подобно иглам. Почти каждый куб каменной кладки храмов был покрыт богатой резьбой с изображениями богов и демонов, полубогов и героев, экзотических растений и животных, как существующих, так и легендарных, изысканно запечатлённых в камне неким неизвестным искусником. Но мистериарх безразлично миновал эти объекты своей повседневной жизни и поднялся по ступеням в один из таинственных храмов, в конце концов приведя нас в центр того здания, где находился открытый небесам четырехугольный уединённый дворик. В середине этой крытой аркады находился обрамлённый камнем колодезь, к коему он подвёл нас и показал, что нам следует заглянуть внутрь. И когда мы сделали это, то увидели не небо, испещрённое кружащимися птицами, отражающимися в блестящей поверхности воды, а крошечные отблески звёзд на ультрамариновом поле космической ночи. Эти звёзды не имели ни малейшего сходства с теми, что я наносил на карту во время своих астрологических штудий у Зилака.

— Когда я смотрел в последний раз, — заявил мистериарх, — в колодце отлично различались три солнца и шесть планет Ксиккарфа. Теперь же я чувствую, что его вечноищущий взгляд направлен к Йифну и мёртвой звезде Баальбло.

И когда мы вновь сосредоточили наше внимание на сцене в заводи, нам показалось, что она становилась всё ближе и мы могли различать детали на поверхности планетарной сферы, вращающейся вокруг этих солнц — светлого и тёмного.

— Со временем, — сказал наш облачённый в мантию проводник, — вы научитесь наводить это изображение столь точно, что сможете прочитать слова со свитка, который держит в лапах обитатель одного из тех внешних миров. Здесь могут быть проявлены тайны всего физического космоса.

Той ночью мы с Залджисом удалились в отведённые нам освещённые лампами покои, испытывая благоговение и восторг, едва позволившие нам уснуть. Казалось, наши поиски космического знания вот-вот будут успешно завершены. Более того, оказалось, что наш гоэтический наставник сможет посвятить себя исключительно нашему обучению, ибо до сих пор мы не видели ни единого аколита, да и вообще никаких других человеческих существ во всём тёмном и безмолвном комплексе древних храмов.

III

На следующий день мистериарх, облачённый в мантию и капюшон, отвёл нас в сад, пышные деревья и кусты которого были отягощены спелыми фруктами самых разных цветов и форм. Он занял место на каменной скамье и в молчании некоторое время наблюдал, как Залджис и я блуждали среди зелени, будто очарованные дети. Затем он начал показывать нам различные редкие растения и называть их истинные имена, пригодные для использования в чарах и заклинаниях. Вскоре, когда дневной зной начал становиться слишком гнетущим, и мы нашли убежище под толстыми ветвями дерева, он сказал:

— Вкуси сей фрукт, о Эйбон. Вкуси, о Залджис.

Это показалось нам превосходным предложением, поэтому мы сорвали по сочному плоду с отягощённой ими ветви и начали есть. Почти сразу же нас охватило удивительное ощущение. Мы более чувствовали, чем слышали шёпоты множества духов растительности, которые доселе незамечаемыми существовали вокруг нас и в то же время остро осознали ощущения живительного тепла солнца, прохладного движения ветра и сырой, успокаивающей оболочки почвы вокруг корней. Я вздрогнул, когда крошечное насекомое пробежало по листу и укусило его уголок. Здесь была целая жизнь простых впечатлений, которые я до сих пор не считал достойными своего внимания.

— В чём смысл этой мистерии? — спросил я нашего хозяина.

— Эти плоды наделяют едока даром психического приобщения к их растительной жизни и чувственности. Пока кто-то остаётся незнаком с повседневным ежеминутным опытом бытия, разве может он стать хозяином тайн этой жизни? Именно в этом смысл сего сада, ибо он всего лишь модель мироздания: в нём есть свои времена года, свои пустыни и озёра, свои острова и горы. Здесь существуют хищник и добыча, радость и боль, жизнь и смерть.

Так продолжились наши уроки. На следующий день, когда мы проснулись от низкого каркающего грая воронов среди мавзолеев, мистериарх стоял у входа в наш покой. Он подозвал нас, и мы последовали за ним через храм, по холодным сырым ступеням, к покрытой патиной бронзовой решётке, вделанной в пол.

— Ниже лежит лабиринт, в сердце которого скрыта великая тайна. Но этот лабиринт стережёт ужасное чудовище и все, кто туда входят, делают это на свой страх и риск. Хотите ли вы войти сейчас, или мне следует показать вам меньшую тайну?

В юношеском энтузиазме мы рассудили, что день, отданный меньшей тайне, был бы потрачен впустую и поэтому в один голос потребовали от нашего наставника немедленно открыть врата лабиринта. Мистериарх быстро и решительно кивнул головой, покрытой капюшоном, и вытащил из своих богатых одежд талисман, который сиял с яркостью свечи, но устойчивым, немигающим светом. Он вручил его Залджису; затем, после его единственного пристального взгляда, решётка распахнулась и пропустила нас.

Слабый свет талисмана явил сырое и затенённое каменное подземелье, угольно-чёрные стены которого блестели от влаги и водорослей. В воздухе стоял нездоровый смрад звериного логова или зловонных нор полуразумных вурмисов. Подавив внезапные опасения, мы поспешили вперёд, используя наше знание лабиринтов для выбора пути, рассудив, что лучше было бы продвинуться как можно дальше к центру, прежде чем бестия нас учует. Но всё же мы понимали, что столкновение было неизбежно и слишком скоро услыхали рычание и движения в окружающих тоннелях. Свойства эха в этом месте были таковы, что мы не могли точно сказать, откуда доносятся звуки и на миг огляделись в боязливой неуверенности; а потом одновременно решительно двинулись в глубь извилистого лабиринта.

Звуки преследования теперь заметно приблизились и мы развернулись, чтобы бестия не напала на нас сзади. Когда мы так сделали, готовясь дать отпор твари, огромная и расплывчатая фигура явственно выступила из темноты. Она была черна, как смоль, эта ожившая тень, но при этом столь неуклюжа и велика, что могла перемещаться по тоннелям, лишь согнувшись. Её плоть выглядела так, будто её покрывал лоснящийся, точно жидкая смола, мех; из масляно блестящей пасти торчали огромные острые клыки, а короткие пальцы обезьяньих лап оканчивались длинными, судя по их виду, источающими яд когтями.

Когда тварь приблизилась, я произнёс подготовленное заклинание, выпустив стрелу стихийной энергии, которая с громом поразила существо. Вокруг бестии ореолом расцвело пламя, удерживая её на месте. Затем, шквалом подобных стрел, мы с Залджисом быстро изничтожили маслянистую плоть твари, пока от неё не остались одни кости.

С видимой лёгкостью победив чудовищного пещерного обитателя, мы продвинулись к центру лабиринта и внезапно оказались в круглом помещении, около сорока элей[1] в диаметре, с высоким куполообразным потолком из ляпис-лазури и пергаментно-тонких металлических листьев. Ещё девять проходов открывались из этой комнаты во тьму. В стене, между каждыми двумя проходами, было по четыре вертикальных ниши глубиной всего в несколько локтей[2], с круглыми сводами, приблизительно на шесть локтей выше каждого порога, и в каждой из них, за исключением двух, стоял причудливый древний саркофаг, украшенный рунами и символами. В центре комнаты находился невысокий каменный помост, на котором располагался тридцать девятый саркофаг с чуть приоткрытой крышкой.

Увидев, что нашим жизням не грозит никакая непосредственная опасность, но при этом окружённые множеством выходов, откуда на нас могла бы наброситься другая бестия, мы помедлили и осторожно огляделись вокруг. Что касается меня, то я был немного обеспокен тем, что среди окружающих ниш с саркофагами было именно два свободных места. Затем, когда мы подошли к центральному саркофагу, я с потрясением увидел на его крышке имя ЭЙБОН, написанное письменами Акло. Что это значило? Зачем выставлять напоказ мою смертность, как чудо и тайну? Я ухватился за крышку и поднял её. Гроб до краёв заполняла жирная смолистая жидкость. Видимо, это был некий вид древней бальзамировки. Но тут я подумал о маслянистом чёрном чудовище лабиринта и в тот же миг смола в саркофаге начала пузыриться и двигаться. Я сразу же осознал истину и захлопнул крышку гроба, навалившись на неё всем своим весом, чтобы тварь не сбежала. Масса с силой вырывалась из-под крышки и я крикнул Залджису, чтобы он побыстрее обвязал саркофаг мотком верёвки, который, по счастью, был у него с собой. Он сделал это и, наконец, я смог слезть с крышки и отступить назад, потрясённо наблюдая, как чёрная субстанция начинает медленно вытекать сквозь тонкую, как волос, щель между крышкой и гробом…

— Залджис, — выдохнул я, — поспешим из этого места! Чудовище лабиринта и великая тайна лабиринта — это одно и то же. Ибо субстанция в гробу, как я теперь понял, является порождением Зотаккуа, одним из тех, что на протяжении эонов обитали в подземном Н’кае. Ранее оно окутало и оживило своей собственной тёмной плотью скелет предыдущего несчастливца. Итак, урок этого лабиринта в том, что не все тайны таковы, какими кажутся, и не все искания можно безопасно выполнить самыми очевидными средствами. Пойдём же. Пусть с риском, но всё-таки мы заслужили нашу мудрость.

IV

Наутро хранитель Утрессора снова дождался момента нашего пробуждения и сопроводил нас к полуразрушенному мавзолею, оплетённому древней виноградной лозой. И вновь при одном нашем приближении старые двери распахнулись с ворчливым негодованием на годами накапливающийся песок и ржавчину.

— Эйбон, эта гробница твоя. Залджис, твоя соседняя. Вы двое должны остаться тут на целый день. Что случится с вами в это время, будет зависеть от вашей открытости гнозису. Не противьтесь происходящему.

Сперва я был осторожен в этом покое, ставшем совершенно чёрным, когда за мной закрылись двери гробницы. Я опасался, что тут мог оказаться какой-нибудь оживший труп или проголодавшийся гуль; но, ощупью обыскав её пределы, я нашёл, что она совершенно необитаема. Прохлада гробницы коварно повлияла на меня после зноя утреннего солнца, и вскоре я прилёг отдохнуть на сухую почву. Когда я дрейфовал на грани сна, то, казалось, почувствовал, что моя душа мягко отделяется от покоящегося тела…

Я ощущал тонкое растворение моей плоти и в то же время яснее, чем обычно, осознавал своё дыхание и кровь, бегущую по моим венам. Затем моё тело, казалось, полностью утратило вес и разделилось на составляющие его ткани и органы, будто меня безболезненно препарировал некий искусный хирург. Потом даже эти части разделились на волокна, образующие мышцы и плоть, каждый волосок выпал из своей по́ры, а затем я рассыпался в прах, пока не стал лишь туманом из пылинок, колеблющихся в свободном единении, паром, который могло рассеять легчайшее дуновение. Я видел первичные частицы, из которых состоит всё сущее, кружащиеся друг вокруг друга, как облака бесконечно малых планет и созвездий. Я ощущал притяжение частиц, чувствовал вспышки энергий, передающихся от одной частицы к другой. Таким был и я — моя субстанция могла бы стать троном, лисой или караваем хлеба и я не заметил бы различия. Но этого не случилось; в тот момент конгломерат неисчислимых частиц стал Эйбоном из Му Тулана. Возможно, они сформируют другие союзы после моей смерти, но на данный момент я более, чем когда-либо, понимал, что прежде всегда был Эйбоном и что именно это было моим истинным временем и местом в вечно изменчивом космосе.

Внезапно я скорее почувствовал,¸чем услышал могучий удар, который, казалось, призывал назад, в материальную плоть, и когда я вновь собрался воедино и сел, дверь гробницы, скрипя, отворилась, и мистериарх сообщил мне, что я провёл здесь целый день и моё испытание закончено. Сначала я не поверил ему, ибо мне казалось, что прошло очень мало времени, но вид заходящего солнца убедил меня, что всё действительно было так, как он сказал.

***

В день, оказавшийся последним нашим днём в Утрессоре, мистериарх привёл нас в зал с высокими зеркалами в изысканных резных рамах. Я слышал о таких зеркалах прежде: матросы Цернгота рассказывали слышанные ими истории о зеркалах Тузун Туна, которыми пользовался носивший это имя волшебник в стране Валузии на Турийском континенте. Мы неспешно прохаживались от зеркала к зеркалу, на ходу рассматривая каждое изображение. Стеклянные поверхности были затуманены, и зрителю требовалось долго вглядываться, чтобы увидеть то, что отражалось в их глубинах. Пока мы внимательно всматривались в одно, изображение неуловимо менялось, так что я уже глядел не на своё собственное отражение, но на облик Залджиса. Сам не зная, почему, я заподозрил, что и Залджис подобным же образом созерцает мою собственную сухощавую фигуру. Тем не менее, это было нечто большее, чем простое наблюдение одного за другим, как бывало ежедневно с момента нашей первой встречи, ибо я заметил, что талисман Зотаккуа на Залджисе полностью изменился. Я смотрел на своё отражение в облике Залджиса, зная и понимая, что это воплощение так или иначе связано с моим опытом и просветлением в гробнице. Очевидно, персоны двух любых наблюдателей в зеркальном отражении могли переместиться или быть замещены одна другой.

Вселиться в чью-либо смертную плоть было бы столь же интересным ощущением, как и любое из тех, что предлагал мне мистериарх. Но вскоре я с некоторым беспокойством понял, что запросто могу навсегда остаться в этом новом теле, если как можно быстрее не вернусь в своё, и потому снова сосредоточился на собственной форме…

Затем, в момент возвращения из этого обмена с Залджисом я впервые увидел нескрытый лик мистериарха, отразившийся в стекле позади меня. Это было лицо бога с резкими орлиными чертами, высоким челом, тяжёлыми веками, под коими пылали пронзающие душу тёмные глаза, и заострёнными, удлинёнными ушами сверхчеловека. Это был сочувственный взгляд, в котором в равной мере отражались усталость, ирония и насмешка бога, утомлённого своими собственными чудесами — тауматурга, который дразнит и насмехается как над собой, так и над посвящаемыми в его тайны и чудеса вселенной. Существо, для которого забвение оставалось единственным, но недосягаемым, желанием.

На мгновение я подумал, что, возможно, это полубожественное существо получает некое грустное удовольствие, разделяя с нами наше наивное удивление. За эти несколько дней мы, возможно, сумели обогатить его меланхоличную жизнь, притуплённую эонами космических знаний и опыта.

Теперь я понимал, что не смогу остаться в Утрессоре в качестве ручного зверька этого мастера космических фокусов. Я не стал бы дальше выполнять трюки, развеивая скуку слишком мудрого существа, которое подвергало опасности нас обоих, зная результат, но желая ощутить наши чувства страха и удивления. Когда я задумался об этом, мистериарх тут же проник в эти мысли; он натянул капюшон, обернулся и торжественно отступил на несколько шагов.

Я услышал карканье воронов, когда они носились вокруг тёмных башен Утрессора. Это птицы мудрости кружили над священными землями? Или птицы погибели, привлечённые сюда запахом духовной смерти?..

— Мы изучили здесь всё, что могли, о Эйбон, — промолвил Залджис, словно он тоже смог прочитать мысли в голове, которую недавно покинул. Затем, повернувшись к нашему скрытому мантией наставнику, произнёс: — Верни нас, о досточтимый демиург, в принадлежащий нам по праву мир.

Закутанная фигура медленно воздела руку и провозгласила:

— Тогда да будет так.

Внезапно я обнаружил, что стою у дерева, где ранее мы с Залджисом укрыли наши плащи из медвежьего меха — но теперь здесь был лишь один плащ, мой! Залджиса больше не было со мной. И всё же я моментально понял, что он всё ещё пребывал со мной — более того, внутри меня, такой же неотделимой частью, как моя собственная душа, а затем осознал, что так было всегда. Затем я ощутил холод арктических ветров и, обернувшись, увидел, как башни Утрессора медленно скрываются из вида, слушая карканье чёрных птиц, носившихся вокруг них…

Наклонившись, я подобрал свой плащ и облачился в него, с некоторым удовлетворением ощутив жесткий скрежет нескольких самоцветов, взятых мною из логова змеи. По крайней мере, я не останусь без средств, когда вернусь во внешний мир.

Таким образом я проделал весь путь назад, через гибельные снега Поляриона и отправился на юг, всё дальше и дальше на юг, продолжая свои странствия по многим землям, разыскивая тёмную мудрость везде, где её можно было найти. Но никогда больше я не искал землю Утрессора. Возможно, ныне ледник уже захватил её. Или, быть может, она никогда не была чем-то большим, чем фантазией того печального полубога — как и я, как и весь этот мир, являясь лишь его праздными грёзами наяву.

Или напротив, он и всё остальное в этом неустойчивом и ненадёжном мире — всего лишь результат моих собственных смутных грёз?..

Ибо снова проходя через город Оггон-Жай, я обнаружил, что там вообще никто не помнил Залджиса, и я не смог найти в архивах никаких свидетельств того, что он когда-то обитал там.

Я часто задавался этим вопросом в те дни, когда сидел в одиночестве со своими свитками, пока холодные ветры гремели ставнями, а волны крушили и грызли утёс под моей башней. Когда-нибудь этот утёс, башня и всё прочее исчезнут и будут забыты. Однако я ещё надеюсь, что за этими эфемерными вещами может обнаружиться некий смысл. Если бы я не надеялся на это, то давно оставил бы охоту за знаниями; увы, в тот день я навсегда покинул Утрессор. Но я всё ещё часто задаюсь вопросом, не являются ли все вещи в конечном счёте лишь иллюзиями, созданными фантазией сардоничного и утомлённого эонами демиурга?

Редактура: В. Спринский

Перевод: BertranD, май 2022 г.