Карен Миллер «Утраченная невинность»

Посвящаю Мэри, которой всегда очень нравился Гар

Часть первая

Глава первая

Эшер стоял на вырубленных из песчаника ступенях Башни и смотрел, как по дороге катится прогулочная карета с членами королевской семьи и магом Дурмом. Карета свернула за изгиб реки и скрылась из виду. Тяжело вздохнув, Эшер повернулся и пошел к себе. Дарран и Уиллер отсутствовали, поэтому он набросал записку, в которой говорилось, куда направился Гар, и вернулся в свой кабинет.

С принцами вообще всегда так, размышлял он, поднимаясь по винтовой лестнице. Они могут развлекаться на пикниках, когда заблагорассудится, и никто им не указ. Они могут просто сказать: «О, смотрите, солнышко светит, птички поют, кто в такой день станет думать об обязанностях? Пойдем-ка погуляем да порезвимся на лужайке часок-другой, тра-ля, тра-ля».

Ну а кто-то должен тем временем выполнять работу за принцев. Эшер открыл дверь в кабинет и с ужасом воззрился на груды писем, памятных записок и свитков, которые отнюдь не исчезли, как по волшебству, со стола за время его отсутствия. Проклятие, он-то не может позволить себе роскошь беззаботного ничегонеделания. Какой-нибудь несчастный идиот должен помнить об обязанностях, которыми пренебрегли другие, и как раз сегодня такого несчастного зовут Эшер.

Горестно вздохнув, он захлопнул дверь, неохотно опустился в кресло и вновь принялся за бумаги.

* * *

Полностью погрузившись в проблемы мастера Глоспоттла, связанные с использованием мочи, он не замечал, как идет время. Не замечал и того, что уже не один в кабинете, пока его плеча не коснулась чья-то рука.

— Эшер? Замечтался? Как ее зовут?

От неожиданности он даже выронил перо.

— Мэтт! Безмозглый идиот! Хотел напугать меня до смерти?

— Нет, я лишь хотел привлечь твое внимание, — ответил Мэтт. Он слегка ухмылялся, но был несколько озадачен. — Я стучался, пока кулаки не отбил, а потом звал тебя по имени. Дважды. Что это за важная тема, из-за которой ты оглох?

— Моча, — сварливо ответил он. — У тебя есть?

Мэтт заморгал.

— Моча? В каком смысле? Если ты имеешь в виду… Нет.

— Тогда от тебя никакого толку. Можешь убираться.

Больше всего ему нравилась в Мэтте окружающая его аура спокойствия и хладнокровия. Можно сколько угодно привередничать и придираться — Мэтт только улыбается. Как, например, сейчас.

— А мне не придется пожалеть, если я спрошу, зачем тебе так срочно понадобилась моча?

Внезапно почувствовав, как затекли мышцы и как болит голова, Эшер отодвинул кресло и прошелся по кабинету. «Ха! Моя тюрьма», — усмехнулся он.

— Возможно, придется. Ты прав, срочно понадобилась. Моча — такая вещь, от которой избавляются с помощью ближайшего ночного горшка, а не собирают, как скряга золото.

Мэтт выглядел озадаченным.

— И с каких пор у тебя появилась нужда собирать мочу?

— Ни с каких! Это у проклятого Индиго Глоспоттла появилась, а не у меня.

— Сознаю, что пожалею о своем вопросе, но как, во имя Барлы, может у человека возникнуть нехватка мочи?

— Так, что он, на свою беду, слишком умен, вот как! — Эшер оперся о подоконник и нахмурился. — Видишь ли, Индиго Глоспоттл возомнил себя кем-то вроде художника. Старые добрые ткани, которые по-своему красил его отец, а до него — отец его отца, больше не устраивают мастера Индиго Глоспоттла. Нет. Мастер Индиго Глоспоттл должен пойти дальше и придумать новые способы покраски тканей, шерсти и тому подобных вещей, разве не так?

— Что ж, — возразил Мэтт, — ты ведь не будешь обвинять человека в том, что он хочет улучшить свое ремесло?

— Нет, буду, — резко парировал Эшер. — Если его попытки улучшить ремесло оборачиваются для меня потерей драгоценных часов сна, и все это из-за чужой мочи, то будь я проклят, если не буду! — Он состроил безобразную гримасу, пародируя выражение лица Индиго Глоспоттла, страдающего от нехватки мочи, и заговорил, подражая его голосу: — О, мастер Эшер! Голубые ткани настолько голубы, а красные так красны! А мои клиенты не могут получить их в желаемом количестве! Но видите ли, все дело в нехватке жидкости! Понимаешь? Этот проклятый торгаш даже не сказал «моча», он назвал ее «жидкость». Как будто от этого она станет менее зловонной. Мне нужно больше жидкости, мастер Эшер! Вы должны найти больше жидкости! Дело, видишь ли, в том, что новые способы покраски требуют вдвое больше мочи, чем старые. А поскольку все остальные члены гильдии отворотили носы от его фантазий и не захотели объединиться с ним, то они сговорились и приняли меры, чтобы он не получил столько мочи, сколько хочет. Теперь ему только и остается, что ходить от двери к двери с ведром в одной руке и бутылкой в другой и приговаривать: простите, дамы и господа, не будете ли вы добры сделать пожертвование? И по какой-то непонятной причине у него не хватает ума самому до такого додуматься.

Мэтт захохотал, согнувшись у стены.

— Эшер!

Несмотря на раздражение, Эшер заметил, что и сам готов рассмеяться.

— Смейся, полагаю, что я сам хохотал бы, если бы этот дурак не сделал свою проблему моей. Но он сделал, и у меня сейчас совсем нет желания веселиться.

Мэтт сдержал смех.

— Извиняюсь. Но все это звучит так нелепо.

— Гораздо хуже, — ответил Эшер, передернув плечами. — Если мне не удастся привести Глоспоттла и гильдию к согласию, то вся история закончится в Палате Правосудия. Гар с меня живого кожу сдерет, если подобное случится. Он так занят своей магией, что меньше всего хочет проблем в Палате Правосудия. Я тоже меньше всего хочу неприятностей в Палате Правосудия, потому что когда он в последний раз был здесь, то весьма убедительно советовал мне об этом позаботиться. Мне! Сидеть в золотом кресле перед всей этой публикой и выносить суждения, будто я в этом разбираюсь. Я никогда не заседал в Палате Правосудия. Это дело Гара. И чем скорее он вспомнит об этом и забудет о всякой магической ерунде, тем счастливее я заживу.

Улыбка на лице Мэтта померкла.

— А если не сможет забыть или даже не захочет? Он первенец короля и увлечен своей магией, Эшер. Теперь все по-другому. Ты это знаешь.

Эшер нахмурился. Да, он знал. Но это не означало, что ему нравились те изменения, которые произошли в последнее время. Как не нравилось и размышлять об этом слишком долго. Проклятие, он даже не предполагал, что задержится здесь! Рассчитывал вернуться на юг, на побережье. Обсуждал бы сейчас с отцом, какую рыбацкую лодку купить, да обдумывал, как заменить старику троих утонувших сыновей одним, оставшимся в живых. Даррана превратила это все в недостижимую уже мечту.

Да, мечта давно умерла, как и отец, погибший в штормовом море. А он торчит здесь, в городе. В Башне. И ведет ненужную и совершенно чужую жизнь, исполняя обязанности Правителя олков. Проклятую чужую жизнь. Торчит вместе с чертовым Индиго Глоспоттлом и занимается проклятой проблемой вонючей мочи.

Он поймал на себе озабоченный взгляд Мэтта и покачал головой.

— По-другому для него, а не для меня. Он платит мне, Мэтт. Я ему не принадлежу.

— Не принадлежишь. Но если по совести, Эшер, учитывая сложившуюся обстановку, куда тебе еще податься?

В общем-то риторический вопрос Мэтта вызвал болезненную реакцию.

— Да куда угодно, черт возьми! Моим братьям я теперь тоже не принадлежу, как и Гару! Я здесь временно, а не навсегда. Зет или не Зет, но я был рожден рыбаком и однажды умру так, как умер мой отец.

— Надеюсь, так и случится, Эшер, — мягко произнес Мэтт. — Думаю, существуют и худшие пути в мир иной. — Он встряхнулся, словно сбрасывая с себя меланхолию. — Ладно, хватит об этом. Кстати о его высочестве, ты знаешь, где он? Назначил мне встречу, а сам куда-то запропастился.

— А ты заглядывал в кабинет? В библиотеку?

Мэтт обиженно фыркнул:

— Я всюду смотрел.

— Спроси Даррана. Когда дело касается Гара, у старого пердуна глаза даже на затылке открываются.

— Даррана нет. Но здесь Уиллер, этот напыщенный проныра, и он тоже не видел его высочества. Гар ничего не говорил о пикнике?

Эшер склонился над подоконником и выглянул наружу. Было далеко за полдень; лучи солнца золотили бронзовую осеннюю листву и ярко блестели на крышах конюшен.

— Уже столько времени прошло. Они не могли так надолго задержаться в Салберте. Продуктов захватили мало, а чтобы насладиться тамошними видами, и пяти минут хватит. А что дальше? Сидеть кружком и делать вид, что Фейн отнюдь не испытывает отвращения к Гару? Возможно, они решили возвратиться сразу во дворец, а там принц заперся в магической комнате с Дурмом и совсем забыл обо мне?

— Нет, боюсь, что это не так.

Дарран. Бледный, он стоял в проеме открытой двери. По лицу его нельзя было понять, с какими вестями явился старик, но Эшер почувствовал укол страха. Обменявшись взглядами с Мэттом, он соскользнул с подоконника.

— Что? — спросил он грубовато. — Что вы там опять болтаете?

— Я не болтаю, — парировал Дарран. — Я только что вернулся из дворца, куда ездил по делам. Королевской семьи и Главного мага там нет. Их карета тоже еще не вернулась.

Эшер снова посмотрел в окно; близился вечер, стало заметно прохладнее.

— Точно? Вы уверены?

Дарран поджал губы.

— Совершенно.

Еще один укол, на этот раз больнее.

— И что вы хотите сказать? Что они заблудились между Башней и Гнездом Салберта?

— Я ничего не хочу сказать. Я спрашиваю, что вы думаете о причине, по которой карета все еще не вернулась. Еще час назад ожидалось, что его величество прибудет в парк на публичное заседание комитета. Его отсутствие… вызвало… некоторое удивление.

Эшер выругался.

— Только не говорите, что вы бегали по городу, крича о том, что экипаж не вернулся! Вы же знаете, на что способны эти старые склочники, Дарран, они же…

— Конечно, я не бегал. Я стар, но еще не рехнулся, — прервал его Дарран. — Я сообщил комитету, что его величество вместе с принцем Гаром и Главным магом задерживаются, поскольку заняты предметами, имеющими магическую природу. К счастью, они приняли мои объяснения, заседание пошло своим чередом, а я немедленно направился сюда.

Эшер неохотно кивнул, одобряя подобные действия.

— И теперь я снова спрашиваю вас, — продолжал Дарран, не обратив внимания на одобрительный кивок Эшера, — можете ли вы назвать причины, по которым экипаж не вернулся до сих пор?

Игла теперь колола часто и сильно, временами попадая в такт с колотящимся сердцем.

— Возможно, колесо сломалось, и это их задержало.

Дарран хмыкнул.

— Любой из них справился бы с этим за секунду с помощью какого-нибудь заклинания.

— Он прав, — заметил Мэтт.

— Значит, лошадь захромала. Камень застрял в подкове или ногу подвернула.

Мэтт покачал головой.

— Его высочество приехал бы сюда на другой, чтобы взять лошадь на замену.

— Не смешите меня, Эшер, — сказал Дарран. — Вы пытаетесь ухватиться за любую, самую тоненькую соломинку. Поэтому я скажу вслух то, о чем мы все думаем. Произошел несчастный случай.

— Какой еще несчастный случай! — закричал Эшер. — Спорю на что угодно, это все пустые домыслы! Какое несчастье может случиться в поездке до Салберта и обратно? Мы говорим о самых могущественных волшебниках королевства, сидящих бок о бок в одной треклятой карете! Да во всем мире не существует такого несчастного случая, который может им повредить!

— Очень хорошо, — сказал Дарран. — Остается только одно объяснение. Значит, это… не случайное несчастье.

Эшеру потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, о чем идет речь.

— Что?! Не будьте идиотом! Да разве кто-нибудь посмел бы… даже если бы у него была причина… Вы ничтожный старый глупец! Шлепаете губами, как прачка грязным бельем! Они просто запаздывают. Может, поехали в объезд. Или им взбрело в голову прогуляться дальше Салберта. Вот увидите! Через минуту Гар уже будет прыгать через ступеньку по этой лестнице! Вот увидите!

Все трое затаили дыхание; каждый ждал, что сейчас по ступеням застучат торопливые шаги, а вслед за ними они услышат любезные королевские извинения.

Тишина.

— Послушай, Эшер, — начал Мэтт, стараясь улыбаться, — ты, скорее всего, прав. Но почему бы нам вдвоем, чтобы унять страхи Даррана, не прогуляться верхом в ту сторону? Все говорит за то, что мы встретим их на обратном пути; пусть посмеются над нашими домыслами, как в старые добрые времена.

— Замечательное предложение, — поддержал Дарран. — Я и сам собирался его высказать. Скачите прямо сейчас. И если — или когда — встретите их, то пусть один из вас немедленно поспешит сюда, чтобы я мог отослать сообщение во дворец. Тогда у болтунов не будет повода распространять слухи.

Эшер нахмурился, но согласно кивнул. Он не знал, что хуже: правота Даррана или игла страха, вонзающаяся так глубоко и так мучительно, что он едва мог дышать.

— Так что? — требовательно вопросил Дарран. Голос его зазвучал почти пронзительно. — Почему вы оба еще торчите здесь, как пни? Скачите!

* * *

Двадцать минут спустя они ехали по дороге, ведущей к Гнезду Салберта. Лошадей сильно не гнали, чтобы не производить лишнего шума. Медленно угасавший день бросал под копыта длинные тени.

— Вот указатель, — крикнул Мэтт, кивнув на знак, мимо которого они проезжали. — Вечереет, Эшер. Мы должны бы уже их встретить. Это единственная дорога, а ворота на боковой, как мы видели, закрыты. Думаешь, король оставил бы их открытыми, если бы они решили поехать по ней отсюда куда-нибудь еще?

— Может быть, — крикнул в ответ Эшер. Его холодные пальцы намертво вцепились в поводья. — А может, и нет. Кто угадает поступки королей? По крайней мере, здесь нет следов какого-нибудь несчастного случая.

— Пока нет, — произнес Мэтт.

Они пришпорили лошадей. Сердца стучали в такт глухим ударам копыт. Наконец всадники свернули налево и за очередным поворотом…

— Спаси меня, Барла! Да ведь это… — пробормотал Мэтт, не веря своим глазам.

— Да! — сказал Эшер, пытаясь справиться с внезапно накатившей тошнотой.

Гар. Тело лежало сбоку от дороги. Без сознания… или мертвый?

Они натянули поводья и остановились в пронзительной, давящей тишине. Эшер слез с лошади и, спотыкаясь, побрел к телу Гара, а Мэтт схватил поводья Сигнета, чтобы тот не убежал.

— Ну что?

Одежда Гара в крови и перепачкана грязью, на лице кровь… Рубашка и штаны разорваны.

— Он жив, — произнес Эшер дрожащим голосом, приложив пальцы к часто пульсирующей жилке на шее. Потом трясущимися руками обследовал неподвижное тело принца. — Но без сознания. Возможно, сломана ключица. Весь в ранах и синяках. — Пальцы ощупали голову Гара. — Есть несколько шишек, но кости, по-моему, целы.

— Плоть и кости излечимы, — сказал Мэтт и вытер мокрое лицо рукавом рубашки. — Восславим Барлу за то, что он не умер.

— О да, — прошептал Эшер и выждал мгновение — всего лишь мгновение, — чтобы перевести дух. Потом поднял голову и посмотрел на спутника. Вот оно — наказание за легкомыслие. — Чертов Дарран. Теперь будет бубнить «я тебе говорил» до скончания света.

Мэтт не засмеялся. Даже не улыбнулся.

— Если принц здесь, — сказал он мрачно, сжав поводья с такой силой, что костяшки пальцев побелели, — то где же тогда остальные?

Их глаза встретились, но ни один не высказал ужасного предположения.

— Полагаю, нам следует это выяснить, — ответил Эшер. Он снял куртку, скрутил в виде подушки и бережно подложил под голову Гара. Потом постарался поудобнее устроить его левую руку, памятуя о поврежденном плече. — Ничего, помаленьку поправится. Едем.

Он снова вскочил в седло, и они поскакали к следующему повороту дороги. Страх уходил, уступая место нарастающему чувству ужаса. Сигнет прижал уши, чуя впереди недоброе.

Они сразу увидели Дурма, распростертого посередине дороги. Как и Гар, он лежал без сознания, но пострадал гораздо сильнее.

— Сломаны рука и нога, — бросил Эшер, соскочив с седла и ощупав тело. Главный маг походил на мешок, наполненный перебитой посудой. — Проклятие, размозжены обе ноги. Повсюду торчат осколки костей. Голова больше напоминает вареное яйцо, разбитое к завтраку. Просто удивительно, что кровь не вытекла из него, как из прохудившегося ведра.

Мэтт судорожно вздохнул.

— Но он жив?

— Пока жив, — ответил Эшер, с трудом поднимаясь на ноги. В этот момент он впервые глянул в конец дороги и замер, ошеломленный.

— Что? — с тревогой спросил Мэтт.

— Обрыв, — прошептал Эшер.

Даже наступавшая темнота не помешала разглядеть ужасную картину. В бревенчатой ограде на самой границе Гнезда Салберта зиял страшный пролом, достаточно широкий, чтобы в него могла проскочить карета.

Мэтт покачал головой, отступил на шаг.

— Спаси нас, Барла. Не может быть.

Эшер тоже не хотел верить глазам. Но ужас и подступившая к горлу тошнота сделали его не слабее, как Мэтта, а сильнее.

— А где тогда карета? Лошади? Королевская семья?

— Нет, не может быть, Не может быть, — молил Мэтт.

Голос его напоминал голос напуганного до слез ребенка.

— Может, — возразил Эшер мертвым голосом и отпустил поводья. Сигнет покорно опустил голову и, чуть дрожа, начал пощипывать свежую траву. Внезапно Эшер погнал коня к жуткому пролому, зиявшему в стене.

— Нет! — закричал Мэтт. — Уже темнеет, глупец! Это слишком опасно!

Но доводы разума в подобной ситуации уже не действовали. Эшер слышал проклятия Мэтта, но, подогнав жеребца к самому пролому, соскочил на землю. Мэтт продолжал вопить за его спиной:

— Эшер, ради Барлы, вернись! Если они там, внизу, мы им не поможем. Если они свалились, то наверняка мертвы! Эшер! Ты меня слышишь?

Не обращая внимания на его вопли, Эшер бросился на землю и заглянул в пропасть.

— Я что-то вижу. Похоже, колесо. Трудно определить с такого расстояния. По крайней мере, что-то деревянное торчит между камней. — Он отполз назад и приподнялся. Посмотрел на Мэтта. — Не думаю, что они упали на самое дно. Надо до них добраться.

Мэтт в крайнем возбуждении вцепился ему в плечи и постарался поставить Эшера на ноги.

— Это невозможно!

Эшер рывком освободился из объятий друга и поднялся сам.

— Поезжай к Башне, Мэтт. Расскажи все Даррану. Приведи помощь. Нам нужны повозки, веревки. Факелы.

Мэтт недоуменно воззрился на него.

— Я тебя здесь не оставлю! Даже Барла не ведает, что ты натворишь в подобном состоянии!

Проклятие. Да что это с ним? Неужели ничего не понимает?

— Ты должен, Мэтт. Ты правильно сказал, что уже темнеет. Если они там, внизу, и кто-то еще жив, то мы не можем ждать до утра. Они не переживут эту ночь.

— Думаешь, кто-то в состоянии такое пережить?

— Есть только один способ узнать. Кто говорил, что мы зря теряем время? Почти наверняка все они уже мертвы, но вдруг кто-то там, внизу, еще жив? Мы поднимем их сюда, наверх. К тому же неизвестно, сколько протянет старый Дурм без хорошего лекаря. Со мной ничего не случится. Ты просто поезжай.

Мэтт растерянно покачал головой:

— Нет, Эшер… ты не можешь жертвовать собой. Не должен. Я спущусь туда.

— Ты не сможешь. Ты почти на фут выше меня и, по крайней мере, на два стоуна тяжелее. Не знаю, насколько безопасен спуск в пропасть, но чем легче человек, тем больше у него шансов на успех в таком деле.

Мэтт стоял и словно ждал, пока его стукнут; как доброму псу, ему требовался хороший пинок хозяина.

— Послушай, каждая минута, потраченная нами на препирательства, — это потеря времени. Прыгай на свою треклятую лошадку и скачи!

Мэтт покачал головой:

— Эшер!..

Выведенный из себя, Эшер размахнулся и сильно ударил Мэтта в грудь.

— Ждешь, чтобы я отдал приказ? Прекрасно! Это приказ! Вперед!

Мэтт был побежден и знал это.

— Хорошо, — сказал он покорно. — Но будь осторожен. Помнишь, я задавал вопрос Дафне, и она ответила, что сдерет с меня шкуру, если с тобой что-нибудь случится.

— А я сдеру с тебя шкуру, если ты сейчас же не уберешься, — ответил Эшер. — Привяжи Сигнета к дереву, чтобы не поскакал за тобой. Не хочу идти до Башни пешком, когда все закончится.

— Обещай, что я об этом не пожалею, — попросил Мэтт перед тем, как уйти.

Физиономия у него была настолько кислая, что молоко бы точно свернулось.

— Скоро увидимся.

Мэтт вдруг остановился.

— Эшер…

— Убирайся! Или я должен забросать тебя лошадиным дерьмом?

— Нет, подожди! Подожди! — Мэтт придержал лошадей. — Как насчет Мэтчера? Как насчет него? Его семья запаникует, поднимется суета…

Проклятие!.. Мэтт был прав.

— Обмани их. Подошли к ним паренька, который сообщит, что Мэтчера вызвали по делу во дворец. Тогда его жена ничего не узнает, пока мы…

— Хочешь, чтобы я солгал ей? Эшер, я не могу!

Барла, спаси меня от этих глупцов — честных людей.

— Тебе придется. Мэтт, мы обязаны держать все в тайне как можно дольше. Подумай сам. Если мы совсем недолго подержим их в неведении…

— Ладно, — уступил Мэтт. — Я об этом позабочусь. Совру. — Лицо его скривилось, словно он попробовал что-то горькое. — И еще выгадаю на этом, — проворчал он себе под нос.

Времени разбираться в его словах не было.

— Ладно, Мэтт. Прошу тебя, поспеши.

Эшер проводил друга взглядом. Мэтт надежно привязал Сигнета к крепкому молодому деревцу и вскочил в седло. Стук копыт пронесся над Гнездом Салберта и замер вдали. Потом, под темнеющим закатным небом, под облаками, окрашенными в багрянец и золото, Эшер сделал над собой усилие и заглянул за грань, отделявшую Гнездо от внешнего мира.

Путь до дна ущелья казался пугающе бесконечным.

Тогда не смотри туда, засранец. Двигайся не спеша, шаг за шагом. Ты ведь сможешь, верно? Шаг за шагом.

Казалось, каменистый склон уходит вниз не так уж и круто, но впечатление было обманчивым. Под ногами у него были щебень и сухая земля, поэтому Эшер то скатывался, то скользил, то ехал, сдирая кожу с ладоней, цепляясь за колючий кустарник и острые обломки валунов, чтобы замедлить спуск. Глаза заливал пот. Во рту пересохло от страха. В легкие рвался резкий, холодный осенний воздух, не такой, как в городе, пыльный и зловонный. Он пронизывал тонкую рубашку из черного шелка, и разгоряченное тело покрывалось гусиной кожей.

Он полусъезжал-полускользил все ниже и ниже, в глубь пропасти. Каждый потревоженный валун, каждый стронутый с места камень нарушали тишину пугающе громкими звуками. Встревоженные птицы поднимались в воздух с негодующими криками — словно бранили его за нарушение границы Гнезда Салберта.

Эшер достиг небольшого утеса футов пяти высотой, за которым открылась маленькая площадка, нависавшая над дном пропасти. Эта площадка была окружена обломками камней и пряталась в тени, но он не сомневался, что оттуда сможет рассмотреть то самое колесо, лежавшее внизу.

Если только карета не упала на самое дно бездны, то она должна быть здесь. За краем площадки слышались крики орлов.

Пять футов. Не раздумывая, Эшер прыгнул на выступ. Прижавшись к камню телом, извиваясь и помогая себе ногами, отыскивая трещины в скале и ломая ногти на окровавленных пальцах, он преодолел утес и опустил ноги на площадку.

Здесь он замер, еще не отрывая руки от камня и жадно хватая ртом воздух. Тело парализовал страх. Маленькая острая иголка вернулась и колола, колола. Болели ребра, легкие, голова, все раны и царапины на пальцах, ладонях, лице и коленях кровоточили и жгли болью.

Время шло.

Наконец, дождавшись, когда боль утихнет, а иголка перестанет безжалостно терзать сердце, он оторвался от утеса. Осторожно, дюйм за дюймом, Эшер развернулся, прижимаясь к утесу спиной, чтобы посмотреть туда, вниз и… сердце чуть не разорвалось от горя.

Итак, глаза не обманывали.

Это действительно было колесо, и даже больше, чем одно колесо. Два колеса и большая часть кареты, покрытой резьбой и росписью. Еще там лежали гнедая лошадь, изуродованная упряжь, мужчина, женщина и девочка.

Потрясенный, он закрыл глаза. Увидел сломанную мачту и другого покойника.

— Отец, — прошептал он. — Отец…

Смертельный холод пронизал его до мозга костей. Дрожа, Эшер продолжил спуск.

* * *

Повсюду была кровь; больше всего ее натекло из тела погибшей лошади. Разлитая по камням, скопившаяся во впадинках, свертывающаяся под чахлыми колючими кустиками, цепляющимися за жизнь на самом краю ужасной пропасти, она наполняла воздух приторным запахом тления.

Заглянув за край выступа, Эшер рассмотрел кроны деревьев, которые, как ковер, покрывали дно пропасти, и белых птиц, круживших над ними. Ни второй лошади, ни кучера Мэтчера видно не было. Хороший был парень. Был. Женатый, двое детей, сын и дочка. У Пейтра аллергия на лошадей, а вот Лилли чуть ли не лучшая наездница в городе.

По крайней мере, так говорил Мэтчер, безумно любивший дочь.

Охваченный горем, Эшер отвернулся от безжалостной бездны, зиявшей у его ног, и посмотрел на картину смерти, которая открылась перед ним.

Борн лежал под разломанными остатками кареты. Его раздавленное тело казалось еще более костлявым, половина лица размозжена. Казалось, на голове у него ярко-красный парик. Неподалеку, футах в трех, лежала Дана; ветви кустарника проткнули ей грудь и живот, словно копья. От удара о землю тело развернуло набок, и прекрасное лицо было повернуто. Ее глаз он не видел. Эшер рад был этому.

А Фейн… Прекрасная, блистательная, невероятная Фейн была отброшена на самый край узкого каменистого выступа; одна изящная белая ручка свисала прямо в бездну, и бриллианты на пальцах еще сверкали в последних отблесках заката. Щека покоилась на этой руке, и если бы кто-то нашел ее здесь, то мог подумать, что она спит, всего лишь спит… Если бы не застывшая под телом девушки багровая лужа и не жуткая белизна ее почти ненапудренного лица. Глаза полуоткрыты, ресницы, которые благодаря известной только женщинам магии были темными, пушистыми и невероятно очаровательными — и он очаровывался ими не раз, — отбрасывали тени на нежную кожу.

Между полуоткрытых прелестных губ ползла муха.

Целую вечность он просто стоял и ждал. «Вот сейчас кто-нибудь из них шевельнется. Сейчас кто-нибудь вздохнет. Или моргнет. Сейчас я проснусь, и все это окажется кошмаром, страшным сном после лишней кружки эля».

Наконец, он понял, что ничего подобного не произойдет. Никто не шевельнется, не моргнет, не задышит снова. Что он отнюдь не спит, и это не сон.

Тогда пришли воспоминания, тлеющие, как угли в сердце угасающего костра.

«Добро пожаловать, Эшер. Мой сын отзывается о вас столь лестно, что, по моему мнению, мы станем лучшими друзьями». — Дана, королева Лура. Принимает его неловкий поклон и нескладные комплименты так, словно он поднес ей благоухающие розы и бесценный бриллиант. Искренне смеется, выслушивает, не перебивая. Глазами улыбается даже в самые серьезные моменты, будто говорит: «Я тебя знаю. Доверяю тебе. Верь мне».

Борн, по вялым щекам которого текут, серебрясь, слезы.

«Чем из богатств королевства я могу вознаградить тебя? Ты спас самое бесценное — моего сына. Спас его для матери. Для меня. Для всех нас. Мне сказали, ты потерял отца. Я скорблю вместе с тобой. Хочешь, я заменю его, Эшер? И если потребуется, помогу тебе мудрым отцовским советом? Могу ли я на это рассчитывать? Позволь мне».

И Фейн, которая улыбалась лишь в том случае, когда это могло кому-нибудь навредить. Которая сама себя знала недостаточно хорошо, чтобы понять: за злобой прячется желание. Которая бесспорно была красавицей, за что ей многое прощалось.

Мертва. Мертв. Мертва.

Они все умерли.

Ошеломленный, отупев от горя, он стоял и молча смотрел на них, пока не понял — дольше здесь оставаться глупо. Со дна пропасти поднимутся тьма и холод и вонзят в его тело ледяные клыки. Он должен помнить о последнем живом человеке из этой семьи, которому еще предстоит сообщить, что он — последний.

Помня об этом, Эшер неохотно покинул мертвых и начал медленно взбираться вверх по склону горы.

Глава вторая

Когда он добрался до пролома, отделявшего Гнездо Салберта от бездны, навстречу ему протянулись дружеские руки.

— Осторожнее, — произнес Пеллен Оррик, поддержав его под локоть. — Отдышись. Ты в порядке?

Опустившись на землю и хватая ртом воздух, Эшер молча кивнул. Раны кровоточили, мышцы свело судорогой от напряжения.

— Все нормально. Где Мэтт?

— Занят делами в Башне. — Нахмурившись, Оррик отпустил руку Эшера. — Знаешь, люди считают, что только слабоумный посмеет пересечь границу Гнезда. И я отношусь к их числу. Стоило ли так рисковать?

Дыхание немного успокоилось, и к Эшеру постепенно возвращались силы. Кто-то наколдовал плавающие огни, и они превратили наступившую ночь в бледное подобие дня. Он посмотрел в озабоченное лицо капитана гвардейцев и снова кивнул:

— Стоило.

Лицо Оррика посуровело. Наклонившись, он произнес на одном дыхании:

— Ты их нашел.

В пределах досягаемости слуха никого не было. Оррик заранее выставил гвардейцев, чтобы никто не смог подойти к пролому, ведущему в предательский зев бездны. За ними, у обочины дороги, виднелась кучка взволнованных доранцев. Эшер всмотрелся и узнал Джарралта и жреца Холза, а также Далтри, Хафара, Сорволда и Бокура, которые являлись постоянными членами Общего совета, возглавляемого Джарралтом. Однако ни Гара, ни Главного мага Дурма он не видел. Вероятнее всего, их уже увезли во дворец и передали в заботливые руки главного лекаря Никса.

На дороге стояли два фургона, разукрашенная карета, на которой прибыли доранцы, и один из гвардейцев Оррика, охранявший бухты привезенных веревок. Он увидел Сигнета, все также привязанного к дереву, и почувствовал некоторое облегчение. Тяжелое молчание временами нарушал только перестук копыт и отдельные реплики, доносившиеся от группы знати.

— Эшер, ты нашел их? — переспросил Оррик.

— Да. Я их нашел. По крайней мере, семью. Полагаю, кучер Мэтчер и одна из его лошадей лежат на дне пропасти.

— Ты уверен, что они мертвы?

Эшер горько улыбнулся. Уверен ли он? Красная кровь, белые кости и черные мухи, ползающие по…

— Не желаешь спуститься и проверить?

Тяжело вздохнув, Оррик отрицательно покачал головой.

— Мы сможем достать тела?

Эшер пожал плечами:

— Потребуются веревки и изрядная доля волшебства, а также везение.

— Ты точно запомнил место, где они лежат?

— Неширокий выступ, нависающий над бездной. Сам решай, точно это или нет.

Внезапно Эшера накрыла волна полного изнеможения; казалось, вместе с кровью из ран ушли все силы, так что он зашатался и едва не упал.

— Проклятие…

— Осторожнее, — встревожился Пеллен Оррик, заботливо поддержав его под руку. — Тебе досталось…

Подобная доброта была несвойственна капитану. Бессильная ярость и подступившие к горлу рыдания мешали Эшеру достаточно ясно воспринимать окружающее. Он только чувствовал, как неистово колотится сердце, стуча в ребра, словно в похоронный барабан. Холодный ночной воздух наполнил легкие, и зубы застучали, словно у повешенного на ветру скелета. Ощутив влагу на щеках, он взглянул вверх. Дождь?

Нет. Звездное небо было безоблачным. Откуда же взяться дождю? Заклинатель Погоды королевства Лур погиб. Рассердившись на себя, Эшер стер с лица горячие слезы. Плакать? Глупец. Плакать позволительно людям, которые располагают свободным временем.

От толпы сановников донесся крик. Вопил Хафар, указывая куда-то пальцем и дергая Конройда Джарралта за парчовый рукав. Джарралт, осерчав, развернулся и уже было открыл рот, чтобы обругать докучливого спутника, но в этот момент сам увидел то, к чему привлекали его внимание. Плечи напряглись, он захлопнул рот, клацнув зубами. Совсем как волк, увидевший добычу. Дрожа от охватившего его гнева, он оторвался от группы и… И Эшер увидел Гара.

Едва пришедший в себя принц… Нет. Больше не принц. С сегодняшнего дня — король сидел на мягком стуле прямо у обочины дороги; его укрыли одеялом, рану на голове туго перевязали. Левую руку надежно прибинтовали к избитому телу, чтобы не тревожить сломанную ключицу. В правой руке он держал кружку с каким-то горячим напитком, от которой поднимался пар, и внимательно смотрел в посудину, словно там содержались все тайны мира.

Сделав еще шаг вперед, Джарралт подбоченился, демонстрируя унизанные перстнями пальцы.

— Эшер!

Окрик прозвучал подобно церковному колоколу, призывающему к тишине. Гомонившие господа перешли на шепот, а потом и вовсе замолчали. Пока Эшер шаг за шагом приближался к своему другу, своему королю, сановники застыли в полной неподвижности.

Гар поднял взгляд. Увидел его, и одна светлая бровь поползла вверх. Эшер знал, нет нужды произносить жестокие и неуклюжие слова. Все было ясно по его слезам, высыхавшим на грязных щеках, дрожащим губам и зеленовато-бледному, словно обмороженному, лицу.

Он подошел к доранцам. Приблизился к Гару, который смотрел в его застывшее лицо внимательно и спокойно. Смотрел, учтиво ожидая сообщений. Лицо Гара не выражало ничего, кроме легкого любопытства. Эшер остановился, опустился на колени. От прикосновения к твердой, укатанной земле по телу прошла волна боли, но он не обратил на это внимания. Бессильно опустив руки, с поникшими плечами, пропахший землей, потом и чужой кровью, Эшер низко наклонил голову:

— Ваше величество…

По толпе прокатился вздох ужаса. Послышались вскрики, но быстро умолкли. Кто-то сдавленно зарыдал.

А кто-то хихикнул.

Эшер, не веря своим ушам, резко вскинул голову.

Гар хохотал. В глазах его не было веселья, а в лице радости, но он смеялся. Одеяло, наброшенное ему на плечи, распахнулось. Содержимое кружки расплескалось, и рваные штаны покрылись темными пятнами. Из носа полилось, потом из глаз хлынули слезы. Влага на лице отразила плавающие огни и засверкала, словно растаявшие бриллианты. Но он продолжал смеяться.

Джарралт обернулся к Гару.

— Прекратите! — прошипел он. — Вы позорите себя, господин, и позорите наш народ! Прекратите немедленно, слышите?

От гнева голос срывался. Не обращая внимания, Гар смеялся, пока жрец Холз не подошел и не положил заботливую ладонь на его неповрежденное плечо.

— Мальчик мой, — прошептал он. — Мой дорогой, дорогой мальчик. Успокойтесь, прошу. Успокойтесь…

Подобно механической игрушке, у которой кончается завод, Гар смеялся все тише, пока последнее нервное хихиканье не растаяло в тишине. Эшер вытащил из кармана и протянул ему носовой платок. Некоторое время бывший принц просто сидел, уставившись на лоскут голубой ткани. Потом взял его и вытер лицо. Вернул испачканный платок и произнес:

— Я хочу их видеть.

В толпе раздались протестующие голоса.

— Не говорите ерунды, — бросил Конройд Джарралт. — Об этом не может быть и речи.

— Конройд прав, — поддержал Холз и снова попытался положить руку на плечо Гара. Тот стряхнул его ладонь, поморщился от боли и встал. Лицо его было гневным и решительным. — В самом деле, подобное решение нельзя назвать мудрым! — настаивал Холз. — Дорогой мой, подумайте об опасности. Вы слышали, что сказал помощник лекаря Никса? Вам необходимо согреться. Отдохнуть. Вам требуется длительное лечение. Мы должны как можно скорее уложить вас в постель. Едемте. Послушайтесь старших, ваше высо… ваше вели… Гар. Прислушайтесь к мудрым советам, покиньте это мрачное место.

Остальные хором поддержали увещевания Холза. С помощью Пеллена Оррика, стоявшего у него за спиной, Эшер поднялся на ноги. Пока доранцы толпились вокруг Гара, осыпая его все более вескими аргументами, Эшер и капитан стражников обменялись озабоченными взглядами.

Гар, казалось, не обращал внимания на массу доводов, приводимых сановниками. Он словно не слушал своих взволнованных оппонентов. Мрачно смотрел он куда-то вдаль, словно взгляд его был прикован к предмету, видимому ему одному. Наконец, пошевелился. Поднял руку:

— Довольно!..

Доранцы продолжали шумно убеждать его.

Довольно, я сказал! — Люди в страхе отпрянули. Все уставились на плавающий огонь, который разгорался на кончиках пальцев правой руки Гара, а он обводил взглядом их ошарашенные лица. — Так-то вы разговариваете со своим королем?

Конройд Джарралт выступил вперед.

— Вы претендуете на титул, который вам еще не принадлежит, ваше высочество. — Он повернулся к Эшеру. — Ты…

Не самое подходящее время было устраивать грызню. Эшер поклонился.

— Господин…

— Смерть Борна не подлежит сомнению?

Эшер пожал плечами:

— Ни малейшему… Король, королева, принцесса… все они мертвы и лежат там, внизу…

Доранцы ахнули, послышались горестные вздохи, они зашептались, задвигались… Только Джарралт не шелохнулся, он смотрел на Эшера оловянными глазами. Потом он перевел взгляд на Гара.

— Пусть даже так!.. Пока оба совета не соберутся вместе, пока не будут соблюдены все надлежащие церемонии, вы все еще принц, а не король.

Гар сжал пальцы, и огненный шар потух.

— Вы бросаете мне вызов?

— Я бросаю вызов вашей самоуверенности. С момента гибели вашего отца прошли считанные часы. Перед тем как будет решен вопрос о престолонаследии, следует задать некоторые вопросы о гибели его величества и услышать на них ответы.

— Какие вопросы?

Джарралт нетерпеливо махнул рукой.

— Не время и не место…

— Не согласен, — возразил Гар. — Место как раз подходящее, и если вы не изволите объясниться здесь и сейчас, то, клянусь, у вас не будет больше такой возможности!

Холз втиснулся между ними:

— Гар, Конройд, прошу вас. Вы ведете себя неподобающе, тела еще не остыли. Проклятие… да что с вами? Во имя Барлы…

— Нет уж, — возразил Гар. — Я хочу услышать вопросы мастера Джарралта.

Губы Джарралта растянулись в зловещей улыбке:

— Что ж, хорошо! Раз уж вы настаиваете. Как получилось, что вы отделались незначительными повреждениями, а ваша семья погибла ужасной смертью?

Гар холодно улыбнулся.

— Вы забываете о Дурме.

— Наш драгоценный Главный маг, похоже, тоже не переживет эту ночь. К рассвету, полагаю, вы останетесь единственным выжившим.

— Вы обвиняете меня в убийстве, Джарралт? В убийстве моего отца, моей матери, моей сестры…

— Вашей нелюбимой сестры, — прервал его Джарралт. — Которая несколько дней назад пыталась убить вас. — Он указал на повязку, выглядывающую из-под манжеты рубашки Гара. — Думаю, рана еще не зажила.

— Итак, Конройд, вы верите сплетням, которые распускают слуги, — заметил Гар. — Как это… печально.

Лицо Джарралта потемнело.

— Вам нравится оскорблять меня. Очень хорошо. Интересно, насколько хватит вашей наглости, если я организую расследование, чтобы наверняка узнать, как произошел этот несчастный случай? Когда я…

— Что касается расследования, господин, — вмешался Пеллен Оррик, — то в этом случае — когда дело идет о гибели королевской семьи, — то оно ложится на мои плечи. Это мое право как капитана гвардейцев — и моя обязанность.

— В самом деле? — произнес Джарралт, бросив на Оррика презрительный взгляд. — А почему я должен верить, что ты не причастное лицо? Или доверять твоей компетенции?

— Потому что последний король доверял мне, господин, — спокойно ответил Оррик.

— А если вы обнаружите злой умысел, капитан? — спросил Холз. — Что тогда?

Суровое лицо Оррика стало еще суровее.

— Тогда я стану преследовать убийцу до крайних пределов королевства. Будь то мужчина или женщина, им не будет ни спасения, ни пощады… Невзирая на чины, положение в обществе и привилегии.

Гар кивнул:

— Удовлетворены, Конройд? Хорошо. Теперь, если вы позволите, я хотел бы повидать свою семью.

Встревоженный и беспомощный, Эшер смотрел, как Гар, пошатываясь, сделал два шага по направлению к краю Гнезда. Далтри и Сорволд в отчаянии бросились к нему, чтобы остановить.

Это была ошибка.

— Оставьте меня в покое! — вскричал Гар.

Вокруг него вспыхнуло золотистое свечение. Те, кого оно коснулось, завопили от боли и отдернули руки.

Рука Конройда легла на рукоять ножа, висевшего в ножнах у него на боку.

— Вы видите? Он использует магию как оружие! Принц Гар недостоин никакой власти! Ему неведомо, что значит быть истинным доранцем! Это просто недозрелый, избалованный ребенок, которому нельзя доверить власть, так неожиданно свалившуюся на него!

— Это тебе нельзя доверять власть! — взорвался Гар. — Ты всю жизнь мечтал о троне моего отца, а теперь, когда он умер, вознамерился захватить его! Так послушай же, Конройд!.. В одном мизинце моего отца было больше царственности, чем может вместить все твое тело. Лучше увидеть, как королевство превратится в дымящиеся руины, чем позволить тебе занять его трон!

Джарралт потряс поднятыми кулаками:

— Ты, как и твой отец, переступаешь все границы. Магия там или не магия, но ты не годишься в правители! Ты всего лишь уродливый отпрыск эгоистичного и недальновидного глупца!

Золотистая аура Гара стала насыщеннее. В ней, как в костре, в который подбросили охапку сухих веток, появился темно-красный оттенок. Джарралт был вынужден отступить на полшага.

— Явись в Палату Правосудия и повтори все это, Конройд, — прошептал Гар. — Я тебе разрешаю. Явись в Палату Правосудия и выслушай, что тебе ответят люди.

Конройд Джарралт презрительно фыркнул.

— Люди… Этот неотесанный сброд? Олки? Ты рассчитываешь на поддержку черни? Если это все, на что ты можешь надеяться, то ты просто жалкий мальчишка…

Эшер чуть не подпрыгнул от испуга, когда Пеллен Оррик неожиданно наклонился к его уху и настойчиво зашептал:

— Сделай что-нибудь, Эшер, и побыстрее, пока эти глупцы не зашли слишком далеко.

— Я? — Эшер вытаращил глаза. — Почему я?

— Потому что ты здесь единственный, кого послушает принц.

Гар дрожал, его лицо кривилось от боли:

— Так это твоих рук дело, Конройд? Твоя жажда власти настолько сильна, что приходится убивать, дабы насытить ее? Мой отец, моя мать…

Убить твою мать? — Забыв о пурпурной ауре, которая, подобно мантии, покрывала Гара, забыв о его ранах и сломанной ключице, Джарралт схватил принца за грудки и приподнял, так что Гар касался земли только кончиками пальцев. — Ты, жалкий червяк, я любил твою мать! — заорал он. — Я люблю ее до сих пор! Если бы она вышла за меня, то сейчас была бы жива! Если бы она вышла за меня, то подарила бы стране настоящего принца! Сына, которым мы смогли бы гордиться!

— Господа! — закричал Эшер, бросаясь на Джарралта. Он схватил обезумевшего сановника за руки, оторвал их от рубахи Гара, потом толкнул принца в грудь, не обращая внимания, что причиняет ему боль. Гар отшатнулся и сделал два шага назад. — Позор, господа, позор обоим! Королевская семья погибла, а вы сцепились, как пьянчуги в пивной.

Джарралт повернулся к нему и прорычал:

— Еще раз прикоснешься ко мне и будешь болтаться на виселице до восхода солнца!

— Нет, Конройд, нет, парень прав, — вмешался побледневший от волнения Холз. — Вы должны взять себя в руки… Все эти ужасные события… Покажите пример… — Глаза старого жреца были полны слез. За его спиной дрожала кучка остальных, парализованных правилами и страхом. — Его высочество переутомлен, он говорит с тобой, находясь под влиянием горя и потрясения, и ты ведь не станешь думать, что он действительно верит, будто ты — или кто-то другой — мог намеренно причинить вред нашему королю и его семье! А ты, Конройд, ты тоже говоришь, не подумав. Это ужасная трагедия, и все мы в страшном смятении. Ваше высочество…

Пурпурное сияние, окружавшее Гара, быстро меркло, а с лица уходили ярость и страсть — оставалась только боль. Он выглядел смущенным и растерянным.

— Господа… Я не… чувствую… — Страшная судорога сотрясла все его тело от макушки до пят, и он смертельно побледнел. — Да поможет мне Барла, — пробормотал он, закатывая глаза.

Прежде чем принц упал на дорогу, Эшер успел подхватить его.

— Гар!

Тело принца безжизненно обвисло у него на руках, и Эшеру пришлось, несмотря на раны и переломы, опустить его на землю.

— Его высочеству не следует здесь находиться, — обратился Эшер к Холзу, который опустился на колени и ощупывал запястье Гара, проверяя пульс. — Необходимо доставить его домой.

Джарралт молча подошел к ним. Опустился на одно колено, просунул руки под тело Гара, легко встал. Принц лежал на его груди, словно в колыбели.

— Неси его в карету, Конройд, — произнес Холз, с помощью Эшера поднимаясь на ноги. — Его надо как можно скорее доставить к Никсу. Остальным придется ехать в одном из фургонов. Думаю, это не смертельно. — Поняв, что он только что сказал, Холз растерянно заморгал.

— А вы не собираетесь ехать с ними? — удивленно спросил Эшер.

Холз отрицательно покачал головой:

— Нет, нет… Сначала здесь следует кое-что сделать. Место поклонения. Молитвенная свеча. Необходимое я привез с собой.

Эшер кивнул:

— Уверен, Гар это оценит. И король тоже.

— Да, конечно… — На мгновение глубокое горе овладело им. Потом он справился с ним и махнул рукой Джарралту. — Только не останавливайтесь, Конройд! Поезжайте!

Эшер тоже пошел к карете. Он подождал, пока Гара со всеми предосторожностями не разместили в роскошном экипаже. Рядом с принцем уселся Конройд Джарралт.

— Везите принца в дворцовый лазарет, — сказал он, когда закрывшаяся дверца их разделила. — Уверен, Никс уже ждет его, не находя себе места от волнения.

Красивое лицо Джарралта оставалось спокойным и непроницаемым. И еще холодным и чужим. Как равнина глубокой зимой.

— Да. Полагаю, ждет.

— Господин… — Эшер заколебался, затем решился: — Уверен, что это был несчастный случай, но если капитан Оррик найдет доказательства обратного… вы должны знать: Гар ни в чем не виноват.

Некоторое время Джарралт продолжал хранить молчание. Потом повернул голову — совсем немного, только чтобы посмотреть Эшеру прямо в глаза.

— Я тоже.

Эшер кивнул. И солгал:

— Я вам верю, господин.

Взгляд Джарралта был настолько холоден, что мог бы превратить человека в глыбу льда прямо на месте.

— А с чего вы взяли, будто меня волнует, чему вы верите или не верите? — Он ударил рукой по расписной дверце кареты. — Кучер! К Башне!

Эшер остался стоять на дороге. К нему подошел Пеллен Оррик и похлопал по плечу. Они вместе наблюдали, как карета исчезла за поворотом.

— Неплохая работа, Эшер. Ловко уладил опасную ситуацию. Если когда-нибудь устанешь работать на принца, уверен, что смогу найти тебе место в городской страже.

— Мне надо ехать, — сказал Эшер. Голова болела так, что, казалось, сейчас ее разорвет на части. — Там, у Башни, люди гадают, что произошло, и, возможно, сейчас уже готовы поднять шум. Что ты собираешься делать с телами?

— Ночью? — Оррик пожал плечами. — Ничего. Даже используя магию и плавающие огни, слишком опасно поднимать их в темноте. Я оставлю здесь парней, чтобы охраняли место, а сам вернусь с помощью, как только рассветет.

Эшер задумчиво кивнул.

— Есть тут еще одна проблема. Ты забыл о Мэтчере. Пока мы здесь беседуем, его жена и дети сидят дома и ждут, что он с минуты на минуту войдет в дверь. А еще есть парни, служившие в дворцовых конюшнях. Они гадают, когда вернутся лошади.

— Проклятие, — проворчал Пеллен Оррик. — Да. Ты прав. Ладно, предоставь это мне. Я пошлю своих людей. Будь уверен. Новость не распространится.

— Прекрасно. — Эшер вздохнул облегченно. — Что ж, тогда я поеду. Завтра увидимся.

Оррик кивнул:

— Конечно, увидимся.

Эшер устало поплелся к коню. Сигнет невероятно обрадовался, увидев его, фыркал, ржал и нетерпеливо бил копытом землю. Холз сотворил небольшой плавающий огонь, чтобы освещал путь домой, и нетвердой рукой благословил Эшера.

— Ты хорошо послужил Барле этой ночью, сынок, — сказал старый жрец, когда Эшер усаживался в седло. — Я помяну тебя в своих молитвах.

Посмотрев на него сверху вниз, Эшер кивнул:

— Думаю, за нас за всех придется молиться, когда станет известно, кто виновник этой беды.

— Это так, — с горечью согласился Холз. — Это так. — Он отошел в сторону, а Эшер пришпорил коня и погнал по дороге.

И лишь намного обогнав медленно ехавшую карету Джарралта, уже почти на подъезде к Башне, Эшер осознал, что он провел последние часы, отдавая приказы самым могущественным доранцам в королевстве… И они ему повиновались.

* * *

Въехав на конюшенный двор Башни, он передал Сигнета Буни, чтобы тот почистил и накормил его, и тут же увидел Мэтта, который ухаживал за жеребенком. Несмышленыш выскочил из фургона и сейчас был утыкан занозами, как подушечка для булавок. Эшеру хватило взгляда и движения головой, чтобы сообщить Мэтту плохие вести. Тот побледнел. И следующую занозу из шеи жеребенка доставал уже слегка дрожащими пальцами.

— Да благословит их Барла, — произнес он, выбрасывая щепку в лужу. — Поговорим позже?

— Да, — ответил Эшер, отворачиваясь. — Позже.

От конюшен до Башни идти было недалеко. Чувствуя нарастающую тяжесть в груди, Эшер устало шагал по щебню, устилавшему дорожку, и думал о том, что вот-вот произойдет. Как прекрасно было бы прямо сейчас упасть и заснуть мертвым сном. Тогда не пришлось бы открывать передние двери Башни. Не пришлось бы входить. Не пришлось бы смотреть в глаза людям, которые, как он знал, ждут его и новостей. Ждут, что он скажет: не бойтесь, ложная тревога.

Ждут напрасно.

Передние двери Башни были слегка приоткрыты. Он глубоко вздохнул. Крепко взялся за обе бронзовые ручки. Рывком открыл двери и вошел.

— Я всех разослал по домам, — сказал Дарран, поднимаясь из кресла, стоявшего у подножия лестницы. — В конце концов, решил, что бессмысленно держать их здесь вместе столько часов. Только языками чешут.

— Бессмысленно, — медленно произнес Эшер, закрывая за собой двери. — Да.

Сплетя пальцы рук на впалой груди, Дарран сделал три шага навстречу и остановился.

— Итак? — Не знакомый с ним человек мог бы подумать, что секретарь полностью владеет собой. — Он мертв?

Эшер, остановившись посередине пустого холла, выждал мгновение и ответил:

— Нет. — Внезапно он почувствовал смертельную усталость. Надо бы присесть на что-нибудь. Вроде бы утром здесь были еще и кресла? — Немного побился, но и только. Сейчас Джарралт везет его к лекарю Никсу.

Господин Джарралт, — автоматически поправил Дарран. — Эшер?

Тот протер слипающиеся глаза:

— Что?

— Кто-нибудь погиб?

Эшер отвернулся.

Треклятый старый дурак может откинуть копыта, когда услышит правду.

— Эшер?

Снова развернувшись к Даррану, он засунул руки в карманы и заставил себя смотреть прямо в изможденное лицо старика.

— Дурм не погиб. Дурм жив. По крайней мере, был жив, когда я видел его в последний раз. — Он пожал плечами. — Это точно.

— Мне нет дела до Дурма, — вспылил Дарран.

— Напрасно. Потому что если он не выкарабкается и не выступит в защиту Гара, у нас у всех будут крупные неприятности. В этом я убежден.

Казалось, Дарран не слушает.

— Кто еще? Ты сказал, Дурм не погиб. Замечательно. Кто еще уцелел… кроме него и Гара?

Эшер впервые слышал, чтобы старое чучело называло Гара иначе, чем «принц» или «его высочество». Это его испугало.

— Никто, — вдруг жестко ответил он. — Теперь все? Вся его семья погибла. Да, еще Мэтчер. И лошади. Главное, не забыть о бедных лошадках, ведь так? Все они мертвы. Лежат, разбившись, в пропасти за Гнездом Салберта. Так, что еще вы хотите знать?

С посиневших губ Даррана сорвался слабый жалобный стон. Пальцы расцепились и заскребли по груди. Он стал медленно оседать на колени.

Эшер бросился к нему:

— Не смей! Придурок, чучело, старая косоглазая корова! Не смей, сволочь!

Кряхтя от напряжения, он опустил Даррана на плиточный пол холла и рывком распахнул строгую черную куртку и жилет под ней. Дрожащими пальцами ослабил узел галстука и расстегнул белую рубаху. Грудь старика судорожно вздымалась, требуя воздуха. Больше всего она напоминала решетку для поджаривания мяса, накрытую чайным полотенцем, — до того старик был худ. Из глаз его, как из волшебного источника, непрерывно текли слезы. Нужна была подушка или что-то мягкое, чтобы не опускать голову несчастного прямо на плиточный пол. Оглядевшись, Эшер дотянулся до кресла, сорвал с него подушку и подсунул под голову Даррана.

После этого он на некоторое время застыл, поджав губы. Что дальше? Лекарем он не был и не имел ни малейшего понятия, что следует делать. Полоумный старик отпустил всю прислугу, даже посыльных мальчишек. Он схватил правую руку Даррана, закатал рукава куртки и рубахи и взялся за тонкое бледное запястье, покрытое шишками и раздувшимися венами.

— Давай же, давай, — отчаянно просил он. — На сегодняшний день смертей хватит, старая ворона. Гар тебя не похвалит, если ты из-за него окочуришься. Теперь он станет королем, и ты будешь ему нужен. Если тебя не будет рядом с ним, могут попросить Уиллера, чтобы учил Гара организованности. Но ты же знаешь, что этот слизняк не способен организовать попойку, даже если находится в пивной.

Дарран слегка нахмурился. Несколько мгновений его губы беззвучно шевелились, затем он прошептал:

— Уиллер… мой помощник… прошу вас уважать…

— Вот это уже дело, — сказал Эшер, улыбнувшись и почувствовав некоторое облегчение. — Вы просто лежите здесь и дышите, господин чучело огородное. Вдох-выдох, вдох-выдох, и не вздумайте останавливаться.

Глаза Даррана были закрыты, ресницы дрожали, но грудь исправно вздымалась и опускалась. Эшер отпустил запястье старика и сел на пятки. По спине стекали струйки пота; волосы на голове промокли насквозь. Ему нужна ванна. И еда. При этой мысли в желудке заурчало. Но зануда Дарран отослал повариху. В гневе она страшна, но, может, рискнуть пошарить на кухне, вдруг там есть что-нибудь съестное. Он так и сделает, но только когда будет уверен, что Дарран не сотворит ему самой большой пакости в жизни, то есть не умрет.

Двери Башни широко распахнулись. Он поднял голову. Это был Гар. На своих двоих. Шагал, как ни в чем не бывало. На шаг позади него шел Конройд Джарралт. Увидев Даррана, они остановились.

— Барла, помоги мне, — произнес Гар. Голос прозвучал, как у человека, потерявшего последнюю надежду на счастье. — Он…

— Нет, — ответил Эшер, поднимаясь с пола. — Что вы здесь делаете? Вы же должны ехать к Никсу!

— Я заехал, чтобы рассказать Даррану о случившемся.

Эшер с укором посмотрел на Джарралта.

— Что ж, я ему уже все рассказал. Вы можете забрать его с собой к Никсу?

Не глядя на Джарралта, Гар кивнул.

В гнетущей тишине Джарралт помог Эшеру вынести старика к ожидавшей их карете. Гар шел следом, умудряясь каким-то образом держаться на ногах.

— Я вам нужен? — спросил Эшер, когда Даррана уложили на роскошные бархатные подушки, и Гар уселся в карету.

— Нужен, — ответил Гар.

— Залезайте на козлы к кучеру, — коротко бросил Джарралт и полез в карету.

Эшер прикусил язык и повиновался.

* * *

Королевский лазарет располагался в крыле главного здания дворца. К нему вела отдельная подъездная дорога; для большей уединенности и тишины перед входом был устроен огороженный двор с воротами. Заботливые руки доставили Даррана к входу. Гар от помощи холодно отказался и шел сам. Здесь Джарралт, который понял, что в его услугах более не нуждаются, покинул их, едва кивнув. Гар поблагодарил его легким наклоном головы, Эшер просто вздохнул с облегчением, а работники лазарета почти не обратили на почтенного гостя внимания.

Для больного старика выдали переносное кресло; пришли и двое слуг-носильщиков. Явился свободный лекарь. Быстро осмотрев Даррана и Гара, он направил их к человеку, который лучше всех знал, как лечить тяжелых больных.

Эшер держался поближе к Гару на случай, если того вдруг оставят силы, а про себя горячо молился, чтобы силы не оставили его самого. От больничных запахов у него закружилась голова. Если поскорее отсюда не выбраться, думал он, то у этих проклятых костоломов есть шанс заполучить еще одного подопытного.

После недолгого путешествия по узким тихим коридорам они увидели Никса, который стоял в помещении, похожем на приемный покой. Здесь были столы и стулья; само помещение ограничивалось тремя стенами, в каждой из которых имелась дверь, окрашенная в отличный от других цвет — синий, зеленый и темно-красный. Королевский лекарь стоял у темно-красной и мыл окровавленные руки в тазике, который держал один из помощников, и диктовал распоряжения другому.

— …каждые два часа, тщательно перемешав урвал и козью ногу, хорошенько втирать в незашитые раны. — Никс помолчал, прикрыв глаза и задумавшись. Потом взял полотенце, висевшее на предплечье помощника, державшего тазик, и поджал губы. — Для зашитых ран каждые четыре часа присыпка с травами. Через час мы… — Он внезапно заметил, что в приемном покое стало больше людей, перестал вытирать руки и переключил внимание. Увидев в кресле безвольное тело Даррана, лекарь бросил полотенце и подошел к старику.

— Ну, как? — спросил Гар через некоторое время.

Никс, осторожно обследовав Даррана, поднял голову.

— С ним все будет в порядке.

— А Дурм?

Никс повернулся к помощнику с тазиком.

— Позови лекаря, Тобин. — Он повернулся к носильщикам: — Несите секретаря его высочества в зеленую палату.

— Тобин? — переспросил Гар, наблюдавший, как уносят Даррана. — Нет. Я хочу, чтобы ты…

— Тобин все сделает правильно, за Даррана не волнуйтесь, — успокоил Никс. — У него был сердечный приступ, но сейчас он в безопасности.

— Очень хорошо, — произнес Гар. — Тогда веди меня к Дурму.

Никс покачал головой.

— Не сейчас.

В глазах Гара вместо тлеющей боли загорелись огоньки недовольства.

— Это не просьба, Никс.

— Не сейчас, — твердо повторил Никс. — Ему требуется покой, а не общество. Думайте о нем, господин, а не о себе.

Эшер решил дотронуться до здоровой правой руки Гара и почувствовал, как напряжен принц.

— Дурм в надежных руках. Сейчас надо осмотреть вас. Вы в любой момент можете свалиться.

Взгляд Гара был подобен удару кнута.

— Я тебя спрашивал?

— Нет, — ответил Эшер спокойно. — Но это не значит, что я неправ.

Никс сделал приглашающий жест рукой.

— Пойдемте, ваше высочество. — Теперь его голос звучал ласково, просительно. — Позвольте мне помочь вам. А потом я отведу вас к Дурму.

Едва стоявший на ногах Гар сдался. Он позволил увести себя и шел послушно, как понятливый ребенок.

Эшера лекарь не приглашал, но он двинулся следом.

Глава третья

Никс привел их в свой кабинет. Здесь было полно книг, расставленных на полках вдоль стен, и лекарственных растений, которые висели пучками на бечевках под полками. Воздух наполняли запахи всевозможных снадобий, так что с непривычки дышать было трудно. Кроме того, в камине весело пылал огонь, и свежего воздуха явно не хватало.

— Что ж, — сказал лекарь, усаживаясь на исцарапанную скамью возле своего рабочего стола, — теперь, когда мы одни и никто не мешает, пора перейти к делу, как вы считаете, ваше высочество? Надо раздеться, и, пожалуйста, догола.

Слишком разбитый и усталый, чтобы сопротивляться дальше, Гар позволил Никсу и Эшеру освободить себя от наспех наложенных повязок и изорванной окровавленной одежды. Эшер, памятуя обо всех ранах, которые получал в жизни, старался действовать с максимальной осторожностью. Когда открылись все ушибы и ранения, покрывавшие тело Гара, он не выдержал и изменился в лице. Сам принц, едва дыша, баюкал левую руку правой и ждал, когда прекратятся страдания.

— Гм, — промычал лекарь, осматривая принца, как барышник осматривает лошадь на ярмарке. Его кустистые рыжие брови сошлись на переносице, а лицо омрачилось; пальцы обследовали тело принца, не пропуская ни одного пореза, ни одной царапины или синяка. Когда пальцы Никса слегка коснулись сломанной ключицы, Гар стиснул зубы и с шипением выдохнул.

Целитель ощупал голову, проверил пульс, послушал, как бьется сердце и работают легкие, посмотрел язык и заглянул в глаза.

— Можете определить, как долго вы находились без сознания?

— Нет, — ответил Гар. — Помню… кажется, помню… что летел по воздуху. Ударился о землю. Дважды пытался встать, это точно. Хотел подняться, бежать за помощью… Но не смог стоять на ногах.

— Вы уехали утром, — подсказал Эшер. — Мы с Мэттом нашли вас уже в сумерках.

— Гм, — промычал Никс. — Значит, серьезное сотрясение мозга. Придется провести в постели два-три дня во избежание припадков гнева и раздражительности.

— В постели? — Лицо Гара вытянулось. — Не думаю, что соглашусь на это.

— А вы знаете, что для несговорчивых пациентов у меня есть прекрасное средство воздействия? — спросил Никс, прищурившись. — В их числе игла, нить и жидкое питание, вводимое через соломинку.

— Избавьте меня от ваших глупых шуток! — выпалил Гар. — Погибли ваш король и его семья! Груз власти пал на мои плечи. Думаете, я смогу управлять из постели?

Никс побледнел, в глазах его заблестели слезы. Ткнув указательным пальцем в грудь Гара, он произнес:

— Объясняю, ваше высочество, что как королевский лекарь я несу величайшую ответственность — заботу о благосостоянии этого королевства через обеспечение здоровья Заклинателя Погоды. Со смертью Борна, да спасет Барла его душу, вы исполняете обязанности Заклинателя Погоды. С сегодняшнего дня и впредь вы принадлежите прежде всего Луру. И во исполнение моего священного долга вашего лекаря я не дозволяю вам секретов, частных дел, стыдных поступков и запрещаю препираться со мной. Если я говорю, что вы должны остаться, то вы останетесь. Ибо от состояния вашего здоровья зависит прочность Стены Барлы и существование королевства, которое она защищает. Зависят жизни всех мужчин, женщин и детей. Поэтому ваше здоровье — это мое королевство, и в этой комнате король — я. Вы меня понимаете?

Гар ошеломленно смотрел на Никса и молчал. Эшер вздохнул.

— Он прав. Ах да!.. Вы меня не спрашивали.

— Я тебя не спрашивал, — сдавленным шепотом произнес Гар, соглашаясь. — Но он, конечно, прав.

Снова превратившись в обходительного лекаря, Никс мягко коснулся плеча Гара.

— Присядьте, ваше высочество, пока я не приготовлю все необходимое.

В комнате имелось кресло. Эшер усадил в него принца, а сам встал позади. Больше всего ему хотелось улечься на стол или хотя бы прислониться к стене, но протокол не позволял такого поведения. К тому же Никс за такие вольности мог и запустить чем-нибудь тяжелым.

Лекарь подошел к двери кабинета, приоткрыл ее на три дюйма и гаркнул:

— Керрил! Принеси четверть чашки жанжавета с двумя каплями эссенции из корня дуреля. И захвати немного пчелиного цветка. Быстро!

В ожидании подчиненного, который должен был исполнить заказ, Никс полез в шкаф и достал четыре закрытых пробками кувшина, ступку и пестик из ляпис-лазури, а также маленький прозрачный сосуд с какой-то зеленой густой жидкостью. Расположив все это на скамье, он закатал рукава и взялся за работу. По мере приготовления снадобья комнату наполнил отвратительный запах.

Гар заволновался. Не отводя взгляда от сосуда, он настороженно спросил:

— Никс, вы хотите, чтобы я это выпил?

Стук в дверь возвестил, что Керрил доставил просимое.

— Нет, — ответил Никс. Он принял у помощника две чашки, закрыл дверь и одну из них протянул Гару. — Вот это.

Гар подозрительно принюхался.

— Что это?

— Снадобье, которое уменьшит боль, когда я буду сращивать сломанную ключицу, — пояснил Никс, стоя возле кресла. — Подобные операции в магии врачевания — не самые приятные.

Лекарь смотрел сочувственно, лицо его оставалось непреклонным. Гар сердито взглянул на него, содрогнулся и опрокинул содержимое чашки себе в рот.

— Помилуй, Барла! — выдохнул он, и его тут же чуть не стошнило. — Вы что, хотите отравить меня?

— Я бы советовал вам сохранить его в своем желудке, — заметил Никс, возвращаясь к ступке и пестику. Добавив пчелиного цветка, он снова принялся толочь. — Вам просто придется выпить то же зелье, а во второй раз, должен сказать, оно покажется еще противнее. Теперь просто сидите спокойно, пока снадобье не подействует. А я закончу приготовление состава.

Все еще икая, Гар выронил чашку и откинулся на спинку кресла, прижав кулак правой руки ко рту. Никс быстро закончил свою работу.

Закрыв глаза и что-то нашептывая, лекарь наложил руки на сломанную ключицу Гара. Прикосновение сопровождалось вспышкой света, от которой под ладонями лекаря возникли огоньки. Пальцы старика заплясали вверх-вниз вдоль линии перелома. Никс легонько постукивал пальцами по коже, и огни плясали в том же ритме.

Никогда раньше Эшер не видел, как действует магия сращивания костей, которой владели доранцы, но у него были друзья, которых лечили с помощью этой магии. То были люди, пережившие шквал в бухте Ухо Сплетника, катавший их от носа к корме, словно игральные кости.

— Жжет, как адское пламя, — говорили Беб и Джоффет, гримасничая и содрогаясь от воспоминаний.

Наверное, Гар согласился бы с ними. Даже приняв снадобье, уменьшавшее боль, он сильно страдал. Лицо стало мертвенно-бледным и блестело от пота, дышал он тяжело и прерывисто. Изредка принц стонал; правая рука намертво вцепилась в подлокотник кресла.

— Почти готово, — негромко приговаривал Никс. Огоньки под его пальцами превратились в настоящее пламя. Эшер чувствовал опаляющий жар и щурился, словно стоял у открытого горна. — Вдохните поглубже, — шелестел голос лекаря, — и не дышите, не дышите, не дышите…

Громко прозвучало короткое заклинание, еще раз вспыхнул свет, и части сломанной кости под ладонями лекаря встали на место. Гар вскрикнул и выскочил бы из кресла, если бы Никс не удерживал его. Дрожа от сострадания, Эшер смотрел, как целитель бережно, но крепко прижимает принца к креслу, похлопывая по плечу и квохча над ним, как старая наседка.

— Ну, вот и ладно, ладно… Самое страшное позади, позади…

Гар медленно приходил в себя. Как только ему стало чуть-чуть лучше, он оттолкнул Никса.

— Я в порядке, хватит суетиться, — проворчал он.

Никс снова уселся на свою скамью.

— Теперь встаньте здесь, ваше высочество. Так… Сейчас проверим, как работает ваша рука, а потом займемся ушибами и царапинами.

Дыхание Гара еще не совсем успокоилось, но он встал и подошел к лекарю. Поднял левую руку над головой, сделал ею круговые движения, сжал пальцы в кулак, попробовал крепко прижать локоть к туловищу.

— Отлично, — сказал Никс. — Еще денек, и вы забудете о том, что она была сломана… Итак, продолжим.

В полной тишине он быстро обработал вязким зеленым снадобьем все раны. Через несколько секунд после нанесения на кожу всякие следы повреждения исчезали. Пропадали синяки и порезы, а вместе с ними и едкий запах зелья. Зато на поврежденном месте образовывалась тонкая защитная пленка.

— Вот и все… Вам лучше?

Кончиками пальцев Гар осторожно прикасался к тем местам на теле, где были раны, и слегка нажимал.

— Да, лучше… — Он на секунду накрыл своей ладонью руку Никса. — Благодарю тебя.

Лекарь кивнул.

— Снадобье возьмите с собой. В течение трех дней применяйте утром и вечером. Тогда полностью излечитесь.

— Хорошо, — ответил Гар. — Я так и сделаю. Но что касается постели, Никс…

Лекарь невольно вздохнул.

— Я знаю, знаю!.. Бремя власти сложить нельзя. — Он повернулся к Эшеру: — Поручаю вам постоянно присматривать за ним. При малейших признаках недомогания или упадке сил немедленно извещать меня.

Эшер кивнул:

— Непременно.

— А теперь мы идем навестить Дурма, — объявил Гар.

Эшер пристально посмотрел на него:

— В таком виде?

В ответ Гар закрыл глаза, одними губами беззвучно произнес четыре слова, а левой рукой начертал в теплом воздухе кабинета замысловатый знак. И вот уже он держит в руках рубаху, штаны и камзол.

Однако усилие, которое он сделал над собой, заставило его снова опуститься в кресло.

— Вы не дали мне закончить, — наставительным тоном произнес Никс. — Никакой магии в течение недели.

Гар, обливаясь потом, покачал головой:

— Мне придется!.. Заклинание погоды…

— Подождет. Потом наверстаете. Занятия магией в вашем положении могут искалечить вас, ваше высочество.

Искалечить. Это слово сразу вызывало в памяти горькие воспоминания.

— Понятно… — коротко согласился Гар.

Пошатываясь, он снова поднялся и стал медленно одеваться.

Никс перелил остатки снадобья в небольшой кувшин.

— Кстати, Эшер, — сказал он. — У вас на руках кровь.

Эшер посмотрел на руки. Действительно кровь. И не только его. Даже не столько его. Но разве он мог сказать об этом в присутствии Гара? Он пожал плечами.

— Так, пустяки, поцарапался.

— Покажите мне.

Он вытянул руки. Лекарь опытным взглядом оценил повреждения, обработал их зельем, затем закупорил кувшин пробкой и протянул Эшеру.

— Здесь вам двоим хватит. Пользуйтесь им оба, а то я вас знаю.

Эшер оторвал взгляд от своих дрожащих рук.

— Хорошо.

У них за спиной Гар застегивал последние пуговицы на камзоле.

— К Дурму, — напомнил он. Его голос и выражение лица не допускали возражений. — Сейчас же!..

* * *

Лекарь Тобин ждала их в приемном покое. Увидев Гара, она поклонилась.

— Ваш секретарь устроен со всеми удобствами и отдыхает. Ему дали значительную дозу снадобья, укрепляющего сердце, и к утру он достаточно окрепнет, чтобы встретиться с посетителями.

Гар кивнул:

— Благодарю вас. — Тобин еще раз поклонилась и ушла. Принц повернулся к Никсу: — Где Дурм?

Никс кивнул на темно-красную дверь.

— Там. Но я должен предупредить вас до того, как вы его увидите. Он получил страшные увечья, и вид у него… необычный. Я сделал для него все, что мог. Теперь многое зависит от крепости его здоровья и милости Барлы.

Гар помолчал. Он долго рассматривал приемный покой, останавливая взгляд то на яркоокрашенных дверях, то на стенах без окон, то на растениях в горшках. Выражение лица было отстраненным и не отражало внутренних переживаний принца.

— Будет жить?

Никс поджал губы:

— Я целитель, а не гадалка, господин.

В палате без окон возле постели Дурма они увидели сиделку. Как только посетители вошли, она встала. Канделябры отбрасывали слабые тени на стены, а огонь камина наполнял палату ласковым теплом. По знаку Никса сиделка вышла, прикрыв за собой темно-красную дверь.

Поддерживаемый таинственной магией целителя, Дурм парил примерно в восьми дюймах над высоким и широким ложем, ограниченным со всех четырех сторон деревянными перилами. Эшеру показалось, что на искалеченном обнаженном теле нет ни одного квадратного дюйма, который не был бы зашит или стянут зажимами. В самом деле, огромная рана на голове была обрамлена ими столь часто, что казалось, по лысому черепу расползлись гусеницы. Глаза, некогда холодные и пронзительные, напоминающие ледяные иглы, сейчас были закрыты.

Гар чуть не споткнулся, увидев его, и замер на месте; правая рука невольно поднялась, словно он хотел отогнать страшное видение.

— Помилуй, Барла, — прошептал он, и эта фраза прозвучала в тишине палаты, как стон раненого. — Если бы я не знал, что это именно он… — Принц пересилил себя и продвинулся на шаг вперед, поближе к ложу больного. — Почему ты не срастил кости, Никс? Нельзя было оставлять его в таком виде!

— Сращивание костей наверняка убило бы Дурма, — ответил Никс. — В свое время мы этим займемся. — Если он выживет. Невысказанные слова повисли в воздухе.

— Это оцепенение…

— Результат травмы головы. Она… очень тяжелая.

— Он очнется?

— Возможно.

— Сохранит разум?

Никс пожал плечами:

— Неизвестно.

— Сколько пройдет времени? До того, как он очнется? Раньше ты всегда мог определить.

Никс помрачнел, но ответил:

— Возможно, это вопрос нескольких дней. Но, скорее всего, недель.

Гар с трудом оторвал взгляд от изуродованного тела, парящего над ложем.

— Но не месяцев? Мы не можем допустить этого, Никс. Заклинание погоды. Мое восшествие на престол. Главный маг нужен королевству. Он нужен мне!

— Я это знаю, — спокойно ответил Никс. — И если исцеление возможно, господин, я его исцелю и верну вам.

Если?

Никс, вздохнув, сцепил руки за спиной. Придется озвучить невысказанные слова:

— Простите за искренность, ваше высочество, но не вижу смысла уклоняться от прямого ответа. Честно говоря, надежды мало.

Лицо Гара окаменело, стало бледным как мел. Глядя на Дурма широко раскрытыми глазами, он произнес:

— Мало надежды — это не значит, что ее нет вовсе.

— Конечно, — согласился Никс после осторожной паузы. — Конечно, не значит.

Эшер наблюдал, как Гар, словно в состоянии транса, подошел к ложу Дурма. Когда принц заговорил, голос его был едва слышен:

— Когда-то я его любил. А потом возненавидел. Сейчас сам не знаю, что чувствую… — Он помолчал, с трудом подбирая слова. — Чувствую страх. Я знал его всю свою жизнь. Он такой же член моей семьи, как отец, мать, сестра. Если он умрет… Я в самом деле останусь один.

Эти слова были исполнены такой горечи и безнадежности, что ранили в самое сердце.

Никс подошел к Гару и положил руку на плечо.

— Нет, господин, — возразил он дрожащим от сдерживаемых слез голосом. — Не останетесь. Пока я дышу, вы не одиноки.

Эшер прочистил горло. Подавил подступавшие слезы. Отец. Отец…

— И пока живу я, — добавил он вслух. — Идемте, Гар. Сейчас вы ничего не можете сделать для Дурма… Вам необходим сон.

Не в силах оторвать глаз от истерзанного тела Главного мага, Гар пробормотал:

— Нет!.. Нет, я не могу оставить его.

Ладонь Никса стала тяжелее.

— Вы не можете здесь оставаться, — мягко сказал он. — Ваше присутствие скорее помешает, чем поможет. Если будут какие-либо изменения, я пошлю за вами.

Эшеру показалось, что Гар вот-вот набросится на лекаря с кулаками. Потом принц — или уже король? — глубоко вздохнул. Поцеловав два пальца, он чуть коснулся щеки Дурма.

— Вернитесь, Дурм, — прошептал он. — Я не смогу без вас. — После этих слов принц позволил Никсу увести его к темно-красной двери палаты.

Эшер последовал за ними, не оглядываясь.

* * *

Запертый в темнице гнилой, разлагающейся плоти. Морг пронзительно, безостановочно кричит. Где бы он ни находился, он здесь не один. Близко, рядом, слышны голоса, но они звучат, словно на границе сознания, и он не может ни достичь их, ни понять, что они говорят. Он отчаянно бьется, словно паук, запутавшийся в собственной паутине, но не в силах осмыслить эту новую реальность.

Тело Дурма искалечено и истекает кровью. Только его собственная необузданная воля помогает сохранить плоть жирного глупца, уберечь ее от гибели, а душу от забвения. Застоявшаяся кровь пропитывается снадобьями, которые быстро обволакивают его, притупляют чувства и овладевают им, но он все еще мучается от непереносимой боли. Века прошли с тех пор, когда он в последний раз переживал подобные ощущения. Это оскорбительно и унизительно.

Такое положение недопустимо.

Ибо он — Морг, во всех своих перерождениях стоящий неизмеримо выше мелочности и ничтожности плоти. Хотя его и изловили. Изловили вопреки всем ожиданиям и, несмотря на его могущество, заперли в пределах вот этого куска истерзанного мяса. Он прикован к этой плоти, связан с ее судьбой. Он стал рабом ее участи. Если умрет Дурм, умрет и он.

Достаточно сильное потрясение, чтобы лишиться разума.

Как такое может быть? Я ведь Морг! Я непобедим!

Смерть, его самый опасный и некогда побежденный враг, смеется над ним. Ждет во тьме и хихикает злорадно. Радуется, потирает свои жирные лапы. Ждет не дождется, когда умрет тело жирного глупца. Тогда чары исчезнут, и душа Морга освободится, чтобы погибнуть.

Нет, кричит Морг. Тебе не победить. Я не умру. Меня зовут Морг, а это имя значит Победа! Ты не сокрушишь меня. Ты никогда не одержишь верх. Выход есть. Выход должен быть. Разве я не бессмертен? Бессмертный не может умереть. Я не могу умереть!

Нет, можешь, говорит Смерть. Здесь и сейчас — можешь.

Морг знает, что Смерть говорит правду, и его охватывает отчаяние. Впервые за многие века он оказался в обстоятельствах, которые создавал не сам и которые не может контролировать. Впервые за многие века он испытывает страх. Увечья, причиненные этому чужому телу, ужасны. Даже с его огромной мощью оно может кануть в жадную пучину смерти. Увлекая его с собой.

А если нет, если он сохранит жизнь в теле жирного глупца? Тогда Дурм будет жить, но как? Как ущербный калека? Неполноценное существо с ограниченными способностями? Если не излечить этот искореженный остов, от него не будет никакого толку. Что тогда? Он обречен провести вечность в изуродованном теле Дурма?

При мысли об этом Морг воет, извивается и колотится в решетки своей темницы. Больная плоть Дурма сотрясается от его ярости. Слабое сердце едва не останавливается, из легких выходит воздух. Морг паникует, отказывается от бесполезных эмоций и концентрирует волю. Бейся, сердце! Работайте, легкие!

Умирающий Дурм нехотя подчиняется.

Морг размышляет. Он здесь только с одной целью: снести вознесшуюся в гордом золотом сиянии Стену Барлы и стереть в порошок предательские сердца ее потомков; тогда он сможет объявить, что весь мир, до самого последнего клочка, принадлежит ему. Для этого ему необходимо тело. И если Дурм не может больше служить данной цели, то нужно найти другое тело.

Другое тело…

Он даже не знает, возможен ли подобный переход.

Я сделаю его возможным, клянется Морг. Я беспределен, и я закончу то, что начал. После этого жирный Дурм может умереть, и да будет так. Заодно со всеми его друзьями.

Время идет, и вместе с ним развертываются события, скрытой причиной которых является он. Скоро жуткая черная магия, выпестованная извращенным разумом, расцветет махровым цветом, затем увянет, затем умрет. Он должен быть там, чтобы увидеть это. Он должен быть там и насладиться моментом, когда начнутся кровавые дни, знаменующие конец света, — так называют его эти глупцы.

Я Морг, приговаривает он. Бессмертный и неуязвимый. Я не чувствую боли. Я не знаю страха. Используя разум, он ткет покров из истончающейся нити жизни Дурма и устремляет свою волю в бесконечность.

Живи, Дурм, живи, грозит он в пространство, окружающее его. Живи, жирный глупец. Потому что я — Морг, и я с тобой еще не покончил.

* * *

Мэтт вздохнул, потом потянулся. Времени потребовалось гораздо больше, чем он думал, но наконец израненный жеребенок был освобожден от всех заноз и впившихся в шкуру щепок; Мэтт смазал раны заживляющим зельем и отнес его в стойло, где бедняга и задремал на куче соломы. Погладив жеребенка по пятнистой серой шее, шталмейстер присел, прислонившись плечом к стене конюшни. Больше здесь никого не было, все остальные уже ушли отдыхать, и он просто сидел, наслаждаясь покоем, тишиной и близостью лошадей. Жеребенок прядал ушами во сне, и Мэтт снова погладил его, чувствуя облегчение от прикосновения к живой, теплой плоти.

Загнанная глубоко внутрь, боль затаилась, словно волк в кустах. Вся королевская семья, кроме Гара, погибла, и представить, каким будет мир, в котором завтра проснется город, было невозможно. Что все это будет означать для него и Дафны, для Вейры и остальных из Круга, для Эшера — Мэтт не знал и слишком устал, чтобы думать об этом сейчас. Слишком боялся думать. Тени прошлого подобрались совсем близко, они выступили из темноты и коснулись его холодными руками. Он ждал их, и все же они застали его врасплох.

В конюшне и за ее пределами повисла тишина. Мэтт закрыл глаза и позволил себе слиться с этой тишиной. Позволил себе дышать, просто дышать и улавливать легкие изменения и колебания невидимых энергий, струящихся в ночном воздухе. Он призывал свой дар, просил его раскрыться и проверить, как движется и течет магия в мире.

Что-то было не так. Чего-то… не хватало.

Сосредоточившись, он постарался точнее определить ощущение. Чем оно вызвано? Не смертью, хотя гибель короля Борна была тяжелой утратой. Он пережил смерть многих могущественных доранцев, но не замечал сколько-нибудь значимых изменений в мире. Тишина, вызываемая их уходом, быстро сменялась гомоном тех, кто приходил им на смену.

Нет, тут что-то иное. Перемена связана с неким ощущением, которое он пережил когда-то. Тогда, в первый раз, у него волосы на голове встали дыбом, а в душу проник ужас. Он не мог объяснить его ни Дафне, ни себе. Единственная диссонирующая нота в хоре магии Лура, тонкая, резкая и злая. А для человека с его талантом восприятия мира — ядовитая.

Эта нота молчала. Он неделями слушал ее негромкий злорадный голос и почти привык к нему; внезапное же отсутствие прозвучало громче, чем крик.

Но почему? Почему она исчезла? Исчезла так же внезапно, как появилась? В полном замешательстве он раздвинул свое восприятие до крайних пределов, стремясь отыскать ответ.

Раздражающе веселый голос вернул его в реальный мир:

— Ты похож на человека, который пытается по запаху определить, не сбежало ли молоко.

Мэтт вздохнул и открыл глаза.

— Дафна.

Она стояла в дверном проеме, маленькая и стройная; голову и плечи покрывала зеленая шерстяная накидка. Удивленно подняв брови, девушка сказала:

— Твой призыв прозвучал так настойчиво. Что случилось?

Обеспокоенный их голосами, жеребенок завозился в соломе.

Мэтт успокоил его, погладив и прошептав несколько ласковых слов. Потом встал и направился к выходу. На освещенном лампами дворе было тихо, только из конюшни доносилось пофыркивание лошадей, да в соседнем леске ухали совы. Парни Мэтта находились наверху, в помещении для отдыха. Они либо спали, либо играли в карты, так что говорить можно было открыто, не таясь.

Но даже теперь он старался, чтобы слова не звучали громко.

— Борн погиб. Королева тоже. И Фейн. Дурм совсем плох и может не пережить эту ночь.

Дафна потрясенно молчала. На лице застыло изумление — значит, и она не предвидела это. Странно, но Мэтту почему-то стало легче. Если бы она знала, но не сказала ему…

— Да защитит нас Джервал, — наконец прошептала она. — Как это произошло?

— Несчастный случай.

— А что Гар?

— Тоже пострадал, но он вне опасности.

Казалось, она не может постичь до конца значение этого события. Он заметил то же самое и за собой. Все еще не оправившись от известия, она переспросила:

— Они мертвы? Ты уверен?

Мэтт пожал плечами.

— Эшер уверен. Он сам их видел и рассказал мне.

— Эшер видел… — Ее худощавое лицо побледнело. — Он был там? Тоже пострадал? Он…

Мэтт положил ей руку на плечо, стараясь успокоить.

— С ним все хорошо.

Она покачала головой. Плотнее закуталась в шаль.

— Расскажи мне все.

Когда он закончил, Дафна подступила вплотную. Лицо ее горело от гнева; она сильно толкнула его в грудь.

— Глупец! О чем ты думал, позволив ему рисковать жизнью? Спускаться в пропасть за Гнездом Салберта! Это же сумасшествие! А если бы он упал? Если бы сейчас лежал там, рядом с ними? Что тогда?

Она подняла кулачки, чтобы ударить его, но Мэтт схватил ее за руки.

— Я пытался остановить его. Но он принял решение, а мне нечего было ему возразить. Я ничего не смог придумать. Ты же велела мне держать язык за зубами, помнишь?

Дафна рывком высвободила руки.

— Значит, это я виновата? Почему же ты сам туда не спустился?

— Я ему предлагал, но он и слушать не захотел. Дафна, из-за чего мы ссоримся? Он же не погиб.

— Не погиб, но мог погибнуть! Ты не имел права так рисковать им!

— А ты им не рисковала? — парировал он. — Ты ведь тоже не рассказала ему всего, что знаешь. А тот случай с фейерверками и Баллодэром, когда мы встретились впервые, — ты не думаешь, что рисковала им?

— Это совсем другое, и тебе это известно. Я должна была ввести его в дом Узурпатора, а для этого свести с принцем.

— А мне пришлось позволить ему посмотреть, не остался ли кто-нибудь из членов королевской семье в живых, — заявил Мэтт. — Иначе я рисковал вызвать подозрения. Эшер был вне себя, Даф. Он был готов пройти сквозь меня. Что бы ты сделала на моем месте?

Она с яростью посмотрела ему в лицо, не желая соглашаться с его логикой. Но внезапно горящий взор погас и сфокусировался на чем-то за его спиной. Гнев сменился облегчением, жалостью и каким-то незнакомым Мэтту выражением. Выражением, о котором он не смел и мечтать.

Он повернулся, уже зная, кого увидит. Эшер. Тот плелся по двору, как человек, проделавший недельное путешествие по непроходимым дебрям.

Мэтт услышал, как охнула Дафна, и отступил в сторону. Она бросилась к Эшеру и остановилась перед ним, дрожа от волнения.

— Мэтт все мне рассказал. Ты в порядке?

Казалось, вопрос озадачил Эшера, словно он никак не ожидал заботы о себе со стороны кого бы то ни было. Он дернул плечом.

— В порядке.

— А принц?

— Будет жить. Я уложил его спать наверху в Башне.

— Слава Барле. — Она опустила на мгновение глаза, потом снова посмотрела ему в лицо. — И это правда? Они действительно мертвы?

— Да. Они действительно мертвы.

Слова, произнесенные вслух, подействовали словно катализатор, и напускная флегматичность рассыпалась на глазах. Лицо его исказилось, маска лет соскользнула, оставив выражение беззащитности и боли, которое бывает у детей. Мэтт почувствовал, что сам готов заплакать от сочувствия.

Дафна раскрыла объятия, и Эшер порывисто шагнул вперед и обнял ее так крепко, как человек, который боится упасть. Она вцепилась в него с таким же отчаянием обреченного.

От этой сцены сердце Мэтта упало, зато поднялся целый сонм страхов. Лица Дафны он не видел и был рад этому, потому что видел лицо Эшера… И на нем было написано все, что он хотел знать. Даже больше, чем он хотел знать.

— Помилуй меня, Джервал, — произнес вслух шталмейстер, но тихо, чтобы те двое не услышали его. — Прошу тебя. И скажи, что мне делать.

Глава четвёртая

Проснувшись на следующее утро, Эшер обнаружил, что лежит полностью одетый, ничком поперек своей постели. Довольно долго он просто лежал, разбираясь в своих ощущениях. Голова была тяжелой, будто каменной, а изо рта словно только что вытащили кляп, волосы слиплись от высохшего пота, кожа на голове нестерпимо чесалась. Под обломанными ногтями чернела грязь. Рукава рубахи тоже в грязи и пятнах засохшей крови. Болели спина, плечи, руки, покрытые ссадинами и царапинами. Что же с ним такое…

И тут накатила волна воспоминаний, лавина разрозненных образов, которые наслаивались, наползали друг на друга. Борн. Дана. Фейн. Мертвая гнедая лошадь. Лицо Гара. Дафна.

Он застонал, лег навзничь и уставился в голубой потолок спальни. Снова застонал — дремавшая боль проснулась и стремительно овладевала телом. Болело все. Комната поплыла перед глазами, и Эшер вцепился в одеяла, выжидая, когда головокружение пройдет и к нему вернется ясность мысли.

После конюшни и встречи с Дафной — как она обнимала и утешала его, как теплы были ее ладони, гладившие его по щеке, как щекотало кожу ее близкое дыхание — он заковылял назад к Башне. Гар настоятельно просил оставить его одного, заявляя, что он в порядке, но Эшер хотел в этом убедиться. Нельзя потерять разом всю свою семью и быть в порядке, даже если ты умеешь держать чувства под контролем. Даже если ты принц Лура.

Но Гар запер дверь в комнату, и как ни долго звенел колокольчик, как ни колотил Эшер по резному дереву, — принц не отозвался. По правде говоря, Эшер не обиделся. На эту ночь ему и самому хватало горя, чтобы еще утешать другого. Поэтому он спустился вниз, пробрался в безлюдную кухню Башни и набил желудок яствами, что попались под руку в кладовой. Потом медленно поднялся к себе, собираясь немного посидеть и осмыслить произошедшую трагедию. Постичь все ее значение и представить, что несет она ему самому и королевству в целом.

Но усталость, должно быть, взяла верх, и он свалился, не успев даже раздеться. Ну и что? Это еще не причина корить себя, разозлился он. Мертвые мертвы. А живым необходим сон, разве не так? Да, они должны спать, есть и работать, бороться и любить…

Любить.

Дафна.

Он отогнал мысль о ней, потому что еще не осмыслил всего значения событий дня минувшего. Что и как произошло? Загадку требовалось разгадать, а Эшер чувствовал, что еще не собрался с силами. Он сел на постели, свесил на пол ноги в сапогах, отдернул занавеску с окна, возле которого стояла кровать, и выглянул наружу.

Оказалось, что проснулся он довольно поздно. Скорее всего, около половины девятого. Сверху Эшер видел вереницу всадников, отправляющихся на второй утренний выезд: шесть чистокровных лошадей потянулись в сторону Долгой Рощи. Похоже, замыкал группу Виллем; мальчишке всегда нравилось ездить на Солнечном Луче, а широкую спину этого гнедого Эшер узнал бы где угодно. Он представил, как смеются, посвистывают и шутят конюхи, и позавидовал им черной завистью. Везет же некоторым. Чего бы он только не дал, чтобы снова стать одним из них, удалиться от мишуры государственной службы, никогда не иметь отношения к разбитым вдребезги судьбам.

Он вздрогнул, когда в дверь настойчиво забарабанили. Вслед за стуком громкий, визгливый голос нетерпеливо потребовал:

— Эшер! Эшер, выходите сейчас же!

Уиллер. Чтоб ему…

На какое-то мгновение Эшер страшно пожалел, что он не глухой, не слепой и еще дышит. Даже смерть казалась более желанной, чем общение с Уиллером в половине девятого утра на пустой, начинающий урчать желудок, к тому же после того дня и той ночи, что ему довелось пережить.

Но нет, так рассуждать нельзя. Кто-то должен взять на себя заботу о Башне, пока Дарран не вырвется из лап Никса, и если этого не сделает Эшер, то сделает Уиллер. А значит, уже к одиннадцати часам утра все здешние обитатели будут готовы поубивать друг друга.

Угрожающе нахмурившись, он широко распахнул дверь.

— Заткнись, проклятый глупец! Хочешь разбудить принца?

Вытаращив глаза и покраснев как рак, Уиллер уставился на него, потом судорожно вздохнул и нашарил в кармане платок.

— Да спасет меня Барла! — промычал он сквозь розовато-лиловый шелк. — От вас же воняет! Вы весь в грязи! Что происходит? Где Дарран? Несмотря на все мои возражения, он вчера распустил работников по домам, сам теперь неизвестно где, а прислуга слоняется туда-сюда без дела!

— Даррану стало нехорошо. Он…

— Нехорошо? — Уиллер выронил платок и впился глазами в лицо Эшера. — Что вы имеете в виду? Что вы с ним сделали? Клянусь, Эшер, клянусь, если по вашей вине хоть волос упал с головы Даррана, я…

Эшер не без труда оттолкнул его.

— Ничего я с этой старой вороной не делал! А теперь закрой пасть, чтобы я мог объяснить, что к чему, или я засуну тебя головой в отхожее место!

Уиллер быстро отступил на шаг.

— Только пальцем меня троньте, и я прикажу вас арестовать.

— Попробуй, — ответил Эшер с угрожающей усмешкой. — Теперь слушай. Если ты хочешь увидеть Даррана, который сейчас на попечении Никса, то должен сегодня остаться здесь за него. И да спасет нас Барла.

— Конечно, я останусь за него! — выпалил Уиллер. — Кому еще можно доверить столь важное задание? Уж, разумеется, не вам.

Эшер с трудом подавил желание пнуть маленького пачкуна в то место, которое, по его мнению, было ему без особой надобности.

— Вот что, губошлеп, перестань болтать и слушай. Есть важное сообщение по другому вопросу. Собери всех внизу, пока я…

— Сообщение? Какое? Эшер, я требую, чтобы вы сообщили мне…

— Слушай, я сказал! Или ты настолько же глух, насколько глуп? Собери всех — работников, конюхов, прислугу Башни, пока я схожу и узнаю, как дела у принца. Договорились? Ты меня понял? Или объяснять еще раз?

— А кто вы такой, чтобы отдавать подобные приказы?

— Я человек, который собирается расквасить тебе нос, если ты не сделаешь того, что велят!

Глаза у слизняка сузились от злобы.

— Вы надо мной не властны!

— Хочешь пари? Если ты сейчас же не пойдешь и не соберешь людей, то тебя выгонят отсюда пинком в твой прыщавый толстый зад. И даже не заикайся о том, что Гар на это не пойдет. Мы оба знаем, что он так и сделает.

— Ты — заносчивый, невыносимый ублюдок. Придет день, и на тебя найдется управа! — Уиллер почти шипел от ярости. — В тот день я сорву с тебя личину, и все увидят, каков ты есть — прогнивший, злонамеренный, жаждущий власти…

Захлопнув дверь перед самым носом Уиллера, Эшер почувствовал себя намного лучше. Неплохо было бы еще принять горячую ванну и плотно позавтракать, но времени на это уже не оставалось. Поэтому он быстро вымылся над лоханью с водой, кое-как соскреб щетину затупившейся бритвой, с помощью щетки удалил с волос большую часть засохшей грязи, облачился в чистую одежду и поднялся к принцу.

На этот раз стоило ему только постучаться, и двери в королевские апартаменты беззвучно распахнулись. За ними, однако, никого не было.

— Умник, — с досадой пробормотал Эшер и вошел.

Он пересек пронизанный солнечными лучами пустой холл и поднялся по лестнице, ведущей к спальне принца. Коротко постучавшись, он открыл дверь и оказался в полной темноте.

— Гар? Вы здесь?

Все занавеси на окнах были опушены; лишь тонкие лучи света, кое-где проникавшие меж гардин, слегка рассеивали мрак. Ударяясь о невидимые предметы, получая синяки и бормоча ругательства, Эшер добрался до ближайшего окна и распахнул парчовые занавеси.

— Если бы мне был нужен свет, — произнес Гар, — здесь уже было бы светло.

Он сидел в старинном потертом кресле — все еще в тех же одеждах, в которых покинул палату Дурма. На ввалившихся бледных щеках золотился юношеский пушок; под полуприкрытыми глазами залегли скорбные тени. Роскошная постель оставалась не разобранной — в ней не спали.

Скрестив руки на груди, Эшер прислонился к подоконнику.

— Я думал, Никс имел в виду постель, когда говорил, что вам нужно отдохнуть.

— А если бы мне требовалась компания, то я за кем-нибудь послал бы, — проворчал Гар, недовольно сдвигая брови.

Эшер пожал плечами.

— Дарран говорит, что хороший слуга всегда предугадывает желания своего господина.

Принц откинул голову на мягкую спинку кресла.

— Это так. Но с каких это пор ты придаешь значение тому, что говорит Дарран?

— А я и не придаю. Как вы себя чувствуете? Как ключица?

Гар поднял левую руку. Помахал ею над головой и снова уронил на колени.

— Прекрасно.

— А синяки и шишки?

— Тоже хорошо. Никс прекрасный целитель.

— Замечательно.

Наступило неловкое молчание. Эшер не спешил нарушать его и хмуро уставился в ковер. Гар выглядел плохо. Он напоминал хрупкий сосуд, который можно повредить одним громким словом или неосторожным дыханием.

Но молчание не могло длиться вечно. Эшер поднял взгляд. Перед внутренним взором снова пронеслись лужи крови. Тела. Глубоко вздохнув, он осторожно начал:

— Гар. О том, что случилось вчера. О вашей семье. Я…

— Не надо, — перебил принц, резко подняв руку. — Мне не нужны твои соболезнования. Не сейчас. Пока не нужны.

Эшер заморгал.

— Но…

— Если хочешь мне помочь… помоги стать сильным.

— Это я могу.

Гар немного расслабился.

— Спасибо. — Он поднялся из кресла. — Теперь мне следует привести себя в надлежащий вид. Слуги и работники…

— Они ждут внизу. Вы сами сообщите им или хотите, чтобы я…

— Я сам. Скажи им, что я скоро спущусь, хорошо? — Он снял куртку и бросил на спинку кресла. — Дай мне десять минут.

Кивнув, Эшер оттолкнулся от подоконника и направился было к двери, но заколебался и повернулся к принцу.

— Гар…

Принц с неудовольствием посмотрел на него.

— Что?

Все еще колеблясь, он на шаг приблизился к Гару. Пусть принц еще слаб, пусть им владеет скорбь, но есть вещи, которые человек его положения должен услышать прямо сейчас. Вещи, которые не могут ждать.

— Возможно, Никс и прекрасный целитель, но не в его власти оживить мертвое тело. Или возродить погубленный разум. Знаю, об этом жестоко говорить, но…

Гар перестал расстегивать пуговицы на рубашке; глаза его моментально сделались холодными.

— Замолчи.

— Вы еще не знаете, что я хочу сказать!

— Мне в точности известно, что ты хочешь сказать, — возразил Гар и снова принялся за пуговицы. — Мой ответ — нет. У меня есть Главный маг.

— Гар… — Он приблизился еще на шаг. — Я понимаю, что из всех близких у вас остался только Дурм, но это никак не должно влиять на ваш выбор.

Принц сорвал с себя рубаху и швырнул ее в кресло. Несмотря на волшебное пахучее зелье Никса, тело его, покрытое пятнами синяков, напоминало шкуру леопарда.

— Не собираюсь это обсуждать.

— Придется! Вы знаете, что об этом думают люди, — настаивал Эшер. — Многие годы они воспринимали тебя как человека, не владеющего магией, как неполноценного доранца, как калеку. Раньше это не имело значения, потому что были живы ваш отец и ваша сестра — два лучших мага, которых когда-либо знало королевство. Самый последний земледелец из Рестхарвена знал, что благодаря им королевство находится в безопасности.

— Королевство по-прежнему в безопасности! — сердито крикнул Гар. — Я больше не калека!

— Знаю, но вы стали таким всего несколько недель назад! Недель, Гар, которые прошли после всех этих долгих лет. Люди только начали привыкать к мысли о том, что вы тоже маг, а вы уже хотите, чтобы они приняли вас королем? Заклинателем Погоды? Возможно, вы не уступаете в могуществе Фейн, но у вас недостаточно подготовки. Вы сами говорили, что Дурму еще предстоит многому вас научить!

— И он научит, — твердо ответил Гар. — Как только выздоровеет.

— Вы не знаете, выздоровеет он или нет!

— И ты этого не знаешь! — выпалил принц. — По крайней мере врачевание среди твоих многочисленных талантов пока не отмечено!

Эшер засунул руки в карманы. Он уже жалел о том, что вообще начал этот разговор. Но… сказанного уже не воротишь.

— Дело не только во мне, Гар. Есть еще Никс. Он тоже больших надежд не питает. Ты не можешь оспорить его мнение только потому, что…

— Я не собираюсь ничего оспаривать, — бросил принц и повернулся спиной к Эшеру. — И не собираюсь продолжать этот разговор. Тема закрыта.

Эшер шагнул к нему, схватил за руку и развернул лицом к себе.

— Нет. Не закрыта. Нравится вам или нет, вы должны смотреть в лицо фактам. Вам нужен Главный маг. Вы не можете самостоятельно овладеть магией заклинания погоды, вам не обойтись без наставлений подготовленного, искушенного мага. Это слишком трудно. Слишком опасно! Вы не сможете…

Гар предостерегающе поднял палец.

— Скажи еще раз «вы не сможете», и, обещаю, ты пожалеешь об этом!

— Меня постигнет страшная кара? А что может быть страшнее такой картины: вы очертя голову бросаетесь в магию и обрушиваете Стену на наши головы? — Эшер не обращал внимания ни на предостерегающий палец, ни на опасный блеск в глазах Гара; он хотел любой ценой заставить глупца прозреть истину. — Думаю, ничего страшнее быть не может.

— Я не намерен разрушать Стену Барлы, — возразил Гар. — Как не намерен и назначать Конройда Джарралта своим Главным магом!

Должны! Кто еще достаточно могущественен, чтобы справиться с этим делом? Вы должны назначить его Главным магом, хотя бы временно! Пока Дурму не станет лучше, раз уж вы так уверены, что он выживет и не очнется полной развалиной. Потому что если вы это не сделаете, не заручитесь его помощью и попытаетесь заняться заклинанием погоды в одиночку, любая ошибка скорее всего приведет к вашей гибели. И тогда королем станет Джарралт, а что будет со всеми нами?

— Ты что, оглох? — закричал Гар. — Я на это не пойду! У меня есть Главный маг!

— Нет, Гар! Все, что у вас есть, это комок кровоточащей плоти, собранный из отдельных кусков с помощью ниток, зажимов и молитв, и вы не сможете…

Довольно! — с болью воскликнул Гар. Рука взлетела, пальцы сжались в кулак — и вся комната наполнилась яростной, бушующей энергией.

Эшер ощутил удар магии. Невидимая сила оторвала его от пола и бросила, словно пучок щепок для растопки камина. Пролетев несколько ярдов, он ударился о кровать. Сила снова подхватила его и припечатала к стене. Беспомощный, он мешком свалился на ковер. Все синяки, все раны на теле проснулись и завопили, моля о милосердии. Оглушенный, Эшер лежал, а из носа и рта теплыми струйками стекала кровь. В воздухе почему-то пахло паленым. Боль постепенно вытеснялась страхом.

Мертвенно-бледный, неподвижный, как каменное изваяние, Гар смотрел на него. Потом принц подошел, присел на кровать и склонился над Эшером. Коснулся его окровавленного лица, внимательно посмотрел на свои пальцы, перепачканные кровью.

— Эшер, — выдавил он наконец. — Я…

Эшер поднял руку, и Гар замолчал. Принц встал, прошел по комнате и скрылся в уборной. Оттуда послышался звук воды, льющейся в таз. Скрипнули дверцы шкафа. Принц вышел, неся в руках тазик и кусок мягкой белой ткани. Он подошел вплотную и молча остановился.

Эшер принял таз, тряпку и смыл кровь с лица. Боль постепенно уходила, но страх оставался и медленно перерастал в гнев. Все так же молча он вернул тазик и окровавленную тряпку, поднялся на ноги и прошел мимо Гара к прежнему месту возле окна. Кости стонали. Выглянув из окна на улицу, он увидел всадника, только что подъехавшего к парадным воротам Башни. Подбежавший слуга в ливрее принял у гостя поводья.

Эшер узнал скакуна. И узнал всадника.

— Приехал Пеллен Оррик, — обронил он, не оборачиваясь.

— Эшер…

— Я спущусь вниз и узнаю, что ему нужно, а вы заканчивайте умываться и готовьтесь говорить с людьми. А потом надо съездить в лазарет. Проведать Дурма. Навестить Даррана. Старикашка расплачется, как девчонка, если вы не поохаете над ним, не привезете цветочков и коробочку сладостей.

Эшер

Он не хотел оборачиваться. Не доверял себе и своему лицу и не желал, чтобы Гар прочитал на нем что-то.

— Будем считать, что вы в первый и последний раз подняли на меня руку. И договоримся, что если вы сделаете это еще раз — с помощью магии или без нее, — между нами все кончено.

Голос Гара прозвучал в большой, круглой комнате тихо и покорно:

— Да, Эшер. Мне жаль. Прости.

Теперь он решил повернуться к принцу лицом. Долго смотрел на Гара и понял — раскаяние искреннее. Эшер кивнул.

— Вы пережили большое горе.

— Это не слова прощения.

Он не собирался спорить. О случившемся хотелось забыть, забыть, что этот Гар, маг Гар, уже не тот человек, с которым он встретился и подружился на ярмарке в Доране целую вечность назад. Что этот человек — без двух минут король, что ему ничего не стоит убить взмахом руки.

— Что передать Оррику?

Гар покачал головой. По его глазам было видно, что он все понимает и, пусть неохотно, признает свою вину.

— Нет. Ничего.

— Хорошо, — ответил Эшер и направился к выходу.

— Эшер!

Он замедлил шаг, остановился в ожидании.

— Я подумаю о том, что ты сказал. Насчет Дурма. И Конройда Джарралта.

— Хорошо.

— И мне действительно жаль. Клянусь, это никогда не повторится.

Эшер кивнул и вышел.

* * *

Пеллен Оррик ждал, поднявшись до середины лестницы, ведущей к главному входу в Башню. Как всегда невозмутимый и спокойный, он заглянул в глаза Эшеру и спросил:

— У тебя все нормально?

— Конечно, — ответил Эшер, не отводя взгляда. — Есть причины ожидать иного?

— Нет, — сказал Оррик после секундного замешательства. — Не считая очевидных причин. — Подтянутый, в идеальной, без единой морщинки форме, он выглядел тем не менее усталым и походил на человека, страдающего сердечным недугом. — Подняли всех на рассвете. Благополучно и без всяких происшествий. Холз повез их прямиком во дворец. В лазарет.

Ему пришлось напрячься, чтобы отогнать назойливо лезущий в голову образ. Красная кровь, белые кости и ползающие по ним черные мухи.

— И никаких следов Мэтчера, так?

— К сожалению.

Эшер знал ответ еще до того, как Оррик произнес эти слова. Но все равно спросил:

— Ну, что дальше?

Оррик пожал плечами.

— Подождем результатов осмотра тел. Мы — то есть Холз, я и мои люди — спустились в пропасть еще до того, как их подняли. Мы искали следы злого умысла. Любые улики, позволяющие предположить, что некто каким-то образом направил карету в пропасть, будь то с помощью магии или без нее. Мы ничего не нашли.

— Это хорошо. Верно?

Оррик снова пожал плечами.

— Кто знает. Людям нужны объяснения, Эшер. Такова их природа.

— Думаю, ты прав. Говоришь, Никс сейчас осматривает тела?

— Никс вместе с Холзом.

— И что, они действительно могут определить, применялась магия или нет?

— Холз считает, что да, — ответил Оррик и немного помолчал, рассматривая верхушки деревьев так, словно надеялся найти злоумышленников именно там.

Может быть, закон был для Пеллена Оррика всем. Смыслом жизни и источником существования.

— Всю ночь бодрствовал. Хороший человек. Святой. Если не верить ему и Никсу, то и верить больше некому.

— Полагаешь, найдут что-нибудь?

— Нет, — прямо ответил Оррик и скривился. — Борн был великий король. Все его любили и почитали. Королеву боготворили. Принцессу Фейн уважали и принимали как наследницу Заклинателя Погоды. В Луре нет никого, кто желал бы им смерти.

Эшер искоса посмотрел на Оррика.

— Есть… Гар.

Что?

— Только не говори, что сам об этом не думал, капитан. Гар теперь и сам владеет собственной магией. Вдруг он решил, что станет лучшим Заклинателем Погоды, чем сестра? А с помощью магии можно было избежать передряг, связанных с расколом.

Пеллен Оррик отступил на шаг и посмотрел на него со смешанным выражением недоверия и ужаса.

— Эшер, ты серьезно? Ты действительно пытаешься убедить меня в том, что в трагедии виноват его высочество? Ты в это веришь? Не забывай — Главный маг и принц выжили только благодаря милости Барлы!

— А если так и было задумано?

Оррик схватил его за локоть.

— Эшер, спрашиваю напрямую: ты располагаешь доказательствами того, что это был не несчастный случай? Если да, то ты не имеешь права молчать. Это было преднамеренное убийство? Говори!

Рывком освободившись от хватки капитана, Эшер покачал головой:

— Я так не думаю, капитан. Но даже если это умышленное убийство, то Гар к нему не причастен.

— Не причастен? — изумился Оррик. — Так почему же, во имя Барлы, ты…

— Потому что я не забываю по крайней мере об одном человеке, который заявит, что подобное возможно! Догадываешься, о ком я?

Оррик сразу же поумерил свой пыл. Сощурившись, он сложил руки на груди.

— Джарралт?

— Именно. И ты должен быть готов к этому, капитан. Если представится такая возможность, он раздует костер. Заявит, что королевству необходим временный Заклинатель Погоды. А без Дурма, который мог бы поддержать Гара как наследника престола, события могут пойти по непредсказуемому пути.

— Что значит «без Дурма»? Я не слыхал, чтобы Главный маг умер.

— Он и не умер. Во всяком случае, пока. Но, между нами говоря, выглядит старик неважно. И смерть его очень на руку треклятому Конройду Джарралту. Поэтому, капитан, я и говорю: не спускай с него глаз. Не дай ему вовлечь тебя в подтасовку фактов, от которой выиграет скорее он, чем мы и все королевство.

Оррик криво ухмыльнулся.

— Для рыбака ты слишком искушен в политике.

— Просто я хороший ученик, — невесело ухмыльнулся Эшер.

— Насчет его высочества, — сказал Оррик после небольшой паузы. — Как он сегодня утром?

Эшер пожал плечами.

— Нормально. — Брови Оррика поползли вверх. Выругавшись про себя и прокляв проницательного гвардейца, Эшер не без труда перешел на участливый тон. — Горюет, конечно. Выглядит не очень хорошо, чего и следовало ожидать. Но чувствует себя нормально.

— Рад слышать, — сказал капитан. — Королевству не нужны потрясения. Для человека моей профессии нет ничего более ценного, чем постоянство и равновесие. Если этого не хватает, то люди начинают… баловать.

Из-за дверей Башни донеслись горестные крики и рыдания. Слуга Даниял, все еще державший поводья капитанского коня, вздрогнул и беспокойно оглянулся.

Эшер тяжело вздохнул.

— Вот он им и рассказал. Пойдем окунемся в общее горе.

Оррик положил руку ему на плечо.

— Мне нужно вернуться во дворец. Если все прошло как должно, то Холз и Никс уже должны знать, был злой умысел или нет. Сообщи, пожалуйста, его высочеству, что тела… нет, его родные доставлены во дворец, хорошо?

Эшер кивнул:

— Договорились.

— Он, конечно же, захочет их увидеть. Скажи, что если досточтимые Холз и Никс закончили свое дело, то у меня нет возражений. — Оррик помрачнел. — Надеюсь, Никс догадается придать им… надлежащий вид. Не стоит его высочеству видеть их… такими…

— Нет, — помедлив, согласился Эшер. — Не стоит.

— Тогда всего доброго, — сказал Оррик и, забрав поводья у слуги, ловко вскочил в седло и ускакал.

Даниял медленно подошел к ступеням Башни и остановился, ожидая указаний.

— Заходи, — сказал Эшер. — У принца для вас новости.

Даниял бросился внутрь. Эшер остался на ступенях, впитывая солнце кожей и стонущими костями. Пусть лучи растопят льдинки, обжигающие его изнутри. Услышав знакомые шаги, он обернулся.

— Что ж, дело сделано, — мрачно произнес Гар. Одетый с ног до головы в черное, он заплел волосы в тугую косицу и пропустил между прядями черную ленту. — Чего хотел Оррик?

Эшер коротко пересказал, с чем приехал капитан. Принц выслушал не перебивая.

— Собираетесь во дворец? — спросил Эшер.

— Перекушу и пойду. Ты со мной?

— Наверно, — ответил он, пожав плечами.

Холодная маска на лице Гара как будто треснула, явив бурлящие под ней чувства.

— Я же сказал, что сожалею. И поклялся, что такого больше не случится. Что ты еще от меня хочешь?

То, чего он хотел, принц ему дать не мог. И никто не мог. Покойники мертвы, их не возвратить к жизни, как не вернуть прежний, уютный мир, в котором так славно жилось. Гар смотрел на него выжидающе. Сердитый. Страшный. Испуганный. Незнакомый. Эшер тряхнул головой и слабо улыбнулся.

— Жареных пирожков, вишневого варенья и горячих тостов с маслом.

Принц с облегчением вздохнул:

— Думаю, я смогу это устроить. Идем. Перекусим быстренько на солнышке и поедем во дворец. У нас сегодня куча дел.

Действительно, дел было много. И ни одного приятного. Эшер молча последовал вслед за Гаром в Башню, где тихо плакали служанки и где не было слышно даже этого поганца Уиллера.

* * *

Встречать их вышла одна из бесчисленных помощниц Никса. Как только они вошли в приемный покой королевского лазарета, она низко поклонилась, затем выпрямилась, спрятав руки за спиной. Зеленый значок на воротничке указывал на то, что она проходит у целителя пятый год обучения.

— Ваше высочество. — Голос ее был спокоен и вежлив, но в глазах светилось искреннее сочувствие. — Я сообщу Никсу, что вы пришли.

Она удалилась, и уже через несколько секунд к ним вышел Никс. Выглядел он страшно уставшим; Эшер отметил, что на нем все тот же мятый голубой халат, в котором лекарь работал прошлой ночью.

— Ваше высочество, — приветствовал он принца, сдержанно кивнув. — Как вы себя чувствуете?

— Довольно неплохо, — сообщил Гар. — Как Дурм?

— Пока с нами, господин. Невероятная сила воли. Уверен, что любой другой человек, получив такие увечья, давно покинул бы этот мир.

Напряженное выражение на лице Гара заметно смягчилось.

— Пока у него есть такой целитель, как вы, этого не случится. Могу я его увидеть?

— Возможно, немного позже. Честно говоря, ночь он провел беспокойно. Мы привели его в порядок, применив значительные дозы успокаивающих трав. Не хотелось бы, чтобы наши усилия пропали даром.

— Беспокойно? Хотите сказать, что…

— Простите, ваше высочество, — перебил Никс, взяв принца под руку. — Никаких поводов для беспокойства. Просто нервное возбуждение. В тяжелых случаях это бывает.

— Понятно, — сказал Гар и откашлялся. — Тебе виднее, Никс. Помни, я тебе полностью доверяю.

— Спасибо, ваше высочество. Я сделаю все возможное, чтобы оправдать ваше доверие.

Гар кивнул, очевидно, решив не настаивать, на посещении Дурма.

— Хорошо. Если невозможно увидеть Главного мага, то могу ли я по крайней мере навестить своего секретаря?

— Конечно, можете, — ответил Никс, облегченно улыбнувшись. — И вы значительно улучшите состояние этого пациента своим посещением.

— Как он себя чувствует?

— Достаточно хорошо, чтобы в скором времени покинуть наше заведение. Пожалуйста, следуйте за мной.

Никс развернулся и двинулся по ближайшему коридору, а Эшер осторожно тронул Гара за локоть.

— Мне ведь необязательно навещать Даррана? А то еще, чего доброго, эта старая ворона узрит мою физиономию да и протянет ноги, и уж тогда Никс точно намотает мои кишки на кулак. Почему бы мне не подождать, пока вы…

— Молчи, — приказал Гар. — Мне есть что сказать вам обоим, и ты должен быть рядом, когда я это скажу. Не беспокойся. От Никса я тебя спасу. Идем. Негоже заставлять доброго лекаря дожидаться нас.

Подавив вздох, Эшер последовал за принцем.

Даррана поместили в большой отдельной палате рядом с приемным покоем. Когда они вошли, старик полулежал на высоких подушках; на него надели розовую ночную рубашку, в которой личный секретарь его высочества выглядел довольно комично. Увидев входящего принца, он побледнел.

— О, господин! Господин! — вскричал Дарран, стараясь выпутаться из одеял.

Никс сразу же удалился, прикрыв за собою дверь; Эшер прислонился к стене, а Гар подошел к кровати.

— Лежите спокойно, старый друг. Никс сказал, что дела идут неплохо, и мы скоро сможем забрать вас домой. Если, конечно, вы не станете делать глупостей.

— Боюсь, что я уже наделал глупостей, — пробормотал Дарран, откидываясь на подушки. Одной рукой старик вцепился в обтянутое черным шелком запястье Гара. На лице его было написано отчаяние. — О, господин. Мой добрый господин. Скажите, что это неправда. Скажите, что тот злодей у стены, которого вы называете своим другом, сыграл со мной злую шутку. В конце концов, на него это похоже. Скажите мне… только не говорите, что они мертвы.

Гар покачал головой:

— Хотел бы, но не могу. Мне очень жаль.

Дарран зарыдал, захлебываясь слезами. Гар присел на край кровати и обнял старика. Цепляясь за него руками, кашляя и стеная, Дарран плакал, уткнувшись в плечо принца.

— Мне так жаль… так жаль…

Гар похлопал его по спине, погладил по голове.

— Знаю, Дарран. Знаю.

Слезы подступили к глазам, и Эшер отвернулся. Он вовсе не собирался посещать это чучело, но Дарран вел себя так… Горе старика было неподдельно — это чувствовалось сразу. Горе — острое как нож, вспарывающий незажившую рану. Красная кровь, белые кости, черные мухи… покалеченный друг, молящий о помощи… изможденный старик, раздавленный рухнувшей мачтой… совсем один, затерянный в море и шепчущий его имя…

Память ударила его, как хлыст. Приходя в себя, Эшер засунул руки поглубже в карманы и стиснул зубы. Он не станет рыдать, не станет, не станет. Лить слезы — только тратить впустую соленую водичку.

Старик тем временем перестал плакать. Посмотрев в бесстрастное лицо Гара, он спросил:

— О, господин, господин, что же нам делать?

— То, что должно, Дарран. Жить дальше, но без них.

— Без них? — эхом откликнулся Дарран. По его лицу вновь потекли слезы. — Мой дорогой господин… Боюсь, что я не знаю как.

Гар сунул руку за пазуху, извлек черный платок и протянул старику. Дарран молча взял его, промокнул впалые щеки и уронил мокрый, скомканный шелк на колени.

— Честно сказать, Дарран, я тоже не знаю, — сказал Гар. — Но какой-то выход должен быть. А если нет, то мы должны его изобрести. Королевство нуждается во мне, а я нуждаюсь в вас. В большей степени, чем когда бы то ни было. Могу я на вас рассчитывать?

— Господин! — вскричал Дарран. — И вы еще спрашиваете?

Улыбнувшись, Гар похлопал его поруке.

— Одолжения мне не нужны, Дарран. Я в самом деле рассчитываю на вас. Мне необходима ваша преданность и надежность. И я собираюсь попросить вас об одной услуге, даже жертве, о которой не попросил бы никогда, если бы не крайние обстоятельства. Это очень важно. Вы ведь выслушаете меня? Пожалуйста?

Старик порозовел, словно девица, которую впервые пригласили на танец.

— Конечно, господин. Все, чем смогу… Вы же понимаете, ради вас я готов на все…

Эшер закатил глаза. Старый дуралей…

— Спасибо, Дарран, — серьезно произнес Гар. Его бледное лицо приобрело непривычно торжественное выражение. Казалось, он повзрослел на несколько лет. — Эшер?

Предчувствуя подвох, Эшер отделился от стены и сделал шаг вперед.

— Слушаю.

— Мне известно, что между вами случаются дрязги, — осторожно начал Гар. — Вы получаете удовольствие, унижая друг друга, и делаете это не только наедине, но даже в присутствии слуг. Вы оба виновны в подначках и провокациях, но, как мне кажется, любой из вас скорее умрет, чем признает мою правоту. С другой стороны, мне известно, что вы оба любите меня; надеюсь, это чувство, пройдя через меня, свяжет вас, как связывают родственные чувства пожилого дядюшку и своенравного племянника.

Брови Эшера поползли вверх.

— Предлагаете угадать, кто дядюшка, а кто племянник?

— Придержите язык, несносный мальчишка! — возмутился Дарран. — Его высочество говорит!

— Прошу вас, — нахмурился Гар, и Дарран, мгновенно унявшись, опустил голову:

— Ваше высочество…

— Простите, — пробормотал Эшер.

Секретарь довольно хмыкнул:

— Вот так-то!

— Помилуй, Барла! — воскликнул Гар. Под потолком палаты, словно в грозовом летнем небе, начала сгущаться туча. Очевидно, принц выходил из себя. В комнате потемнело. Под свинцово-синим брюхом тучки заполыхали крохотные молнии. — Мне что, завязать вам обоим рты? Слушайте меня! Королевство стоит перед лицом величайшей опасности. Такого не было со времен Раскола, учиненного Тревойлом. Тьма предо мной, дни тяжких испытаний, и мне бы не хотелось встретить их в одиночку!

— Вы не один, господин, — возразил Дарран обиженно. — У вас есть я, и дыхание жизни еще не умерло в моей груди.

— Знаю, но этого недостаточно! — выкрикнул Гар и, соскочив с кровати, начал мерить палату широкими шагами. — Как же вы не понимаете? Вы оба необходимы мне! Я всегда был на виду, но теперь все меняется! Поймите, как Заклинатель Погоды, я обречен на очень узкий круг общения. И мой путь как наследника отца может показаться кому-то по меньшей мере странным. Все смотрят на меня, и я не могу позволить себе ни малейшей ошибки. Если я споткнусь, никто из доранцев не протянет мне руку помощи. Нет, все тут же обратятся к Конройду Джарралту, единственному магу, который способен стать Заклинателем Погоды… Вот уж чего меньше всего желал бы мой отец. Я не могу позволить, чтобы Конройд победил! Если он победит…

— Гар… — произнес Эшер.

Принц резко повернулся:

— Что?

Эшер окинул взглядом потолок, затянутый грозовыми тучами.

— Ваша работа?

— Что?

— Вот это, — ответил Эшер, указывая пальцем вверх.

Принц запнулся. Посмотрел вверх.

— О, Барла! — Он нахмурился. — Наверно, нет. — Он щелкнул пальцами, и туча тут же исчезла. — Эшер…

Проклятие. От таких фокусов недолго и свихнуться. Ладно.

— Я все понял. Вам нужны крепкие тылы. Мы с Дарраном должны дудеть в одну дуду.

Гар с облегчением вздохнул:

— Вот именно. Я не прошу вас любить друг друга — не такой уж я дурак, — но прошу выступать заодно, по крайней мере, на людях. Поддерживая друг друга, вы поддерживаете меня. И, видит Барла, в ближайшие недели и месяцы мне так нужна будет любая поддержка!

Эшер снова вздохнул.

— Не беспокойтесь. Думаю, я смогу ладить с Дарраном. По крайней мере до тех пор, пока все это уляжется. Мы же не договариваемся на годы вперед.

— Точные сроки назвать не могу, но и на этом спасибо, — проворчал Гар, улыбаясь. — Дарран?

Старик был похож на человека, только что откусившего кусок яблока и обнаружившего в нем червяка.

— Слушаю, ваше высочество?

Гар снова вернулся к постели и положил руку на укрытое одеялом колено Даррана.

— Прошу вас. Я знаю, что он бандит, что он невыносим и всегда был занозой у вас в… Но он не так уж и плох. Разве я бы дружил с ним, будь он полным негодяем?

Дарран побарабанил пальцами по груди, потом протянул руку и крепко взял принца за запястье.

— Конечно же, нет, господин. Не беспокойтесь. Я сделаю, как вы хотите, каких бы сил… — Он искоса бросил взгляд на Эшера. — …И каких бы страданий мне это ни стоило.

Склонившись, Гар поцеловал старика в лоб.

— Спасибо.

— Я хочу вернуться к работе, — заявил Дарран. — Вы скажете Никсу, что меня пора выпустить?

— Нет, — отрезал Гар. — Вы останетесь здесь до тех пор, пока полностью не выздоровеете.

Дарран в отчаянии откинулся на подушки.

— Но вы хотя бы попросите его не пичкать меня этими отвратительными лекарствами?

Гар чуть не рассмеялся.

— Нет, Дарран, мне очень жаль, но и этого я обещать не буду. Я могу вызвать гром среди ясного неба, снег в летний день и ливень в засуху, но перед лицом этих жутких костоправов я совершенно бессилен.

Тяжело вздохнув, Дарран изобразил крайнее отчаяние.

— Это весьма прискорбно, господин.

— Не спорю, — улыбнулся Гар и, наклонившись, погладил старика по щеке.

Никс ожидал их в приемном покое.

— Ваше высочество?

Лицо принца мгновенно застыло, мимолетной веселости как не бывало.

— Насколько мне известно, моя семья доставлена сюда, и вы со служителем Холзом обследовали тела.

— Совершенно верно, ваше высочество.

— Вы завершили обследование?

— Да, господин.

— Я хочу их видеть.

— Конечно, господин. Вы позволите мне…

— Нет нужды, — перебил Гар. — Я знаю дорогу.

Подавив вздох, Эшер последовал за принцем.

— Вы все сделали? Когда я видел их в последний раз, для семейного портрета они не годились.

Никс скривился, подавив вспышку гнева:

— Все сделано в лучшем виде, по крайней мере, лучше я сделать не мог. За кого вы меня принимаете?

Эшер скорчил гримасу:

— За хорошего костоправа.

Они оба поспешили за Гаром, который поторопил их властным и нетерпеливым жестом.

Глава пятая

Дворцовая мертвецкая находилась под больничным крылом лазарета. Здесь царили холод и полная тишина. На страже перед дверями стояли два городских гвардейца. Они отступили в стороны, пропуская Гара и следовавшего за ним Никса. Эшер приветствовал солдат кивком — каждую неделю он выпивал с ними в «Гусе» по пинте эля — и прошел за принцем в прихожую перед мертвецкой. Не удаляясь от дверей, он вжался в холодный белый угол и прикусил язык.

Холз зажигал свечи в специальной нише, вырубленной в белой стене. Одет он был в самый торжественный наряд — пурпур, золото и серебро искрились в пламени свечей. Выглядел служитель Барлы ужасно уставшим и постаревшим. Казалось, горе невыносимой тяжестью давило на плечи и мешало двигаться, а ритуальный головной убор казался слишком тяжелым. Старик повернулся навстречу вошедшим.

— Ваше высочество! — Он шагнул к Гару, открывая объятия. — Мальчик, мой дорогой мальчик! Ну, как ты себя чувствуешь?

Стиснув зубы, Гар безропотно перенес объятия старого жреца и, отступив на шаг, сухо произнес:

— Довольно неплохо. Как вы?

Из покрасневших глаз Холза потекли слезы.

— Воистину, сердце мое разбито.

— Что дало обследование тел членов моей семьи?

Холз украдкой посмотрел на Никса.

— Ах да… да… Обследование. Мастер Никс, вы?..

Никс откашлялся:

— Капитан Оррик обязал нас хранить результаты осмотра в тайне, пока следствие не будет полностью завершено.

Гар кивнул:

— Эшер, пошли к капитану Оррику с приказом доставить отчет о следствии в Тайный Совет через два часа, считая с этой минуты. Ты тоже должен там быть. Оденься подобающе.

— Я? — уточнил потрясенный Эшер.

Гар не удостоил его ответом.

— Никс, — продолжил он, — поскольку обследование закончено, Холз сделает сообщение как от своего, так и от вашего имени. Полностью посвятите себя заботам о Дурме. Отправляйтесь к нему прямо сейчас и не беспокойте меня, пока не будете готовы сообщить, что он очнулся и готов выполнять обязанности Главного мага.

Никс изумленно смотрел на принца.

— Ваше высочество… — только и смог он вымолвить дрожащим голосом.

— Теперь я хочу остаться один, — сообщил Гар, обводя присутствующих холодным взглядом. — Уходите.

Кроме входной, в прихожей была еще только одна дверь — та, что вела в мертвецкую. Гар решительно распахнул ее, вошел и захлопнул дверь за собой.

Наступила тишина. Мастер Никс растер ладонями лицо и пробормотал:

— Ну, что ж… Род уходит и род приходит…

— Бедный мальчик, — сокрушенно молвил Холз, качая головой. — Ясно, что он раздавлен несчастьем. Но держит себя в руках — это очевидно. Видит Барла, Гар — замечательный юноша, но его обуревают страсти, которые он старается скрывать. Хотелось бы знать, каким образом мы сможем убедить его…

Спохватившись, он посмотрел на Никса. Потом оба уставились на Эшера.

Тот стоял, скрестив руки на груди и бесстрастно глядя перед собой.

— И нечего на меня так смотреть, — сурово сказал он. — Я не специалист в вопросах смерти. Вы, Холз, служитель Барлы и податель благих советов, а вы, Никс, лекарь августейших тел. Ваши должности священны. А я? Меня наняли. Поэтому я просто предлагаю вам делать то, что велел наш добрый принц. Если только вы не подумываете о том, чтобы найти себя на новом поприще, и не мечтаете сменить обстановку.

С этими словами он и вышел, оставив стариков наедине с их мыслями, чтобы побыть наедине со своими.

Тайный Совет. Тайный Совет? Интересно, что же задумал Гар?

* * *

В мертвецкой было холодно. А как же иначе? Мертвая плоть разлагается. Даже если использовать магию, в конце концов, неживые тела начинают разлагаться. Значит, надо помешать природе делать свое дело. Использовать все возможные средства, но замедлить процесс тления.

Холод пробирал до костей.

Дрожа и не открывая глаз, Гар вжался спиной в тяжелую дверь. Ему вполне хватило одного взгляда на три тела, обернутые в саван. Вот они — лежат перед ним на простых деревянных столах. В чем еще он хотел убедиться? Что увидеть?

Бесчувственные лица. Неподвижные губы. Бездыханные тела.

Но если бы он не пришел, то никогда не смог бы поверить, что этот кошмар — реальность. Так бы и вскакивал по ночам всю оставшуюся жизнь и твердил себе: нет, нет, все это только страшный сон, на самом деле ничего не случилось!

Мысль об этом показалась ему невыносимой. Он должен был увидеть. Как бы больно, как бы ужасно, как бы невероятно тяжко ни было, он должен смотреть. Увидеть, чтобы лишиться последних глупых надежд. Смотреть, пока до сознания не дойдет вся неизбежность той новой реальности, в которой ему теперь предстоит жить.

Он медленно открыл глаза. И только теперь заметил цветы. В нишах стояли вазы, полные розовых памарандусов. Их приторно-сладкий аромат наполнял помещение. От него щекотало в носу. Першило в горле.

Его чуть не стошнило.

Переборов себя, он сглотнул подступившую к горлу слюну. Сглотнул через силу, как прошлой ночью глотал снадобья, которыми его потчевал Никс. Что ж, королям кислые пилюли приходится глотать часто.

А он почти стал королем.

— Знаю, ты никогда не доверяла мне, Фейн, — обратился он к самому хрупкому из завернутых в саван тел. — Но я и в самом деле не хотел становиться Заклинателем Погоды. Жаль, недостало времени убедить тебя в этом. Где бы ты сейчас ни находилась, теперь ты мне веришь?

Молчание.

Он шагнул от двери. Ежась от холода, обхватил себя руками, спрятав мерзнущие пальцы под мышками. Сделал еще шаг вперед, затем еще и оказался на расстоянии вытянутой руки от своей семьи, неподвижно лежащей перед ним под белыми покрывалами. Выполняя ритуал, Холз аккуратно уложил на грудь каждого покойника букетик цветов. Цветы лежали совершенно неподвижно, напоминая вколоченные в грудь гвозди и лишний раз подтверждая тот факт, что эти люди мертвы.

— Не знаю, что сказать тебе, отец. Мама. Сестренка. Вы умерли, а я жив. Что я могу сказать перед лицом такой большой беды. Что мне жаль? Вряд ли эти слова годятся.

Что-то не то… что-то было не так с телом отца. Начиная от плеч, он казался совершенно плоским.

Гар заставил себя не думать об этом.

— Дурм тоже выжил, — произнес он. — Никс считает, что надежды мало, но мне не верится, что он умрет. Наверное, придется назначить его преемником Конройда, если старик скончается, но, думаю, Дурму это не понравилось бы. Мне и самому эта мысль чертовски не нравится.

Он задержал дыхание, словно надеясь услышать ласковый, укоряющий голос матери. «Не бранись, милый. Это некрасиво». Нет. Тишина. Он смотрел на ее тело в ожидании, что она заговорит. Из-под савана выбился локон. В неярком свете мертвецкой он отливал золотом — совсем как когда-то, еще вчера, и так давно, много-много лет назад… Золотистые волосы, ее смех… Он протянул руку, собираясь накрутить завиток себе на палец и потянуть — как он это делал в детстве.

И не смог. Что, если эти золотистые локоны окажутся мертвыми — такими же мертвыми, как и она сама? Что, если они рассыплются в пальцах, как сухая солома, поднятая ветром с земли? Это было бы осквернением святыни…

Легкие разрывались от напряжения. Он резко выдохнул и втянул в себя холодный воздух, пряный от запаса цветов. Перед глазами пошли круги, потом дыхание восстановилось, и бешено бьющееся сердце немного успокоилось.

Он подумал, что не смог бы смотреть на них, не будь они завернуты в саваны. Не смог бы вынести вида неживой плоти. Все что он мог — смириться с их уходом. Остаться верным их памяти и оправдать их надежды на него и королевство, которое они любили. И положить жизнь на служение ему.

— Пеллен Оррик занялся расследованием, но мне думается, что это всего лишь чудовищный несчастный случай, — сказал он им. — Барла не позволила бы, чтобы было по-другому. Уже шесть с половиной столетий она следит за нами. Защищает нас. Нет причин, по которым она отказалась бы от нас. Это несчастный случай.

Из-за толстых дверей донесся слабый шум голосов. Топот тяжелых сапог. Стража сменяется. Четыре души из тех тысяч, что зависят теперь от мановения его руки. Достаточно ли она сильна, чтобы обеспечить безопасность всех этих людей? Сердце снова бешено застучало; он поднес ладонь к лицу и внимательно рассмотрел ее. Каждую линию, каждую складку. И все же… возможно, что недостаточно.

Ладонь сжалась в кулак. Кулак дрожал. В крови проснулась сила; она бурлила, поднималась и рвалась на свободу.

И сила эта была немалой.

— Итак, несчастный случай? — снова спросил он. — Или нет?

Неподвижные тела в саванах не отвечали.

Гар вздохнул. Расслабил кулак и снова засунул пальцы под мышку. Волнение в крови улеглось, и принц смог мыслить более ясно.

Он не плакал.

А ведь это его семья — лежит перед ним на столах, словно убоина в лавке мясника. Почему же он так спокоен? Так отстранен? Ведь так быть не должно. Шок не может длиться так долго. Вот он стоит перед ними, лицом к лицу, а они лежат и разлагаются. Ведь он должен что-то чувствовать? Что-то, кроме холода этой мертвецкой?

Но как же он замерз. Холод проник до кончиков пальцев, до мозга костей. Холод добрался до самого дальнего закоулка сердца.

Может, все дело в нем? В холоде, сковавшем слезы? Он же плакал, когда узнал, что отец мертв. Гар точно помнил, что плакал. В том овине. Зарывшись в солому. Да-да, тогда он плакал. Тихо-тихо, чтобы Эшер не услыхал рыданий.

Почему же теперь он не скулит, как собака? Отец, мать, сестра разбились о камни, их вытащили, привезли и положили в эту холодную белую комнату смерти, так почему же он не рыдает?

— Простите, — прошептал он покойникам. — Не знаю, что такое со мной.

Менее чем через два часа он встретится с Конройдом Джарралтом в Тайном Совете. Еще раз заявит о смерти своих родных, и пусть они покоятся в мире. Вечно. Менее чем через два часа его провозгласят следующим королем Лура.

Так скоро. Ужасно скоро. Внезапно где-то в груди шевельнулся мягкий, вкрадчивый страх.

— Имею ли я право на это, отец? Ведь я всего лишь тень человека, подобного тебе? Если не имею, то в этом моя вина. В тебе я видел все достоинства, которыми должен обладать король. Обещаю сделать все от меня зависящее, чтобы не предать твою память.

А если он не сможет сдержать обещания? Если самые благие намерения не приведут к достижению цели? Что тогда?

Он вообразил себе, как звонко, издевательски хохочет Фейн.

Тогда, дорогой братец, нам с родителями не придется долго по тебе скучать.

Содрогнувшись, он опустился на колени. В отчаянии вцепился в край деревянного стола, на котором покоилось тело отца.

— Нет, — прошептал он. — Ошибаешься, Фейн. Всегда ошибалась. Я справлюсь. Призываю Барлу в свидетели… Я справлюсь.

* * *

Плотные портьеры на окнах в палате Тайного Совета не пропускали лучей солнца. Конройд Джарралт посмотрел на Пеллена Оррика с плохо скрываемой неприязнью и раздражением.

— Несчастный случай? Ты уверен? — Всем своим видом он говорил, что только глупец способен поверить в такое.

Эшер перевел взгляд на тяжелые бархатные портьеры. Бедный, бедный Оррик. Капитан стоял настолько прямо и напряженно, что, казалось, о его спину можно переломить увесистое бревно. Лицо неподвижное, как гавань Рестхарвена перед бурей. Похоже, собрание в зале Тайного Совета нравилось капитану не больше, чем самому Эшеру.

— Абсолютно уверен, господин. Никаких следов злого умысла обнаружить не удалось, — отчеканил Оррик.

Эшер снова посмотрел на капитана, в очередной раз удивляясь, как тому удается сохранять спокойствие перед лицом настроенного явно недоброжелательного Джарралта. Немного выдавал его только взгляд. Какой-то слабый намек на неприязнь угадывался в глазах капитана.

Джарралт хмыкнул. Похоже, из всех собравшихся только он прошлой ночью безмятежно спал. Красивый и, как всегда, недовольный, он явно не был сломлен ни горем, ни отчаянием. Даже в одежде ни намека на траур — ничего черного, все ярко-зеленое, как весенняя листва. На плечах лежали белоснежные кружева, в одном ухе сверкала серьга с бриллиантом.

— Насколько тщательно ты провел расследование? Еще и дня не прошло. Трудно поверить, что за столь короткое время можно сделать вывод о «несчастном случае».

— Господин, я разобрался во всем самым тщательным образом, — невозмутимо отвечал Оррик. — В конце концов, есть только два объяснения тому, что случилось. Либо это был несчастный случай, либо умышленное убийство. Ни один человек в королевстве, будь он в трезвом уме и здравой памяти, не стал бы злоумышлять против всей королевской семьи. Кроме того, еще вчера Гнездо было закрыто для посторонних. Туда ведет всего одна дорога, и на ней дежурили двое моих людей. Никто посторонний там не появлялся.

— Почему же они не подняли тревогу, когда королевская семья не вернулась в срок? — спросил Холз.

— Потому что ее величество отпустила их, господин, — ответил Оррик.

— А преступник — или преступники — мог к тому времени спрятаться в Гнезде или где-нибудь поблизости, — предположил Джарралт.

Эшер откашлялся.

— Я так не думаю, господин. Никто не знал, что они туда отправятся. Они сами этого не знали до последнего момента.

Джарралт ожег его взглядом.

— Но ты же знал.

— И я знал, — произнес Гар. — Если именно это вы хотите услышать.

— Я хочу услышать все, что касается данного дела, — сухо парировал Джарралт. И добавил после продолжительной и оскорбительной паузы: — Ваше высочество.

Пеллен Оррик кашлянул.

— Кроме того, служитель Барлы Холз и королевский лекарь Никс заверили меня, что никаких следов колдовства на телах не обнаружено.

— Это действительно так, — подтвердил Холз. — Мы с Никсом внимательно осмотрели тела. Никаких следов магии.

Джарралт скривился.

— Я хотел бы самолично осмотреть их. Как член Тайного Совета я имею на это право.

В зале наступило гнетущее молчание. Эшер не смел взглянуть ни на Оррика, ни на Гара. Холз осторожно коснулся плеча своего коллеги.

— Возможно, так оно и есть, Конройд. Однако сомневаюсь, что подобное решение можно считать мудрым. Вряд ли вас поймут правильно.

Побагровев от ярости, Конройд стряхнул его руку.

— Это угроза?

Холз вздохнул:

— Нет, старый друг. Это предупреждение.

— Предупреждение о чем? — потребовал объяснений Джарралт. — Я член Тайного Совета или нет? Я имею право знать или не имею? Король умер, Холз!

Священнослужитель вспыхнул:

— Знаю, Конройд. Я держал его раздавленное тело на этих руках! Целовал его холодный лоб этими губами! Я знаю, что он умер!

— Значит, вы первый должны потребовать самого тщательного расследования!

— А я уверен, что оно именно так и проведено, — вяло произнес Холз.

— Но я…

— Подумайте же, Конройд! Во всем королевстве есть лишь два человека, которые способны принять венец Заклинателя Погоды. Вы и принц Гар. Естественно, вы не можете заниматься каким бы то ни было расследованием. А потому вам надлежит довериться мне, мастеру Никсу и доброму капитану Оррику, стоящему здесь, и посмотреть правде в глаза. Без всякого страха, но и без предвзятости.

Эшер искоса посмотрел на Оррика. Непроницаемое лицо капитана словно превратилось в камень. Ни взглядом, ни движением брови он не выдавал своих эмоций. Тот еще пройдоха.

Джарралт скрипнул зубами; породистое лицо напряглось.

— Холз…

— Конройд, прошу вас! — воскликнул Холз и ударил кулаком по столешнице. — Думаете, я был невнимателен? Думаете, я что-то пропустил? Уверяю вас, вы ошибаетесь. В Гнезде я осмотрел останки погибшей лошади и то, что осталось от кареты. Я тщательно проверил окрестности. Конечно, я не Дурм, а всего лишь служитель Барлы, но на это у меня мозгов хватает. И я не поступлюсь ни истиной, ни справедливостью. И перед всем королевством торжественно поклянусь на ее алтаре, что ни лошадь, ни карета, ни члены королевской семьи не подверглись воздействию черной магии. Я полностью поддерживаю выводы капитана Оррика. Это ужасное событие случилось только по прихоти Судьбы, и никакого злого умысла ни с чьей стороны здесь не было. Барла по милости своей и непостижимой мудрости призвала их королевские величества и ее высочество в свои чертоги. И не наше дело требовать от нее отчета: зачем и почему.

Джарралт скривил губы:

— Простите, Холз, но в это верится с трудом.

— И тем не менее, — подал голос Гар из кресла своего отца, — вам придется в это поверить. Или же обвинить служителя Холза, мастера Никса и капитана Оррика в заговоре и предательстве. Возможно, и в убийстве. Если так, то вам потребуются веские доказательства. Законы Барлы карают людей, выдвигающих заведомо ложные обвинения. Можно сказать, сурово карают. И вам это хорошо известно.

— Мне также известно, — возразил Конройд Джарралт, — что подобные случаи слишком серьезны, чтобы отделываться от них слезами, кое-как проведенным расследованием и дружескими беседами.

— Что вы хотите сказать, господин? — с убийственной вежливостью поинтересовался Оррик.

Джарралт презрительно посмотрел на него.

— Хочу сказать, что доклад о вчерашнем… несчастном случае… не полон.

Гар, сощурившись, посмотрел на него:

— Конройд, сколько еще можно повторять? Прошлой ночью вы спрашивали, помню ли я, что произошло, и я ответил — нет. Уже в этом зале вы дважды задали тот же вопрос, но и ответ все тот же — нет. Вы в самом деле думаете, что если спросите меня в третий раз, то ответ, как по волшебству, изменится? Возможно, Дурм сможет удовлетворить ваше любопытство, когда он….

— Когда?.. — бросил Джарралт. — Не обманывайтесь. Этот человек…

— Еще жив, — негромко произнес Гар.

В голосе его прозвучала угроза.

Джарралт усмехнулся, неприятно оскалив зубы.

— И сколько он протянет?

— Никс сказал, что надежда есть.

— Никс — глупец и говорит то, что вам угодно слышать.

Теперь уже Эшер подал голос:

— Неправда. Он замечательный человек и всем сердцем болеет за королевство. Если лекарь говорит, что надежда есть, ему можно верить. А если нет, то только принцу решать, кто станет следующим Главным магом. И больше никому.

В комнате снова наступила жуткая тишина. Джарралт медленно повернул голову. В глазах его пылала ярость.

— Как ты смеешь? Как смеешь разговаривать со мной в подобном тоне?

Еще до того, как Эшер успел раскрыть рот, его опередил Гар:

— Он говорит как мой друг. И как член нашего Тайного Совета.

Что?

Эшер в ужасе смотрел на Гара:

— Минуточку, господин. Я никогда…

— Ты мне нужен, — произнес принц, не отрывая глаз от Джарралта. — И вы мне нужны, Конройд. И Дурм.

Видно было, что появление представителя олков в Тайном Совете стало для Джарралта неприятным сюрпризом.

— Видел я Дурма, — бросил он. — Просто чудо, что его мозги не растеклись по всей дороге так же, как половина его крови. Даже если он выживет, думаете, от него будет хоть какая-то польза? Сможет ли он остаться Главным магом королевства? Да, он будет дышать, но очнется безмозглым идиотом, и вам это известно.

Еще не оправившись от слов принца, Эшер затаил дыхание. Сердце сжалось, а в ушах прозвенел эхом пьяный смешок. Джед. Пеллен Оррик посмотрел на него, вопросительно подняв бровь. Эшер покачал головой, усилием воли заставил себя расслабиться, приказал разжаться сжавшимся на коленях пальцам. Оррик отвел взгляд.

— Повторяю, вы нужны мне, — произнес Гар. — Не уточняю, в каком качестве. У меня нет намерения назначать сегодня нового Главного мага.

— Меня не предупредили, что вы возложили на себя такие полномочия, — съязвил Джарралт. — Оррик пока не убедил нас, что мы действительно имеем дело с несчастным случаем.

Гар оттолкнул кресло, поднялся и зашагал по комнате.

— Да поможет мне Барла! Конройд, вы в самом деле считаете, что я погубил свою семью? Если да, то прямо так и скажите. Здесь и сейчас, в присутствии этих достойных людей. А потом объясните, как я умудрился это сделать, если сам едва не погиб!

— Все предусмотреть невозможно, и даже лучший из планов может пойти не так. Или… возможно, у вас был сообщник.

Сообщник? Что за чушь вы несете? Да кто бы в целом королевстве…

— Кто? — вскричал Конройд Джарралт и указал пальцем на Эшера. — Конечно же, он! Твой выскочка-олк!

Эшер поднялся, оттолкнув кресло так резко, что оно едва не упало.

— Я? Вы бредите? Чтобы я погубил короля? Королеву? Принцессу Фейн? Не говоря уже о бедняге Мэтчере и его лошадях, которые в жизни никому не причинили вреда? У вас нет никаких оснований обвинять меня, да и вообще кого бы то ни было! Я в жизни своей не убивал никого, кроме рыб и блох! Возьмите свои слова обратно, Джарралт! Возьмите прямо сейчас!

Джарралт выскользнул из кресла, как угорь. Тремя быстрыми шагами доранец пересек зал и прижал Эшера к стене. Ухоженной, с безукоризненным маникюром, рукой, унизанной кольцами, надавил ему на грудь и прошипел:

Господин Джарралт, мерзкий проходимец, — поправил он. — Самонадеянный щенок. Жалкий выродок. Ты за этим стоишь. Как ты сумел, а? Кто тебя купил? Какими обещаниями тебя подвигли на злое дело? Придворные? Кто-то из доранцев? Или сам принц, которого ты подтолкнул на преступление? И чего, во имя всего святого, ты думал достичь, решившись на подобное? Неужели думал, что я не раскушу тебя?

Эшер потрясенно смотрел в глаза Джарралта, в бездонные синие колодцы, и видел в них такую ненависть, которая сама по себе могла лишить жизни.

— Вы с ума сошли, Джарралт. Вы и в самом деле бредите.

— Перестаньте, — вмешался Пеллен Оррик. Его ладони легли на плечи Джарралта, сильные пальцы сжались, успокаивая и предостерегая. — Давайте переведем дыхание и спокойно поговорим, как надлежит опекунам королевства. Похоже, нам придется взять на себя эту обязанность.

Джарралт раздраженно сбросил руки капитана и отступил от Эшера. Тот посмотрел Оррику в глаза.

— Я никогда не сделал бы ничего плохого, — молвил он. — Жизнью клянусь.

— Знаю, — просто ответил Оррик. — У меня дюжина свидетелей, что ты находился в Башне, когда карета королевской семьи отправилась в Гнездо.

— Свидетели? — Эшер не знал, как реагировать на эти слова — с гневом или с облегчением. — Хочешь сказать, что ты и меня подозревал?

Оррик вздохнул:

— Конечно. Я вас всех подозревал. Даже Холза, и да простит меня Барла. — Капитан медленно обвел всех взглядом — усталым, но непреклонным. — Господа, я капитан этого города. Мой святой долг — соблюдать Законы Барлы и призывать к ответу тех, кто их нарушает. Если Я узнаю, что человек преступил закон, то не успокоюсь до тех пор, пока он не окажется у меня в руках. Даже если он носит имя знатнейшего рода. Даже если это сам король. — Его тяжелый взгляд уперся в Гара. — Даже если это сын короля.

Гар кивнул:

— И правильно сделаешь. Меньшего от тебя королевство и не ожидает, как и от людей, служащих под твоим началом. Оррик, ты сказал, что смерть короля, королевы и принцессы последовала в результате несчастного стечения обстоятельств. Во имя спасения твоей души, спрашиваю в последний раз: ты тверд в этом мнении?

Оррик расправил плечи и сцепил руки за спиной.

— Да, ваше высочество.

— Очень хорошо, — сказал Гар. — От лица Тайного Совета выношу тебе благодарность за быстрое и тщательное расследование этих событий. Однако прошу в случае, если откроются новые факты, и ты пересмотришь свою точку зрения, немедленно уведомить нас об этом.

Оррик поклонился:

— Непременно, господин.

Повернувшись к Джарралту, Гар посмотрел на него холодными зелеными глазами. Когда принц заговорил, голос его звучал негромко и вежливо, но был пропитан ледяной неприязнью:

— Конройд Джарралт, ни для кого не секрет, что между нами существуют разногласия. Полагаю, что лучше признавать это честно и открыто. Если наши решения не смогут обеспечить безопасность государства, значит, мы не заслуживаем права их выносить. Меня удовлетворили результаты следствия капитана Оррика по данному делу. Трагическая гибель моего отца, матери и сестры — то есть правящего монарха, королевы и преемницы Заклинателя Погоды — случилась без злого умысла кого-либо из живущих в королевстве. Если я каким-либо образом обидел вас в связи с этим делом, то сожалею и приношу извинения. В знак примирения и с надеждой на новое начало в наших отношениях — вот вам моя рука.

Чтобы принять извинения принца, Джарралту следовало подойти к нему. То есть согласиться на уступку. Эшер затаил дыхание… Если ублюдок не пойдет на это, если продолжит распространять свои бредни насчет заговора и убийства, то королевство, скорее всего запылает…

— Новое начало, — проворчал Конройд Джарралт так, словно пережевывал битое стекло.

Шагнув вперед, он пожал протянутую руку принца.

Не отпуская его ладони, Гар улыбнулся.

— Итак, вы согласны с выводами капитана Оррика? Ни я, ни мой помощник Эшер, ни один мужчина, женщина или ребенок, известные мне или ему, не повинны в гибели моей семьи и не покушались на жизнь Главного мага Дурма.

В ответ Джарралт загадочно улыбнулся.

— Согласен, что у Оррика нет доказательств или подтверждения этому. Признаю, что он честно пытался разобраться в этом деле. Я принимаю ваше предложение… но оставляю за собой право на честное сомнение.

Гар пристально смотрел на него.

— И признаете меня истинным и законным наследником моего отца на троне Лура? И преемником титула Заклинателя Погоды? Проще говоря, вы, Конройд Джарралт, член Тайного Совета, здесь и сейчас, перед лицом свидетелей, признаете, что я, по великой милости Барлы, являюсь вашим королем?

Глава шестая

Джарралт отшатнулся, словно хотел увернуться от удара. Почти не дыша, за сценой наблюдал Эшер. Если Джарралт решит бороться…

Но он не стал. Лишь коротко кивнул.

— Да. Здесь и сейчас признаю вас своим королем. Ваше величество.

Огонь вызова медленно погас в глазах Гара. Отпустив руку Джарралта, он благосклонно улыбнулся.

— Замечательно. Кажется, мы наконец-то поняли друг друга.

Эшер чуть языка не лишился. Гар перегрелся на солнце? Неужели он верит, что короткое рукопожатие и неохотное признание означают конец вражды с Джарралтом? Конец притязаний на власть со стороны завистливого сановника? Неужели кто-то в этой комнате верит в подобное?

Старик Холз явно верил… или хотел верить. Он стоял, словно тетушка при рождении очередного племянника. Оррик? Что можно определить по его виду? Непроницаемое лицом, возможно, слабый отблеск одобрения в глазах. Что касается самого Эшера, то уж ему легче поверить, что можно перепрыгнуть через Стену. А Гар?

Гар продолжал улыбаться. Казалось, он полностью удовлетворен заверением давнего врага. Но глаза принца оставались холодными. Его не удалось одурачить — это и невозможно было после стольких лет общения с подобными людьми. Да и в глазах Джарралта не было тепла. Просто в сражении наступила короткая передышка. Потому что для Конройда Джарралта отказаться от борьбы за корону — то же самое, что покойной принцессе Фейн поцеловать на улице первого встречного. И Гар это понимал.

— Теперь, когда вопрос решен, — произнес Гар, — мы должны перейти к остальным неотложным делам. Господа, займите ваши места.

Эшер подождал, когда усядутся Гар и Джарралт. Было это игрой света, или Оррик действительно одобрительно кивнул ему, занимая кресло? Лишь потом он сел сам, положив руки на стол перед собой, как примерный ученик. Прикрыл глаза и спокойно наблюдал за Гаром, который готовился перейти к следующей теме.

Гар молча собирался с мыслями. Он казался совсем другим человеком. Калека-принц, неспособный к магии, такой человечный и уязвимый, исчез. За считанные часы, прошедшие после трагедии, он превратился в недоступного монарха, владеющего своими эмоциями, далекого и непостижимого, как его предки, правившие на протяжении сотен лет. Эшер думал о том, что видит чужого, незнакомого человека, и чувствовал, как его пробирает холодная дрожь.

— Очевидно, мы первым делом должны сообщить королевству о вчерашних трагических событиях, — начал Гар. — Все вы должны помочь мне в этом трудном деле.

Джарралта он попросил информировать членов Общего Совета. Служитель Барлы Холз должен был проследить за тем, чтобы его непосредственные подчиненные, жрецы и жрицы, оповестили о трагедии своих прихожан, утешили и укрепили их проповедью. Эшер получил задание сообщить о случившемся придворным и дворцовой прислуге, а также разослать герольдов и гонцов по городу и в отдаленные части королевства. Пеллену Оррику надлежало помочь Эшеру, а также обеспечить порядок и законность в Доране, пока по городу будут распространяться скорбные слухи.

— Как насчет вдовы Мэтчера? — спросил Эшер. — Она с прошлой ночи сидит дома под стражей.

В первый момент показалось, что вопрос застал Гара врасплох, словно он впервые слышит о королевском кучере. Потом принц ответил:

— Да, конечно. Сними стражу и сам сходи к женщине, Эшер, Передай мои глубочайшие соболезнования в связи с утратой. И скажи: пусть не тревожится о будущем — ей будет назначена хорошая пенсия. Поблагодари за выдержку в этой трудной ситуации.

Эшер чуть не застонал. Опять горе, опять слезы…

— Слушаюсь, господин.

Гар решил, что за отсутствием Дурма служитель Барлы Холз объявит о его вступлении на престол со ступеней Палаты Правосудия. Колокола храма Барлы должны звонить в память о погибшей королевской семье.

— Поскольку вопрос о моей пригодности или праве занять престол не стоит, — продолжал Гар, не глядя на Джарралта, — перейдем к следующему. Последним Заклинателем Погоды, который умер, не назвав преемника, была королева Дрия. Случилось это более двух веков назад. Поэтому, помимо прочего, мы обязаны предотвратить волнения и слухи среди населения. Люди должны знать, что жизнь их продолжится в полной безопасности и процветании независимо оттого, на чью голову возложена корона.

— Замечательная идея, — поддержал Холз. — А что насчет коронации?

Гар, хмурясь, рассматривал свои пальцы.

— Традиция гласит, что Заклинатель Погоды коронуется в присутствии его — или ее — Главного мага.

— Значит, ему следует появиться, — вкрадчиво произнес Конройд Джарралт. — У нас проблема. Ваше величество.

— Пока нет, Конройд.

— Но, как вы правильно указали, вы не можете быть провозглашены Заклинателем Погоды без…

— Могу, — возразил Гар, сверкнув глазами. — Это традиция, а не закон.

— Верно, — согласился Джарралт. — По крайней мере, пока речь идет о коронации. Однако в законе говорится, что Заклинатель Погоды не может править без руководства со стороны Главного мага. А Дурм сейчас борется со смертью, и любой момент может стать для него последним в жизни. Согласитесь с этим. Ваше величество.

— Я был бы глупцом, если бы не учитывал такой возможности, — ответил Гар голосом, в котором уже звучало раздражение. — Но это именно возможность, не более. Для блага королевства я буду коронован как Заклинатель Погоды в полдень, вдень праздника Барлы, независимо от того, выживет Дурм или нет. В течение ближайших двух недель после этого я решу вопрос о назначении Главного мага.

Джарралт плавно, словно голодный кот на охоте, скользнул вперед.

— Несмотря на все уговоры и советы, Дурм не называл и не обучал своего преемника. Выбор должны сделать вы.

— Он считал, что преждевременное назначение преемника будет встречено… недоброжелательно и может вызвать волнения, — холодно пояснил Гар. — Мой отец поддерживал его решение, поэтому…

— Ваш отец не предвидел нынешнего кризиса. Если бы предвидел, то…

— Конройд! — перебил его Холз. — Прошу вас!

Гар успокаивающе поднял руку.

— Согласен, нам было бы легче, если бы Дурм заранее назначил преемника. Он этого не сделал. Поскольку он еще дышит, я не намерен смещать его или узурпировать его право назвать имя преемника. Жизнь Дурма в руках Барлы, господа. Предлагаю выждать и посмотреть, что она намерена с ней делать, и позже вернуться к этому вопросу.

Наступило неловкое молчание. Холз откашлялся и произнес:

— Есть еще один вопрос, который мы должны обсудить, пусть даже коротко.

— Похороны, — подтвердил Гар. — Да. Холз, моя семья будет лежать в Большом приемном зале дворца в течение месяца, чтобы любой житель королевства смог прийти и отдать им последнюю дань уважения. После этого их похоронят в нашем фамильном склепе. Эшер…

Он встал.

— Да, господин?

— Я назначаю тебя, Даррана и капитана Оррика ответственными за организацию соответствующих процедур в Большом приемном зале дворца.

— Слушаюсь, господин, — ответил Эшер, подавив очередной вздох. Он был не против работать рука об руку с Орриком, но Дарран! — А как насчет собственно похорон? Вы не поручите мне…

Гар покачал головой:

— Я сам позабочусь об этом. Холз, нам с тобой предстоит обсудить этот вопрос.

— Конечно, господин, — согласился Холз. — Как скажете. А ваш переезд во дворец? Когда он ожидается?

— Для хорошего управления страной вовсе не обязательно, чтобы мой ночной халат висел в дворцовом гардеробе, — сказал Гар. — Когда я более или менее привыкну к своему новому статусу, мы займемся вопросом переезда из Башни. Не раньше.

Холз глупцом не был и понял, что тема закрыта. Он кивнул.

— Конечно, ваше величество.

— А Стена, ваше величество? — спросил Джарралт. — Погода и ее заклинание?

— Вам не о чем беспокоиться, — ответил Гар. — Благодаря мудрости и прозорливости Дурма я обладаю необходимыми навыками.

— Но отсутствие Главного мага и ваша… неопытность в искусстве заклинания погоды… я хочу сказать…

— Я сын своего отца, Конройд, — отрезал Гар. — Никакой другой квалификации мне не требуется. — Он поднялся. — Господа, предписания вы получили. А теперь без дальнейших отлагательств займитесь их исполнением.

Поднимаясь с кресла, Эшер наблюдал, как Гар покидает зал Тайного Совета — надменный и грациозный, словно дикий кот. Как хмурый Джарралт, помедлив мгновение, вышел и двинулся в противоположном направлении. Как старик Холз вздохнул и, нервно теребя косу, последовал за Джарралтом.

— Итак, — произнес Пеллен Оррик, когда они остались вдвоем, — теперь ты — господин тайный советник, а?

Эшер кашлянул.

— Это не мое решение.

— Знаю, — согласился Оррик. — Видел твое лицо, когда он объявил об этом.

Подавив желание сплюнуть со зла на плиты пола, Эшер спросил:

— По поводу вчерашнего. И твоих выводов. Это действительно несчастный случай?

— А что? — удивился Оррик. — Ты тоже сомневаешься в моей компетенции, как и наш добрый господин Джарралт?

Новоиспеченный тайный советник ухмыльнулся:

— Просто… с трудом верится, что эти люди, все — сильные маги, случайно упали в пропасть и разбились.

— Понятно. Ставишь под сомнение могущество смерти? — Оррик пожал плечами. — Доранцы смертны, Эшер, как и мы. Их магия не может защитить от случайностей. Я знавал одного доранца, подавившегося рыбьей костью. Были и такие, кто просто упал с лестницы и свернул шею. Один утонул в собственной ванне. Смерть не имеет ни логики, ни смысла. Она приходит за всеми нами, когда и как ей вздумается.

От досады Эшер топнул ногой.

— Я знаю, но…

— Ты хочешь найти в ней смысл. — Оррик засмеялся. — Прошлой ночью я был прав. Ты рассуждаешь как стражник. — Он вновь стал серьезным и посмотрел в окно зала. — Если интересуешься, не считаю ли я эти смерти необычными, отвечу: да, считаю. И что дальше? Я не имею оснований и не вижу смысла расспрашивать лекаря Никса и служителя Холза об их изысканиях и выводах. У меня нет фактов, позволяющих усомниться в твоей невиновности, равно как и в невиновности его величества. Даже Конройд Джарралт вне подозрений, хотя как человек он мне неприятен.

Эшер с удивлением смотрел на Оррика.

— Ты очень откровенен, капитан.

Оррик взглянул на него.

— Ну и что? Ты же не болтун.

Эшер хмыкнул и покачал головой:

— Гар, то есть его величество, он, кажется, немного…

— Понимаешь, он человек, ставший королем внезапно, в один миг. Никто не готовил его к этому. А еще он человек, в одночасье потерявший всю семью, которая погибла страшной и загадочной смертью. И свою царственную ношу он носит, как броню, пряча за ней чувства. — Оррик насмешливо и вместе с тем сочувственно улыбнулся. — Ну, полегчало?

— Нет, — сердито ответил Эшер. — Мне… — Он не мог объяснить свое состояние. Страх смешался с неуверенностью, растерянность с жалостью и скорбью. — Я проголодался.

— Так поешь.

— Ха!.. Когда, капитан?

— Зови меня Пеллен. Все равно нам с тобой работать вместе, по крайней мере, какое-то время. Кстати, что касается совместной работы…

— Да? — заинтересовался Эшер.

— Надо бы нам сесть, потолковать, как только я подготовлю своих людей к тому, что предстоит, — сказал Оррик. — Следует организовать собрание представителей всех гильдий. Когда распространятся горестные новости, думаю, по улицам потекут реки слез.

Эшер кивнул.

— А гильдиям будет легче, чем нам, держать людей под контролем. Хорошая мысль, кап… Пеллен.

— Когда найдется свободная минутка, пришли гонца в казармы, — предложил Оррик. — Я сразу же явлюсь.

— Надеюсь, ты не бросишь меня наедине со старым занудой Дарраном. Говорю тебе, Пеллен, с ним никакого терпения не хватит. Говорю тебе, однажды я сверну старикашке шею.

— А ты не сдерживай благие порывы, — успокоил его капитан. — Я буду навещать тебя в камере, так что хоть в Башню таскаться не придется.

Эшер удивленно уставился на него. Кто бы мог подумать? Оррик, человек с каменным лицом — и чувством юмора.

— Ха… Смешно, — фыркнул он и направился к двери.

Пеллен Оррик, ухмыляясь, последовал за ним.

— Я так и подумал, — проворчал он.

* * *

Покупатели не беспокоили, и Дафна протирала полки от пыли, когда услышала первые скорбные вопли и рыдания. Они доносились с улицы, на которой находилась ее книжная лавка. Подойдя к окну, девушка увидела, как соседи выбегают из своих жилищ на улицу, словно муравьи из разворошенного палкой муравейника. Они толпились, гомонили и размахивали руками, окружив госпожу Таттл, которая держала булочную в пяти домах от магазина Дафны. Сама тетушка Таттл скорбно заламывала руки и что-то рассказывала собравшимся; по ее лицу, красному от жара печи, струились слезы.

У нее перехватило дыхание, но к горечи примешивалось и облегчение. Значит, новости обнародованы. Можно сложить с себя бремя по крайней мере одной тайны и ждать, какое еще испытание пошлет ей Пророчество. Только бы никто больше не умирал. Три жизни, нет — даже четыре, если считать бедного Мэтчера, и даже пять, если добавить отца Эшера, уже принесены в жертву ради грядущего. Ради того, чтобы отжившее ушло в прошлое, а Эшер мог возродиться как Невинный маг.

— Почему, Вейра? — спросила она старуху прошлой ночью, узнав о судьбе королевской семьи. — Почему Пророчество требует в жертву так много жизней?

Ответ Вейры через Камень Круга прозвучал привычно.

«Мы не знаем, относится ли это деяние к Пророчеству, дитя. Но если относится, то знай, что в нем есть смысл. Даже если мы не можем разглядеть его во тьме».

Горестные крики на улице нарастали, а Дафна снова принялась протирать полки. Есть смысл или нет, но ей казалось, что Пророчество осуществляется с ненужной жестокостью. Наверняка события могли развиваться без кровопролития и страданий, без той мучительной боли, которую она увидела в глазах Эшера, когда он бросился в ее раскрытые объятия.

Погрузившись в воспоминания, девушка как будто снова ощутила на себе тяжесть его тела, его дрожь под ее ладонями. В тысячный раз вспоминала она, как он, словно спасительную молитву, шептал ее имя… И внезапно изнутри поднялось острое, страстное желание, словно свежий сок, заструившийся в дереве после зимней спячки…

Нет. Он — Маг, а она — Наследница. Да, они шли одним путем в одно время, но должны идти поодиночке, не соприкасаясь ни руками, ни сердцами. То, что она переживала, было всего лишь чувством, чистым и простым, но у человека, следующего Пророчеству, нет времени на чувства. Они — помеха. Чувства способны убить куда больше людей, чем Пророчество.

Но как же трудно отказаться от Эшера. Было трудно и раньше, а теперь с каждым днем все трудней и трудней, потому что теперь она знает его. Знает по-настоящему, не просто как воплощенное Пророчество, а как человека.

Она узнала, что он любит солодовое пиво больше, чем хмелевое. Любит жареных цыплят, а не утку под соусом. Любит петь, но из милосердия не делает этого на людях. Любимые цвета — зеленый и синий. Считает, что посещение театральных представлений — глупая трата времени, но может застыть перед передвижным кукольным балаганом и простоять битый час, не замечая, как течет время. Не выносит самодовольных, туповатых и склочных предводителей гильдий и их лакеев, тратит время, внимание и подчас щедро помогает деньгами тем трудягам, которые нуждаются в помощи. Горько сетует, если необходимо прочитать что-то из истории, и не может оторваться от ярко иллюстрированных сказок, выставленных в лавке специально для детей.

Он бывает грубым, жестким, язвительным, но ему присущи сострадание и верность, он может быть непреклонным и упрямым, но всегда честен и неподкупен. Прикосновение к его коже словно благословение, а его голос звучит для нее, как песня.

— Проклятие, Эшер! Почему ты не можешь быть другим? Противным и омерзительным? Или женатым, старым и безобразным? Почему ты не можешь быть кем угодно, только не самим собой?

— С кем ты разговариваешь, милая?

Дафна вздрогнула и обернулась. Сунула руки в карманы и стерла эмоции с лица.

— Мастер Бимфилд! Простите, не заметила, что у меня покупатель. Чем могу помочь?

Шляпа на голове мастера Бимфилда сидела косо, из поблекших голубых глаз текли слезы.

— Ах, милая, — простонал он. — Разве ты не слыхала? Про короля, девочка. Про королеву и их чудесную дочку. Погибли, все погибли. Герольды кричат про это по всему городу!

— Нет! — выдохнула она потрясение и постаралась выдавить из себя хоть пару слезинок. Ничего не получилось; она вытащила платок и спрятала в него лицо. — Какой ужас!

Мастер Бимфилд покивал головой.

— Можешь закрывать лавку, милая. Сегодня покупателей у тебя не будет. Глашатаи сказали, что в пять часов со ступеней Палаты Правосудия будет сделано заявление. Если хочешь, пойдем вместе. Улицы забиты народом, и трудно сказать, что может случиться в охваченной горем толпе.

Дафна поняла, что он хочет туда сходить. Хочет, но боится, потому что потрясен трагедией и растерян. Конечно, насчет толпы он прав. Выглянув в окно, она увидела массы народа, текущие по направлению к центральной площади города. Стоит сделать один неверный шаг, споткнуться — и старика просто затопчут. Сама она могла и не ходить. О чем бы там ни объявили, известие распространится быстро. Но для мастера Бимфилда это важно, и он всегда был хорошим покупателем…

Кроме того, есть возможность увидеть Эшера.

— Большое спасибо за приглашение, — ответила Дафна. — Я только накину шаль.

* * *

Госпожа Марна плакала. Ее светло-серые глаза покраснели и распухли, нижняя губа непрестанно дрожала. Украдкой от Эшера она то и дело смахивала пальчиком очередную нечаянную слезу. Он давно предложил бы ей платок, но до сих пор трепетал перед знатной дамой. Кроме того, у нее, наверно, был свой. Возможно, она не хотела, чтобы кто-то заметил ее слабость.

Они стояли с остальными служителями Палаты Правосудия внутри здания, а Холз, выйдя через двойные двери на ступени, творил молитву перед собравшимися на площади. В Палате царила мрачная атмосфера. И почти полная тишина. Негромкие всхлипы, судорожные вздохи на фоне размеренной и величественной речи Холза. Магия доносила его слова до всех горожан, заполнивших площадь так плотно, что и перу негде было упасть. Еще больше людей собралось у окон многочисленных зданий, окружавших площадь. Наверно, подумал Эшер, многие и на крыши бы залезли, если бы не строгий запрет капитана Оррика.

Наблюдая за толпой, он поймал себя на мысли, что считает головы. Светлых не меньше, чем темных. С высоты он видел, что распределяются они определенным образом. Большая часть светлых голов группировалась прямо перед входом, окаймляя основание лестницы с широкими мраморными ступенями, поднимающимися прямо к дверям Палаты Правосудия. Остальные выглядели вкраплениями по периметру площади, поэтому картина напоминала пирог: золотистая выпечка с начинкой из черной смородины.

Он подумал, что не знает по имени большинство пришедших доранцев. Конечно, если не считать Холза и Конройда Джарралта. И госпожи Марны. А также нескольких человек из Общего Совета, дружков Джарралта. И этих он знал только потому, что не мог уклониться от общения с ними. Вообще-то общество доранцев оставалось для него загадкой. Как масло и вода, его народ и соплеменники Гара, заполнив пространство между стенами города, постоянно соприкасались, но не перемешивались. Как помощник Правителя олков он не общался с городскими доранцами. Исключения составляли те редкие случаи, когда кто-то из доранцев вел общее дело с олками. Однажды Гар взял его с собой в доранский дом, куда был приглашен на обед, но хозяевам и в голову не пришло позвать к столу рыбака из олков. А ведь он постиг нелегкое искусство поведения за столом и знал, когда какой вилкой пользоваться.

Внезапно в сознании всплыл неприятный вопрос: а сможет ли Гар назвать имена вот этих своих соплеменников? Он общался с ними только тогда, когда того требовал протокол или когда протесты и мольбы Даррана досаждали настолько, что ему приходилось принимать приглашение на обед или иное мероприятие, на котором присутствовали исключительно доранцы.

Но теперь, в связи с постигшим их несчастьем, положение должно было измениться. Гар, принц, лишенный магии, мог избегать подобных встреч, но Заклинатель Погоды, король Гар становился одним из них. Ему предстояло отправиться в плавание по чужому, незнакомому морю. А за ним, как шлюпка на канате, должен последовать и Эшер из Рестхарвена.

Эшер в смятении закусил губу. Как отреагируют доранцы на восшествие прежде почти незаметного принца на престол Лура? На возвышение калеки, проводившего дни дома в окружении олков и вдруг ставшего сердцем королевства? И что они скажут, если он пожелает взять в жены одну из их дочерей, дабы произвести на свет наследника престола?

До трагедии Гар понимал, что они не хотят признавать его принцем крови, и это его постоянно нервировало. А что теперь? Он, неопытный, непроверенный маг, известный доранцам только с худшей стороны, становится вдруг королем. Заклинателем Погоды. Защитником, который стоит между Луром и неведомой опасностью, таящейся за Стеной. И ни один человек из его собственного народа не уверен, что он способен нести тяжкое бремя ответственности за благоденствие и процветание государства. Честно говоря, и сам Гар в этом не уверен. И если он хоть раз оступится, допустит малейшую оплошность, Конройд Джарралт со своими приспешниками набросится на него, как кот на мышь.

Эшер почувствовал, как сердце его падает в пустоту, словно якорь в море. Помилуй, Барла! Я же не сторожевая собака!

* * *

Холз перестал наконец испрашивать у богини милости и защиты. Теперь он ждал, пока толпа закончит повторять последние строфы молитвы. Заметив неодобрительный взгляд госпожи Марны, Эшер спохватился и пробормотал несколько слов в унисон с остальными. Потом сделал шаг вперед, чтобы лучше видеть толпу, и затаил дыхание.

— А теперь, добрые жители Дорана, на плечи мои ложится величайшая ответственность — прояснить самый важный вопрос, — возгласил Холз. Для ритуала он облачился в лучшие ризы; заходящее солнце играло мириадами лучей на золотом и серебряном шитье, рубинах, изумрудах и фиолетовых аметистах. В косу служитель вплел столько цветов, что мог бы после церемонии открыть собственный цветочный магазин. — Традиция требует, дабы следующего Заклинателя Погоды благословил Главный маг. Но наш дорогой, высокочтимый Дурм еще не оправился от ран, поэтому заменить его надлежит мне. Барла в своей великой и неисповедимой мудрости предписала нам жить дальше без руководства короля Борна, сменить которого на престоле надлежало принцессе Фейн. Но в великодушной заботе о нас, ее детях, она оставила нам надежду и дальше пребывать в мире, процветании и безопасности. Вот почему я, во имя ее благословляю его величество короля Гара, Заклинателя Погоды Лура!

Когда последние слова служителя растаяли над толпой, Эшер услышал за спиной потрясенные вздохи и обернулся. И увидел Гара, который шел через расступившуюся перед ним толпу служителей закона. Все еще в черном, с непокрытой головой, с сосредоточенным бледным лицом. Словно не замечая опешивших соотечественников, он прошел мимо них, миновал Эшера и вышел через открытые двери на ступени Палаты Правосудия.

Когда люди увидели его, шум поднялся такой, что, казалось, содрогнется само небо. Вопли. Гомон. Крики радости и ужаса. Кто-то в толпе пронзительно завопил:

— Король Гар! Король Гар! Да благословит Барла нашего короля Гара!

Крик подхватили — сначала немногие голоса, потом к ним присоединились другие. Десять. Тридцать. Пятьдесят. Все громче и дружнее мужчины, женщины и дети скандировали эти слова:

— Король Гар! Король Гар! Да благословит Барла нашего короля Гара!

Доранцы кричали вместе и согласно с олками. Эшер видел, что кричат и люди, окружавшие его. Может, не так громко, как толпа снаружи, но с той же страстью и верой. На их лицах сияли любовь, облегчение и неземная радость. Лур получил нового Заклинателя Погоды. Сегодня ночью они могли спать спокойно, будучи уверены, что мир остался неизменным, что им ничто не угрожает, и за это возносили хвалу. Какое прекрасное завершение тяжелого дня. Но как долго продлится ликование, если Гар не готов?

Холз опустился на колени и преклонил голову, принося клятву верности новому королю. Гар выждал совсем немного, три глухих удара сердца, потом наклонился и поднял старика. Обнял его. Толпа взревела. От крика у Эшера завибрировали кости. Звук был настолько силен, что он испугался — как бы крыша Палаты не обрушилась им на головы, как бы здания города не превратились в кучи щебня и пыли.

Выпустив Холза из объятий, Гар шагнул вперед и повернулся лицом к толпе. Высоко поднял руки над головой, широко раздвинул пальцы, и из них внезапно вырвались лучи яркого золотого света. Он выпускал и выпускал их раз за разом, и воздух вдруг наполнился ароматами ландыша, жасмина и сладостной свежести. Толпа ошеломленно умолкла, пожирая его взглядами, а между тем золотые лучи над головами сгустились, образовав тяжелую золотистую тучу.

Гар сжал пальцы в кулак. Туча задрожала и… лопнула, обрушив на толпу тысячи тысяч цветочных лепестков. Пока люди изумленно взирали вверх, Эшер старался побороть собственное удивление. Кто бы мог подумать, что Гар в такой степени владеет магией. Как будто искалеченная, неловко ковылявшая по земле птица расправила вдруг переломанные крылья и поднялась в небо! Поднялась и парит совершенно свободно, без усилия, словно никогда и не была калекой!

— Жители Дораны! — крикнул Гар. — Еще вчера среди вас ходил человек, которого знали как его высочество принца Лура Гара. Вчера этот человек умер, умер вместе с его семьей, а сегодня возродился, чтобы стать вашим королем. Вашим слугой. Орудием Барлы в мире, орудием, имеющим единственную цель — сохранение и укрепление Стены. Весь смысл моей жизни — сохранить вас такими, какие вы есть: любящими и любимыми, живыми и здоровыми, послушными воле Барлы. Вчера я был принцем, у которого был один отец, одна мать и одна сестра. Сегодня я король и не могу сосчитать всех своих отцов, матерей и сестер. Конечно, и братьев, и тетушек, и дядюшек, кузенов и детей. Потому что теперь моя семья — народ Лура. И я буду любить свою семью до самой смерти и защищать ее от всякого, кто злоумышляет против нее. Во имя Барлы клянусь в этом, и пусть магия поразит меня, если мое сердце, моя клятва лживы!

Мертвое молчание. Звенящая тишина. И вдруг:

— Король Гар! Король Гар! Король Гар!

Эшер почувствовал, как тугой узел, завязавшийся где-то в кишках, немного ослаб. Гар говорил спокойно. Уверенно. В согласии с собой и соглашаясь с той ношей, которую взвалила на него Барла. Хотя не совсем понятно, почему она взвалила ее на неподготовленные плечи.

Он говорил, как его покойный отец. Как король.

Чувствуя от облегчения слабость в коленях, Эшер смотрел, как Гар спускается по ступеням Палаты Правосудия. Холз протянул к нему руку и что-то говорил, тревожно озираясь; что именно — расслышать было невозможно из-за восторженных криков толпы. Гар не обратил внимания на Холза. Испугавшись, Эшер бросился к дверям. Гар сошел с ума? Нельзя вот так просто выйти в толпу! Вряд ли кто-то умышленно навредит ему. Но там столько народу! Там кипят страсти! Они захотят дотронуться до него, поговорить с ним… напугают! Эшер бросил взгляд на Холза, который стоял, беспомощно опустив руки, и смотрел в отчаянии на него.

— Сделайте что-нибудь, — прошипел Эшер. — Читайте молитву или спойте какой-нибудь гимн! Нельзя же вот так…

Но было поздно. Гар спустился с мраморных ступеней. Вошел в толпу. Доранцы, стоявшие перед ним, отшатнулись, толкая людей, стоящих за их спинами. Средних лет доранец в голубом парчовом облачении, заговорил с Гаром. В его желтых волосах запутались лепестки цветов, упавших из золотой тучи. Гар что-то ответил, потом кивнул и положил руку ему на плечо. Мужчина ошеломленно смотрел на него, потом всхлипнул и зарыдал. Гар обнял его. Подождав мгновение, отпустил и пошел дальше.

Этот простой жест сломал барьер тишины между королем и его народом. Гара обступили, сотни рук протянулись к нему, тысячи жаждали прикоснуться к их новому, явленному столь чудесным образом повелителю и защитнику. Жаждали убедиться в существовании чего-то надежного в этом еще не отошедшем от скорби мире. Мире, возможно, стоящем на пороге неизведанных перемен. Вокруг Гара сияла аура, напоминающая пламя свечи; он шел сквозь людскую массу, обнимая и принимая объятия, и народ расступался, давая ему дорогу. Он шел, предлагая себя их рукам и сердцам и отпуская с миром души своих любимых.

Эшер некоторое время молча наблюдал за ним, потом повернулся к Холзу:

— Что ж… Кажется, он знает, что делает.

По морщинистым щекам старика текли слезы.

— Он действительно сын своего отца, — прошептал служитель, неотрывно следя за продвижением Гара в толпе. — Впервые с тех пор, как я увидел тот ужасный пролом в стене Гнезда Салберта, мне не страшно.

Эшер задумчиво посмотрел в небо:

— Страшно должно быть Джарралту. Он ведь здесь и видит все это.

— Я знаю Конройда Джерралта всю жизнь, Эшер, — мягко произнес Холз. — Он кто угодно — возможно, непокорный и неприятный человек, — но не еретик и не предатель. Конройд любит наше королевство. Он никогда не причинит ему вреда. Если ты ни во что больше не веришь, то поверь мне.

Спорить смысла не было. Эшер кивнул:

— Хорошо.

— Сейчас я возвращаюсь в храм Барлы, чтобы помолиться за покойных короля, королеву и ее высочество. Если потребуюсь его величеству, посылай гонца.

— Хорошо, — повторил Эшер и сделал шаг в сторону, уступая Холзу дорогу.

Сам он не спешил последовать за служителем Барлы и, обернувшись, окинул толпу долгим взглядом, высматривая своего короля. Похоже, Гар задержится на несколько часов, пока каждый желающий олк или доранец не сможет дотронуться до него. А раз так, мастер Эшер, бывший рыбак из Рестхарвена, то опять вам не спать до глубокой ночи. Ура!

Негромкое покашливание за спиной оторвало его от размышлений. Он обернулся.

— Можно распускать людей, Эшер? — почтительно спросила Марна. — Я могу отпустить их домой?

Никогда раньше она с ним не разговаривала. Хотя он за это время никак не изменился. Ожидать того же от других? Неужто блеск славы Гара коснулся и его?

Он кивнул:

— Можете, госпожа Марна. Работы нет, а их, скорее всего, ждут семьи.

— А вы?

Он пожал плечами.

— Полагаю, мне придется ненадолго задержаться, пока толпа не успокоится и не разойдется. Возможно, королю понадобятся мои услуги.

— Да, конечно. — Она заколебалась, и снова из ее глаз побежали слезы. — Скажите, пожалуйста, его величеству, что я очень скорблю. Что все мы очень скорбим.

— Обязательно.

Она провела кончиками пальцев по его рукаву.

— Спасибо. Доброй вам ночи, Эшер.

— И вам, госпожа Марна.

Провожая ее взглядом, он видел, как она собрала людей и повела их к задним дверям. Снаружи бушевало людское море. Внезапно затосковав по дому, Эшер развернулся и пристроился в хвост вереницы сослуживцев, покидающих Палату Правосудия.

Глава седьмая

На конюшенном дворе, примыкавшем к Палате Правосудия, Эшер увидел жующего сено Сигнета, а через стойло от него — дремлющего Баллодэра. Единственный работник, мальчишка Вонни, полировал уздечку.

— Можешь идти, Вонни, — разрешил он. — Других лошадей здесь нет. Я подожду его величество, а заодно прослежу, чтобы с ними ничего не случилось.

Робкий Вонни низко поклонился в знак благодарности, зажег лампы на конюшенном дворе и торопливо убрался. Эшер нашел пустое ведро, перевернул его и уселся в свободном стойле между Сигнетом и Баллодэром. Любопытный Сигнет ткнулся мордой в волосы. Эшер потрепал его по ноздрям. Поняв, что яблока не получит, Сигнет опять принялся за сено. Эшер вытянул ноги, скрестил руки на груди и закрыл глаза.

Очнулся он оттого, что кто-то пнул его в лодыжку.

— Эй! — охнул Эшер и открыл глаза. Было темно и холодно. — Где Гар?

— Все еще там, — ответила Дафна. На ней была черная шерстяная кофта, застегнутая на все пуговицы; в одной руке Дафна держала корзину, накрытую куском холста. — Проголодался? Я принесла поесть.

Он вскочил на ноги.

— Который час?

— Почти половина седьмого. — Она поставила корзинку на пол и сняла холст. Воздух наполнился ароматом горячего ячменного хлеба. Эшер жадно потянул носом.

Вынимая содержимое из корзинки, Дафна сообщила:

— На площади еще полно народу. Они не уйдут, пока каждый не дотронется до нового короля. А он не может позволить себе уйти, хотя к этому моменту уже должен был лишиться сил. По всему городу люди славят его имя. Раньше чего-то боялись, но сейчас это прошло.

Он протянул руку и принял предложенную пищу, завернутую в салфетку.

— Как ты узнала, что я здесь?

Дафна лукаво улыбнулась.

— А где же тебе быть, ожидая его, как не поблизости?

Эшер ничего не ответил, потому что набил полный рот и не мог говорить. Ячменный хлеб был пропитан маслом; он мычал от удовольствия, пожирая его. Дафна улыбалась, радуясь, что ему нравится, и протягивала куски жареного цыпленка. Масло текло по подбородку и капало в рукава, но он не обращал внимания. В голове засела только одна мысль: она позаботилась о нем и принесла поесть.

Наконец девушка спросила:

— Если можешь, скажи, как там мастер Дурм? Только правду.

— Пока живой, — ответил Эшер, протягивая руку к хорошо прожаренной куриной ножке. — А ты где стояла на площади? Слышала, как Холз произнес речь и провозгласил Гара королем?

— Речь была замечательная. Многие плакали.

Облизывая масло и куриный жир с пальцев, он поинтересовался:

— А ты?

— Тебе нужно побольше слез? — спросила она, наклоняясь к корзине. — Их и так слишком много.

Эшер протянул ей салфетку, и Дафна вновь положила на нее еду. Ну что с ней делать! Если и пустит слезу, ни за что не признается. Означает, ли это, что она никогда не будет принадлежать ему? Все будет носить в себе и ничем не поделится? Такое вполне возможно. Его охватило отчаяние. Его переполняли желания и мечты. Но мечты растворялись, как туман в лучах утреннего солнца. Какая же она на самом деле?

— Что не так? — спросила Дафна, пристально глядя ему в лицо. Эшер покачал головой.

— Все хорошо. Просто замечательно. — И снова набил рот восхитительным горячим хлебом, чтобы ничего не говорить. Чтобы не ляпнуть ничего такого, что нельзя будет взять потом назад, о чем придется пожалеть.

— Теперь все переменится, — сказала Дафна, роясь в корзинке. — Ты об этом думал?

Думал каждую секунду. И бодрствуя. И во сне. С того момента, как побывал в Гнезде Салберта.

— Думал немного.

— Теперь у него не будет времени для управления олками. Заклинание погоды поглотит его целиком, пожрет заживо, как пожирало других до него. — Она выпрямилась. — Думаю, он попросит тебя взять это дело на себя. Правитель олков Эшер. Эшер из Дораны, а не из Рестхарвена.

Эти слова, как гарпун, вонзились ему между ребер.

— Ты говоришь, как мой приятель Мэтт, — грубо бросил он. — И я отвечу тебе так, как ответил бы ему. Дорана — мой дом на сегодня, не навсегда.

— Отлично. Но если уж «на сегодня», то что ты намерен делать? — потребовала она ответа. — Если король попросит тебя принять обязанности Правителя олков, что ты ответишь?

Он швырнул испачканную маслом салфетку и куриную кость в корзинку.

— А ты как думаешь? Отвечу, как всегда, когда он просит. Соглашусь.

Дафна коснулась его руки и улыбнулась. По телу прошла дрожь, в небе будто сверкнула молния.

— Не надо так злиться. Это еще не самый худший способ занять свое время.

— Хуже не бывает, — пробормотал он, подавив желание схватить ее пальцы и держать их до скончания времен. — Потому что тогда мне придется работать рука об руку с этим чучелом, Дарраном, а мы с ним с первого дня знакомства мечтаем убить друг друга. А если мечтаем, то когда-нибудь…

Она рассмеялась.

— Бедняга. Мне кажется, тебе нужен помощник. Чтобы уберечь тебя от него… или его от тебя.

— Само собой, помощник необходим. — Он потянулся к корзинке, взял еще хлеба, уже чуть теплого, и жадно впился зубами в краюшку. — Необходим с того времени, как Гар занялся магией и свалил на меня все дела.

— А я не сгожусь?

Эшер подавился куском и долго откашливался, а она колотила его по спине кулачками. Вытаращив глаза и тяжело дыша, он уставился на нее.

— Ты хочешь стать моей помощницей?! Очень смешно, Даф!

Она взглянула на него холодно и с вызовом:

— Я не шучу.

Он пристально посмотрел на нее и понял — не шутит.

— А как же твой книжный магазин?

Дафна пожала плечами.

— А что тут сложного? Найму кого-нибудь в качестве продавца. Я слишком долго торговала сама. Возможно, пора заняться чем-то другим.

Эшер вытер руки о штаны, не заботясь о том, что на них останутся жирные пятна. Если бы у Дафны вдруг появились копыта и хвост, он бы так не удивился. Дафна — помощница Правителя олков? Его помощница? С ума сойти. Да она сбежит в свою лавку уже через неделю. Все эти заморочки с гильдиями… У нее не хватит терпения. В первый же день укусит кого-нибудь за нос…

— Я умею управляться с людьми не хуже, чем с книгами, — сообщила Дафна, прочитав его мысли. Пропади ты пропадом. — Ты не единственный, кто имеет дело с гильдиями. У меня есть опыт общения с болтунами и растяпами, которые не могут управиться сами с собой. И еще я прекрасный регистратор, и об этом хорошо знают в городе. Не хочу показаться нескромной, но это так. Я могу быть полезной тебе во всех отношениях.

Она говорила серьезно. Она действительно хотела стать его помощницей.

— Платят нам не так уж много, — предупредил он. — Рабочий день может растянуться за полночь, мы постоянно ссоримся и пререкаемся, и как бы ты ни старался, никогда всем не угодишь. И никому нет дела до того, что у тебя может быть личная жизнь; к тебе приходят с вопросами в любое время дня и ночи, ожидая, что ты решишь их, просто щелкнув пальцами. А если не хочешь или не можешь, то надувают губы, жалуются и грозят, что найдут на тебя управу.

Дафна рассмеялась:

— Думаешь, я об этом не догадывалась? После того, как целый год слушала твое нытье за кружкой эля в «Гусе»? Какой ты наивный. Будто я не представляю, что у тебя за работа.

— И ты все равно хочешь ею заняться?

Она кивнула, и он всплеснул руками.

— Ты сумасшедшая.

— Если не хочешь, чтобы я тебе помогала, так и скажи. Только не думай, что я шутила.

— Что скажет Мэтт?

— А при чем тут Мэтт?

Он поморщился.

— Мне кажется, ты с ним практически все обсуждаешь. Такое ощущение, что стоит мне повернуться, и я увижу вас, шепчущихся о чем-то в углу. Думаю, и в этом случае без него не обошлось.

— На этот раз Мэтт ни при чем. Дело касается только тебя и меня, и, как ни крути, ты ведь не против, чтобы я стала твоей помощницей. Или против?

Против ли он? Видит Барла, он хотел бы, чтобы она была рядом каждый день, и желание это доходило до душевной боли. Работать с ней… видеть ежедневно… слышать ее голос, ощущать запах ее волос, смотреть, как она идет через комнату, рассекая воздух, словно булатный клинок… И у него будет возможность узнать тайны ее сердца. Осторожно извлечь их и бережно сохранить в ладонях.

— Что? — спросила она, когда Эшер закашлялся, стараясь скрыть неодолимое желание согласиться с ней. — Что случилось? С тобой все в порядке?

— Все нормально, — ответил он, стуча в грудь кулаком. Улыбнулся. Каждый день… Каждый день… — Подавился. Наверное, крошка попала.

Она засмеялась и дала ему подзатыльник.

— Неблагодарный осел! Я тебя в последний раз… — Дафна вдруг осеклась, улыбка сошла с губ. Внезапно став серьезной, девушка низко поклонилась. — Ваше величество…

Эшер повернулся. Гар. Усталый, измотанный, не похожий на себя…

— Господин, — вымолвил Эшер, вставая и кланяясь.

— Ты ждал, — произнес Гар.

— Само собой, — ответил Эшер. — С вами все в порядке?

Гар вскинул брови:

— А должно быть в порядке?

Дафна нерешительно сделала шаг вперед.

— Ваше величество, если позволите… если разрешите… мне так жаль. Все так любили вашу семью… и такое несчастье. Уверена, вы станете замечательным королем, то есть… я просто хотела…

Эшер впервые увидел, что и Дафна, оказывается, способна лишиться дара речи. Гар шагнул ей навстречу, поцеловал в щеку.

— Знаю. Спасибо, Дафна. Теперь ступай домой. Уже поздно, а для Эшера у меня еще есть работа.

Она снова поклонилась, потом подхватила корзинку.

— Да, ваше величество. Благодарю вас, ваше величество. Эшер, мы еще поговорим?

— Поговорим, — ответил он. — Очень скоро.

Они молча проводили ее глазами.

— А знаешь, что самое страшное во всем этом? — не оборачиваясь, спросил Гар.

Эшер скрестил руки на груди:

— Не знаю.

— Всем жалко. Всем больно. И за меня, и за себя. Знаешь, я так плакал ночью, что рубашка промокла насквозь. Все сочувствуют, говорят, что у меня была прекрасная семья, все хотят меня утешить, но на самом деле хотят другого — чтобы я утешил их. — Гар негромко рассмеялся. Баллодэр высунул голову из стойла и заржал. Подойдя к жеребцу, Гар погладил его и ласково потрепал за уши. — Вот я и утешаю. Я обнимал их, хотя Дарран наверняка меня за это не похвалит; я позволял им плакать у меня на груди и слушал, как им больно из-за того, что моя семья погибла. А потом я целовал их, отпускал с миром и обещал, что беды не случится ни с ними, ни с их детьми, потому что теперь я — король. И они улыбались, так как именно это и хотели услышать, и уходили к своим семьям, а их место занимали все новые и новые.

— И доранцы? — спросил Эшер, пристально глядя на Гара.

Король сурово посмотрел на него:

— Что ты хочешь сказать?

Эшер откашлялся и отвел глаза в сторону:

— Вы ведь знаете, что я тоже скорблю, так?

Гар кивнул:

— Конечно.

Наступила пауза. Эшер неспешно осмотрел манжеты рубахи.

— Ну и зрелище вы устроили.

— Так было нужно. Пусть видят, что я больше не калека. Но световое представление и лепестки с неба — этого мало, Эшер. И олкам, и доранцам. Сейчас они верят мне, потому что потрясены горем и, как ты сказал, поражены ярким зрелищем. К сожалению, вера эта не бесконечна. Чтобы питать ее, необходимо нечто… более убедительное.

Эшер потер лицо ладонями. Гар был совершенно прав.

— А на большее вы не способны.

— Вот и нет, — возразил Гар. — Я могу вызывать дождь. И не только здесь, в Доране, но и во всем королевстве.

— Во всем королевстве?! — изумился Эшер. — Да вы с ума сошли? Вы же не могли вызвать дождь даже над чашкой чая!

— При чем здесь чашка чая? Хотя можно и над ней. Принцип тот же, вопрос в масштабе.

— В масштабе? Да что с вами? Даже ваш отец не мог вызвать дождь над всем королевством! Вы же себя убьете! Почему бы не подождать день-другой? А там, глядишь, Дурм придет в себя, и тогда вы сможете спросить, что…

Гар пронзил его острым, как кинжал, взглядом:

— Я не могу позволить себе столь длительного ожидания. Я вообще не имею права ждать. Если я не сделаю чего-то стоящего, люди перестанут в меня верить, и Лур погрузится в отчаяние и хаос. Конройд Джарралт примется за свое, и я потеряю корону, за которую мой отец заплатил жизнью. Я вызову дождь, Эшер. Сегодня ночью. И хочу, чтобы ты был рядом, когда я это сделаю.

— Я?!

— Кто же еще?

Эшер в ужасе отступил от него.

— Кто угодно, только не я!

— Обещаю, с тобой ничего не случится.

— Как вы можете знать? Раньше вы ничего подобного не делали!

— Это правда, — согласился Гар после некоторой паузы. — Но всегда приходится делать что-то впервые. Для меня первое заклинание погоды наступит сегодня ночью. Эшер, я способен сделать это и один. Просто не хочу.

«А как же я? — хотелось крикнуть ему. — Тебя не интересует, чего хочу я?»

Схватившись за голову, Эшер отвернулся. Вот так всегда — его желания выбрасывают за борт вместе с рыбьими потрохами…

Он снова повернулся к Гару.

— Ладно. Но только один раз. Не надейтесь, что это войдет у меня в привычку, потому что…

— Хорошо, — согласился Гар. — Теперь поспешим. Я хочу, чтобы уже через час дождь лил как из ведра.

* * *

В полной тишине они поехали к дворцу, но дальше направились не к Башне, а свернули в рощу, на месте которой стоял когда-то старый дворцовый комплекс. Некогда здесь шумел сад, но земля эта давно уже не помнила заботливых рук садовников и цветоводов. В неярком свете плавающего огонька лошади осторожно ступали по узкой тропе, ведущей в самое сердце молодого леса.

— Здесь, — произнес Гар и бросил поводья. — Остаток пути лучше проделать пешком. Тропинка узкая, а лес густой. Кроме того, лошади иногда… беспокоятся… возле Погодной Палаты.

— Да что вы? — Эшер соскользнул с коня. — А рыбаки?

Гар перебросил ногу через луку седла и лихо спрыгнул на землю.

— Откуда мне знать?

— А я знаю, — сообщил Эшер, привязывая Сигнета к ближайшему крепкому деревцу. — Рыбаки беспокоятся даже больше, чем лошади. И не надо так скакать, это опасно. Шею себе свернете.

— Эшер, я слезаю с коня таким вот образом уже много лет. Хочешь сказать, что у меня кривая шея?

— Нет, но всегда что-то случается в первый раз, — парировал он. — По крайней мере так мне говорили.

Привязав Баллодэра, Гар похлопал его по шее.

— Идем. Ночь коротка.

Они зашагали по узкой, заросшей травой тропе. Холодный ночной воздух пронизывал насквозь, но Эшер не замечал этого. Он дрожал, но не от холода, а от страха. Заметив это, Гар извлек из воздуха плащ и, улыбнувшись, накинул ему на плечи, хотя время и место для подобных шуток были явно неподходящие.

Само собой, без споров и перебранок в таком деле не обошлось.

— Я все еще не уверен, что это хорошая затея.

— Конечно, хорошая. Ты сам утром говорил, что мне не следует заниматься заклинанием погоды в одиночку.

— А если что-то пойдет не так?

— Ты поможешь.

— Помогу, понятное дело, — медленно произнес Эшер. — Однако мне грозят большие неприятности.

Гар взглянул на него с любопытством:

— Неприятности?

— Конечно! Помощь вам — это прямая дорога в казематы под казармами Оррика! — Гар все еще не понимал, и Эшер чуть не стукнул его со злости. — Олкам запрещено заниматься магией, или вы забыли? Не помните, какая участь постигла Тимона Спейка? Хотите того же и для меня?..

— Я ничего не забыл. — Гар остановился. — Ты обижаешь меня, говоря такие слова.

— Прекрасно, я обижаю вас, но голову отрубят мне! — крикнул Эшер в лицо этому идиоту — своему королю.

— Помилуй меня, Барла! — покачал головой Гар. — Никто не собирается рубить тебе голову. И к магии ты не будешь иметь никакого отношения, ты просто станешь охранять меня, пока я буду заниматься заклинанием погоды во благо Лура. Дурак, тебе награда за это полагается!

— Скажите это Конройду Джарралту!

Гар в нетерпении схватил его за руку, а другой указал вверх и вперед.

— Посмотри на Стену, дарованную нам Барлой. Давай же, взгляни на нее!

Тяжело вздохнув, Эшер запрокинул голову и посмотрел на Стену. На сверкающую золотистую завесу, поднимавшуюся к звездному небу. Такую далекую. Таинственную. Величественную.

— Ладно, — сказал он и вырвал руку из пальцев Гара. — Вижу. Дальше что? Ну, Стена. Все та же, что и раньше.

— Да. Все та же, на протяжении шести сотен лет. Ты вырос, когда она уже стояла, и воспринимаешь ее как данность. Правильно? И едва ли вспоминаешь о ней каждую неделю. Знаешь почему? Потому что никогда не сомневался, что, подняв голову, увидишь ее. Вот почему ты всегда спокойно спал ночами.

— Гар…

— Что такое для тебя Стена, Эшер? Что она означает для тебя?

— Не знаю, — смущенно ответил он. — Покой. Благоденствие. — Эшер пожал плечами. — Магию.

Гар посмотрел вверх, на золотистое чудо, освещавшее горы.

— Я вижу алтарь, на который мой отец положил свою жизнь. Алтарь, на который положили свои жизни все Заклинатели Погоды — поколение за поколением, вплоть до самой Благословенной Барлы, которая отдала жизнь, чтобы создать ее. Я вижу клинок, который, начиная с этой ночи, будет кромсать меня изо дня в день, пока я не истеку кровью до смерти. Вижу свою жизнь, вижу смерть и между ними — исполненные болью дни, которыми мне придется заплатить за обладание землей, нам не принадлежащей; вижу меч, занесенный над твоим народом, и думаю о том, что от меня зависит — падет он на ваши головы или нет. Все теперь зависит от меня. — Он отвел взгляд от Стены и посмотрел на Эшера. — Вот что я вижу.

Эшер помрачнел. Гар опять стал чужим. Чужой дух в таком знакомом теле. Он засунул озябшие руки в карманы.

— Вы в самом деле считаете, что сможете вызвать дождь над всем королевством?

Гар с усилием оторвал взгляд от Стены.

— Думаю, что пока не попробую, не узнаю. — Он двинулся вперед, и Эшер последовал за ним.

Через полмили тропа оборвалась, выведя их на маленькую опушку, посреди которой стояла… королевская Погодная Палата. Увидев ее, Эшер почувствовал, как задрожали коленки, а сердце ушло в пятки.

Согласно легенде, Барла построила ее сама и провела в ней последние дни своей земной жизни, совершенствуя погодную магию и укрепляя Стену, которая должна была хранить Лур от напастей на веки вечные. Построенная из тех же камней, что и Башня Гара, Палата была увенчана куполом из дымчатого стекла, над которым простиралось звездное небо. Никаких других зданий поблизости не было. Но Стена возле Палаты как будто стала ближе, ярче и осязаемей, словно Палата обладала некоей силой, притягивающей ее. Эта сила выплескивалась через кромку древней кладки из голубого камня, жившей, казалось, своей собственной жизнью.

Эшер оглянулся.

— И никакой охраны?

— Нет надобности. Палата погружена в магию. Отец говорил, что она… живая. Каким-то образом она узнает, что кто-то пришел. И если кто явится со злым намерением, она его не впустит. Нет такой магии, которая заставит ее поступить по-другому.

Гар ступил на опушку. Сделав глубокий судорожный вдох, Эшер последовал за ним.

Дверь в Палату была сделана из обыкновенных досок — даже без всякой резьбы. Ни ручки, ни молотка, ни замочной скважины. Гар задумался, роясь в памяти.

— Когда в последний — и единственный — раз я приходил сюда, Дурм говорил, что приведет меня опять, чтобы продолжить обучение… — Он положил ладонь на грудь, обтянутую черной туникой. — Вот и еще один план сорвался, вместе со всеми остальными. — Откинув голову, он вытянул руки и уперся ладонями в дверь.

— Она не поддалась.

— Просто разбухла, — бросил Эшер, чтобы нарушить неловкое молчание. — Разбухла от сырости.

— Какая сырость? Я дождь пока не вызывал.

Он снова бросился вперед и ударил дверь сильнее. Она опять не поддалась, но скрипнула. Затаив дыхание, Гар отступил на шаг и посмотрел на дверь с яростью и страхом.

— Дай пройти, проклятая деревяшка! Я король, и ты должна уступить! — Гар ударил в дверь кулаком. — Пусти! — Он вплотную подошел к двери. Прижался к дереву лбом, прошел по нему пальцами, словно по телу любимой. — Прошу тебя, — прошептал он, — прошу, дай войти…

Ситуация казалась нелепой, и Эшер рассмеялся.

— Это всего лишь дверь. Дерево. Оно неживое. А если неживое, то ушей у него нет. Слышать оно вас не может. Говорю вам, это сырость. — Чтобы доказать свою правоту, он сам толкнул дверь.

Она открылась.

— Проклятие, — пробормотал Эшер, нахмурившись. — Нравится, чтоб с ней поиграли. Капризная, как женщина.

Гар одернул тунику.

— Нет. Это всего лишь сырость, как ты говорил.

Эшер посмотрел на него:

— Сколько, по-вашему, ступенек наверх?

— Сотня и еще тринадцать.

— О, мои бедные ноги.

Гар послал вперед плавающий огонек; в звенящей тишине они стали подниматься по единственной лестнице. Гар открыл еще одну дверь — на этот раз безо всяких усилий, — кивком предложил Эшеру пройти вперед и последовал за ним. Огонек отбрасывал на пол причудливые дрожащие тени. Мановением руки Гар захлопнул дверь, возжег с кончиков пальцев свежий огонь и уже от него засветил канделябры, развешанные по резным стенам. Тени исчезли, и помещение полностью осветилась.

Здесь было чисто, прохладно и пахло дождем. Темно-красный паркетный пол был сделан из тысячи ровных дощечек, которые складывались в сложный замысловатый узор. В Палате можно было бы устроить бал пар на пятьдесят… если бы не то, что находилось в ее центре.

Прямо под центром прозрачного купола располагалось нечто, напомнившее Эшеру игрушку ребенка-переростка.

— Погодная Карта, — прошептал Гар. В голосе его звучали благоговение и страсть, жажда власти и страх. — Творение Барлы в самом чистом виде. Магическое отражение королевства — до самой маленькой деревушки, до последнего камешка.

Осторожно приблизившись, Эшер убедился в правоте Гара. На карте присутствовали Горы Барлы и протянувшийся у их отрогов Черный лес. Здесь же была обозначена Дорана с ее высокими отвесными стенами, река Гант и ее притоки, напоминавшие растопыренные серебряные пальцы. Шафрановые холмы. Равнины. Все закоулки, все местечки, которые они посетили с Гаром по пути следования в Вествейлинг, все города королевства, деревни, фермы и хутора, сады, виноградники и поля — все было представлено на этой миниатюрной, но абсолютно точной копии. Эшер наклонился, и грудь как будто сдавило тисками — вот и он, такой близкий и такой недостижимый, его любимый Рестхарвен. На него как будто пахнуло домом.

Не поднимая глаз, чтобы не выдать всколыхнувшихся вдруг чувств, он глухо спросил:

— Знаете, как эта штука работает?

— Честно говоря, не вполне уверен, — признался Гар. Эшер все-таки оторвался от Карты.

— Не вполне уверены?

— Ну, не знаю. — В голосе его прозвучало раздражение. — Мы с Дурмом не успели до этого дойти.

— Очень плохо.

— Но вы уверены, что она вообще работает?

Гар обошел доставшееся ему королевство, не сводя с него жадных глаз.

— Уверен. Она меняется, если в королевстве что-то происходит. Появляются новые пашни, какие-то участки уходят под пары. Люди продают наделы, меняются земельные границы, и все это можно увидеть отсюда, представляешь? — Забыв о тревогах, он водил руками над городами и селами, полями, пастбищами и лесами. — Разве это не волшебство? — прошептал он.

Гар как будто превратился вдруг в ребенка, и все его эмоции отразились на лице с такой откровенностью, что Эшер смутился. Любовь… вожделение… алчность… страсть… Все это и многое другое соединилось в некую алхимическую смесь. Столь явное, неприкрытое обнажение чувств смущало и немного пугало.

Эшер скользнул взглядом вверх. Возможно, сработало воображение или так подействовало сияние, исходящее от кристально прозрачного потолка — он не знал, — но звезды стали вдруг ближе. Казалось, протяни руку и сможешь коснуться небесного свода. И до Стены тоже. Серебристо-золотая, давящая своим великолепием Стена возвышалась над ним. Впечатление было настолько сильным, что Эшер опустил глаза. Погруженный в какие-то свои мечтания, Гар все еще кружил возле игрушечного королевства — ну точно кот вокруг миски со сметаной! — и он решил пока что осмотреть Палату.

Стены были оштукатурены и побелены; вдоль них на высоту от пола до пояса шли крепкие полки вишневого дерева. Кроме полок в помещении стоял один-единственный двустворчатый шкаф, заполненный книгами в кожаных переплетах — толстыми и тонкими, старинными и сравнительно новыми. Пространство стен от верхней полки до потолка покрывали календари, листы пергаментов, диаграммы, какие-то сделанные от руки заметки, рисунки, памятные записки…

Рассматривая их, Эшер заметил, что все они так или иначе связаны с погодой. Графики выпадения осадков, направления ветров, сезонные изменения, сельскохозяйственные сведения, записи о высоте снежного покрова. Данные о том, какой урожай и когда был собран, и где, и почему, и какие работы должен выполнять любой фермер к такому-то сроку. Сколько нужно дождей, чтобы в районе Глубоких лощин выросло достаточно травы для конских табунов. Сколько снега должно выпасть на виноградники, чтобы виноделы смогли изготовить из прихваченных холодом ягод бесценное вино. На какую глубину следует промерзнуть реке Гант для безопасного катания на коньках и при какой температуре надлежит растаять на ней льду весной. Ни одна сторона жизни олков и доранцев не была упущена. Все учтено, продумано до мелочей, предусмотрено.

Сделав полный круг вдоль стены, Эшер посмотрел на Гара. Покачал головой.

— Вот уж не знал…

— А с какой стати тебе это знать? — бросил Гар. Он давно перестал кружить вокруг карты и наблюдал за Эшером. Лицо его снова обрело выражение властной уверенности, стершее обнажившиеся было чувства. — Олки не имеют отношения к заклинанию погоды. И даже доранцы не имеют. Эту ношу несет на своих плечах только сам Заклинатель. Только ему ведомо, насколько она тяжела и важна для нашего мира. Баланс настолько хрупок, угроза катастрофы так велика, что по-другому и быть не может. — Он улыбнулся. — Если у руля один и тот же человек, лодка вряд ли перевернется.

— Это слишком тяжело. Такое бремя слишком велико для одного человека, будь то мужчина или женщина! Или женщина… — Эшер сделал широкий жест в сторону покрытых листками стен. — Думаешь, Фейн с этим справилась бы? Малютка Фейн? У нее не хватило бы сил. Да ее можно было переломить пальцами, как прутик.

Лицо Гара окаменело и стало похоже на маску из мрамора. Эшер понял, что брякнул лишнее, и выругался про себя.

— Гар… Я не имел в виду… послушайте…

— Все нормально. В конце концов, она действительно сломалась. Но то были лишь кости и плоть. А здесь речь идет о магической силе. И, видит Барла, этой силы у Фейн было побольше, чем у многих.

— Больше, чем у вас?

Гар пожал плечами.

— Трудно сказать. Сейчас это не важно. Важно другое — достаточно ли ее у меня.

— И как, достаточно?

— Именно для этого мы пришли сюда — выяснить, достаточно ли.

Эшер снова посмотрел на стены, несущие на себе столько знаний и исторических сведений. Столько надежды.

— Вы хотя бы представляете себе, что все это значит?

— В какой-то степени, — кивнул Гар. — Но это меня не сильно беспокоит. Видишь книги на полках? Это дневники всех живших до нас Заклинателей Погоды — вплоть до самой Барлы. В них содержится все, что мне надо знать о Погоде и Стене, о том, как они взаимодействуют, укрепляя друг друга. От меня требуется немногое — читать и запоминать. Мы оба знаем, что я достаточно силен в этом деле.

Эшер отвел взгляд. Книги, конечно. У Гара никогда не было проблем с обучением. Но это? Это же совсем другое дело. В этих книгах все их будущее, благосостояние, счастье и спокойная жизнь Лура… И все теперь в руках человека, который совсем недавно занялся своим магическим образованием. Человека одинокого, лишенного поддержки опытной, твердой руки, на которую можно было бы опереться в минуту сомнения и в час опасности.

И кто спасет самого Гара, если он вдруг допустит ошибку?

Ему вдруг стало тревожно.

— Может быть, Джарралт прав. Дурму следовало бы находиться здесь. Ну, какую помощь я смогу оказать, если что-то пойдет не так…

Лицо Гара вытянулось от нетерпения.

— Сколько можно повторять? Все пройдет как надо! Это мое предназначение, Эшер. Как я могу совершить ошибку, если Барла сама возвела меня на свой трон?

— Не знаю, — ответил он смущенно. — Но часто случается, что рыбак выходит в море в ясную погоду и не возвращается. Иногда шторм приходит без предупреждения.

— В Вествейлинге имел место несчастный случай, — коротко и сухо ответил Гар. — Результат неблагоприятного стечения обстоятельств и болезни. Я здесь потому, что так определено. Ничего плохого не произойдет.

Эшер засунул руки в карманы.

— Почему вы не смогли остановить лошадей?

— Каких лошадей?

— Считая вас, в карете было пятеро волшебников, Гар. Хотите сказать, ни один из вас не пытался остановить лошадей, несущихся к краю Гнезда Салберта?

Гар уставился на него.

— Искусство — если его так можно назвать — магического воздействия на живых тварей нами давно утеряно. Барла его запретила и правильно сделала. Можешь вообразить, что начнется, если одни маги станут проникать в сознание других и управлять их поступками?

Эшер отвернулся. Он мог себе это вообразить, но очень не хотел.

— Что ты вообще пытаешься сказать? — продолжил Гар. — Я думал, мы уже во всем разобрались и договорились не ворошить прошлое. Думал, что мы ушли от неопределенности и подозрений. Или я ошибался? Ты до сих пор сомневаешься? Сомневаешься во мне?

Глава восьмая

— Не сомневаюсь, — ответил Эшер, обернувшись. — Но все меняется так быстро! Всего лишь сутки назад мы стояли у пролома Гнезда Салберта! Я только поднялся из пропасти, где нашел останки твоей семьи, и вы кричали, что Конройд Джарралт убил их. А днем позже все уже решили, что то был несчастный случай, вас провозгласили королем, и вот теперь мы с вами в самом потаенном, самом священном месте королевства собираемся вызывать дождь, и я здесь на тот случай, если что-то пойдет не так и вам понадобится помощь! У меня голова идет кругом, Гар! Мне хочется остановиться хоть на минуту! Осмотреться! Разобраться, что происходит! Пойми, я всего лишь рыбак! Я не за этим приехал в Дорану!

На лице Гара отразились, казалось, все раздиравшие его изнутри напряжения.

— Видит Барла, я тоже не собирался становиться королем! И отдал бы всю свою магию до последней капли, если бы мог повернуть время вспять и спасти их, чтобы все было по-прежнему! Думаешь, я хотел этого?!

— Конечно, не хотели. Ни один человек в здравом уме этого не пожелал бы.

— Но что случилось, то случилось, — мрачно сказал Гар. — Хочу или нет, таков отныне мой удел.

— Но не мой! — крикнул Эшер, ударив себя в грудь. — Я олк, и ваша магия не имеет ко мне никакого отношения. И мне дела нет до того, что вы собираетесь угробить себя здесь и сейчас. Я не хочу, если все пойдет наперекосяк, объяснять каждому, как получилось, что вы валяетесь на полу бездыханный.

Гар помолчал. Потом щелкнул пальцами, и дверь в Палату открылась.

— Конечно. Мне следовало этого ожидать. Извини.

Эшер ожидал споров или упреков, но никак не этого, а потому растерялся.

— Гар…

— Не надо. Все в порядке. Только дураки не знают страха. — По его губам скользнула тень улыбки. — Мне и самому до тошноты страшно. Но теперь это не твоя забота. Ты прав. В Погодной Палате олку делать нечего.

Эшер снова сунул руки в карманы, но уходить не спешил — к чувству облегчения примешивалась изрядная доза неловкости и даже стыда.

— Поймите, Гар, вам следует быть очень осторожным. Джарралт может использовать мое пребывание здесь в качестве весомого аргумента, если начнет борьбу против вас.

Гар решительно выпятил подбородок — прежде таких жестов за ним не замечалось.

— Пусть попробует.

— В том то все и дело. Он попробует. Обязательно попробует.

— Нет. Дело не в этом. Беда в том, что я слишком себялюбив. Когда мы с тобой впервые встретились, я решил, что нашел брата, которого у меня никогда не было. Посмел надеяться, что и ты… чувствуешь то же самое.

Гар называет себя его братом! Эшер замер. Братьев — чтоб их всех перекосило — у него столько, что до конца жизни хватит. Нужен ли ему еще один? Светловолосый, с короной на челе и кучей проблем.

Ответ пришел не сразу, но с полной определенностью. Да, нужен. Потому что за прошедший год — при всех их размолвках и обидах — Гар чаще искал его поддержки, смеялся вместе с ним и заботился о нем больше, чем единокровные братья за всю жизнь.

Осознание этого простого факта отразилось, должно быть, на лице Эшера, потому что Гар улыбнулся.

— Я рад, что ты понял. Иди.

— Иди? — эхом отозвался Эшер. — Но…

— Братья друг на друга бремя не перекидывают, — пояснил Гар. Лицо его было непреклонным и решительным. — Переведи дух, а то ты выглядишь уставшим. Но прежде чем уйдешь насовсем, пошли весточку Конройду Джарралту. Попроси приехать. Я буду ждать его здесь.

Эшер откашлялся. Вот и хорошо. Правильное решение. Ему и впрямь нечего здесь делать. Олк в самом сердце доранской магии — это даже не смешно.

— Вы совершенно уверены?

— Конечно, — кивнул Гар. — Лучше Конройда никто не справится.

Он неуверенно шагнул к выходу и остановился в нерешительности, хотя, казалось бы, уже принял самое верное решение.

— Если вы действительно хотите, чтобы я остался…

— Не имеет значения, чего хочу я. Уходи, Эшер. Утром увидимся.

Он развернулся и сделал еще шаг к открытой двери. В душе кипели, бушевали самые противоречивые чувства. Облегчение. Обида. Удивление. Восторг. Злость. Вот же гад. Ну, почему не стал спорить? Почему так вдруг сразу все понял? Проникся его проблемами? Или, может, просто посчитал его лишним? Не верит, что у него хватит сил справиться с тем, что может преподнести заклинание погоды? Даже в качестве простого свидетеля? Неужто и в самом деле считает, что олки так слабы?

Что он слаб?

Эшер уже достиг двери и положил ладонь на неокрашенные доски. И остановился.

Он — слаб?

— Будь оно проклято! — воскликнул Эшер и захлопнул дверь перед своим носом. Резко развернулся и посмотрел в глаза Гару. Внимательные, настороженные. Ждущие. — Вы всегда знаете, что сказать, верно? Всегда знаете, какие струны затронуть, чтобы все вышло по-вашему! Да, уж мне-то надо бы знать, что вы за фрукт! Я же видел вас каждый день, когда вы исполняли обязанности Правителя олков! Только вот не думал, что вы еще и мной станете управлять!

Гар покраснел. Сложил руки на груди.

— Так что? Сработало?

— Конечно, сработало, чтоб тебя! Хитер, да! Я все еще по эту сторону проклятой двери, ты не заметил?

Наконец-то первая незамутненная, чистая и открытая улыбка.

— Только не жди, что я стану извиняться.

— Еще чего, — фыркнул Эшер. — Конечно, я осел, но не настолько тупой.

— Знаю, что прошу слишком многого, — произнес Гар, и улыбка потускнела. — Похоже, я всякий раз прошу у тебя слишком многого. И опять же не жди извинения. Ты человек многих дарований, Эшер. Они служат благу нашего королевства, и не надейся, что я перестану использовать их из-за жалости к тебе или к себе. И если тебе это не нравится, то уходи прямо сейчас.

— Нет. Я уже потерял одного друга из-за того, что ушел. — Джед. Эшер сжал кулаки и расправил плечи. — Я остаюсь.

Гар кивнул.

— Хорошо. — Он повернулся к карте Лура, и на лице его отразились неуверенность и осторожность. — Это как танец, — прошептал он. — Танец, который не изменился за шесть сотен лет. Он передавался от одного Заклинателя к другому безо всяких изменений — с момента рождения погодной магии. Все, что мне нужно, — выбрать верное место для вступления… — Он помрачнел. — Перенос заклинаний — дело тяжелое. Будет больно… Дурм предупреждал меня, но…

— Боишься, что не получится?

— Нет-нет, получится, — перебил Гар. — Погодная магия уже во мне. Закрывая глаза, я ощущаю ее. Слышу слова заклинаний. Знаки дрожат на кончиках пальцев, торопятся сорваться…

Эшер недоуменно пожал плечами.

— Зачем же их удерживать?

— Рано. Пока рано. — Медленно обходя карту, Гар поднял правую руку и начертал в воздухе знак. Линии засветились, вспыхнули ярким огнем, затем померкли. В этот момент он произнес одно-единственное слово: — Лукнек. — Еще один знак левой рукой и еще одно слово: — Толнек. — Вспышка яркого пламени, тут же померкшего. Правая рука — жест. Левая. Заклинание. Опять правая. Левая. Вдруг ниоткуда — порыв ветра. Вихрь. В центре вихря — Гар; одежды на нем развеваются, он непрерывно что-то бормочет, чертит в воздухе все новые символы.

Прислонившись к закрытой двери, Эшер почувствовал, как тело покрывается гусиной кожей. По рукам пробежали и исчезли светящиеся змейки.

Присутствие магической силы ощущалось уже физически. Напряжение нарастало.

Очарованный и немного напуганный этой силой, Эшер видел, как над Дораной начинают сгущаться тучи. В какой-то момент на него упала тень. Мельком взглянув на купол Палаты, он увидел взявшиеся неизвестно откуда свинцовые облака.

Гар продолжал кружить у карты. Пассы его становились все увереннее, лицо блестело от пота, знаки силы один за другим вспыхивали в воздухе, слова заклинаний срывались с губ все быстрее и быстрее, голос звучал все громче. Ветер, набрав силу, начал завывать, как попавший в ловушку раненый зверь. Еще три круга — и все, король натолкнулся на стену ветра. Сила вырвалась наружу. Гар застыл, простирая руки вперед и пытаясь обуздать ее неистовство; кончики пальцев складывались в сочетания, которые должны были вызвать дождь. Веки его сомкнулись, рот распахнут, тело напряжено так, что, кажется, вот-вот не выдержит напряжения и лопнет.

Клубящиеся тучи над картой накрыли почти весь игрушечный Лур. В глубине их замелькали крохотные всполохи молний. Мгновением позже загремели громовые раскаты.

По рукам, а затем по всему телу Эшера пробежали язычки голубого пламени. Они растрепали его тщательно приглаженные волосы, непослушные пряди, словно живые, хлестнули по лицу.

Достигнув пика яростной мощи, огоньки соединились, сплелись в бушующий огненный смерч, бушующий, ревущий, жадно поглощающий себя самого. И в самом сердце неистовой бури оказался Гар. Кровь фонтаном брызнула из глаз, ноздрей, ушей, хлынула изо рта, а тело внезапно обмякло и, содрогнувшись, начало оседать на пол. Гар вскрикнул. Объятый ужасом, Эшер бросился к нему, но остановился в нерешительности, словно наткнувшись горлом на нож.

— Гар! — закричал он. — Гар, что с тобой? Это нормально или нет? Что мне делать? Во имя Барлы, скажи, что мне делать?

Но Гар его не слышал. В кошмаре скачущих язычков голубого пламени и призрачных отблесков его залитое кровью лицо превратилось в корчащуюся маску, черты которой мало напоминали человеческие. Кричи — не докричишься.

И тогда, как во время шторма в Вествейлинге, воздух расколол страшный взрыв. Эшер вскрикнул и закрыл уши руками. Гар тоже закричал, громко и пронзительно, будто пронзенный мечом…

…и вызванные магией черные тучи лопнули, низвергнув на Дорану и земли Лура благодатный дождь.

* * *

Конройд Джарралт устраивал званый обед. Приглашены были, разумеется, только близкие друзья, главы достойнейших семейств, почти равные ему по статусу. Конечно, любой доранец мог считать себя родовитым, однако несколько домов считались более родовитыми, чем остальные. Сорволды. Бокуры. Далтри. Хафары. Прямые потомки великих предков, пришедших из старой Дораны, эти мудрые наследники могущественных магов, сумели вовремя угадать, откуда ветер дует, и бежать до того, как безумие Моргана уничтожило бы их, как уничтожило оно сотни других, менее проницательных магов. Они гордились своими фамилиями. В прошлом этих семей не было ничего, что могло бы смутить человека, принимавшего их у себя. Являясь влиятельными членами королевского Общего Совета, все они держали руку на пульсе государственной жизни.

Бывает так, что человек тебе не только друг, но еще и полезен. Фактически это идеальный вариант.

И все же, невзирая на членство в Совете, ни один из них не был равен по происхождению ему, Конройду Джарралту из Дома Джарралтов, основанного Линдином Джарралтом — величайшим из магов, когда-либо рожденных доранским народом. Только королевская семья могла дать лучшую поросль, более способных магов, но даже и это утверждение являлось спорным. В конце концов, разве мог Дом Джарралтов породить такого калеку, как нынешний наследник престола?

Разумеется, не мог.

Если бы не предательство и невезение, от которых пострадала его семья во время спровоцированного Тревойлом Раскола, то сейчас заклинанием погоды в Луре занимались бы Джарралты, а не Торвиги, ныне правящие королевством. Полустершиеся воспоминания все еще согревали кровь, хотя родственные узы между его предком и безумцем Морганом едва прослеживались. Почти не прослеживались. В анналах истории сей факт удостоился лишь краткого упоминания. Гораздо важнее, что между безумным чародеем и его двоюродным кузеном Линдином не существовало и тени доверия, а о каком-либо союзе не могло быть и речи. Барла свидетельница, Линдин одним из первых выразил тревогу в связи с опасными опытами Моргана. Разве мог Борн Торвиг сказать то же самое о своем предке? Не мог.

Но данный факт в конечном счете ничего не значит. Тень Морга накрыла тогда их всех. И накрывала до сих пор, хотя никто не смел открыто поставить это в вину лично ему, Конройду Джарралту.

Только теперь, когда от Дома Торвигов почти ничего не осталось, у Джарралтов появилась возможность занять достойное их имени место в доранской истории. Если бы Гар погиб вместе со своей семьей, если бы не чудо, явленное им на площади, то Конройд Джарралт был бы уже королем.

Но Гар жив, и его так поздно прорезавшиеся способности к магии явно угрожали планам Конройда. Дом Джарралтов снова отодвигался на вторые роли.

Судьба порой бывает чудовищно несправедлива.

В который раз Джарралт пожалел о том, что у него нет дочери. Можно было бы выдать ее за отпрыска Дома Торвигов и спокойно умереть, зная, что его кровь будет течь в ребенке Гара, что его внук станет следующим Заклинателем Погоды в Луре. Увы, даже этого утешения он лишен. У него два сына, два разрешенных ребенка, как и у большинства жителей Лура. Даже если он получит разрешение на рождение третьего, теперь слишком поздно, да и нет никакой гарантии, что опостылевшая супруга не произведет на свет еще одного мальчика.

И все же… Если говорить о восстановлении былой славы, не все надежды потеряны. У Дурма, если верить полученным сведениям, мало шансов остаться в живых. Преемник Главного мага пока не назван, и Гара можно принудить назначить его, Джарралта, в качестве такового. Ведь ясно, что лучшего кандидата, чем Конройд Джарралт, человека столь же подготовленного и заслуживающего этого звания, во всем королевстве не найти.

— Дорогой, — прощебетал женский голосок. — Вино.

Джарралт очнулся от раздумий и вернулся к действительности. Его роскошная столовая. Жена в украшениях из драгоценных камней. Друзья, учтиво ожидающие следующих слов хозяина.

— Вино?

Вышколенный слуга-олк стоял, склоняясь, у его локтя и протягивал бутылку, которую Джарралту надлежало принять и осмотреть.

— Что требовали, господин. Вино из мороженого винограда, урожай пятьсот шестьдесят четвертого года. Охлаждалось ровно сорок минут.

Нол Далтри покачал головой.

— Пятьсот шестьдесят четвертого? Полагаешь, оно еще соответствует нормам, Кон? Такие вина не хранят долее восьмидесяти лет. Они превращаются в помои, напоминающие смесь уксуса с мочой.

Кон. Джарралт спрятал раздражение за блеклой улыбкой.

— Не тревожься, Нол. Этому вину восемьдесят лет стукнет только завтра.

Далтри ударил ладонью по столу.

— Да здравствует вино и да здравствует Конройд! Оба выдержаны в полной мере! Какой вечер!

Джарралт кивнул слуге; тот распечатал бутылку и налил глоток в бокал. Тягучая охлажденная жидкость скользнула в стекло, наполнив комнату ароматами меда, муската и терпким запахом осеннего леса. Гости зашевелились, ловя расплывшиеся по комнате запахи, облизывая в предвкушении губы. Он поднес бокал ко рту и не спеша сделал маленький глоток, пробуя вкус языком и полоща нёбо.

Волшебный напиток.

— Замечательно, — произнес он, еще раз кивнул слуге. Тут же появились остальные бокалы, которые наполнили ровно на три дюйма от донышка; разочарованные взгляды гостей в расчет не принимались, хотя ему и хотелось рассмеяться, наблюдая за ними. Слуга разнес напиток, и Джарралт объявил тост:

— Итак, за новый рассвет над нашим королевством.

Гости задвигались, словно лопнули нити, державшие их в напряженном ожидании, по столовой прошелестели голоса и вздохи облегчения. Морел, дородная и красивая жена Сорволда, поиграла в воздухе пальцами, унизанными драгоценными перстнями.

— Должна сказать, дорогой Конройд, я сильно тревожусь. Мальчик ведь еще совсем ребенок. По крайней мере в магии, да и по возрасту слишком юн. Ну какой из него король? Кто мне скажет? Его вообще кто-нибудь знает? Во всяком случае, не я.

Ияша Хафар согласно закивала; ее бриллиантовые серьги отражали огни канделябров всеми цветами радуги.

— Вот именно! Он же практически чужой! У нас на званом вечере был, кажется, всего один раз, да и тогда его пришлось упрашивать. Можно пересчитать по пальцам одной руки те случаи, когда он за последний год принимал приглашения.

— Приглашения от доранцев, — сухо уточнил ее муж. — Насколько мне известно, для вечеринок с олками у него всегда находится время.

Тоб Бокур поставил пустой стакан на стол и махнул рукой.

— Не будь к нему так строг, Горд. Во-первых, с олками он общался по долгу службы. А во-вторых…

— А во-вторых, — перебила мужа Мэдри Бокур капризным тоном, — он никогда не чувствовал себя уютно в кругу доранцев. По крайней мере, пока был… — Она вспыхнула. — Ну, ты понимаешь.

— Полагаю, ты не хотела произносить слово «калека», — помог ей Джарралт. — О нет, друзья мои, прошу, не смотрите так. Поверьте, он сам себя так частенько называл. Сын Борна может быть кем угодно, но он еще и реалист.

— Тебе виднее, ты с ним работал в Тайном Совете, — сказал Пейн Сорволд. — А как считаешь, что о нем еще можно сказать?

— Он наш король, — отчеканила Линфия Далтри. Ее острый подбородок угрожающе вздернулся. Нол долго воевал с женой, пытаясь взять власть над ней, но не преуспел. — Он избран Барлой. А потому выше наших суждений о нем. Хочу сказать, мне понравилась его сегодняшняя речь на площади. Чувствуется горячее сердце. Смелость. Полагаю, его отец гордился бы сыном.

— Я знаю одно, — сварливо заявила Этьенн. — В высшей степени нелепо будет обращаться к этому молодому человеку, называя его «ваше величество». Он моложе моих сыновей!

— Надеюсь, он поймет, что значит быть королем, — неопределенно произнесла Мэдри. — Я хотела сказать… Барла ведь не позволила бы наследовать трон человеку… неспособному?

Почти одновременно все обратили взоры на стеклянные двери балкона, за которым виднелось далекое золотистое свечение Стены. Джарралт улыбнулся, заметив на лицах собравшихся тревожное ожидание. Даже своенравная Линфия втайне сомневалась. Еще бы. Никогда еще Лур не был в такой опасности, даже во времена Раскола. К счастью для его друзей и их детей, у них есть Конройд Джарралт. Он видел, что им страшно, что они стараются не смотреть друг на друга, чтобы не выдать своих чувств, и ему хотелось расхохотаться.

Ах, милые. Они были достаточно неплохими людьми, эти самые его друзья, но совершенно… прозрачными… как окна в столовой зале. Ни серьезными амбициями, ни внутренним огнем они не обладали. Являясь лучшими представителями общества доранцев, они не владели по-настоящему могущественной магией. Ни один из них не мог поддерживать баланс сил в королевстве, исполняя обязанности Главного мага, а тем более носить корону Заклинателя Погоды.

На это был способен только он один. И благодарение Барле. Потому что, если сил Гара окажется недостаточно… если заклинание погоды рано или поздно его убьет, как не раз случалось в прошлом… если он не даст наследника или произведет на свет калеку, подобного себе…

Над их головами ударил гром, стекла в окнах и пустые бокалы на столе задрожали. Улыбка Джарралта погасла.

— Что это было? — грозно спросил он, поднимаясь с места.

Этьенн указала на небо за балконными дверями.

— Смотрите! Тучи!

— И молния! — добавил Тоб Бокур. Едва он произнес эти слова, как комната снова содрогнулась от раскатов грома, а от темнеющего неба к земле протянулись ослепительные бело-голубые зигзаги молний. Далекое золотое свечение Стены начало меркнуть, и вскоре его не стало видно совсем — все спряталось за пеленой дождя.

Горд Хафар встал и подошел к дверям балкона. Открыл их и высунул ладонь наружу. Посмотрел в зал через плечо.

— Начинается дождь, — сообщил он. — В воздухе им так и пахнет. Ты не говорил нам, Конройд, что Гар владеет Погодной магией. — Горд был неприятно удивлен, и слова его звучали как укор.

Дурак. Думаешь, я стану делиться с тобой секретами потому, что ты пьешь со мной вино?

— А вам и не полагалось это знать, — резко ответил он. — До несчастья вопрос о том, кто станет наследником, решен не был. Невозможно было определить, кто станет лучшим Заклинателем Погоды — Фейн или Гар, — не испытав их сначала.

Пейн Сорволд неодобрительно взглянул на него и откашлялся.

— Ты рисковал, Конройд. Закон предельно ясен. Только два человека могут одновременно владеть Погодной магией — Заклинатель Погоды и его преемник. Иначе возникает угроза еще одного раскола. Как члену Тайного Совета, тебе это должно быть известно.

Джарралт зло посмотрел на него. Внутри все кипело. Кто такой Пейн Сорволд, чтобы учить его?

— Чрезвычайные обстоятельства заставляют балансировать на грани закона. И как члену Тайного Совета, мне это хорошо известно. Кроме того, угрозу раскола создал Борн, а не я. Если бы он не настоял на законе, разрешающем иметь второго ребенка, то и вопрос о наследовании не стоял бы. Если уж ты собираешься критиковать кого-то, Пейн, то почему бы не начать с Общего Совета, который молча соглашается с…

— Общий Совет, — громко заявил Нол, и его обрюзгшие щеки покраснели, — ни с чем молча не соглашается! Мы делаем все необходимое для блага королевства. Мы действуем в соответствии с законом и с благословения Барлы!

— И почему мы спорим об этом сейчас, почти двадцать лет спустя, не могу понять! — вмешалась Линфия. — Какой смысл?

— Мы говорим о том, как Гар овладел Погодной магией, — ответил Джарралт. Он неотрывно смотрел на сгущавшиеся тучи. — Со смертью сестры он стал единственным наследником. Вопрос ясен, и закон остается в силе.

— Но хромает на одну ногу, сказал бы я, — проворчат Нол.

— Никто не хромает, дорогой, — возразила Линфия, похлопав мужа по руке. — Все нормально. Как сказал Кон, что сделано, то сделано. Только одно имеет значение: у нас есть Заклинатель Погоды, и королевство в безопасности.

Как будто в подтверждение ее слов, над их головами оглушительно загрохотал гром. Женщины завизжали. Мужчины вскрикнули. Джарралт захохотал. За открытыми стеклянными дверями с темного грозового неба как из ведра хлынул дождь.

Король Гар — Заклинатель Погоды Лура — родился.

* * *

Джарралт встал из-за стола. Подошел к дверям, ведущим на открытый балкон. Переступил порог и встал под струи дождя.

— Что ты делаешь, Конройд? — охнула испуганно Этьенн. — Не стой там, промокнешь! Всю одежду испортишь! Вернись внутрь! Конройд! Конройд, ты слышишь? Конройд!

Он не слышал ее. Не слышал и удивленных возгласов гостей. Подойдя к самому краю балкона, нависавшего над высоким шестиэтажным зданием, он вцепился в балюстраду, широко расставив руки, и обвел взглядом город. Вгляделся вдаль, за пределы стен, окружавших Дорану, в невидимый горизонт. Всюду одно и то же: дождь, дождь, дождь. Грозовые тучи затянули небо, и, казалось, навечно.

Новые облачения из шелка и парчи отяжелели от воды и давили на плечи. Струи воды стекали по рукам, груди, ногам и заливали новые башмаки. Да, Этьенн, все испорчено.

Он запрокинул голову, и напитавшая волосы вода струйками побежала за воротник. С открытыми глазами, раскрыв рот, он встречал льющиеся сверху потоки. Топил и ослеплял себя в этом чуде, которое вызвал Гар.

И каждая капля была словно ядовитая игла, уязвлявшая его плоть, кости и внутренности горечью и отчаянием. Ранившая сердце и тайные закоулки души.

Борн… ты ублюдок. Ты — ублюдок. Ты меня снова одолел.

* * *

Освободившись наконец из безжалостных объятий Погодной магии, Гар пьяно зашатался и весь в крови рухнул на пол возле карты Лура, над которой маленькие облачка поливали королевство дождем от гор до самого моря. Стеная, извиваясь и трясясь, он тем не менее смеялся.

Эшер опустился перед ним на колени.

— Это не смешно! — произнес он, дрожащим от страха голосом. — Ты маньяк! Сумасшедший! Чему ты смеешься?

Разевая рот, словно рыба, вытащенная из воды, Гар повернул к нему лицо, превратившееся в кровавую маску.

— Работает! — выдохнул он, и на губах вспузырилась кровь. — Ты видел? Работает! Я вызвал дождь! Повсюду! Фейн это никогда не удалось бы!

— Конечно, конечно, — бормотал Эшер, роясь в карманах в поисках платка. — Ты вызвал дождь и едва не изошел кровью, а еще забрал десять лет моей жизни, грязный негодяй. Лежи спокойно!

— Знаешь… это больно, — простонал Гар, пока Эшер пытался хотя бы частично очистить его лицо от крови. — Очень больно. И неописуемо! Непередаваемо! Сила. Я не знал, что такое возможно. Я даже мечтать об этом не мог. О, Эшер! Неужели тебе не жаль, что ты никогда подобного не почувствуешь? Не сможешь повелевать такой силой? Разве ты… ну, не знаю… не завидуешь? Скажи мне. Я не обижусь. Я пойму.

Эшер уставился на него. На это дрожащее, обессиленное, пронизанное болью тело.

— О да. Завидую так, что плеваться хочется.

Гар улыбнулся окровавленными губами и посмотрел в прозрачный купол, покрывающий Палату.

— Смотри, — радостно сказал он. — Смотри, что я сделал.

— Да, — ответил Эшер. С затянутого тучами неба лил дождь. Капли ударялись о прозрачное покрытие, и в Палате стоял негромкий, ровный шорох, отражавшийся от стен. — Смотрю, что ты сделал. А теперь закрой рот, а я поищу что-нибудь подходящее, чтобы хорошенько тебя отмыть. Потому что если ты вернешься в Башню в таком виде, то старая ворона наверняка заявит, что виноват я. — Потом, смягчившись, он добавил: — Твой отец мог бы гордиться тобой. И мать тоже.

В глазах короля снова стали собираться кровавые слезы.

— Надеюсь, что так, — прошептал он дрожащим голосом. — Надеюсь, что так. — Он с трудом подавил рыдания.

Эшер про себя выругался. Глупец. Проклятый глупец. Я же хотел, чтобы он улыбнулся…

— Давай. — Поддерживая за плечи, он помог Гару сесть. — Обопрись о стену и посиди, пока не почувствуешь себя лучше. — Окинув взглядом комнату, он нахмурился. — И почему тут нет ни одного кресла?

— Мне не нужно кресло, — возразил Гар, скользя дюйм за дюймом по паркетному полу. Добравшись до стены, он прислонился к ней и застонал. — Чувствую себя прекрасно.

Эшер встал.

— Что-то не похоже. Выглядишь ты дерьмово.

Прикрыв глаза, Гар погрозил ему пальцем.

— Ну-ка, потише. Помни, с кем разговариваешь.

— Прости. По-королевски дерьмово.

Гар скривил губы в слабом подобии улыбки.

— Вот так-то лучше.

— Все еще больно?

— О, Эшер… — Гар открыл глаза. — Ты даже представить не можешь.

Он мог. Во всяком случае, приблизительно. Он слышал, как пронзительно кричал Гар. Видел, как беспомощно бился его друг в объятиях овладевшей им магической силы. Как истекал кровью, хоть и смеялся.

— Что ж… — произнес Эшер, растирая ладони. — И на сколько это? Навсегда? Я имею в виду, это теперь твоя жизнь? Ничего, кроме боли и крови?

Гар с усилием подтянул колени к груди и обнял их руками.

— Да.

— Но… нельзя же заниматься этим каждый день, — изумленно пробормотал Эшер. — Нельзя ежедневно вот так истекать кровью и истощать себя. Разве это можно выдержать?

Гар пожал плечами.

— Так поступал мой отец, и мой дед, и мой прадед. Так от начала времен жили все Заклинатели Погоды.

— Но ты не выдержишь!

— Должен выдержать. А какой у меня выбор? Сложить с себя обязанности и передать корону Конройду Джарралту? — У Гара даже лицо вытянулось. — Я на это не пойду. Кроме того, не каждый день. Не всегда. Насколько помню, отец делал перерывы и по два дня. Даже по три. Если дело было зимой. — Он улыбнулся воспоминаниям. — Зимой хорошо.

— Гар, зимой ничего не случается. А как насчет весны?

Улыбка померкла, Гар нахмурился и уткнулся в колени.

— Ох, весна. Весной… не так хорошо.

— Глупец, весна тебя убьет, ведь то, что мы делали сегодня — только проба!

Гар покачал головой:

— Не убьет. Ты забываешь, это было не обычное заклинание. Сегодня я вызвал дождь надо всем королевством — от края до края, а так обычно не делается. Даже весной. Тебе не о чем беспокоиться. Я себя прекрасно чувствую. — Он поднес ладонь к его лицу и, слегка кривясь, посмотрел на пальцы. — Видишь. Боль почти прошла.

Эшер фыркнул.

— Ты можешь тыкать их мне в глаза сколько угодно, но хоть себя не обманывай. Гар…

Вытянутые пальцы сжались в кулак.

Не надо. — Ледяной взгляд Гара смягчился, кулак разжался, пальцы снова задрожали. — Я такой, какой есть, Эшер. Только для одной цели и рожден. Изменить этого ты не можешь.

Эшер топнул ногой в паркетный полированный пол.

— Ладно, — проворчал он. — Если ты так считаешь. Ты король.

— Да, — подтвердил Гар. — Я — король. — В его голосе, кроме боли и усталости, зазвучало удовлетворение. — И сейчас король говорит, что пора идти домой.

— Как только сотру с тебя оставшуюся кровь. Выглядишь, как ученик палача. — Взгляд его упал на стоящий в Палате шкаф. Он подошел к нему, открыл дверцы и обнаружил внутри стопку мягких, чистых тряпок, чашку и закрытую бутыль. Эшер оглянулся. — Твой отец, похоже, относился к делу серьезно.

— Или Дурм, — предположил Гар. — Давай все сюда.

— Воды нет.

Гар улыбнулся:

— Дай мне чашку. О воде я позабочусь.

Эшер подал чашку и сел на пол возле Гара, скрестив ноги. Тот закрыл глаза, простер руку над пустой посудиной и что-то прошептал. Между ладонью и краями чашки полыхнула голубая вспышка. Гар сморщился, борясь с новой болью. Голубое свечение померцало и угасло, а чашка начала наполняться водой, словно со дна ее забил невидимый крохотный родничок.

Эшер рассмеялся:

— Как ты это сделал?

Король протянул ему чашку.

— Ты в самом деле хочешь знать?

Эшер вдруг вспомнил, кто он есть, где находится и каково наказание за подобные вопросы.

— Не хочу.

— Ладно. Потом расскажу. Честно говоря, мне будет легче, если я с кем-нибудь поговорю. Пока Дурм… нездоров, беседовать мне не с кем.

Эшер опустил кончики пальцев в воду. Она была теплой. Намочив кусок ткани и отжав его, он поинтересовался:

— А Холз?

Гар покачал головой.

— С Холзом я говорить не могу. По крайней мере об этом. С ним невозможно говорить о магии. Как и с любым другим из них.

Эшер с тряпкой в руке потянулся к его лицу.

— Думаю, ты прав.

— Холз, конечно, священнослужитель, но он еще и член Тайного Совета, и друг Джарралта, — объяснил Гар, пока Эшер протирал его лицо. — Друг всех знатных доранцев. Если возникнет малейшее сомнение в моих способностях…

Эшер вздохнул:

— Понимаю. Прощай, король Гар, добро пожаловать, король Конройд. — Ухмыльнувшись, он зубами откупорил бутыль, взятую из шкафа. Едкий, щиплющий глаза запах наполнил помещение. Эшер сплюнул пробковые крошки на пол и сморщился.

— Я это пить не буду, — заявил Гар.

Эшер понимающе хмыкнул.

— Одна из отрав Никса. По запаху напоминает зелье, которым он потчевал меня после Вествейлинга. Твой отец хранил его здесь не просто так. — Он протянул бутыль Гару. — Попробуй. Конечно, ты сейчас настолько слаб, что я могу просто зажать тебе нос и залить эту дрянь в глотку, но, полагаю, это уронит твое достоинство. Как-никак, ты король и все такое.

Сердито глядя на Эшера, Гар протянул руку за бутылью.

— Не знаю когда и не знаю как, но, клянусь, я проделаю то же самое с тобой.

Эшер улыбнулся.

— Конечно, конечно. Помни, всего один глоток. Мы понятия не имеем, как действует это зелье.

Гар глотнул. Подавился. Слепо протянул бутыль Эшеру и зажал рот окровавленной тряпкой.

— А после того, как ты нахлебаешься этой отравы, — прохрипел он, задыхаясь, — я и Никса заставлю ее глотать.

Закупорив бутыль, Эшер внимательно осмотрел друга. Какая бы гадость ни входила в состав снадобья Никса, она творила чудеса. Щеки Гара порозовели, руки перестали дрожать.

— Ну, как, полегчало?

Король скривился.

— Вроде да.

Наступило молчание. Волшебные тучки все так же поливали карту Лура дождем. Наконец, Эшер сказал:

— Что ж, похоже, ты настоящий Заклинатель Погоды, прямо как твой отец.

По лицу Гара пробежала слабая улыбка.

— Да. И ты знаешь, что это значит.

Эшер повесил голову. Вот оно, наступило.

— Подозреваю, что да.

— Мне больше некому доверить управление олками. И никто мне так не нужен в Тайном Совете, как ты. Но обещаю, Эшер: когда Дурм поправится, и я наберусь опыта в делах управления, когда женюсь и произведу на свет наследника, ты сможешь вернуться назад, к своему бесценному океану, а я не стану тебе препятствовать. И если ты уедешь, то баснословно богатым человеком.

Повернув голову, Эшер посмотрел на крошечный Рестхарвен, на миниатюрную бухту, в которой танцевали на волнах сотворенные волшебством кораблики. Вернуться с деньгами, славой, с благословением короля Гара… И братья не посмеют больше портить ему жизнь. Он вернется неуязвимым и сможет сам решать свою судьбу, без постороннего вмешательства.

И Дафна хочет быть его помощницей…

Он улыбнулся.

— А, ладно. Рестхарвен пока никуда не денется.

— Значит, ты согласен?

— Да. Согласен.

Глава девятая

За коронацией Гара Дафна наблюдала с почетного места, отведенного ей как члену элитной группы чиновников, работающих при королевском дворце. Служитель Барлы Холз короновал Гара — нового короля Лура.

Для проведения церемонии соорудили временное возвышение напротив Палаты, в которой обычно принимал и оглашал свои решения Законодатель. Помост затянули золотистым бархатом, и он празднично блестел в свете плавающих огней.

Смиренно сложив перед собой ладони, Гар опустился на пурпурную подушку у ног Холза, и служитель читал молитву над его смиренно склоненной головой. В отличие от Холза, облаченного в богато украшенные каменьями ризы золотого и серебряного шитья и вышитую золотом головную накидку, на Гаре была лишь белоснежная туника, в которой он напоминал молодое деревце, освобожденное от коры. Такой юный, ранимый, неготовый принять колоссальную ношу, которая вот-вот опустится на его плечи.

Рядом с Дафной сидел Эшер, одетый в драгоценные шелка и бархат; она никогда не видела его в подобном наряде. Он наблюдал за церемонией в напряженном молчании. Наверное, волновался и ожидал, что вот-вот что-нибудь пойдет не так. Боялся, что вся огромная работа, проделанная ими с Дарраном, окажется напрасной, что что-нибудь сорвется в самый последний момент. Она позволила себе взять его пальцы и легонечко пожать. Ободряюще улыбнулась, когда Эшер взглянул на нее. Ответная улыбка больше походила на гримасу.

Широко разведя руки в стороны, Холз запрокинул голову:

— О, Благословенная Барла, взгляни на этого человека, твое дитя, и выслушай торжественную клятву, которую он произнесет перед тобой и своим народом. Омой его своей благодатью, ниспошли ему свою силу и направляй к правде и мудрости во всякий день его жизни.

Гар поднял голову и, взглянув вверх, прижал ладони к сердцу.

— Благословенная Барла, источник всего живого, я торжественно клянусь служить тебе и королевству, которое ты нам даровала, народу доранцев и народу олков, служить до последнего дыхания. Я сохраню твоих детей в мире и благоденствии через заклинание погоды, укрепление твоей великой Стены, неукоснительное исполнение твоих законов и не отступлю от своей клятвы, даже если это потребует всей моей крови до последней капли. И пусть магия покинет меня, если я отступлю от нее.

Холз кивнул ожидавшему прислужнику. Тот выступил вперед, держа на подушечке корону Заклинателя Погоды, и подал Холзу. Когда затейливое изделие из золота, серебра и меди возлегло на кудри Гара, у Дафны перехватило дыхание.

Большой колокол на Часах Барлы пробил полночь, обозначив окончание ночи и начало нового дня.

Получилось очень символично.

Громкий вздох прокатился по рядам собравшихся зрителей; здесь были главы городских гильдий с супругами, капитан Оррик, знатные доранцы из Общего Совета с женами, мэры других городов королевства, избранные королевские чиновники. На их лицах читались облегчение и радость. Как будто из кипящей кастрюли выпустили пар, подумала Дафна.

Хвала Барле! Хвала Барле, теперь жизнь вернется в нормальное русло…

Глубокая печаль овладела ею.

Холз принялся читать над еще коленопреклоненным Гаром традиционную молитву, благословляющую Заклинателя Погоды. Посмотрев по сторонам, Дафна заметила, что расчувствовавшийся Дарран незаметно утирает слезу. Милый беспокойный старик. Ярый приверженец старинного этикета, не выносящий вольнодумцев, подобных Эшеру, но хороший человек.

В отличие от Уиллера.

Уиллер сидел в задних рядах — разодетый как петух, но унылый и удрученный. Пусть дуется, мерзкая букашка, думала Дафна. Все, что когда-либо Эшер говорил об этом слизняке, оказалось правдой. Да как он мог надеяться, что его назначат Правителем Олков? Или хотя бы помощником Правителя? Он что, настолько же глуп, насколько отвратителен? И как он себя повел, узнав о ее назначении? Лжет. Насмешничает. Не желает сотрудничать. Ему лучше пересмотреть свое поведение, иначе Эшер выгонит его, как бы Дарран ни защищал негодяя.

Думать об Уиллере было противно, поэтому Дафна снова принялась рассматривать собравшихся. Не только Дарран растрогался до слез. Придворные и чиновники, помнившие короля еще ребенком, топавшим по коридорам дворца и шалившим, как положено всякому нормальному ребенку, тоже пустили слезу. Всплакнули главы гильдий, тесно общавшиеся с Гаром в прошедшем году и, вероятно, еще недавно горевавшие о том, что принц не владеет магией; утирали глаза знатные доранцы, дивившиеся столь внезапному обретению могущества бывшим калекой… и уже прикидывавшие шансы своих дочерей на брак с королем. У всех по щекам текли слезы.

Как много лиц. Как много тайных мыслей. Как много жизней, которые будут искалечены, когда Пророчество сбудется.

Мрачные размышления Дафны были прерваны, когда Холз нагнулся и поднял Гара с коленей. Повернув нового короля лицом к его хранящим молчание подданным, он воздел руки к небу и выкрикнул:

— Узрите чудо! Узрите нашего добродетельного короля, дарованного нам великой милостью Барлы, Гара Первого, Заклинателя Погоды Лура!

И только теперь собравшиеся встали и разразились радостными криками. Пересилив себя, Дафна присоединилась к ним.

Стоящий рядом Эшер склонился к ней, не переставая аплодировать.

— Да помилует меня Барла, — сказал он, растроганный почти до слез. — Интересная жизнь начнется!

* * *

Неряшливые, растрепанные, грубоватые завсегдатаи «Зеленого гуся» вели себя отвратительно, бесшабашно и разнузданно, стучали кружками не только о столы, но и о головы своих собутыльников и хохотали при этом так, словно только что откололи ужасно умную и необычайно смешную шутку.

Им весело? Уиллер забился подальше в свой темный угол, подтянул ближе к себе четвертую за вечер кружку с пивом и горько усмехнулся. Совсем не весело. Это несерьезно. Просто мальчишество. И даже такие слова слишком мягки для этой неуправляемой толпы. Оскорбительное, недостойное поведение. И эти вопящие пьяницы были королевскими слугами. Иначе говоря, его коллегами. Возможно, они и относились к сливкам олков в Луре, но здесь вели себя, как неотесанные крестьяне, устроившие танцы в сарае. Напились и орут непристойные песни, выставляя себя полными дураками.

Да поразит их Морг! Разве нет других способов отметить коронацию короля?

И что тут праздновать? В тот день, когда семья Гара упала в пропасть, разбилась не только карета. Погибли не только люди. Тогда он этого еще не понимал, а теперь знает. Разбилось его будущее. Погибли мечты — так же безвозвратно, как погиб король.

Дрожа от негодования, Уиллер сделал большой глоток превосходного, как утверждали в «Гусе», эля.

Как Барла могла так с ним поступить?

Еще одна пьяная здравица за нового короля сотрясла задымленную таверну. Он поморщился. Что, во имя Барлы, привело его в этот убогий притон? Это же не его место, он был завсегдатаем «Золотого петушка», где потревожить мог только подавальщик — тихо подойдет, кашлянет вежливо и осведомится, не желает ли господин еще вина. В «Петушке» играла скрипка. Там выступала певица с мягким, как шелк, сопрано. В «Петушке» пили из хрустальных бокалов, ели серебряными вилками, и кухня там отменная. О чем он думал, когда решил прийти сюда?

Вкрадчивый тихий голос в голове лукаво объяснил: Ты думал, что здесь будешь в безопасности. Здесь тебе не надо смеяться, улыбаться и принимать бравый вид. Здесь ты можешь быть незаметным.

В «Петушке» это невозможно. Там его хорошо знали. Знали, как он любит восхвалять свои достоинства, лебезить перед сильными, очернять соперников и домогаться милостей. Знали и видели насквозь. Сохранить инкогнито в «Петушке» он бы не смог.

Хуже всего то, что в рафинированном заведении его поджидали благовоспитанные коллеги — королевские чиновники, такие же секретари, помощники секретарей, младшие секретари и королевские аптекари, относящие себя к высшему обществу Дораны.

О чем они говорят сейчас?

Бедняга Уиллер. Его уже дважды обошли по службе. В первый раз, когда ему предпочли рыбака, а теперь эта странная женщина — ну, вы ее знаете, кожа да кости, та, что торгует книжками и вешается на конюха. Да-да, она. И даже его прямой начальник не заступился за него. Да что вы? Хотите сказать, что Дарран поддержал ее назначение? Прелестно! Что ж. Говорят, каждый человек достигает определенного уровня, и, кажется, бедняга Уиллер достиг своего. Но кто бы мог подумать, что он окажется таким невысоким!

Уиллер застонал и снова приник к кружке.

Конечно, глупо чувствовать себя уязвленным из-за решения Гара. Ему следовало ожидать пренебрежительного отношения к себе. Всякий знал, что если в дело вмешивался Эшер, то принц… то есть король, ведет себя как сущий младенец.

Но чего он не мог простить, так это предательства Даррана. После трех лет беспорочной службы, после того, как он безропотно выполнял самую тяжелую и монотонную работу, проявляя трудолюбие, изобретательность и прозорливость, забывая об удовольствиях и скрывая личные амбиции, его публично унизили. Сделали просто еще одной конторской крысой. Он видел, как Дарран стоит плечом к плечу с этим несносным Эшером, их общим заклятым врагом, и хвалит негодяя, произнося без всякой издевки и сарказма: «Наш добрый друг Эшер великолепно послужит его величеству и королевству в качестве Правителя олков».

Дрожа от злости, Уиллер попытался заглушить мучительные воспоминания доброй порцией эля, но только пролил оставшееся в кружке себе на рубашку.

— Проклятие!

Напрасно он пытался привлечь внимание одной из трех неряшливых девиц, разносящих в таверне пиво, — они были заняты тем, что пытались соблазнить парней Мэтта своими сомнительными прелестями. Отчаявшись, он положил локти на стол и уставился в глубину опустевшей кружки.

Кто-то проскользнул к нему в угловую кабинку. Нахально, не спросясь.

— Будьте добры, поищите другое место, — сухо произнес он, не поднимая головы. — Я не расположен…

Прямо перед ним о стол стукнулась полная кружка пива. Он поднял глаза и увидел незнакомое лицо. Длинное, худое, лицо мужчины средних лет. Олк. Неприятное лицо. Незнакомец улыбнулся.

— Добрый вечер, мастер Дрискл.

Нахмурившись, Уиллер рассматривал невежу.

— Мы знакомы?

— Нет, — ответил незнакомец. Поверх одежды на нем был длинный серый плащ; в одной руке он держал кружку с элем. — Но я вас знаю.

— Меня многие знают. Я человек известный.

— Это так, — согласился незнакомец. — И для меня честь сидеть рядом с вами. — Он кивнул на кружку, которую поставил перед Уиллером. — Выпьем вместе, мастер Дрискл? За нашего нового короля, и пусть Барла благословит его дни!

Ладно. Кто же откажется пить за короля…

— И за память о его семье, да упокоит Барла их души!

…Или за его покойных родителей и сестру…

— И за скорейшее выздоровление многоуважаемого Главного мага!

…И даже за Дурма, хотя без него живется куда как спокойнее.

Чувствуя легкий шум в голове, Уиллер исподволь рассматривал нового приятеля.

— Но кто вы?

Мужчина улыбнулся.

— Слуга человека, который хотел бы перекинуться с вами парой слов, мастер Дрискл. Если у вас есть сейчас время.

Он фыркнул.

— Если это неуклюжая попытка завоевать расположение человека, имеющего влияние на короля, то…

— О нет, мастер Дрискл, — успокоил человек в сером. Смотрел он лукаво.

— Так кто же ваш хозяин? Имя у него есть? Я и шагу не сделаю из этой убогой таверны, если вы не скажете…

Незнакомец улыбнулся. Одним пальцем раздвинул складки плаща, приоткрыв верхнюю часть груди. На куртке черными нитками и серебром был вышит сокол, герб Дома Джарралтов.

Уиллер так и прикипел к скамье.

— Что здесь происходит?

Но незнакомец только еще шире улыбнулся и встал. Поманил пальцем, и Уиллер, выбравшись из-за стола, последовал за серым слугой Дома Джарралтов на улицу, где стояла черная карета, запряженная четверкой черных лошадей. Слуга открыл дверцу, и Уиллер заглянул в карету, освещенную изнутри слабым огоньком.

В ней был всего один пассажир.

— Господин Джарралт! — выдохнул он. Сорвав шляпу, Уиллер отвесил неуклюжий поклон, чуть не потеряв равновесие. — Чем могу служить, господин?

Одетый в строгий черно-серый костюм, Джарралт сделал жест рукой, приглашая Уиллера присоединиться к нему. Повинуясь, тот поднялся по ступенькам кареты и плюхнулся на черный бархат напротив тайного советника. Сердце бешено колотилось в груди.

— Можешь оставить нас, Фроли, — кивнул сановник своему серому слуге.

Уиллер вздрогнул, когда Фроли хлопнул дверцей. Щелкнул кнут, зацокали по мостовой подкованные копыта, и карета двинулась с места. Куда, в каком направлении — не понять.

— Господин, — осмелился он, — я не понимаю. Что-нибудь случилось? Что, король…

Джарралт успокаивающе поднял руку:

— В данный момент наш возлюбленный король пребывает вне опасности, Уиллер. И, хочу сказать, весьма похвально, что твоя первая мысль была о нем и его безопасности. Это достойно уважения.

Уиллер чуть не проглотил язык. Он не знал, что считать большим чудом — то, что советник Джарралт знает его имя, что он сидит в карете этого великого человека, или то, что его похвалил один из самых могущественных и уважаемых доранцев в королевстве.

Он откашлялся.

— Благодарю вас. Чем я могу служить? Ваш человек был в высшей степени осторожен…

— Рад это слышать, — сказал Джарралт. — Дело у нас сугубо приватное. Не хотелось бы, чтобы оно стало… темой для публичного обсуждения.

Предупреждение? Да. Конечно.

— О, вы можете на меня положиться! Уверяю вас, я знаю цену молчанию. А как же, в качестве личного секретаря его величества…

— Молчание, — перебил его Джарралт. — Да. Молчание крайне полезно, но как часто им пренебрегают. А ведь оно может даже стать оружием, если использовать его мудро. Ты меня понимаешь, Уиллер?

Он стиснул зубы и усердно закивал. Джарралт улыбнулся.

— Превосходно.

Вопросы переполняли голову Уиллера. Зачем я здесь? Чего он хочет от меня? Куда мы едем? Почему встретились тайно? Его распирало любопытство. Пальцы вцепились в края шляпы с такой силой, что он боялся, как бы не треснули кости.

И вдруг как гром с ясного неба:

— Тебе ведь не нравится Эшер.

Это был не вопрос. Все так же молча он покачал головой.

— Не тебе одному. Скажи, если бы тебя попросили описать его, что бы ты сказал?

Что бы сказал? Чего бы не сказал? Чувствуя, что у него не хватает слов, чтобы выразить свою ненависть, Уиллер замешкался.

— Я бы сказал, что он — сама желчь и мучительная головная боль, господин.

Джарралт захохотал.

— Желчь и головная боль! О да. Как это верно. Но он не только это. Он — надоедливый сорняк, своевольно растущий в нашем саду, в нашем бесценном королевстве Лур. Мне сказали, он назначен Правителем олков. Уверен, это трагедия.

Уиллер сглотнул.

— Да, господин.

— По правде говоря, — протянул Джарралт, барабаня пальцами по колену, — я думал, что назначат тебя, но… увы. Не сомневаюсь, Эшер приложил к этому руку. Он очернил тебя перед королем.

В душе поднялась волна надежды. Уиллер подался вперед, выронив из рук мятую шляпу, и она упала на пол кареты.

— Ах, господин, — выдохнул он. — Я так боюсь. Его величество несказанно благороден, добр и доверчив. Боюсь, он пригрел змею на груди. Пока мы с Дарраном были заодно, у меня оставалась надежда, что непорядочность Эшера, в конце концов, выплывет на поверхность. Но теперь он и Даррана подмял под себя. Не хочу показаться нескромным, но, кажется, я остался единственным человеком, который видит…

— Скромность прибережем для тех, кому есть чего стыдиться, — сказал Джарралт. — Таким людям, как мы, Уиллер, то есть людям исполнительным и проницательным, скромничать нечего. Тебе не стоит бояться. Ты не единственный, кто видит, что собой на самом деле представляет Эшер.

Уиллер выпрямился и облегченно вздохнул. Холодная тяжесть в груди исчезла, и по телу разлилось успокаивающее тепло. Таким людям, как мы.

— Господин, сказанные вами слова вернули меня к жизни. Но что мы можем сделать? Два одиноких голоса, вопиющих в пустыне.

— Согласен, — произнес Джарралт и улыбнулся так грустно, что у Уиллера защемило сердце. — Мы одиноки на этом пути. Полагаю, ты любишь нашего короля.

Он задохнулся в восторге.

— Конечно!

Отодвинув занавеску, Джарралт долго смотрел в окно, словно мог увидеть что-то в ночной мгле. Уиллер понятия не имел, где они находятся. Слышно было только, что копыта больше не цокают по камням мостовой. Значит, выехали за пределы города. Какое это имеет значение? Никакого. Эта невероятная встреча уже увела его в такие дали, о которых он и не мечтал.

— Знаешь, Гар в таком возрасте, что мог бы быть моим сыном, — доверительно произнес Джарралт. — Я его так всегда и воспринимал. И как всякий отец, я тревожусь. Представляю, сколько опасностей ему угрожает. — Он выжидающе посмотрел на Уиллера.

Тот глубоко вздохнул, чтобы успокоить бухающее сердце.

— Думаете, господин, королю угрожает опасность?

Джарралт снова занавесил окно.

— А ты как думаешь?

Уиллер выпучил глаза.

— Я… не знаю.

— А мне кажется, знаешь. Ты сам сказал. Змея на груди.

— Ах да… сказал… — Он нахмурился. — Но Эшер спас ему жизнь в Вествейлинге.

Джарралт улыбнулся.

— Нам так говорят.

— Можно предположить, — медленно выговорил Уиллер, — что история не соответствует истине. В конце концов, мы знаем о ней со слов Эшера. Воспоминаниям короля доверять нельзя — он в то время тонул. А ведь правда, как зеркало, не так ли? Отражает того, кто в него смотрится.

Джарралт вздохнул.

— Я человек простой, Уиллер. Мне чужды заговоры, головоломки, хитроумные планы. Поэтому позволь говорить с тобой прямо, надеюсь, и ты будешь со мной честен.

— Конечно, господин.

— Проще говоря, я опасаюсь, что Эшер оказывает на короля пагубное влияние. Думаю, его величество обманывается. Он считает, что этот увалень безвреден. Наоборот, он опасен. Он презирает доранцев, народ, к которому принадлежит сама Барла. Теперь его власть в королевстве ничем не ограничена, и, боюсь, он использует ее для того, чтобы манипулировать нашим мягким, доверчивым новым королем — в своих целях, разумеется.

— В своих целях, господин? — дрожащим голосом спросил Уиллер.

Джарралт пожал плечами:

— А к чему стремится всякий зловредный сорняк?

Уиллеру показалось, что весь воздух из кареты куда-то улетучился, и он некоторое время открывал рот, как рыба, стараясь заполнить легкие. Его бросало то в жар, то в холод, он чувствовал одновременно и страх, и возмущение, и решимость. И наконец, нашел нужные слова.

— Захватить весь сад, — прошептал он.

— Вот именно.

— Но, господин, — с тоской произнес Уиллер, — у нас нет доказательств.

— Что такое доказательства, друг мой? Всего лишь сигнал для дураков, которые сами не могут заметить, что дом их горит.

— Понимаю… Понимаю… Но без доказательств его величество нам не поверит.

— Это так, — согласился Джарралт. — Значит, мы должны их найти. Вернее, тебе следует их найти.

Уиллер отшатнулся.

— Мне, господин? Но как? Я не владею магией, у меня нет власти. Я простой олк, спица в колесе королевства, я…

Его собеседник улыбнулся.

— Ах, Уиллер, Уиллер… Не цени себя так низко. Ты не так уж прост. Ты отважен. Умен. Упорен. Но важнее всего, что ты уже там. В окружении короля. Находясь на нужном месте в нужное время, можно сделать очень многое. Найти доказательства, которые спасут нашего дорогого короля от этого монстра. Знаю, тебе будет трудно, даже мучительно трудно, но ты должен перебороть свою гордость. Перешагни через ненависть к Эшеру, притворись, что смирился с его назначением, и подберись к нему как можно ближе, чтобы наблюдать за всеми его действиями. Ты справишься, друг мой? Скажи мне, что справишься. Скажи, что я не ошибся в твоем благородстве, в твоей готовности сделать то, что требуется, любой ценой.

Уиллер затаил дыхание.

— Вы не ошиблись, господин, клянусь, не ошиблись!

— Ты станешь сообщать о каждом факте, о каждом подозрении мне, и только мне одному, — предупредил Джарралт. — Никто не должен знать, чем мы с тобой занимаемся. Не сомневаюсь: придет время, и мы выведем Эшера на чистую воду. Но на сегодняшний день ему удается обманывать короля и дурачить целое королевство.

— Дурачить и заниматься надувательством, — согласился Уиллер. — К моему величайшему сожалению.

— Но это не может длиться вечно. Придет день — и, по милости Барлы, он недалек, — когда Эшер споткнется, а ты будешь рядом и засвидетельствуешь это. Уиллер, ты спасешь короля и королевство от страшного несчастья и навсегда завоюешь любовь народа. Но только если ты скажешь мне «да». Если же откажешься, то нам предстоят бедствия, не виданные со времен Морга, а тебя на веки вечные запомнят как негодяя, который помог погубить королевство. Пусть Благословенная Барла будет свидетельницей, что я прав. Итак, Уиллер. Мы подошли к самому главному, к той точке, от которой нет возврата. Ты послужишь нашему великому Луру, друг мой? Присоединишься ко мне в этом святом деле — низринуть чудовищного Эшера?

— Да, господин, — ответил Уиллер, задыхаясь от благоговения. — О да. Послужу!

Загрузка...