Утешение для Пигмалиона

Тонкий, льдистый серпик луны резал полиэтилен облаков. Из облаков сыпался мелкий снег, хрустел под ногами, как толченое стекло.

Холодно. Так холодно…

Яркие неоновые огни большого города, широкие улицы, много людей. Никому ни до кого не было дела. А может, всего лишь никому не было дела до меня. А может, просто мне не было дела до всех них.

Я бродил по этим улицам уже не первый час. Я устал и, видимо, заблудился. Улицы были похожи одна на другую, как лица прохожих в чужом городе. Определенно, я заблудился.

Я был в отчаянии. Впрочем, это со мной уже давно…

Я остановился, поднял голову к низкому небу; в свете фонарей оно казалось раскрашенным сепией. Снег таял у меня на лице; я не знал, что делать дальше.

— Пойдем со мной.

Едва слышный шепот, почти как выдох.

Женщина. Я ее никогда раньше не видел, но в ее чертах мне что-то показалось знакомым. Широкие скулы, миндалевидные глаза. Она смотрела на меня и ждала ответа.

Пойти с ней? С ней?!

Почему бы и нет?

И я пошел с ней. Она привела меня к себе, в свою маленькую комнату в большом доме. Электрический свет, слишком яркий после улицы, от него было больно глазам. Все виделось чересчур контрастным — черным и белым. Черный — ее длинные волосы, белый — ее постель.

Она не спросила, как меня зовут, и я не стал спрашивать, как зовут ее. Это не было нужно — ни ей, ни мне.

О, эта юная ночь, эта вечно юная ночь…

Словно со стороны, сам не свой, я видел этих двоих в большом зеркале на стене. Видел их, раздевшихся донага. Видел, как она забрала меня у меня. Слышал этот горячий, жадный шепот: «Со мной ты забудешь себя…»

Я хотел бы забыть — обо всем. Я хотел, чтобы эта ночь никогда не кончалась, чтобы она длилась, и длилась, и длилась…

Я почти поверил, что это возможно…

Настало утро — холодное, отрезвляющее.

Я проснулся, открыл глаза. Ее глаза были закрыты, длинные ресницы будто твердые карандашные штрихи.

Я знал, что она не спит, она просто не может.

Маленький простительный обман.

И еще один обман — знакомые черты, что я нашел в ее лице. Но в этом не было ее вины, только моя.

Наваждение…

Она открыла глаза.

— Ты уходишь?

— Да.

— Останься.

— Нет.

— Жаль.

— Да. Мне тоже…

Это неправильно, что она похожа на ту, другую. Я не должен был делать это, не должен…

Я ушел. Ушел в этот мир — жестокий и холодный, словно одинокая ночь накануне Рождества.

Снег все падал…

Скоро — может быть, завтра, может быть, даже сегодня — я уеду в другой город. Снова буду бродить по чужим улицам, среди незнакомых лиц. И, в конце концов, встречу ее. Точнее, это она найдет меня.

— Пойдем со мной, — тихо скажет она.

Лицо у нее будет немного другое, и сама она будет другая, но я ее все равно узнаю.

Мне ли их не знать…

Гейши. Они существует, чтобы давать утешение отчаявшимся. Их чувствительные сенсоры улавливают мою тоску, мою боль, и потому они зовут меня с собой.

Но их утешение не для меня.

Я принимал участие в разработке этой модели. Я создал ее лицо, придав ему черты другой женщины. Той, которую потерял. Той, которой больше нет.

Я не хотел этого. Пытался вылепить другие лица, но получались только маски — некрасивые, неживые.

Что мне было делать?

Прости меня, Галатея.

Я продал тебя.

Я предал тебя.

С тех пор я не могу рисовать.