Уроборос

1

Если вы никогда не теряли всякую надежду вернуться домой, то слово «отчаяние» для вас лишь набор звуков, окрашенный смутным пониманием чего-то не слишком приятного. Оно не связано для вас со словом «никогда». Никогда не увижу родного человека, никогда не переступлю порог своего дома, никогда не вернусь к прежней жизни… Никогда. Точка.

Серое осеннее небо тихонько плакало унылым дождичком. Под сапогами чавкало, хлюпало и норовило выскользнуть из-под ног, с плаща стекали крупные грязные капли. Хорошо хоть капюшон не протекает, плащ тот – наследство от предшественника и бог знает сколько лет служил прежнему хозяину. Мешочек с обработанными снадобьями лучше все-таки покрепче прижать к боку, а то и уронить недолго. Старуха Рона худого слова не скажет, начальству не перечат, но ей с каждым годом все тяжелее дается сбор целебных трав. Ученика у нее нет… Проклятый мир. Проклятие, высосавшее его досуха, перекинулось и на соседние миры, как метастазы. Умирающий, цепляющийся за последнюю, пусть и призрачную, надежду на жизнь. За чужой счет. Как уроды прошлых времен, купавшиеся в ваннах с кровью ради сохранения молодости и красоты. Но даже это не помогает. Больной мир еще этого не понимает или не хочет понимать. Он обречен. А вместе с ним заживо гнием и мы. Те, кого назначили на роль соломинки для утопающего.

Потому я здесь, а не там, где должна быть.

Так. Лучше не накручивать себя. То, что я могу изменить, не поможет ни мне, ни этому миру. Так зачем тратить нервные клетки на гнев и сожаления о том, чего я изменить не могу?

Мир – близнец нашего, если можно представить себе близнецов, больных настолько разными болезнями. Та же география, сходный, чуть более холодный климат, но иная история. И – магия. То, чего в нашем мире как будто не существует. Местные маги, с умным видом воздевая палец к небу, твердят о некоем таинственном артефакте, сообщающем этому миру магические свойства. Не во всех мирах, мол, имеются такие артефакты… Сволочи они. В смысле, местные маги. Ненасытные пауки. Вроде не идиоты, а понять, что именно они и есть раковая опухоль мира, не могут. Или не хотят, что вернее. Ну, согласитесь, как могут цвет расы и сливки общества быть причиной близящейся гибели? Конечно, это сплетни, распространяемые бездарными людишками, завидующими истинному дарованию… Скоты. Я понимаю, что не в моих силах что-то изменить, но уж назвать подонков подонками пока еще могу.

Деревенские знают о моем отношении. Боятся, что мое вольнодумство выйдет им боком. Ведьма, ругающая магов, – это нечто. Доносят, ясен пень. Но Ульса, управский маг «смотрящий по району», – давным-давно махнул на меня рукой. Пускай, мол, выговаривается, пар в свисток выпускает, лишь бы дело делала. Современного мышления мерзавец. Прекрасно понимает, что деревенская ведьма более чем посредственного дарования ровным счетом никак не сможет повлиять на систему, отлаженную тысячелетиями. Он, засранец, тоже видит, что дело идет к концу, причем поганому, но не хочет ничего менять. Зачем, если и он из этих, которые при кормушке? На его век, может, и хватит, а потом хоть трава не расти. Я ему не мешаю, а потому живу и делаю то, что мне поручено.

Ведьма… Большая шишка на ровном месте. Я тут бухгалтерия, метеослужба, провизор и цыганка Аза в одном лице. Хотите ознакомиться с моей служебной инструкцией? Пожалуйста.

Бухгалтерия. Грамоте учат только обладающих магическим даром, даже если дарование такое жалкое, как у меня. Ну, или кое-кого из городских, кто крутится возле денег. Так что приходится бумагу с пергаментом время от времени пачкать, составляя квартальные отчеты для управы. Сборщики меня не любят, ибо вредная и нудная. Законы до буковки изучила и не стесняюсь цитировать при случае. При мне с деревни собирают сполна, но и лишнего урвать не получится. Тоже мне, налоговая служба. Младенцы рядом с нашими крокодилами. Эти на меня жаловаться не будут. Они и раньше в управу несли ровно столько, сколько по закону положено, и теперь несут столько же. Не скажешь ведь начальству, что, мол, ведьма в таком-то Масенте не позволяет пожертвования в фонд помощи младшему персоналу налоговой службы собирать. Гадят иначе, по мелочи, но их дело маленькое, а Братство Одаренных чихать хотело на бурчание каких-то бездарей. Пока на мне серебряный медальончик, сборщики обломятся.

Метеослужба – все понятно, кому еще погоду предсказывать, как не ведьме? Долгосрочный прогноз очень важен для крестьян, а мне достаточно точно прочесть заклинание, чтобы получить «картинку» – где там циклоны с антициклонами гуляют и какой столичный маг балуется, организовывая безоблачное небо для княжеской охоты. Предсказание погоды – слабая магия, доступная даже мне, маги ею брезгуют. Слишком маленький доход для носящего золотой медальон.

Аптека. Травница Рона и без меня бы управилась, но по закону положено, чтобы снадобья были сертифицированы. То бишь усилены магическим воздействием и сверены с особым перечнем. Запретные обрабатывать нельзя. И я бы поняла, если бы возбранялись только противозачаточные средства, или травки, чтобы «скинуть» нагулянного на стороне ребеночка, или дурь какая-нибудь. Но ведь, блин, вытяжка из плесени! Дедушка пенициллина под запретом! Настойка ивовой коры в том же списке, а ведь там салициловая кислота содержится!.. Бесит меня это. Людям разрешают лечиться от незначительных болячек, а стоит застудиться посерьезнее или кости переломать – изволь приглашать управского мага и платить денежку согласно тарифу. Дарованное князем право, не фиг всякой мелкой шушере вперед магов выскакивать. Впрочем… При наличии сговора между ведьмой и травницей, а также при круговой поруке среди крестьян можно и антибиотики с антисептиками подпольно клепать. Ульса не каждый день сюда наезжает, его прихлебателей знают в лицо, а деревенские, видя свою выгоду, не выдадут. Что магов ругаю – доносят, а что аспиринчик из-под полы магически произвожу – ни-ни. Психология…

Гадание. Тоже яснее ясного. Искать потерянные вещи, заблудившуюся скотинку и пропавших людей. Последнее – та еще лотерея. Особенно «весело» отыскивать пропавших в лесу… Но за любимую цыганскую забаву – рассказать всю правду, что ждет впереди, – здесь сажают на кол. Нельзя. Привилегия верховного мага, он же князь. И за соблюдением этого запрета следят весьма тщательно. Любое гадание – магическое действие. Довольно сильное, на пределе моих возможностей. В обязанности управского мага входит мониторинг вверенного околотка на предмет магических возмущений, а гадание на будущее имеет вполне определенный и узнаваемый профиль. Не сомневаюсь, что у него на рабочем столе лежит соответствующий артефакт, настроенный бить тревогу при обнаружении запретных магических действий. Мне еще жить не надоело. Близкое будущее можно предсказать, не прибегая к запретной магии. Все-таки происхождение из мира информационных технологий дает кое-какое преимущество в этом плане.

Вообще-то согласно букве закона не я должна была топать по грязи к травнице, а она ко мне. Ну его на фиг, такой закон. От меня ничего не отвалится, а бабка, разменявшая седьмой десяток, должна в такую погоду сидеть дома и греться у печки. Деревенские шепчутся: мол, ведьма-то молода еще, да из чужого мира, не пообтерлась среди колдовской братии, не научилась нос задирать. Вот и чтит старших. Ха. «Молода еще». Мои здешние ровесницы – седые сгорбленные бабы с половинным комплектом зубов. Оно и понятно: всю жизнь, не разгибаясь, вкалывать на поле, то хлопотать по хозяйству от рассвета до заката, то многочисленные дети, а к сорока годам уже и внуков с десяток. Да муженек свое унижение перед наезжающим начальством норовит на жене сорвать. Вот и кажусь я на таком унылом фоне эдакой молодкой, по здешним меркам не старше двадцати пяти. А раз так, то зачем безвылазно сидеть в четырех стенах, обрастая ленивым жирком? Нет уж. Дома я занималась спортом, и здесь лучше за своей формой следить. Мало ли что.

Сзади загромыхала и заскрипела телега: кто-то из аборигенов возвращался домой из уездного городка. Я обернулась. Так и есть: здоровяк Бер с сыном. Хлестнул хилое недоразумение, по ошибке называвшееся лошадью. Животинка и ухом не повела. Как шла неспешным старческим шагом, так и продолжала вяло перебирать тощими ногами. Когда телега поравнялась со мной, Бер вежливо – а попробовал бы невежливо, свои же вмиг настучат куда следует – поздоровался.

– Доброго денечка, госпожа, – прогудел он.

– И тебе поздорову, добрый человек. – Ничто не обходится так дешево и не ценится так дорого, как ответная вежливость. А я этим фактом беззастенчиво пользуюсь. – Удачно ли торговал?

– Не жалуемся, госпожа, – уклончиво ответил крестьянин. – Вы… это… не к Роне ли травнице?

– К ней, добрый человек.

– Не передадите ли, госпожа, что младшему моему травок бы прежних, на меду? Все кашляет и кашляет, спасу нет.

– Передам, – усмехаюсь. – Отчего не передать? Сам-то к ней не завернешь?

– Не с руки, госпожа. Сами знаете, на отшибе старуха живет.

– Ладно. До деревни не подвезешь? Грязища какая, сам видишь. А там я уже дотопаю, не край света.

– И то верно, – без особого энтузиазма пробурчал Бер. – Дурень я, госпожа, сам-то… это… должен был вам предложить.

Они всегда так. И кланяются, и госпожой величают, и о фармацевтических изысках помалкивают, а все равно боятся и стараются держаться подальше. Поверьте, у них есть для этого все основания. Дело не во мне. Кто я? Так, мелочь. Дело в самой истории этого мира. В его гребаной истории, в которую мы все вляпались без малейшей надежды вернуться…

2

До того проклятого дня я не знала, что такое ненависть.

Да, не знала. Не умела ненавидеть не только в силу характера, но и потому, что особо некого было оделять столь «нежным» чувством. Политики? Ой, не смешите меня. Сетевые хамы? Этих достаточно высмеять и прекратить общение. Уроды-душегубы, для которых кошку замучить как высморкаться, а человека за косой взгляд убить – мелкое происшествие? В своей жизни с такими не сталкивалась, но и ненависти особой не испытывала. Всего лишь желание удавить при близком знакомстве. Пока бог миловал. Но случившееся в тот день…

Не знаю, что по этому поводу написали журналисты. Не могли не написать: все произошло среди белого дня на людной улице и под прицелом парочки камер на здании банка. Когда на ровном месте возникает смерч, затягивает человека и исчезает вместе с жертвой, да на глазах десятков свидетелей… Хоть кто-нибудь да выложит ролик на Ютуб. Вот только мне от этого ни холодно, ни жарко. Я не теряла сознания. Кажется, даже заорала с перепугу, но не слышала собственного голоса. А когда меня от души приложило об землю, даже порадовалась, что не об асфальт. И что на голове велосипедный шлем. Сам велосипед чувствительно придавил правую ногу: это не легенький шоссейник, а гибрид со стальной рамой, способный выдержать длительную поездку по очень кривому дорожному покрытию… Когда первый шок прошел, я выбралась из-под показавшегося неподъемным велосипеда. Поправила съехавший рюкзак. Мимоходом отметила, что мой двухколесный конь нисколько не пострадал, сбитое набок зеркало заднего обзора не в счет. И только потом обратила внимание на окружающую обстановку.

А окружающая обстановка являла собой хорошо натоптанную тропинку посреди дремучего леса. Если точнее – дубравы. Я, конечно, горожанка, но дуб от вяза и сосну от елки отличаю. Справа от петляющей тропы стояли такие красавцы, что дух захватывало. Воображение сразу дорисовывало классическую златую цепь и ученого кота. Где-то вдалеке послышался одинокий сорочий стрекот, и только тогда я поняла, какая величественная тишина царила в этом необычном месте. Ни ветерка. Ни шороха. Одно мое сбивчивое дыхание. И тут на меня накатил такой ужас, что даже потемнело в глазах.

Что случилось?!!

ГДЕ Я?!!!

Руки не дрожали, а просто телепались, ходили ходуном. Но все-таки я смогла отстегнуть рюкзак и добыть оттуда свой монстрофон. То есть шестидюймовый китайский планшет-телефон. Как мне удалось его не уронить при этом – загадка. Так и оказалось: обе карточки в ауте. Ни малейшего признака родных сетей или хотя бы роуминга в сетях другого государства. Ни-че-го. На совершеннейшем автопилоте я отключила девайс. Ну и что, что зарядное устройство на солнечной батарее с собой. Незачем телефону попусту разряжаться. Может, этот лес в зоне блэкаута, а стоит мне выйти к населенному пункту, и сеть сразу появится. Сразу же возник вопрос, на каком конце тропы может находиться гипотетический населенный пункт. Мой опыт велопоходов не включал в себя «лютые говна», то есть покатушки по бездорожью, особенно после дождя. Исключительно асфальт различной степени убитости. Асфальтированные трассы, как правило, ведут из пункта А в пункт Б, чего нельзя сказать о грунтовках. Иной раз всеведающий Гугл показывает дорогу, а в реальности там вспаханное поле. Причем трактор может, на посрамление Гуглу, перепахать ее прямо у вас на глазах. Но лесная тропа, да еще так хорошо притоптанная, попросту не может уткнуться в распаханное поле. Люди здесь явно ходят. А учитывая наличие двух колей – еще и ездят. Тогда неважно, в какую сторону идти, населенный пункт или более-менее оживленная трасса наверняка обнаружатся на любом конце.

Стоило мне подумать об этом и немного выровнять дыхание, как величественную тишину взорвал треск. Трещали ветки молодой дубовой поросли, сумевшей взойти рядом с гигантами-родителями. Краем глаза я заметила движение и обернулась в ту сторону. В означенной стороне обочина тропы переходила в склон неглубокого распадка, поросшего кустарником и молодыми дубками. В кустах кто-то барахтался, визгливо ругался и плевался. Тут я поняла, как мне повезло свалиться на тропу, а не в заросли дубового молодняка вдоль оной. Бросив выключенный планшетофон в рюкзак, застегнув молнию и вскинув свою поклажу на спину, я пошла проверять, кто там портит зеленые насаждения. Велосипед оставила лежать на тропе: кто его здесь стащит? Это же не город… Метров через двадцать остановилась. Барахтанья прекратились, теперь неизвестный собрат по несчастью, пыхтя и отфыркиваясь, целенаправленно проламывался к тропе. Моя скромная помощь пока не требовалась. Но зато потом… Потом, кажется, помощь потребовалась мне. Психологическая.

Через минуту из кустов на тропу вывалилась встрепанная девчонка. Стандартная такая городская девчонка-студентка. Кокетливая легкая курточка, джинсы в обтяжку, яркая клеенчатая сумочка, какие-то невразумительные тапки, сшитые в глухой китайской деревне по образцу тайваньских кроссовок, со значком «Найк». Словом, студенточка из небогатой семьи, одевающаяся в мегабутике «Барабашово». Одежда – ладно. На сколько хватает денег, на столько и одеваемся, по себе знаю. Внешность новоприбывшей заставляла крепко задуматься. Нет, мордашка вполне симпатичная. Но зачем же было краситься в неестественно-рыжий цвет а-ля «Пятый элемент»? С косметикой дело обстояло еще хуже. Все хорошо в меру, а здесь наблюдался явный перебор, отчего девчонка являла миру серо-голубые глаза, обрамленные просто гигантскими ресницами и пепельно-серыми тенями, местами переходившими в угольную черноту. Ну, это до первого дождя или горьких слез. Пока признаков ни того ни другого не наблюдалось: девчонка смотрела на окружающий ее кусочек мира с таким восторгом, что становилось не по себе.

– Ура! – завопила она, едва оказавшись на тропинке. – Ура-ура-ура! Я в другом мире!

– Ну, – хмуро поинтересовалась я, скрестив руки на груди, – и чему мы так бурно радуемся?

Рыжая – то есть крашеная – только сейчас соизволила меня заметить. Ее глазки на миг округлились. Ничего удивительного: стоит хмурая тощая мадам в длинном черном осеннем велокостюме, черных же велоочках и красном велошлеме. Ничего иномирового, одним словом.

– Ну, облом… – проныла девчонка. – А я-то думала, что все как в книжках. Раз портал втянул, значит, в другой мир. А тут…

– А тут я.

– Ага…

– Портал, говоришь?.. – я невесело хмыкнула. – Ты вообще откуда?

– Я? Я с Харькова[1]. В универ ехала. Только из метро вышла, а тут портал. Потом сразу – лес. Вот я и подумала… – Девчонка как-то сразу сникла. – А мы где?

– В лесу.

– Вижу, что не в городе. В каком лесу?

– Хрен его знает. Сейчас пойду выяснять. Ты со мной?

– Да хули мне…

– Так, – я нешуточно рассердилась: терпеть не могу немотивированного хамства. – Или разговариваешь со мной без мата, или идешь выяснять обстановку в гордом одиночестве. Ясно?

– Упс… – сдулась девица. – Звыняй, не хотела… Слушай, а это точно не другой мир? Ты уверена?

– Нет.

– Ой, а как было бы классно! Ты представляешь? Все как в книжках – мы встретим мага, нас зачислят в магическую академию… Будем тут крутыми колдуньями, вау! Точнее, я буду крутой колдуньей, а ты мне будешь помогать!

Мне стало смешно. Почти до слез.

– Почему именно ты? – кажется, я не удержалась, нервно так хихикнула.

– Ну, я же рыжая. – Девица одним движением плеч поправила на себе сбившуюся курточку. – Во всех книжках героини рыжие, становятся крутыми магичками и выходят замуж за эльфийских принцев! А ты брюнетка.

Железобетонная логика, что и говорить. От такого пассажа я даже ненадолго забыла о свалившихся на нас обеих проблемах. Точнее, о том, что мы сами свалились в эти самые проблемы.

– Девочка, – я остановилась, сняла свои велоочки и посмотрела ей в глаза. В ее сияющие от таких блистательных перспектив наивные глаза. – По-моему, ты читала не те книги.

– А что? – собеседница фыркнула, сдувая с лица непослушный локон. Руки по-прежнему были заняты сумочкой, освободить хоть одну, чтобы поправить одежду и прическу по-человечески, она не догадалась. – Нормальные книги, жизненные.

– Эльфы, вампиры и прочие волшебники – это жизнь, – я снова не удержалась и съязвила. Язвить на ходу – все, что мне оставалось… – Зато сессии и экзамены – сплошная скука.

– Слушай, тебе сколько лет? – возмущенно возопила рыжая. – Рассуждаешь прям как моя маман!

– Сорок, – небрежно бросила я. А вот и мой велосипед. Мой с очень недавних пор горячо обожаемый велосипед. Молчаливый и верный друг, с которым мы вместе проехали не одну тысячу километров… Как я по тебе соскучилась за эти три минуты!

– Кроме шуток? – у девчонки в буквальном смысле слова отвисла челюсть. – Не гонишь?

– Могу паспорт показать, – равнодушно пожала я плечами. Мы с группой не собирались ехать в Белгород и пересекать границу, однако, выходя из дому, лучше взять с собой какой-нибудь документ. Всякое может случиться.

– Классно выглядишь, – что в голосе, что на лице рыжей явственно отразилась смесь недоверия, восхищения и чисто женской зависти. Каюсь, сама женщина, и все это мне не чуждо. Но к сорока годам учишься хорошо скрывать то, что ты думаешь о внешности другой женщины, а в незамутненные восемнадцать для этого нужно обладать недюжинным актерским талантом, чего в случае девчонки явно не наблюдалось. – Слушай, секретом не поделишься? А то моя маман – ей, кстати, тоже сорок – выглядит на весь свой возраст.

– Веду здоровый образ жизни. – Вот чего я хочу меньше всего на свете, так давать рекомендации юным дурочкам. Именно дурочкам, а не дурам. Вторые без мозгов уже рождаются, а дурочки хоть и имеют мозг, но еще не загрузили его ничем полезным. Спокойно поднимаю велосипед и преувеличенно внимательно проверяю притороченную к багажнику сумку с водой и бутербродами. Вроде все в порядке. – Пошли.

– Куда?

– Искать магическую академию, – невесело съязвила я. – Или отделение милиции.

– Ментовку-то зачем? – опешила рыжая.

– Заявление написать на магов-шутников… Тебя как зовут?

– Ира. А тебя?

– Стана.

– Как?!!

– Стана, – с удовольствием повторила я. – Нормальное болгарское имя. Хотели Стояной назвать, но тетка в ЗАГСе вредная попалась, неправильно записала.

– Ну, ты, блин, даешь, тетя, – нагло захихикала она. – Это сколько твои предки выпили, чтобы так тебя обозвать?

А вот такой наезд я точно не спущу. В моих отношениях с родителями было всякое, но их уже нет в живых. Они навсегда остались для меня прекрасными любящими людьми, и чтобы какая-то крашеная мокрохвостка их оскорбляла…

– Слышь, племяшка сопливая, ты что, в Фейсбуках училась разговаривать? – злобно поинтересовалась я.

– Ну ваще! – восхитилась Ирина. – Продвинутая тетя! Знает, что такое Фейсбук!

– Ага. – Все, она меня окончательно достала. Чрезмерное общение в интернетах плохо сказывается на логичности мышления, что мне сейчас и демонстрировали. – Знаю такое страшное слово. И даже что оно означает.

– Ну и что же?

– «Мордокнига», – фыркнула я, перебрасывая ногу через раму. – Как говорили во времена моей молодости, чао, беби.

– Э-эй, ты куда! – пискнула рыжая, до которой дошло, что что-то идет не по сценарию.

– До ближайшего села, – совершенно серьезно ответила я, умостившись на седло. – Или до трассы. А ты ищи своих магов с принцами. Найдешь парочку лишних – не зажимай, поделись при встрече.

И привстала на поднятой педали, стронув велосипед с места. Двухколесный друг послушно покатился по колее, набирая скорость.

– Стой! Слышишь, тетя? Стой, не бросай меня!.. Ну и вали на фиг! Самая умная, блин, нашлась, меня воспитывать! Сама воспитаюсь!..

Меня, как говорится в одном известном старом фильме, терзали смутные подозрения, что шансы отыскать в здешних дебрях асфальтированную дорогу близки к нулю. Но общаться с человеком, которого без всякой видимой причины шатает от восхищения к наглости, было выше моих сил. Наверное, у меня встроенный иммунитет против Интернета. Программисты, знаете ли, достаточно циничные люди, они этот Интернет видят как строчки кода и текст в тэгах. А для Иры и ей подобных Фейсбук заменяет реальную жизнь. Что, как говорят американцы, its not good. В соцсетях внезапный переход от сюсюканья к феерическому срачу стал нормой, но в реальном общении такие перепады создают впечатление дня открытых дверей в местной психушке. Нормальные люди так не реагируют, смена настроения у них всегда чем-то мотивирована. А здесь… Даже не знаю, что лучше – вернуть эту мадемуазель матери или начать воспитывать? Боюсь, второе она может не пережить: пришибу велосипедом, сетевую дурь выколачивая. Начнем с простенького приема – оставить в одиночестве. Пусть покричит, повозмущается. Интернет-зависимые, когда не спят, больше пяти минут наедине с собой не выдерживают, проверено.

Я демонстративно отъехала на пару сотен метров и спешилась. Извилина тропы и поросль вдоль левой обочины скрывали меня от воспитуемой. Судя по доносящимся звукам, она шла, громко топая, обиженно сопела и обсуждала меня вполголоса сама с собой. Даже смешно стало. Оставалось только не спеша двигаться по этой лесной дороге, не попадаясь ей на глаза.

Хорошо настроенный и смазанный велосипед перемещается почти бесшумно. По асфальту шелестели бы покрышки, по слегка влажноватому лесному грунту покрышек не слышно. Легким треском нормального холостого хода подает голос задняя втулка. Этот звук мог бы меня выдать, но взбалмошная девица так увлечена разговором с собой любимой, что ничего, кроме себя, не слышит. Ориентируясь на ее бурчание, я могла держать безопасную дистанцию и возвращаться к невеселым раздумьям.

Где я? Что произошло? Как из этого выкарабкиваться?

Пока по первому пункту наблюдается полная неизвестность, заморачиваться остальными не стоит. Только нервы зря попорчу. Остается одно: топать по дорожке, которая, слава богу, не из желтого кирпича. От того, куда она приведет, и будем дальше танцевать.

Ира.

Вот ведь черт, проблема нарисовалась, фиг сотрешь. Наши пути-дорожки пересеклись. Теперь, хочу или нет, я за эту пустоголовую дурочку в ответе. Даже в благоустроенной городской среде она совершенно беззащитна, а если здесь иной мир, да еще с какими-нибудь заморочками, точно пропадет. У меня хотя бы велосипед есть да в рюкзачке кое-что припасено, незаменимое в походе и при встрече с собачьими стаями, нежно «любящими» велосипедистов. А у нее что? Сумочка веселенькой расцветки да мобилка? Спорю на что угодно: либо андроидный «Самсунг» из бюджетных, либо еще более бюджетная «Нокия». Из тех, что без конца рекламируют в Сети. Как с таким внушительным арсеналом эта жертва рекламы будет отбиваться от… да хоть от той же стаи кабыздохов? Вот и я о том же. Хотя… Насколько позволяет мне судить мой жизненный опыт, самая большая беда таких людей, как Ира, – они сами. Есть проблема – вляпаются. Нет проблемы – создадут и вляпаются.

Ну вот. Кажется, полезла с телефона в Сеть, а там пусто. То-то операторов по матушке обкладывает, любо-дорого послушать. Весь лес теперь в курсе, какое они дерьмо. Так, теперь еще и «корейцы узкоглазые» до кучи виноваты. Значит, я не ошиблась, там дешевый «Самсунг». Незаменимый в университетской аудитории и совершенно бесполезный в лесной глуши. Я остановилась. Сейчас Ирочкин таракан по имени Обидка спрячется, и его сменит собрат Хнык. Убедившись в невозможности подключиться к Сети, она оглядится и наконец-то поймет, что находится посреди дремучего леса. Одна. Без набора выживальщика. Да хоть бы и с ним, все равно пользоваться не умеет. Вот тогда, если у нее хоть капля мозгов имеется, и нахлынет тот ужас, который уже успел посетить меня. А если мозгов нет и продолжится ожидание эльфийского принца, который тут же падет к ее ногам… Что ж, бывают и совсем безнадежные. Ира не производила впечатления настолько безмозглой курицы. Хоть это радовало.

Так и есть. Кое-кто уже носом хлюпает. Я прислонила велосипед к дереву, достала из подседельной сумки отвертку и сделала вид, будто ковыряюсь в заднем переключателе.

– Эй! – донеслось сзади. – Эй, тетя!.. Блин, как тебя там… Стана! Стана-а-а!

Она еще и топочет, как лошадь. Бегать совершенно не умеет, физподготовка ниже плинтуса… М-да. Придется исправлять еще и это.

– Ну, чего тебе? – как можно более хмуро ответила я, когда Ира показалась из-за поворота. Хорошо получилось, даже притворяться особо не пришлось.

– Ой-ой-ой, как хорошо, что ты не уехала! – радостно взвизгнула девчонка, стараясь унять бурное дыхание. Метров сто пробежки – и уже одышка. М-да-а… – Представляешь – тут Сети нет! Долбаный «Лайф»… Слушай, у тебя какой оператор? Можешь посмотреть, на твоей мобиле сигнал есть?

– Нету. – Я снова углубилась в изучение нехитрой конструкции из алюминиевых стоек и плоских шестерней. – Это я сразу проверила.

– Значит, другой мир?

– Все может быть.

Тут я удостоилась удивленного взгляда.

– И это тебя не радует?

– Ни капельки.

– Можно узнать почему?

– Потому, – я со вздохом выпрямилась, – что нам ничего не известно о том, куда попали. Хрен его знает, кто тут водится – эльфы или динозавры. Соображаешь?

– Ой…

Соображает. Это должно радовать.

– И… что же нам делать?

Очень правильный вопрос. Осталось добавить к нему классическое «Кто виноват?», и будет полный комплект. Но выявление виновных лучше отложить до более подходящих времен.

– Идти, – отвечаю. – Вперед по дорожке. Куда-нибудь да приведет, а там сориентируемся по обстановке.

– Что, вот так просто идти? И все?

– Нет. Идти и думать. Желательно молча, – отрезала я, заметив, что сейчас начнется новое словоизвержение.

– А если я хочу кое-что спросить?

– Спрашивай.

– А если мы в книжку попали?

– В какую?

– В ту, где магический мир и эльфы, – кажется, Иру начало попускать.

– Погоди. – Я поднялась, сунула отвертку в сумку. – Вот теперь идем. Бесполезные дискуссии лучше разводить на ходу. Хоть что-то полезное делать будем… Итак, мы на марше. И ты говоришь, что мы могли попасть в мир, описанный в одной из этих книжек… про рыжих магичек. – Высказываться откровеннее я не стала, еще обидится. – Хорошо. Есть такая вероятность. Но не меньше вероятность, что мы оказались, скажем, в мире Желязны. Не желаешь поучаствовать в разборках принцев Амбера?

– А кто такой Желязны?

– Ух ты! – восхитилась я. – Классику жанра фэнтези не читать – это как надо постараться!

– Да я… это… слышала. – Ира вдруг покраснела и нервно вскинула сумочку на плече. – Вроде книжища какая-то толстенная, мне за год не прочесть. Я другое читала…

– Про рыжих магичек.

– Ага…

– А теперь послушай занудную тетку. – Я заметила, как при этих словах девчонка невесело хмыкнула. Поняла иронию. – Про стервозных дур, цена которым три копейки в нашем мире, зато в другом к их ногам штабеля из принцев складывают, пишут или такие же стервозные дуры, или занудные тетки моего возраста. Но у меня с личной жизнью все в порядке, а вот им, несчастным, не повезло. И те и другие вываливают в Сеть свои мечты, которые с реальностью не имеют ничего общего. А зеленые девчонки вроде тебя читают и начинают мечтать о том же. Принцев ищут. Чтоб всю жизнь на руках носил и руки у него при этом не отваливались. Так?

– Угу, – кивнула собеседница. – А разве плохо, когда на руках носят?

– Хорошо. Но только на свадьбе. Потом мужчина руки должен к работе своей прикладывать, иначе вам обоим жрать нечего будет. А тебе придется не только новые шмотки примерять и у зеркала вертеться. Носки постирать, обед сготовить, живность накормить, а там и дети пойдут. Настоящая любящая семья – это тяжелый труд обоих. Об этом в книжках про рыжих магичек не пишут.

– Скучно это как-то. – Ира уже знала, что я могу на язвительное замечание съязвить в ответ и ей будет обидно. Потому явно «фильтровала базар». Любимые рыжие героини никогда адекватного ответа своему хамству не встречали. – Неинтересно. Про стираные носки читать, в смысле.

– Может, и неинтересно, – кивнула я. – Только это и есть правда жизни, о которой нельзя забывать, иначе здравствуй, свидетельство о разводе и девичья фамилия.

– А почему, по-твоему, миры этих книжек… неправильные? – О, совсем другое дело! Мозги у Ирочки пустые, но они, по крайней мере, есть. Второй верный вопрос за пять минут.

– Да потому что их авторессы ни хрена не знают о психологии средневекового общества, – ответила я, чуть сбавив темп: Ира, старавшаяся не отстать от моего нормального шага, снова начала задыхаться. – Вот, скажем, попала рыж… стервозная девица в магический мир. Притопала в деревню. Что дальше?

– Дальше она спрашивает у крестьян…

– На каком языке спрашивает?

– На местном. При переходе ей портал магически вложил.

– Ладно, спишем на магию. Итак, приходит она в деревню и спрашивает у крестьян… Что именно спрашивает?

– Как называется деревня и далеко ли замок. Это же яснее ясного. – Ира пожала плечами. – Нормальная логика.

– А крестьяне что?

– Да ничо. Все объясняют, и она идет, куда хотела.

– Угу. Идет. Куда хотела. – Мой голос буквально сочился ядом. Так с клыков и капало. – А теперь посмотрим на ситуацию глазами обычного средневекового общинника. Притопывает из лесу какая-то лахудра с городскими замашками, по всему видно, что ни фига в жизни не разбирается. Денег при ней не замечено, зато в ушах серьги, на пальцах колечки. Слуг или спутников тоже не имеется. Герба нет. Имени отца, супруга, сеньора или покровителя не называет. Как именуется деревня и страна, не в курсе. Зато пальцы веером. Вывод? Иноземка. Без свиты. За нее никто не вступится. Верная пожива. Если ее связать, ограбить и попользовать на сеновале, ничего за это не будет. А если ее продать, так и дополнительный денежный бонус проистечет, появится, чем налог в этом сезоне заплатить… Вот так бы эта история и закончилась.

– Как же – не вступится! – возмутилась Ира. – А принц? Если на даму нападают, он ведь благородный, должен ее защитить.

– А что, принцам делать нечего, кроме как разъезжать по деревням и спасать попаданок от подлых крестьян? – хмыкнула я. – Ладно, допустим, что принц решил прогуляться по своим владениям и случайно заглянул в ту самую деревню и в тот самый момент. Ничего невероятного. Он, может, даже вмешается, когда крестьяне скажут, что побродяжку поймали. На рыжие волосы польстится. Вот только признать в побродяжке заморскую принцессу он согласится только при наличии веских доказательств. Королевской свиты, например, послов, грамотки от папы-короля и мамы-королевы, сундука с королевскими тряпками и мешка золота на мелкие расходы. Принцы лесных бродяжек не то что равными себе – вообще людьми не признавали. Развлечься разок-другой, а там пусть свита «доедает». Ясно? Благородный, понимаешь… Думаешь, в реальном Средневековье благородные от нечего делать за собой свиту и охрану таскали? Одиночек такой мир пожирал с косточками и не давился.

С каждым моим словом челюсть Ирины отвисала все ниже и ниже. Я прямо-таки наяву слышала треск разрываемого шаблона. Ну, все. Сейчас начнется…

И началось.

– Да ты… Да что ты вообще знаешь о принцах?!! – взвилась Ирочка, воинственно взмахнув сумочкой. – Ведь не может такого быть, чтобы все с потолка бралось! Если пишут люди, что они благородные, значит, не от балды нарисовано! Их много было!

– Было, – согласилась я. Да уж, как с таким знатоком принцев поспоришь.

– Вот видишь!

– Не вижу. – Дорога действительно оказалась хорошо утоптана и укатана, корней, норовящих подвернуться под ноги, не встречалось. Можно было предаваться доброму делу воспитания молодежи, не боясь споткнуться. – Такие бла-ародные принцы действительно в истории фигурировали. Некоторые даже до короны доживали. Вот только правили очень недолго.

– Враги!

– Ясен пень, враги. Но чаще всего не враги, а друзья. Самые ближайшие. А знаешь почему?

– Как это – почему? Сами корону хотели! – продолжала бушевать Ирочка. – Благородным людям всегда завидуют те, кому благородство недоступно!

– И это тоже, – кивнула я. – Душевная чистота – богатство, которого не украдешь. Согласна на все сто. Только в данном случае зависть ни при чем.

– А что при чем?

– Страх, что благородный идиот своими чистыми душевными порывами угробит страну. Идеал – такая штука, знаешь ли, на которую можно равняться, но по которой нельзя жить.

– Например? – Прищур девчонки должен был, по идее, выглядеть грозным, но смотрелся довольно комично.

– Например, такая благородная штука, как гайс. В смысле, рыцарь сказал – рыцарь сделал. Прекрасная штука, во всех балладах воспевалась. Бывали сверхблагородные товарищи, которые, наслушавшись этих баллад, сгоряча давали слово никогда и никому ни в чем не отказывать. Обычно это были очень богатые люди. Только за короткое время они становились очень бедными. Объяснить почему или сама догадаешься?

– Так ведь дураки и среди принцев попадаются, – сбавила тон Ира. Видимо, включила мозг и начала анализировать поступающую информацию.

– Бывает. Папе-королю не повезло с наследником. А теперь прикинь, как это весело – жить в стране, которой правит благородный дурень. Родственники и министры, убиравшие таких болванов, брали грех на душу, но спасали государство.

– Государство, а не людей, – философски заметила Ира. Хороший признак.

– Государство – не место на карте, а люди, его населяющие, подчиняющиеся его законам и пополняющие его казну.

– Ты же сама говоришь – благородные презирали всяких там крестьян. Противоречие! – Ирочка просияла, думая, что подловила меня на нестыковке.

– Никакого противоречия. Они могли сколько угодно презирать простолюдинов, но при этом не могли не понимать, на ком реально держится страна. Ну а если на троне дурак или хронический неудачник, государство разрывают соседи. Если нет голодных соседей – страну раздирают на куски изнутри.

– Ну… ладно. А как же эти, как их, летописи? Про благородных королей? Там все наврали, да?

– Давай представим себе ситуацию, – сказала я. Беседа начала меня увлекать. – Ты – летописец. Придворный. Получаешь деньги от казны. А на троне сидит великий правитель, который создал свою империю на крови, грешит налево и направо, предает, подкупает, убивает родственников, чтобы избавиться от претендентов на трон, разоряет города союзников. Ты решишься написать правду, если уверена, что за это тебе снимут голову?

– А что, такие короли реально были?

– Короля, которого я тебе описала, звали Карл Великий. Он даже императором стал. А в летописях он чуть ли не образец благородства. Суди сама, насколько можно им верить.

– Но ведь… невозможно, чтобы все они, короли и принцы, были сволочами! Просто не верю! – упрямо процедила Ира, сжимая кулачки. – Вот если мы попали в магический мир, я тебе это докажу! Я встречу принца! Это должна быть судьба, понимаешь? Моя судьба! Я вообще, наверное, крутая колдунья, если портал на меня среагировал!

– Наколдуй мне, пожалуйста, портал обратно, и можешь тут с принцами оставаться, – пожала я плечами. – Меня муж дома ждет.

Мое заявление, лишенное каких-либо сильных эмоций, подействовало на девчонку как ведро холодной воды.

– Ну… – Она даже остановилась, пораженная в самое сердце. – Я же еще не обученная колдунья, я заклинаний не знаю… Так меня здесь и научат. – Она тут же повеселела.

– Лавры Гарри Поттера покоя не дают?

– Да на фиг Гарри Поттера. Теперь про меня книжку напишут! Вау!

– Кто напишет?

– Вот ты и напишешь.

– Делать мне больше нечего.

– Ну, это же так интересно будет! Тебя издадут, гонорар получишь!

– Где издадут? – я откровенно рассмеялась. Скорее даже неприлично заржала, вообразив себе ситуацию в деталях и красках. – В средневековом монастыре мегатиражом в десять экземпляров?

– Ну что ты за человек! – Ира от избытка чувств топнула ножкой. – Что ни скажешь, тебе все не в масть! Говоришь так, будто знаешь все на свете!

– Ира, – я уняла нервный смех и заговорила совершенно серьезно. – Тебе сколько лет?

– Мне – уже восемнадцать!

– Вот. Тебе уже восемнадцать. А мне еще сорок. Сечешь фишку или объяснить разницу на пальцах?

– Че-то я не догнала…

– Значит, буду объяснять на пальцах… Стоп. – Я резко остановилась.

– Что?

– Слышишь?

– Что я должна слышать?

– Молчи и слушай.

Где-то в той стороне, откуда мы шли, началась сорочья перекличка. Повторяю: я потомственная горожанка. Но даже мне известно, что сороки в лесу – лучшие сторожа. Демаскируют любую группу и способны испортить любую охоту, распугивая дичь. Единственное спасение от этого – передвигаться ночью, пока вредные длиннохвостые представители семейства врановых спят. Но сейчас белый день, и сороки, до сих пор молчавшие, подняли стрекот. Пока еще отдаленный, но постепенно сдвигавшийся в нашу сторону.

– Птицы орут, – пожала плечами Ира. – Тоже мне, событие.

– Там люди. – Я сразу убавила громкость. Зацепилась взглядом за коричневатую землю под ногами. Земля… В земле звуковые волны вроде должны передаваться дальше, чем в воздухе?

Отстегнув ремешок и содрав с головы велошлем, я умостила велосипед у дерева, улеглась на дорогу, прижав ухо к утоптанной на совесть земле, чем шокировала Ирину насмерть.

– Ты чего, тетя? Совсем… того?

– Заткнись, – прошипела я.

Да. Влажноватая лесная почва исправно передавала звуки. Глухое мерное «топ-топ-топ» множества ног. Судя по частоте шагов, не человеческих, а лошадиных.

Приехали.

Попади я сюда одна – прыгнула бы на велик и была такова. Но на кого я эту принцессу замороченную брошу? И вообще, пока не убедимся, что те всадники не представляют опасности – а шансов на это, прямо скажем, немного, – ни на какой контакт с ними лично я идти не собираюсь.

Ирочка с полуоткрытым от удивления ртом и распахнутыми во всю ширь глазами наблюдала за мной, и я могла ее понять. Сначала ненормальная тетка суется ухом в землю, потом вскакивает, сдергивает с плеч рюкзак и достает оттуда короткоствольный револьвер. Открою маленький секрет: это не криминал, а обычный шароплюй «Сафари» на патронах Флобера, оформленный как копия «Корнета». Почти безобидный, он даже оружием по закону не считается, но стреляет очень громко и с красивыми спецэффектами. Впрочем, если маленький свинцовый шарик попадет в нежное место, приятного будет мало. Собакам хватает оглушающего хлопка. А гопоте достаточно визуальной демонстрации эффектного серебристого ствола. Проверять, боевое оружие это или пугалка, они почему-то не хотят… Быстро выдернув револьверчик из кобуры, я сунула его в треугольную нарамную сумку, побросала все лишнее в рюкзак и схватила велосипед.

– Быстро в кусты! – скомандовала я. – Не стой столбом!

Моя спутница пребывала в таком глубоком шоке, что подчинилась. Молча. Опомнилась она только в кустах и сразу же взбесила меня до невозможности.

– Ты чего? Я на землю не лягу! Тут грязь! Тут муравьи всякие, фу!

– Ложис-с-с-сь! – я издала такое шипение, что Ирина сочла за лучшее подчиниться.

Ей точно уже восемнадцать? С виду вроде бы да. А послушаешь – больше четырнадцати не дашь, и то со скидкой на задержку развития. У инфантильного существа с нулевым запасом знаний и прогрессирующей социопатией – паспорт и право голоса… Ще не вмерла Украiна? С таким электоратом сие поправимо…

Рыжая осторожно расположилась по левую руку от меня. По правую я уложила велосипед и, пока еще не было риска оказаться услышанной подъезжающими, максимально ослабила крепление подседельного штыря. Теперь в случае чего у меня имелась стальная дубинка, увенчанная широким велоседлом. Оружие в некотором смысле намного более эффективное, чем восьмизарядная пугалочка. Но если есть возможность не нарываться, то лучше тихо отсидеться в кустах. Сердце совершенно неприлично гремело в ушах. Зря говорят, что оно уходит в пятки… А вот Ирочкин испуг прошел на удивление быстро. Гораздо быстрее, чем я рассчитывала.

– Чего мы тут партизан из себя корчим? – фыркнула она, завозившись на месте. Прошлогодние дубовые листья и желуди зашуршали под ее локтями. – Кого ты там углядела? Годзиллу?

– Молчи и слушай, – огрызнулась я.

Сорочий гам действительно раздавался все ближе и ближе. Теперь влажноватый воздух дубравы доносил пофыркивание и легкий скрип. Фыркали наверняка лошади. Этих тварюшек я и вживую наблюдала, и в фильмах. Близко знакомиться не решалась: все, что крупнее кота, вызывало у меня некоторую опаску. Ну а скрип… Так может скрипеть только плохо смазанное колесо. А где колесо, там какой-никакой транспорт. Все что угодно от сельской телеги до автомобиля, павшего в неравной схватке с грунтовой дорогой и влекомого гужевой тягой к ближайшей СТО… Шум приближался. Теперь я куда более отчетливо слышала глухой топот лошадиных копыт, а земля подо мной едва-едва, на грани ощущений, вздрагивала. Даже Ирочка притихла. Либо ей передалась толика моего страха перед неизвестностью, либо она попросту вняла совету и слушала.

Невидимая из-за зарослей кавалькада неспешно приближалась к повороту. Сороки весело перекликались в дубовых кронах, предупреждая лес о вторжении.

Вот теперь сердце рухнуло в район пяток.

Момент истины.

Если там прекрасный благородный принц или добрый белобородый дедушка с волшебной палочкой, я публично извинюсь перед Ирой и ее любимыми книжными героинями. Но если нет…

…Люди, восседавшие на невысоких лошадках, меньше всего походили на свиту богатого вельможи или могущественного мага. Обшарпанные железяки, претендовавшие на именование доспехами. Оружие явно грубой ручной ковки, заточки и полировки. Про конскую сбрую плохого не скажу, ибо ничего в ней не понимаю, но даже на мой неискушенный взгляд – тот же handmade. Реконструкторы? Вряд ли. Наши реконструкторы даже в условиях, приближенных к реконструируемой эпохе, пользуются бритвами, имеют нормальные прически и моются, а здесь наблюдалось с полдюжины небритых морд разной степени угрюмости, патлатости и немытости оных патл. Впрочем, нет. Вон за их спинами нарисовался еще один персонаж. Доспехи и прочая амуниция выглядели на нем куда пристойнее. Конь вороной с белыми ногами, раза в полтора больше лошадок свиты. Гладко выбритое лицо. На длинных, явно хорошо расчесанных каштановых волосах возлежал тонкий обруч. Жаль, отсюда не было видно, из какого металла, но поблескивал богато… Рядом со мной послышался восхищенный вздох. Я обернулась… и замерла от предчувствия беды.

– Принц… – Глаза Ирочки сияли таким восторгом, что предчувствие беды уступило место пониманию: беда уже здесь. – Я же тебе говорила!

– Молчи, – сипло выдавила я одно-единственное слово. Началось что-то непонятное. Я вдруг услышала негромкое гудение, будто где-то рядом включилась высоковольтная линия. – Слышишь?

– Что? – Ира без особого удовольствия оторвалась от созерцания вожделенной добычи – благородного принца. – Что я должна слышать?

– Гудит.

– Не слышу я никакого гудения, отвянь.

Она, значит, не слышит, а я слышу? На глюки вроде похоже не было, гул медленно, но верно усиливался именно с приближением кавалькады… Ага. А это что? Из-за поворота показался какой-то рыдван с впряженной в него неказистой лошадкой. На облучке возница, в рыдване седок – пузатый дядька средних лет в темной одежде. Прическа – либо ее отсутствие – надежно укрыта под причудливой шапкой, нижняя часть лица спрятана в седеющей бороде. Так… За рыдваном – телега. Телега… За которой обреченно плелись двое, от связанных рук к боковине телеги тянулись веревки. Взрослый и ребенок. И в телеге кроме возницы еще кто-то сидел… Один. Нет, вроде двое. Нет, все-таки один. Как будто не связан, но ручаться за это не стала. Так. Вот это мне совсем не нравилось… Замыкали шествие еще шестеро всадников той же потертости, что и авангард. Итого имелось шестнадцать морд условного противника, четырнадцать лошадок, две единицы гужевого транспорта и три человека в статусе пленных. Паршивый расклад. В нашем случае самая удачная тактика – отсидеться в кустах.

Будь я одна, так бы и случилось. Но я совсем забыла, что рядом со мной не адекватный человек, а девица-недоросль в розовых очочках и со стаей боевых тараканов в голове. Пока я считала силы вероятного противника, она вовсю глазела на своего благородного героя, чтоб ему ни дна ни покрышки, и ничего больше замечать не желала. Когда процессия почти поравнялась с кустами, где мы старательно сидели в засаде, слышимый мной гул стал почти физически ощутимым. Даже голова начала побаливать. Тут я сделала большую ошибку: внимательнее присматриваясь к персонажам на дороге, на несколько секунд упустила рыжую из виду. Когда затрещали кусты, дергаться было поздно. Ирина ломанулась к вожделенному принцу с энергией и целеустремленностью танка. А я… Я плотнее вжалась в землю, мысленно молясь, чтобы меня не заметили.

Я даже не особенно прислушивалась к тому, что она там пищала, прижав сумочку к груди и воздев на обрученосца самый восхищенный из своих взглядов. Я и ее-то саму видела краем глаза. Все внимание направила на объект ее восхищения. Поднятая левая рука – знак колонне остановиться. Встали. Только дядька в таратайке приподнялся, разглядывая, что там такое на дорогу выскочило. Потом оба – «принц» и дядька, – не сговариваясь, взялись за короткие фигурные жезлы, заткнутые за пояса. Направили на Ирочку. И оба скорчили недовольные мины: не произошло ровным счетом ничего. Обрученосец бросил короткую фразу на незнакомом языке… Я не поняла ни слова, но сообразила, что зверек, в просторечии именуемый «песец», уже поблизости. Уж больно сальные ухмылочки появились на небритых рожах авангарда после слов начальства. Один из шестерки ловко спешился и неуловимо быстрым движением сграбастал заверещавшую Иру…

На свете есть миллионы людей лучше и чище меня. Миллионы людей умнее, начитаннее, достойнее. Смелее, наконец. Инстинкт самосохранения орал в оба уха: «Лежи тихо, и тебя не заметят! Лежать!» Но ведь человек не тот, кто биологически принадлежит к виду гомо сапиенс, а тот, кто поступает по-человечески. Там, на дороге, пропадает девчонка, годящаяся мне в дочери. И если я человек, то не смогу спокойно на это смотреть. Неспокойно – тоже.

В полурасстегнутой нарамной сумке тускло поблескивало… Перебросив револьверчик в левую руку, правой я ухватилась за подседельный штырь. Плотно сидит в трубе, зараза. А мы вот так, ногой в раму упремся…

Перед глазами замаячила прозрачная красноватая пелена, руки и ноги сделались необычно легкими. Зрение и слух обострились до предела. Туго сидевший в раме подседельный штырь выдернулся на удивление легко. Знакомое и крайне хреновое состояние. Такое со мной случалось всего лишь дважды. Оба раза это спасало мне жизнь, но заканчивалось длительной депрессией. Что ж, сейчас у депрессии нет шансов. Мне конец. Но умру я как человек, защищая того, кто нуждается в защите… Нерастраченный материнский инстинкт, что ли? Вряд ли я когда-нибудь это узнаю. Но умирать сейчас человеком почему-то приятнее, чем сдохнуть лет через тридцать с осознанием собственного ничтожества.

Слабое утешение.

Вопли Иры и гогот всадников сыграли мне на руку. Мой первый удар пришелся аккурат по островерхому шлему. Передний край седла, получивший неслабое ускорение, вмял низкокачественную жестянку внутрь. Вроде бы хруста не послышалось, но солдат без единого звука рухнул на дорогу. Ира заткнулась и со стоном села на дорогу: от пережитого шока могут и ноги на время отказать, бывает. Тут же, не говоря худого слова, спешились еще двое. Эти повыдергивали из ременных петель на поясах те самые handmade-мечи… Красная пелена. Деревья красные. Лица людей красные… Что я делаю? Взмах импровизированной дубинкой. Один отскочил, второй подставил железную наручь и перехватил штырь. Дистанция между острием его меча и моим животом становилась все меньше… Время потянулось, как вязкая смола. Моя левая рука словно обрела собственную волю. Миг – и короткий серебристый ствол уставился солдату в лицо. Пистолет – несерьезный травматик, я уже говорила. Но на таком мизерном расстоянии…

БАБАХ!!!

Оглушительный звук и вспышка вышвырнули меня из объятий красной пелены. Солдат, закрыв руками лицо, с воем катался по земле. Из-под грязных ладоней негусто капало кровушкой. Рана наверняка не смертельная, а вот пороховой ожог от чешских патронов получить – раз плюнуть. Особенно если по глазам перепало. Ну, и шок, конечно. То-то второй солдатик, на которого сейчас наставлен пистолет, с лица сбледнул. Свита «принца» успокаивала лошадок – те с явной непривычки к огнестрелу дружно разнервничались. Внезапно подумалось: если они сообразят, что мое оружие не смертельно, нас обеих немедленно посетит тот самый пушной зверь. Но пока не сообразили. Более того: «принц» снова поднял руку. Прозвучал отрывистый приказ. Бледный солдатик убрал меч и ухватил под руки своего воющего товарища. Еще двое спешились и подняли оглоушенного велоседлом. Стараясь унять сошедшее с ума дыхание – уровень адреналина в крови, наверное, превысил все мыслимые нормы, – я отметила, что бородач вышел из своего тарантаса и запоглядывал на жезл, направленный в мою сторону. Навершие жезла тускленько так светилось. «Принц», выслушав его недлинную тираду, нехотя достал свой инвентарь аналогичного назначения. Сверкнули драгоценные камни. Почему-то я очень хорошо разглядела навершие его жезла: волчья голова, держащая в пасти отшлифованный рубин неправильной формы. Рубин светился чуть сильнее, чем должен был бы при нормальном дневном освещении.

Я поняла, что сейчас эти двое решат нашу судьбу. Ирочкину уже решили. А я успела отметиться нападением на их охранение, грубо вмешавшись в привычное течение событий. Они переговаривались. Дядька, то и дело тыча пальцем в мою сторону, экспрессивно жестикулировал. «Принц» кивнул на двоих солдат, временно потерявших боеспособность. Бородатый снова замахал руками. Походило на торг. Наконец «принц» сделал жест, расцененный его оппонентом как благословение на действия, и дядька поклонился. После чего сунул жезл за пояс и направился к нам.

Поднятые руки, развернутые раскрытыми ладонями вперед, – это как раз понятно, показал, что безоружен. Следовало как-то реагировать. Я спрятала револьвер в задний карман велокуртки, но так, чтобы в случае чего быстро достать. Дядька, широко улыбаясь, медленно подходил и что-то умиротворяющее говорил. А гул в ушах стоял такой, будто меня сунули в трансформаторную будку.

– Я не понимаю.

Разумные люди всегда найдут общий язык, даже если не понимают друг друга. Дядька порылся в поясном кошеле, добыл оттуда серебряную бляшку, покрытую грубым чеканным узором. Показал, приложил ко лбу, после чего бросил мне. Ловко бросил, между нами было шагов пятнадцать, а чтобы поймать серебрушку, мне не понадобилось прилагать особых усилий, почти в руку «пришла». Дядечка лучезарно улыбнулся и показал пальцем – сперва на вещицу, потом на свой лоб. Видимо, инструкция по эксплуатации. Ну что ж…

За моей спиной нервно всхлипнула Ирочка.

– Ну почему он так… – тихонечко проскулила она. – Почему?

Необычно холодная пластинка, едва коснувшись моего лба, вызвала мгновенный шок. Боль бомбой взорвалась в мозгу, взламывая какие-то одному богу ведомые барьеры. Я не потеряла сознание. Видимо, нервишки оказались крепкие. Или мгновенно закипевшая ярость помогла удержаться. Но в пролом ринулись образы, слова, звуки, символы… Чужой язык. Вот только метода преподавания несколько… э-э-э… непедагогичная. Стрелять надо таких учителей.

– …неплохо держится, – сквозь мутное сознание до меня донесся голос «принца». – Мой подопечный кровь не только из носу пустил. Знал бы – забрал бы себе. Но слово мага крепко. Забирай бабу.

– А девка, господин? – заулыбался бородатый.

– Тоже забирай. Хорошая будет привязь для твоей новой ученицы. Зачем-то же она бросилась ее защищать. Может, дочь? – «Принц» заулыбался в ответ.

– Долгих лет жизни вам, господин… Э-э-э… Похоже, она уже нас понимает. Ведь понимаешь, женщина?

– Д-да, – я заговорила с очаровательной дикцией заики, отхватившего инсульт. Потеплевшая серебрушка выскользнула из скрюченных пальцев, мелькнула перед глазами и шлепнулась на дорогу. – Она… моя… п-племян-ниц-ца, – слова чужого языка застревали в горле и причиняли боль. – Н-не тр-рогайт-те ее…

На бородатом лице дядьки – надо же, учитель, вот привалило счастье на сорок первом году жизни – отразилось удивление. Он, подобрав серебряную бляшку, достал жезл и, ничтоже сумняшеся, ткнул мне в лоб.

Новый приступ боли. Но я уже была готова: на боль ответила все той же волной спасительной ярости.

– Не понимаю, зачем ты врешь. – Дядька убрал жезл, качая головой. – Но раз ты заявляешь на нее Право крови, пусть будет так. Тебе же хуже.

И небрежно взмахнул пухлой ладонью у моего лица. Ладонь была чистая, холеная, от нее шел какой-то цветочный запах. Ромашка, что ли. Короткие толстые пальцы. Почему это так врезалось мне в память?

Только многолетняя спортивная привычка мгновенно мобилизовать ресурсы организма спасла меня от позорного падения. Паралич уступил место ватной слабости. Но я умела это преодолевать. Очень хорошо умела. После сотни километров высокого каденса[2] тоже, знаете ли, некомфортно себя чувствуешь, выжатый лимон – образец свежести по сравнению с выложившимся велогонщиком. Но после этого нужно, не свалившись с ног, дождаться финиша всех участников, оглашения результатов, пережить церемонию награждения, даже если приз тебя миновал, и своим ходом добраться до дома. Наши гонки не Тур-де-Франс, участников на финише не ждут автомобили с персональными врачами. Большой спорт пришлось оставить из-за серьезной травмы колена десять лет назад, но с велосипедом я не распрощалась. Квалификацию мне уже не пройти, однако форму держу… Мой облегченный вздох – и густая бровь дядечки-преподавателя поползла вверх.

– Сильная воля, – сказал он. – И очень слабый Дар. Опасное сочетание. Очень опасное. Но ты ведь неглупая женщина, ученица. Ты ведь меня понимаешь?

– Понимаю… учитель. – Я опустила взгляд: не хватало еще, чтобы он догадался о моем истинном отношении к происходящему. – Могу ли я забрать свое имущество?

– Можешь. У тебя один шаг солнца на сборы.

«Шаг солнца»… Градус, что ли? Четыре минуты? Придется поторопиться, тем более что Ирочка начала приходить в себя. Сейчас мне предстоит пережить кое-что похлеще урока местного языка, или я ничего не понимаю в «йуных девах», не испорченных реальной жизнью.

Однако я жива, хотя была готова к смерти.

Яркое, ни с чем не сравнимое осознание жизни пришло неожиданно. Руки машинально «вправляли» подседельный штырь в раму и навешивали рюкзак на спину, а голова была пуста. Точнее, звенела от постоянного гудения, слышимого мне одной. Готовясь умирать, я оборвала связи с миром, который любила и потеряла, и с миром, что встретил меня так негостеприимно. Теперь оба властно напомнили о себе – солнечными бликами на листве, ветерком в лицо, памятью о любимом человеке… сигналами от органов чувств, в конце концов. Я зажмурилась, сдерживая мгновенно вскипевшие слезы. Удалось не сразу. В носу подозрительно захлюпало и запахло кровью… Ах да, этот «прынц» что-то говорил про кровь из носу… Сбросила надетый было рюкзак со своим комплектом велопутешественника и достала пакет влажных салфеток. Нужно утереться, не стоит появляться на дороге в соплях и кровавых разводах под носом. Могут не так понять.

Возвратившаяся жизнь напомнила о себе еще кое-чем, а именно – Ирочкиной истерикой. Стоило выкатить велосипед с поклажей на дорогу, как это чудо, прикрывая курточкой и сумочкой порванную солдатом кофту, начало сверлить меня злобным взглядом. Сопли и потекшая тушь придавали, однако, этой злобности какой-то абсурдный комизм.

– Это все ты… ты накаркала! – Ирочка пыталась одновременно топать рядышком, всхлипывать от жалости к себе и пыхтеть от ненависти ко мне. Выглядело это еще комичнее, чем симпатичная мордашка в черных потеках раскисшей косметики.

– Старая ворона даром не каркнет, – пробурчала я, игнорируя и ее истерику, и реакцию аборигенов, узревших велосипед, который я вела, придерживая за вынос одной рукой.

– Ты все заранее знала! – истерика тем временем набирала обороты. – Умная какая нашлась… Ты… Ты просто завидуешь мне, да! Потому что я моложе! Старуха! Ты мне противоречила из зависти!

Да, да, конечно. Баба-яга всегда против, кто ж спорит. Дядечка-учитель уже смотрел на меня с подозрением. Ответив ему злобной ухмылочкой: мол, еще не вечер, встретила молчаливое понимание. А Ира, не видя явного сопротивления, раздухарилась вовсю.

– Вы все, старые стервы, нам завидуете! – Ух как глазки-то заблестели! – Думаете, что мы дуры! Поучаете, нудите над ухом… Опыт у вас, блин… На хрена мне ваш опыт, если свой есть? Это моя жизнь, и не фиг в нее своим свиным рылом тыкаться!

Все. После этого закидона самое время применять грубое хирургическое вмешательство, иначе болезнь быстро перейдет в терминальную фазу.

– Заткнись, курица!!! – рявкнула я так, что рыжая аж присела от акустического удара. Обозники уже на нас посматривали, а тут я всей кожей ощутила взгляды. Аудитория не понимала по-русски, но происходящее, кажется, не требовало перевода. – Виноватых ищешь? Достань зеркало и посмотрись! Принцев тебе подавай? Магические академии? Вот тебе принц, вот тебе волшебничек, оба в наличии! Беги, покоряй и блистай способностями, вдруг сжалятся, в казарму не сразу сбагрят! Там тебе не только шаблон порвут!

Видимо, мне очень плохо удался контроль над собой. Особенно над мимикой. Иначе с чего бы Ирочкина ненависть вдруг сменилась таким откровенным страхом? М-да… Так-то я человек не злой, но достали меня конкретно.

– Но… они же… ты… – сдавленно пискнула девчонка. У нее были такие глаза, будто мое лицо вдруг сползло, как плохо надетая маска, а из-под него выглянул оскаленный череп.

– Молчать! – Да, давно пора напомнить, кто тут старший по дурдому. – Кто ты такая, чтобы на меня батон крошить?! Никто и звать никак! Я в ярмо влезла, чтобы твою задницу прикрыть, хотя ничего тебе не должна, кроме пары затрещин!.. Шагом марш! Отстанешь – пеняй на себя! Хоть слово еще вякнешь – удавлю! Из жалости!

Воображаю, какая каша сейчас в Ирочкиной голове. Без единого матерного слова ее, что называется, опустили ниже плинтуса. Что ж, это тебе, детка, не Фейсбук, где неудобный коммент можно потереть и забыть, а его автора затроллить. Это реальная жизнь, и птичка-«ответка», в отличие от интернетов, прилетает во плоти. Учись жить, пока не поздно.

Самое странное, что рыжая за все полчаса пути до селения действительно не произнесла ни звука. Сдавленные всхлипывания не в счет. Полпути она провела, утираясь платочком, остальное время снова посвятила тараканам по имени Обидка и Самокопус. Выволочка явно пошла ей на пользу. Хотя разве это выволочка? Так, цветочки в состоянии бутонов. Не начнет становиться человеком – получит полной корзиной ягодок по голове. Устрою ее тараканам тотальный геноцид. Впрочем, если я ошиблась и вместо Обидки она тесно общается с насекомым по имени Страшная Мстя… Что ж, я не стану мешать естественному отбору. Премию Дарвина тоже должен кто-то получать…

Когда я услышала, что это сельцо назвали городом, сначала не поверила собственным ушам. А потом поняла, что неверно оценила степень средневековости мира, в который нас угораздило попасть. Вот так я себе и представляла Темные века в заштатном городишке. Везде царил его величество серый цвет. Улица – застывший памятник дождям, прошедшим недели две назад. На окраинах – обшарпанные, серые от грязи лачуги-мазанки под соломенной кровлей, крошечные оконные проемы без намека на раму со стеклом, занавески из серых лоскутьев, двери сляпаны из кривых жердей, позади которых виднелись все те же серые тряпки. Дети в серых рубашонках с драными подолами, галдящей стайкой бежавшие за нашим обозом с корзинками, куда собирали свежий конский навоз. Сгибающиеся в поклоне унылые взрослые в серых одеждах, на лицах заметен испуг. Трущобы очень быстро перешли в более зажиточный квартальчик, но и там картина предстала безрадостная. Уж на что я дилетант в таких вещах, но то, что деревянным домам местных бюргеров не меньше двухсот лет, на мой взгляд, было очевидно. Избушки на курьих ножках. Там мох, там рассохшееся до жемчужной серости дерево, там висящая на одной петле ставня или перекошенная створка ворот. Здешние обитатели одевались не в серое, но это не умаляло унылости и их лиц, на которых был все тот же испуг, скрываемый все тем же поклоном. Здесь я увидела кошек. Вообще меня удивило отсутствие собак. Верные спутники человека с первобытных времен, непременный атрибут бедных кварталов, а тут – их полное отсутствие. Кошки, впрочем, не впечатляли. Тощие, серо-полосатые, пугливые. Ничуть не похожие на холеных домашних любимцев или наглых королей помоек. Значит, есть у них какой-то страх. Если не собаки, то кто? Люди?

Унылая серая харчевенка, отмечавшая границу престижного квартала, где наверняка жили сливки уездного общества, распространяла ненавистный с детства запах прогорклой квашеной капусты. Ну, если здесь так кормят в престижном ресторане, то что же подают в дешевой забегаловке, встречавшей путников у городской черты? Боюсь даже представлять… Кстати, никакого намека на стены с башнями, ворота и прочую средневековую фортификацию. Должно ли это означать, что тут не воюют или воюют не так, как было принято в нашем Средневековье? Все возможно. Раз тут имеется магия, то и войны, соответственно, могут идти с применением магического оружия, которому те стены на один фаербол. Гадать не буду, лучше присмотрюсь повнимательнее. У нас магии нет, но фортификация как вид обороны потеряла всякое значение только с появлением ядерного оружия. Что сразу наводит на невеселые ассоциации… Так. К черту лысому эти мысли. Лучше полюбоваться на престижные дома местной тусовки. Дома крепкие, добротные. Не дерево – тесаный камень. Тоже серый. Темно-красная черепица вносила приятный диссонанс в унылую симфонию серости. И все впечатление тут же испортила площадь… Я все понимаю: провинция, глухой медвежий угол, богом забытая дыра, клоповник и так далее. Но чтобы даже убогих размеров центральная площадь была не вымощена хотя бы досками – извините. Что это – жлобство или лень? Или ждут персонального повеления… кто у них тут главный, в короне и на белом коне? Так ведь до морковкина заговенья можно ждать. Представляю, в какое болото превращается эта площадь во время осенних дождей или весенней распутицы.

Здесь, на площади, обоз наконец остановился. Рыдван дядечки-учителя, за которым мы с Ирочкой следовали в качестве приобретения, сдал в сторону, и нам пришлось прижаться к стене, чтобы не угодить под колеса. Пока бородач цветисто и многословно выражал свое почтение «принцу», который, скорее всего, никакой не принц, а чуть более крупная шишка, чем он сам, с нами поравнялась телега. Наконец я получила возможность разглядеть условных пленных. Привязанными к телеге оказались мужчина и мальчишка лет десяти, оба приземистые, коренастые, в местных серых тряпках. Угрюмые лица обоих были изуродованы свежими кровоподтеками. На нас пленники не смотрели. Они вообще ни на кого не смотрели. А в телеге сидел парень немногим старше Ирочки, но в представительной темной униформе с шевроном «Охрана». Парень имел весьма бледный вид, на скуле синячище, губа разбита, но в его карих глазах не было ни наглости местных власть имущих, ни унылой обреченности аборигенов, не относящихся к властным структурам. Здоровьишко не ахти, но ум живой.

– Привет, девчонки, – поздоровался он первым по-русски. – Вы откуда?

– Харьков, – коротко отрекомендовалась я. – Мы обе. А ты?

– А я тульский. Меня Игорь зовут. Я в супермаркете работаю, со смены шел, а тут такая херь приключилась…

В его речи действительно не было признаков южного говора, свойственного великороссам Ставрополья и Украины. Из короткого рассказа Игоря стало ясно, что мы нашли собрата по несчастью. И будущего – точнее, уже настоящего – ученика вон того «принца» местного разлива.

– Эти вот, которые на привязи, – он кивнул на пленников, – мужик-то молодец, хоть и бычара. Я к ним на двор свалился, аккурат когда вон те отмороженные в шлемах его бабу посреди двора разложили. Он за дрын, и сынок его туда же. Ну и я сгоряча одному в шлеме вломил. Так они нам всем люлей выписали, а бабу все равно того… Потом этот явился… учитель хренов, – весьма многообещающий взгляд в спину обрученосца. – Палкой в мою сторону ткнул, она и засветись. Приказал меня на телегу грузить. Потом бляху серебряную сунул… Ну, вы ж в курсе теперь.

– Да уж, – процедила я. После «серебряной бляхи» у меня еще минут десять дрожали конечности. – Стоп. Если этот твой учитель с лошади не слезает, значит, собирается дальше ехать.

– Похоже на то, – согласился Игорь. – Жалко. Мы ж земляки, а тут раздергают нас по разным местам…

– Я – Стана. А это Ира, – представилась я сама и представила свою хмурую спутницу. – Если что, сможешь нас найти. Ты же знаешь, где искать.

Игорь окинул Ирку оценивающим взглядом… Ну, блин, если он сейчас растает от вида плачущего ангелочка – его тараканам тоже несдобровать.

– Слышь, Ируха, – сказал он. – Не куксись. Все пучком. Наорали на тебя, так за дело же, не попусту. Держись ее, – кивок в мою сторону, – не пропадешь.

– Меня что, тут каждый встречный учить будет? – прошипела Ира.

– Дура ты, Ируха… Ну, все, пока, девчонки. Кажется, едем.

Возница нахлестнул лошадку. Телега дернулась, стронувшись с места, Игорь поморщился – видимо, отметелили его знатно, – а привязанные бунтари, отец с сыном, покорно двинулись следом. Не нужно было телепатических способностей, чтобы уловить исходящее от них… даже не отчаяние – полное безразличие к дальнейшему. То же выражали и их глаза. Они еще дышали, ходили, смотрели – а уже мертвы. Так бывает, если человек твердо знает, что ему не жить. Безнадега. Полная и абсолютная, без малейшего проблеска надежды.

Интересно, Игорь это заметил?

Я обратила внимание кое на что еще: с удалением процессии «принца» явственно слышимый мной гул начал постепенно стихать. Остался негромкий фон. Что это вообще такое? Я слышу, Ира – нет… Вот черт, не спросила у Игоря. Ладно, у меня теперь учитель есть, постараюсь поаккуратнее разведать у него. Выводы, сделанные мной из того немногого, что увидели по пути и в этом микрогороде, были не слишком приятны. Мирок тут гнилой. Не нужно даже вникать в подробности: там, где одни люди запуганы до оловянных глаз, а другие чрезмерно наглы, где никому в голову не приходит хоть как-то украсить свой дом, дело неладно. Нет, боже меня упаси лезть со своим уставом в этот убогий монастырь. В борьбе одиночки с системой можно смело ставить на систему. Что-то можно изменить только тогда, когда внутри этой системы есть желание изменений и силы на них же. Ну, или тупо явиться с большой армией, все завоевать и установить свои законы. Опять же одиночке ничего из перечисленного не по зубам. Придется поиграть в Штирлица – принять правила игры и стать частью системы. Только тогда смогу хоть немножко разобраться в ее устройстве, и, быть может, найдется лазеечка. Раз я магичка, то действовать придется магическими способами. Буду прилежно учиться. Авось чего-нибудь путного намагичу.

Остается одна, но большая проблема – Ира. Стоит, хнычет. Слова Игоря здорово ее зацепили, да и стресс до сих пор выходит. Мне проще: загрузила голову информацией и перерабатываю, не до стрессов. Оно, конечно, позже аукнется, но не так страшно, как Ире аукается сейчас. Будь она моей дочкой, наверное, я бы ее пожалела. Увы, я не мать, а злая тетка. Жалеть не буду. Но и рычать не по делу тоже незачем.

– Я что, правда такая дура, да? – тихонечко прорыдала она, размазывая слезы и остатки косметики по покрасневшему лицу. Торжество тараканчика Самокопуса продолжалось.

– Нет, – честно ответила я. – Но ведешь себя по-дурацки. На, вытрись и успокойся.

Этак на нее весь запас влажных салфеток уйдет. Ну да ладно. Купить новые тут все равно негде, будем утираться кусочками полотна. Введем новую моду, а то тут относительно богатые дамы, гулявшие по площади, и те через пальцы на землю сморкаются. Такое дремучее средневековье, что скулы сводит.

Краем глаза, кстати, заметила, что трое солдат из дюжины остались здесь. Повинуясь небрежному жесту бородача, они понуро поплелись к дверям ближайшего серого дома с красной черепицей. Причем двое шли сами и помогали третьему. Ага, один с закутанной грязной тряпицей рожей – это мой «крестник» – поддерживает второго, которого я отоварила седлом. Был бы мозг – было бы сотрясение, а так – что ему сделается? Третий, с синяками во все табло – вероятно, тот, кому «вломил» Игорь. Солдатушки, бравы ребятушки, блин… Что ж, будет случай оценить уровень здешней медицины. Я не я, если их тут не в починку местному коновалу оставили.

Стоп.

Двоих простолюдинов, напавших на солдат, явно поволокли на суд и казнь. А Игорь и я, совершившие точно такое же преступление, не только не на эшафоте, но даже не связаны и относительно свободны. Это, простите, что за избирательность законов? Мы теперь – кто?

У Игоря обнаружился, как они говорят, Дар. Именно так и говорят, с большой буквы, с придыханием. И у меня Дар. Нам сошло с рук то, чего не простили местным. Вот спорю на свой велосипед – не имеющим Дара.

Снова задаю вопрос: кто мы теперь?

А вот и тот, кто даст ответы. Пусть он об этом еще не догадывается. Возможно, прав у учеников немного, но одно из них – право задавать учителю вопросы – еще никто не отменял. Разумеется, со всем возможным почтением, никаких понтов. Если мои выводы верны, понты здесь – привилегия избранных… Обернувшись к нам, учитель стер с лица выражение властного господина, распоряжающегося слугами, и «надел» физиономию эдакого добродушного дядечки, озабоченного нашей будущностью. Чем он озабочен на самом деле, после будем разбираться. Он явно сделал первый ход в игре, правила которой придется постигать, так сказать, в процессе.

– Что же ты тут стоишь, ученица? – Из бороды сверкала на редкость здоровыми белыми зубами добродушненькая улыбка.

– Не знаю, куда мне идти, учитель. – Акцент у меня наверняка еще тот, но почтительность в голосе присутствует. Я еще прощупаю допустимые пределы этой почтительности, с ней лучше не перебарщивать.

– Для начала тебе стоит переодеться. Я покажу, куда идти. Заодно обряди во что-нибудь приличное свое… свою – хе-хе – племянницу. – А хихиканье у него получилось каким-то пакостным, с неприятным душком. Ну-ну… – Вот мой дом, – последовал хозяйский жест в сторону внушительного трехэтажного сооружения на углу. – С улицы ворота. Заходи, увидишь по левую руку пристройку. Скажешь сторожу, что господин велел пустить. Там – хе-хе – подберешь себе что-нибудь привычное, из своего мира. Если оно там есть.

Так. Зарубка номер один: они знают, что мы из иного мира. Зарубка номер два: мы тут не экзотика. Вывод? Либо мир-ловушка, куда невольно затягивает разных попаданцев, и аборигены к ним давно привыкли, либо это результат экспериментов местных колдунов. И в том и в другом случае стоит держать ушки на макушке. Сейчас каждая кроха информации на вес золота.

– Спасибо, учитель, – все тем же сдержанно-почтительным тоном проговорила я. – Мы можем идти?

– Да, чуть – хе-хе – не забыл. – Бородач хлопнул себя по бедру и сунул руку в необъятный поясной кошель. – На вот. Положи руку и повторяй за мной…

Овальная медная пластинка на шнурке с вычеканенным на ней профилем. Художник из того чеканщика был аховый, еще хуже меня. Профиль получился – ну примерно как на монетах времен первых Крестовых походов: эдакий мультяшный герой с каменной физиономией гордого властителя. Впрочем, клятву преданности учителю и верности местному князю я повторила слово в слово. Вот только запамятовала, что мир магический и всякая подобная формула может оказаться заклинанием. Это и было заклинание. Когда я сказала: «Клянусь своим Даром!» – пластинка на пару секунд осветилась мягким зеленоватым ореолом, а учитель ловко выдернул ее из-под моей ладони и набросил шнурок мне на шею.

– Я, управский маг Ульса, принимаю твою клятву, ученица, – важно проговорил он. – Учись прилежно и не опозорь мое имя, когда наденешь серебряный медальон… Хе-хе, – он снова расплылся в улыбочке. – Вот теперь все. Медный медальон можно сменить или на серебро, или на железо. Помни об этом, ученица.

– Могу ли я спросить вас, учитель? – раз такое дело, почему бы не воспользоваться привилегией своего теперь уже официального положения?

– Спрашивай.

– Как долго мне предстоит учиться?

– Зависит только от твоего прилежания. Иным не хватает и десяти лет, а иные управляются за год. Старайся, и будешь вознаграждена.

– Спасибо за ответ, учитель. И еще… Вы не спросили мое имя.

– Право на имя ты еще не заслужила, – отрезал маг, назвавшийся Ульсой. – Заслужишь – спрошу. Пока побудешь ученицей… Все?

– Пока все, учитель.

– Вот и хорошо, что «пока», но оставшимися вопросами ты замучаешь меня позже. Ступай. Нет, погоди. Это что такое? – Толстый короткий палец уперся в велосипед, который я все еще придерживала левой рукой – не хватало еще уронить и что-нибудь в нем поломать.

– Байк, – ответила я. – Это… замена лошади.

– Почему два колеса? Так же неустойчиво!

– Чтобы развивать ловкость и силу, учитель.

– Покажи.

Площадь тут… м-да. Но все же получше улицы. Уже не кросс-кантри, это должно радовать. Я привычно перекинула ногу через раму, оттолкнулась, став всем весом на поднятую педаль, и плавно опустилась пятой точкой на седло. Велосипед мягко стронулся с места. И – странное дело – почему-то привычное занятие вернуло мне часть утраченной уверенности. Может быть, это ложное ощущение, но оно не давало погаснуть лучику надежды… Совершила пару кругов по площади, распугивая обывателей, – и маг приказал мне спешиться.

– Довольно, – проговорил он, погладив бороду. – Любопытная вещь. Странно, что ни в ней, ни в том артефакте, которым ты обожгла солдата, нет ни капли магии… Любопытный у вас, должно быть, мир. Расскажешь как-нибудь о нем?

Все еще доброго дядечку корчим? Интересно, когда и как он мне это припомнит? Ведь припомнит, или я совсем не разбираюсь в людях.

– Непременно, учитель, – в голосе и на физиономии почтительность, а в душе – едкая ухмылка. Фига за пазухой. Хотите узнать о моем мире, учитель? Узнаете. Я ничего не скрою. А потом полюбуюсь на ваше лицо.

– Теперь иди…

…Только тогда, в «каптерке», я ощутила ту ненависть, о наличии которой в себе до сей поры не подозревала.

Старичок-«завхоз» с кожаным ошейником и медной бляшкой на нем держал масляный фонарь и что-то говорил, то и дело кланяясь, но я его почти не слышала… Одежда и обувь самых различных фасонов. Странные вещицы, среди которых виднелись пяток разнокалиберных мобилок, семидюймовый планшетник и маленький ноутбук с треснувшей крышкой. Горка ключей и мелочи на столе. Мелкая карманная дребедень, косметички, дамские сумочки, сваленные одной кучей в углу. Венчавшая эту кучу гитара с янтарно-желтой декой… Со скольких людей это было содрано? У скольких, на их беду, не оказалось этого гребаного Дара? Где они теперь, эти люди?

На миг я так сжала кулаки, что заболели пальцы, а ногти врезались в ладонь. Боль отрезвила.

– Это они у таких, как мы, поотбирали, да? – перепуганная Ирочка перешла на шепот. Она действительно не дура. Только удачно дурой притворяется.

Мое внимание привлек припыленный туристический рюкзачина, наполовину заваленный вещами. Что такое застежка-молния, тут явно не знали, рюкзак был примитивно распорот ножом. Но, поскольку никто не смог толком разобраться с содержимым, оно валялось тут же. Консервы наверняка протухли, я и не стала их трогать. А вот мультитул системы «ложка-вилка-ножик» будет небесполезен. Аптечка опять же. Не знаю, как тут с магией, а лечиться на первых порах придется обычными таблетками. Туристический треножник, пара алюминиевых термокружек с крышками, сухое топливо, спички… Мужик, набивавший этот рюкзак, не положил туда ничего лишнего, но и не забыл ничего полезного. Спальника я не нашла – местные вполне могли разобрать его «бабам на платки». С них станется. От палатки, наверняка по той же причине, остался лишь разборный каркас, пропал и котелок, который, по идее, должен был идти в комплекте с треножником. Отсутствовал и обычный для турнабора каремат. В футболку, обнаруженную в рюкзаке, мы с Ирой могли бы поместиться вдвоем, но лучше ее взять. И – ура! – на самом дне нашелся топорик со съемной ручкой и лезвием ножа для этой самой ручки. Набор был упакован в кожаный футляр и хорошо увязан в одежду, видать, потому его никто и не заметил. Ну и на закуску в боковом кармашке рюкзака лежали обыкновенный магнитный компас и компактный бинокль.

Спасибо тебе, неведомый турист, сгинувший в этом убогом мире. Если появится возможность, постараюсь отомстить за тебя.

– Живем. – Я уложила свои находки в объемистую дорожную сумку, обнаруженную тут же. Потом подумала и решила добавить кое-что из одежды – для себя и для Ирочки. Из обуви отобрала по две пары кроссовок подходящих размеров… Простите меня, люди. Простите – и спасибо вам. Вы наверняка жили интересной жизнью…

Старичок старательно подсвечивал, но его руки дрожали. То и дело луч тусклого фонаря выхватывал из пыльной темноты новые детали. Вот он метнулся в угол, и…

Отдельной горкой вокруг одинокой коляски лежали детские вещи и игрушки.

Нормальные женщины такого не прощают. Никому. Никогда.

Я – женщина.

Не прощу.

– Пойдем отсюда. – Я повесила набитую до отказа сумку на плечо. Тяжелая получилась. – Надо еще бутеры из моего запаса съесть, пока не испортились.

Ира, подхватив ворох одежды, не поместившийся в сумку, пулей вылетела во двор. Все она прекрасно поняла.

…Ненавижу этот день. Худший день в моей жизни. Но если бы не он, стала бы я сама человеком, а?