СТИВЕН КИНГ УР
I – Эксперименты с новыми технологиями
Когда коллеги, подчас насмешливо приподнимая брови, спрашивали Уэсли Смита – зачем ему этот гаджет (устройство все называли «гаджет»), он отвечал, что экспериментирует с новыми технологиями, хотя это было неправдой.
Гаджет под названием «Киндл» он купил из-за желания сделать назло.
Интересно, думал он, приходило ли в головы рыночным аналитикам «Амазона» включить такую причину покупки в свои товарные опросы. Вряд ли. От этой мысли возникало легкое чувство удовольствия. Но еще большее удовольствие он надеялся испытать от удивления Эллен Силверман, когда она увидит его новое приобретение. Этого пока не произошло, но произойдет обязательно. Кампус, в конце концов, небольшой, а новая игрушка (устройство, во всяком случае, пока, он называл новой игрушкой) появилась у него лишь неделю назад.
Уэсли преподавал на английском отделении колледжа Мура в штате Кентукки. И, как все преподаватели английского, был уверен, что где-то внутри него скрыт большой роман, который предстоит когда-нибудь написать. Колледж Мура относился к учебным заведениям, которые называют «хорошей школой». Коллега Уэсли по английскому отделению (а точнее, его единственный друг) однажды растолковал смысл этих слов. Приятеля звали Дон Оллман, и при знакомстве он любил говорить: «Я из «Братьев Оллман»[1]. На тубе играю» (на самом деле играть он ни на чем не умел).
– Хорошая школа, – объяснил он, – это школа, о которой дальше тридцати миль от нее никто не слышал. Ее называют хорошей, потому что никто не может сказать о ней ничего плохого, а большинство людей – оптимисты, даже если отрицают это. Те, кто называет себя реалистами, чаще всего – самые большие оптимисты.
– И поэтому ты реалист? – как-то спросил его Уэсли.
– Я думаю, что мир в основном населяют говнюки, – ответил Дон Оллман. – Ты знаешь, что это значит.
Колледж Мура не был хорошей школой, как, впрочем, и плохой. На шкале качества обучения он занимал место чуть южнее «посредственного». Для большинства из трех тысяч его студентов обучение здесь было платным, многие из них после выпуска устраивались на работу, и редко кто шел (или пытался пойти) на получение ученой степени. Студенты частенько выпивали и, конечно, устраивали вечеринки, на шкале которых колледж Мура располагался чуть севернее «посредственного». Среди выпускников попадались и политики, но обычно мелкого пошиба, которым не удавалось достичь больших успехов даже с помощью взяток и бюрократических хитростей. В 1978 году одного из выпускников колледжа Мура избрали в Палату представителей Конгресса, но всего через четыре месяца он внезапно умер от сердечного приступа, и ему на замену пришел выпускник Бейлора.
Что в колледже заслуживало внимания, так это его спортивные команды – футбольная и женская баскетбольная, обе выступавшие в третьих дивизионах. Команда по футболу («Сурикаты») слыла одной из худших в Америке, выиграв всего семь игр за последние десять лет. Слухи о ее расформировании не утихали. Нынешний тренер футболистов был наркоманом, который всем рассказывал, что он двенадцать раз смотрел «Рестлера», и никогда не плакал, когда Микки Рурк говорил своей забытой дочери, что он – жалкий кусок мяса.
Женская же баскетбольная команда заслуживала интереса в хорошем смысле слова, особенно учитывая то, что спортсменки в основном были не выше метра семидесяти ростом, и готовились стать менеджерами по маркетингу, специалистами по закупкам или (если повезет) персональными помощниками Больших Шишек. За последние десять лет «Леди Сурикаты» восемь раз становились чемпионами конференции. Тренировала их бывшая подруга Уэсли, бывшая – с прошлого месяца. Эллен Силверман как раз и была причиной злости, из-за которой он купил «Киндл» у «Амазон Инкорпорейтед». Точнее… Эллен и еще парень по фамилии Хендерсон с курса введения в современную американскую литературу.
* * *
Дон Оллман утверждал, что посредственным был и факультет. Не ужасным, как футбольная команда – это, по крайней мере, вызывало бы хоть какой-то интерес – а именно посредственным.
– А мы? – задал вопрос Уэсли.
Они сидели в кабинете, который делили на двоих. Если к одному преподавателю приходил на консультацию студент, второму приходилось уйти. Большую часть осеннего и весеннего семестров это не было проблемой, поскольку студенты всегда тянули с консультацией до последнего. Да и тогда являлись лишь те старшекурсники, которые привыкли с начальной школы клянчить хорошие оценки. Дон Оллман говорил, что его иногда посещали фантазии об аппетитной студентке, одетой в футболку с надписью «ТРАХНУСЬ ЗА ПЯТЕРКУ», но в жизни такого не случалось.
– Мы? А что мы? Посмотри на нас, приятель.
– Я напишу роман, – ответил Уэсли, хотя даже сами эти слова угнетали его. С тех пор, как ушла Эллен, его угнетало почти все. В моменты, когда проходила депрессия, накатывала озлобленность.
– Ага! А мне президент Обама присвоит звание Поэта-лауреата[2]! – воскликнул Дон Оллман.
Тут он указал на заваленный бумагами стол Уэсли. «Киндл» лежал на книге «Американские мечты», которой Уэсли пользовался для курса введения в американскую литературу.
– Как тебе эта штука?
– Отлично, – ответил Уэсли.
– Она когда-нибудь заменит книги?
– Никогда, – сказал Уэсли, хотя сам начинал в этом сомневаться.
– Я думал, они бывают только белого цвета, – произнес Дон Оллман.
Уэсли посмотрел на Дона так же высокомерно, как смотрели на него самого, когда он впервые появился с «Киндлом» на собрании преподавателей.
– Ничто не бывает только белым, – сказал он. – Это Америка.
Дон Оллман помолчал и задумчиво произнес:
– Я слышал, вы с Эллен расстались.
Уэсли тяжело вздохнул.
* * *
Эллен была еще одним его другом, и не просто другом, еще четыре недели назад. Разумеется, она не работала на английском отделении. Он содрогался от одной мысли о том, чтобы затащить в постель кого-то с отделения, даже отчасти симпатичную Сюзанну Монтанари. Ростом не выше ста шестидесяти, стройная, с короткой копной черных вьющихся волос и голубыми глазами, Эллен очень походила на эльфа. Она обладала потрясающей фигурой и неистовым поцелуем дервиша (Уэсли не приходилось целовать дервиша, но он мог себе это представить). И в постели ее энергия не иссякала.
Однажды, обессиленный, он откинулся на спину, и сказал:
– Я никогда не сравняюсь с тобой как любовник.
– Если ты будешь нести такую чушь, то мы останемся любовниками недолго. С тобой все в порядке, Уэс.
Но он полагал, что это не так. Что он был каким-то… посредственным.
Впрочем, их отношения прекратились не из-за его посредственных сексуальных талантов. И не по причине того, что Эллен была строгой вегетарианкой, у которой в холодильнике лежали хот-доги с соевым сыром. И не потому, что иногда, лежа после любовных игр, она говорила о пасах, прорывах под кольцо и неспособности Шоны Дисон освоить какой-то прием под названием «старые садовые ворота». Напротив, такие монологи иногда погружали Уэсли в исключительно глубокие, сладкие и освежающие сны. Он считал, что дело в монотонности ее голоса, так отличавшегося от возбужденных (и часто непристойных) криков во время занятий любовью. Эти крики очень походили на те, что она издавала во время игры, бегая взад-вперед вдоль боковой линии как заяц (или как белка, снующая по дереву) – «Отдай!», «Под кольцо!» или «Входи в зону!». В постели временами крики сокращались до «Сильнее, сильнее, сильнее!». Точно так же в последние минуты игры она часто могла кричать лишь «Забей, забей, забей!».
В некотором смысле, они великолепно подходили друг другу, по крайней мере, недолгое время. Она – словно раскаленное железо из горна, он – в своей заставленной книгами квартире – как вода, в которой она остужалась.
Проблемой были книги. Книги, и то, что он обозвал ее необразованной сукой. Раньше ему никогда в жизни не приходилось так обзывать женщин, но она вызвала в нем приступ такой злости, о которой он и не подозревал. Возможно, он был посредственным преподавателем, как полагал Дон Оллман. Возможно, его роман так и не появится на свет (как зуб мудрости, который никогда не вырастет, зато избежит инфекции, гниения и дорогого – не говоря уже о боли – лечения). Но читать он любил. Книги были его ахиллесовой пятой.
Она пришла домой в состоянии, которого он не понял, потому что никогда не видел ее такой – не только разозленной, что уже бывало, но и очень расстроенной. К тому же, он перечитывал «Избавление» Джеймса Дики и в который раз наслаждался тем, насколько хорошо Дики использовал в повествовании поэтическую чувственность. Уэсли как раз добрался до заключительного эпизода, где несчастные байдарочники пытались скрыть то, что натворили, и то, что с ними произошло. Он понятия не имел, что Эллен пришлось выгнать из команды Шону Дисон, и что они вдвоем устроили в спортзале потасовку с воплями на глазах у всей команды – плюс баскетбольной команды мальчиков, ждавших очереди потренировать свои посредственные навыки. И что после этого Шона Дисон, выйдя на улицу, совершила поступок, за который ее наверняка исключат – запустила здоровенным камнем в лобовое стекло «вольво», принадлежащего Эллен. И не представлял, что теперь Эллен винит, ожесточенно винит в происшедшем себя, поскольку «ей следовало быть взрослой».
Он услышал эту фразу – «мне следовало быть взрослой» – и в пятый или шестой раз сказал: «Ага». Для Эллен Силверман, чей горячий нрав не исчерпал себя после событий этого дня, это оказалось слишком. Она вырвала «Избавление» из рук Уэсли, швырнула книгу через комнату и произнесла слова, которые не дадут ему покоя весь следующий месяц его одиночества:
– Почему ты не читаешь с компьютера, как все мы?
– Она правда так сказала? – спросил Дон Оллман.
Этот вопрос вывел Уэсли из состояния транса. Он осознал, что только что рассказал обо всем коллеге. Не хотел, но рассказал. И пути назад теперь не было.
– Правда. А я сказал: «Ты, сука необразованная, это же книга первого издания, которую я взял у отца».
Дон Оллман безмолвно уставился на него.
– И она ушла, – печально произнес Уэсли. – С тех пор я не видел ее и не говорил с ней.
– Даже не позвонил, чтобы извиниться?
Позвонить Уэсли пытался, но в ответ услышал лишь автоответчик. Ему в голову приходила мысль приехать к дому, который Эллен снимала у колледжа, но он побоялся, что она воткнет вилку ему в лицо… или в другую часть организма. Кроме того, ему не казалось, что произошедшее – целиком и полностью его вина. Она не дала ему даже шанса. Плюс… она необразованна, ну или почти необразованна. Однажды в постели Эллен сказала, что единственная книга, которую она прочитала ради удовольствия с момента приезда в Мур – «Достигни вершины: двенадцать способов достижения успеха», которую написала тренер «Теннесси Волс» Пэт Саммит[3]. Обычно она занималась тем, что смотрела телевизор (в основном спорт), а если хотела больше узнать о какой-либо новости, читала сайт «Драдж Рипорт»[4]. В смысле компьютеров Эллен определенно не была необразованной. Она хвалила беспроводную сеть Мура (которая была скорее превосходной, чем посредственной) и нигде не появлялась без висящего на плече ноутбука. На крышке ноутбука была изображена Тамика Катчинс[5], с лицом, залитым кровью из рассеченной брови, а под рисунком красовалась надпись «Я ИГРАЮ КАК ДЕВЧОНКА».
Дон Оллман некоторое время сидел молча, барабаня пальцами по тощей груди. За окном ветер проносил через двор колледжа ноябрьские листья. Затем проговорил:
– Уход Эллен имеет отношение к этому? – он кивнул в сторону нового электронного друга Уэсли. – Ведь имеет, да? Ты решил читать с компьютера, как все мы. Но… зачем? Чтобы вернуть ее?
– Нет, – ответил Уэсли, потому что не хотел говорить правду: по причинам, пока не до конца ему понятным, он купил гаджет, чтобы ей отомстить. Или высмеять ее. Или что-то в этом роде. – Совсем нет. Я просто экспериментирую с новыми технологиями.
– Ну да, – сказал Дон Оллман, – а я – новый Поэт-лауреат.
* * *
Хотя на парковке А стояла его машина, Уэсли предпочел пройти две мили до своей квартиры пешком, как часто делал, если хотел подумать. Он медленно шел по Мур-авеню, сначала мимо студенческих клубов, потом мимо жилых домов, из окон которых гремели рок и рэп, затем мимо баров и ресторанчиков, которые служили системой жизнеобеспечения для любого маленького колледжа Америки. Был здесь и магазин, продающий подержанные учебники и прошлогодние бестселлеры за полцены. Заведение выглядело пыльным и унылым, посетители заходили в него редко. Потому что все сидят дома и читают с компьютеров, подумалось Уэсли.
Бурые листья кружились у ног, портфель постукивал о колено. Внутри лежали учебники, книга, которую он читал для удовольствия («2666», поздний Роберто Боланьо[6]), и блокнот в обложке с узором под мрамор. Подарок от Эллен по случаю дня рождения.
– Будешь записывать идеи для своих книг, – сказала она.
Тогда стоял июль, их отношения были возвышенными, и остальные жители кампуса словно не существовали для них. Пустой блокнот содержал больше двухсот страниц, и только первая была исписана его большими прямыми каракулями.
Вверху страницы (печатными буквами) было написано: РОМАН!
Ниже: Мальчик узнает, что у его отца и матери есть любовники
И
Слепого от рождения мальчика похищает его сумасшедший дед, который
И
Подросток влюбляется в мать своего лучшего друга, и
Ниже располагалась последняя идея, написанная сразу после того, как Эллен швырнула «Избавление» через комнату и исчезла из его жизни.
Застенчивый, но целеустремленный преподаватель небольшого колледжа и его спортивная, но необразованная подруга ссорятся после
Пожалуй, это лучшая идея – писать о том, что ты знаешь, все эксперты с этим согласны. Но он просто не мог продолжить. Разговор с Доном вышел довольно тяжелым. И это учитывая, что он был не до конца честен. Хотя бы в том, как сильно хотел ее вернуть.
По мере приближения Уэсли к трехкомнатной квартире, которую он называл домом – а Дон Оллман иногда «приютом холостяка» – его мысли вернулись к парню по фамилии Хендерсон. Как его имя – Ричард или Роберт? С этим Уэсли испытывал трудности – не совсем такие, как в попытках развить отрывочные формулировки сюжета своего романа, но очень похожие. Ему думалось, что такие трудности мышления связаны со страхом и истеричностью – словно разум обнаруживает (или думает, что обнаруживает) внутри себя опасного зверя и запирает его в камеру с железной дверью. Ты слышишь, как в этой камере он бьется и прыгает, словно бешеный енот, который может укусить, если к нему подойти, но увидеть его нельзя.
Парень по фамилии Хендерсон играл в футбольной команде – защитником или полузащитником, или кем-то там еще – и хотя на поле выглядел так же кошмарно, как и остальные игроки, был приятным парнем и неплохим учеником. Уэсли он нравился. Но заметив Хендерсона на уроке с чем-то похожим на КПК или новомодный телефон, он так рассердился, что готов был оторвать парню голову. Это случилось вскоре после ухода Эллен. В те первые дни разрыва Уэсли частенько в три часа утра снимал с книжной полки что-нибудь ободряющее. Обычно это оказывались приключения его старых знакомых Джека Обри и Стивена Матурина, в изложении Патрика О'Брайана. Но даже это не помогало ему забыть звон захлопнутой двери, когда Эллен уходила из его жизни, возможно, навсегда.
Поэтому, в никудышном настроении и с готовностью к препираниям он подошел к Хендерсону:
– Убери это. Здесь урок литературы, а не интернет-чат.
Хендерсон взглянул на него снизу вверх и очаровательно улыбнулся. Улыбка нисколько не изменила никудышного настроения, но смягчила гнев. Главным образом потому, что по натуре он не был злым человеком. Депрессивным – да, может, даже дистимичным[7]. Разве он не допускал, что Эллен Силверман для него слишком хороша? Разве не знал в глубине души, что звук захлопнутой двери ждал его с самого начала, когда он проговорил с ней весь вечер на одной из скучных учительских вечеринок? Эллен играла как девчонка, а он – как неудачник. Он даже не мог оставаться рассерженным на ученика, который на уроке валяет дурака со своим карманным компьютером (или «Нинтендо», или чем там еще).
– Это задание, мистер Смит, – ответил Хендерсон (на лбу у него красовался большой лиловый синяк, полученный в последней игре за «Сурикат»). – «Случай с Полом»[8]. Посмотрите.
Парень повернул устройство к Уэсли, чтобы тот разглядел его. Это оказалась плоская белая прямоугольная панель толщиной меньше полудюйма. Сверху находилась надпись «Амазон Киндл» с хорошо известным Уэсли логотипом-улыбкой; он не был полным профаном в компьютерах, и много раз заказывал через «Амазон» книги (хотя обычно сначала наведывался в местный книжный, отчасти из жалости; даже кот, который почти всю жизнь дремал там на подоконнике, казалось, страдал от недоедания).
Но интересным в устройстве были не логотип сверху и не крохотная клавиатура (да-да, компьютерная клавиатура!) снизу. Посередине располагался экран, и на нем светилась не заставка и не видеоигра, в которой парни и девицы с накачанными телами крушат зомби среди развалин Нью-Йорка. На экране была страница из рассказа Уиллы Кэсер о бедном юноше с разрушительными фантазиями.
Уэсли потянулся к нему, но отдернул руку.
– Можно?
– Конечно, – ответил Ричард-или-Роберт Хендерсон, – он классный. Можно скачивать книги будто из воздуха, а шрифт делать настолько большим, насколько нужно. И еще, эти книги дешевле, потому что у них нет бумаги и переплета.
При этих словах Уэсли почувствовал легкий озноб. Он вдруг осознал, что большинство учеников на этом уроке введения в американскую литературу наблюдают за ним. Ему было тридцать пять, и Уэсли казалось, что они никак не могут решить для себя, к какой Школе он принадлежит – к Старой (как древний доктор Венс, который выглядел удивительно похожим на крокодила в костюме-тройке) или к Новой (как Сюзанна Монтанари, которая любила включать «Подружку» Аврил Лавин на уроках введения в современную драматургию). Уэсли подумал, что его реакция на «Киндл» Хендерсона поможет им в этом вопросе.
– Мистер Хендерсон, – произнес он, – книги будут существовать всегда. Это значит, что всегда будут бумага и переплет. Книги – это реальные предметы. Книги – это друзья.
– Да, но! – ответил Хендерсон, его улыбка стала слегка хитрой.
– Но?
– Книги – это еще мысли и эмоции. Вы говорили об этом на первом уроке.
– Да, – сказал Уэсли, – на этом ты меня поймал. Но книги – это не исключительно мысли. Например, у книг есть запах. Запах, который со временем становится лучше – становится более ностальгическим. У этого твоего прибора есть запах?
– Нет, – ответил Хендерсон, – запаха нет. Но когда листаешь страницы… здесь, вот этой кнопкой… они будто перелетают, как в настоящей книге, и я могу перейти на любую страницу, какую захочу, а когда он в режиме ожидания, то показывает портреты известных писателей, и это сохраняет заряд батареи, и…
– Это компьютер, – произнес Уэсли. – Ты читаешь с компьютера.
Хендерсон забрал «Киндл» обратно.
– Вы говорите о нем как о чем-то плохом. Но ведь это «Случай с Полом».
– Вы никогда не слышали о «Киндле», мистер Смит? – спросила Джози Квинн тоном, каким антрополог интересуется у представителя гвинейского племени комбаи, не слышал ли он об электрических плитах и обуви, увеличивающей рост.
– Нет, – ответил Уэсли, хотя это было не совсем правдиво – на самом деле он видел что-то под названием МАГАЗИН ДЛЯ КИНДЛА, когда покупал книги через «Амазон-Онлайн». Просто ему хотелось, чтобы ученики все-таки видели в нем представителя Старой Школы. Новая Школа казалась чем-то… посредственным.
– Вам нужно такой купить, – сказал Хендерсон, и когда Уэсли почти без раздумий ответил «возможно, я так и сделаю», класс взорвался стихийными аплодисментами. Впервые после ухода Эллен, Уэсли немного повеселел. Во-первых, им хотелось, чтобы у него появилась эта читалка, а во-вторых, аплодисменты сказали, что для них он – действительно представитель Старой Школы. Старой Школы, поддающейся обучению.
На продолжении пары недель после этого случая он не рассматривал возможность покупки «Киндла» всерьез (для представителя Старой Школы на первом месте – книги). Но однажды, по дороге из колледжа домой, вдруг представил, как идет с «Киндлом» через школьный двор, нажимая пальцем на маленькую кнопку СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА, и его видит Эллен.
«Черт возьми, что ты делаешь?» – спросила бы она, наконец-то заговорив с ним.
«Читаю с компьютера» – ответил бы он, – «как и все вы».
Со злостью!
Но, как сказал бы Хендерсон, что в этом плохого? Ему пришло на ум, что желание сделать назло – для влюбленных что-то вроде метадона. Неужели лучше страдать от ломки? Вряд ли.
Придя домой, он включил настольный компьютер «Делл» (ноутбука у него не было, и он гордился этим) и зашел на сайт «Амазона». Он ожидал, что гаджет стоит долларов четыреста, а топовая модель и дороже, и удивился, увидев, что цена не так высока. Затем он зашел в «Магазин для Киндла» (который до этого так успешно игнорировал) и выяснил, что Хендерсон был прав: книги там до смешного дешевы, романы в твердом переплете (каком переплете, ха-ха?) стоят дешевле большинства карманных книжек в бумажной обложке, что продавались в обычном магазине. Учитывая, сколько он тратил на книги, «Киндл» наверняка окупится. А что касается реакции коллег – всех этих насмешливо приподнятых бровей – Уэсли обнаружил, что такие перспективы его даже радуют. И это позволило ему с интересной стороны взглянуть на природу человека, по крайней мере, человека из преподавательской среды: учителю нравится, чтобы ученики считали его представителем Старой Школы, а коллеги – Новой.
Он представил, как произносит: «Я экспериментирую с новыми технологиями».
Ему нравилось, как это звучит. Новая Школа в полный рост.
И еще ему нравилось представлять реакцию Эллен. Он перестал оставлять сообщения на ее телефоне, и старался избегать мест – «Пит-стоп», «Пицца Гарри» – где они могли столкнуться, но ведь все может измениться. Несомненно, «я читаю с компьютера, как и все вы» – слишком хорошая фраза, чтобы ей не воспользоваться.
Этого мало, – ругал он себя, сидя перед компьютером и глядя на изображение «Киндла». Этой злости так мало, что она не причинит вред и новорожденному котенку.
Да! Но если такая злость – единственная, на которую он способен, почему бы не удовлетворить ее?
Поэтому он нажал на поле «Купить Киндл», и гаджет прибыл уже через день, в коробке с напечатанными логотипом-улыбкой и словами ДОСТАВКА ЗА ОДИН ДЕНЬ. При заказе Уэсли не выбирал опцию доставки за один день, и опротестовал бы расходы, если бы их списали с его кредитной карты, но распаковал новое приобретение с истинным удовольствием – похожим на то, что он испытывал, открывая коробку с книгами, только острее. Наверное, дело в том, предположил он, что присутствовало чувство погружения в неизвестность. Конечно, он не ждал, что «Киндл» заменит книги или станет чем-то большим, чем простой новинкой; объектом интереса на несколько недель или месяцев, который потом поселится, забытый, на полке с безделушками в его комнате, и будет собирать пыль рядом с кубиком Рубика.
Ему не показалось странным, что его устройство было не белого цвета, как «Киндл» Хендерсона, а розового.
Тогда не показалось.
Когда коллеги, подчас насмешливо приподнимая брови, спрашивали Уэсли Смита – зачем ему этот гаджет (устройство все называли «гаджет»), он отвечал, что экспериментирует с новыми технологиями, хотя это было неправдой.
Гаджет под названием «Киндл» он купил из-за желания сделать назло.
Интересно, думал он, приходило ли в головы рыночным аналитикам «Амазона» включить такую причину покупки в свои товарные опросы. Вряд ли. От этой мысли возникало легкое чувство удовольствия. Но еще большее удовольствие он надеялся испытать от удивления Эллен Силверман, когда она увидит его новое приобретение. Этого пока не произошло, но произойдет обязательно. Кампус, в конце концов, небольшой, а новая игрушка (устройство, во всяком случае, пока, он называл новой игрушкой) появилась у него лишь неделю назад.
Уэсли преподавал на английском отделении колледжа Мура в штате Кентукки. И, как все преподаватели английского, был уверен, что где-то внутри него скрыт большой роман, который предстоит когда-нибудь написать. Колледж Мура относился к учебным заведениям, которые называют «хорошей школой». Коллега Уэсли по английскому отделению (а точнее, его единственный друг) однажды растолковал смысл этих слов. Приятеля звали Дон Оллман, и при знакомстве он любил говорить: «Я из «Братьев Оллман»[1]. На тубе играю» (на самом деле играть он ни на чем не умел).
– Хорошая школа, – объяснил он, – это школа, о которой дальше тридцати миль от нее никто не слышал. Ее называют хорошей, потому что никто не может сказать о ней ничего плохого, а большинство людей – оптимисты, даже если отрицают это. Те, кто называет себя реалистами, чаще всего – самые большие оптимисты.
– И поэтому ты реалист? – как-то спросил его Уэсли.
– Я думаю, что мир в основном населяют говнюки, – ответил Дон Оллман. – Ты знаешь, что это значит.
Колледж Мура не был хорошей школой, как, впрочем, и плохой. На шкале качества обучения он занимал место чуть южнее «посредственного». Для большинства из трех тысяч его студентов обучение здесь было платным, многие из них после выпуска устраивались на работу, и редко кто шел (или пытался пойти) на получение ученой степени. Студенты частенько выпивали и, конечно, устраивали вечеринки, на шкале которых колледж Мура располагался чуть севернее «посредственного». Среди выпускников попадались и политики, но обычно мелкого пошиба, которым не удавалось достичь больших успехов даже с помощью взяток и бюрократических хитростей. В 1978 году одного из выпускников колледжа Мура избрали в Палату представителей Конгресса, но всего через четыре месяца он внезапно умер от сердечного приступа, и ему на замену пришел выпускник Бейлора.
Что в колледже заслуживало внимания, так это его спортивные команды – футбольная и женская баскетбольная, обе выступавшие в третьих дивизионах. Команда по футболу («Сурикаты») слыла одной из худших в Америке, выиграв всего семь игр за последние десять лет. Слухи о ее расформировании не утихали. Нынешний тренер футболистов был наркоманом, который всем рассказывал, что он двенадцать раз смотрел «Рестлера», и никогда не плакал, когда Микки Рурк говорил своей забытой дочери, что он – жалкий кусок мяса.
Женская же баскетбольная команда заслуживала интереса в хорошем смысле слова, особенно учитывая то, что спортсменки в основном были не выше метра семидесяти ростом, и готовились стать менеджерами по маркетингу, специалистами по закупкам или (если повезет) персональными помощниками Больших Шишек. За последние десять лет «Леди Сурикаты» восемь раз становились чемпионами конференции. Тренировала их бывшая подруга Уэсли, бывшая – с прошлого месяца. Эллен Силверман как раз и была причиной злости, из-за которой он купил «Киндл» у «Амазон Инкорпорейтед». Точнее… Эллен и еще парень по фамилии Хендерсон с курса введения в современную американскую литературу.
Дон Оллман утверждал, что посредственным был и факультет. Не ужасным, как футбольная команда – это, по крайней мере, вызывало бы хоть какой-то интерес – а именно посредственным.
– А мы? – задал вопрос Уэсли.
Они сидели в кабинете, который делили на двоих. Если к одному преподавателю приходил на консультацию студент, второму приходилось уйти. Большую часть осеннего и весеннего семестров это не было проблемой, поскольку студенты всегда тянули с консультацией до последнего. Да и тогда являлись лишь те старшекурсники, которые привыкли с начальной школы клянчить хорошие оценки. Дон Оллман говорил, что его иногда посещали фантазии об аппетитной студентке, одетой в футболку с надписью «ТРАХНУСЬ ЗА ПЯТЕРКУ», но в жизни такого не случалось.
– Мы? А что мы? Посмотри на нас, приятель.
– Я напишу роман, – ответил Уэсли, хотя даже сами эти слова угнетали его. С тех пор, как ушла Эллен, его угнетало почти все. В моменты, когда проходила депрессия, накатывала озлобленность.
– Ага! А мне президент Обама присвоит звание Поэта-лауреата[2]! – воскликнул Дон Оллман.
Тут он указал на заваленный бумагами стол Уэсли. «Киндл» лежал на книге «Американские мечты», которой Уэсли пользовался для курса введения в американскую литературу.
– Как тебе эта штука?
– Отлично, – ответил Уэсли.
– Она когда-нибудь заменит книги?
– Никогда, – сказал Уэсли, хотя сам начинал в этом сомневаться.
– Я думал, они бывают только белого цвета, – произнес Дон Оллман.
Уэсли посмотрел на Дона так же высокомерно, как смотрели на него самого, когда он впервые появился с «Киндлом» на собрании преподавателей.
– Ничто не бывает только белым, – сказал он. – Это Америка.
Дон Оллман помолчал и задумчиво произнес:
– Я слышал, вы с Эллен расстались.
Уэсли тяжело вздохнул.
Эллен была еще одним его другом, и не просто другом, еще четыре недели назад. Разумеется, она не работала на английском отделении. Он содрогался от одной мысли о том, чтобы затащить в постель кого-то с отделения, даже отчасти симпатичную Сюзанну Монтанари. Ростом не выше ста шестидесяти, стройная, с короткой копной черных вьющихся волос и голубыми глазами, Эллен очень походила на эльфа. Она обладала потрясающей фигурой и неистовым поцелуем дервиша (Уэсли не приходилось целовать дервиша, но он мог себе это представить). И в постели ее энергия не иссякала.
Однажды, обессиленный, он откинулся на спину, и сказал:
– Я никогда не сравняюсь с тобой как любовник.
– Если ты будешь нести такую чушь, то мы останемся любовниками недолго. С тобой все в порядке, Уэс.
Но он полагал, что это не так. Что он был каким-то… посредственным.
Впрочем, их отношения прекратились не из-за его посредственных сексуальных талантов. И не по причине того, что Эллен была строгой вегетарианкой, у которой в холодильнике лежали хот-доги с соевым сыром. И не потому, что иногда, лежа после любовных игр, она говорила о пасах, прорывах под кольцо и неспособности Шоны Дисон освоить какой-то прием под названием «старые садовые ворота». Напротив, такие монологи иногда погружали Уэсли в исключительно глубокие, сладкие и освежающие сны. Он считал, что дело в монотонности ее голоса, так отличавшегося от возбужденных (и часто непристойных) криков во время занятий любовью. Эти крики очень походили на те, что она издавала во время игры, бегая взад-вперед вдоль боковой линии как заяц (или как белка, снующая по дереву) – «Отдай!», «Под кольцо!» или «Входи в зону!». В постели временами крики сокращались до «Сильнее, сильнее, сильнее!». Точно так же в последние минуты игры она часто могла кричать лишь «Забей, забей, забей!».
В некотором смысле, они великолепно подходили друг другу, по крайней мере, недолгое время. Она – словно раскаленное железо из горна, он – в своей заставленной книгами квартире – как вода, в которой она остужалась.
Проблемой были книги. Книги, и то, что он обозвал ее необразованной сукой. Раньше ему никогда в жизни не приходилось так обзывать женщин, но она вызвала в нем приступ такой злости, о которой он и не подозревал. Возможно, он был посредственным преподавателем, как полагал Дон Оллман. Возможно, его роман так и не появится на свет (как зуб мудрости, который никогда не вырастет, зато избежит инфекции, гниения и дорогого – не говоря уже о боли – лечения). Но читать он любил. Книги были его ахиллесовой пятой.
Она пришла домой в состоянии, которого он не понял, потому что никогда не видел ее такой – не только разозленной, что уже бывало, но и очень расстроенной. К тому же, он перечитывал «Избавление» Джеймса Дики и в который раз наслаждался тем, насколько хорошо Дики использовал в повествовании поэтическую чувственность. Уэсли как раз добрался до заключительного эпизода, где несчастные байдарочники пытались скрыть то, что натворили, и то, что с ними произошло. Он понятия не имел, что Эллен пришлось выгнать из команды Шону Дисон, и что они вдвоем устроили в спортзале потасовку с воплями на глазах у всей команды – плюс баскетбольной команды мальчиков, ждавших очереди потренировать свои посредственные навыки. И что после этого Шона Дисон, выйдя на улицу, совершила поступок, за который ее наверняка исключат – запустила здоровенным камнем в лобовое стекло «вольво», принадлежащего Эллен. И не представлял, что теперь Эллен винит, ожесточенно винит в происшедшем себя, поскольку «ей следовало быть взрослой».
Он услышал эту фразу – «мне следовало быть взрослой» – и в пятый или шестой раз сказал: «Ага». Для Эллен Силверман, чей горячий нрав не исчерпал себя после событий этого дня, это оказалось слишком. Она вырвала «Избавление» из рук Уэсли, швырнула книгу через комнату и произнесла слова, которые не дадут ему покоя весь следующий месяц его одиночества:
– Почему ты не читаешь с компьютера, как все мы?
– Она правда так сказала? – спросил Дон Оллман.
Этот вопрос вывел Уэсли из состояния транса. Он осознал, что только что рассказал обо всем коллеге. Не хотел, но рассказал. И пути назад теперь не было.
– Правда. А я сказал: «Ты, сука необразованная, это же книга первого издания, которую я взял у отца».
Дон Оллман безмолвно уставился на него.
– И она ушла, – печально произнес Уэсли. – С тех пор я не видел ее и не говорил с ней.
– Даже не позвонил, чтобы извиниться?
Позвонить Уэсли пытался, но в ответ услышал лишь автоответчик. Ему в голову приходила мысль приехать к дому, который Эллен снимала у колледжа, но он побоялся, что она воткнет вилку ему в лицо… или в другую часть организма. Кроме того, ему не казалось, что произошедшее – целиком и полностью его вина. Она не дала ему даже шанса. Плюс… она необразованна, ну или почти необразованна. Однажды в постели Эллен сказала, что единственная книга, которую она прочитала ради удовольствия с момента приезда в Мур – «Достигни вершины: двенадцать способов достижения успеха», которую написала тренер «Теннесси Волс» Пэт Саммит[3]. Обычно она занималась тем, что смотрела телевизор (в основном спорт), а если хотела больше узнать о какой-либо новости, читала сайт «Драдж Рипорт»[4]. В смысле компьютеров Эллен определенно не была необразованной. Она хвалила беспроводную сеть Мура (которая была скорее превосходной, чем посредственной) и нигде не появлялась без висящего на плече ноутбука. На крышке ноутбука была изображена Тамика Катчинс[5], с лицом, залитым кровью из рассеченной брови, а под рисунком красовалась надпись «Я ИГРАЮ КАК ДЕВЧОНКА».
Дон Оллман некоторое время сидел молча, барабаня пальцами по тощей груди. За окном ветер проносил через двор колледжа ноябрьские листья. Затем проговорил:
– Уход Эллен имеет отношение к этому? – он кивнул в сторону нового электронного друга Уэсли. – Ведь имеет, да? Ты решил читать с компьютера, как все мы. Но… зачем? Чтобы вернуть ее?
– Нет, – ответил Уэсли, потому что не хотел говорить правду: по причинам, пока не до конца ему понятным, он купил гаджет, чтобы ей отомстить. Или высмеять ее. Или что-то в этом роде. – Совсем нет. Я просто экспериментирую с новыми технологиями.
– Ну да, – сказал Дон Оллман, – а я – новый Поэт-лауреат.
Хотя на парковке А стояла его машина, Уэсли предпочел пройти две мили до своей квартиры пешком, как часто делал, если хотел подумать. Он медленно шел по Мур-авеню, сначала мимо студенческих клубов, потом мимо жилых домов, из окон которых гремели рок и рэп, затем мимо баров и ресторанчиков, которые служили системой жизнеобеспечения для любого маленького колледжа Америки. Был здесь и магазин, продающий подержанные учебники и прошлогодние бестселлеры за полцены. Заведение выглядело пыльным и унылым, посетители заходили в него редко. Потому что все сидят дома и читают с компьютеров, подумалось Уэсли.
Бурые листья кружились у ног, портфель постукивал о колено. Внутри лежали учебники, книга, которую он читал для удовольствия («2666», поздний Роберто Боланьо[6]), и блокнот в обложке с узором под мрамор. Подарок от Эллен по случаю дня рождения.
– Будешь записывать идеи для своих книг, – сказала она.
Тогда стоял июль, их отношения были возвышенными, и остальные жители кампуса словно не существовали для них. Пустой блокнот содержал больше двухсот страниц, и только первая была исписана его большими прямыми каракулями.
Вверху страницы (печатными буквами) было написано: РОМАН!
Ниже: Мальчик узнает, что у его отца и матери есть любовники
И
Слепого от рождения мальчика похищает его сумасшедший дед, который
И
Подросток влюбляется в мать своего лучшего друга, и
Ниже располагалась последняя идея, написанная сразу после того, как Эллен швырнула «Избавление» через комнату и исчезла из его жизни.
Застенчивый, но целеустремленный преподаватель небольшого колледжа и его спортивная, но необразованная подруга ссорятся после
Пожалуй, это лучшая идея – писать о том, что ты знаешь, все эксперты с этим согласны. Но он просто не мог продолжить. Разговор с Доном вышел довольно тяжелым. И это учитывая, что он был не до конца честен. Хотя бы в том, как сильно хотел ее вернуть.
По мере приближения Уэсли к трехкомнатной квартире, которую он называл домом – а Дон Оллман иногда «приютом холостяка» – его мысли вернулись к парню по фамилии Хендерсон. Как его имя – Ричард или Роберт? С этим Уэсли испытывал трудности – не совсем такие, как в попытках развить отрывочные формулировки сюжета своего романа, но очень похожие. Ему думалось, что такие трудности мышления связаны со страхом и истеричностью – словно разум обнаруживает (или думает, что обнаруживает) внутри себя опасного зверя и запирает его в камеру с железной дверью. Ты слышишь, как в этой камере он бьется и прыгает, словно бешеный енот, который может укусить, если к нему подойти, но увидеть его нельзя.
Парень по фамилии Хендерсон играл в футбольной команде – защитником или полузащитником, или кем-то там еще – и хотя на поле выглядел так же кошмарно, как и остальные игроки, был приятным парнем и неплохим учеником. Уэсли он нравился. Но заметив Хендерсона на уроке с чем-то похожим на КПК или новомодный телефон, он так рассердился, что готов был оторвать парню голову. Это случилось вскоре после ухода Эллен. В те первые дни разрыва Уэсли частенько в три часа утра снимал с книжной полки что-нибудь ободряющее. Обычно это оказывались приключения его старых знакомых Джека Обри и Стивена Матурина, в изложении Патрика О'Брайана. Но даже это не помогало ему забыть звон захлопнутой двери, когда Эллен уходила из его жизни, возможно, навсегда.
Поэтому, в никудышном настроении и с готовностью к препираниям он подошел к Хендерсону:
– Убери это. Здесь урок литературы, а не интернет-чат.
Хендерсон взглянул на него снизу вверх и очаровательно улыбнулся. Улыбка нисколько не изменила никудышного настроения, но смягчила гнев. Главным образом потому, что по натуре он не был злым человеком. Депрессивным – да, может, даже дистимичным[7]. Разве он не допускал, что Эллен Силверман для него слишком хороша? Разве не знал в глубине души, что звук захлопнутой двери ждал его с самого начала, когда он проговорил с ней весь вечер на одной из скучных учительских вечеринок? Эллен играла как девчонка, а он – как неудачник. Он даже не мог оставаться рассерженным на ученика, который на уроке валяет дурака со своим карманным компьютером (или «Нинтендо», или чем там еще).
– Это задание, мистер Смит, – ответил Хендерсон (на лбу у него красовался большой лиловый синяк, полученный в последней игре за «Сурикат»). – «Случай с Полом»[8]. Посмотрите.
Парень повернул устройство к Уэсли, чтобы тот разглядел его. Это оказалась плоская белая прямоугольная панель толщиной меньше полудюйма. Сверху находилась надпись «Амазон Киндл» с хорошо известным Уэсли логотипом-улыбкой; он не был полным профаном в компьютерах, и много раз заказывал через «Амазон» книги (хотя обычно сначала наведывался в местный книжный, отчасти из жалости; даже кот, который почти всю жизнь дремал там на подоконнике, казалось, страдал от недоедания).
Но интересным в устройстве были не логотип сверху и не крохотная клавиатура (да-да, компьютерная клавиатура!) снизу. Посередине располагался экран, и на нем светилась не заставка и не видеоигра, в которой парни и девицы с накачанными телами крушат зомби среди развалин Нью-Йорка. На экране была страница из рассказа Уиллы Кэсер о бедном юноше с разрушительными фантазиями.
Уэсли потянулся к нему, но отдернул руку.
– Можно?
– Конечно, – ответил Ричард-или-Роберт Хендерсон, – он классный. Можно скачивать книги будто из воздуха, а шрифт делать настолько большим, насколько нужно. И еще, эти книги дешевле, потому что у них нет бумаги и переплета.
При этих словах Уэсли почувствовал легкий озноб. Он вдруг осознал, что большинство учеников на этом уроке введения в американскую литературу наблюдают за ним. Ему было тридцать пять, и Уэсли казалось, что они никак не могут решить для себя, к какой Школе он принадлежит – к Старой (как древний доктор Венс, который выглядел удивительно похожим на крокодила в костюме-тройке) или к Новой (как Сюзанна Монтанари, которая любила включать «Подружку» Аврил Лавин на уроках введения в современную драматургию). Уэсли подумал, что его реакция на «Киндл» Хендерсона поможет им в этом вопросе.
– Мистер Хендерсон, – произнес он, – книги будут существовать всегда. Это значит, что всегда будут бумага и переплет. Книги – это реальные предметы. Книги – это друзья.
– Да, но! – ответил Хендерсон, его улыбка стала слегка хитрой.
– Но?
– Книги – это еще мысли и эмоции. Вы говорили об этом на первом уроке.
– Да, – сказал Уэсли, – на этом ты меня поймал. Но книги – это не исключительно мысли. Например, у книг есть запах. Запах, который со временем становится лучше – становится более ностальгическим. У этого твоего прибора есть запах?
– Нет, – ответил Хендерсон, – запаха нет. Но когда листаешь страницы… здесь, вот этой кнопкой… они будто перелетают, как в настоящей книге, и я могу перейти на любую страницу, какую захочу, а когда он в режиме ожидания, то показывает портреты известных писателей, и это сохраняет заряд батареи, и…
– Это компьютер, – произнес Уэсли. – Ты читаешь с компьютера.
Хендерсон забрал «Киндл» обратно.
– Вы говорите о нем как о чем-то плохом. Но ведь это «Случай с Полом».
– Вы никогда не слышали о «Киндле», мистер Смит? – спросила Джози Квинн тоном, каким антрополог интересуется у представителя гвинейского племени комбаи, не слышал ли он об электрических плитах и обуви, увеличивающей рост.
– Нет, – ответил Уэсли, хотя это было не совсем правдиво – на самом деле он видел что-то под названием МАГАЗИН ДЛЯ КИНДЛА, когда покупал книги через «Амазон-Онлайн». Просто ему хотелось, чтобы ученики все-таки видели в нем представителя Старой Школы. Новая Школа казалась чем-то… посредственным.
– Вам нужно такой купить, – сказал Хендерсон, и когда Уэсли почти без раздумий ответил «возможно, я так и сделаю», класс взорвался стихийными аплодисментами. Впервые после ухода Эллен, Уэсли немного повеселел. Во-первых, им хотелось, чтобы у него появилась эта читалка, а во-вторых, аплодисменты сказали, что для них он – действительно представитель Старой Школы. Старой Школы, поддающейся обучению.
На продолжении пары недель после этого случая он не рассматривал возможность покупки «Киндла» всерьез (для представителя Старой Школы на первом месте – книги). Но однажды, по дороге из колледжа домой, вдруг представил, как идет с «Киндлом» через школьный двор, нажимая пальцем на маленькую кнопку СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА, и его видит Эллен.
«Черт возьми, что ты делаешь?» – спросила бы она, наконец-то заговорив с ним.
«Читаю с компьютера» – ответил бы он, – «как и все вы».
Со злостью!
Но, как сказал бы Хендерсон, что в этом плохого? Ему пришло на ум, что желание сделать назло – для влюбленных что-то вроде метадона. Неужели лучше страдать от ломки? Вряд ли.
Придя домой, он включил настольный компьютер «Делл» (ноутбука у него не было, и он гордился этим) и зашел на сайт «Амазона». Он ожидал, что гаджет стоит долларов четыреста, а топовая модель и дороже, и удивился, увидев, что цена не так высока. Затем он зашел в «Магазин для Киндла» (который до этого так успешно игнорировал) и выяснил, что Хендерсон был прав: книги там до смешного дешевы, романы в твердом переплете (каком переплете, ха-ха?) стоят дешевле большинства карманных книжек в бумажной обложке, что продавались в обычном магазине. Учитывая, сколько он тратил на книги, «Киндл» наверняка окупится. А что касается реакции коллег – всех этих насмешливо приподнятых бровей – Уэсли обнаружил, что такие перспективы его даже радуют. И это позволило ему с интересной стороны взглянуть на природу человека, по крайней мере, человека из преподавательской среды: учителю нравится, чтобы ученики считали его представителем Старой Школы, а коллеги – Новой.
Он представил, как произносит: «Я экспериментирую с новыми технологиями».
Ему нравилось, как это звучит. Новая Школа в полный рост.
И еще ему нравилось представлять реакцию Эллен. Он перестал оставлять сообщения на ее телефоне, и старался избегать мест – «Пит-стоп», «Пицца Гарри» – где они могли столкнуться, но ведь все может измениться. Несомненно, «я читаю с компьютера, как и все вы» – слишком хорошая фраза, чтобы ей не воспользоваться.
Этого мало, – ругал он себя, сидя перед компьютером и глядя на изображение «Киндла». Этой злости так мало, что она не причинит вред и новорожденному котенку.
Да! Но если такая злость – единственная, на которую он способен, почему бы не удовлетворить ее?
Поэтому он нажал на поле «Купить Киндл», и гаджет прибыл уже через день, в коробке с напечатанными логотипом-улыбкой и словами ДОСТАВКА ЗА ОДИН ДЕНЬ. При заказе Уэсли не выбирал опцию доставки за один день, и опротестовал бы расходы, если бы их списали с его кредитной карты, но распаковал новое приобретение с истинным удовольствием – похожим на то, что он испытывал, открывая коробку с книгами, только острее. Наверное, дело в том, предположил он, что присутствовало чувство погружения в неизвестность. Конечно, он не ждал, что «Киндл» заменит книги или станет чем-то большим, чем простой новинкой; объектом интереса на несколько недель или месяцев, который потом поселится, забытый, на полке с безделушками в его комнате, и будет собирать пыль рядом с кубиком Рубика.
Ему не показалось странным, что его устройство было не белого цвета, как «Киндл» Хендерсона, а розового.
Тогда не показалось.
II – Ур Функции
Когда Уэсли вернулся в квартиру после откровенного разговора с Доном Оллманом, на автоответчике мигал индикатор сообщений. Их оказалось два. Он нажал кнопку воспроизведения, думая, что услышит мать, которая будет жаловаться на артрит и делать колкие замечания о том, что некоторые сыновья звонят домой намного чаще, чем два раза в месяц. А потом раздастся звонок от автоинформатора мурской газеты «Эхо», в десятый раз напоминающий, что срок его подписки истек. Но это были не мать, и не газета. Он как раз доставал банку пива, а услышав голос Эллен, замер, и слушал в согнутом положении, протянув руку в морозный свет холодильника.
– Привет, Уэс, – произнесла она со странной для нее неуверенностью.
Последовало долгое молчание, такое долгое, что Уэсли успел подумать – может быть, это все? На заднем плане слышались приглушенные крики и удары мячей. Оставляя сообщение, она находилась в спортзале.
– Я думала о нас. Думала – может, нам начать сначала? Мне тебя не хватает, – и затем, словно она увидела, что он ринулся к двери. – Но не сейчас. Мне нужно еще немного подумать о… том, что ты сказал.
Пауза.
– Я не права, что бросила тогда твою книгу, но я была расстроена.
Еще одна пауза, почти такая же долгая, как после ее приветствия.
– В эти выходные в Лексингтоне предсезонный турнир. Знаешь, который называют «Блюграсс». Это важное событие. Может, поговорим, кода я вернусь. До этого не звони мне, пожалуйста, я должна сосредоточиться на девочках. У нас все плохо с защитой, и есть только одна девочка, которая умеет нормально бросать с периметра, и… не знаю, может, все это – большая ошибка.
– Нет, – сказал он автоответчику. Сердце гулко билось. Он все еще наклонялся к открытому холодильнику, чувствуя, как морозный воздух остужает его слишком горячее лицо. – Поверь мне, это не так.
– На днях я обедала с Сюзанной Монтанари, и она сказала, что ты носишь с собой одну из этих электронных читалок. Мне кажется, что это… не знаю, знак, что мы можем все начать сначала.
Она рассмеялась, а затем крикнула так громко, что Уэсли вздрогнул:
– Подбирай мяч! Или беги, или сядь!
Затем:
– Извини. Мне пора. Не звони мне. Я сама позвоню. Так или иначе. После «Блюграсса». Прости, что не отвечала на твои звонки, но… ты ранил мои чувства, Уэс. Знаешь, у тренеров тоже есть чувства. Я…
Ее прервал гудок. Максимальное время для одного сообщения закончилось.
Уэсли произнес слово, которое издатели запретили использовать Норману Мейлеру в «Нагих и мертвых».
Включилось второе сообщение, и это снова была она.
– Думаю, у учителей английского тоже есть чувства. Сюзанна говорит, что мы не подходим друг другу, что у нас слишком разные интересы, но… может, есть какой-то компромиссный вариант? Я рада, что у тебя есть читалка. Если это «Киндл», думаю, ты можешь с него и в Интернет выходить. Мне… мне нужно обо всем подумать. Не звони мне. Я еще не готова. Пока.
Уэсли достал пиво. Он улыбался. Потом вспомнил о злости, которая целый месяц жила в его сердце, и улыбка исчезла. Он подошел к настенному календарю и поперек субботы и воскресенья написал ПРЕДСЕЗОННЫЙ ТУРНИР. Затем, чуть поколебавшись, провел линию через дни следующей рабочей недели и написал над ней ЭЛЛЕН???
Закончив с этим и устроившись в любимом кресле, он пил пиво и читал «2666». Ненормальная книга, но довольно занимательная.
Интересно, подумал Уэсли, продается ли она в «Магазине для Киндла».
Тем вечером, прослушав сообщения Эллен в третий раз, Уэсли включил свой «Делл» и зашел на сайт Спортивного департамента, чтобы узнать подробности о предсезонном турнире «Блюграсс». Он знал, что неожиданно приехать туда было бы ошибкой, и не имел таких намерений, но ему хотелось знать, с кем играют «Сурикаты», каковы их шансы, и когда вернется Эллен.
Оказалось, что в турнире участвуют восемь команд, семь из второго дивизиона, и лишь одна – из третьего: «Леди Сурикаты» из Мура. Увидев это, Уэсли ощутил гордость за Эллен, и еще раз устыдился своей злости, о которой она (к его счастью!) ничего не знала. Похоже, она и в самом деле думала, что он купил «Киндл», чтобы сообщить ей: «Может быть, ты права, и я могу измениться. Может, мы оба можем измениться». Он полагал, что если все наладится, то со временем сам убедит себя, что это действительно так.
На сайте он узнал, что команда выезжает в Лексингтон автобусом в полдень предстоящей пятницы. Вечером они проведут тренировку на «Рапп Арене», а утром в субботу сыграют первую игру – против «Бульдогов» из Труман-Стейт, штат Индиана. Поскольку турнир проводился по системе выбывания после двух поражений, обратно они направятся никак не раньше воскресного вечера. А значит, вестей от Эллен не будет, по крайней мере, до следующего понедельника.
Неделя обещает быть долгой.
– И вообще, – сказал он компьютеру (замечательный слушатель!), – она может передумать начинать все сначала. Я должен быть готов к этому.
Что ж, тогда он может попробовать сам. А еще может позвонить этой стерве Сюзанне Монтанари и прямым текстом заявить, чтобы она прекратила против него агитировать. Почему она так поступает? Господи, они же все-таки коллеги!
Только если он это предпримет, Сюзанна может все сразу разболтать своей подруге (подруге? кто мог знать? кто мог подумать?) Эллен. Лучше оставить все как есть. И хотя злость пока не до конца ушла из его сердца, теперь она была направлена на мисс Монтанари.
– Неважно, – сказал он компьютеру. – Джордж Герберт ошибался. Правильно жить – не лучшая месть; лучшая месть – правильно любить.
Он начал выключать компьютер, но вспомнил, что сказал Дон Оллман о «Киндле» Уэсли: «Я думал, они бывают только белого цвета». Конечно, «Киндл» Хендерсона был белым, но – как там в поговорке? – одна ласточка весны не делает. После ряда фальстартов («Гугл», полный информации, но тупой как столб, сначала вывел его на обсуждение, сможет ли «Киндл» когда-нибудь воспроизводить цветное изображение – тема, к которой у Уэсли как читателя книг, интерес был абсолютно нулевой) его посетила мысль поискать сайты фанов «Киндла». Нашелся один под названием «Киндл Кандл». Вверху сайта находилось странное фото женщины в квакерском одеянии, читавшей «Киндл» при свете свечи[9]. Здесь он обнаружил несколько сообщений – по большей части, жалоб – что «Киндл» поставляется только в одном цвете, который в одном из комментариев назвали «старым добрым пачкающимся белым». Под этим сообщением жалобщику ответили, что если ему нравится читать с грязными пальцами, он может купить для «Киндла» специальный чехол. «Какого хотите цвета», – было добавлено ниже. «Повзрослейте и проявите креативность!»
Уэсли выключил компьютер, сходил в кухню за пивом, и достал из портфеля собственный «Киндл». Свой розовый «Киндл». Не считая цвета, выглядел гаджет совершенно так же, как устройства на сайте «Киндл Кандл».
– Киндл-Кандл, библ-бабл, – произнес он. – Просто пластик бракованный.
Возможно, но зачем тогда доставлять его срочной доставкой на следующий день, если он этого не просил? Из-за того, что кто-то на фабрике «Киндлов» очень спешил избавиться от розового мутанта? Ерунда. Могли бы просто выбросить его. Еще одна жертва контроля качества.
Он снова вспомнил сообщение Эллен (уже выученное наизусть). «Если это «Киндл», думаю, ты можешь с него и в Интернет выходить», – сказала она. Ему стало интересно, так ли это. Он включил «Киндл», и вспомнил еще об одной странности: с ним не было инструкции. До сих пор вопросов не возникало, потому что пользоваться устройством было так просто, что казалось, оно работает само по себе (мурашки по коже, если задуматься). Возникла идея вернуться к посетителям сайта «Киндл Кандл» и узнать, действительно ли это странность, но от этой мысли он отказался. В конце концов, он всего лишь валял дурака, стремясь скоротать время до следующего понедельника, когда могут появиться известия от Эллен.
– Я скучаю по тебе, малыш, – произнес он и поразился, услышав, что его голос дрожит. Он в самом деле по ней скучал. Просто не понимал, насколько сильно, пока не услышал ее голос. Он слишком утонул в своем уязвленном самолюбии. Не говоря уже о маленькой потненькой злости. Странно осознавать, что именно этой злости он может быть обязан второму шансу. Если задуматься, намного более странно, чем «Киндл» розового цвета.
Загрузился экран с заголовком Киндл Уэсли. На нем возник список книг, которые он уже успел купить – «Дорога перемен» Ричарда Йейтса и «Старик и море» Хемингуэя. С самого начала на гаджете был установлен «Новый Оксфордский американский словарь». Только начинаешь набирать слово, и «Киндл» тут же его находит. Как «ТиВо»[10] для продвинутых, подумал он.
Вопрос состоял в том, можно ли с него выйти в Интернет?
Он нажал кнопку МЕНЮ и получил список полей для выбора. Верхнее (естественно) приглашало в МАГАЗИН ДЛЯ КИНДЛА. А вот в конце списка располагалось нечто под названием ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОЕ. Это выглядело интересным. Он переместил курсор на это поле, открыл его и вверху экрана прочел: Мы работаем над этими экспериментальными образцами. Вы считаете их полезными?
– Ну, не знаю, – сказал Уэсли. – А что за образцы?
Первым образцом оказалась ОСНОВНАЯ СЕТЬ. Значит, Эллен права. «Киндл» компьютеризирован гораздо больше, чем может показаться на первый взгляд. Он просмотрел другие экспериментальные поля: загрузка музыки (громкий гудок) и преобразование текста в речь (удобно, будь он слепым). Он нажал кнопку СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА, чтобы посмотреть, нет ли других экспериментальных образцов. И один нашел: УР ФУНКЦИИ.
Так, а это что за ерунда? Слово «Ур», насколько ему было известно, имело только два значения – город в Ветхом Завете и приставка, обозначающая «примитивный» или «элементарный». Экран не помог; хотя для других экспериментальных функций объяснения были, для этой – не было. Что ж, есть только один способ выяснить. Он выделил УР ФУНКЦИИ и нажал кнопку выбора.
Появилось новое меню с тремя пунктами: УР КНИГИ, УР АРХИВ НОВОСТЕЙ и УР МЕСТНОЕ (В РАЗРАБОТКЕ).
– Хм, – сказал Уэсли. – Какого черта?
Он выделил УР КНИГИ, коснулся пальцем кнопки выбора и заколебался. Внезапно по коже пробежал озноб, как в ту секунду, когда он услышал на записи голос Эллен и замер, потянувшись в холодильник за пивом. Потом он будет думать: «Это был мой собственный ур. Что-то первобытное и примитивное в глубине меня советовало этого не делать».
Но ведь он теперь современный человек? Из тех, кто читает с компьютера?
Конечно, да. Конечно. И он нажал кнопку.
Экран очистился, затем вверху возникла надпись ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В УР КНИГИ!.. красными буквами! Похоже, ребята с сайта «Киндл Кандл» отстали от технического прогресса; в «Киндле» есть цвет. Под приветственной надписью появилась картинка – не портрет Чарльза Диккенса или Юдоры Уэлти, а изображение высокой черной башни. В ней было что-то зловещее. Еще ниже, тоже красными буквами, содержалось приглашение: Выберите автора (ваш выбор может быть недоступен). Под надписью мигал курсор.
– Какого черта? – спросил Уэсли у пустой комнаты. Он облизал внезапно пересохшие губы и набрал ЭРНЕСТ ХЕМИНГУЭЙ.
Изображение с экрана исчезло. Функция, в чем бы она ни заключалась, видимо, не работала. Секунд через десять Уэсли потянулся за «Киндлом», намереваясь его выключить. Но прежде чем он успел сдвинуть переключатель, экран, наконец, выдал новое сообщение.
ПРОСМОТРЕНО 10,438,721 УРОВ
НАЙДЕНО 17,894 ЗАГЛАВИЙ ЭРНЕСТА ХЕМИНГУЭЯ
ЕСЛИ ВЫ НЕ ЗНАЕТЕ ЗАГЛАВИЕ, ВЫБЕРИТЕ УР
ИЛИ ВЕРНИТЕСЬ В МЕНЮ УР ФУНКЦИИ
ВЫБРАННЫЕ ИЗ ТЕКУЩЕГО УРА НЕ БУДУТ ОТОБРАЖЕНЫ
– Господи, что это? – прошептал Уэсли. Под сообщением мигал курсор. Вверху, мелким шрифтом (черным, не красным) была написана следующая инструкция: ВВОДИТЬ ТОЛЬКО ЦИФРЫ. БЕЗ ЗАПЯТЫХ И ТИРЕ. ВАШ ТЕКУЩИЙ УР: 117,586.
Уэсли ощутил порыв (ур-порыв!) выключить розовый «Киндл» и бросить его в ящик буфета, к ложкам и вилкам. Или того лучше – в морозильник, к мороженому и замороженным обедам «Стоуфферс». Вместо этого, с помощью маленьких клавиш он набрал дату своего рождения. 7,191,974 – число не хуже других, посчитал он. Вновь помедлив, кончиком указательного пальца Уэсли нажал на кнопку выбора. Когда экран погас на этот раз, ему пришлось побороть непреодолимое желание встать с кухонного стула, на котором он сидел, и отойти от стола. В голове возникла безумно ясная картина: рука – или, возможно, клешня – выныривает из серой глубины экрана «Киндла», хватает его за горло и втаскивает внутрь. И он вечно будет существовать в сером компьютерном сумраке, плавая среди микрочипов между множества миров Ур.
В это время на экране появился шрифт, обычный скучный шрифт, и суеверный страх отступил. Уэсли с жаждой всмотрелся в экран «Киндла» (размером с книжку в бумажной обложке), хотя понятия не имел, откуда эта жажда взялась.
Вверху стояло полное имя автора – Эрнест Миллер Хемингуэй – и даты жизни. Дальше шел длинный список изданных произведений… но список неправильный. В нем числились «И восходит солнце»… «По ком звонит колокол»… рассказы… разумеется, «Старик и море»… но были еще три или четыре названия, которые Уэсли не узнал. А ведь он считал, что читал у Хемингуэя все, заслуживающее внимания, за исключением небольших эссе. И вдобавок…
Он еще раз изучил даты жизни и обнаружил, что дата смерти неверна. Хемингуэй умер 2 июля 1961 года, выстрелив в себя из ружья. Судя по данным на экране, он отправился в великую небесную библиотеку 19 августа 1964 года.
– И дата рождения неправильная, – произнес Уэсли. Свободной рукой он ерошил волосы, придавая им новые экзотические формы. – Я почти уверен. Должен быть 1899 год, а не 1897.
Он передвинул курсор вниз, на одно из названий, которое он не знал: «Собаки Кортленда». Должно быть, какой-то чокнутый программист пытался пошутить, не иначе, но «Собаки Кортленда», по крайней мере, звучало как заглавие книги Хемингуэя. Уэсли нажал кнопку выбора.
Экран очистился, затем на нем появилась обложка книги. Черно-белая картинка изображала лающих собак вокруг пугала. На заднем плане, опустив плечи от усталости или нанесенного поражения (а может, и того, и другого), стоял охотник с ружьем. Несомненно, тот самый Кортленд.
В лесах северного Мичигана, Джеймс Кортленд сталкивается с неверностью жены и собственной смертью. Когда на старой ферме Кортленда появляются трое опасных преступников, самый известный герой «Папы»[11] предстает перед жутким выбором. Полный событий и символизма, последний роман Эрнеста Хемингуэя незадолго до его смерти отмечен Пулитцеровской премией. $ 7,50
Под большим пальцем «Киндл» спрашивал: КУПИТЬ ЭТУ КНИГУ? ДА НЕТ.
– Полная хрень, – прошептал Уэсли, выделил ДА и нажал кнопку выбора.
Экран опять опустел, затем высветил новое сообщение: Ур романы не подлежат распространению, в соответствии со всеми применимыми Законами Парадокса. Вы согласны? Да Нет.
Улыбаясь – как полагается тем, кто уже понял шутку, но до самого конца этого не показывает – Уэсли выбрал Да. Экран очистился и выдал новую информацию:
СПАСИБО, УЭСЛИ!
ВАШ УР РОМАН ЗАКАЗАН
С ВАШЕГО СЧЕТА БУДЕТ СПИСАНО $7,50
ПОМНИТЕ, ЧТО УР РОМАНЫ ТРЕБУЮТ БОЛЬШЕГО ВРЕМЕНИ ЗАГРУЗКИ
ДОПОЛНИТЕЛЬНО 2-4 МИН
Уэсли вернулся к экрану под названием Киндл Уэсли. Там остались те же пункты, что и раньше – «Дорога перемен», «Старик и море», новый Оксфордский словарь. Он был уверен, что изменений не будет. Романа Хемингуэя «Собаки Кортленда» не существует, ни в этом мире, ни в каком другом. Тем не менее, он поднялся и направился к телефону. Трубку взяли сразу же.
– Дон Оллман, – произнес его товарищ по кабинету. – И я действительно рожден бродягой.
В этот раз на заднем плане не было приглушенных звуков спортзала, только варварские вопли трех сыновей Дона, словно они разбирали дом Оллманов доска за доской.
– Дон, это Уэсли.
– А, Уэсли! Мы не виделись… Господи, целых три часа!
Из глубин сумасшедшего дома, где, по мнению Уэсли, жил Дон с семьей, раздалось что-то вроде предсмертного крика. Дон Оллман остался невозмутимым.
– Джейсон, не бросай это в брата. Веди себя хорошо и иди смотреть Губку Боба.
Затем он переключился на Уэсли.
– Чем тебе помочь, Уэс? Дать совет по твоей личной жизни? Подсказать, как улучшить сексуальные умения и выносливость? Предложить название для романа, который ты пишешь?
– Ты же знаешь, что я не пишу роман, – резко ответил Уэсли. – Но поговорить хочу о романах. Ты ведь знаком с творчеством Хемингуэя, да?
– Обожаю, когда ты ругаешься.
– Да или нет?
– Конечно. Но, надеюсь, не так хорошо, как ты. Это ведь ты у нас специалист по американской литературе двадцатого века; а мне ближе время, когда писатели носили парики, нюхали табак и говорили всякие красивости вроде «отнюдь» и «черт меня возьми!». Что у тебя на уме?
– Ты не знаешь, Хемингуэй писал что-нибудь о собаках?
Пока Дон обдумывал вопрос, раздался крик другого ребенка.
– Уэс, у тебя все хорошо? Судя по голосу, ты немного…
– Просто ответь на вопрос. Писал или нет?
Выделите ДА или НЕТ, – подумал Уэсли.
– Хорошо, – ответил Дон. – Насколько я могу сказать без консультации с моим верным компьютером, не писал. Помню, что он упоминал, как партизаны Батисты до смерти забили его дворняжку, хотя это мало что значит. Помнишь, когда он был на Кубе? Он воспринял это как знак, что им с Мэри[12] нужно уносить ноги во Флориду, что они по-быстрому и сделали.
– Не помнишь случайно, как звали ту дворняжку?
– Думаю, помню. Хорошо бы перепроверить в Интернете, но, по-моему, Кортленд. Как сорт яблок.
– Спасибо, Дон, – губы онемели. – До завтра.
– Уэс, ты уверен, что… ФРЭНКИ, ПОЛОЖИ НА МЕСТО! НЕ СМЕЙ… – раздался грохот. – Блин. Похоже, это фарфор. Мне пора, Уэс. До завтра.
– Хорошо.
Уэсли вернулся к кухонному столу, и увидел, что в содержании «Киндла» появился новый пункт. Роман (или нечто) под названием «Собаки Кортленда» был загружен…
Откуда? Из параллельной реальности по имени Ур (или, может, УР) 7,191,974?
У него больше не осталось сил считать эту идею смехотворной и отбрасывать ее. Однако, сил еще хватало на то, чтобы дойти до холодильника и достать пиво, без которого было не обойтись. Он открыл пиво, выпил половину в пять длинных глотков, рыгнул. Сел, чувствуя себя чуть лучше. Выделил на экране свою последнюю покупку ($7,50 – довольно дешево для неизвестного Хемингуэя, подумалось ему) и открыл титульный лист. Затем появилась следующая страница с посвящением: Для Сай и для Мэри, с любовью. А потом вот это:
Глава 1
Кортленд верил, что жизнь человека измеряется пятью собаками. Первая – та, которая учит тебя. Вторая – та, которую учишь ты. Третья и четвертая – те, которые тебе служат. А последняя – та, что тебя переживет. Это зимняя собака. У зимней собаки Кортленда не было имени. В мыслях он называл ее лишь собакой-пугалом…
В горле Уэсли поднялась жидкость. Он подбежал к раковине и склонился над ней, в попытке удержать пиво внутри. Желудок удалось успокоить, и вместо того, чтобы смывать в сливное отверстие рвоту, он подставил под струю ладони и плеснул водой на вспотевшее лицо. Стало легче.
После этого он вернулся к «Киндлу» и уставился на него.
Кортленд верил, что жизнь человека измеряется пятью собаками.
Где-то – в каком-то колледже, гораздо более престижном, чем колледж в Муре, штат Кентукки – существовал компьютер, запрограммированный на чтение книг и распознавание авторов по их стилистическим особенностям, таким же уникальным, как отпечатки пальцев или форма снежинок. Уэсли смутно помнил, что эту программу использовали для определения автора романа «Основные цвета», изданного под псевдонимом. В течение нескольких часов или дней программа перебирала тысячи писателей и нашла журнального обозревателя Джо Кляйна, который позже признал свое авторство.
Уэсли подумал, что если этому компьютеру предложить «Собак Кортленда», он выдаст имя Эрнеста Хемингуэя. Откровенно говоря, он полагал, что никакой компьютер для этого не нужен.
Он взял «Киндл» в руки, которые сильно дрожали.
– Что же ты такое? – спросил он.
«Киндл» не ответил.
III – Уэсли отказывается сходить с ума
В поистине темной ночи души, – сказал Скотт Фитцджеральд, – всегда три часа утра, день за днем.
В три часа утра во вторник Уэсли лежал, не способный уснуть в лихорадочном беспокойстве, и задавался вопросом, не начинает ли он сходить с ума. Час назад он заставил себя выключить розовый «Киндл» и положить его в портфель, но власть устройства над Уэсли оставалась точно такой же, как и в полночь, когда он был с головой погружен в меню УР КНИГИ.
Он пробовал искать Эрнеста Хемингуэя в двух десятках из почти десяти с половиной миллионов Уров «Киндла», и обнаружил, по крайней мере, двенадцать романов, о которых никогда не слышал. В одном из Уров (это оказался номер 6,201,949 – будучи разбитым на части, он давал дату рождения его матери) Хемингуэй, похоже, писал детективы. Уэсли загрузил сочинение под названием «Это кровь, дорогой!», и выяснил, что это обычная дешевая книжка… но написанная в стаккато, короткими предложениями, которые он узнал бы где угодно.
Предложениями Хемингуэя.
И даже в детективах Хемингуэй уходил от войн между бандами, от мошенников и чернухи – это были дебюты, дающие время написать «Прощай, оружие!». Казалось, «Прощай, оружие!» он писал везде. Другие произведения появлялись и исчезали, но «Прощай, оружие!» было всегда, а «Старик и море» – почти всегда.
Он попытался найти Фолкнера.
Фолкнера не оказалось вообще, ни в одном из Уров.
Он проверил стандартное меню и выяснил, что Фолкнер недоступен в той реальности, которую он начинал считать своей, во всяком случае, в редакции «Киндла».
Он проверил Роберто Боланьо, автора «2666», и хотя в обычном меню писателя не оказалось, он нашелся в нескольких подменю УР КНИГ. Там же нашлись и другие романы, включая (в Ур 101) книгу с колоритным названием «Мэрилин отсасывает Фиделю». Он уже собрался ее загрузить, но передумал. Так много авторов, так много Уров, и так мало времени.
Часть его сознания – далекая, но смертельно перепуганная – продолжала твердить, что все это – искусная шутка, порожденная больным воображением программиста-дегенерата. Хотя факты, которые он продолжал собирать этой долгой, нескончаемой ночью, доказывали обратное.
Например, Джеймс Кейн. В одном Уре, который проверил Уэсли, тот умер чрезвычайно молодым, написав всего две книги: «Наступление ночи» (новая) и «Милдред Пирс» (старая). Уэсли готов был спорить, что «Почтальон всегда звонит дважды» будет для Кейна неизменным – образно говоря, его ур-романом – но нет. Хотя он пробовал искать Кейна в десятке Уров, «Почтальон...» нашелся только раз. С другой стороны, «Милдред Пирс» – произведение, которое Уэсли вообще-то считал второстепенным в творчестве Кейна – находилось всегда. Как «Прощай, оружие!».
Он проверил собственное имя, и обнаружил то, чего боялся: хотя Уры кишели Уэсли Смитами (один оказался писателем вестернов, другой – автором порнороманов вроде «Детки в горячей ванне»), ни один не имел к нему отношения. Конечно, трудно быть уверенным на сто процентов, но, похоже, можно перелопатить 10,4 миллиона альтернативных реальностей, и во всех он будет неизданным неудачником.
Лежа в постели с открытыми глазами и слушая, как где-то далеко лает одинокая собака, Уэсли начал дрожать. В эту минуту собственные литературные амбиции казались ему далеко второстепенными. Что было важным – и что угрожало его жизни и собственно здравомыслию – так это сокровища, скрытые внутри этой тонкой панели из розового пластика. Он вспомнил всех писателей, по уходу которых горевал – от Нормана Мейлера и Сола Беллоу до Дональда Уэстлейка и Эвана Хантера. Смерть останавливала их голоса, один за другим, и больше они не говорили.
Но теперь они могли.
Могли говорить с ним.
Он отбросил покрывало. «Киндл» звал его. Не человеческим, а своим неповторимым голосом. Он звучал как биение сердца, сердца-обличителя По[13], только не из-под половиц, а из его портфеля, и…
По!
Господи Боже, он же еще не проверял По!
Портфель лежал на привычном месте рядом с любимым креслом. Он подбежал к нему, открыл, схватил «Киндл» и включил в сеть (не хватало еще, чтобы разрядилась батарея). Быстро открыв УР КНИГИ, он набрал имя Эдгара По, и с первой же попытки нашел Ур – номер 2,555,676 – где По прожил до 1875 года, вместо того, чтобы умереть в 1849 в возрасте сорока лет. И этот вариант По написал романы! Целых шесть! Он пробежал глазами список заглавий, и его сердце (главным образом уже доброе сердце) охватила жадность.
Один из романов назывался «Дом бесчестия, или Плата за вырождение». Уэсли загрузил его – стоимость составила всего $4,95 – и читал до самого рассвета. Потом выключил розовый «Киндл», положил голову на руки, и два часа проспал за кухонным столом.
Ему снились сны. Никаких образов; только слова. Заглавия! Бесконечные ряды заглавий, за многими из которых скрывались неизвестные шедевры. Столько же заглавий, сколько звезд на небе.
Он кое-как пережил вторник и среду, но в четверг, во время урока введения в американскую литературу, недосыпание и перевозбуждение настигли его. И это не говоря о растущем ощущении потери связи с реальностью. На середине лекции (которую он называл «лекция Миссиссиппи» и обычно читал с высокой степенью убедительности), о том, как Хемингуэй проистек от Твена, а почти вся американская литература двадцатого века проистекла от Хемингуэя, он вдруг понял, что говорит классу, что Папа так и не написал хорошей книги о собаках, но обязательно написал бы, если бы не покончил с собой.
– Что-нибудь поинтереснее, чем «Марли и я»[14], – сказал он и нервно рассмеялся.
Он повернулся спиной к доске и увидел, как двадцать две пары глаз смотрят на него с переменным выражением беспокойства, растерянности и изумления. Послышался шепот, тихий, но такой же ясный, как биение сердца старика в ушах безумного рассказчика в повествовании По: «Смити съезжает с катушек».
Нет, Смити не съезжал с катушек, но возникла реальная опасность этого.
Я отказываюсь, подумал он. Отказываюсь, отказываюсь. И, к своему ужасу, осознал, что действительно бормочет это вполголоса.
Хендерсон, сидевший в первом ряду, услышал его.
– Мистер Смит? – замешательство. – Сэр? У вас все хорошо?
– Да, – ответил он. – Нет. Наверное, вирус подхватил.
Золотой жук По[15], подумал он, и едва сдержался, чтобы не разразиться диким хохотом.
– Все свободны. Давайте, выметайтесь отсюда.
Пока ученики пробирались к двери, ему хватило самообладания, чтобы добавить:
– На следующей неделе Раймонд Карвер! Не забудьте! «Откуда я взываю»!
Уэсли подумал: а что еще о Раймонде Карвере есть в мирах Ур? Есть ли среди них один – или десять, или тысяча – где он бросил курить, дожил до семидесяти и написал еще полдюжины романов?
Он сел за свой стол, потянулся за портфелем, в котором лежал розовый «Киндл», но убрал руку. Потянулся снова, снова остановил себя и застонал. Это словно наркотик. Или сексуальная одержимость. Такая мысль заставила его вспомнить об Эллен Силверман, чего не случалось с ним с момента обнаружения в «Киндле» скрытых меню. Впервые со времени их расставания, Эллен начисто исчезла из его мыслей.
Забавно, правда? Теперь, Эллен, я читаю с компьютера, и не могу остановиться.
– Я отказываюсь до конца дня смотреть в эту штуку, – произнес он, – и отказываюсь сходить с ума. Отказываюсь смотреть и отказываюсь сходить с ума. Смотреть и сходить с ума. Отказываюсь и от того, и от другого. Я…
Но его рука уже держала розовый «Киндл»! Он достал устройство, даже отрицая его власть над ним! Когда он это сделал? Неужели он в самом деле будет сидеть в этом пустом классе, таращась в эту штуку, как лунатик?
– Мистер Смит?
Голос так напугал его, что «Киндл» упал на стол. Он тут же схватил его и осмотрел, боясь, что гаджет сломался, но все было в порядке. Слава Богу.
– Я не хотел испугать вас.
В дверях стоял обеспокоенный Хендерсон. Уэсли это не удивило. Если бы я сейчас увидел сам себя, я бы, наверное, тоже был обеспокоен.
– Ты не испугал меня, – ответил Уэсли.
Эта явная ложь так развеселила его, что он чуть не захихикал. Пришлось закрыть рот рукой, чтобы удержать смешок.
– Что с вами? – Хендерсон шагнул в класс. – Мне кажется, это не просто вирус. Босс, вы ужасно выглядите. У вас плохие новости, или что-то случилось?
Хендерсон чуть не сказал ему не лезть не в свое дело, валить отсюда, не мозолить глаза. Но потом напуганная его часть, забившаяся в самый дальний уголок сознания и утверждающая, что розовый «Киндл» – это шутка, тщательно подготовленный обман, решила больше не прятаться и начала действовать.
Если ты на самом деле отказываешься сходить с ума, надо что-то делать, – сказала она. Так как насчет этого шанса?
– Как твое имя, Хендерсон? Совсем не помню.
Парень улыбнулся. Улыбка приятная, но беспокойство из глаз не исчезло.
– Роберт, сэр. Робби.
– Хорошо, Робби, я Уэс. И я хочу тебе кое-что показать. Или ты ничего не увидишь – и это означает, что я заблуждаюсь и скорее всего страдаю нервным расстройством – или ты увидишь нечто, что взорвет твой мозг. Только не здесь. Пойдем ко мне в кабинет, хорошо?
Пока они шли по посредственному двору, Хендерсон пытался задавать вопросы. Уэсли отмахивался от них, но был рад, что Робби Хендерсон вернулся, а напуганная часть разума взяла инициативу в свои руки и заговорила. Сейчас он чувствовал себя лучше – более защищенным – чем когда-либо с тех пор, как открыл для себя тайные меню «Киндла». В каком-нибудь рассказе в стиле фэнтези Робби Хендерсон ничего бы не увидел, и главный герой решил бы, что сходит с ума. Или уже спятил. В реальности, однако, все обстояло по-другому. По крайней мере, в его реальности – в Уре Уэсли Смита.
Я действительно хочу, чтобы все это оказалось бредом. Потому что если это бред, и я пойму это с помощью этого молодого человека, я уверен, что смогу избежать сумасшествия. А я отказываюсь сходить с ума.
– Вы бормочете, сэр, – сказал Робби, – то есть, Уэс.
– Извини.
– Вы меня слегка пугаете.
– Я и себя слегка пугаю.
Дон Оллман, с наушниками в ушах, сидел в кабинете, работал с бумагами и пел о Иеремии-лягушке[16] голосом, который метался в диапазоне от просто плохого до неизведанных горизонтов противного. Увидев Уэсли, он выключил «айпод».
– Я думал, у тебя урок.
– Я его отменил. Это Роберт Хендерсон, один из учеников моего курса американской литературы.
– Робби, – представился Хендерсон, протягивая руку.
– Привет, Робби. А я Дон Оллман. Один из «Братьев Оллман». На тубе играю.
Робби вежливо рассмеялся и пожал Дону Оллману руку. До этой минуты Уэсли намеревался попросить Дона уйти, думая, что достаточно будет одного свидетеля крушения его психики. Но, возможно, это тот редкий случай, когда больше – на самом деле веселее.
– Вам нужно посекретничать? – спросил Дон.
– Нет, – ответил Уэсли. – Останься. Я хочу вам кое-что показать, парни. И если вы не увидите того, что вижу я, мне грозит радость обследования в Центральной психиатрической больнице штата.
Он открыл портфель.
– Вау! – воскликнул Робби. – Розовый «Киндл»! Класс! Я таких не видел!
– Сейчас я вам покажу еще что-то, чего вы не видели, – сказал Уэсли. – По крайней мере, я так думаю.
Он вставил адаптер «Киндла» в сеть и включил его.
Дона Оллмана убедило «Полное собрание сочинений Шекспира» из Ура 17,000. После его загрузки по просьбе Дона – по причине того, что именно в этом Уре Шекспир умер в1620 году вместо 1616 – им троим открылись две новые пьесы. Одна называлась «Две леди из Хэмпшира» и была комедией, написанной вскоре после «Юлия Цезаря». Другая оказалась трагедией, озаглавленной «Черный человек в Лондоне» и написанной в 1619 году. Уэсли открыл ее и (с некоторой неохотой) передал «Киндл» Дону.
Дон Оллман обычно был розовощеким улыбчивым парнем, но по мере прочтения первого и второго актов «Черного парня в Лондоне» с его лица исчезли и улыбка, и румянец. Через двадцать минут, в течение которых Уэсли и Робби молча за ним наблюдали, он передвинул «Киндл» обратно к Уэсли. Причем проделал это кончиками пальцев, словно совершенно не хотел прикасаться к устройству.
– Ну? – спросил Уэсли. – Каков приговор?
– Это может быть имитацией, – произнес Дон. – Но, конечно, всегда существовали ученые, уверявшие, что пьесы Шекспира написал не Шекспир. Были приверженцы Кристофера Марлоу… Фрэнсиса Бэкона… даже графа Дерби…
– Ну да, а «Макбет» написал Джеймс Фрей, – сказал Уэсли. – Что думаешь ты?
– Я думаю, что это может быть подлинным Вилли, – ответил Дон. Казалось, он готов заплакать. Или засмеяться. Или и то, и другое. – Думаю, это слишком тонкая работа, чтобы быть чьей-то шуткой. А если это мистификация, то я понятия не имею, как можно такого добиться.
Он протянул к «Киндлу» палец, чуть коснулся его и убрал руку.
– Чтобы убедиться, мне нужно бы изучить обе пьесы более подробно, со справочниками, но… это его ритм.
Робби Хендерсон, как оказалось, прочел почти все детективы и триллеры Джона Макдональда. В списке книг Макдональда в Уре 2,171,753 он нашел семнадцать романов, входящих в так называемый «цикл Дейва Хиггинса». Все заголовки были цветными.
– Насчет цикла все правильно, – сказал Робби, – но названия неверны. И у Макдональда главного героя звали Тревис Макги, а не Дейв Хиггинс.
Уэсли загрузил один из романов, под названием «Печальная песнь», нанеся по кредитной карте еще один удар в размере $4,50, и передал «Киндл» Робби, как только книга пополнила растущую библиотеку, озаглавленную Киндл Уэсли.
Пока Робби читал, сначала весь текст подряд, затем пропуская страницы, Дон спустился в приемную и принес три кофе. Прежде чем сесть за свой стол, он повесил на дверь табличку ИДЕТ СОВЕЩАНИЕ. НЕ БЕСПОКОИТЬ, которой они почти не пользовались.
Когда Робби оторвался от книги, он был почти так же бледен, как и Дон после погружения в никогда-не-написанную пьесу Шекспира об африканском принце, которого привезли в Лондон закованным в цепи.
– Это очень похоже на роман о Тревисе Макги «Бледно-серая шкура виновного», – сказал он. – Только Тревис Макги живет в Форт-Лодердейле, а этот парень Хиггинс – в Сарасоте. У Макги есть друг по фамилии Мейер – мужчина, а у Хиггинса – подруга по имени Сара… – он на секунду склонился на «Киндлом», – Сара Майер.
Робби смотрел на Уэсли широко раскрытыми глазами – большие белые круги вокруг радужных оболочек.
– Господи Боже, и этих… этих других миров десять миллионов?
– Десять миллионов, четыреста тысяч с чем-то, если верить меню УР КНИГИ, – ответил Уэсли. – Думаю, если изучать во всех мирах даже одного автора, это займет больше времени, чем тебе осталось жить, Робби.
– Я могу умереть уже сегодня, – тихо проговорил Робби Хендерсон. – От этой штуки может случиться долбанный сердечный приступ.
Неожиданно он схватил пенопластовую чашку с кофе и проглотил почти все содержимое, хотя кофе еще дымился.
Уэсли, наоборот, почти пришел в себя. Страх безумия отступил, и голову теперь переполняла масса вопросов. Существенным казался один.
– Так что мне теперь делать?
– Во-первых, – сказал Дон, – это должно остаться строго между нами тремя. – Он повернулся к Робби. – Ты умеешь хранить секреты? Если скажешь «нет», мне придется тебя убить.
– Умею. Но как же те, кто прислал вам это, Уэс? Умеют ли они хранить секреты? Сохранят ли?
– Откуда мне знать, если я даже не знаю, кто они?
– Какой кредитной картой вы пользовались, когда заказывали Розовую Игрушку?
– Мастеркард. Сейчас я пользуюсь только ей.
Робби показал на компьютерный терминал английского отделения, который делили Уэсли и Дон.
– Может, вам выйти в онлайн и проверить счет? Я сильно удивлюсь, если эти… эти ур-книги пришли с «Амазона».
– А откуда еще они могли прийти? – спросил Уэсли. – Это их гаджет, они продают книги для него. И его принесли в коробке «Амазона». На ней была улыбка.
– А они продают свой гаджет в ярко-розовом цвете? – возразил Робби.
– Ну… нет.
– Босс, проверьте счет своей кредитки.
Пока старый компьютер в их кабинете раздумывал, Уэсли барабанил пальцами по коврику для «мышки» с изображением Майти Мауса. Потом сел прямо и принялся читать.
– Ну? – сказал Дон. – Выкладывай.
– Судя по этим данным, последнее, что я купил по карте – блейзер из магазина мужской одежды. Неделю назад. Никаких загруженных книг.
– Даже тех, которые ты загрузил обычным путем? «Старик и море» и «Дорога перемен»?
– Да.
– А сам «Киндл»? – спросил Робби.
Уэсли прокрутил данные назад.
– Ничего… ничего... ни… подождите, вот… – он так наклонился вперед, что носом почти касался экрана. – Будь я проклят.
– Что там? – одновременно произнесли Дон и Робби.
– Здесь указано, что перевод денег был отклонен. Написано «неправильный номер карты», – он задумался. – Вполне возможно. Я всегда путаю местами пару цифр, бывает, даже если карта лежит рядом с клавиатурой. У меня небольшая дислексия.
– Но заказ все равно прошел, – задумчиво сказал Дон. – Непонятно как… непонятно кому. Непонятно куда. Что там говорит «Киндл» – в каком Уре мы находимся? Напомни мне.
Уэсли вернулся к экрану «Киндла».
– 117,586. Только вводить нужно без запятой.
– Это может не быть Уром, в котором мы живем, но готов спорить, это Ур, из которого прислали «Киндл». В том Уре номер карты, который ты ввел, правильный для Уэсли Смита, который там существует.
– И каковы шансы, что нечто подобное возможно? – спросил Робби.
– Не знаю, – ответил Дон, – но намного меньше, чем 10,4 миллиона к одному.
Уэсли раскрыл рот, чтобы что-то сказать, но его оборвал барабанный стук в дверь. Все подпрыгнули. Дон Оллман коротко вскрикнул.
– Кто там? – спросил Уэсли, схватив «Киндл» и бережно прижимая его к груди.
– Сторож, – произнес голос за дверью. – Парни, вы домой собираетесь? Скоро семь вечера, и мне нужно закрывать здание.
IV – Архив новостей
Они не закончили, никак не могли закончить. Пока нет. Уэсли больше всех был озабочен тем, чтобы продолжить работу. Несмотря на то, что в последние дни спать приходилось не больше трех часов, Уэсли чувствовал себя бодрым и энергичным. Они с Робби направились к нему в квартиру, а Дон заскочил домой, чтобы помочь жене уложить детей спать. После этого он обещал присоединиться к ним, чтобы продолжить собрание мудрых черепов. Уэсли сказал, что закажет чего-нибудь перекусить.
– Отлично, – сказал Дон, – только будь осторожен. Китайская еда в ур-версии на вкус не такая.
К своему удивлению, Уэсли обнаружил, что способен искренне рассмеяться.
– Так вот как выглядит квартира учителя английского, – сказал Робби, озираясь. – Ух ты, я тащусь от всех этих книг.
– Отлично, – сказал Уэсли. – Я даю их читать тем, кто возвращает назад. Учти это.
– Учту. Знаете, мои родители никогда не были книголюбами. Так, несколько журналов, кулинарные книги, пара самоучителей… и все. Со мной было бы то же самое, если бы не вы. Бился бы башкой на футбольном поле, понимаете, а впереди – ничего. В лучшем случае – преподавание физкультуры где-нибудь в округе Джайлс. Это в Теннесси. Йиихо.
Эти слова тронули Уэсли. Может быть, потому, что за последнее время его швырнули через множество эмоциональных баскетбольных колец.
– Спасибо, – сказал он. – Только запомни – нет ничего плохого в хорошем громком «Йиихо». Это тоже часть тебя. Обе части равноценны.
Он вспомнил, как Эллен вырвала «Избавление» у него из рук и швырнула через комнату. Но почему? Из-за того, что ненавидела книги? Нет – из-за того, что он не слушал ее, когда она в этом нуждалась. Кажется, Фриц Лейбер, великий фантаст, назвал книги «возлюбленными ученых». И когда Эллен в нем нуждалась, не находился он в объятиях другой возлюбленной, у которой не было никаких запросов (разве что к его лексикону) и которая всегда его принимала?
– Уэс, а какие там еще пункты в меню УР ФУНКЦИИ?
Поначалу Уэсли не понял, о чем говорит парень. Потом вспомнил, что там действительно были еще пара пунктов. Он так зациклился на подменю КНИГИ, что совершенно забыл о двух других.
– Давай посмотрим, – ответил он и включил «Киндл».
При включении он всякий раз ждал, что меню ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОЕ или УР ФУНКЦИИ исчезнут – как произошло бы в фантастическом эпизоде сериала «Сумеречная зона» – но они были на своем месте.
– УР АРХИВ НОВОСТЕЙ и УР МЕСТНОЕ, – произнес Робби. – Хм. УР МЕСТНОЕ в разработке. Осторожно, стоимость передачи данных вдвое дороже.
– Что?
– Да так, шучу. Попробуйте архив новостей.
Уэсли нажал кнопку выбора. Экран очистился. Через некоторое время возникло сообщение:
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АРХИВ НОВОСТЕЙ!
В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ ДОСТУПНА ТОЛЬКО НЬЮ-ЙОРК ТАЙМС
ВАША ЦЕНА $1,00/ 4 ЗАГРУЗКИ
$10/ 50 ЗАГРУЗОК
$100/ 800 ЗАГРУЗОК
ДЛЯ ОПЛАТЫ ВЫБЕРИТЕ КУРСОРОМ ВАШ ВАРИАНТ
Уэсли взглянул на Робби, тот пожал плечами.
– Я не могу советовать, что делать, но если бы с моей кредитки за покупки не списывали деньги – во всяком случае, в этом мире – я бы потратил сотню.
Уэсли решил, что в этом есть смысл, хотя и задался вопросом, что подумал бы другой Уэсли (если он в самом деле существует), открыв счет своей кредитной карты. Он выделил строчку $100/800 и нажал кнопку выбора. На этот раз сообщение о Законах Парадокса не появилось. Вместо этого, новое сообщение предложило ему: ВВЕДИТЕ ДАТУ И УР. ИСПОЛЬЗУЙТЕ СООТВЕТСТВУЮЩИЕ ПОЛЯ.
– Давай ты, – сказал он и подтолкнул «Киндл» через кухонный стол в сторону Робби. Сделать это становилось легче, чем прежде, и он обрадовался. Ясно, что непреодолимое желание не выпускать «Киндл» из рук было ненужной сложностью.
Робби немного подумал и набрал 21 января 2009 года. В поле Ура он поставил 1000000.
– Ур номер миллион, – сказал он. – Почему бы и нет? – и нажал кнопку.
Экран опустел, затем выдал сообщение НАСЛАЖДАЙТЕСЬ СВОИМ ВЫБОРОМ! Через секунду появилось изображение первой полосы «Нью-Йорк Таймс». Они склонились над экраном и молча читали, пока не раздался стук в дверь.
– Это, наверное, Дон, – сказал Уэсли. – Я открою.
Робби Хендерсон не ответил. Ему было не оторваться от экрана.
– На улице холодает, – сказал Дон, входя. – Ветер срывает листья с… – он вгляделся в лицо Уэсли. – Что? Или, наверное, я должен сказать – что на этот раз?
– Иди и посмотри, – ответил Уэсли.
Дон прошел в заставленную книгами гостиную-кабинет Уэсли, где, склонившись над «Киндлом», сидел Робби. Парень взглянул на него и повернул экран так, чтобы Дону было видно. На местах, где полагалось быть фотографиям, белели пустые пятна с надписями ИЗОБРАЖЕНИЕ НЕДОСТУПНО, но заголовок чернел большими буквами: ТЕПЕРЬ ЕЕ ОЧЕРЕДЬ. И подзаголовок ниже: Хиллари Клинтон приносит присягу, принимая пост 44-го президента.
– Похоже, ей это все-таки удалось, – сказал Уэсли. – По крайней мере, в Ур 1,000,000.
– И посмотрите, кого она меняет, – произнес Дон, указывая на имя. Это был Альберт Арнольд Гор.
Когда через час раздался звонок в дверь, они не подпрыгнули, а стали озираться по сторонам, как люди, которые внезапно очнулись ото сна. Уэсли спустился вниз и заплатил разносчику, прибывшему с грузом пиццы из «Пиццы Гарри» и упаковкой из шести бутылок «Пепси». Они перекусили за кухонным столом, склонившись над «Киндлом». Сам Уэсли проглотил три куска пиццы любимого сорта, совершенно не чувствуя вкуса.
Конечно, они даже близко не использовали все восемьсот заказанных загрузок, но за четыре часа бегло просмотрели столько историй из разных Уров, что у них разболелись головы. Уэсли казалось, что у него болит сам разум. И судя по почти одинаковым выражениям двух других лиц – бледные щеки, темные круги под жадно горящими глазами, взъерошенные волосы – в этом он был не одинок. Знакомство даже с одной альтернативной реальностью – серьезное испытание; а здесь их было больше десяти миллионов, и хотя большинство походили друг на друга, точных совпадений не встречалось.
Инаугурация сорок четвертого президента Соединенных Штатов была лишь одним, но очень убедительным примером. Они проверили еще две дюжины Уров, прежде чем устали и двинулись дальше. Семнадцать первых полос от 21 января 2009 года провозглашали новым президентом Хиллари Клинтон. В четырнадцати из них, вице-президентом становился Билл Ричардсон из Нью-Мексико. В двух им был Джо Байден. В одной – сенатор, о котором они никогда не слышали: Линвуд Спек из Нью-Джерси.
– Он всегда говорит «нет», если первую строчку занимает кто-то другой, – сказал Дон.
– Кто говорит «нет»? – спросил Робби. – Обама?
– Да. Ему всегда предлагают, и он всегда говорит «нет».
– Это в его характере, – сказал Уэсли. – События изменяются, характер, похоже, остается тем же.
– Наверняка сказать нельзя, – сказал Дон. – У нас всего лишь крошечный пример в сравнении с… с… – он слабо рассмеялся, – со всем этим. Со всеми мирами Ур.
Барака Обаму избрали в шести Урах. Митта Ромни, с Джоном Маккейном в качестве кандидата в вице-президенты – в одном. Он соревновался с Обамой, которого срочно выдвинули кандидатом после гибели Хиллари в катастрофе кортежа, случившегося в конце предвыборной гонки.
Они не нашли ни единого упоминания о Саре Пэйлин. Уэсли это не удивило. Он думал, что если бы они наткнулись на нее, то скорее случайно, чем ожидаемо. И не потому, что Митт Ромни как кандидат республиканцев возникал чаще, чем Джон Маккейн. Сара Пэйлин всегда была запасным вариантом, рискованным ходом, которого никто не ожидал.
Уэсли захотелось проверить «Ред Сокс». Уэсли считал это пустой тратой времени, но согласился, когда на сторону юноши встал Дон. Вдвоем они проверили спортивные полосы за октябрь в десяти разных Урах, с годами от 1918 до 2009.
– Скукота, – произнес Робби после десятой попытки. Дон Оллман согласился.
– Почему? – спросил Уэсли. – Они же часто выигрывают.
– Но в этом не видно никакой закономерности, – ответил Робби.
– И никаких переживаний, – добавил Дон. – Они всегда выигрывают, когда есть хороший запас. А это как-то скучно.
– Каких переживаний? – Уэсли был озадачен.
Дон раскрыл рот, чтобы ответить, потом вздохнул.
– Неважно, – сказал он. – Долго объяснять, а ты все равно не поймешь.
– Будьте оптимистом, – сказал Робби. – «Янки» никуда не деваются, поэтому выигрыш всегда под вопросом.
– Да, – хмуро произнес Дон. – Военно-промышленный комплекс в мире спорта.
– Извините. Никто не хочет последний кусок?
Дон и Уэс покачали головами. Робби откусил пиццу и сказал:
– Почему бы не сыграть в Большом Казино, прежде чем мы решим, что спятили, и отправимся в центральную психушку штата?
– И какое Большое Казино может быть здесь, Йода? – спросил Дон.
– Убийство Джона Кеннеди, – ответил Робби. – Мистер Толлман говорит, что оно было зарождающим событием двадцатого века, более важным, чем убийство эрцгерцога Фердинанда в Сараево. Я всегда думал, что зарождающие события происходят в постели, но эй, я же пришел в колледж учиться. Мистер Толлман преподает историю.
– Я знаю, кто такой Хью Толлман, – сказал Дон. – Это чертов коммунист, который никогда не смеется над моими шутками.
– Но насчет убийства Кеннеди он может оказаться прав, – ответил Уэсли. – Давайте посмотрим.
Они следовали за нитью сообщений на тему Джон-Кеннеди-в-Далласе почти до одиннадцати, пока за окнами шумели студенты, направлявшиеся в местные бары и возвращавшиеся из них. Проверке подверглись больше семидесяти версий «Нью-Йорк Таймс» за 23 ноября 1963 года, и хотя история везде отличалась, один факт они все готовы были признать: промахнулся он по Кеннеди, ранил ли его или застрелил, это всегда оказывался Ли Харви Освальд, и он всегда действовал в одиночку.
– Доклад комиссии Уоррена[17] верен, – заключил Дон. – В кои-то веки чиновники сделали свою работу. Я в шоке.
В некоторых Урах этот ноябрьский день прошел безо всяких сообщений о попытке убийства, неудачной или удавшейся. Иногда Кеннеди решал не приезжать в Даллас. Иногда приезжал, но его кортеж без происшествий добирался до выставочного центра «Даллас-Трейд», он произносил речь на ланче в сотню-долларов-за-блюдо («Господи, как тогда все было дешево, да?» – заметил Робби) и на закате улетал из города.
Это случилось при проверке Ура 88,416. Уэсли принялся загружать из него дополнительные даты. То, что он увидел, наполнило его душу трепетом, ужасом, изумлением и печалью. В Уре 88,416 Кеннеди понял недальновидность Вьетнамской кампании и отказался от ее продолжения, несмотря на неистовые протесты министра обороны Роберта Макнамары. Макнамара был отправлен в отставку, и его сменил Брюс Палмер, отказавшийся ради этого от звания генерала армии США. Выступления за гражданские права прошли мягче, чем при президентстве Линдона Джонсона, и в городах почти не было бунтов – отчасти потому, что в Уре 88,416 Мартина Лютера Кинга не убивали ни в Мемфисе, ни где-либо еще.
В этом Уре Кеннеди переизбрали на второй срок. В 1968 году президентские выборы выиграл Эдмунд Маски из Мэна, с большим перевесом победив Нельсона Рокфеллера. К тому времени уходящий президент едва мог передвигаться без костылей и заявлял, что в первую очередь собирается прооперировать спину.
Робби не придал этому значения и остановился на истории, случившейся на прощальной вечеринке Кеннеди в Белом доме. На ней играли «Битлз», но их выступление закончилось раньше времени из-за того, что у барабанщика Пита Беста случился приступ, и его пришлось отвезти в больницу Вашингтона.
– Мать честная! – прошептал Дон. – А где же Ринго?
– Парни, – зевая, сказал Уэсли, – мне нужно поспать. Иначе я здесь погибну.
– Проверьте еще один, – сказал Робби. – 4,121,989. Это день моего рождения. Должно повезти.
Но не повезло. Когда Уэсли набрал Ур и почти наугад добавил дату – 20 января 1973 года, вместо НАСЛАЖДАЙТЕСЬ СВОИМ ВЫБОРОМ появилось это: В ЭТОМ УР ОТСУТСТВУЕТ ТАЙМС ПОСЛЕ 19 НОЯБРЯ 1962 ГОДА.
– О Боже, – произнес Уэсли и прижал ладонь ко рту. – Господи, Боже мой.
– Что? – спросил Робби. – Что такое?
– По-моему, я знаю, – сказал Дон. Он попытался взять розовый «Киндл».
Уэсли, который чувствовал что побледнел (но еще сильнее похолодел внутри), положил свою руку поверх руки Дона.
– Нет, – сказал он, – думаю, я справлюсь.
– С чем справитесь? – почти выкрикнул Робби.
– Разве Хью Толлман не рассказывал о Карибском кризисе? – спросил Дон. – Или вы это еще не проходили?
– Каком кризисе? Что-то хотели сделать с Кастро?
Дон смотрел на Уэсли.
– На самом деле я тоже не хочу смотреть, – сказал он, – но не усну сегодня, если не буду уверен. Думаю, ты тоже.
– Окей, – сказал Уэсли и – уже не в первый раз – подумал, что настоящее проклятье человеческого духа – не гнев, а любопытство. – Тогда давай ты. У меня слишком дрожат руки.
Дон ввел в поле 19 НОЯБРЯ 1962. «Киндл» предложил насладиться выбором, но наслаждаться ничем не пришлось. Заголовки были суровыми и огромными:
ЧИСЛО ЖЕРТВ В НЬЮ-ЙОРКЕ ПРЕВЫШАЕТ 6 МИЛЛИОНОВ
МАНХЭТТЕН ОПУСТОШЕН РАДИАЦИЕЙ
РОССИЯ СТЕРТА С ЛИЦА ЗЕМЛИ
ПОТЕРИ В ЕВРОПЕ И АЗИИ «НЕИСЧИСЛИМЫ»
КИТАЙ ЗАПУСКАЕТ 40 МЕЖКОНТИНЕНТАЛЬНЫХ БАЛЛИСТИЧЕСКИХ РАКЕТ
– Выключите его, – тихо и мрачно проговорил Робби. – Это как в той песне – «я ничего не хочу больше видеть».
– Будьте оптимистами. Похоже, мы уклонились от пули в большинстве Уров, включая наш, – произнес Дон, но его голос был нетвердым.
– Робби прав, – сказал Уэсли. Он обнаружил, что последний выпуск «Нью-Йорк Таймс» от 19 ноября 1962 года состоит всего из трех полос. И в каждой статье была смерть. – Выключай. Хотел бы я никогда не видеть эту чертову хрень на первой полосе.
– Уже поздно, – сказал Робби. И как он был прав!
Они спустились вниз вместе и теперь стояли на тротуаре перед домом Уэсли. Главная улица почти опустела. Ветер усиливался, завывал между домов и гнал вдоль тротуаров ноябрьские листья. Трио подвыпивших студентов неверным шагом брело по направлению к переулку Братства, напевая что-то похожее на «Райский город».
– Я не могу указывать тебе, как поступать – это твой гаджет – но если бы он был моим, я бы от него избавился, – сказал Дон. – Он тебя засосет.
Уэсли подумал, стоит ли сказать, что эта идея уже приходила ему в голову, и решил не говорить.
– Обсудим завтра.
– Нет, – сказал Дон. – Завтра я везу жену с детьми во Франкфорт, к тестю с тещей, на замечательный трехдневный уикенд. Мои занятия проведет Сюзи Монтанари. И после сегодняшнего семинарчика, я уеду с удовольствием. Робби, тебя куда-нибудь подвезти?
– Спасибо, не нужно. Я с двумя приятелями снимаю квартиру в паре кварталов отсюда. Над «Сюзан и Нэн».
– Там не слишком шумно? – спросил Уэсли. Местное кафе «Сюзан и Нэн» работало семь дней в неделю, с шести утра.
– Мне обычно не мешает, – усмехнулся Робби. – Зато цена справедливая.
– Отлично. Спокойной ночи, парни, – Дон направился к своей «тойоте-терцел», но обернулся. – Я поцелую детей, прежде чем лечь. Может, это поможет заснуть. Эта последняя история… – он покачал головой. – Для меня это слишком. Без обид, Робби, но засунь свой день рождения в задницу.
Они смотрели, как исчезают из вида габаритные огни его автомобиля, и Робби задумчиво произнес:
– Мне еще никто не предлагал засунуть в задницу день рождения.
– Я уверен, он не хотел, чтобы ты принимал это на свой счет. И знаешь, думаю, он прав насчет «Киндла». Это, конечно, увлекательно – чересчур увлекательно – но с точки зрения практики бесполезно.
Робби уставился на него, широко раскрыв глаза.
– Вы называете доступ к тысячам неизвестных произведений великих писателей бесполезным? Елки, да какой же вы после этого преподаватель английского?
Уэсли не смог возразить. Тем более зная, что рано или поздно он вернется к чтению перед сном «Собак Кортленда».
– Кроме того, – продолжал Уэсли, – он не может быть совсем бесполезным. Можно напечатать одну из этих книг и отправить издательству, вы думали об этом? И знаете, подпишите ее собственным именем. Станьте следующим событием в литературе. Вас назовут преемником Воннегута или Рота, или еще кого.
Идея выглядела привлекательно, особенно когда Уэсли вспомнил о бесполезных каракулях в своем портфеле. Но он покачал головой.
– Наверное, это станет нарушением Законов Парадокса… что бы они ни значили. Но, что важнее, это разъест меня, как кислота. Изнутри.
Он помолчал, не желая, чтобы его слова прозвучали высокомерно, и стремясь точно сформулировать приемлемую причину так не поступать.
– Мне было бы совестно.
Парень улыбнулся.
– Вы хороший чувак, Уэсли.
Они шли в направлении квартиры, где жил Робби, вокруг ног кружились листья, месяц над головой плыл в облаках, которые гнал ветер.
– Ты думаешь?
– Да. И тренер Силверман тоже так думает.
Уэсли остановился, захваченный врасплох.
– Что ты знаешь обо мне и тренере Силверман?
– Лично? Ничего. Но вы же знаете Джози из команды? Джози Квинн из нашего класса?
– Конечно, я знаю Джози.
Это та, что говорила как добрый антрополог, когда они обсуждали «Киндл». И действительно, он знал, что она из «Леди Сурикат». К сожалению, всего лишь одна из запасных, которых выпускали на поле только в случае разгромного счета.
– Джози говорит, тренер совсем расстроена с тех пор, как вы расстались. Брюзжит постоянно. Все время заставляет их бегать, а одну девчонку выгнала из команды.
– Это было до того, как мы расстались, – и он подумал: в некотором смысле, из-за этого мы и расстались. – А… вся команда о нас знает?
Робби Хендерсон посмотрел на него как на сумасшедшего.
– Если Джози знает, все знают.
– Откуда? – Эллен бы им не рассказала; информировать команду о своей личной жизни – не слишком по-тренерски.
– А откуда женщины все знают? – спросил Робби. – Просто знают и все.
– Вы с Джози дружите?
– Мы с ней движемся к этому. Спокойной ночи, Уэс. Завтра я буду спать – в пятницу у меня занятий нет – но если заглянете на ланч к «Сюзан и Нэн», поднимайтесь и стучите.
– Может быть, так и сделаю, – сказал Уэсли. – Спокойной ночи, Робби. Спасибо, что был одним из Трех Балбесов[18].
– Должен сказать, что мне было очень приятно, но подумать нужно о многом.
Вернувшись домой, вместо чтения ур-Хемингуэя Уэсли сунул «Киндл» в портфель. После этого он достал почти чистый блокнот и провел рукой по его красивой обложке. Будешь записывать идеи для своих книг, сказала Эллен, и подарок явно обошелся недешево. Очень плохо, если траты окажутся напрасными.
Я еще могу написать книгу, подумал он. То, что я не написал ее ни в одном из Уров, не означает, что я не смогу написать ее здесь.
Это было правдой. Он мог стать Сарой Пэйлин американской литературы. Потому что иногда рискованные ходы срабатывают.
И добрые, и дурные.
Он разделся, почистил зубы, затем позвонил на английское отделение и оставил секретарю сообщение, чтобы его единственный утренний урок отменили.
– Спасибо, Мэрилин. Простите, что перекладываю это на вас, но, похоже, я заболел гриппом, – он неубедительно кашлянул и повесил трубку.
Он думал, что не сможет заснуть несколько часов, размышляя обо всех этих других мирах, но в сумраке они казались такими же нереальными, как актеры, которых видишь на экране кинотеатра. На экране они большие, всегда красивые, но это всего лишь тени в луче проектора. Может быть, и Ур-миры были чем-то похожим.
Реальным в этот полуночный час был звук ветра, прекрасный звук ветра, рассказывавшего сказки о штате Теннесси, через который он пролетал этим вечером. Убаюканный им, Уэсли уснул, и спал глубоко и долго. Он не видел снов, а когда проснулся, спальню заливал солнечный свет. Впервые с дней своего студенчества, он проспал до одиннадцати утра.
V – Ур Местное (в разработке)
Он долго принимал горячий душ, побрился, оделся и решил направиться в «Сюзан и Нэн» то ли на поздний завтрак, то ли на ранний обед – смотря что понравится в меню. Робби он решил позволить выспаться. Днем тому предстояло идти на тренировку невезучей футбольной команды, так что он заслужил поспать подольше. Его посетила мысль, что если сесть за столик у окна, то можно будет увидеть, как мимо проезжает автобус Спортивного департамента, увозя женскую команду за восемьдесят миль, на турнир «Блюграсс». Он помашет им. Эллен его не увидит, но он все равно помашет.
Он взял с собой портфель, даже не заметив этого.
Он заказал «Сексуальную смесь Сюзан» (лук, перец, моцарелла) с беконом, кофе и сок. К моменту, когда юная официантка принесла заказ, он уже достал «Киндл» и читал «Собак Кортленда». Книгу, безусловно, написал Хемингуэй, и она была отличной.
– Это ведь «Киндл», да? – спросила официантка. – Мне подарили такой на Рождество, и я его обожаю. Сейчас читаю по очереди все книги Джоди Пиколт.
– Думаю, что не все, – сказал Уэсли.
– Да? Почему?
– Наверное, у нее уже готова следующая. Я это имел в виду.
– А Роберт Паттерсон уже написал одну за сегодняшнее утро, – сказала она и ушла, тихо смеясь.
Во время их разговора Уэсли, не отдавая себе в этом отчета, нажал кнопку ГЛАВНОЕ МЕНЮ, скрыв ур-роман Хемингуэя. Из-за чувства вины по поводу того, что именно он читает? Из-за того, что официантка может заметить и закричать «Это не настоящий Хемингуэй»? Бред. Но само владение розовым «Киндлом» заставляло чувствовать себя немного жуликом. Как-никак, гаджет не принадлежал ему, и все, что он туда загрузил, тоже не принадлежало, потому что не он за это платил.
Может, за это вообще никто не платит, подумал он, но не верил этому. По его убеждению, одна из всемирных жизненных истин состояла в том, что рано или поздно кто-то всегда платит.
В смеси не было ничего особенно сексуального, но она оказалась довольно вкусной. Вместо того чтобы вернуться к Кортленду и его зимней собаке, он открыл УР меню. Единственной функцией, которую он не пробовал, оставалось УР МЕСТНОЕ. Которое находилось В РАЗРАБОТКЕ. Как там Робби сказал прошлым вечером? Осторожно, стоимость передачи данных вдвое дороже. Сообразительный парень, и может стать еще сообразительнее, если ему не отобьют мозги в бессмысленных футбольных матчах третьего дивизиона. Улыбаясь, Уэсли выделил УР МЕСТНОЕ и нажал кнопку выбора. Появилось сообщение:
ОТКРЫТЬ ТЕКУЩЕЕ УР МЕСТОПОЛОЖЕНИЕ? ДА НЕТ
Уэсли выбрал ДА. «Киндл» немного подумал, и выдал новое сообщение:
ТЕКУЩЕЕ УР МЕСТНОЕ – «ЭХО» МУРА
ОТКРЫТЬ? ДА НЕТ
Жуя полоску бекона, Уэсли задумался. «Эхо» представляло собой газетенку, в которой печатались частные объявления, местные спортивные новости и статьи о городской политике. Он полагал, что это содержание горожане просматривают вскользь, покупая газету из-за некрологов и полицейских сводок. Каждому хотелось узнать, кто из соседей умер или угодил в тюрьму. Копаться в 10,4 миллиона Уров города Мур, штат Кентукки, представлялось довольно тоскливым занятием, но почему нет? Все равно он просто тянет время за завтраком, дожидаясь, пока мимо проедет автобус с командой.
– Печально, но факт, – произнес он и выделил кнопку ДА. Появилось сообщение, похожее на то, что он уже видел: Ур Местное защищено всеми применимыми Законами Парадокса. Вы согласны? Да Нет.
А вот это было странным. «Нью-Йорк Таймс» не защищалась этими Законами Парадокса, чем бы они ни были, а их местная желтая газетенка защищена? Это казалось бессмысленным, но, в конце концов, безвредным. Уэсли пожал плечами и выбрал Да.
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ПРЕАРХИВ «ЭХО»!
ВАША ЦЕНА $40,00/4 ЗАГРУЗКИ
$350,00/10 ЗАГРУЗОК
$2500,00/100 ЗАГРУЗОК
Уэсли положил вилку и, нахмурившись, уставился в экран. Местная газета не только защищалась Законами Парадокса, она еще и стоила до фига. Почему? И что еще за преархив? Для Уэсли само это слово звучало, как парадокс. Или как оксюморон.
– Ну ладно, оно в стадии разработки, – сказал он. – Передача данных вдвое дороже, и стоимость загрузки тоже. Вот и объяснение. Кроме того, я за это не плачу.
Да, не платит, но его одолевало подозрение что когда-нибудь (когда-нибудь скоро!) ему придется заплатить, поэтому он выбрал средний вариант. Следующий экран оказался похож на такой же в архиве «Таймс», но не в точности; он лишь попросил выбрать дату. Это напоминало ему обычный архив какой-нибудь газеты, из тех, что можно найти на микрофильме в местной библиотеке. Если так, то почему это так дорого стоит?
Он пожал плечами, набрал 5 июля 2008 года, и нажал кнопу выбора. «Киндл» отозвался немедленно, выдав сообщение:
ТОЛЬКО БУДУЩИЕ ДАТЫ
СЕГОДНЯ 20 НОЯБРЯ 2009 ГОДА
Сначала он не понял. Потом до него дошло, и мир вдруг обрел нестерпимую яркость, словно какое-то сверхъестественное существо до упора повернуло регулятор дневного света. Все звуки в кафе – звяканье вилок, стук тарелок, ровный гул разговоров – стали оглушительными.
– Господи, – прошептал он. – Неудивительно, что это так дорого.
Это было чересчур. Совсем чересчур. Он потянулся, чтобы выключить «Киндл», и тут с улицы до него донеслись приветственные возгласы и крики. Он выглянул в окно и увидел желтый автобус, на борту которого чернела надпись СПОРТИВНЫЙ ДЕПАРТАМЕНТ КОЛЛЕЖДА МУРА. Девушки из команды и группы поддержки высовывались в открытые окна, махали руками, смеялись и кричали «Вперед, Сурикаты!» и «Мы номер один!». Одна из них действительно надела на руку большой пенопластовый палец в форме единицы. Пешеходы на Главной улице смеялись и махали в ответ.
Уэсли поднял руку и слабо помахал. Водитель автобуса посигналил. Позади автобуса развевалось полотнище, на котором краской из баллончика написали СУРИКАТЫ ВЗОРВУТ РАПП. До Уэсли дошло, что посетители кафе аплодируют. Казалось, все происходит в другом мире. В другом Уре.
Когда автобус уехал, Уэсли снова посмотрел на розовый «Киндл». Он решил, что использует хотя бы одну из десяти загрузок. Местные жители довольно равнодушно относились к студенческому корпусу в целом – обычная ситуация «город-против-колледжа», но любили «Леди Сурикат», потому что все любят победителей. Результаты турнира, пусть и предсезонного, будут на первой полосе в понедельничном выпуске «Эха». Если они выиграют, он купит Эллен подарок в честь победы, а если проиграют, подарок будет утешительным.
– В любом случае, я – победитель, – сказал он и ввел дату понедельника: 23 ноября 2009 года.
«Киндл» надолго задумался, затем вывел на экран первую полосу газеты.
На ней стояла дата понедельника.
Буквы заголовка были черными и огромными.
Уэсли разлил кофе и отдернул «Киндл», чтобы не намочить его еще не остывшим напитком, который пропитывал брюки в промежности.
Через пятнадцать минут он мерил шагами гостиную в квартире Робби Хендерсона, пока Робби – который уже встал, когда Уэсли забарабанил в дверь, но все еще был в футболке и баскетбольных шортах, в которых спал – рассматривал экран «Киндла».
– Нужно кому-нибудь позвонить, – сказал Уэсли. Он бил кулаком по открытой ладони так сильно, что кожа покраснела. – Нужно позвонить в полицию. Нет, подожди! Арена! Позвонить на «Рапп» и оставить для нее сообщение, чтобы она связалась со мной как можно скорее! Нет, не то! Слишком долго! Я позвоню ей прямо сейчас! Вот что…
– Успокойтесь, мистер Смит – то есть Уэс.
– Как успокоиться? Ты что, не видишь этого? Ты слепой?
– Нет, но вам нужно успокоиться. Извините за выражение, но вам моча в голову ударила, а в таком состоянии невозможно думать продуктивно.
– Но…
– Вдохните поглубже. И вспомните о том, что согласно этой штуке у нас в запасе еще почти шестьдесят часов.
– Тебе легко говорить. Твоей подруги не будет в этом автобусе, когда он отправится обратно в… – он осекся, потому что был не прав. Джози Квинн входила в команду, и, по словам Робби, у него с Джози что-то намечалось.
– Извини, – сказал он. Я увидел заголовок и спятил. Даже за завтрак не заплатил, сразу помчался сюда. Я знаю, что выгляжу так, будто обмочился, и черт, это почти случилось. И кофе здесь ни при чем. Слава Богу, твоих приятелей нет.
– Я тоже немного спятил, – признался Робби, и с минуту они молча смотрели в экран. Согласно «Киндлу», в понедельник «Эхо» выйдет с черной рамкой на первой полосе и с черным заголовком вверху. Заголовок будет таким:
ТРЕНЕР И 7 СТУДЕНТОК ПОГИБЛИ В СТРАШНОЙ АВТОКАТАСТРОФЕ
ЕЩЕ 9 В КРИТИЧЕСКОМ СОСТОЯНИИ
Сама статья, собственно, была не статьей, а заметкой. Даже в состоянии душевного расстройства, Уэсли понимал почему. Авария случилась – нет, случится – около девяти вечера в воскресенье. Слишком поздно, чтобы успеть выяснить подробности, хотя если включить компьютер Робби и выйти в Интернет…
О чем он? Интернет не предсказывал будущее; это делал только «Киндл».
Его руки так дрожали, что он не смог набрать 24 ноября, и подтолкнул «Киндл» Робби:
– Давай ты.
Робби это удалось, хотя и со второй попытки. Статья «Эхо» за вторник была более подробной, но заголовок еще хуже:
ЧИСЛО ЖЕРТВ ВЫРОСЛО ДО ДЕСЯТИ
ГОРОД И КОЛЛЕДЖ СКОРБЯТ
– А Джози… – начал Уэсли.
– Да, – сказал Робби, – Выживет при катастрофе, но умрет в понедельник. Боже.
По словам Антонии «Тони» Баррелл, из группы поддержки «Сурикат», одной из тех, кому посчастливилось выжить в страшной воскресной катастрофе автобуса, получив только порезы и ушибы, празднование победы было в разгаре. Кубок «Блюграсс» передавали из рук в руки. «Мы пели «Мы чемпионы» уже, наверное, в двадцатый раз», – сообщила она из больницы в Боулинг-Грин, куда отправили большинство пострадавших. «Тренер повернулась и крикнула, чтобы мы его опустили. В этот момент все и случилось».
По информации, полученной от капитана полиции штата Мозеса Ардена, автобус двигался по шоссе 139, Принстон-Роуд, и находился примерно в двух милях западнее Кадиза, когда в него врезался внедорожник под управлением Канди Раймер из Монтгомери. «Мисс Раймер двигалась по магистрали 80 со значительным превышением скорости», – сообщил капитан Арден, – «и врезалась в автобус на перекрестке».
Пятидесятивосьмилетний водитель автобуса Герберт Аллисон из Мура, по-видимому, заметил автомобиль мисс Раймер в последний момент и попытался отвернуть. От этого маневра и последующего удара, автобус съехал в кювет, где перевернулся и взорвался…
Статья продолжалась, но дальше ни одному из них читать не хотелось.
– Ладно, – сказал Робби, – давайте подумаем. – Во-первых, можем ли мы быть уверены, что это правда?
– Возможно, нет, – ответил Уэсли. – Но, Робби… неужели мы можем позволить себе не использовать этот шанс?
– Нет, – сказал Робби. – Думаю, не можем. Конечно, не можем. Но, Уэс, если позвонить в полицию, они нам не поверят. Вы знаете это.
– Мы покажем им «Киндл»! Мы покажем им статью! – но Уэсли сам чувствовал, что это звучит неубедительно. – Ладно, тогда так. Я расскажу Эллен. Даже если она не поверит, ее можно уговорить задержать автобус минут на пятнадцать, или изменить маршрут, по которому собирается ехать этот Аллисон.
Робби взвесил предложение.
– Да. Попробовать стоит.
Уэсли достал из портфеля телефон. Робби вернулся к статье и нажал кнопку СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА, чтобы прочитать продолжение.
Гудок вызова прозвучал два раза… три… четыре…
Уэсли уже собрался отправить сообщение голосовой почтой, когда Эллен ответила.
– Уэсли, сейчас я не могу с тобой говорить. Думаю, ты это понял …
– Эллен, послушай…
– …но если ты получил мое сообщение, то знаешь, что мы обязательно поговорим.
На заднем плане он слышал возбужденные голоса девушек, среди которых была Джози, и громкую музыку.
– Да, я получил сообщение, но нам нужно поговорить сей…
– Нет! – отрезала Эллен. – Не нужно. В эти выходные я не буду отвечать на твои звонки и прослушивать твои сообщения, – ее голос смягчился, – и каждое из них только все усложнит. Я имею в виду, для нас.
– Эллен, ты не пони…
– До свидания, Уэс. Поговорим на следующей неделе. Пожелаешь нам удачи?
– Эллен, пожалуйста!
– Буду считать, что это значит «да», – сказала она. – И знаешь что? Мне кажется, я все еще испытываю к тебе чувства. Хоть ты и болван.
И она отключилась.
Он задержал палец над кнопкой повторного вызова… затем заставил себя не нажимать ее. Это не поможет. Эллен надела свою шляпу под названием «или по-моему, или никак». Безумие, но это так.
– Она не будет говорить со мной, если это не соответствует ее плану. Просто не понимает, что после воскресного вечера у нее может не остаться никаких планов. Ты должен позвонить мисс Квинн, – в нынешнем состоянии духа имя девушки вылетело у него из головы.
– Джози решит, что я над ней прикалываюсь, – сказал Робби. – Услышав такую историю, любая девчонка решит, что я над ней прикалываюсь.
Он все еще разглядывал экран «Киндла».
– Знаете что? Женщина, из-за которой произошла авария – произойдет авария – почти не пострадала. Могу спорить на сумму стоимости обучения в следующем семестре, что она была пьяна как чертов сапожник.
Уэсли почти не слышал.
– Скажи Джози, чтобы она Эллен должна мне позвонить. Пусть она скажет, что это важно для нас обоих. Пусть скажет, что это исключи…
– Босс, – произнес Робби, – притормозите и послушайте. Вы слушаете?
Уэсли кивнул, но единственное, что он отчетливо слышал – это стук собственного сердца.
– Пункт первый, Джози все равно решит, что я ее разыгрываю. Пункт второй, она может подумать, что мы разыгрываем ее вдвоем. И пункт третий, не думаю, что она пойдет к тренеру Силверман, учитывая то настроение, в котором тренер находится последнее время… и которое, по словам Джози, в поездках становится еще хуже.
Робби вздохнул.
– Вы должны понять, кто такая Джози. Она симпатичная, умная, чертовски сексуальная, но в то же время застенчивая, как мышка. Это мне в ней и нравится.
– Это, наверное, повод наговорить кучу добрых слов о твоем характере, Робби, но думаю, ты простишь, если я скажу, что сейчас мне на это глубоко плевать. Ты сказал, что такой ход не сработает; может, у тебя есть идея, которая может сработать?
– Это пункт номер четыре. Если повезет, не придется никому ничего говорить. И это хорошо, потому что нам вряд ли поверят.
– Объясни.
– Во-первых, нужно использовать еще одну из ваших загрузок «Эха».
Робби набрал 25 ноября 2009 года. Умерла еще одна девушка из группы поддержки, которая сильно обгорела после взрыва, и число жертв возросло до одиннадцати. И хотя «Эхо» не говорила об этом напрямую, большинство раненых умрет до конца недели.
Эту статью Робби лишь быстро просмотрел. Сообщение, которое он искал, нашлось в рамке, в самом низу первой полосы.
КАНДЕЙСЕ РАЙМЕР ОБВИНЯЕТСЯ В ГИБЕЛИ НЕСКОЛЬКИХ ЧЕЛОВЕК
ПРИ АВТОМОБИЛЬНОЙ АВАРИИ
Посреди статьи находился серый прямоугольник – ее фото, предположил Уэсли, только розовый «Киндл», по-видимому, не умел воспроизводить газетные фотографии. Однако это ничего не значило, потому что теперь он все понял. Они должны остановить не автобус; остановить нужно женщину, которая в него врежется.
Она была пунктом номер четыре.
VI – Канди Раймер
В пять часов серым воскресным днем – пока «Леди Сурикаты» сражались под баскетбольными сетками в не самой отдаленной части штата – Уэсли Смит и Робби Хендерсон сидели в скромном «шеви-малибу», принадлежащем Уэсли, и наблюдали за дверью придорожной забегаловки в Эддивилле, милях в двадцати севернее Кадиза.
Парковка, вся в масляных пятнах, почти пустовала. Внутри «Разрушенной мельницы» наверняка был телевизор, но Уэсли предположил, что разборчивые пьяницы предпочли бы выпивать и смотреть матчи НФЛ[19] дома. Не требовалось заходить внутрь, чтобы понять, что кабак был редкостной дырой. Первая остановка Канди Раймер была скверной, но эта оказалась еще хуже.
Поставленный немного криво (и перегораживающий, по всей видимости, дверь аварийного выхода), на парковке стоял грязный, помятый «форд-эксплорер» с двумя наклейками на заднем бампере. На одной читалось: МОЙ СЫН – ОТЛИЧНИК ИСПРАВИТЕЛЬНОГО УЧРЕЖДЕНИЯ ШТАТА. Вторая была более лаконична: ТОРМОЖУ РАДИ ДЖЕК ДЭНИЭЛС.
– Может, нам сделать все прямо здесь? – спросил Робби. – Пока она там надирается и смотрит «Титанов».
Предложение выглядело заманчиво, но Уэсли покачал головой.
– Подождем. У нее будет еще одна остановка. Хопсон, помнишь?
– Но это несколько миль отсюда.
– Да, – ответил Уэсли. – Но нам нужно убить время, и мы это сделаем.
– Почему?
– Потому что нам предстоит изменить будущее. Или хотя бы попытаться. Мы понятия не имеем, насколько это трудно. Выждать как можно дольше – значит, улучшить наши шансы.
– Уэсли, это всего лишь пьяная тетка. Она уже была бухая, когда уезжала из того кабака в центре города, и накачается еще больше в этом сарае. Не могу представить, как ей удастся вовремя починить машину, чтобы встретить автобус с девчонками в сорока милях отсюда. А что, если наша машина сломается, когда мы поедем за ней к последней остановке?
Это не приходило Уэсли в голову. Теперь он задумался.
– Мои инстинкты подсказывают подождать, но если у тебя сильное ощущение, что мы должны все сделать сейчас, давай сделаем.
– Единственное сильное ощущение, которое у меня есть – это ощущение смертельного-мать-его-страха, – сказал Робби. Он приподнялся на сиденье. – В любом случае, что-то делать уже поздно. Вот она, мисс Америка.
Канди Раймер вышла из «Разрушенной мельницы» заметно пошатываясь. Она уронила сумочку, наклонилась, чтобы поднять ее, чуть не упала, выругалась, подняла, засмеялась и, вытаскивая на ходу ключи, направилась туда, где стоял «эксплорер». На ее одутловатом лице еще сохранились остатки былой красоты. Волосы, светлые сверху и черные у корней, висели вдоль щек слипшимися прядями. Живот свисал через эластичный пояс джинсов из-под нижнего края чего-то похожего на топик, купленный в «Кеймарте».
Она забралась в свой разбитый джип, запустила двигатель (который, судя по звуку, отчаянно нуждался в регулировке) и въехала прямиком в дверь аварийного выхода. Раздался треск. Зажглись фонари заднего хода, и она так резко сдала назад, что на один тошнотворный миг Уэсли показалось, что внедорожник протаранит и сильно повредит «малибу», оставив их без машины, в то время как сама Канди Раймер отправится в сторону Самарры. Но она вовремя затормозила и рванула на шоссе, даже не остановившись, чтобы посмотреть, нет ли на нем автомобилей.
Через мгновение Уэсли уже ехал следом за ней на восток, в сторону Хопсона. И в сторону перекрестка, на котором через четыре часа окажется автобус «Леди Сурикат».
Несмотря на ужас, причиной которого ей предстояло стать, Уэсли не мог избавиться от чувства жалости к этой женщине, и ему казалось, что Робби чувствует то же самое. Подробная статья о ней, прочитанная ими в «Эхо», описывала такую привычную историю, что становилось тошно.
Кандейсе «Канди» Раймер, сорок один год, разведена. Трое детей, которые в настоящее время находились на попечении отца. Последние двенадцать лет жизни – постоянная клиентка вытрезвителей. По словам знакомых (друзей у нее, похоже, не было) она пыталась обратиться к Анонимным Алкоголикам, но решила, что это не для нее. Слишком много религиозной мути. Полдюжины раз ее арестовывали за вождение в нетрезвом виде. В последних двух случаях она лишалась прав, но оба раза их восстанавливали, последний раз после специального прошения. Права нужны, чтобы добираться до работы на фабрике удобрений в Бейнбридже, сказала она судье Уолленби. Только умолчала о том, что работы она лишилась еще полгода назад… и этого никто не проверил. Канди Раймер была пьяной бомбой, готовой взорваться, и до взрыва оставалось совсем чуть-чуть.
В статье не упоминался ее домашний адрес в Монтгомери, но в этом не было нужды. Зато в этом, по мнению Уэсли, довольно ярком примере журналистского расследования (особенно для уровня «Эха»), репортер восстановил картину последней попойки Канди, от «Горшка с золотом» в центре города до «Разрушенной мельницы» в Эддивилле, и дальше до бара «Банти» в Хопсоне. Там бармен попытается забрать у нее ключи от машины. Безуспешно. Канди покажет ему средний палец и удалится, бросив через плечо: «Ноги моей больше не будет в этой забегаловке!». Это случится в семь часов. Репортер предположил, что где-то, скорее всего на шоссе 124, Канди съехала с дороги, чтобы немного поспать перед тем, как добраться до магистрали 80. А чуть дальше по магистрали 80 ее ждала последняя остановка. Огненная остановка.
С тех пор, как Робби высказал вслух эту мысль, Уэсли все ждал, что его всегда надежный «шевроле» заглохнет и остановится на обочине двухполосного шоссе, став жертвой разряженного аккумулятора или Законов Парадокса. Габаритные огни автомобиля Канди Раймер исчезнут из вида, а они проведут следующие несколько часов в исступленных, но бесполезных попытках дозвониться (если, конечно, их телефоны будут работать в этой глухомани) и будут проклинать себя за то, что не вывели из строя ее машину в Эддивилле, когда у них еще был шанс.
Но «малибу» ехал как всегда ровно, без малейшего намека на какие-либо проблемы. Он держался примерно в полумиле за «эксплорером» Канди.
– Черт, смотрите, как она виляет по дороге! – сказал Робби. – Может, она на этом проклятом джипе свалится в канаву, прежде чем доедет до следующего бара. Тогда нам не придется резать ей шины.
– Судя по «Эху», этого не случится.
– Да, но нам известно, что будущее не каменное, так ведь? Может, это другой Ур, или что-то в этом роде.
Уэсли не думал, что такое сработает с УР МЕСТНЫМ, но промолчал. В любом случае, уже слишком поздно.
Канди Раймер добралась до «Банти», не съехав в кювет и не столкнувшись со встречной машиной, хотя шансы у нее были и на то, и на другое; Бог свидетель, рискованных ситуаций хватало. Когда одна из машин, увернувшись от «эксплорера», проехала мимо «малибу», Робби сказал:
– Там семья. Мать, отец, и трое детей на заднем сиденье.
Именно тогда Уэсли перестал жалеть Раймер, и разозлился на нее. Злость оказалась такой чистой и неистовой, что рядом с ней померкло чувство Уэсли к Эллен.
– Сука, – произнес он. Пальцы, держащие руль, побелели. – Пьяная никому не нужная сука. Я убью ее, если это будет единственным способом ее остановить.
– Я помогу, – сказал Робби, и так крепко сжал губы, что они, казалось, исчезли.
Им не пришлось ее убивать, и Законы Парадокса остановили их ничуть не больше, чем закон против езды в нетрезвом виде остановил Канди Раймер в ее турне по самым низкосортным кабакам южного Кентукки.
Стоянка у бара «Банти» была вымощена, но бетон покрытия оказался неровным, словно после израильских бомбардировок Газы. Над головой с шипением вспыхивал и гас неоновый петух. В одной из лап он держал бутылку спиртного, на которой было напечатано ХХХ.
«Эксплорер» Канди Раймер стоял прямо под этим фееричным петухом, освещенный прерывистым оранжево-красным сиянием. Ножом для резки мяса, купленным специально по этому случаю, Уэсли разрезал две передние покрышки старого джипа. Когда в лицо ударило «уушшш» выходящего воздуха, на него накатила такая волна облегчения, что он какое-то время не мог подняться, и стоял на коленях, словно во время молитвы.
– Моя очередь, – сказал Робби, и через несколько секунд «эксплорер» осел, когда парень проткнул задние шины. Затем раздалось еще одно шипение – вдобавок он разрезал покрышку на запасном колесе. Уэсли к тому времени встал на ноги.
– Давайте припаркуемся сбоку, – сказал Робби. – Думаю, лучше проследить за ней.
– Я собираюсь не просто проследить, – произнес Уэсли.
– Остыньте, босс. Что вы запланировали?
– Я ничего не планирую, я далек от этого.
Но ярость, сотрясавшая его тело, утверждала обратное.
По информации «Эха», в своем прощальном слове он назвала «Банти» забегаловкой, но слова явно смягчили. На самом деле, уходя, она бросила через плечо: «Ноги моей больше не будет в этой вонючей дыре!». Только к этой секунде она была так пьяна, что ругательство прозвучало скользко и неотчетливо: ванющщдре.
Робби, зачарованно глядя, как содержание газетной статьи, вплоть до поднятого среднего пальца (который «Эхо» церемонно назвало «непристойным жестом»), разыгрывается прямо не его глазах, даже не попытался остановить Уэсли, когда тот шагнул к ней. Он лишь крикнул: «Подождите!», но Уэсли не стал ждать. Он схватил женщину и принялся ее трясти.
Канди Раймер разинула рот; ключи, которые она держала в руке, не занятой оттопыренным пальцем, упали на потрескавшийся бетон.
– Отпссти, каззел!
Уэсли и не думал ее отпускать. Он с такой силой дал ей пощечину, что разбил нижнюю губу, потом влепил затрещину с другой стороны.
– Трезвей! – выкрикнул он прямо в ее перепуганное лицо. – Трезвей, ты, никчемная сука! Возьмись за ум и кончай срать на других! Ты можешь убить людей! Понимаешь? Можешь УБИТЬ людей, на хер!
Он ударил ее в третий раз, и шлепок прозвучал громко, как пистолетный выстрел. Зарыдав, она отшатнулась к стене и подняла руки, чтобы защитить лицо. По подбородку текла кровь. Их тени, удлиненные, как крановые стрелы, появлялись и исчезали в мерцании неонового света.
Он замахнулся, чтобы ударить ее в четвертый раз – уж лучше дать пощечину, чем схватить за горло, что ему очень хотелось сделать – но Робби схватил его сзади и оттащил прочь.
– Прекратите! Хватит!
Бармен и пара клиентов туповатого вида стояли в дверном проеме, уставившись на них. Канди Раймер сползла вниз по стене и теперь сидела, истерично рыдая и прижимая руки к распухшему лицу.
– Почему все меня ненавидят? – слышалось сквозь рыдания. – Почему все такие злые?
Уэсли тупо смотрел на нее, его гнев ушел. Вместо гнева возникло чувство какой-то безысходности. Можно сказать, что пьяный водитель, из-за которого погибнет, по крайней мере, одиннадцать человек – это порождение зла, но здесь он никакого зла не видел. Только всхлипывающую алкоголичку, сидящую на потрескавшемся и поросшем сорняками бетоне стоянки у придорожного кабака. Только женщину, которая, если верить мерцающему свету петуха, обмочила себе штаны.
– Можно уничтожить человека, но нельзя уничтожить зло, – произнес Уэсли. – Зло всегда выживает. Разве не скотство? Полное скотство.
– Да, точно, а теперь пошли. Пока они вас как следует не рассмотрели.
Робби повел его обратно к «малибу». Уэсли шел послушно, словно ребенок. Его трясло.
– Зло всегда выживает, Робби. Во всех Урах. Запомни.
– Конечно, безусловно. Дайте ключи. Я поведу.
– Эй! – крикнул кто-то позади них. – Какого черта ты избил эту женщину? Она тебе ничего не сделала! Вернись!
Робби втолкнул Уэсли в машину, обогнул капот, прыгнул за руль и рванул с места. Он жал на газ, пока мерцающий петух не исчез из вида, затем сбросил скорость.
Уэсли провел рукой по глазам.
– Мне жаль, что я это сделал, – произнес он. – И в то же время не жаль. Понимаешь?
– Да, – ответил Робби. – Конечно. Это за тренера Силверман. И за Джози, – он улыбнулся. – За мою мышку.
Уэсли кивнул.
– Так куда мы? Домой?
– Еще нет, – ответил Уэсли.
Они остановились на краю кукурузного поля, рядом с перекрестком шоссе 139 и магистрали 80, в двух милях западнее Кадиза. Времени хватало, и Уэсли решил включить розовый «Киндл». Когда он попытался открыть УР МЕСТНОЕ, его приветствовало в некотором роде неудивительное сообщение: ЭТОТ СЕРВИС БОЛЬШЕ НЕДОСТУПЕН.
– Наверное, это к лучшему, – сказал он.
Робби повернулся к нему.
– Что вы сказали?
– Ничего. Неважно, – он убрал «Киндл» обратно в портфель.
– Уэс?
– Что, Робби?
– Мы нарушили Законы Парадокса?
– Несомненно, – ответил Уэсли с каким-то удовольствием.
Без пяти девять послышались гудки, и появился свет фар. Они вышли из «малибу» и в ожидании встали перед машиной. Уэсли заметил, что руки Робби сжаты в кулаки, и был рад, что не он один все еще боится, что здесь каким-то образом все-таки может появиться Канди Раймер.
Фары показались из-за ближайшего холма. Это был автобус, а за ним ехала дюжина машин с поклонниками «Леди Сурикат», которые неистово сигналили и мигали дальним светом. Когда автобус проезжал мимо, Уэсли услышал девичьи голоса, поющие «Мы чемпионы», и почувствовал, как по спине пробежал озноб и волоски на загривке встали дыбом.
Он поднял руку и помахал.
Рядом с ним то же самое сделал Робби. Потом он с улыбкой повернулся к Уэсли.
– Ну, что скажете, профессор? Присоединимся к параду?
Уэсли хлопнул его по плечу.
– Звучит чертовски здорово.
Когда проехала последняя машина, Робби пристроился следом. Как и все, он сигналил и мигал фарами на всем пути до Мура.
Уэсли не возражал.
VII – Полиция Парадокса
Когда Робби вышел из машины перед «Сюзан и Нэн» (где в окне мылом было написано ЛЕДИ СУРИКАТЫ РУЛЯТ), Уэсли сказал:
– Подожди секунду.
Он обошел автомобиль спереди и обнял парня.
– Ты все сделал хорошо.
– Грамматически неправильно, но оценено по достоинству, – он потер глаза и улыбнулся. – Это значит, что я получу «пять» за семестр?
– Нет, просто послушай совет. Заканчивай с футболом. Карьеры в нем у тебя не получится, а твоя голова заслуживает большего.
– Правильно замечено, – сказал Робби… но это не было согласием, и они оба знали это. – Увидимся на уроке?
– Во вторник, – ответил Уэсли.
Но через пятнадцать минут у него появилась причина задаться вопросом, увидится ли он с кем-то вообще. Когда-нибудь.
На месте, где он обычно ставил свой «малибу», если не оставлял его на парковке А в колледже, стоял автомобиль. Уэсли мог припарковаться позади него, но предпочел остановиться на другой стороне улицы. Что-то в этом автомобиле вселяло тревогу. Это был «кадиллак», и в свете натриевого уличного фонаря, под которым он стоял, автомобиль выглядел слишком ярким. Красный цвет почти кричал: «А вот и я! Я вам нравлюсь?».
Уэсли он не нравился. Не нравились ему ни тонированные стекла, ни чересчур большие гангстерские колпаки на колесах, с золотой кадиллаковской эмблемой. Автомобиль был похож на машину наркоторговца. Если этот наркоторговец страдал еще и манией убийства.
Откуда у меня эти мысли?
– Стресс от прошедшего дня, вот и все, – сказал он себе, переходя пустынную улицу с портфелем, постукивающим о ногу. Уэсли наклонился. В машине никого не было. Во всяком случае, он думал, что не было. С затемненными окнами тяжело сказать точно.
Это Полиция Парадокса. Они пришли за мной.
Такая мысль должна была показаться в лучшем случае смехотворной, в худшем – параноидальной фантазией, но Уэсли не чувствовал ни того, ни другого. А учитывая все произошедшее, возможно, это вовсе не паранойя.
Уэсли протянул руку, коснулся двери автомобиля, и тут же отдернул обратно. Дверь выглядела металлической, но была теплой и, похоже, пульсировала. Словно, из металла она или нет, машина была живой.
Бежать.
Мысль возникла с такой силой, что он почувствовал, как губы произнесли ее вслух. Однако он знал, что бегство – не выход. Если он попытается убежать, человек, или люди, из этой отвратительной машины найдут его. Этот факт так прост, что игнорирует логику. Обходит логику. Поэтому, вместо того, чтобы убежать, он открыл ключом входную дверь и поднялся по лестнице. Поднялся медленно, потому что сердце лихорадочно билось, а ноги грозили подкоситься.
Дверь в его квартиру была открыта, и свет длинным прямоугольником разливался по лестничной площадке.
– А вот и ты, – произнес не совсем человеческий голос. – Входи, Уэсли из Кентукки.
Их было двое. Молодой и старый. Старый сидел на диване, где Уэсли и Эллен Силверман однажды соблазнили друг друга к обоюдному удовольствию (точнее, экстазу). Молодой занял любимое кресло Уэсли, в котором он всегда заканчивал день, когда вечер был уже поздним, оставшийся чизкейк – вкусным, книга – интересной, а свет от торшера падал идеально. На обоих были надеты длинные плащи горчичного цвета из тех, что называют пыльниками, и даже не отдавая себе отчета, Уэсли понял, что плащи живые. А еще он понял, что люди в плащах – совсем не люди. Их лица менялись, и то, что находилось под кожей, было похоже на рептилий. Или на что-то птичье. Или и на то, и на другое.
На лацканах, где шерифы в вестернах носят потертые значки, у обоих находились пуговицы с красным глазом. Уэсли подозревал, что эти глаза тоже живые. И следят за ним.
– Как вы узнали, что это я?
– По запаху, – ответил старый, и что ужаснее всего, это совсем не походило на шутку.
– Что вам нужно?
– Ты знаешь, почему мы здесь, – сказал молодой.
Старый не произнес больше ни слова до самого конца их визита. Слушать молодого было довольно трудно – все равно, что слушать человека, у которого гортань набита сверчками.
– Думаю, да, – сказал Уэсли. Его голос был ровным, во всяком случае, пока. – Я нарушил Законы Парадокса.
Он молил Бога, чтобы они не знали про Робби, и полагал, что это возможно; в конце концов, «Киндл» зарегистрирован на Уэсли Смита.
– Ты не представляешь, что натворил, – задумчиво произнес человек в желтом плаще. – Башня дрожит; миры содрогаются в своем движении. Роза чувствует холод, словно зимой.
Очень поэтично, но не очень понятно.
– Какая башня? Какая роза? – Уэсли чувствовал, как по лбу потек пот, хотя он всегда поддерживал в квартире прохладу.
Это из-за них, подумалось ему. Эти парни злятся.
– Неважно, – ответил молодой. – Объяснись, Уэсли из Кентукки. И объяснись как следует, если хочешь снова увидеть солнце.
Мгновение Уэсли не мог произнести ни слова. Его разум заполнила единственная мысль: Меня здесь судят. Потом он отмел ее. В этом помогло возвращение злости – бледного подобия того гнева, который он испытывал к Канди Раймер, но все же настоящей злости.
– Могли погибнуть люди. Почти дюжина. Может, больше. Наверное, для парней вроде вас это почти ничего не значит, но для меня – значит многое, особенно потому что среди них находилась женщина, в которую я влюблен. И все из-за одной вечно ноющей пьяницы, которая неспособна заняться решением своих проблем. И… – он почти сказал «и мы», но вовремя поправился, – и я даже не причинил ей вреда. Надавал пощечин, но просто не смог сдержаться.
– Вы, ребята, никогда не можете сдержаться, – ответил жужжащий голос из его любимого кресла, которое больше никогда не будет любимым. – Девяносто процентов ваших проблем – из-за того, что вы не можете контролировать свои порывы. Тебе не приходило в голову, Уэсли из Кентукки, что для существования Законов Парадокса есть причины?
– Мне не приходило…
Существо повысило голос.
– Конечно, не приходило. Знаем, что не приходило. Мы здесь, потому что не приходило. Тебе не приходило в голову, что кто-то из этого автобуса может стать серийным убийцей, который убьет несколько человек, включая ребенка, который должен был вырасти и найти лекарство от рака или болезни Альцгеймера. Ты не думал о том, что одна из этих девушек может родить еще одного Гитлера, монстра, который погубит миллионы людей на этом уровне Башни. Ты не догадывался, что вмешиваешься в события, которые далеко за пределами твоего понимания!
Нет, об этом он совсем не думал. Он думал об Эллен. А Робби думал о Джози Квинн. А вместе они думали обо всех остальных. Как кричат дети, как их кожа превращается в жир и стекает с костей, как они умирают, возможно, самой ужасной из смертей, какими Бог карает страждущих.
– И все это происходит?
– Мы не знаем, что происходит, – сказало существо в желтом плаще. – В этом все дело. Экспериментальная программа, которую ты сдуру открыл, отчетливо видит будущее на шесть месяцев вперед… и в очень узкой географической области. За пределами шести месяцев поле предсказания тускнеет. За пределами года все в полном мраке. Как видишь, мы не знаем, что ты с твоим юным другом мог натворить. А раз так, то не можем исправить вред, если он есть.
С твоим юным другом. Значит, они знают о Робби Хендерсоне. Сердце Уэсли упало.
– Существует ли какая-то сила, управляющая всем этим? Ведь существует, да? Когда я открыл УР КНИГИ в первый раз, то видел башню.
– Все служит Башне, – произнесло человекоподобное существо в желтом пыльнике, и коснулось страшной пуговицы на своем плаще с неким почтением.
– Тогда откуда вы знаете, что я ей не служу?
Они не ответили. Лишь смотрели черными, хищными, птичьими глазами.
– Знаете, я не заказывал это устройство. То есть… я заказал «Киндл», это правда, но не тот, что получил. Он пришел сам по себе.
Повисла долгая тишина, и Уэсли понял, что внутри этой тишины вертится его жизнь. Во всяком случае, жизнь в его понимании. Он может продолжить существовать в каком-то виде, если два этих существа увезут его в своей отвратительной красной машине, но это будет темное существование, возможно, существование в неволе, и он полагал, что сохранить рассудок ему удастся недолго.
– Мы думаем, что произошла ошибка в поставке, – наконец заключил молодой.
– Но наверняка вы не знаете, да? Потому что не знаете, откуда оно пришло. Или кто его послал.
Снова тишина. Затем старый произнес:
– Все служит Башне.
Он встал и протянул руку. Она замерцала и превратилась в лапу. Замерцала снова и стала рукой.
– Дай его мне, Уэсли из Кентукки.
Уэсли из Кентукки не пришлось просить дважды, хотя руки тряслись так, что казалось, он возится с замками портфеля несколько часов. Наконец, портфель открылся, и он протянул розовый «Киндл» старому. Существо уставилось на устройство с выражением безумного голода, от которого Уэсли захотелось закричать.
– Я думаю, оно больше не работает, и…
Создание схватило гаджет. На секунду Уэсли коснулся его кожи, и понял, что эта плоть имеет собственные мысли. Кричащие мысли, которые неслись по своим непостижимым марашрутам. На это раз он в самом деле закричал… или попытался. Наружу вырвался лишь тихий придушенный стон.
– На этот раз мы даем тебе уйти, – сказал молодой. – Но если что-то подобное случится снова… – он не закончил. Заканчивать не требовалось.
Они направились к двери, полы их плащей издавали отвратительные хлюпающие звуки. Старый вышел, держа в руках-лапах розовый «Киндл». Второй чуть задержался и обернулся к Уэсли.
– Ты понимаешь, как тебе повезло?
– Да, – прошептал Уэсли.
– Тогда скажи спасибо.
– Спасибо.
И он вышел, больше не сказав ничего.
Он не смог заставить себя сесть на диван или в кресло, которое – еще до Эллен – казалось, было его лучшим другом в мире. Он лег на кровать и скрестил на груди руки, пытаясь справиться с дрожью, которая рвалась наружу. Свет не выключил, не видя в этом никакого смысла. Он был уверен, что не сможет заснуть неделями. Возможно, никогда. Наконец, стал засыпать, но снова увидел эти жадные черные глаза и услышал голос: «Ты понимаешь, как тебе повезло?».
Нет, о сне можно забыть.
И с этими мыслями, сознание покинуло его.
VIII – Эллен
Уэсли проспал до девяти утра, когда его разбудила мелодия «Канона ре-мажор» Пахельбеля. Если ему и снились сны (о розовых «Киндлах», женщинах на стоянках придорожных кабаков, или низких людях в желтых плащах), он их не помнил. Осознавал только, что кто-то звонит на мобильный, и это может оказаться человек, с которым ему отчаянно хотелось поговорить.
Он вбежал в гостиную, но звонок прекратился, прежде чем он успел вытащить трубку из портфеля. Уэсли раскрыл телефон и увидел У ВАС 1 НОВОЕ СООБЩЕНИЕ. Он включил воспроизведение.
– Эй, приятель, – произнес голос Дона Оллмана, – думаю, тебе нужно проверить утреннюю газету.
И все.
Он больше не выписывал «Эхо», но ее получала соседка снизу, старая миссис Ридпат. Он сбежал вниз, перепрыгивая через две ступеньки, и точно, газета торчала из почтового ящика. Потянувшись за ней, он замешкался. Что, если этот глубокий сон был ненастоящим? Что, если ему вкололи какую-то анестезию, и переместили в другой Ур, в котором авария все-таки случилась? Что, если Дон звонил, чтобы подготовить его? Предположим, он откроет газету и увидит черную рамку, которая служит похоронным крепом во всех газетах мира?
– Пожалуйста, – прошептал он, не зная, кого умоляет – Бога или эту таинственную темную башню. – Пожалуйста, пусть это будет мой Ур.
Онемевшей рукой он взял газету и развернул ее. Рамка была на месте, охватывая всю первую полосу, только не черная, а синяя.
Цвет «Сурикат».
Такой большой фотографии в «Эхе» он еще не видел; она занимала половину первой полосы, под заголовком ЛЕДИ СУРИКАТЫ ВЗЯЛИ «БЛЮГРАСС», И У НИХ ВСЕ ВПЕРЕДИ! Команда собралась на паркете «Рапп-Арены». Трое поднимали над головами сверкающий серебряный кубок. Еще одна – Джози – стояла на стремянке и вертела над головой баскетбольную сетку.
Перед командой, одетая, как всегда в дни игр, в строгие синие брюки и синий блейзер, стояла Эллен Силверман. Она улыбалась и держала плакат, на котором от руки было написано: Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, УЭСЛИ.
Уэсли вскинул над головой руки, в одной все еще держа газету, и издал вопль, заставивший оглянуться двух парней на другой стороне улицы.
– Что такое? – крикнул один из них.
– Я – спортивный фанат! – прокричал в ответ Уэсли и помчался вверх по ступенькам. Ему нужно было позвонить.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска и скачивания книг
Книжный Бот
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
ВКОНТАКТЕ