Учитель

Владимир Шитик

Учитель

Школа стояла на высоком песчаном берегу большого озера. А вокруг шумел красивый парк. Его посадили очень давно, лет за двести до того, как мы приехали сюда учиться. За это время большинство деревьев, наверное, заменили, потому что аллеи были свежие, курчавые, полные душистого липового аромата. И эти липы, и клены, и ясени были аккуратно подстрижены. Садовник говорил, что именно в этом и есть красота парка.

Каждая группа школьников имела на острове свой излюбленный уголок. Мы собирались на окруженной густым орешником полянке, посреди которой рос серебристый тополь. Он был очень стар; и даже взявшись за руки впятером, мы едва могли обхватить его ствол. Мы любили сидеть здесь перед вечером, спрятанные полумраком и чащей. Только звезды видели нас. Мы воображали себя путешественниками, которых судьба забросила на неведомую планету, в ветвях тополя гудел ветер, озерные волны с шумом накатывались на берег, а нам было и радостно и чуть боязно.

Другие группы приходили на остров со своими учителями. Мы же почти всегда одни. Не потому, что не любили своего учителя. Он был добрый и умный. Однако иногда не понимал или не хотел понимать нас. Мы, как и все ребята нашей школы, грезили космосом. Воспитатели остальных групп рассказывали ребятам о путешествиях к планетам и звездам, возили их на космодромы. Наш учитель почему-то считал, что именно нас космос подождет. Мы от него не слышали ни слова о самых интересных полетах в космос. Даже когда во время одного урока пришло известие, что возвращается экспедиция с Тау Кита, он, как обычно, промолчал. Мы слушали радио, а учитель подошел к окну и все время, пока шла передача, задумчиво смотрел на пустынный озерный плес.

Вся Земля радовалась, ликовала. Он один, казалось, остался безучастным. Это нас удивляло и обижало. Потому что мы любили учителя и уважали. Он был внимателен к нам и умел рассказывать очень интересно. А знал он так много, что нам порой думалось: столько не знает на Земле никто. Однако равнодушия к космосу мы не прощали никому. И у нас появилась от учителя тайна.

Знал ли учитель об этом? Вероятно. Он понимал нас лучше нас самих. Только не хотел замечать наши космические мечты и планы. Даже когда на уроках случалось проходить темы, связанные с историей завоевания космоса, он говорил:

- Штурм космоса не романтика, друзья. Это трудно даже взрослым.

- Зачем учитель нас пугает? - больше всех возмущался Сашка Шарай.

Рассудительный Мишка Патупчик успокаивал его:

- Чтобы понять космос, надо побывать в пространстве.

Мы соглашались с Мишкой. Откуда было нашему учителю знать, что такое полет к звездам?! Он был совсем земным человеком. Ну кто еще, кроме нашего учителя, мог на целый день пойти в степь?! Он и нас взял с собой. Бескрайнее однообразное поле, на котором колосилась золотистая пшеница, да жаворонки в небе. Что тут необычного? Только наш учитель мог восторгаться этим. Он останавливался на каком-нибудь пригорке, подставив лицо солнцу, и слушал, как шелестела пшеница, как из синей бездны неба лилась песня жаворонка. Учитель посмотрел на нас с каким-то сожалением и, прощаясь, вздохнул.

Вскоре подошли экзамены. Занятые, озабоченные, мы почти забыли о своей обиде. Учитель всем помогал, и мы снова удивлялись, как много он знает.

А потом был экзамен по истории, который мы сдавали своему учителю. Каждый из мае мог выбрать любую тему. Мы условились не касаться ничего, что имеет отношение к космическим полетам. Сашка нарушил договор; и когда он читал свое сочинение, в классе стало необычно тихо. Я не отрывал взгляда от учителя. Он и Сашку слушал, как недавно меня: внимательно, сосредоточенно, прикрыв глаза.

Сашка был умный парень. Если уж идти наперекор учителю, то, вероятно, только так, как сделал он, - хорошо подготовленным. Я слушал к думал, где он собрал столько сведений? Но самое главное нас ожидало, оказывается впереди. Сашкин голос вдруг зазвенел, точно струна, что вот-вот оборвется, и он выпалил:

- В жизни было немало случаев, когда космос покорялся юным.

Сашка подошел к учительскому столу и нажал кнопку. На окна опустились черные занавеси. Засветился экран, на котором каждый ученик может писать, чертить схемы, оставаясь за своей партой и нажимая нужные кнопки.

Я подумал, что Сашка вернется сейчас к своей парте и нарисует какую-то иллюстрацию к докладу. Но он подошел к проекционному аппарату, и экран ожил. Мы увидели рубку космического корабля, центральный пульт, над которым склонился пожилой человек, а рядом стоял... мальчик.

Дружный вздох восхищения и, наверно, зависти пронесся над классом. Ведь ни о чем подобном мы не осмеливались даже мечтать.

Сашка начал рассказывать, назвал экспедицию, звезду, возле которой она побывала, год, когда возвратилась на Землю. В рубке было много приборов, на экранах светились чужие звезды, а в бинокуляры телескопа можно было увидеть и планеты этих звезд. А мальчик словно ничего не замечал. Он смотрел в сторону, на нашем экране его лицо было слегка в в профиль; похоже, что он чего-то ждал от штурмана (я не сомневался, что поседевший человек был именно штурманом), и вся его фигура выражала покорное терпение.

Тем временем Сашка закончил свое выступление. Он подошел к учительскому столу, нажал кнопку. Занавеси поползли вверх, солнечный свет залил класс.

- Ты больше ничего не знаешь, Саша? - спокойно, как всегда, спросил учитель.

- Было мало времени, чтобы докопаться в архиве до дальнейших событий. Вероятно, мальчик вырос, стал знаменитым космонавтом...

Мы ждали, что учитель сейчас поставит оценку и вызовет следующего Мишку Патупчика.

Но он неожиданно попросил: "Включи, Саша, проектор", - в сам затемнил класс.

На экране снова возникли рубка звездолета, штурман и мальчик.

- Ну слушайте. "Алтай" возвращался в солнечную систему, - начал рассказывать учитель. - До дому оставалось шесть независимых лет.

Это знали взрослые, а мальчику тогда было еще все равно. Ему на корабле было интересно все: и как фотоэлемент открывает дверь, стоит ему подойти к ней, и как робот-нянька ходит за ним следом, не давая забраться по лестнице в машинную часть или в хранилище, где находились припасы, и многое иное. Мальчик родился на корабле, он был единственным малышом. Тогда он не скучал еще, всегда находя себе занятие. У него было много игрушек - ему их делали и взрослые и робот. Игрушки словно продолжали корабельную жизнь. Это были модели ракет, вездеходов, роботов. Мальчик не удивлялся. Он лишь иногда спрашивал, почему взрослых на корабле много и они часто собираются вместе, а он всегда один?

Об этом мальчик узнал гораздо позже, когда ему показали фильм о Земле.

В первый раз родная планета не поразила его. Он смотрел спокойно а затем спросил: "Земля - это как дендрарий?" На звездолете был такой уголок, где росли настоящие деревья. Ему не объяснили, да и разве это можно объяснить? Среди деревьев шел такой же мальчик, как он, а может, еще и меньший. Это было непривычно, странно и почему-то вызывало непонятное желание бежать отсюда. Мальчик остался на месте, зная, что отсюда можно убежать только в дендрарий. Он впервые подумал, что дендрарий тоже игрушка, но для взрослых.

Пока он так рассуждал, на экране стало больше детей. Они бегали, прыгали, ловили друг друга. И смеялись - будто у них не было иного дела, как смеяться, - звонко, весело, как никто не смеялся на звездолете. Мальчик выключил фильм и сказал роботу: "Хочу к детям". На корабле детей больше не было, робот не знал, что это такое. Мальчик пошел к отцу.

Отец внимательно выслушал его путаный рассказ о фильме, потом положил на голову свою большую и теплую руку и словно через силу сказал: "Осталось шесть независимых лет. Тогда..." Он не объяснил, что будет тогда. И мальчик спросил: "А когда будет это тогда?" Отец молча повел его в каюту, нажал на кнопку электронной машины, что стояла возле кровати мальчика, и из нее выползла белая лента с множеством черных черточек. Отец покопался в своих карманах, потом в ящике стола и, наконец, вытащил маленькую палочку. Этой палочкой он сделал на ленте из первой черточки крестик и отдал ее сыну. "Будешь каждый день, - начал было он, но, вспомнив, что мальчик не представляет себе день, повторил: - Будешь каждый раз, как прозвучит большая сирена, ставить здесь один крестик. Когда поставишь все, тогда мы прилетим на Землю, и ты пойдешь к детям". Он погладил сына по голове и вышел.

Мальчик знал, что старших надо слушаться. И он только однажды поставил лишний крестик. Но черточек оставалось так много, что он не мог их даже пересчитать и не верил, что они кончатся. Черточки даже снились ему.

Потом мальчик смотрел фильм о Земле по многу раз подряд, каждый раз находя в нем всегда нечто новое, желанное и... недостижимое.

Учитель замолчал. В голубоватом полумраке мы видели только его фигуру, высокую, широкоплечую, и гордую голову с поседевшими волосами, которые белели в неровном фосфоресцирующем свете экрана.

Молчали и мы, захваченные интересным рассказом, удивленные тем, что, оказывается, наш воспитатель знает и эту нелюбимую им тему лучше нас.

Наконец Мишка нарушил тишину:

- Он потом встретился с детьми?

- Звездолет вернулся, когда мальчик уже вырос. Он остался на Земле, ответил учитель, и нам показалось, что голос его дрогнул. - Ибо что может быть лучше нашей чудесной, прекрасной Земли!

- А тот мальчик, - спросил я, - где он сейчас?

Занавеси поползли вверх. Снова стало светло. Учитель стоял за столом неподвижно, глядя поверх наших голов. И мы узнали в нем мальчика, о котором он рассказал.