Тьма. Том 4

Пролог

Бежать по зарослям, пусть и парковым, напрямик — это всегда шум. Много шума. Но я даже не пытался скрываться. Зажав в одной руке заряженного «пушка», а в другой трубку, где на бегу искал контакт Константина — а это очень сложно, если несёшься по тёмному парку — я мчался так быстро, как мог. В конце концов, расстояние было не настолько уж большим.

Тёма взвыл ещё раз, а левую руку прострелило воспоминанием о боли. Но этот вопль позволил мне скорректировать курс. Через двадцать одну секунду, перескочив жёсткие кусты, я вылетел на пересечение двух дорожек, где всё и происходило.

По земле, хватаясь окровавленными пальцами за снег, ползла Заря, а за ней на белом тянулся красный след. Чуть дальше, у лавочки, корчилась, лёжа на боку, Волкова, из-под которой растекалась кровавая лужа. Обе девушки раскрывали рот, видимо, пытаясь кричать, но изо рта вырывался лишь жалобный сип.

А у дерева, чуть дальше лавочки, какой-то сраный хрен пытался расправиться с Тёмой. Мой кот бешено сопротивлялся, но поджимал левую переднюю лапу, как-то странно опирался на задние… И, похоже, спасался лишь тем, что то и дело уходил в тень.

В последний момент я успел ударить по кнопке вызова, набирая Костю.

А затем выпустил телефон из пальцев, одновременно с этим погружаясь в замедление времени. Трубка медленно заскользила вниз, пока мои руки обхватывали рукоять «пушка». Фигура неизвестного была знакома. Но в прошлый раз я не стал добивать урода: тогда он пытался порезать только меня. А сейчас он напал на девушек в парке и…

МОЕГО КОТА!

— С-с-с-с-с-с-с-с-с-у-у-у-у-у-у-у-у-к-к-к-к-к-к-к-к-к-а-а-а-а-а-а-а-а! — я не удержался и закричал.

Больше не буду в таком замедлении кричать, а то ржать так хочется, что боевой настрой растерять можно… Первая пуля покинула ствол и направилась в сторону противника. И вот тут меня слегка накрыло когнитивным диссонансом. Потому что неизвестный начал двигаться, уходя с траектории летящего снаряда.

И двигался он не так уж и медленно! Он двигался так, будто у него тоже было замедлено время. Сверкнул под светом фонаря металл клинка с сияющими рунами Тьмы. Я увидел голую грудь под изорванной одеждой, на которой тоже сияли руны, вырезанные прямо на коже.

И даже увидел перекошенное молодое лицо. В глазах незнакомца плескалось безумие и предвкушение.

Я снова выстрелил. И ещё. Где-то внизу моя трубка материлась голосом Кости, но разобрать, что тот кричит, не получалось. Да и не до того мне было… Мой враг резко метнулся к тени — и пропал!!! А внутри уже взвыло чувство опасности, заставив резко присесть, податься вперёд и начать разворачиваться.

Эта сволочь перемещалась в тени, как Тёма! Под одеждой парня вспыхивал язык Тьмы, даруя ему возможности, сравнимые с очень сильными двусердыми. А нож, похожий на кинжал и тесак одновременно, рассекал теневые щиты, будто их и не было — а я ведь их выставил. На автомате!

Правда, не особо на них рассчитывал. Ведь я уже дрался с этим уродом и знал, что от него ждать. Поэтому не стал удивляться, когда, ещё не успев развернуться — получил ногой в бок. Просто там, где другой на моём месте потерял бы ориентацию в пространстве, я всё видел в режиме замедления. И продолжал целиться во врага.

За доли секунды, что я наводился и давил на спусковой крючок, в безумном взгляде нападающего мелькнули узнавание и страх. И я вдруг понял, что у меня есть один шанс его убить. Один-единственный. Этот безумец просто не знал, что я теперь здесь живу. Он-то рассчитывал, как и всегда, на беззащитных жертв, а столкнулся с единственным человеком, который ему хоть как-то навредил.

Но теперь сил и меткости мне прибавляло не только желание защитить девочек и отомстить за нанесённые коту обиды, но и банальная жадность. Справедливость справедливостью, а полмиллиона рублей — это полмиллиона рублей! Это сразу выводит меня в другую социальную категорию! Раз — и в дамки! В смысле, в господа!

И этот гад как будто что-то почувствовал: вяло ткнул в мою сторону ножом и попытался свалить. Почему-то не через тень. Видимо, часто ходить сквозь неё он не умел. Но от пули гадёныш увернулся. Зато Тёма не сплоховал: выпал из одной тени — и ушёл в другую под воздействием гравитации. А по пути, выставив правую лапу с растопыренными когтями, резанул психоту по ноге.

Тот сбился с шага — и тут же поймал пулю чуть пониже лопатки. Вспыхнула какая-то защита. Убийца, зараза такая, только лишнее ускорение получил. А я всё ещё катился от пинка, поэтому вторую пулю пришлось выпускать не прицельно, а куда удалось навестись прямо в движении.

Впрочем, у «пушка» такой калибр, что если уж попал, то дыра будет приличных размеров.

Этому больному уроду повезло в том, что ничего важного для жизни я не задел. Но жопа у него стала сильно несимметричной.

— У-у-у-у-у-у-о-о-о-о-о-о-о! — вопль боли только набирал силу, а я уже, поймав равновесие, вставал на ноги и снова целился.

«Это тебе за котика! — мелькнула мысль на границе сознания. — И за девчонок!».

Ещё выстрел — мимо. Снова выстрел — попал в ногу. Ситуация изменилась. Убийца нырнул в тень, заставляя меня резко катнуться в сторону. Там, где я только что был, сверкнула сталь. Я успел выстрелить именно по ножу. И даже попал, выбив оружие из рук врага.

А вот потом «пушок» щёлкнул вхолостую, подсказывая, что я слишком увлёкся стрельбой.

На принятие решения у меня были доли секунды, пока нож ещё летел на землю. Надо было или кидаться на врага, или перезаряжаться. В первом случае в руках у меня будет разряженный револьвер, который и сам по себе предмет тяжёлый. Во втором случае, у врага опять будет его уродский ножик: успеет он его подобрать.

Я выбрал первое. Постоянно уворачиваться от клинка не получится, да и успею ли я все восемь патронов сменить — неизвестно. Надо же и вытряхнуть гильзы, и вытащить новые из кармана. Нет, перезаряжаться — плохой вариант. Правда, если бы время текло быстрее, я бы выбрал именно его — как всегда, на рефлексах. А так получил шанс подумать… И метнулся к врагу, когда тот только начинал движение к ножу.

Рана в ноге у убийцы была неприятная, и быстро двигаться он не мог, так что я успел. С правой руки врезал рукоятью револьвера, а левой обхватил за туловище, отрывая от земли и прыгая вместе с этим уродом вперёд — к ограждению вдоль дорожки. Там обстриженные кусты с жёсткими ветками: если повезёт, маньяка под нашим совокупным весом продырявит много-много раз.

Не повезло: снова сработала какая-то защита. А в остальном всё прошло, как надо. Мы повалились на кусты, я оказался сверху — и даже успел ещё разок садануть по вражьей роже, сворачивая нос и с хрустом сминая зубы.

Беда таких психов в том, что они уже перешагнули грань разумного: почти не ощущают боль, не знают предела сил и ходят по грани законов физики. Так что в ответ мне прилетело по рёбрам, а коленом — по внутренней части бедра. Хорошо, всё-таки по яйцам не попал, иначе б вывел меня из игры…

«Полмиллиона, Федя, соберись!» — мелькнула мысль, заставляя меня тоже перешагнуть за границы своей ловкости и силы. Удар головой по уже сломанному носу, удар рукоятью револьвера по башке, чтобы враг поплыл… А свободная рука и обе ноги участвуют в броске моего тела вверх и новом приземлении на противника. Ведь внизу — по-прежнему обстриженные ветки кустов!

— А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А! — убийцу проняло, он заорал, но, тварь такая, всё ещё отбивался.

И не вяло, как положено человеку, которому полжопы оторвало, в бедре дыра, зубы выбиты, сломан нос, и по этому носу ещё раз ударили. Отбивался он, как дикий зверь, используя любой шанс если не выжить, то хотя бы оставить нападающего без обеда. Ну то есть свалить и издохнуть где-нибудь подальше от места драки.

Мне прилетело в челюсть снизу — да так, что в глазах потемнело — затем в живот, снова по ноге… Мой противник даже почти смог высвободиться. Он умудрился извернуться на бок, подставив мне ухо, и я, удерживая себя в сознании, вцепился в него зубами.

Никакой красоты драки, никакого «можно» и «нельзя»… Мы дрались сейчас на настолько запредельных для обычного человека скоростях, что надо было цепляться за любую возможность победы. Это был не махач в подворотне с хулиганами. Это был бой из последних сил, на пределе сил, за жизнь, за Тёму, за девчонок!.. И мои полмиллиона рублей!!!

— А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А! — убийца орал уже на несколько тонов выше и в несколько раз истеричнее.

Ухо я ему сплюнул прямо в расшибленный нос, а потом ещё разок лбом припечатал… И снова огрел рукоятью — ей-Богу, давно уже должен был лежать в беспамятстве! — и опять подскочил, всем телом впечатывая в кусты.

В последнем рывке убийца, плюясь кровью из того места, где когда-то был рот, вцепился мне в глаз, вдавливая его в глазницу — и одновременно в горло, скребя пальцами и пытаясь обхватить. А я снова ударил рукоятью в нос. Снизу-вверх. Прямо туда, где в черепе у людей две длинные дырки и тонкая перегородка между ними.

Я бы, может, и хотел взять этого козла живым… Вот только он не планировал сдаваться. А мне мой глаз был дорог, как орган — и вообще. Ещё удар по носу — точнее, по той вмятине, где он когда-то был, и мой глаз отпустили, хотя я, если честно, особо им ничего не видел.

Тело убийцы дёргалось, нанизанное на десятки мелких веток. Правда, скорее всего, это было наименьшим из его неудобств. Он просто задыхался, захлёбываясь собственной кровью. И бился в судорогах от боли: лицо-то я ему основательно разрушил.

Я попытался встать, оттолкнувшись от дёргающегося тела, но ноги не держали. Пришлось усаживаться рядом с умирающим. Наваливалась слабость, да такая, что я даже руку поднять не мог. Само то, что ещё сидел, а не валялся в отключке — уже было победой.

Я моргнул, обводя взглядом место боя. Волкова и Заря были живы. Кровь теряли активно, но попытки кричать прекратили, круглыми глазами глядя на меня и убийцу…

А может, и не на нас: потянувшись к болезненно сжимавшемуся чёрному сердцу, я обнаружил, что всё вокруг заполнено спиральками моей первоосновы. Конечно, девушки не могли видеть спиральки — как и каждый двусердый, они видели что-то иное. Зато количество удивило даже меня.

В тени лавочки израненный Тёма вылизывал левую переднюю лапу. И шипел: видимо, от боли и пережитого страха. Его тоже стоило бы оттащить к лекарю…

А вот убийца умирал. Его ноги вздрагивали всё реже, всё слабее… А затем и вовсе опустились так, как у живого человека не бывает, даже если он зачем-то лежит на кустах.

В гуще парковых зарослей замелькали фонари, но разыскать нас никак не удавалось. Девушки всё ещё не могли издать ни звука, а мне пришлось собраться с силами, чтобы открыть рот и крикнуть:

— Эй! Сюда!..

Чёрное сердце болело — прямо вот натурально. Будто меня сейчас в моём юном возрасте инфаркт хватит. Билось оно отрывисто, резко… Подозреваю, я настолько опустошил свой резервуар, что сердцу просто не хватало теньки. А мои вшивые пять… Нет, шесть жгутиков! В общем, они не могли сразу набрать много теньки. Мне бы сотню жгутиков — было бы легче…

А потом вокруг стало многолюдно. Первым примчались Костя, Виктор Леонидыч и бойцы из второй машины — Бак, Турок и Бублик. А ещё двое обычных городовых. Вместе с ними Малая — ну а как же без её деятельного неучастия? Затем появились бойцы Дашковых и Верстовых.

Мне помогли подняться и оттащили на лавочку. Девушек забрали, понесли в лекарню. Из темноты, слабо мяукнув, выполз Тёма, привалившись ко мне. Я осторожно поднял кота и встал, пытаясь сохранять равновесие. Стало легче, чем после драки, но меня по-прежнему шатало.

В той суете, что царила вокруг, удалось проскользнуть в сторону лекарни. Я даже умудрился кое-как разминуться с мечущейся, как фурия, Малой. Иначе бы меня так просто не отпустили: залечили бы прямо здесь, завалили бы дурацкими вопросами…

А я очень занят. Мне Тёму спасать надо.

— Федя? — Алексей Павлович окинул меня взглядом и сразу вынес вердикт: — Ты сильно теньку перерасходовал… А нет, ещё синяки и ребро, кажется… А что с глазом?

— Да фиг с ними, с ребром и глазом, Алексей Павлович! — буркнул я. — Кота посмотрите: ему больше досталось.

— Котов я ещё не лечил! — удивился тот.

— Это изменённый кот, он девушек не дал убить. Я бы не успел иначе, — сил ругаться или доказывать что-то не было.

Если заупрямится Алексей Павлович, вытащу из постели Полоскова. Он точно найдёт того, кто может Тёме помочь.

— Ладно… Тоже ведь тварь Божья… Давай за мной! — решился лекарь, открывая нам с котом дверь в комнату, где я раньше не был и где на металлических столах стояли незнакомые приборы.

— Сюда клади! — он указал на единственный пустующий стол.

Я осторожно положил Тёму, который только мелко вздрагивал при каждом движении. Вылизывание не помогло, ему явно становилось хуже.

Впрочем, лекарь это тоже видел. Размяв шею и что-то прошептав себе под нос, он начал, одно за другим, создавать сложные плетения. Они разрушались, едва соприкасаясь с Тёмой, но, видимо, помогали в диагностике.

— Отбито всё внутри, в тазовой области, левая лапа сломана. Но таз — опаснее. Это быстро. Кот — не человек. Даже изменённый… С ним будет легче. Когда всё успокоится, бережно положи его на твёрдую поверхность и отнеси в комнату.

Где-то на этих словах Алексей Павлович приступил к лечению, начав выпускать теньку прямо в кота. Но объяснять не перестал:

— И не выходи отсюда. Мария носится, как сумасшедшая, ей бы успокоительных… Я ещё зайду попозже, тебя осмотрю. Чего, спрашивается, сразу ко мне не отвели…

Он снова окинул моё тело взглядом, а потом покачал головой:

— У тебя ещё и связки с мышцами повреждены. Нет, это бардак какой-то… Так же можно калекой остаться! Идём! А кота оставь, он спит!

Лекарь привёл меня в другую палату, заставил лечь и принялся накидывать плетения.

— Да, поиздержался ты в плане теньки, Фёдор… — повторил он. — Видны последствия…

— Мне пришлось, — коротко ответил я.

Усталость накатывала волнами. Но от плетений Алексея Павловича становилось легче. Наконец, он приказал мне часа полтора полежать, а потом идти к себе в комнату. Вместе с Тёмой, естественно. Когда Алексей Павлович вышел, я принялся искать свою трубку, но не нашёл. Вспомнил, что дозвонился до Кости и кинул её на землю, чтобы не мешалась.

Зато «пушок» был в кобуре, но его я трогать не стал: рукоять до сих пор была в крови и прочих фрагментах убийцы. Тем более, что сейчас, когда спала горячка боя, и отпустил адреналин, стало уже на всё плевать. И на маньяка, и на полмиллиона рублей. Откровенно говоря, я не очень-то верил, что мне их выплатят.

Наверняка я не знаю всех условий вознаграждения. Мало ли как оно там… Может, голова, за которую дают награду, должна быть целой, а не дырявой и обгрызенной…

Не, ну половина-то головы вроде как нормальная… Та, которая задняя… Может, за неё хотя бы половину награды дадут?..

Я даже начал засыпать, но вскинулся, услышав в коридоре голоса. Я узнал Марию Михайловну, Виктора Леонидыча… И решил, что пора подниматься и уходить к себе, пока меня не нашли. Истекли ли полтора часа, я всё равно не знал: часы-то на трубке были.

Поэтому тихонько оделся и, проверив, не осталось ли кого в коридоре, дошёл до комнаты, где спал Тёма. Видимо, Алексей Павлович сам подложил под него небольшую доску, бывшую некогда столешницей. Осторожно взяв кота вместе с доской, я двинулся к общежитию. Хотелось завалиться в кровать и спать… Спать… Спать…

Но если бы этот город спал… Ни город, ни училище, ни общежитие спать не собирались. Сначала я заметил осведомителей, которые наседали на Костю и ещё какого-то представительного служащего. К счастью, меня не заметили, и я успел скрыться за парковыми зарослями.

Затем, уже в общежитии, меня встретил взволнованный Семён Иванович, пытавшийся разузнать, что случилось, кто стрелял и где две девушки.

— Волкова и Станова живы, в лекарне… — устало ответил я, еле двигая ногами и кое-как поднимаясь на свой этаж. — Всё остальное у Марии Михайловны узнавайте…

— А кровь у тебя откуда? — заметил разводы на моём лице Семён Иванович, который, видимо, решил меня проводить.

— Оттуда…

— А что с Тёмой⁈ — зашипела сквозь щель в двери своей комнаты Вася. — Почему он лежит, как тряпочка⁈

— Спит после лечения, — я из последних сил улыбнулся. — И я спать хочу… День был насыщенный…

— Иди, конечно, иди! — опомнился смотритель, шикнув на высовывающих носы учеников.

Но если бы мне дали поспать! Стоило мне уложить на кровать Тёму, подсыпать ему корма и подлить воды, как в дверь требовательно застучали. Я решил, если сделать вид, что сплю, то меня, как уставшего героя, оставят в покое. Бедный наивный Фёдор!..

Голос Марии Михайловны поломал все планы:

— Федя, открывай, я знаю, что ты здесь. И в курсе, что ты не спишь.

— Ну ещё бы, если теньку даже сквозь стены видеть… — буркнул я и поплёлся к двери.

Щеколду я открывал с лицом, на котором было написано: «Не влезай, убьёт!». Однако Малая, как опытный педагог, это лицо проигнорировала.

Зато критически осмотрела мой потрёпанный наряд в пятнах чужой крови:

— А переодеться не хочешь?

— Нет… — честно ответил я.

— Держи, — Малая протянула мою трубку. — Искала тебя по всему училищу, между прочим. А потом узнала, что ты в лекарне, но пока забежала проверить девочек, ты куда-то успел уйти.

— Я не уходил, я плёлся, — ответил я почти без шуток.

— Тогда плетись в душ и переоденься… — с сочувствием улыбнулась Мария Михайловна. — Там с тобой хотят поговорить.

— Скажите этим разговорчивым, что могут идти лесом, раком и на… — начал было я.

— Боюсь, этим людям такого говорить не стоит, — снова улыбнулась Малая. — Вот ректор бы мог: за ним род Рюриковичей стоит. А нам с тобой, Федь, не стоит. Во всяком случае, пока.

— Сами напросились… — вздохнул я. — Буду через пять минут!

— Ты кофий будешь? Они сделают⁈ — долетело из-за двери.

Ещё несколько секунд я стоял и думал, а потом выглянул и мрачно заявил:

— Буду…

И снова закрыл дверь. На душ и переодевание ушло ровно пять минут. В царском войске и не такое научишься делать. И подлеченные ссадины, и ушибы не помешают. Плохо другое: что пальто, которое я купил по случаю холодов, пришло в негодность. И, скорее всего, восстановлению не подлежало. А в нём было теплее, чем в осенней куртке. Но куда теперь деваться?

В общем, когда я вышел, моему мрачному лицу позавидовали бы грозовые тучи:

— Я готов… Но без кофия буду молчать, так и знайте!