Тьма. Испытание Злом

Глава 1, в которой Йорген фон Раух совершает неожиданную покупку

Все началось с того, что Йорген эн Веннер эн Арра фон Раух, ланцтрегер[1] Эрцхольм, начальник столичного гарнизона Королевской гвардейской Ночной стражи, ни с того ни с сего купил раба.

Зачем? Именно этот вопрос он задал себе сразу после заключения сделки, но внятного ответа на него дать так и не смог.

Зачем вообще люди покупают рабов? Первое, что приходит в голову, – для хозяйственных нужд. Вот только какое может быть домашнее хозяйство у двадцатилетнего парня, состоящего на военной службе? Комната при казарме, отдельная, не без изящества обставленная, но не настолько просторная, чтобы для ее содержания требовался специальный человек, вполне хватало одного дневального. К слову, здесь же, при казарме, имелись неплохая поварня и прачечная. Возможно, кто-то брезгливо сморщит нос: «Фи! Вместе с солдатами! Из одного котла!» Но фон Раух, отнюдь не склонный к снобизму, на подобные мелочи внимания не обращал, жизненным укладом своим был вполне доволен и перемен в нем не искал.

Еще одна причина, по которой молодые отпрыски знатных родов частенько обзаводятся невольниками, – это любовная переписка. Куда удобнее иметь под рукой собственного писаря, нежели бегать с каждым посланием к наемному, платить по монете за строку, да еще и за конфиденциальность переживать. Однако и в писаре у Йоргена нужды не было. По двум причинам. Обзавестись дамой сердца он не успел. Зато грамотой овладел в совершенстве, а заодно и еще несколькими науками, совершенно лишними для человека его сословия.

Вот только человеком Йоргена фон Рауха можно было назвать с большой натяжкой. Лет тридцать назад подобных ему именовали – кто с пренебрежением, а кто и с опаской – хальбблут, полукровка. Но с тех пор как мудрейший Хаген III, отец нынешнего правителя, издал судьбоносный «Указ о священном равенстве народов и языков» и положение каждого подданного Эренмаркской короны стало определяться не расовой принадлежностью его рода, но исключительно степенью знатности, мерзкое слово было выведено из употребления под страхом виселицы.

Слово исчезло – но суть осталась. И к потомкам смешанных браков окружающие продолжали относиться с некоторой настороженностью. Не потому что люди лучше альвов и нифлунгов или наоборот – упасите вас боги такое подумать, тем паче высказать вслух! А потому что никогда не угадаешь, как именно полукровки себя поведут – как люди, как альвы или как нифлунги. И чистокровным их трудно понять. Непонимание приводит к отчуждению. Родись средний сын сиятельного ландлагенара Норвальдского Рюдигера фон Рауха человеком, богатство отца и древность рода непременно сделали бы его важным вельможей, одним из особо приближенных молодого короля Видара. Будь первенец фроа Олры эн Арра нифлунгом – со временем вышел бы в ученые мужи либо колдуны благодаря наследственной живости ума и неплохим магическим способностям. Полукровке Йоргену пока не оставалось ничего другого, как командовать Ночной стражей столицы.

С одной стороны, должность не из последних, достаточно важная для того, чтобы отцовское самолюбие ландлагенара Рюдигера не страдало. С другой же…

Казалось бы, в чем разница между дневной и ночной стражей? Те же чины и привилегии, одинаковые доходы, единый устав. Но почему в дневную стражу так и рвутся отпрыски благородных семейств, простыми караульными рады устроиться, а в ночную палками загоняют всякий сброд из отчаянных? Причина проста. Дневная служба – это парады и марши, показательные разводы караула перед королевским дворцом. Ночная – страх и кровь, смертельная опасность, подстерегающая за каждым углом. Впрочем, Йоргена фон Рауха такая расстановка устраивала как нельзя лучше, парадные марши и прочие экзерциции он с детства терпеть не мог…

Но вернемся к его странному приобретению.

Третья причина, толкающая мужчин на покупку живого товара обоих полов, имеет свойство крайне низкое, в приличном обществе о таких вещах вслух не говорят. И не сносить тому головы, кто рискнул бы заподозрить Йоргена фон Рауха в подобных намерениях.

В общем, с какой стороны ни смотри, раб ему был абсолютно не нужен. Однако он его купил.

Стоял гадкий весенний вечер. Красным шаром висело на небе предзакатное солнце, отражалось зловещими огненными отсветами в оконных стеклах и пластинах слюды. Из вонючих подворотен падали длинные синие тени, от них веяло зимним холодом. Ветер дул с моря порывами, срывал шапки с запоздалых прохожих, раскачивал тела висельников на рыночной площади, они дергались как живые, и черные вороны кружились над ними, не решаясь присесть.

Ни один уважающий себя начальник в такую погоду лично в дозор не вышел бы, отправил подчиненных.

– Эй, командир, тебе-то что под крышей не сидится? – окликнул Йоргена старший разводящий Кнут. Обращение было отнюдь не уставным, но они слишком много раз спасали друг другу жизнь, чтобы соблюдать глупые условности. – Ладно мы, люди подневольные, но ты-то сам себе хозяин, неужто охота мерзнуть?

Ответом ему был печальный вздох. Вовсе не мерзнуть хотелось Йоргену, а спать, потому что минувшей ночью случилось серьезное сражение у северных ворот, а наутро королю Видару приболело устроить импровизированный рыцарский турнир. Обычно среднего сына ландлагенара Рюдигера к дворцовым развлечениям не привлекали, довольствовались обществом старшего, лагенара Дитмара (младший, богентрегер Фруте, по молодости лет пока не был взят ко двору). А тут, как назло, вспомнили! Как ни старался Йорген отвертеться, ссылаясь на то, что в рыцари не посвящен, – не удалось. И вместо заслуженного отдыха пришлось целый день бездарно махать мечом и копьем. Но это еще полбеды. Потому что за турниром всегда следует бал. И вот что удивительно. Как только дело доходило до танцев, изящно сложенный, ловкий и проворный Йорген, даром что рожден был от женщины-нифлунга, становился неуклюжим аки деревенский увалень: в такт музыке не попадал, не умел запомнить ни одной фигуры и на ноги дамам наступал так часто, что те начинали подозревать его в дурном умысле. Ясно, что балы к числу его любимых развлечений не относились, и, отправившись в дозор, он просто предпочел меньшее из зол.

… – Йорген, милый, ну почему вы такой дикарь? – пристала к нему принцесса Фрида, кузина молодого короля и жена канцлера, махтлагенара Гернота. – Нам всем так не хватает вашего общества…

Ха! Как бы не так – «всем»! Просто канцлер Гернот был человеком хоть и достойным во всех отношениях, но уже очень пожилым. Супруга же его, чудесно сохранившая к тридцати пяти годам красоту молодости, отличалась нравом пылким и страстным, ей нравилось окружать себя юными кавалерами. Те в свою очередь охотно поддавались чарам принцессы, без оглядки бросались в пучину придворных страстей, интриг и сплетен. Но для Йоргена фон Рауха эта стихия была абсолютно чуждой.

– Ах, простите, мадам, – служба! Безопасность короны превыше всего!

В общем, отговорился. Но отдых снова пришлось отложить. Потому что точно знал: обязательно найдутся желающие проверить, как именно провел эту ночь начальник гвардейской стражи, и донести о том принцессе. И если будет обнаружен обман, в следующий раз его точно загонят в бальный зал, не отвертится уже! Принцесса Фрида прекрасно умела решать свои проблемы через кузена-короля.

– Да, – сочувственно покачал головой старший разводящий, выслушав рассказ начальника, – балы – дело мудреное. Я видел раз, как господа танцуют, это ж целая наука! То вправо повернись, то влево, то присядь, то встань, да в собственных ногах надо как-то не запутаться… В дозоре оно, конечно, проще.

– А я бы лучше на бал сходил… – влез в разговор начальников Рыжий Вольфи, самый молодой из гвардейцев фон Рауха. – Тепло, светло, музыка всякая. Бабы… – Тут голос его мечтательно дрогнул.

Тяжелая рука Кнута звонко щелкнула парня по рыжему стриженому затылку.

– Дурень! Какие «бабы»?! «Благородные дамы» надо говорить! И вообще, кто тебе позволил чесать языком в присутствии старших?! Учишь, учишь вас, остолопов деревенских…

– Да ладно, оставь его, – лениво перебил Йорген. – Пусть себе болтает. Скучно! – Порядки в Ночной гвардии всегда были вольными, так было заведено задолго до него, и менять их он не собирался.

Воодушевленный поддержкой высшего начальства, Вольфи принялся самозабвенно болтать. Он вспоминал свою деревню Плешивые Холмы в ландлаге Морунг, откуда был завербован обманом и забрит в рекруты, имея неполных шестнадцать лет от роду. Должно быть, парень здорово скучал по родному дому. Йоргену довелось однажды проезжать по тем местам – они показались ему бедными и унылыми. Но по словам Вольфи выходило, что нет во всем королевстве более благодатного края. Там и воздух особенный, и вода вкусна необыкновенно, и земля родит богато, и народ живет добрый, а ночных тварей вовсе мало – хоть возле кладбища после заката гуляй! А уж какие пляски молодежь устраивает на лугу в майскую ночь – никакие балы с ними не сравнятся! А что после тех танцев творится по окрестным кустам и сеновалам…

Но как раз этого-то, самого интересного, слушателям и не пришлось узнать. Разводящий вновь треснул юнца по затылку: должен иметь соображение, какие разговоры дозволено вести в присутствии знатного господина, какие нет, дабы не оскорбить его благородный слух.

На самом деле благородный слух Йоргена фон Рауха, проведшего в войсках ровно десять лет из своих двадцати, уже ничто не могло оскорбить. Но вмешиваться, снова возражать Кнуту он не стал: старому служаке виднее, как правильно учить молодых солдат.

Рыжий Вольфи покорно умолк. Стало еще скучнее.

…Квартал за кварталом вышагивали стражники по вдоль и поперек исхоженным улицам столицы, громыхали сапогами по брусчатке площадей, увязали в грязи переулков и подворотен. До захода солнца оставалось не меньше часа, и дела у них пока не было, кроме как патрулировать на виду у подданных королевства, чтобы те знали: не спит Ночная гвардия, бережет их покой.

Красное солнце скатывалось все ниже к горизонту. Последние прохожие торопились по домам. Лязгали кованые створы ворот, гремели замки, хлопали тяжелые ставни. Город стремительно пустел.

И только на подходе к рыночной площади наблюдалось необычное для позднего часа оживление. Что-то происходило там, скрытое от взоров стражи спинами зевак.

– Р-разойдись! – громко скомандовал старший разводящий. – А ну по домам все! Жить надоело?!

Люди послушно бросились врассыпную, скрылись с глаз. На площади осталось стоять четверо, они тянули за руки пятого, распростертого на камнях, окровавленного.

– Кто такие? Что творите? Почему беспорядок? – подбавил рыку Кнут.

Четверо отпустили свою жертву, замерли в смиренных позах – знали: с Ночной стражей шутки плохи. Это были дюжие мужики с широкоскулыми лицами уроженцев Дальних Степей, одетые как торговцы, но вооруженные плетками и ножами.

– Да вот, раба бьем, добрые господа! – заискивающе доложил один удивительно тонким голосом.

«Евнух, что ли?» – подумал Йорген с неприязнью.

– Раб едва не сбежал! Поймали, хвала Небесам, теперь учим, – подал голос второй. – Не извольте беспокоиться, добрые господа, сей минут всё приберем! – Он грузно опустился на колени и принялся тереть залитую кровью брусчатку полой своего длинного степного одеяния.

Остальные кинулись ему помогать. Стало противно.

– Да тьфу! – плюнул ланцтрегер. – А ну прекратить! Встать!

Степняки перестали ползать по камням, но на ноги не поднялись, остались стоять на коленях.

– Хозяин где? – Йорген смекнул наконец, что это за народ. Надсмотрщики за рабами. Возможно, сами из их числа – что с ними разговаривать?

Хозяин, крошечный пожилой человечек, смуглый и с бритой головой, явный уроженец Иферта или Хааллы, уже спешил на выручку своим людям, семенил через площадь со стороны торговых складов. Да, живой товар на столичном рынке хранили там же, где и неживой, – в складских помещениях, совершенно для этой цели не приспособленных. И сколько ни жаловались арендаторы, сколько ни толковали о том, что надо бы выделить под рабов отдельные каморы, потому что всякий другой товар после них пропитывается тяжелым духом, дальше разговоров дело не шло.

– Бегу, бегу! Туточки я, добрый господин!

Хозяин упал на колени рядом с надсмотрщиками, ткнулся лбом в землю, оттопырил зад – вот поганая южная привычка! Право, избитый раб сохранял больше достоинства, нежели жалкий его владелец!

Должно быть, это воспитание светлых альвов дало о себе знать. Вместо того чтобы отчитать торговца за нарушение порядка и взять с него положенное взыскание в размере пяти серебряных монет, Йорген задал вопрос, неожиданный прежде всего для самого себя:

– Сколько стоит твой раб?

Если и был удивлен поведением начальника кто-то из сопровождавших его подчиненных, то виду не подал – он благородный, ему виднее. У торговца же от изумления глаза полезли на лоб. Он хорошо знал хищную породу городских стражей, ждал – бить будут, а то и золота потребуют отсыпать. А вместо того…

– Эй, ты оглох? – ткнул его носком сапога молодой рыжий гвардеец. – Не слышал, что благородный господин спрашивает? Повторять надо? Почем раба отдаешь?

– Я… ой! – залепетал хозяин, не зная, как и быть. С одной стороны, ему страсть как захотелось сбагрить с рук беспокойного раба, да подороже за него запросить. Он по опыту знал: у благородных торговаться не принято, какую цену называешь, ту и дают. С другой же… Ладно бы покупатель случайный был, встретились, как говорится, и разошлись, ищи ветра в поле! А то – стражник, да еще, видать, из самых главных! Такой потом из-под земли тебя достанет и шкуру спустит: зачем продал негодный товар?

Несколько мгновений колебался торговец, пока страх не взял верх над жадностью.

– Господин!!! Это плохой раб, совсем плохой! Ничего делать не умеет! Ни по хозяйству, ни писарем, ни услужить как надо. Только хлеб даром ест! Дозвольте, добрый господин, я вам сей секунд другого раба выведу. А этого на галеры за гроши бы сбыть иль в рудники куда…

– Сколько, я спрашиваю?

Страж глянул так, что у торговца душа в пятки ушла, только теперь южанин заметил, что господин – полукровка. Альвы, что ли, в родне были, а то и вовсе нифлунги. Тьфу-тьфу, не к ночи будь помянуты!

Больше он не возражал. И цену назвал ниже некуда, лишь бы отделаться и ноги поскорее унести.

– Двадцать крон серебром, господин!

Монеты со звоном без счета высыпались к его ногам. Их было явно больше двадцати.

Стражники ушли. И раба под руки уволокли – тот еще не успел оправиться от побоев.

Трясущимися руками ссыпав монеты в поясной кошель, торговец напустился на своих слуг, принялся стегать их плетью, вымещая испуг: «Вот я вас ужо, мерины! Будете знать дело! Чуть под беду не подвели!» Те стояли, втянув голову в плечи, покорно принимали удары, не пытаясь уклониться. И то сказать – зачем? Пусть тешится хозяин. Силенок у него, как у дитя малого, да через одёжу бьет – боли вовсе никакой, а стыд и потерпеть можно…

– Не было у бабы заботы – купила порося! – посмеивался вслух разводящий Кнут, не смущаясь тем обстоятельством, что в роли «бабы» оказалось высочайшее начальство.

С рабом сразу возникли проблемы. Первое – идти сам он не мог, приходилось вести под руки, как пьяного. Вот картина! Самое то занятие для гвардейцев!

Второе – куда вообще его девать? Не таскать же за собой всю смену? Скоро сгустится тьма, полезут из всех щелей, из тайных своих укрытий ночные твари – только успевай отбиваться, и полудохлый раб в таком деле никак не подмога. Пожалуй, еще и человека к нему придется приставить, следить, чтобы не сожрал кто начальникову собственность! В казарму свести? Крюк большой. Постучать в первую попавшуюся дверь, оставить до утра и велеть хозяевам, чтобы приглядели? Сбежит. Обученные надсмотрщики не уследили, куда там простым горожанам! Это он сейчас ковыляет, ногой за ногу заплетается – а может, нарочно, бдительность усыпляет? Короче, беспокойство одно!

– И зачем ты вообще его купил, командир?! – Кнут не смог сдержать досаду, хоть и понимал, что подает своим подчиненным далеко не лучший пример.

Ланцтрегер Йорген фон Раух поднял на разводящего свои странные янтарно-желтые глаза, помолчал, будто обдумывая ответ, а потом вымолвил:

– Вот и я думаю – зачем?