Твоими глазами [СИ]

С тех самых пор, как союз между кланами был заключён, Тобирама не знал покоя.

Денно и нощно он был напряжён, ожидал удара от тех, кого всю жизнь убивал, а брат теперь назвал союзниками. Учихи были везде, и часто Тобираме чудилось, что их в растущей деревне больше, чем Сенджу. С чего бы, казалось? Судя по спискам, которые предоставил Мадара, красноглазых не так уж и много — клан Тобирамы заметно проредил их ряды за последние годы… И всё же они бросались в глаза слишком часто: их клановый мон, обманчиво-чёрные глаза, надменные рожи. Особенно — одна конкретная рожа, маячившая рядом с ани-чаном, порой даже за его спиной.

Мадара. Хаширама отказывался замечать, как непозволительно близко подпустил к себе главу чужого клана.

Они постоянно вместе, что-то обсуждают. Ходят вдвоём по растущей деревне, строят планы, инспектируют стройки. Учиха стал тенью брата, Хашираму проще застать в плохом настроении, чем одного.

Тобираму это тревожило и злило. Поначалу он терпел постоянное присутствие Мадары поблизости — беспокоился за брата и следил, чтобы Учиха не ударил ему в спину. Однако Хаширама заметил это и прямо сказал, что не нужно — он ценит заботу, но волноваться не стоит, Мадара больше не враг, как и остальные Учихи, и отото пора к этому привыкать. Тобирама тогда только цыкнул раздражённо, но стал часто уходить из дома, работать предпочитая в парке у небольшого пруда, где почти всегда было пустынно: никаких людей, чужой чакры поблизости, никаких поводов отвлекаться от дела. В таких условиях Тобирама часто совмещал занятия: клон тренировал дзюцу, он сам — разбирал бумаги, а бывало и наоборот.

Водяной дракон, вобравший в себя половину воды пруда, взмыл вверх, выгнул длинную шею и с рёвом обрушился обратно в водоём, пустив волны, подняв облако брызг. Техника исполнена автоматически хорошо, но Тобирама всё равно остался неудовлетворён, нахмурился, скрестив на груди руки. Само по себе дзюцу — ничто. Действительно его оценить можно лишь в сражении.

Врагов вокруг было много, вот только — никаких боёв. Приказ главы клана.

Тобирама до сих пор не хотел верить, что кошмар объединения с кровным врагом — реальность. Не хотел, но приходилось.

Учихи были везде: сновали вокруг, косились с прищуром, конечно же что-то замышляли против Сенджу — не могли не замышлять. Тобирама пытался раскрыть их замысел, однако красноглазые хорошо прятали когти. И ведь всё равно рано или поздно вонзят их в плоть заклятых врагов.

Полная раздражения, подавляемой злобы чакра взметнула воду, закрутила смерч вокруг Тобирамы. Однако продолжения техника не нашла — контроль был прерван, и вода рухнула в пруд, унеся с собой эмоции. Теперь Тобирама спокоен и может вернуться к работе.

На берегу, на достаточном расстоянии от водоёма, чтобы тренировка с Суйтоном не затронула ценные бумаги, клон занимался черновиком письма к Яманака — Хаширама поручил переговоры с ними брату. Идея привлечь в строящуюся деревню другие кланы Тобираме почти даже нравилась: многие в Стране Огня не любят Учих, и если приложить усилия, можно собрать внутри селения коалицию кланов, которая будет превосходить шаринганщиков силой. Сарутоби уже согласились, Яманака склонятся к согласию: Учих, конкурентов в менталистике, они давно хотят потеснить с пьедестала; при этом контролировать их Сенджу будет куда проще. И Тобирама, возможно, наконец сможет спать спокойно. Хотя бы иногда.

Он развеял клона и, проанализировав пришедшие от него воспоминания о последнем часе работы, занял его место под деревом, взял на колени переносной столик и свиток. Тобирама планировал закончить письмо сегодня и сразу после формального согласования с братом отправить его Яманака; ответ от них придёт дня через три, и тогда можно будет назначить…

Он вскинулся, учуяв чужую чакру. Быстро скатал свиток, отложил в сторону. Опустил руку на держатель с кунаем, отщёлкнул кнопку — передумал, закрыл опять. Если что, ему Тобирама и так горло перегрызёт.

— Зачем пришёл?

— Гуляю, — голос прозвучал совсем близко, а затем из зеленоватой тени под лиственным пологом выступила тень чёрная, человеческая. — Общественный парк, между прочим.

Тобирама не ответил, косясь на Учиху напряжённо, мрачно. Не верил, что он пришёл просто так — забраться столь далеко от дома требует усилий от слепого. Даже от Учихи Изуны.

Он подошёл ближе, остановился, опираясь рукой на ствол дерева, соседнего с тем, под которым сидел Тобирама. Своего врага Тобирама не видел давно, вечно погружённый в дела, и теперь приметил, что тот исхудал ещё больше — и раньше непонятно было, откуда в щуплом Учихе столько сил, чтобы выдерживать его удары, а сейчас Изуну, казалось, сильный порыв ветра смог бы сбить с ног. Захотелось проверить, но Тобирама сдержал себя. Вместо этого вновь взялся за свиток, раскрыл и стал изучать, вносить правки — не подсмотрит же Учиха без глаз, в самом деле. В любом случае, в этом письме нет ничего особенного — обычная дипломатия; собственную задумку Тобирама не доверил бы птице.

— Письмо к Яманака? — Изуна скорее утверждал, чем спрашивал.

— Да, — коротко, сквозь стиснутые зубы. Пока ещё не грубо, но с однозначным посылом: «Не мешай работать».

Молчание длилось несколько минут, полнившееся мерным шорохом ветра в листьях, кисти по пергаменту.

— Так стараешься… — протянул Изуна и усмехнулся. — На благо Сенджу или деревни?

Рука Тобирамы остановилась. Он поднял голову, посмотрел в лицо врагу, на забинтованные провалы глазниц.

— Ты в чём-то подозреваешь меня?

— Подозреваю? Вовсе нет, — отозвался Изуна. — Я абсолютно уверен, что ты замышляешь что-то против нас.

Тобирама оборвал порыв зарычать: кривиться теперь в его присутствии можно, но вот издавать звуки нежелательно.

— Голословно.

— Мы оба знаем, что это правда. Я твою ненависть чую, — он раздул ноздри, скользнул языком по губам, словно на них мог осесть пепел холодной ярости, испытываемой Сенджу.

Провоцирует? Чего добивается?

— Могу ответить теми же подозрениями, — отчеканил Тобирама. — Ты вызвался вести переговоры с Нара.

— Ими должен был кто-то заняться, а я в этом хорош, — парировал Изуна. — Попробуй поспорить — выставишь себя дураком. С Нара должен вести переговоры кто-то не менее хитрый, чем они сами, иначе Коноха проиграет.

От звука этого слова Тобирама поморщился. Название деревни, придуманное Мадарой, било по ушам.

— Коноха? Не лично твой клан?

— Не лично. Нии-сан сказал, больше у нас нет личного — есть общее с вами, Сарутоби, Абураме, всеми теми, кто присоединится к союзу. Есть Коноха.

— Я тебе не верю, — сказал Тобирама прямо и просто.

— Почему?

Издевается?

Игнорировать. Вернуться к свитку, к работе.

— Почему, Тобирама?

— По той же причине, что и всегда, — бросил он, чтобы отвязался.

— Потому что я — Учиха? — Изуна хмыкнул. — Как-то это по-ребячески, не находишь?

На этот раз Тобирама не выдержал, прорычал:

— Не смей судить меня. Убирайся.

— Этот парк — общественный, могу находиться здесь, сколько хочу, — возразил Изуна и аккуратно сел, вытянул ноги и прислонился спиной к стволу.

Уйти самому? Тобирама подумал об этом, но отбросил. Он и так уже сбежал из собственного дома, подальше от Мадары — больше своё место не уступит. Да и вообще, завтра же начнёт выкуривать старшего Учиху из кабинета Хаширамы. А сегодня нужно разобраться с младшим.

Вновь взять в руки кисть, глубоко вздохнуть. Письмо само себя не напишет, а слепой Учиха работать не помешает. Пока будет молчать, по крайней мере.

И Изуна правда молчал — запрокинул голову, подставив лицо солнечным лучам, пробивавшимся через листву. Легко было представить, как прежде, имея глаза, он зажмурился бы с выражением удовольствия, потянулся, будто кот, расслабленный и гибкий… в боях его порой только гибкость спасала. Вот только в последнем подвела — и Тобирама добрался до него, ранил сильно, раскроил половину грудной клетки от подмышки почти до самого позвоночника — после такого практически невозможно выжить. Ани-чан виноват в том, что эта тварь ещё дышит и ходит.

Под деревьями долго длилась благословенная тишина. Впрочем, она, как и всё хорошее, кончилась.

— Раньше не подумал бы, что в тебе может крыться столько ненависти, — протянул Изуна задумчивым тоном. Тобирама промолчал. — Никогда не замечал в тебе любви, которой, по всеобщему мнению, ваш клан отличается от нашего, и грешным делом стал думать, что ты вовсе не способен на чувства. А оказалось совсем наоборот — в тебе ненависти на дюжину наших хватит. Даже смешно.

— Сенджу ненавидят Учих, Учихи ненавидят Сенджу, — проронил Тобирама, не поднимая голову от свитка, продолжая писать на свободном пространстве. Выходило, правда, не рабочее, а нечто глубоко ругательное. — Это в порядке вещей.

— Было, — поправил Изуна едва ли не мягко.

Тобирама скептично фыркнул.

— Скажи ещё, что полюбил нас.

— Ни в коем случае. Вы странные, в большинстве своём неотёсанные и крайне шумные. Хотя не говорю, что Учихи безгрешны, — Изуна перекинул через плечо длинный хвост и принялся на ощупь выбирать из него приставшие чешуйки коры. — Нет, Тобирама, я не люблю Сенджу. Но моя ненависть к вам перегорела, ушла. Осталась лишь боль потерь и старые шрамы, за большую часть которых я должен сказать спасибо тебе.

— Пожалуйста, — съязвил в ответ Тобирама. — Изуна, чего ты хочешь? Если ты не заметил, я занят.

— Чего я хочу?.. — проговорил Изуна, перебирая пальцами хвост. Ветер шевелил неровные пряди вокруг его лица; резкий контраст чёрного и бледного, белых бинтов сглаживался зеленоватой полутенью.

Некоторые говорят, что вся сила Учих заключена в глазах, лиши их — и демоны неопасны. Быть может, применительно к большинству это и так, однако Изуна иной. Его сила не только в Шарингане — в его уме, чутье, рефлексах охотника. В несгибаемом духе. Даже ослеплённый собственным братом ради силы, Изуна оставался зубастым хищником, уверенным в себе и опасным.

— Я хочу понять, что заставляет тебя быть таким непримиримым, — Изуна безошибочно повернул лицо к нему. Он почти смотрел, как прежде: въедливо, погружаясь до дна твоего существа и вытаскивая на свет кошмары, страхи, потаённые мысли. — У нас всех общая история: мы потеряли братьев, похоронили отцов, через кровь и страдания выжили, заключили долгожданный мир. Нии-сан и твой брат приняли его быстро — ещё бы, сами же и придумали. Я тоже нашёл себе место в изменившейся реальности, не без сомнений, но нашёл. Только ты продолжаешь плеваться от неё, жить так, как прежде: с кунаем под подушкой и желанием перерезать горло любому, кто носит на спине красно-белый веер.

Его голос имел странную власть: завораживал, заставлял, замирая, слушать. На секунду Тобирама подумал, что Изуна освоил новый пласт гендзюцу, воздействующих через слух… После мысли отступили — сложно думать, когда он говорит. Совершенно ни к чему.

— В чём для тебя заключается проблема этой реальности? — вдумчиво спросил Изуна. — Чем так плох мир? Почему ты не можешь принять сотрудничество с нами ради общего будущего? Что именно зациклило тебя на ненависти? Хочу всё это знать.

Он поднялся, не пошатнувшись, и сделал шаг к нему. Тобирама не дёрнулся — молча наблюдал, ожидая, и Изуна подошёл совсем близко, остановился над ним, наклонил голову.

— Я хочу увидеть мир твоими глазами.

Он опустился на землю возле Сенджу, лицом к лицу.

— Тобирама… — шёпот едва различим, сливается с ветром. — Покажи мне, как видишь мир.

Тобирама кивнул и, подняв руки, стал снимать бинты, полностью открывая узкое, нездорово-бледное лицо Учихи. Когда он закончил, отложил полоску ткани в сторону, к столику и свитку, Изуна поднял веки, обнажая пустоту под ними. Это зрелище одновременно пугало и завораживало своей неправильностью и в то же время желанностью — слепой Учиха, кот с вырванными когтями, который больше не царапнет!.. Устоять было невозможно, и Тобирама протянул руку, широко разведя указательный и средний пальцы, медленно погрузил их в провалы глазниц. Подумать только; глаза, что прежде занимали эти места, доставили клану столько проблем и боли… а теперь они принадлежат другому Учихе, тому, что тенью следует за ани-чаном…

Он застыл, осмысливая. Изуна, наоборот, плавно подался вперёд. Подушечки пальцев мягко коснулись тканей, покрывавших заднюю поверхность глазниц.

— Пусто, — прошептал Изуна, не двигаясь, а его голос дрожал, будто Учихе было страшно, холодно. — Не вижу ничего, только ощущаю. Хочу видеть. Видеть твоими глазами, — его пальцы скользнули по щеке Тобирамы, виску, огладили белую бровь. — Пожалуйста, Тобирама…

Он просит. Ками-сама, как он может так просить?..

Тобирама убрал руку от его лица, пустил в неё лечебную чакру. Широко распахнул веки, завёл большой палец под глазное яблоко, указательным и средним нажал сверху и аккуратно извлёк глаз, мгновенно залечивая разорванные нервы, сосуды. Боль не чувствовалась — нетерпеливое урчание Учихи её перекрывало, растворяло в себе. Тобирама не позволял себе торопиться: аккуратно развернул глаз, убедился в его целости, только после чего медленно поднёс к левой глазнице Изуны, погрузил в неё, своей чакрой запуская сращивание тканей. Вначале — артерия и вена сетчатки, чтобы начала приливать кровь. Затем — регенерировать обрубленный зрительный нерв, срастить его с кусочком, оставшимся в глазу. После — полностью оплести волокнами нерва кровеносные сосуды и подведённые к глазу каналы системы циркуляции чакры. Последний штрих — покровные слои клеток, продлённая мозговая оболочка.

Тобирама отстранился, осмотрел результат своей работы. На него вполне осмысленно уставился собственный алеющий из-за отсутствия пигмента в радужке глаз.

— Видишь?

— Да… — Изуна с восторгом покрутил головой, осмотрелся вокруг. — У тебя так себе зрение, — весело заметил он.

Этот бодрый тон нажал на какой-то переключатель в мозгу Тобирамы — и тут он, наконец, осознал, что только что сделал. Первым порывом резко прижав ладонь к опустевшей глазнице, Тобирама зашипел, а затем бросился на чёртова Учиху — тот отскочил с проворством, расплылся в улыбке.

— Спасибо! Теперь, уверен, мне будет проще тебя понять! — засмеялся он и исчез так быстро, что не до конца оправившийся от гендзюцу Тобирама не успел его поймать на старте.

За этим последовала погоня по всей Конохе, которая всех без исключения жителей деревни загнала по убежищам: случайно оказаться на пути Тобирамы и Изуны в тот день было чревато. Остановить младших братьев удалось только Хашираме и Мадаре, прибежавшим на первые звуки столкновения водяного дракона и огненного шара. Когда старшие узрели перемену, а ухмыляющийся Изуна из-за плеча брата поведал подробности, оба пришли в совершенно одинаковый ступор. Не помешавший удержать на месте Тобираму, к сожалению.

Из дальнейшего Тобирама помнил преимущественно Мокутон, тащащего его куда-то брата и много-много саке. В какой-то момент появились Учихи, и Изуна, осторожно сев рядом, вежливо извинился и предложил окончательный мир.

— Глаз за глаз, — сказал он тогда. — Правда, твой едва не убивший меня удар пришёлся ниже, но теперь, думаю, мы в расчёте.

Что-то в этой мысли определённо было — или в Тобираме было слишком много… алкоголя? усталости? Как бы то ни было, он кивнул под внимательными взглядами старших.

А затем неожиданно выяснилось, что Изуна — весьма интересный собеседник, если не рассматривать его как опасный набор органов, функционирование системы которых необходимо во что бы то ни стало прекратить…

Переговоры с другими кланами Страны Огня пошли быстрее, когда Тобирама и Изуна вместе взялись за дело. Многие удивлялись, как они, вечные противники, сумели так органично сработаться, дополняя друг друга.

— У нас общий взгляд на мир, — любил шутить Учиха. — Вот только у каждого — по половине картины, и, чтобы получить истину, приходится сотрудничать.

Свой левый глаз Тобирама в конце концов вернул. После того, как пересадил Изуне пару новых Шаринганов.