Тверской Баскак. Том Второй

Глава 1

большой княжей палате Твери сегодня жарко. Полный состав боярской городской думы гудит, как растревоженный улей. Ждем доверенного человека от Великого князя. Он прибыл вчера, и до меня уже долетели слухи по какому поводу. Новость не то, чтобы совсем плохая, но и хорошей ее не назовешь. Прямо скажу, она застала меня врасплох.

Непроизвольно морщу лоб, последняя неделя и прям была богата на неприятные вести. На днях напомнил о себе Турслан Хаши. Сейчас он вместе со всем войском Батыя движется в сторону Киева, но тем не менее нашел возможность отправить ко мне гонца. Его беспокойство читалось между строк послания, где он в довольно завуалированной форме извещал о том, что из Каракорума назначен во Владимир новый баскак. Не кто-нибудь, а приближенный самого хана Угедея, бек битигчи Ярмага с полномочиями сбора дани по всему Русскому улусу. Назначен в обход Батыя, а стало быть, он, Турслан Хаши, никакой протекции мне больше составить не сможет и просит меня быть с этим человеком крайне осторожным.

Самое же главное было в конце. Как я понял, ради этой концовки письмо и было отправлено, там он просил меня ни в коем случае не ссылаться на наш уговор и при новом битигчи вообще о нем не упоминать.

Вспомнив про нойона, не могу удержаться от иронии.

«Наш бесстрашный Турслан не так уж и бесстрашен!» — Сдержав это восклицание, обвожу взглядом собравшихся бояр.

На дворе конец августа, и их красные лица в купе с собольими шубами вновь заставляют меня ерничать.

«Охота пуще неволи! — Не меняясь в лице, мысленно язвлю я. — За восемьсот лет ничего не изменилось! Что в наше время, что в это! Ради понтов люди готовы вытерпеть что угодно».

Дабы отвлечься, встаю и подхожу к окошку. Глоток свежего воздуха мне не помешает. Через узкую, как бойница, прорезь виден противоположный берег Волги и стены моего острога. Сами стены еще деревянные, а вот четыре башни вдоль крутого берега уже обложены красным глиняным кирпичом и смотрятся весьма внушительно. Их островерхие крыши отливают матовостью керамической черепицы, а на шпиле центральной красуется позолоченный двуглавый орел.

«А что, — в очередной раз оправдываю свой плагиат, — хорошая птица, со значением! Надо брать, пока еще свободна!»

Отсюда не видно, но я и без этого знаю, что еще шесть таких же красавиц башен выходят и на три другие стороны, делая острог неприступной твердыней, контролирующей как подходы к Твери с севера, так и речную стрелку реки Тверцы и Волги.

Шорох распахнувшейся двери отвлекает меня от умиротворяющего созерцания и заставляет обернуться.

Боярин Роман Радимич застыл в проеме своей дородной фигурой. Как ключник княжьего дома в Твери, он встречал почетного гостя и сейчас, поклонившись уважаемому собранию, провозгласил.

— Посол Великого Князя Владимирского, боярин Акинфий Ворон.

Пройдя в палату, он отошел в сторону, пропуская именитого гостя. Княжий боярин ждать себя не заставил и вошел сразу же, громко топая подбитыми сапогами.

Чуть склонив голову в мою сторону, он также в рамках минимальной вежливости поприветствовал и сидящую вдоль стен тверскую господу. Затем вскинув голову и изредка оглаживая ухоженную бородку, он начал говорить:

— Великий князь Владимирский Ярослав Всеволодович волею своей снимает со стола Тверского свого старшего сына Александра и дает городу другого князя. — Тут он сделал театральную паузу и, вызывающе задрав подбородок, прошелся взглядом по напрягшимся лицам бояр.

Многие отвели глаза в сторону, не желая связываться со столичным гостем, но Лугота прятаться не стал и встретил пронизывающий взгляд вопросом.

— А что же Александр? У нас со старшим Ярославичем вроде бы никакой при не было, и ему и нам тока польза.

Не выказав ни удивления, ни раздражения, посол ответил все в том же степенно-торжественном тоне.

— Великий князь сажает на Тверской стол другого сына своего Ярослава, а за Александром оставляет вотчину его, град Переяславль Залеский, и велит тому оставаться в Новагороде, да княжить там.

Со своего места так, словно бы рассуждая с самим собой, подал голос Острата.

— Младшему-то, Ярославу Ярославичу, сейчас поди и десяти годков нету. Какую же такой малолетний князь защиту нам даст? Может торопится Великий князь?

В ответ его тут же ожег гневный взгляд.

— Не тебе, боярин, судить о делах Великокняжеских! Кого и куда сажать из детей своих, Ярослав Всеволодович сам решит, а вам, господа тверская, следует знать, что за любым из сыновей княжих стоит грозная тень отца его. Она вам и защита, и суд праведный.

Я стою у окна и слушаю бояр лишь краем уха. Со вчерашнего дня, с той самой минуты, как мне донесли зачем приехал посол, я так и не смог ответить себе на самый главный вопрос. Мне-то что делать? Коли Александра с Твери убирают, то и наместника его тоже терпеть не будут. Я, конечно, еще и ханский баскак, но и этот трон уже зашатался подо мной.

«Надо срочно менять свой статус в этом городе, но как?! — В моей голове начался очередной мозговой штурм. — Я здесь почти полтора года и точно уже не чужой. Может даже поближе к народу, чем иные местные бояре, но что это меняет… Стоит лишиться звания княжего наместника, как меня тут же попрут из городской думы».

Словно прочитав мои мысли, Якун глянул на меня с откровенным торжеством. Неторопливо поднявшись, он расправил полы шубы.

— О чем мы тут спорим?! — Его прищуренный взгляд прошелся по лицам сотоварищей. — Великий князь Ярослав Всеволодович дает нам князем сына своего, и это уже великая честь. А уж старшего или среднего, взрослого мужа или недоросля, то нам без разницы. Как справедливо сказал наш Владимирский гость, за всеми ими стоит отец со своей дружиной. — Чуть помедлив, он поднял на меня свои маленькие злые глазки. — Так что надо нам не чиниться, а с радостью принимать нового князя, да готовиться к встрече. — Тут он вновь бросил в мою сторону многозначительный взгляд. — А наместника Александрова пора уж со всеми почестям проводить в путь дорогу.

Это его напутствие вызвало активное перешептывание в рядах остальных бояр, и мне стало понятно, что до сего момента никто вариант с моим изгнанием не рассматривал. Я даже с легкостью могу назвать причину этого. Ведь добрая треть из сидящих здесь бояр являются пайщиками моего «открытого акционерного общества», а без меня оно стоит недорого.

Великокняжеский посол, не разбираясь в местных нюансах, с недоумением забегал глазами по боярским лицам. Излишне бурная реакция, на казалось бы вполне обычную речь, его сильно заинтриговала.

Посвящать чужака в наши разборки было уже лишним, и, подняв руку, я подал знак стоящему у входа гридню, мол выводи.

Охранники подошли к Акинфию и встали с обеих сторон. Тот, повертев головой, поначалу даже не понял, что его вежливо выпроваживают. Ему до жути захотелось узнать в чем тут дело, и в меня уперся его вопросительный взгляд.

«Даже не проси, дружище!» — Съехидничал я про себя, а вслух произнес более корректно, но не менее безапелляционно.

— Ты, Акинфий, дело свое сделал справно, волю великокняжескую донес. За то тебе честь и хвала, а теперь, уж извиняй, нам потолковать надо без чужих ушей.

В полной тишине посол одарил меня недовольным взглядом и, больше не переча, двинулся к двери. Все молча проводили его глазами, но тишина продлилась недолго. Лишь только сомкнулись тяжелые дубовые створки, как начался гвалт. Я едва успеваю засекать, кто на чью сторону встал.

— Что нам с малого князя! — Закричал зло Острата. — Не он за нас стоять будет, а нам еще за ним сопли подтирать придется!

Его тут же срезал Якун.

— Ты на кого рот раззявил?! С Великим князем тягаться задумал!

В царящем гомоне нахожу только одного человека пытающегося сохранить нейтральную позицию.

— Малой, али старый! — Гундит Роман Радимич — Кака нам разница, ежели отец един!

Смотрю на эту орущую публику и мне вдруг приходит в голову мысль.

«А может приезд малолетнего князя — это не так уж и плохо?! Может, это сама судьба подталкивает меня к более решительным шагам. А что?! Александр далеко, ему от Твери только одно нужно — чтобы выход с города вовремя поступал. А Ярослав если приедет, так это его город будет, его вотчина. Он за нее радеть должен. — Тут я сам свой же энтузиазм и остужаю. — Он и бояре его в первую очередь за власть княжескую радеть будут и любого, в ком угрозу ей увидят, постараются убрать с дороги. А ты-то как раз угроза и есть! — Задумываюсь, и моя мысль вновь меняет направление на противоположное. — Я и для Александра угроза, просто он еще этого не понял, но скоро поймет, и тогда все станет куда сложнее. Если уж выбирать с кем меряться силами, то лучше с Ярославом, чем с Александром. С младшим еще неизвестно как пойдет, может и договоримся о мирном сосуществовании, а со старшим Ярославичем компромисса не найти, это уж точно. Недаром же его через год из Новгорода попрут. Идеально было бы вообще без князя, но, к сожалению, в нынешней ситуации это невозможно. Рюриковичи без борьбы город не уступят, а начинать распрю сейчас — это лить воду на мельницу всех врагов России».

Тяжело вздохнув, прихожу к однозначному решению, было бы лучше отложить вопрос с государственным устройством на годик-другой, но не во всем человек властен, и раз судьба говорит сейчас, то с ней не поспоришь.

Поднимаю руку, призывая почтенное собрание к тишине, и, выждав паузу, начинаю мягко и примирительно.

— Друзья мои, не стоит нам так горячиться. Вот вы сейчас спорите, кто сможет вас защитить, а кто нет, а я вам вот что скажу. Никто нас не спасет, ежели мы сами не сможем за себя постоять. Нужно самим быть такими сильными, чтобы и враги нас боялись, и князья слушали.

— И где же нам эту силушку-то взять? — Прерывая меня, смешливо фыркнул кто-то из доброхотов Якуна. — Может баб в лес послать пособирать, авось и наскребут туесок другой.

На это даже мои сторонники заулыбались, и я подумал, что подобное спускать нельзя. Выцепив взглядом любителя позубоскалить, выдаю ему жестко, почти на грани фола.

— Ежели ты, Еремей, привык от беды за бабами прятаться, то можешь и сам с ними в лесок сбегать, да смелости там пошукать, а те, кто на поле под Ржевой против Литвы, стояли, знают откуда сила и решимость берется.

— Да, ты…! — Боярин было вскочил, но Лугота придержал его за рука.

— Погодь! — Глаза тысяцкого уперлись мне в лицо. — Ты что же, наместник, хочешь с Великим князем силой померяться?

Вижу, Лугота еще сдержался и не врезал мне всю правду матку. В его взлетевших бровях явно читается предупреждение:

«Ты в своем уме! Учти, в таком деле я тебе не подмога!»

Бояре все как один уставились на меня и, выдержав затяжную паузу, я снимаю повисшее в воздухе напряжение.

— Не о том ты, Лугота Истомич, подумал. Не о войне я говорю, а об устройстве государственном.

Напряжение на лицах бояр сменяется недоумением, но я не даю никому высказаться и продолжаю.

— У нас ведь как, каждый на свою сторону тянет. Тысяцкий токмо обороной города занимается, бояре о своих дворах больше пекутся, а князя лишь дружина интересует, и весь налог, что с города собирается, он своей личной казной считает. Неправильно это! Князья меняются, а городу одни убытки. Надо самим своими доходами распоряжаться, а князю его долю оговоренную платить и не больше.

— Эка ты загнул наместник, — аж крякнул Острата, — а хозяин-то твой о сем ведает?! Что-то мне подсказывает, что Александру слова твои ох как не понравятся, ему такого бремя и в Новгороде хватает.

Награждаю боярина ироничной усмешкой.

— Ума палата прям у тебя, Острата Настожич. Зришь точно в корень!

Краем глаза вижу, что Якун недовольно набычился и уже готов свои пять копеек вставить. Так и есть, слышу его скрипучий голос.

— Ежели, по-твоему, у нас все не так устроено, то кто же тоды в твоих мыслях должен городской казной да порядком распоряжаться?

Тревога Якуна мне понятна, в нынешнем состоянии дел его все устраивает, разве что за исключением меня. Он здесь в городе глубинное государство, можно сказать. Лугота как бы номинальная исполнительная власть, но реально без одобрения думы ничего сделать не может. А в думе кто хороводит?! Правильно, Якун! Он в ней, говоря современным языком, бессменный председатель, и случись чего, он всегда не причем. Во всем виноват тысяцкий, а Якун всегда в стороне и в прибыли. Такой человек для меня пострашнее обоих князей вместе взятых, поэтому я начинаю аккуратненько так.

— Спрашиваешь, кто! — Смотрю ему прямо в глаза. — Так выборные обществом люди должны распоряжаться, разве нет?!

Поднаторевший в интригах боярин пронзает меня взглядом, и я ловлю в нем заинтересованность. То, что при должном подходе народ выберет его, он не сомневается, и для меня это хорошо. Ничто так не помогает, как излишняя самоуверенность противника.

— Соберем городское вече, — продолжаю я свою мысль, — и оно выберет правителя типа Новгородского посадника, только не на год, а скажем на четыре, да и название лучше другое подобрать, чтобы выделялась Тверь среди городов русских. Я бы, к примеру, назвал его консулом, как в Великом Риме было когда-то.

Обвожу бояр взглядом и вижу, что моя речь никого особо не заинтересовала, кроме, пожалуй, Якуна и Луготы. Эти сразу увидели в моем предложении возможность усиления своей власти.

«Ничего, ничего, — успокаиваю я себя, — все так и должно быть, никто кроме этих двоих себя в роли консула не видит, поэтому надо и им пряников подбросить».

— Этот консул назначит людей управлять соответствующими приказами: казначейским там, посольским, военным и прочими. Дума их утвердит и будет следить, чтобы дела справно вели.

При этих словах притихшие было бояре оживились, заставив меня мысленно улыбнуться.

«Вот и засуетились! Как только выгоду для себя почуяли, так сразу и интерес появился».

Перекрикивая гул всеобщего гомона, неожиданно подал голос Острата.

— Мысль дельная, но как с князем-то быть! Думается мне, отец юного Ярослава будет недоволен нашей самодеятельностью.

Все тут же притихли, устремив на меня вопросительные взгляды. Эта проблема для меня неожиданностью не стала, я уже прокрутил все в голове и начал говорить с полной уверенностью.

— У Ярослава сейчас и без нас забот выше крыши! Новый баскак из самого Каракорума к нему едет, война с Орденом назревает. Не до нас Великому князю Владимирскому! Ежели сына его младшего примем честь по чести, выход ему выделим достойный, в правах не обидим, то думаю, договоримся. В нынешних условиях ему легче на наши выкрутасы глаза прикрыть, чем еще одну свару начинать.

Сказал, а про себя подумал:

«Очень надеюсь, что Ярослав Всеволодович решит отложить разборку с нами на лучшие времена, ведь он-то не знает, что лучших времен у него уже не будет».

Отбрасываю ненужные сейчас мысли, а в ответ уже летят вопросы.

— А выход какой?! А заплатить-то сможем?! А запросят скока?!

Успокаивающе поднимаю руку.

— Суть в том, что хотим мы или нет, а платить все равно придется больше. — Обвожу взглядом все собрание. — Если кто не заметил, то напомню. С прошлого года у нас на шее, окромя Великого князя Владимирского, еще один нахлебник появился — монгольский хан Батый. Я здесь, в Твери, его баскак и только поэтому вы еще в полной мере не почувствовали тяжесть нового хозяйского сапога, но времена меняются. Едет новый смотритель на землю Русскую и платить все-таки придется, но, как известно, кто серебряный ручеек контролирует, к тем рукам денежка и прилипает. Поэтому за право самим собирать налоги и рассчитываться как с князьями, так и с монголами стоит побороться. Вот об этом я вам и толкую. Выберем консула, создадим свой городской устав и предъявим его князю по всем правилам. Мол не с бухты барахты, а земля так решила и все по закону. Ежели с малым князем договоримся, то и с отцом его порешаем, а уж дела с монголами я на себя возьму. Так мы хоть и заплатим то, что потребуют, но и сами с прибытком выйдем.

Совсем помрачневшие было лица бояр теперь засветились довольством и улыбками. Хороший ход у нас в народе оценить могут.

Не успел еще бодрый настрой набрать оборотов, как его вновь испортил Якун. Резко поднявшись, он ткнул в меня пальцем.

— А ты-то ради чего стараешься, не пойму?! Как князь сменится, так ты здесь больше не наместник, тебе места в нашем собрании боле не будет. В думе тока лучшие люди могут заседать, боярских старинных родов, а тебя здесь терпят, лишь пока ты слуга княжий.

К такому наезду я, слава богу, подготовился.

Храня на губах насмешливую улыбку, достаю заранее приготовленный свиток. Разворачиваю его и протягиваю Якуну.

— На, почитай! Этой грамотой Великий князь Владимирский подтверждает мои вотчинные права на острог Заволжский и земли, что освоены мною по левому берегу Волги. Стало быть, я тепереча такой же Тверской боярин, как и ты Якун, а род мой постарше твоего будет, только корни его в другой стране и в другом городе пущены.

Смотрю на вытянувшуюся морду боярина и испытываю всплеск праведного удовлетворения.

«Что съел! Никуда я отсюда не уеду и не мечтай! Мы с тобой не только в этой думе будем рядом сидеть, но еще и за место консула поборемся! Я тебе обещаю!»

Глава 2

Войдя в спальню, без сил падаю на кровать и в блаженстве вытягиваю ноги. Устал как собака! С того дня, как боярская дума приняла решение о новом порядке управления городом и избрании консула, прошла неделя. Общегородское вече назначено на завтра. Народ Твери будет избирать правителя города на четыре года.

Я эту неделю провел не без пользы и могу собой гордиться. Ноги и язык я стирал не зря.

«Якун, ты глупец! — Расплываюсь в самодовольной, счастливой улыбке. — С кем ты вздумал тягаться!»

Мое удовлетворение собой можно понять. Несмотря на то, что реформу пришлось проводить раньше времени, пока все шло хорошо. Предварительная работа, что была проведена за полтора года, давала свои плоды. Разделение и организация города по военному образцу сработала даже лучше, чем я ожидал. Избранные десятники и старосты городских концов замыкались на Калиду, как стратега обороны. Они его уважали, доверяли, а неоднократно проведенные учения научили и подчиняться. Так что даже если кое-кто и не был уверен в моей кандидатуре, то слово Калиды ложилось тяжелой гирей на чашу весов. А самое главное, я уговорил Луготу не выставлять свою кандидатуру и голосовать за меня. Он человек разумный и свою выгоду знает, да и безопасность города для него выше собственных амбиций, тем более что ему был твердо обещан пост «военного министра в будущем правительстве».

Вновь иронично усмехаюсь.

«А куда ему деваться, он ведь все вложил в наше товарищество. Все деньги в производстве, и я единственная надежда, не просто получить их обратно, а с большой прибылью. Надежда не только тысяцкого, но и всех остальных пайщиков, а это не менее трети лучших людей города, чье слово весит немало».

Удовлетворение собой перевешивает усталость, и в голове пролетают сцены сегодняшнего разговора со старостами концов.

«Горлодеры они еще те, но меня этим не возьмешь, за мной опыт районной средней школы. — Довольно прикрываю глаза. — Половина из них теперь точно за меня, а вместе с людьми тысяцкого Луготы, завтра за Ивана Фрязина проголосует подавляющее большинство. Если, конечно, не произойдет ничего непредвиденного».

Словно в ответ на мою последнюю мысль за дверью послышались торопливые шаги, заставившие меня невольно напрячься. Настороженно прислушиваюсь — кого это черт несет! Приподнимаюсь, и рука автоматически ложится на рукоять ножа. Охрана охраной, а я в этом времени постоянно на взводе.

Нервы натягиваются струной, и повернув голову к двери, я жду. Без стука распахивается дубовая створка, и в комнату заглядывает Калида.

— Войду? — Он хоть и с опозданием, но все-таки спросил разрешения.

Молча кивнув, я с облегчением выдыхаю, но по мрачному выражению лица моего первого помощника понимаю — рано расслабился.

Бросив последний взгляд в коридор, Калида затворил за собой дверь и повернулся ко мне.

— Уходить надо, беда!

«Вот те раз! — Мелькнуло у меня в голове, напомнив о той роковой ночи в Рязани, почти полтора года назад. — Что за напасть! Шутка что ли?!»

Зная, что Калида шутить не умеет в принципе, вскакиваю на ноги.

— Что случилось?! — Спрашиваю почему-то шепотом и получаю такой же тихий ответ.

— Якун людей поднимает. — Взгляд моего ближайшего помощника блеснул сталью. — Думаю, он понял, что завтра народ его не выберет и хочет решить вопрос по-другому.

Знаю, Калида просто так болтать не будет, но все равно бросаю на него недоверчивый взгляд.

— С чего ты взял?

Подойдя к узкому оконцу, Калида прислушался к ночной тишине и, не услышав ничего подозрительного, бросил на меня прищуренный взгляд.

— На всякий случай я человечка одного пристроил в терем боярина и как в воду глядел. Сегодня вечером у Якуна была встреча с послом великокняжеским, а после боярин начал людей своих тайно собирать. Мой человек мне весточку послал, а сам там остался следить. Пишет, все оружные и в кольчугах. В основном из детей боярских. Их уже там с полсотни набралось. Все в доме и по амбарам у Якуна сидят, ждут сигнала.

Быстро прикидываю в уме.

«У меня здесь лишь десяток стрелков, остальные все на том берегу, в лагере. Если послать за ними, то пока туда, пока обратно, разве что к утру поспеют. Меня к тому времени уже прирежут. — Мысли крутятся в голове калейдоскопом, но все-равно успеваю обругать себя придурком. — Что расслабился?! Подумал никто не решиться, все будут играть по правилам! Как бы не так!»

Вскидываю взгляд на Калиду.

— Что думаешь делать?

Тот мрачно хмурится.

— Я собрал всех наших внизу и гонца отправил к Куранбасе за Волгу. Будем пробиваться к берегу, там у меня в укромном местечке лодка припрятана. Отправим тебя на тот берег, а завтра вернешься с бойцами и наведешь тут порядок. — Он подтолкнул меня к двери. — Спешить надо, пока улицы не перекрыли.

Я уже на ногах. На автомате хлопаю рукой по поясу — нож на месте. Взгляд на стену, там висит подарок Куранбасы — наш первый тяжелый арбалет и колчан со стрелами.

«Вот уж не думал, что когда-нибудь воспользуюсь подарком!» — Снимаю арбалет с крюка и закидываю колчан за спину.

Калида уже открыл дверь и, прослушав темноту коридора, шагнул вперед. Я за ним. Свет лампы едва разгоняет черноту, играя на стенах нашими тенями. Лестница. Ступени. Тишину нарушает лишь шорох шагов, и тут я вдруг останавливаюсь, пораженный очевидной истиной.

«Нет, бежать нельзя! Кто оставил поле боя, тот проиграл, а проигрывать сейчас мне никак нельзя!»

Калида поворачивает встревоженное лицо.

— Ты чего?

Не отвечая, задаю ему встречный вопрос.

— А ты к тысяцкому гонца посылал?

Из полумрака отрицательное качание головой.

— Нет! Риск слишком велик. Если он заодно с заговорщиками, то беда. Узнают, что нам все известно и поторопятся мышеловку захлопнуть, а так может прорвемся.

Я все еще в раздумье, риск безусловно есть, но мне не верится, что Лугота пошел на сговор с Якуном.

«Зачем ему это?! Что Якун мог ему пообещать?! Да ничего, а вот в случае моей смерти Лугота многое теряет».

Вновь иду за широкой спиной Калиды. В тереме полнейшая тишина. С главного зала сворачиваем к боковой горнице, там из дверной щели пробивается свет.

В комнате пятеро стрелков, стоят молча, и лишь тревожные взгляды говорят о напряжении.

— Остальные пятеро в дозоре. — Калида ответил на мой невысказанный вопрос и, словно бы ища моего последнего одобрения, произнес.

— Ну что, двинулись к реке?

Это его секундное сомнение подвигло меня, наконец, на окончательное решение.

— Нет! Бегать ни от кого больше не буду! Хватит! Пойдем к тысяцкому, ежели он не в деле, то вместе с ним отобьемся. Людей у него в достатке. А если он заодно с Якуном, то так тому и быть… Значит я ничего не понимаю в людях!

Посмотрев на меня, Калида неодобрительно покачал головой, но ничего не сказал. Знаю, он не любит эмоциональных решений, но сейчас я ему благодарен, что он не спорит. Мне самому не просто решиться на такое и уговаривать кого-то, боюсь, просто не хватит сил.

Тишина в горнице стоит жуткая, и я тороплюсь заполнить ее словами.

— Думаю, за домом следят, поэтому стрелков оставим здесь. Пусть ведут себя как обычно и отвлекают внимание, а мы с тобой, — бросаю выразительный взгляд на Калиду, — пройдем тайно через черный ход и по-тихому доберемся до дома тысяцкого.

Вновь впереди спина Калиды, я иду за ним вплотную и стараюсь, как могу, не шуметь. Из терема вышли с задней двери, прошли через сад к потайной калитке. Калида прослушал ночную черноту и, не найдя ничего подозрительного, повел меня по темной улице. Напрямик не пошли, двинулись в обход через гончарный конец и вроде бы пока все тихо. Вот еще переулок и дальше на краю улицы уже дом Луготы.

Успеваю подумать, кажись пронесло, и словно сглазил. В конце переулка из темноты отделились три тени. Лунный свет четко вычертил рослые фигуры, блеснув на кольцах кольчуг.

Дергаю головой назад и без удивления нахожу там еще пятерых.

«Засада! — мысленно крою самого себя за самонадеянность. — Якун просчитал мое решение, на случай если его замысел вскроется! Они не пасли меня у княжего терема, а караулили здесь. Вот же дерьмо!»

Твердая рука Калиды отодвинула меня к забору, а сам он вышел вперед. Хищно блеснуло лезвие меча.

— Моя вина, недоглядел! — Он оскалился, готовясь к схватке, и, не оборачиваясь, бросил в мою сторону. — Я придержу их, а ты попробуй через тын перемахнуть.

Даже не глядя в сторону забора, я рычу ему в ответ.

— Подожди хоронить нас! Поживем еще! — Прицелившись в ближайший силуэт, спускаю собачку арбалета.

Звякнула тетива, ширкнул уходящий арбалетный болт и буквально смел набегающего врага с ног.

Его товарищи притормозили, но с другой стороны уже подходят еще пятеро, и их старший шипит как змея.

— Чего встали! Не дайте ему по новой самострел взвести!

Парочка рванулась в атаку. Удар слева и следом еще один с другой стороны. Размашисто, с силой, но Калида уверенно отбил один, второй, и сделал свой выпад. Его клинок чиркнул по вражеской кольчуге, остужая пыл нападающих. Оба бойца отскочили и затоптались, не торопясь подставляться по новой.

Калида, сплюнув под ноги, зыркнул в их сторону.

— А я же вас знаю! Вы не местные! Владимирцы, из охраны боярина!

— Смотри глазастый какой! — Один из них криво усмехнулся. — Тока вряд ли тебе это поможет.

Не давая нам выскользнуть, они дождались подхода остальной пятерки. Их старший, человек явно опытный, не стал бросать на нас всех скопом, дабы не мешались друг другу, а выделив две тройки, послал вперед первую.

Ложный замах с желанием выманить нас на ответ, и тут же удар с другой стороны. Калида к такому готов. Его клинок, сымитировав ответ, первому прошелся по дуге и, набрав инерции, отбросил меч второго, и тут же встретил прямой удар еще одного.

Калида орудует тяжелым мечом, как какой-нибудь ниндзя бамбуковой палкой. Он крутится, не переставая, принимая на себя сыпящиеся удары. Я у него за спиной пока что в роли статиста и даже взвести арбалет не могу. Невозможно выкроить ни секунды, противник заставляет постоянно двигаться, а зазеваешься, живо огребешь железякой по башке. Нервно сжимаю в ладони нож, но сомнительно, что мне позволят им до кого-нибудь дотянуться.

Первую тройку сменила вторая. Чувствую, Калида начал уставать. Ему нужна хотя бы пара мгновений передышки, но никто ему их не даст. Движения Калиды уже не так быстры, и вот он момент, неизбежность которого была предопределена. Удар слева отбит, но меч Калиды задран слишком высоко, и противник рванулся вперед. Он уже в мертвой зоне и оскаленная бородатая морда летит прямо на меня. Рубящий косой удар чужого клинка, и я на автомате «ломаюсь» в коленях. Железо проносится над головой, а я уже встречаю бородатую башку хлестким хуком в челюсть.

Если бы не бешеный накал, то меня можно было бы поздравить с хорошим ударом. Мастерство не пропьешь! Противник валится кулем на землю, но за ним еще один. Он спотыкается о товарища, и патлатая голова врезается мне в живот.

Лечу куда-то назад, но рефлекторно не даю противнику разогнуться и в первую очередь блокирую его руку с мечом. Мы оба со страшным грохотом впечатываемся в забор. Трещат за спиной ломающиеся колья, и не выпуская рвущуюся в моих руках тушу, я валюсь в темноту. Тащу за собой упирающегося врага, и мы оба, вместе с обломками забора, летим наземь.

Бух! С глухим звуком приземляюсь на что-то мягкое, и тяжелая туша сверху вдавливает меня еще глубже. Противник сопит, пытаясь вырваться из моего захвата, и тут я чувствую, что нож все-еще зажат в моем кулаке.

«Мать перемать! — Первое, что вспыхивает в моем мозгу, и только потом нечто осмысленное. — В таком положении сильно не ударить, а вражина в кольчуге!»

Понимаю, чтобы хорошенько вложиться надо противника отпустить, но делать этого жутко не хочется. Если с одного удара, я не найду брешь в его броне, то сделать второй он мне уже не позволит. Вторым будет удар его меча.

Отпускать страшно, но и держать больше уже нет сил.

«Лучше рискнуть самому, чем пускать все на самотек!» — Решаю в одночасье и ослабляю хватку.

Мужик, почувствовав слабинку в моих объятиях, напрягся и рванул что есть силы. Я уже не держу, и не встречая сопротивления, тело врага распрямляется прямо надо мной. Лишняя инерция не дает ему сразу собраться, даря мне спасительное мгновение.

Блеск кольчуги, чернильное пятно бороды, и чуть выше и правее крохотное светлое пятно голой шеи.

«Есть!» — Восторженно ревет мое подсознание, и выбрасывая вверх руку, я бью в эту сжавшуюся до медного пятачка точку.

Прямо в лицо брызжет кровь, из потерявшей силу руки выпадает меч, и тяжелое тело, хрипя, валится набок. Сталкиваю его с себя, торопясь подняться. Одновременно тянусь к мечу, но чья-то нога в сапоге меня опережает. Она жестко вдавливает гладкое лезвие в черную землю грядки.

Поднимаю взгляд и вижу нацеленное прямо мне в грудь острие копья.

«Неужто все, отбегался!» — Успевает промелькнуть испуганная мысль, как ее накрывает звучащий из темноты голос.

— Ты кто такой?!

Пытаюсь поднять голову, но из темноты тут же прилетает угроза.

— Не дергайся! Приколю, не задумываясь!

Голос звучит до боли знакомым, и, напрягая память, я удивленно выдаю.

— Ты что ли, Истома?!

В ответ слышу не меньшее удивление.

— Наместник?! Какого рожна ты на моем огороде…

Поднимаясь, подхватываю на ходу меч и не сдерживаю иронию.

— Да вот, улицу не поделили! — Смотрю прямо в глаза старосте гончарного конца и уже жестко добавляю. — Сам-то что не догоняешь?!

В этот момент в голове проносится отчаянная мысль.

«Истома! Я же его высмеял перед всеми и оштрафовал еще! Наверняка он на меня зуб точит!»

Во взгляде старосты и правда теплоты ни на грош. Он мрачно смотрит на мертвого человека, на свою развороченную грядку и вдруг по-настоящему огорошивает меня.

— Ежели так, то чего ты тогда стоишь-то, наместник! Командуй! Чаго делать-то?!

Мой взгляд переходит с Истомы на троих крепких молодых парней за его спиной.

«Сыновья небось! — Успеваю подумать, а сознание уже оценивает их как бойцов. — У одного в руках щит и меч! Отлично! Еще двое с топорами! Похуже, но сойдет!»

За тыном все еще грохочут железом удары мечей и доносятся яростные крики.

«Калида!» — Набатом проносится в сознании страшная мысль, и я ору уже в голос.

— За мной! — С криком лезу в только что проделанную дыру, но Истома хватает меня за ворот.

— Куда?! Ворота же! — Не договаривая, он оборачивается к стоящим на крыльце женщинам. — Марфа, поднимайте соседей, а ты, Лукерья, мчись до тысяцкого!

Один из сыновей уже распахнул калитку, но благоразумно отошел в сторону пропуская меня вперед.

— За мной! — Ору во весь голос и выскакиваю в переулок. Вслед мне несется бабий вой.

— Вставайте люди добрые! Смотрите, чего деется! Убивают ироды!

Я уже на улице, чувствую за своей спиной старосту и его семейство. Впереди Калида, и у меня как камень с души — живой! Еще один взгляд, уже более трезвый, и я вижу, что радоваться рано. Мой телохранитель ранен и не единожды, он еле стоит на ногах, а перед ним четверо и еще один сидит на земле с замотанной рукой.

У Калиды уже нет сил защищаться, еще один удар и все! Не думая, бросаюсь вперед и ору, захлебываясь яростью.

— Руби гадов!

Передо мной вырастает противник, а я ничего не вижу кроме размытого лица. Со всей силой обрушиваю меч на это лицо, но, к моему разочарованному отчаянию, клинок напарывается на встречный удар, а откуда-то сбоку уже в меня несется острие чужого смертоносного железа. Не успеваю даже испугаться, как его принимает на щит один из сыновей Истомы.

В этот миг очередной женский вопль разрывает ночь, и он словно ведро холодной воды останавливает нас всех.

Мы стоим пятеро против четверых. Калида обессилено прислонился к забору, он уже не в счет. В другое время стоящая напротив четверка, в кольчугах и с мечами, не задумываясь разбросала бы нас, но вокруг уже хлопают ставни, гремит железо, и ночь заполняют встревоженные голоса.

Я прям чувствую, что сейчас думают наши несостоявшиеся убийцы — еще есть время выполнить приказ, но вот уйти незамеченными тогда будет уже невозможно.

Прочувствовав это, говорю вслух то, что им подсказывает их инстинкт самосохранения.

— Уходите! Вы еще можете скрыться, но через мгновение будет поздно. Уходите! Даю слово, мы преследовать вас не будем.

Стоящие напротив бойцы переглянулись и тот, кто явно был у них старшим, кивнул. Тогда они, не спуская с нас глаз, отошли и, подхватив своего раненого товарища, мгновенно скрылись в ближайшем проулке.

Вот теперь я по-настоящему выдохнул — кажись все! Отпустило напряжение, и вместо него накатила ватная слабость. Сегодня, как никогда, я был близок к смерти. Гоню прочь желание опуститься на землю и насладиться покоем. Не время! Шаркая ногами, иду к Калиде. У него серьезная рана плеча, и кровь струится ручьем.

Стаскиваю с себя рубаху и рву ее полосами. Тут же заматываю рану и найдя взглядом Истому, командую.

— Самого быстрого своего парня живо на тот берег. Пусть везет сюда Иргиль, а вы помогите мне. Надо его, — киваю на Калиду, — отнести ко мне, в княжий терем.

Мой неуемный помощник пытается сопротивляться.

— Не сейчас! — Оперевшись на меня, он пробует подняться. — Сейчас надо поспешить и не дать Якуну уйти.

Я уже полностью успокоился и, все продумав, отрицательно качаю головой.

— А что мы ему предъявим? Три трупа! Один владимирский и два наших. К Якуну их никакими нитками не пришьешь, он враз отопрется, знать ничего не знаю. А ежели возьмем думного боярина без доказательств, то шум пойдет и многие от нас отвернутся. Хуже того, выборы могут сорваться, а выборы для нас сейчас важнее. — Сказав, я задорно подмигиваю Калиде. — Ниче, живы будем, поквитаемся! А нам впредь наука, умнее будем!

Глава 3

Лодка стремительно летит на причал. На самом носу Ванька Соболь. Его вздернутая вверх правая рука резко сжимается в кулак, а левая отрывисто машет.

— Табань!

Разносится над водой его крик, и весла с левого борта вспенивают воду в обратном гребке, а с правого поднимаются вертикально вверх. Лодка заваливается на левый борт и, гася лагом остаточную инерцию, мягко касается причальных свай.

За такое баловство взгреть бы его, ведь не дрова везет, а консула Твери, но победителей на Руси не судят, а за удаль не ругают. Поэтому я сижу молча и жду, пока лодчонка перестанет качаться на ею же созданной волне, а мои стрелки, сложив весла, привяжут ее к причалу.

Сойдя на берег, поворачиваюсь к подлетевшему Ваньке.

— Гляди, доиграешься!

Тот молча счастливо лыбится мне в ответ, а я говорю, по-прежнему держа на лице суровую маску.

— До вечера свободны! Можете своих проведать, но чтоб до заката были на причале. В Тверь я сегодня вертаться буду.

— Есть до заката, господин наместник! — Радостно гаркает Ванька.

На «наместника» я демонстративно хмурю брови, и тот на мгновение теряется, но тут же понимает, в чем напортачил.

— Извиняйте, господин консул, никак не привыкнем ишо!

Он продолжает счастливо лыбиться, а я, махнув на него рукой, разворачиваюсь и начинаю подъем к воротам острога.

«Да уж, железной руки Калиды не хватает. — Мысленно ворчу, шагая по накатанной дороге. — Совсем от рук отбились!»

Прошло уже две недели с той памятной ночи. Калида стараниями Иргиль пошел на поправку. Скоро снова вступит в строй, а пока дисциплина в моих взводах ощутимо страдает. Куранбаса, взявший на себя временное командование, в общем справляется, но половец есть половец, в его природе степной простор, свобода и хаос. Многих вещей он просто не в состоянии понять, и требовать от него слишком многого не стоит.

«Я и не требую». — Улыбаюсь промелькнувшим мыслям и вспоминаю следующее после той ночи утро.

Центральная площадь Твери начала заполняться уже с самого утра. Якун долго не появлялся. Думаю, сначала он готовился к побегу, потом к обороне, а когда наконец, осознал, что ему ничего не предъявляют, все-таки пришел. Косясь на меня, он занял положенное ему место среди бояр. Вскоре появился епископ с двумя клириками, и обладающий громоподобным голосом ключник Роман Радимич объявил, что вольные люди Твери собрались в сей день, дабы избрать посадника города. Тут он покосился на меня и добавил.

— Называемого по-новому консулом. Сроком на четыре года, дабы он управлял всеми делами города в купе и согласии с боярской думой и народным вече.

Как и ожидалось, выкрикнули только два имени, мое да Якуна. Результат определяли простым подсчетом поднятых рук. За мою кандидатуру проголосовало на сто семьдесят пять рук больше, чем за Якуна, и на этом выборы закончились. Без долгих проволочек Роман Радимич объявил меня консулом Твери.

После этого я подошел к епископу под благословение, и это момент мог бы стать для меня неприятным, поскольку я полноценный атеист, а здесь считаюсь как бы католиком. Эта часть моей легенды давно уже перестала мне помогать и, даже более того, начала создавать лишние трудности. Я начал подумывать о том, как бы мне это исправить, и за пару недель до выборов «совершенно искренне» зашел к епископу посоветоваться. Совет он мне дал, я его принял и тем так обрадовал господина епископа, что тот с легкостью согласился отложить мой переход в православие на сразу же после выборов. Поэтому в тот день епископ осенил меня крестным знамением и благословил на служение господу и городу Твери.

Затем пришла очередь бояр, и принимая поздравления, я специально остановился перед Якуном. С садистским наслаждением дождался от него положенных слов, и когда тот выдавил из себя «поздравляю», я чуть нагнулся к его уху. Якун сжался, явно ожидая от меня угрозы, а я, вытянув максимальную паузу, расплылся в издевательской усмешке.

— Я всегда на шаг впереди тебя, помни об этом!

То, как его перекосило, меня слегка утешило и притушило желание свернуть ему шею прямо там же, на крыльце княжеского дома.

В таком настроении, помню, я подошел к Луготе и, приняв поздравления, показал тому взглядом на посла Великого князя.

— Объясни кое-что нашему владимирскому гостю. Князя Ярослава мы примем, пусть так и передаст, но у самого боярина есть сутки, чтобы убраться из Твери. Не успеет, пусть пеняет на себя.

Тысяцкий, конечно, был уже в курсе ночных событий и, не задавая вопросов, просто кивнул.

— Сделаю, намест… — Не договорив, он покачал головой, но повторил. — Сделаю как просишь, консул!

Оставив воспоминания, поднимаю голову и вижу бегущего от открытых ворот старосту Ярему. Морда красная, торопится. Еще бы, хозяина не встретил, оплошал.

«Да куда ж ты так! — Смеюсь про себя. — Ноги сломаешь!»

Понимаю, моему управляющему сейчас не до начальства. Начало сентября, самая страда, он можно сказать спит на ходу. За эти полтора года население поселка увеличилось в пять раз, и избы новых поселенцев давно уже высыпали за стены острога. Теперь внутри стен жилых построек немного: мой терем, дом старосты Яремы и еще нескольких самых доверенных моих людей. А остальное — это достроенная в этом году деревянная церковь, казарма, конюшня да амбары. Добро надо беречь! Люди по тревоге сами прибегут прятаться, а вот товар сам не сможет. Его можно и не успеть спасти.

Так мне объяснял свою позицию Ярема, когда с весны начал выселять всех из острога. По меркам двадцать первого века с его лицемерным гуманизмом, логика выглядит людоедской, мол добро жалеешь, а людей нет. Может и так, но я спорить не стал. В этом времени логика другая. Здесь каждый существует на грани выживания, будет урожай — будем жить, а погибнет, так хоть подыхай. Так что тут мышление коллективное, и по-своему староста прав. При внезапном нападении может кто и не успеет в крепости спрятаться и погибнет по случайности, но это единицы, а вот ежели останемся без хлеба, то все сгинем с голодухи.

Подбежав и еле переводя дух, Ярема склонился в поклоне.

— Будь здрав, господин намест… — Сбившись, он тут же поправился. — Консуль!

Не правлю и не придираюсь. Новое инородное слово дается народу нелегко, но ничего привыкнут когда-нибудь.

Тоже приветствую старосту и, дав ему немного отдышаться, хлопаю по плечу.

— Ну давай показывай, чего успели спроворить.

Староста тут же поворачивается и ведет меня в обход острога к Тверце, на ходу оборачиваясь и поясняя.

— Я сказал, чтобы смолокурение подальше от жилья творили.

Мысленно соглашаюсь и молча киваю. Проходим еще с километр и начинаем спускаться к реке, где стоит несколько сараев. Здесь у меня разросся заводик по производству спирта.

С того самого дня, как мы одолели литовцев у Ржева, меня не оставляла мысль, что мне тогда сильно повезло. Эффект неожиданности, плюс жаркая безветренная погода, плюс сухая трава… А если нет?! Спирт слишком ненадежен и может меня сильно подвести в самый неподходящий момент. К тому же производство его обходится в копеечку. Над этой проблемой я изрядно поломал голову, пока не увидел очевидное. Вспомнил про один из самых известных русских промыслов этого времени и, как идиот, вскричал эврика.

Смолокурение, как я мог прошляпить то, что буквально было перед глазами. Ведь таким методом можно получить целых два горючих материала, скипидар и древесный спирт, и не из дорогущего зерна и меда, а из простого дерева, коего у меня пруд пруди. А кроме скипидара и спирта, это ведь еще и смола, деготь, канифоль!

Обругав себе нещадно за глупость, я тут же принялся за дело. Моих школьных знаний химии вполне хватило, чтобы набросать схему простейшего аппарата для сухой перегонки дерева. С небольшими изменениями для получения скипидара и смолы из хвойного леса, а для дегтя и спирта из лиственного.

Это было чуть меньше месяца назад, тогда у меня попросту не было времени заниматься этим самому, и я вызвал к себе Фрола да старосту Ярему. Первому я растолковал задачу, а второму попросту сказал — обеспечь.

И вот вчера пришла весть от Яремы, что все готово, можно принимать. Что тут скажешь, богата Русская земля талантами и повезло мне, что есть рядом со мною люди, способные творить чудеса в нынешних условиях.

Поднимаю голову и нахожу взглядом Фрола в компании кузнеца Волыны и плотника Ясыра.

«А вот кстати и они!» — Усмехнувшись про себя, сворачиваю в их сторону.

Мужики стоят возле большой печи и что-то обсуждают с таким жаром, что не замечают нашего прихода.

Яреме такой непорядок не по нутру, и он тут же разруливает его по-своему.

— Вы что, сучьи дети, совсем ошалели! — Орет он на вздрогнувших от неожиданности мужиков. — А ну шапки долой! Не видите кто перед вами!

Бросаю на старосту укоризненный взгляд, но вслух не вмешиваюсь. Ярема орет, не потому что хочет выслужиться передо мной, а потому что так он понимает мир и порядок. Он считает, что ежели есть закон, то его надо исполнять в любых ситуациях и никаких поблажек в этом деле быть не должно. Должен чего сделать, так изволь выполнить на совесть, а коли нет, то ты, как минимум, лентяй и дурень, а как максимум, бунтарь и мятежник. В обоих случаях тебя надо пороть, чтобы в ум-разум ввести. Он себя не щадит и другим спуску не дает, и потому он лучший в мире староста. Его бояться и уважают одновременно, а для меня такой человек дороже золота, ибо сам я все-таки продукт своего времени — мягковат. Всегда ищу объяснения и стараюсь войти в положение, а здесь такого не прощают и расценивают как слабость.

Мастера склоняются в поклоне, и только после этого я машу рукой.

— Все. Хватит спины гнуть, давайте о деле.

Фрол, самый шустрый из всех, тут же ведет меня к печи.

— Ты, господин, посмотри. Все сделали по уму, как ты велел. Волына котел отлил, печь сложили, я змеевик сделал. Ясыр вот бочку соорудил, и воду проточную для охлаждения пустили. — Размахивая руками, он показывает мне свое детище. — А здесь вот чан для сбора продукта.

Обвожу взглядом сооружение и удовлетворенно киваю, а Фрол трындит, не переставая.

— Тута варим разделанные старые сосновые пни, а вон в той. — Он машет на еще одну такую же печь. — В той перегоняем собранную живицу и ту смолу, что с пней нажжем.

Тут же он тянет меня к третьей печи.

— А здеся с березы и осины гоним деготь и опять же немного скипидара, а жижу вот по твоему рисунку делим.

Я осмотром доволен, несмотря на то что потратили изрядно дефицитного железа на целых три котла с тяжелыми подогнанными крышками. Зато все это позволит вести безостановочное производство и получать скипидар, деготь, канифоль и древесный спирт.

Про это как раз и говорит мне сейчас Фрол, показывая мне простейшую установка для разделения полученной в результате перегонки березовых дров жидкости на уксусную кислоту и метиловый спирт.

Осмотром я доволен, о чем тут же и заявляю настороженно смотрящим на меня мастерам.

— Молодцы! — Поворачиваюсь к Яреме и предлагаю сделать ему то же самое. — Ведь молодцы же?!

Староста мало что понимает во всех этих печах и баках, но мне он доверяет безгранично, а раз хозяин доволен, то и ему след. Не меняя своего сурового выражения, он басит в их сторону.

— Молодцы, постарались! Вишь хозяин доволен, и вам с того прибыль!

Все, кроме старосты и Волыны, расплываются в улыбках. Эти двое тоже довольны, просто натура у них такая, да и жизнь улыбаться разучила.

Больше всего в этом меня радует получение скипидара и метилового спирта. В моем замысле смесь этих двух продуктов должна полностью заменить тот высокосортный самогон, что я использовал ранее. Это в свою очередь сильно удешевит процесс, а значит, можно будет значительно увеличить объемы, ну а самое главное, такая смесь значительно усилит взрывную и горючую составляющую моих метательных снарядов.

«Такая смесь — это уже настоящий коктейль Молотова!» — Мысленно потираю руки и поворачиваюсь к Фролу.

— Хорошо, давай показывай, что получилось.

Тот вытаскивает две керамические посудины с подогнанными крышками. Открываю одну, и в нос ударяет характерный еловый запах скипидара. Со второй отчетливо тянет спиртом.

Вроде бы, то что надо. На всякий случай выплескиваю на землю немного желтоватой маслянистой жидкости и чиркаю зажигалкой. Лужица у ног вспыхивает мгновенно, поднимая к небу струйку черного едкого дыма.

— Неплохо! — Задумчиво замечаю самому себе и, повернувшись к Фролу, добавляю. — Смешай скипидар со спиртом один к трем и отвези к Куранбасе, посмотрим, чего эта хрень стоит в деле.

Ворота острога распахнуты, но эта бесконтрольность обманчива. На мосту через ров стоят два алебардщика, а с бойниц башни подъездную дорогу контролирует пара стрелков.

Бойцы на мосту, завидя меня, вытягиваются во фрунт, в этом Калида их вымуштровал на все сто. Обязательное приветствие старшего дисциплинирует на уровне подсознания.

Прохожу в ворота, а Ярема, не отставая, продолжает бубнить.

— Яровые почти собрали, урожай хороший. Свеклу, ту что вы отдельно сказали сажать, опять перебрали и лучшую отсеяли. Подсолнечник тож удался. Масла нажмем и поле еще удвоим. Лен…

Я слушаю в пол-уха, потому что знаю, со всем этим староста и сам справится. Меня сейчас больше волнует вопрос, ради которого, по большей части, я и приехал. Вчера Калида дал знать, что по тому делу, о каком я спрашивал, люди прибыли.

Калида пошел на поправку, спасибо Иргиль, но неугомонному не лежится. В прошлый раз, проведывая его, я обмолвился. Мол в одиночку Твери многого не вытянуть, а если и сдюжим, то времени потребуется ох как много, а оно-то у нас как раз и на исходе. Союзники нам нужны, и хорошо было бы с людьми из ближайших городов потолковать.

Все эти мои отвлеченные рассуждения Калида принял как указания к действию, благо голова то у него варит исправно, хоть и сил еще маловато. Не знаю уж какие силы он задействовал, но по его вчерашнему письму я понял, что приехали серьезные дяденьки, и приехали тайно, поэтому и в Тверь не пошли, ибо светиться не хотят.

Я догадываюсь, кто в такие сроки мог бы успеть приехать, но все-равно заинтригован. Прохожу через площадь мимо новой церкви, прямо к дому Калиды. Домушка у него так себе, при желании мог бы и побогаче себе терем справить. Я только за и жалование ему положил приличное, только он его не берет и домик построил такой, что у многих моих крестьян лучше.

— На что мне, — отвечает он всякий раз на мои вопросы, — я тебе не за злато служу.

Спрашивать у него, ради какой-такой идеи он меня бережет, я пока не решаюсь. Если честно, то побаиваюсь, а что если он так высоко планку задерет, что мне не в жизнь до нее не дотянуться.

Хочет он не хочет, а деньги его никуда не деваются, я все записываю, так сказать, на депозит, может еще женится на старости лет, тогда и понадобятся.

Весь в своих мыслях подхожу к крыльцу и слышу, как Ярема уже начинает мне втирать про силосные ямы, про урожай репы и про сено, что в этом году заготовили с избытком.

— Так, — говорю ему, останавливаясь, — потом доскажешь, а сейчас мне надо к Калиде зайти, проведать, как он там.

Староста тут же затих и тоже остановился, переминая в руках свой треух. Глядя на него в этот момент, мне вдруг захотелось как-то подбодрить этого человека, сказать ему о том, как я его ценю, и какое важное дело он делает. Захотелось, но я ничего не сказал, и совсем не потому что я черствый человек и мне жалко теплых сердечных слов. Нет! Просто я знаю, не оценит Ярема таких высокопарных слов, а воспримет лишь как блажь господскую.

Поэтому добавляю лишь то, что сказал бы Ярема самому себе, будь он на моем месте.

— По словам твоим все складно выходит, староста, но не думай, что мне одних слов будет достаточно. Все проверю и не дай бог ты чего утаил, или недоглядел… — Погрозив ему пальцем, разворачиваюсь и оставляю его у крыльца с застывшим на лице одобрительным выражением.

Глава 4

Поднимаюсь по ступенькам, а в дверях меня уже встречает Калида. Почтительно склонив голову, он шепчет мне на ходу.

— Прибыли ужо: боярин Федор Еремеич со Ржева, да Ванька Полоз, то бишь Иван Тимофеич со Старицы. В избе дожидаются.

Первого я помню. Могучий такой мужик, он вместе с нами против литовцев на Ржевском холме стоял, а второго нет, не видал.

«Ничего, сейчас глянем, что за птица!» — Захожу в горницу, и сидящие за столом гости дружно поднимаются, приветствуя меня.

— Будь здрав, консул!

— И вам здравствовать, бояре! — Чуть не прыскаю со смеха, когда слышу, как они натужно выговаривают только что заученное незнакомое слово.

«Да уж, будь здрав и консул вместе звучат потешно». — Иронизируя про себя, прохожу к столу и, присев, предлагаю всем последовать моему примеру.

— Присаживайтесь, отведайте, чем бог послал.

Гости уселись, и Ванька Полоз тут же потянулся рукой к чаше с квашенной капустой. Ухватив длинными пальцами щепоть, он бросил на меня прищуренный взгляд.

— Вижу, не бедствуете. — Его бесцветные глазки пробежались по богато уставленному столу.

В сравнении со своим богатырским сотоварищем старицкий боярин выглядел откровенной доходягой. Низкорослый, худющий, с вытянутым лошадиным лицом и бегающими глазами.

Пока он запихивал и с хрустом пережевывал капусту, я успел подумать, что будь я горожанином Старицы, я такому лицу вряд ли бы доверился.

«Впрочем, — тут же мысленно одергиваю себя, — это их дело, и не стоит судить о человеке по внешности».

Несколько минут мы просто молча едим. Я и сам, честно говоря, проголодался, так что с удовольствием воспользовался гостеприимством Калиды. Жареная курица с гречей и квашенная капуста пошли на ура.

Набив по-быстрому желудок, я, не торопясь, вытер руки и рот лежащим рядом рушником и только после этого поднял взгляд на гостей. Делаю все это нарочно неспешно, дабы ни в коем разе не учуяли моей заинтересованности.

Надеваю на лицо радушную улыбку и прощупываю их взглядом.

— Ну что, гости дорогие, как вам мой городок показался?

— Да уж, расстроился ты тут знатно, посадник. — Федор Еремеич расправил свои богатырские плечи. — Есть чему поучиться.

Его сотоварищ, не скрывая зависти, поддакнул.

— Дак коли деньжищи рекой текут, чаво не строить.

Делаю вид, что не заметил, как они переделали консула в привычного им посадника. Сразу осаживать гостей не хочется, но все же меняю тон и добавляю в голос жесткости.

— Ничего само по себе не приходит, Иван Тимофеич, но в одном ты прав. Богатство, оно как вода, его в решете не удержать. — Поднимаю над столом пятерню и демонстративно сжимаю ее в кулак. — Доход заработать не просто, а сохранить еще трудней! Тут без крепкой руки не обойтись.

Мои слова скорее озадачили гостей, чем что-то прояснили. Они переглянулись, и Полоз озвучил их сомнения.

— Не поймем мы, посадник, к чему ты. Твой человек сказывал, что ты поговорить хочешь, вот нас общество и послало. Ты бы разъяснил нам, о чем толкуешь.

«Все вы понимаете! — Язвлю про себя. — Просто начинать сами не хотите, ждете предложений от меня, дабы торговаться вам сподручнее было».

Я к этой встрече подготовился и весь разговор заранее продумал, поэтому начинаю по плану с капельки лести.

— Все знают, что и во Ржеве, и в Старице народ живет умный да работящий. Да и место у городов этих наивыгоднейшее, ведь на хлебном пути стоят. С одних только пошлин могли бы жить припеваючи, коли бы хлебные караваны через них в Ливонию, да в Литву шли.

Гости мои молчат и реплик не подают. Теперь я вижу, что простоватый вид обоих обманчив. Оба они калачи тертые и помогать мне не собираются. Храня на лицах полную бесстрастность, они терпеливо ждут, когда же я доберусь до сути.

«Тогда придется вам потерпеть». — Мысленно подначиваю их, а вслух продолжаю свою тему.

— Могли бы, но, к сожалению, силенок у них маловато, а вокруг звери матерые, только и ждут как бы накинуться да оторвать кусок пожирней.

Старицкий боярин мое иносказание понял и решился наконец ответить.

— Мы сами может и невелики, но сила за нами все ж стоит. За нас завсегда князья наши готовы вступится, а за ними уже и тень самого Великого князя Владимирского видится.

— Это да, — вроде бы соглашаюсь я, — вот только чего ваши князья стоят, мы нынешней весной видели, когда Товтивил у Ржевы стоял. Тогда Тверь пришла вам на помощь и города отстояла, вот только в другой раз такого может и не случиться.

Федор Еремеич порывается было возразить, но я останавливаю его.

— А Великий князь Ярослав что?! Он бы, конечно, пришел. Литве бы отомстил, непременно! Деревеньки бы их пожег и полон бы взял знатный, вот только вам с того радости было бы мало. Ведь кабы не Тверь, ваши города в развалинах уже стояли, земля была бы вытоптана, а люди бы ваши мерли, как мухи от голода. И ничего из потерь ваших вам бы князья не вернули, может разве что послабление по налогу удалось бы у них выпросить, да и то вряд ли.

От нарисованной мною картины лица гостей помрачнели, и я спешу воспользоваться произведенным впечатлением.

— Я вам об этом не ради хвастовства говорю или что бы заслуги свои превознесть. Нет, не об этом речь! Я говорю о том, что не все возможности в князей упираются. Для обороны и процветания могут быть и другие союзы. Союзы на таких условиях, где вам не придется ждать милости от господ высокомерных, а сами вы самостоятельно будете решать свою судьбы. Вот что я вам предлагаю! Полноправное товарищество, союз трех городов во всем, и в беде, и в процветании.

Бегающие глазки Полоза вдруг остановились и уставились на меня холодными ледяными огоньками.

— Говоришь ты красиво, посадник, а на деле как это будет выглядеть?

В этот раз Калида его все же поправил.

— Не посадник, а консул! — Он провел жестким взглядом по лицам бояр. — Пора уж запомнить.

Оба гостя соглашающе закивали, мол извиняйте хозяева, учтем. Даю им пару секунд прочувствовать свою вину и продолжаю.

— Никто за других за просто так воевать не будет! Это, надеюсь, вы понимаете? Поэтому я вам и предлагаю взаимовыгодный союз. Условия не обременительные. Для начала ваши города присылают по шестьдесят человек в общесоюзное войско. Дают средства на их вооружение, обучение и кормление. Эти люди воюют под моим командованием, а в случае угрозы как Ржеву, так и Старице не только они, но и все Тверское войско приходит вам на помощь. Силу же моего воинства вы видели этой весной. Думаю, было убедительно.

Глаза Старицкого боярина немного потеплели, и в них блеснула торгашеская хитринка.

— Ежели наши люди будут воевать, то нам бы тож следовало решать, когда, с кем и где?

Такой разговор уже другое дело, и я позволяю себе улыбку.

— Разумно! Это можно обсудить. Могу предложить вам два места в Тверской боярской думе. Что скажите?

— Два из тридцати, не маловато?

Я не могу сдержать усмешку.

«Как на рынке ей богу!»

Меня раздражает начавшаяся торговля по мелочам, но я терпеливо изображаю понимание.

— Этот вопрос оставим открытым, сначала надо прийти к общему решению.

— Вот, вот! — Неожиданно подал голос притихший было Федор Еремеич. — Ты за себя Иван Тимофеич говори, а мне надоть с обществом посоветоваться. Да и князя Ярополка не худо было бы спросить.

«Оп ля, вот это номер!» — Чуть не вскрикиваю вслух и, прерывая гостя, грозно хмурю брови.

— А вот это ты зря, Федор Еремеич! Ежели бы я искал союза с князьями вашими, то я бы с ними и договаривался. — Для убедительности повторяю. — С ними, а не с вами!

— Это как же?! — Они выпалили это оба почти синхронно и, смутившись, замялись. Пару секунд спустя продолжил все же Полоз.

— Без князей то как? Они ведь и осерчать могут.

Осуждающе покачав головой, я начинаю втолковывать им по новой.

— Тверь заключает оборонительно-торговый союз со Ржевой и Старицей. При чем тут князья? Их дело воевать с врагами города, вы им за то деньги платите, а с кем городу дружбу водить и с кем торговать, не их дело, то дело общества. Правильно?!

— Так-то оно так, — нервно начал мять бороду Ржевский боярин, — но у Ярополка норов горячий. Узнает, что кто-то за его спиной интриги плетет, не снесет. Суд у него скорый.

Вижу, гости мои побаиваются новых начинаний, и запускаю последний аргумент.

— Что ж, выбор у вас не богат. Можете, как и прежде позволять своим князьям вертеть вами как им заблагорассудится, да доить вас как коров на выпасе, а можете, как и мы власть княжескую ограничить, да управление городом в свои руки взять.

Хоть ничего из сказанного мы еще не сделали, а только собираемся сделать, все равно мои слова задели гостей за живое. Вижу, и хочется им, и колется, но сегодня все равно твердого решения с них не получить. На всякий случай для более успешного усвоения всего мною сказанного вбиваю решающий гвоздь.

— А ежели князья ваши мирно не захотят вопросы решать, то мы можем им руки-то враз укоротить.

Выхожу на крыльцо и утираю со лба пот. Разговор был тяжелым, и я просто взмок в душной избе. Полного согласия добиться не удалось, но принципиального понимания все же достигли.

«Ничего, не все сразу, — успокаиваю я себя, — главное, что лед тронулся. Эти двое уже точно на моей стороне, а там больше будет. Вернутся домой, потолкуют со своими, и ростки дадут всходы».

Вслед за мной на крыльцо вышел Калида. Поправив повязку на груди, он облокотился на перила.

— Не пойму, чего ты вцепился-то в них. Четыре взвода, не так уж и много! У нас такой приток народу, что после зимней ярмарки мы и сами с легкостью столько поднимем. — Он подумал и добавил. — А может и больше, ежели денег хватит. Желающих служить хоть отбавляй.

Посмотрев ему прямо в глаза и увидев, что он не шутит и действительно не понимает, объясняю:

— Ты пойми, тут дело не в количестве взводов, хотя и они не лишние, тут дело в стратегии. Тверь — это всего лишь город. Один город из сотен в земле Русской. Пусть мы даже добьемся того, что он станет самым богатым и сильным, но все равно это всего лишь один город. А вот три города, пусть два из них так, почти деревни — это уже союз. А союз городов звучит совсем по-другому! Это образ, идея, к которой возможно захотят присоединиться другие города. Понимаешь?

Прищурившись, Калида хмыкнул в ответ.

— Высоко метишь, консул!

— А то! — Рассмеявшись, хлопаю его по плечу. — По-другому и возиться не стоит!

Калида без всякой улыбки утвердительно кивнул, словно бы он только что в очередной раз сверился — по одной дороге мы с ним идем или нет. Затем он выпрямился и взялся за ручку двери.

— Пойду прослежу, чтобы гости наши не заплутали.

Он скрылся за дверью, а я, взглянув на солнце, прикинул, что пора уже и на причал. Сбежав по ступенькам, сворачиваю за угол и с разгона чуть не сшибаю с ног Иргиль.

Пытаюсь не дать девушке упасть, и рука рефлекторно ложится ей на талию. Ладонь чувствует тепло ее тела, губы почти касаются лица, под тонкой тканью вздымается девичья грудь. Этот миг, как искра, вспыхивает влечением, и понимая неловкость момента, я резко отпускаю ее.

Иргиль насмешливо кривит губы.

— Неужто обжегся об меня, консул?

«Вот ведь язва!»

Мысленно восхищаюсь ее колким язычком и с удовольствием всматриваюсь в смеющееся лицо. Девушка бесспорно похорошела за это время. По меркам двадцать первого века она легко могла бы потягаться за звание мисс мира, но здесь такая красота поклонников не находит. Жесткое, словно вырезанное из металла лицо с острыми скулами и почти черными пронизывающими глазами скорее отпугивает, чем притягивает. Черные остриженные по-мужски волосы, узкие мальчишеские бедра и плоская, едва заметная грудь тоже не добавили бы ей воздыхателей, даже если бы все вокруг вдруг престали считать ее ведьмой.

Мне же она нравилась всегда, даже когда напоминала старика-лесовика в своих меховых обмотках.

С трудом отрываю от нее взгляд и, пытаясь сгладить неловкость, говорю первое что приходит на ум.

— Здравствуй, Иргиль, ты как здесь?!

— И тебе не хворать, консул. — Она по-прежнему не сводит с меня своих пронизывающих глаз. — Да вот, к товарищу твоему иду, повязки сменить. Сам ведь он не придет, ему видите ли недосуг ерундой-то заниматься.

Девушка ведет себя свободно и абсолютно уверенно, с какой-то даже ноткой насмешливого превосходства, а я, наоборот, чувствую непривычную для себя скованность.

Это меня немного злит, и пытаясь перевернуть ситуация, я пробую пошутить.

— Среди бела дня на площади, у церкви! Не боишься в одиночку-то ходить?!

В ответ Иргиль нахмурила брови, показывая что шутка не удалась, и с вызовом усмехнулась.

— А чего мне бояться, ежели здесь каждая собака считает меня твоей полюбовницей. Кто ж посмеет тронуть хозяйскую игрушку!

Она произнесла это без всякого стеснения, горделиво вскинув голову и провоцируя меня. Это ей явно удалось, потому что мне вдруг захотелось тоже задеть ее.

В такие минуты я в карман за словом не лезу и подкалываю ее с легким смешком.

— Так может, люди не зря болтают?! Может, они в потайные помыслы твои заглядывают?

Лицо Иргиль вмиг становится серьезным, и на вскинутом мне навстречу лице появляется не женская решимость.

— А ты спроси! Спроси прямо, коли интересно, я от тебя желаний своих прятать не стану.

Где-то внутри меня завопил здравый рассудок:

«Ничего не спрашивай, просто вежливо улыбнись и уходи!»

Я и сам знаю, что не надо связываться с этой женщиной, уж слишком эта связь будет скандальной и отразится на моей репутации, но ничего не могу с собой поделать, я хочу ее. И дело вовсе не в недостатке секса, его-то у меня как раз хватает. Со стоящей сейчас напротив девушкой совсем другое. Она заводит меня одним только своим видом. Пока не вижу ее, так вроде и ничего, а вот как взглянет на меня своими глазищами, так во мне аж закипает все.

Здравые мысли проносятся в голове одна за другой, но я уже знаю, ничего не поможет, я уже шагнул в пропасть. Слышу свои слова будто со стороны.

— Так ты хочешь или нет?

И ее ответ вместе с протянутой открытой ладонью.

— Хочу!

В маленькое оконце брызнул солнечный свет, заставляя меня окончательно проснуться. Не поднимая головы, смотрю на обхватившую меня тоненькую девичью руку.

«Иргиль!» — Радостно вспыхивает в сознании, возвращая к бурным событиям минувшей ночи. Поворачиваю к ней голову и натыкаюсь на распахнутые черные глаза.

— Тебе пора! — Звучит ее голос. — Тебя уже ждут!

Приподнявшись, смотрю на нее сверху. Даже сейчас, с утра, с всклокоченными волосами она безумно хороша. Может даже еще красивее, чем обычно, потому что сейчас она впервые выглядит по-женски беззащитной.

Эта мысль вновь будит во мне желание, но в этот момент раздается осторожный стук в дверь. Так стучат, когда хотят привлечь внимание и боятся этого делать одновременно.

На губах Иргиль появляется улыбка.

— Я же говорила, тебя уже ждут.

Хочется спросить «откуда ты знала», но я останавливаю себя. Глупо спрашивать об этом ведьму.

Поднимаюсь и улыбаюсь ей в ответ.

— Ладно, не буду пытать тебя, что там за наглец, а пойду открою.

Натягиваю рубаху и, подойдя к двери, откидываю щеколду. В открывшуюся щель вижу конопатый нос какого-то парня.

— Калида велел сказать. Приходи, дело срочное!

На это в голове вспыхивает только одна мысль:

«Все уже знают! Вот деревня!»

Пацан ответа не ждет. Спрыгнув с крыльца, он уже скрылся в кустах, а я все еще стою в дверях. Очарование ночи закончилось, и наступил обычный прозаический день. Что сказать сейчас Иргиль, и как нам быть дальше?! Это те вопросы, на которые не хочется отвечать, потому что на них нет простых ответов.

Возвращаюсь в комнату. Иргиль уже встала. На ней тонкая исподняя рубаха, сквозь которую просвечивает ее обнаженное тело. Она протягивает мне мою одежду.

— Одевайся и иди! Не говори ничего и о нас голову не ломай, все сбудется так, как того пожелает судьба.

Сейчас она уже не такая, какой была минуту назад, сейчас на ее чертах уже вновь застыла та жесткая маска человека, который всегда готов к самому худшему.

Беру одежду, молча одеваюсь, и уже в дверях оборачиваюсь к ней.

— Я вернусь, как только смогу.

В ответ на ее губах появляется легкая усмешка, от которой мне ничуть не становится легче. Захлопываю дверь и, слетев с крыльца, направляюсь к воротам острога. Шагаю быстро, но свернув на соседнюю улицу, резко останавливаюсь.

Чуть впереди, прислонясь спиной к забору, стоит Калида.

С одного взгляда понятно — мог бы дойти сам, но предпочел послать мальчишку. Это такое у него проявление субординации, не захотел ставить меня в неловкое положение.

«Тоже мне дипломат!» — Беззлобно ворчу про себя и направляюсь к нему.

Тот как ни в чем ни бывало здоровается и тут же докладывает.

— Помнишь того дана, что Иргиль выходила? Ты еще его с Путятой в Ревель отправил?

Вопрос праздный, конечно я помню, как в начале лета послал Эрика Хансена вместе с купцом Путятой Заречным в Ревель, дабы товар наш там показали, да провентилировали общую обстановку. Какие настроения у датчан и все ли довольны заключенным год назад договором с тевтонами. В неизбежных будущих столкновениях с Орденом такой союзник, как король Дании, оказался бы не лишним.

Поскольку вряд ли Калида сомневается в моей памяти, я не отвечаю, а просто требую продолжения.

— Ну и…?!

Мрачный взгляд Калиды в ответ.

— Так вот вернулся он…

Короткая пауза, чуть не заставившая меня взорваться, и весьма выразительное продолжение.

— Один! Говорит, что Путяту, всех людей его и товар епископ Дерпта задержал. Всех наших в железа заковали, а дана отпустили. Думали, у них останется, а он вишь сбежал да к нам воротился.

Последние слова он уже договаривал на ходу, потому что я, не дожидаясь конца рассказа, развернулся и зашагал к причалу. Не отставая, Калида как ни в чем ни бывало продолжил.

— Лодка и стрелки ждут. Вчера я их отпустил, чего им зря дожидаться, коли ты все равно не придешь, а с рассветом все уже на причале.

Глава 5

В полном составе дума собралась лишь к обеду. За это время я успел опросить Эрика. По его словам, получалось, что причин для нападения не было. Они даже в Дерпт не заезжали. Караван остановили кнехты епископа и привели в город. Там предъявили, будто транзитная пошлина не уплачена, а когда Путята стал спорить, то на него с кулаками кинулись. Наши люди вступились, тогда досталось уже всем. Били без разбору, а когда натешились, то заковали в железо, да в подвал уволокли.

Мысли мои крутились вокруг двух вопросов. С какого перепуга епископ беспредельничает, и что с этим теперь делать?

«Путята Заречный, — размышлял я, — член созданного мной Тверского торгового товарищества, и стало быть, я за него несу ответственность. Сейчас и в Новгороде, и во Ржеве, а может и в Ревеле с интересом замерли, чем же Тверь ответит? Разговоров обо мне много ходит разных, и этот случай может стать той лакмусовой бумажкой для всех, кто еще сомневается присоединяться к союзу со мной или нет. Ежели с нашим товариществом можно подобное вытворять, то грош нам цена».

Сейчас бояре уже собрались, а я по-прежнему, словно зверь в клетке, меряю шагами горницу. Правильного решения до сих пор нет, а его надо обязательно найти, прежде чем выходить к совету.

«Зачем я послал их в датский Ревель? — Начинаю рассуждения по новой. — В поисках союзника, потому что не верю в искренность договоренностей между Датской короной и Орденом. Кто сейчас король в Дании? По-моему, Вальдемар II, и он же был королем, когда меченосцы оттяпали у Дании северную Эстляндию вместе с Ревелем. Пусть сейчас, по увещеванию папы и ради создания Ливонского ордена, эти земли датчанам вернули, но все равно, до сих пор король Дании отдает Тевтонскому ордену треть от своих Эстляндских доходов, а это унизительно. По мне, так он должен относится к своим нынешним тевтонским друзьям с большим подозрением, и эту версия я обязан был проверить».

Останавливаюсь и со злостью спрашиваю самого себя.

«Ну что, проверил? — И с не меньшей злостью отвечаю. — Проверил! Я был прав! Эрик говорит, что наместник Датской короны в Ревеле ярл Густав Харреманд после седьмой кружки эля брякнул, что с радостью бы подсыпал говнеца тевтонам, но… Понятно, побаивается, как бы ему самому не накидали».

Понимаю, что надо оставить эти ненужные сейчас рассуждения и сосредоточиться на главном. Что предпринять для освобождения моих людей? Тут важно понять, для чего господин епископ это сделал, и варианта всего два: либо жадность затуманила ему мозги, и он польстился на чужое добро, либо ему не понравилась моя дипломатическая активность. Первое, маловероятно, ибо товара у Путяты было немного. Чуть железа, чуть сукна, в общем мелочь! Тогда второе, и это уже более серьезно. Через год они начнут войну за Псков, и епископ Герман, да и вся семейка Буксгевденов сыграет в нем не последнюю роль. Значит, хозяин Дерпта попросту щелкнул меня по носу, мол куда ты лезешь со свиным рылом, да в калашный ряд. И что дальше?! Не воевать же с ним из-за этого?!

«А почему нет! — Замираю осененный идеей. — Просто надо не упираться в страшное слово, а оперировать мерками нынешнего времени. Господин епископ что сделал? Если абстрагироваться от всего нематериального, то он нанес мне финансовый ущерб. То есть, если я отвечу ему тем же и на деле покажу, что размер потерь может быть таким, что епископату Дерпта реально придется с протянутой рукой пойти по миру, то он, теоретически, должен задуматься. Пусть размышляет, стоит ли оно того?! Может, проще будет договориться и вернуть этому русскому его людей и товары, чем терпеть громадные убытки…»

Чувствуя, что на верном пути, я вновь зашагал из угла в угол.

«И ведь для этого не надо идти войной и брать Дерпт штурмом! Нужно совсем другое!»

Обрадованно сжимаю кулаки и, выдохнув, выхожу в главную залу. Бояре уже сидят по лавкам. Видно, что собирались в спешке, многие не успели нацепить на себя все положенные им по рангу цацки.

Прохожу и сажусь на председательское место. По ведению собрания с прошлых времен ничего не изменилось. Роман Радимич остался на своем посту, и сейчас, дав мне занять место в кресле, он торжественно провозгласил.

— Консул и боярская дума собрались. Кто желает слово молвить?

После слов ключника повисла глубокая тишина, никто высказываться не торопится. Наконец, с места выкрикнул Еремей Толстов.

— Нам ссориться с ливонцами не с руки. У них сила, не нашей чета! Путята сам виноват, какого рожна он туда поперся! Прибылей захотелось, вот пусть теперь сам и хлебает.

Этого боярина я помню, он из ближников Якуна. Бросаю на него оценивающий взгляд, а в голове уже прокручивается оценка.

«Скорее всего, он не свои мысли выдает, а просто озвучивает чужое решение. Якуну-то сейчас самому высовываться не с руки, а напакостить мне видать очень хочется».

По наступившей вновь тишине и опущенным лицам вижу, что боярин огласил мнение не только Якуна, но и большинства думы.

В подтверждение этого поднялся Лугота и, ни на кого не глядя, произнес:

— Раз уж для Путяты и людей его мы сделать ничего не можем, то предлагаю хотя бы семьям их собрать во вспоможение. Кто сколько может, а для жены Путяты, — тут он глянул на меня, — можно и с казны товарищества пенсион назначить.

«Молодцы! — В сердцах мысленно крою бояр. — Я тут голову сломал, как мужиков из беды выручить, а они, умники, уже все решили. От худой молвы откупимся, а эти пусть пропадают, сами виноваты! Молодцы, нет слов!»

Поднимаюсь и, глядя в глаза тысяцкому, начинаю говорить:

— Денег семьям мы, конечно, соберем, в беде не бросим, но людей наших из застенков мы этим не вытащим. Вы, бояре, в праве любое решение принять и можете во всех бедах Путяту винить, но я, как консул Твери, вот что вам скажу. Я своих людей в беде не бросаю! Виноваты, не виноваты, в этом мы потом разберемся, когда они уже здесь будут, в Твери и в безопасности. А сейчас в первую очередь я должен всех тверичей домой вернуть!

После моей речи бояре притихли, сидят как оплеванные, а во мне злое торжество взыграло.

«Так вам и надо, а то зажрались тут, жопу не хотят оторвать!»

Первым из почтеннейшего собрания пришел в себя Острата.

— Так мы ж разве против, токма как это сделать-то?! Ты, консул, ежели знаешь, так скажи обществу!

В пику ему тут же выкрикнул Еремей. Он встал и с трагическим лицом по театральному развел руки.

— Это что же, консул нас на войну с ливонцами подбивает?! — Он обвел взглядом лица сидящих бояр. — Да в своем ли он уме?! Не будет на то нашего одобрения!

Вижу, что почти все поддерживают Еремея, а на морде Якуна написано ехидное торжество.

«Рано радуешься!» — Мгновение упиваюсь этой картиной, а потом заявляю твердо и уверенно.

— Ни на какую войну я народ Твери не подбиваю, а людей наших из плена все же верну. — Повышаю голос, чтобы до каждого сразу дошло. — Лишь своими силами, без вашей помощи и ополчения Тверского. Прошу лишь вашего разрешения на дело правое.

Тишина тут же взорвалась множеством голосов.

— Это как же!

— Беду он на нас накличет!

— Пущай идет, ежели сам-то, авось и получится!

Призывая к тишине, поднялся тысяцкий.

— Не расскажешь обществу, чего затеял? — Он уставился на меня вопросительным взглядом, но я в ответ лишь отшутился.

— Ежели расскажу, то и вы в ответе будете, оно вам надо?!

Лугота, как и все здесь, понимает, что я могу исполнить задуманное, никого не спрашивая, но разрешение все же прошу. Значит, хочу, чтобы все было по закону, без урона боярской думе. А это проявление уважения и дорогого стоит.

Хмыкнув в усы, он обернулся к сидящим боярам.

— Думаю, надо уважить консула и дать ему возможность проявить себя во славу города.

Его тут же поддержал Острата.

— А что?! Пущай идет, бог ему в помощь!

Многие в думе покосились на Якуна, и тот неожиданно кивнул своим, мол соглашайтесь. Одобряющий гул тут же усилился, а по кривой усмешке Якуна, я догадался чем вызвана его внезапная поддержка. Конечно же надеждой, что тевтоны свернут мне шею, и я навсегда сгину где-нибудь в болотах Ливонии.

Взвод стрелков идет по лесной тропе, вытянувшись цепочкой. У каждого за спиной ранец, величиной с гору. Ранец вместо обычного мешка, да и вся экипировка — это мое слово, претворенное в жизнь.

Заправленная в штаны рубаха, короткие сапоги на толстой кожаной подошве, все из застиранного зеленого сукна с коричневыми и серыми пятнами. Арбалет в руках, на поясе широкий тесак, к ранцу сверху приторочен войлочный плащ, а с обоих бортов по колчану с арбалетными болтами. Сами ранцы забиты сухарями, вяленым мясом и гранатами. Вернее, пустыми керамическими и стеклянными шарами. Горючую смесь несут отдельно в медных канистрах.

Впереди, в шагах в пятистах, идет отделение разведки, сзади арьергард. Я шагаю в голове основной группы, за плечами у меня такой же рюкзак, как и у всех. Поклажа тяжела, но я к походам привычный. С детства отец меня таскал, а в последнее время я уже сам, как глава краеведческого клуба, водил ребят по местам боев Великой Отечественной.

Единственный, кто сейчас идет налегке, так это сопящий мне в спину Калида. Ему я попросту запретил тащить хоть что-то тяжелое. Он после ранения, и у меня вообще была мысль оставить его в Заволжском, но он уперся как баран, пойду и все. Куранбаса тоже здесь. Идет замыкающим. Я знаю, он лес терпеть не может, поэтому его также брать не хотел, думал уважить, ан нет.

Вспомнилось, как я вызвал его перед самым выходом и говорю — будешь старшим в поселке, пока я отсутствую, а он мне в ответ.

— Не можно так! Ежели ты идешь, то и Куранбасе надо идти!

Сказал, как само собой разумеющееся, развернулся и пошел, не дожидаясь моей реакции. Я поначалу было осерчал даже, а потом плюнул. Может оно и к лучшему. Они с Калидой мои ангелы хранители, можно сказать, талисманы удачи. Пока они со мной, я твердо верю — со мной не случится ничего плохого!

«Вера, дело хорошее, — прерываю свои отвлеченные рассуждения, — а холодный рассудок прежде всего!»

Отрываюсь от лезущих в голову мыслей и прикидываю весь пройденный маршрут.

До Ржевы, а следом и до Торопца шли по торной дороге. С Торопца на Дерпт двинулись уже через лес, обходя жилые места. С той развилки идем уже четвертый день и, следовательно если не заплутали, то должны уже быть где-то вблизи владений Дерптского епископства.

В том, что идем правильно, я практически уверен, и это не излишняя самоуверенность, а трезвая оценка. Во-первых, я держу в уме карту, и путь наш почти строго на северо-запад идет четко по высотам водораздела. Так что, это первый ориентир. Второй, как ключевые отметки, города Великие Луки и Псков. Они остались соответственно к западу и к северу. Дальше, вдоль западного берега Чудского озера, тут уж не потеряешься. Вот и получается, что Дерпт должен быть уже совсем рядом.

Идущий впереди меня стрелок притормозил и настороженно поднял вверх руку. Колонна замерла. Я ничего подозрительного не слышу, но не доверять такому парню, как Кузьма Птаха, у меня нет оснований. Он потомственный охотник, и у него, как у известного мультяшного персонажа, слух как у орла и нюх как у собаки.

Через пару мгновений уже и я слышу едва различимый шорох. Скорее всего, это гонец с дозора, но Калида все равно выходит вперед, заслоняя меня собой.

Еще миг напряженного ожидания, и на тропе появился наш стрелок. Обойдя Птаху, тот двинулся прямо ко мне. Поприветствовав, он на миг замялся, словно вспоминая заученную фразу, а потом выдал.

— Впереди все чисто, а к востоку, ближе к озеру, охотничья заимка. Там люди есть.

Переглянувшись с Калидой, я сурово взглянул на гонца.

— Проверяли, кто там?

— Нет, взводный сказал сначала вам доложить.

«Молодец Ванька! — Я мысленно похвалил Соболя. — Не зря я ему разведку доверил».

Вновь перевожу взгляд на Калиду.

— Скорее всего, местные охотники из эстов, но оставлять их там нельзя. Этих эстов хрен разберешь, то они с тевтонами режутся насмерть, а то зад им лижут.

Калида кивнул, соглашаясь, и скомандовал по цепочке.

— Привал. Костров не разводить, сидеть тихо! Ерш ко мне!

Пока Ратиша Ерш пробирался к нам, я успеваю подумать, что сейчас в этом сводном отряде собраны лучшие из лучших, и те, кто дома стояли над целым взводом, здесь командуют лишь десятком.

Пока я размышлял, парень уже протиснулся к нам и Калида встретил его приказом.

— Бери свой десяток и за мной, поклажу всю здесь оставите, пойдем налегке.

Прежде чем двинуться, он повернулся ко мне.

— Вместе с десятком Соболя зажмем их так, что никто не уйдет, сколько бы их там не было.

Молча соглашаюсь с ним, но напоследок все же даю указание.

— Постарайтесь всех взять живыми, у меня тут идея появилась.

Что-то типа шалаша из еловых лап накрывает выкопанную в песке землянку. На натянутой между деревьями бечевке сушится выловленная рыба. Чуть дальше, за соснами, полоска пляжа и синева озера.

«Вот такая она, эстонская заимка!» — Ворчу себе под нос и подхожу к трем лежащим у сосны эстам. Руки у всех троих связаны за спиной, а в глазах застыл страх и ожидание.

Присаживаюсь на корточки у самого старого из них. Волосы седые, куцая бородка, на вид так около пятидесяти. Двое других подростки, явно его дети. Не догадываясь, что я их понимаю, старший шепчет молодым.

— Будут бить, пытать, терпите и про хутор ни слова. Мы уже не жильцы, так хоть Матра, да сестры ваши выживут.

Поймав бегающий взгляд эста, чуть усмехаюсь.

— У меня другой план. Вы помогаете мне, я не трогаю ни вас, ни ваших женщин.

В глазах старика вспыхнул настоящий ужас, и думаю, до него даже не сразу дошел смысл услышанных слов, так его поразило мое знание языка.

Даю ему пару секунд, чтобы прийти в себя. На испещренном морщинами лице по-прежнему стоит страх, перемешанный с удивлением, а хриплый голос звучит нервно и испуганно.

— Ты эст, что ли?!

В ответ отрицательно машу головой и продолжаю по-эстонски.

— Нет, но это сейчас неважно. Мое слово верное, можешь не сомневаться.

До пленника, наконец-то, дошло мое предложение, и в тоне его вопроса зазвучала надежда.

— Чего ты от нас хочешь?

— Немного! — По-прежнему держу на губах радушную улыбку. — Проводник нужен — раз, письмо отнести епископу Герману — два, и слух кое-какой в Дерпте пустить — три. — Расплываюсь в улыбке еще шире. — Вот видишь, сущий пустяк.

Эстонец какое-то время молчит, а потом поднимает на меня взгляд.

— Я согласен. Письмо в Дерпт отнесу сам и на рынке растолкую, что скажешь, а дети мои проводят вас куда требуется. — В его глазах вспыхивает затаенное ожидание, перемешанное с хитринкой.

Смотрю на него в этот момент и диву даюсь.

«Ну как ребенок, ей богу! Неужели он думает, что я ему поверю на слово! У него же на лбу аршинными буками написано — кинем этих дураков русских, как только развяжут».

Не спуская с него глаз, снимаю с лица добродушное выражение.

— Не глупи, придурок, детей своих пожалей!

Эст вздрагивает, как от удара, и шепчет быстро, почти про себя.

— Курат! Защити меня Уку-отец небесный от зла темного!

— Нет, — обрываю его причитания, — не защитит!

Бледно голубые глаза эста упираются мне в лицо, и впервые в них зажигается решимость.

— Говори, чего надо сделать, все выполним!

Я вновь отрицательно качаю головой.

— Это уже лучше, но все-равно не то! Сделаем вот как! Вы отведете нас на свой хутор и там я тебе скажу, что надо будет сделать и куда нас проводить. Женщины ваши останутся в заложниках. Сделаете все как надо, никого не трону. Ни баб твоих, ни дом, ни скотину, и даже деньжат еще подкину, а ежели обманешь, то не взыщи, сожгу всех вместе с домом.

Мужик вновь вздрогнул, лицо его закаменело, но я не даю ему уйти в отказ.

— Мое слово твердое, можешь верить. Зовут меня Иван Фрязин, я консул города Твери. До тебя и твоей семьи мне дела нет, у меня свара с епископом Германом, и только с ним.

Эст все еще мнется, и я пускаю в ход самый суровый аргумент.

— Откажешься, будем пытать. Ты может и выдержишь, а они? — Перевожу взгляд на перепуганные лица парней. — Они-то выдержат?!

Вижу, все, мужик сломался! Кто же своих детей сам на пытку пошлет. Он еще сомневается, и его взгляд мечется с меня на сыновей. Помогаю ему принять правильное решение.

— Верь мне! Мое слово нерушимо! Сделаете что прошу, останетесь и живы, и в прибытке.

Эти мои слова ломают упорство эста, и он шепчет пересохшими губами.

— Хорошо, все сделаю!

«Ну вот и отлично!» — С этой мыслью поднимаюсь и киваю Калиде.

— Одного развяжи. Сегодня будем ночевать под крышей.

Я столько времени потратил на этого эстонца не только для того, чтобы передать письмо епископу Герману. В будущей игре, если она затянется, то мне понадобится верный проводник, отлично ориентирующийся в местных лесах. И еще, ежели сам епископ Герман окажется уж очень несговорчивым, то потребуется надавить и на все семейство Буксгевденов.

Почесав затылок вспоминаю свой университетский реферат о войне Ливонского ордена за Псковское наследство.

«У нашего друга епископа Германа точно есть два брата. — Мысленно перелистываю страницы своего студенческого курсовика. — Первый, Альберт — епископ Риги, до него мне не дотянуться. А вот второй, кажется, Теодорих, будущий командующий Ливонским рыцарством. Этот где-то тут обретается. — Напрягаю память, и она не подводит. — У него поместье недалеко от Дерпта, в окрестностях городка Оденпе. Называется оно еще как-то странно. Медвежья голова, кажется».

Немного подумав, вспоминаю еще одну подробность. Этот самый Теодорих женат на сестре князя Ярослава Владимировича Псковского.

Решаю, что эта часть мне уже ни к чему, а вот информация про поместье очень даже кстати. Отыскать, если понадобится, поместье Медвежья голова где-то под городком Оденпе для эстонца, знающего здешние места, думаю, проблем не составит.

Глава 6

Свет заходящего солнца еще пробивается сквозь кроны вековых сосен, освещая лица сидящих напротив меня парней. Расчистив ладонью песчаную землю, я рисую на ней извилистую линию.

— Это река Эмайыги. — Поднимаю взгляд и вижу, как, ломая язык, ребята пытаются повторить за мной. Чуть усмехнувшись, прекращаю их мучения. — Отставить! Название для нас не важно.

Далее рисую кружок на правом берегу.

— Здесь, на вершине холма, монастырь! — Черчу внутри первого еще один кружок поменьше. — Это цитадель, кремль по-нашему, и дом епископа.

Затем заштриховываю южный и западный склоны.

— Здесь городские посады, а еще южнее огороды и поля. Делаю еще пару штрихов со стороны реки. — А вот тут, с восточной стороны, монастырская стена выходит к самому берегу.

Осмотрев свой план, втыкаю палку к северу от круга.

— Мы тут! — Обвожу взглядом сосредоточенные лица. — Сегодня ночью мы постараемся устроить нашим германским друзьям световое шоу.

Никто, конечно же, меня не понял, и я поясняю уже конкретно.

— Как стемнеет, ты, Ерш, со своим взводом проходишь вдоль реки и, в тихую поднявшись на холм, закидываешь за стену с пару десятков снарядов. Сделав все быстро, уходишь, как и пришел.

Перевожу взгляд дальше.

— Ты, Соболь, обходишь холм с другой стороны вот сюда, к воротам. — Рисую стрелку к южной стороне большого кружка. — Прячетесь между домами и держите ворота на прицеле. Как начнется пожар, из ворот появится стража. По возможности выцеливаете конных рыцарей, а нет, так и пешие кнехты сойдут. Отстрелявшись, тут же уходите! В бой не вступать, а если вам сядут на хвост, то вот здесь, — ставлю жирную точку на западном склоне, — вас прикроет взвод Птахи.

Бросаю взгляд на Кузьму.

— Тебе все ясно?

Тот кивает, а я добавляю.

— Как сделаете дело, сразу же возвращаетесь обратно, в исходную точку. Чтобы не заплутать в темноте Птаха возьмет с собой старика эста, а остальные сыновей. Они все леса вокруг города знают, как свои пять пальцев. К рассвету собираемся здесь, а дальше уже по обстоятельствам.

Диспозицию раздаю не с бухты барахты. Мы с Калидой сегодня провели разведку, посмотрели на город издали, с разных сторон. Высмотрели, что стена над речным обрывом низкая и крыши домов за ней впритык. Там пятикилограммовый снаряд даже руками легко можно перебросить через стену. По другому краю, с севера и с запада, лес почти вплотную подходит к пригороду, и оттуда легче всего пройти к воротам незамеченными.

Отпустив парней отдохнуть до захода, сам я откинулся спиной к сосновому стволу и прикрыл глаза. Через полуприкрытые ресницы вижу, как рядом присел Калида. Посидев с минуту в тишине, он начал словно бы невзначай.

— И ты думаешь, что после такого наезда епископ струхнет и отдаст наших? — Он в сомнении покачал головой. — А ежели нет? Если он в ответ своих кнехтов на Тверь отправит?! Кабы беды не накликать!

Открыв глаза, внимательно смотрю на него и решаю не темнить.

— На все воля божья, но я думаю, струхнет! Не с первого раза, конечно, сначала попытается нас изловить, усилит охрану и прочее, а вот когда поймет, что все тщетно, вот тогда… — Делаю многозначительную паузу. — А на Тверь?! Пошто епископу Герману на Тверь ополчаться?! Тверь — малый городок за полтыщи верст отсюда, он о нем и слышать не слыхивал. Если все пройдет по плану и потерь у нас не будет, да в плен никто не загремит, то к утру они никакого врага в округе не отыщут. Кому претензии-то предъявлять?

Калиду не так просто сбить с толку, и он сразу же находит изъян в моей логике.

— А письмо?! Ты же сам письмо с требованием отправил епископу.

Усмехнувшись, я легко парирую его довод.

— Да, эст послание мое отнес и страже у ворот передал, и что…? В нем я ничего конкретного не писал, а лишь то, что земля будет гореть под ногами у того, кто посягнул на имущество и жизнь соседа своего, и пока грешник не исправится, не выпустит ни в чем не повинных людей, не будет ему покоя. Думаю, епископ его уже порвал и в печь бросил. С утра он о нем вспомнит и догадается от кого послание, но для начала войны бог знает с кем и черт знает где, этого маловато. Тем более, что будущей весной Буксгевдены планируют возглавить поход на Псков, хотят посадить там князем своего шурина Ярослава Владимировича. Значит, с зимы начнут собирать рыцарей. Для этого нужны деньги! Убытки и непредвиденные расходы им сейчас ох как не в жилу.

Прищуренный взгляд Калиды зыркнул в мою сторону.

— Про Псков-то придумал али истинно ведаешь?

— Истинней не бывает! — Улыбаюсь ему в ответ, а про себя успеваю подумать.

«Куда уж точнее, если об этом уже в летописи прописано!»

Ночной город в этом времени не то, что в нашем. Он даже чернее чем сама ночь, ни одного огонька. На фоне темного безлунного неба я с трудом могу выделить очертания башен и стен Дерпта.

Отсюда, с края леса, видны лишь окраинные домики, да и то потому что они совсем рядом и свежекрытые соломенные крыши отсвечивают даже в полной темноте.

Пригнувшись к самому уху Куранбасы, шепчу ему, тыча в сторону кустов стоящих где-то на полпути до ближайших домов.

— Там за ними дорога! Пусть стрелки Птахи раскидают по ней ежей и проследи, чтобы позицию заняли верную.

Тот исчез в темноте, а я подумал, что если мы с Калидой разглядели все верно, то от замка в этом направлении это единственный путь пригодный для конницы.

«Кавалерия наверняка поспешит перехватить отступающего из города врага, — еще раз утверждаюсь в своем плане, — и пойдет она здесь, другой дороги нет».

На этот случай я и приказал заготовить импровизированных ежей. Три отточенных кола накрепко связанных посередине.

Вспомнив о них, я усмехнулся.

«Танк не остановит, но лошадь налетев на него в темноте точно шарахнется в сторону, либо на дыбы вскинется. Лучшей мишени не придумать!»

Прислушиваюсь, с другой стороны города раздались глухие хлопки.

— Началось! — Считаю их один за другим. — Один, два, три…

После пятого разрывы пошли часто, и я сбиваюсь со счета. Взметнулись первые языки пламени, где-то разбужено затрезвонил колокол, раздались первые испуганные крики.

Пламя разгорается с каждой секундой, и на фоне пожара уже хорошо видны контуры стен и высоких башен. Горит восточный конец города, и разгоняемое ветром пламя уже вырвалось из-за стен и перекинулось вниз по склону на соломенные крыши посадов. Город взорвался криками людей, мычанием скота и бешеным лаем собак.

«Главное, чтобы не увлеклись! — Накатывает тревога. — Соболь парень отчаянный, но уж больно азартен. — Не позволяю нервам разгуляться и успокаиваю сам себя. — Там с ним Калида, он подстрахует если что».

Небо окрашивается заревом, и выход из города теперь почти просматривается. Еще пара мгновений, и я выдыхаю с облегчением. По двое, по трое, темные силуэты моих стрелков начинают вытекать из проулков. Все-не-все пока сказать не могу. Пытаюсь пересчитать, но тут становится не до этого. Из темной глубины города, явственно, доносится грохот копыт.

«Значит, не оторвались! — В напряжении сжимаю кулаки. — Ну ничего, сейчас мы их встретим!»

От крайних домов до леса шагов сто-сто пятьдесят, и это открытое пространство, которое надо преодолеть. В отсвете пожара теперь хорошо видна вытянувшаяся цепочка стрелков, бегущая под защиту ближайших деревьев.

Первый десяток всадников уже вылетел из темноты улицы и, заметив черные тени, рванулся вдогонку. Торчащие колья ежей они заметили слишком поздно. Захрипели вздыбленные кони, понеслась отборная ругань. Спешившиеся всадники начали растаскивать препятствие, и тут на них посыпались стрелы.

Мои парни ударили практически в упор, шагов с пятнадцати. Никто не промахнулся. Трое из тех, кто оттаскивали ежи, упали как скошенные, остальные, унося в себе арбалетные болты, бросились в стороны. Те же, кто удержались в седле, начали уходить обратно, но тут с города вырвалась еще группа всадников. В отсвете пожара заблестели кольца кольчуг, и мчащийся впереди всех рыцарь заорал на своих.

— Куда, трусы! За мной!

На миг он притормозил у видимой теперь преграды, но тут же бросил коня в обход. В это момент перед ним разорвался первый заряд. Горящая лужа зачадила черным дымом, и перепуганный жеребец взвился на дыбы.

Вставая во весь рост, стрелки Птахи, уже не таясь, начали закидывать всадников «гранатами». Один за другим глухо захлопали разрывы, и полоса огня с клубами жирного густого дыма отсекла ошалевших от неожиданности преследователей.

За черной пеленой мне их тоже не видно, но это уже и неважно. Взвод Соболя практически достиг леса, да и ребята Птахи организованно отходят к ближайшим деревьям.

— В лесу всадники нам не страшны! — Удовлетворенно хмыкнув, я двинулся на встречу со своими. Сбор здесь недалеко на поляне.

Выхожу к месту встречи и вижу бойцов Соболя. Они все уже здесь, тяжело дыша, переводят дух. Ищу взглядом Калиду и, найдя, выдыхаю с облечением — живой!

Подхожу к нему и стараюсь, чтобы мой голос звучал строго.

— Все целы?!

Тот подтверждающе кивает, и я уже довольно.

— Молодцы!

Тут же из темноты подтягиваются и стрелки Птахи. Последним, на поляну выходит Куранбаса.

«Хорошо, — мысленно одобряю поведение своего друга, — старший до конца прикрывает спины своих бойцов!»

Все в сборе, и я провожу взглядом по лицам стрелков.

— Отлично отстрелялись, парни! Господа рыцари запомнят эту ночь надолго!

В ответ вымазанные сажей физиономии засветились улыбками, а я командую.

— Все, уходим!

Остаток ночи двигались на север-запад, затем прошли по воде вдоль реки и только потом перешли ее вброд, на случай если преследовать будут с собаками. Дальше эстонец повел нас в обратном направлении и, только хорошенько запутав следы, разбили лагерь.

Еду не готовили, так пожевали в сухомятку, запили водой и, выставив дозоры, завалились спать. Я думал вырублюсь на целый день, но не тут-то было. Проснулся, солнце еще в зените, а сна ни в одном глазу.

Ворча, поднялся, прошел к ручью, напился, поплескал на лицо и вернулся. Смотрю из всех бодрствует только эстонец да я.

«У остальных, надо понимать, совесть чиста!» — Иронизирую про себя и присаживаюсь рядом с эстом.

Тот молча ворошит угли в крохотном костерке. Никто из пленников не привязан, но я уверен, они не убегут. Их женщины остались на хуторе под охраной, и что с ними будет, нарушь они договор, было убедительно показано сегодня ночью.

Несколько минут сидим в тишине, а потом эст вдруг спрашивает.

— И что дальше? — Не поворачивая головы, он словно бы и не ко меня обращается. — Когда нас отпустят?

Вместо ответа я сам задаю вопрос.

— Как зовут-то тебя?

— Эйвар. — Эстонец тяжело вздохнул. — Эйвар Сеппа.

— Да не вздыхай ты так! — Растягиваю я рот в улыбке. — Все будет хорошо! Сделаете дело и отпущу!

— Когда?! — Бесцветные глаза, не мигая, уставились на меня.

Вижу, мужик шутить не склонен, и говорю уже по серьезному.

— Это от вас зависит!

В глаза эста по-прежнему висит все тот же вопрос, и я поясняю.

— У епископа Германа в округе Дерпта есть личные владения? Хутора, фермы, еще что-нибудь?

Эйвар подтверждающе кивнул, и я спрашиваю вновь.

— Покажешь где?

Вновь утвердительный кивок, и я довольно хлопаю его по плечу.

— Ну вот видишь, ты стал на шаг ближе к дому!

Дальше вновь сидим молча, и я даже прикемарил чутка. Очнулся, весь лагерь уже на ногах. Потянулся, протер глаза, смотрю, Калида подходит. Присел на корточки рядом, спрашивает.

— Ночуем здесь или еще одна бессонная ночь предстоит?

Усмехаюсь, глядя ему в глаза.

— Еще, и не одна!

Поворачиваюсь к эсту, а тот все также ковыряется в костре, будто с нашего разговора прошла не пара часов, а пара минут.

«Да уж, недаром говорят, что у эстонцев время по-другому течет». — Хмыкнув, расчищаю перед собой место и толкаю того в бок.

— Эй, Эйвар, хватит бестолку палкой елозить, давай-ка набросай нам, где тут поблизости владения господина епископа.

Эст, все так же не торопясь, развернулся, с минуту молча смотрит на расчищенный кусочек земли. Вижу, Калида сейчас сорвется, и кладу ладонь ему на локоть, мол подожди. Еще с минуту ожидания, и Эйвар ткнул палкой в центр.

— Если здесь город, то вот сюда на закат лежат монастырские поля. — Палка прочертила извилистую линию. — Ниже по реке есть ферма господина епископа. — Он еще с минуту подумал и вновь тыкнул палкой. — А вот здесь, к югу, большое поместье его брата Теодориха.

«Отлично!» — Восклицаю про себя и бросаю взгляд на Калиду.

— Думаю, сделаем так. Сейчас выдвинемся поближе к городу, посмотрим, чем там дышит наш друг-епископ. Старика отправим потолкаться с народом, да заодно и слух пустить — за что напасть такая на горожан свалилась. Пусть знают, кто в их бедах виноват. Ежели, как я думаю, наших людей они не выпустили, то тогда разделимся на три отряда. Ты со взводом Ерша двинешься вниз по реке. Эстонский малец вас проводит. Найдете ферму, про которую старик говорил и спалите ее к чертям, а я с Соболем проведаю поместье брата, пусть все семейство ощутит боль утраты. Ну а Птаха останется следить за городом, если какой отряд выдвинется в нашем направлении, то даст знать.

Калида недовольно смотрит на меня, и я знаю, что его волнует. Опережая его, не даю ему возразить.

— Ратиша паренек сообразительный, но согласись, одного его отпускать нельзя. Молод еще, пригляд нужен, а за меня не волнуйся, — расплываюсь в ироничной усмешке, — за мной Куранбаса присмотрит.

Еще не рассвело, но небо над головой уже начало сереть. Шли всю ночь, и я слегка зол на старика эста.

«Мог бы и предупредить, что так далеко, хрен старый!»

В полумраке край леса оборвался слишком резко, открывая склон холма с колосящимся ржаным полем. Веду взгляд вниз — там крыши десятка деревенских домов.

«Так, а где же само поместье?» — Поднимаю глаза вверх и нахожу то, что искал.

Верхушку холма окаймляет добротная деревянная стена, а за ней виднеется второй этаж каменного здания, в одном окне которого непривычно светится окно.

— Оно? — Оборачиваюсь к эстонскому парню и получаю утвердительный кивок.

— Да! Это Медвежья голова.

«Раз Медвежья голова, то точно оно, — щерюсь в довольной усмешке, — под таким названием поместье Теодориха Буксгевдена вошло в летописи».

Нахожу взглядом Куранбасу.

— Ну что думаешь?! Сейчас начнем или следующей ночи дождемся?!

Половец поднял взгляд к сереющему небу, покрутил носом как собака, и выдал то, что я и так знал.

— Если в поместье воинов много, то оторваться днем будет труднее. — Он глянул на свою одежду в маскировочных пятнах. — Даже в этом!

Перевожу взгляд на Соболя.

— А ты, Ванька, что скажешь?

— Да чего ждать! — Тот довольно скалится во все тридцать два зуба. — Запустим красного петуха супостатам и айда в лес. Никто нас не догонит!

Ответ обоих ожидаем, и я понимаю, что решать придется самому.

«Ждать следующей ночи не хочется, но рисковать еще меньше! — Пытаюсь определиться с решением. — С другой стороны, торчать тут тоже не с руки. Может, нашим помощь понадобится».

Этот аргумент становится решающим, и я киваю Куранбасе.

— Возьми пятерых и займите позицию перед воротами. Все как в прошлый раз, и в первую очередь сбивайте всадников.

Сказав, я кивнул Соболю, мол за мной, и двинулся вверх по склону к темнеющей на фоне серого неба стене. По выступающим крышам пытаюсь определить где что. В центре, понятно, хозяйский дом. За ним вон высокий конек, там скорее всего конюшня и амбары.

«Значит, нам туда!» — Выбрав место, огибаю холм под прикрытием леса, чтобы не светится раньше времени. За мной, прячась за деревьями, вытянулась пятерка Соболя.

Выйдя на позицию, оборачиваюсь и еще раз проверяю подходящих бойцов. Арбалет, колчан за спиной, на груди что-то типа современной разгрузки, в которой уложены по три пятикилограммовых шара. Из каждого торчит пробка с фитилем и еще попахивает смесью спирта со скипидаром. Разливали совсем недавно на подходе.

Обвожу взглядом вымазанные землей лица.

— Поднимаемся здесь и растягиваемся по склону! Особо не высовывайтесь! Не забывайте, на стене стража тоже не зря свой хлеб ест. Забрасываете по паре снарядов и назад! Всем понятно?!

Получаю в ответ утвердительные кивки и командую.

— Тогда пошли!

Пригибаясь в высокой траве, парни поползли вверх. Через минуту они уже под самой стеной. Пока тихо!

Вижу, как полетел первый шар, и почти сразу по торчащему коньку крыши раскатилось пламя. Тут же следом еще один и еще. Теперь над стеной уже заклубился густой черный дым. Еще пара мгновений, и все поместье скрылось за дымной пеленой, а откуда-то из ее глубины донеслись испуганные людские вопли, ржание лошадей и заливистый лай.

Один за другим возвращаются стрелки. Все целы, никто нас здесь не ждал, и охрана по всему в этот час попросту дрыхла.

Нахожу взглядом совершенно бешенные глаза Соболя и успокаиваю парней.

— Все, выдохнули! Все молодцы, а теперь бегом обратно!

Бросив команду, разворачиваюсь и бегу уже знакомой тропой. Вновь обходим по лесу холм и выскакиваем к дороге. Вниз по склону деревня, там уже трезвонит колокол, и слышен встревоженный гул. Вверх по склону, распахнутые ворота поместья и бегущий оттуда народ.

Последний рывок вдоль придорожных кустов, и я вижу Куранбасу и притаившихся стрелков.

«Никто не стреляет!» — Отмечаю это краем сознания и падаю на землю рядом с половцем.

— Ну что там?! — Спрашиваю и сам уже вижу всю картину.

В проеме распахнутых ворот видно бушующее в поместье пламя. Мечущиеся люди выгоняют мычащий от ужаса скот и спасают хозяйское добро. Испуганным потоком выносится табун лошадей.

Не оборачиваясь, Куранбаса кивает в сторону поместья.

— Бойцов почти нет, одни бабы да старики!

Я уже и сам это вижу.

«Что же ты, Теодорих, дома-то не ночуешь?!» — Иронизирую про себя и тут вижу среди бегущих людей одну выделяющуюся фигуру. В окружение служанок, стараясь сохранить достоинство, идет явно хозяйка горящего дома. Накинутая на плечи дорогущая шуба, убранные в жемчужную сетку волосы говорят сами за себя. Ей расчищают дорогу два крепких бойца в кольчугах со спущенными койфами.

Показываю Куранбасе на эту группу.

— Собери всех наших, и хозяйку возьмите мне живой!

Глава 7

Два арбалетных болта в грудь сваливают охранников на землю. Взметнувшийся женский визг, и стайка служанок, бросив свою хозяйку, метнулась в разные стороны. Оступившаяся от неожиданности госпожа упала в траву и замерла в испуганном оцепенении.

Она так и лежала в полном ступоре, пока мои стрелки не подхватили ее под руки и не притащили ко мне. Парни особо не церемонились, и вид у нее теперь слегка помятый. Шуба упала где-то по дороге, уложенная прическа растрепалась, и длинные свисающие пряди волос делают ее похожей на всех прочих испуганно голосящих баб.

Провожу оценивающим взглядом по женскому лицу тщетно пытающемуся скрыть обуревающий страх.

«С учетом того, что только что у нее на глазах сгорел дом и перебили охрану, держится дама неплохо!» — Проносится в голове, но вслух я задаю другой вопрос.

— Ты кто?!

Получаю в ответ гордо вскинутый подбородок и гневный взлет бровей.

— Я Елеонора Буксгевен, жена барона Теодориха Буксгевена! Мой муж могущественный человек, и если вы тронете меня хоть пальцем, то…

Подняв ладонь, останавливаю ее.

— Не торопитесь с угрозами, сударыня!

«Елеонора! Надо же! — Азартно хмыкаю про себя. — Вот это удача, так удача!»

Тут же пытаюсь выудить из памяти хоть что-то относительно этой женщины.

«Если мне не изменяет память, то женой господина барона должна быть родная сестра неудачливого князя Псковского Ярослава Владимировича. Тогда имечко у нее странноватое, и скорее всего, в девичестве ее звали по-другому».

Гневно-пронизывающий взгляд все еще жжёт мне лицо, и я не могу удержаться от усмешки.

— Да не напрягайтесь вы так, лучше скажите мне, как вас в детстве батюшка ласково называл?

Мой вопрос настолько ошарашил женщину, что ее губы непроизвольно прошептали.

— Оленька! — Осознав это, она мгновенно вспыхнула. — Да как ты смеешь?! Кто ты такой вообще?!

«Гнев ее портит!» — Решаю, глядя на искривившееся женское лицо, и пресекаю ее эмоциональный порыв.

— Я тот, Ольга, кто не боится вашего мужа! Это пока все, что вам нужно знать.

Мои слова видимо вернули баронессу к реальности, и она как-то враз обмякла.

— Послушайте! — В ее голосе впервые послышался настоящий страх. — Не причиняйте мне зла, и вы получите от моего мужа хороший выкуп.

Молча кивнув, мол это само собой разумеется, я слегка успокаиваю пленницу.

— Все с вами будет хорошо, не волнуйтесь! — Стараюсь, чтобы голос не выдал моей заинтересованности, и добавляю жесткости. — Если, конечно, будете вести себя благоразумно.

Мне искренне жаль эту женщину, и ничего плохого я ей не желаю, но она действительно ценный приз и ее пленение все в корне меняет. Теперь мне не потребуется торчать здесь слишком долго, принуждая епископа к разумному решению. Теодорих надавит на брата, и мы попросту обменяем его жену на всех наших людей, томящихся сейчас в темнице.

«А раз так, — прихожу к логическому выводу, — то с этой минуты нанесение противнику максимального ущерба перестает играть определяющую роль».

Мой взгляд непроизвольно проходит по лежащим на склоне колосящимся полям, по еще не тронутым огнем крышам деревенских домом, и вновь возвращается к полыхающему поместью.

— На этом, пожалуй, остановимся! — Решаю с изрядной долей облегчения и поворачиваюсь к стоящему за спиной Куранбасе.

— Трубите отбой, командор, мы уходим!

Никакой трубы у Куранбасы конечно же нет, и кто такой командор он тоже не знает, но половец уже давно не обращает внимания на мою манеру речи, а старается уловить лишь самую суть.

Его гортанный крик поднимает лежащих в засаде стрелков, и мы начинаем отходить к лесу. Скрывшись за деревьями, не останавливаемся, и несмотря на бессонную ночь, гоню взвод почти до полудня, пока не отрываемся на достаточное расстояние от поместья. Хоть там и не было серьезной охраны, но мало ли чего!

Солнце уже висит над самыми кронами вековых сосен. Парни идут ходко, а вот баронесса совсем скисла и едва держится на ногах. У нее все непригодно для лесного похода: ни длинная из толстого сукна рубаха, ни мягкие войлочные туфли.

Решаю остановиться на привал и, найдя подходящую поляну, даю знак Куранбасе. Тот командует, и стрелки с облегчением скидывают поклажу и валятся на землю. Видно, что ребята вымотаны до предела, но держатся стойко и не показывают этого.

Костров не разводим, Соболь выставляет дозоры, сам лично вяжет пленницу и только после этого позволяет себе присесть.

Я еще вижу все это сквозь закрытые ресницы, но через мгновение отрубаюсь. Сколько проспал не знаю, кажется одно мгновение. Просыпаюсь из-за какого-то внутреннего беспокойства и почти панического чувства тревоги. Открываю глаза и нервно обвожу лагерь взглядом. Вроде бы, все спокойно и на своих местах. Стрелки спят, подложив под головы ранцы и войлочные плащи. Пленница тоже на месте, сидит, прислонившись спиной к дереву.

«Фу ты дьявол! — Успокаиваю рвущееся из груди сердце. — Нервы ни к черту! Видать сказывается нервное напряжение последних дней. Даже спать спокойно уже не могу!»

Ищу глазами Соболя, но среди лежащих вокруг костра парней его нет. Поднимаю глаза и вижу его выходящим из-за веток разлапистой ели.

Жестом зову к себе, и тот, бесшумно просочившись между спящих товарищей, присаживается рядом.

Глянув на меня и почувствовав невысказанный вопрос, он деловито поясняет.

— Посты проверял.

Эта его добротная уверенность и рачительность действует на меня успокаивающе, вновь вселяя пропавшую было уверенность.

Удовлетворенно кивнув парню, я в очередной раз отмечаю для себя, что из Ваньки получится отменный командир. Такие мысли окончательно прогоняют беспричинную тревогу и возвращают меня в привычный тонус, где мне нельзя поддаваться слабости даже на минуту.

Снимаю с лица появившуюся было улыбку и показываю ему на пленницу.

— Почему баронесса одна и никто за ней не смотрит?!

— Так она ж…

Жестко обрываю его попытку оправдаться.

— Оправдания мне не нужны! Сейчас прощаю, а в следующий раз спрошу по полной! — Нахмурив брови и заставив Ваньку поежиться, продолжаю. — Приставь к ней двух бойцов, пусть стерегут ее как зеницу ока. — На всякий случай растолковываю еще раз, но с особым ударением. — Тетка не простая, и ты мне головой за нее отвечаешь. Случится с ней чего, шкуру спущу!

Ничуть не испугавшись моей угрозы, Ванька довольно ощерился.

— Все сделаем в лучшем виде, не сомневайтесь!

К условленному месту подошли только на следующий день к полудню. Задержались, потому как пленница за нашим темпом не поспевала и изрядно сковывала движение. По моим подсчетам остальные отряды должны были уже быть на месте и ждать нас.

Поэтому на подходе я подмигнул Соболю.

— Скажи своим, чтобы затихли, проверим, как ваши товарищи службу несут.

Дальше пошли аккуратненько, не дыша и не задевая ветки деревьев. К моему удовлетворению, как ни таились, но вскоре нас поприветствовали коротким свистом. Посмотрев вверх, я нашел дозорного, затаившегося в ветвях дерева.

«Служба на высоте!» — Сыронизировав, я помахал рукой в ответ, и мы двинулись дальше.

Следующие пятьсот метров нас еще раза два приветствовал опознавательный свист, пока мы не вышли к лагерю. С первого взгляда вижу, что место выбрано со знанием дела, в этом Калиде не откажешь. С одной стороны крутой берег и пойма ручья, с другой болото. Мы в случае чего может уйти в любую сторону, а вот застать нас врасплох практически невозможно.

Чуть передохнув и перекусив, зову старика эста. Калида и Куранбаса сидят здесь же, рядом со мной у костра. Их я тоже позвал. Наши дальнейшие планы сильно зависят от того, что расскажет старик, и как говорится, одна голова хорошо, а три лучше.

Подошедший эстонец застыл перед нами, не решаясь сесть без разрешения, и я показываю рукой на место напротив.

— Садись, Эйвар, потолкуем.

Старик неторопливо опустился на землю, и дав ему время усесться, я задаю первый вопрос.

— Ну, как там ситуация в городе? Как себя чувствует наш друг епископ?

Эст моей иронии не понял, но переспрашивать не стал. Почесав остатки своих седых волос, он начал говорить.

— Город напуган! Выгорело чуть ли не с треть! В монастыре сгорели все деревянные постройки, еле-еле отстояли кельи послушников и дом епископа. — Он помолчал, словно бы обдумывая сказанное, и продолжил. — О случившемся на улицах много чего говорят, но и я свое слово вставил. Слух о том, что это наказание слуги божьего Германа за стяжательство и суд неправедный, теперь гуляет по городу.

Он говорит так медленно и с постоянными остановками, что я успеваю не только перевести сказанное, но и подождать продолжения рассказа. Ни Калида, ни Куранбаса пока никак не прореагировали, а старик, вновь помолчав, начал рассказывать кое-что занятное.

— Вчера в Дерпт примчался брат епископа Теодорих с большим отрядом. На рынке слышал, будто Герман его вызвал, и еще говорят, что епископ в бешенстве и срывается на близких и слугах. А нынче утром так сказывали, что братья рассорились. Да так, что весь замок крики слышал.

Теперь мне стало понятно, почему позавчера в поместье не было серьезной охраны. Большая часть бойцов ушла с бароном в Дерпт. Причина ссоры мне тоже ясна. Теодорих узнал о нападении на свое гнездо и похищении жены. Наверное, в сердцах обвинил в этом брата.

«Сейчас они оба на нервах, — быстро осмысливаю услышанное, — но плохо понимают причины происходящего. Думаю, пришло время добавить конкретики».

Нацеливаю пристальный взгляд на эста.

— Тебе придется вернуться в город и передать епископу еще одно послание, но в этот раз прямо в руки. Скажешь все как есть, что тебя поймали в лесу русские и заставили отнести письмо. Отдашь и ты свободен, и семейство твое тоже отпущу.

У меня уже созрел план обмена, и даже подходящее место для этого тоже наметилось. Пока шли сюда, переходили вброд одну речушку, и мне тогда пришла мысль — вот отличное местечко для стрелки. Один берег пологий и совершенно голый, а второй — крутой и покрыт лесом. С такой позиции можно тридцатью стрелками с легкостью сдержать натиск не одной сотни.

Обдумав все, вновь поднимаю взгляд на эстонца. Вижу, что его терзают сомнения, и жестко пресекаю их.

— Мне тебя обманывать ни к чему! Хотел бы убить твоих женщин, так все были бы уже мертвы, а письмо вместе с трупом твоего сына мог бы под ворота Дерпта подбросить. Так еще эффектнее получилось бы, но как видишь, я честное сотрудничество ценить умею и слово мое верное. — Вытаскиваю из сумки серебряную монету в четверть гривны и протягиваю ему. — Держи! Так сказать, авансом за нервные издержки!

Последнюю часть моей фразы старик явно не понял, но монета все сказала без слов. Он осторожно взял ее, словно это было не серебро, а раскаленный уголек, и склонился в поклоне.

— Можешь не волноваться, письмо передам и лишнего болтать не стану.

Кивнув, отпускаю Эйвара со словами.

— Двинешься в путь, как я напишу послание. Парни тебя проводят.

Эст ушел, а Куранбаса, глядя ему в спину, недовольно покачал головой.

— Зря ты доверяешь этому человеку. Склизкий он какой-то, как рыба! — Половец посмотрел мне прямо в глаза. — Хочешь обменять жену барона на своих людей, это дельно, а вот доверять рыбоглазому — безрассудство! Давай я письмо отвезу в Дерпт и подкину аккуратненько. Больше пользы будет!

Отвечаю на тревогу Куранбасы загадочной улыбкой.

— А я и не доверяю! Более того я уверен, что старина Эйвар нас сдаст, едва его прижмут как следует. Надавят, и он все расскажет как миленький: сколько нас, кто мы такие, и где баронессу держим.

Теперь заинтересованность появилась не только на лице половца, но и у Калиды.

— И как же тогда?! Затеял чего? Поделись!

Вместо ответа все с той же улыбкой на губах задаю им обоим встречный вопрос.

— Вот вы в подобной ситуации на месте епископа что бы сделали?

Мои советники не торопятся с ответом, пытаясь понять в чем же подвох, и я даю им новые вводные.

— В письме я укажу место обмена, и оно будет очень удобно для обороны против превосходящего противника — раз! Им будет известно, что заложница с нами — два! И наконец, эст им расскажет, что мы следим за городом — три!

Половец начал говорить, не дав мне даже закончить.

— Я бы вывел пленников из города и, не спеша, повел их к месту встречи, а сам бы заранее тайно послал другой отряд в тыл похитителям так, чтобы после обмена зажать их в клещи и перебить всех.

— Браво! — Я даже поаплодировал другу. — На лицо хитрость, абсолютная неприемлемость компромисса, и полное презрение к своему противнику. Все то, что в избытке у наших «добрых» братцев. Думаю, они именно так и сделают.

Куранбаса сконфуженно притих, а Калида начал теребить свою бороду.

— Так ты хочешь напасть на них в другом месте?!

Моя улыбка стала еще шире.

— Точно! Даем им в качестве наживки отлично укрепленное самой природой место, чтобы они не сомневались в том, что мы намерены произвести обмен именно там. Они ведутся, ведь для нас это место подходит идеально, и решают сыграть по своим правилам. Конвой выделяют специально небольшой, дабы у нас не возникло подозрений в подвохе.

В глазах Калиды блеснула бесовская искра.

— А крупный отряд тайно посылают нам в тыл, чтобы отрезать наш путь к отступлению после обмена. Мы же, не дожидаясь удара в спину, нападаем на конвой раньше. Так?!

— Так! — Соглашаюсь с ним и добавляю. — Только учитывая громадный перевес сил в их пользу, думаю, они подстрахуются. У них достаточно бойцов, чтобы вслед за караваном с пленниками послать еще один отряд, который в непредвиденном случае должен будет поддержать немногочисленную охрану.

Куранбаса уже устал от всех этих вводных и открыто запротестовал.

— Да скажи, наконец, как все будет, а то у меня уже голова опухла!

План у меня сформировался, и я перевожу взгляд с Калиды на половца.

— Атакуем конвой, как только они выйдут из города. Резервный отряд бросится им на помощь, но мы устроим ему засаду и встретим на мосту гранатами. Мост узкий и сколько бы их там не было, в огонь они не сунутся, а мы спокойно разберемся с охраной и уведем людей.

Калида одобряюще кивнул.

— Хорошо! Только ведь с караваном шибко не разбежишься, и они нас вскоре догонят. Что будем тогда делать?!

Это, по-моему, самая трудная часть операции, но и ее я успел продумать.

— Каравана не будет! Всех лошадей, телеги и товар придется бросить. Заберем только людей и пойдем прямо на восток, придерживаясь реки. Крюк изрядный, но преследователей запутает, да и мы не заблудимся. Пока ливонцы поймут, что случилось, да выйдут на наш след, у нас уже будет приличная фора.

Калида удивленно поднял брови, а половец не сдержал эмоций.

— И что, все бросим?! Весь товар, что Путята вез с Ревеля… Не жалко?!

Усмехаюсь, глядя прямо в их встревоженные глаза.

— Товар дело наживное! Будем живы, еще заработаем, люди для нас важнее!

Полоса берез и кустарника разделяет два поля и подходит почти вплотную к городу. Оттуда, от самых крайних домов посада, через поле бежит дорога. Она начинается от самых ворот монастыря, петляет по городу, а вырвавшись из его тесноты, вытягивается как натянутая струна, прижимаясь к разделительной преграде из деревьев и кустарника.

Мы выдвинулись с вечера и к ночи заняли позицию в этой лесополосе. К утру замаскировались так, что в упор нас не разглядеть. Проехавшая крестьянская телега с зевающим на облучке мужиком это подтвердила.

Лежа на животе, раздвигаю ветви кустарника и смотрю на дорогу. Никого! А пора бы уже. В письме я назначил обмен на полдень, и если все идет как задумано, то караван должен уже показаться.

Его нет, и я начинаю нервничать.

«Если караван не появится в ближайшее время, — закусываю губу от напряжения, — значит противник не поверил, почувствовал подвох или еще что. А может даже начал свою игру. Какую, я не знаю! И это очень опасно, потому что мы здесь, посреди поля чертовски уязвимы. Если нас обнаружат и отрежут от леса, то кранты, затопчут копытами и порубят в капусту. Никакие гранаты не помогут».

Вновь бросаю взгляд на дорогу. Она совсем пустая, если не считать трех деревенских баб, плетущихся в сторону города. Они уже далековато, где-то у самых домов. Колышутся на ветру подолы широких сарафанов, белеются замотанные в платки головы. Вот одна из них останавливается и, вытащив из лукошка рушник, утирает лицо.

Я с облегчением выдыхаю — ну слава богу! Это знак, говорящий что караван движется по улице города. Мне его еще не видно, а вот Соболю, что сейчас в женском платье утирает лицо, уже видать.

Глава 8

Повернув голову к лежащему рядом Калиде, показываю сжатый кулак, и он передает сигнал по цепочке.

«Приготовились, караван идет!»

Отдав команду, я вновь вцепляюсь взглядом в трех крестьянских теток, а вернее в мой отряд прикрытия. Вижу, Ванька перестал утираться и вся троица прибавила ходу.

«Значит караван уже на выходе, — оцениваю это ускорение, — а им еще надо до ворот дойти».

Вчера днем я построил весь отряд и кликнул охотников на лихое и опасное дело. Вызвался Ванька Соболь и еще два бойца из его отделения. Этим троим я рассказал свой план и отправил на эстонский хутор за одеждой. Заодно отвели туда сыновей Эйвара и заперли их там вместе с женщинами в подвале. Забрали одежду, что нашлась по размеру, и вместе с теми стрелками, что охраняли заложниц, вернулись к ночи в лагерь.

Пока отвлекся на воспоминания, караван уже показался на выезде из города. Еще несколько томительных минут и уже можно различить, кто там и сколько.

Два конных рыцаря с оруженосцами впереди, за ними телега, несколько пеших кнехтов, затем кучной группой связанные пленники, и снова охрана и телега. Замыкающими виднеются еще четыре возвышающиеся над пехотой головы рыцарей и оруженосцев.

Вновь отлегло от сердца, я опять угадал с психологией противника. Охрана приличная, но явно не рассчитана на противостояние внезапному нападению.

Слышу сзади шепот Калиды.

— Все как ты и говорил, стражи немного!

Ничего не отвечаю, но мысленно соглашаюсь.

«Да, ровно настолько, чтобы мы не заподозрили их в желании решить вопрос силой, а сидели ровно и ждали обмена».

Конвой все ближе и ближе, и я отползаю назад, поглубже в заросли кустарника. Слева от меня, вытянувшись цепочкой вдоль лесополосы, затаились стрелки. Арбалеты уже взведены, стрелы на ложе. Всем вбито в башку без команды не стрелять.

Рядом со мной Калида и пятерка лучших стрелков, на противоположном фланге Куранбаса с таким же составом. У них задача свалить всадников. У остальных цель — пешая охрана. Нас в полтора раза больше, но все-равно я сильно надеюсь, что до рукопашной не дойдет. Кнехты, не говоря уж про рыцарей, профессиональные рубаки и в броне, а мои парни… Не хочу даже думать о таком варианте.

Вот головные всадники уже едут мимо меня. На левой руке щит, шлемы сняты, на головах только кольчужные койфы. Мечи в ножнах, и встающее над деревьями солнце играет на металлических кольцах.

«Самонадеянная беспечность — подарок противнику!» — Затаившись, шепчу про себя, боясь спугнуть удачу.

Мягко прошмякали по дороге копыта, пропылили колеса и тяжелые шаги кнехтов. Замыкающая четверка всадников прямо напротив, и я даю отмашку.

Пли!

По всей длине каравана защелкали арбалеты, и на охрану обрушился смертоносный дождь. Рыцари заплатили сполна за свое разгильдяйство, и из четверых всадников только один оруженосец удержался в седле.

Пригнувшись к гриве, он бросил коня в сторону и погнал его в поле, унося в своем бедре арбалетный болт.

Не давая оставшимся в живых опомнится, выскакиваю из кустов и ору во все горло.

— На землю, мать вашу! Мордой в землю или зарублю!

Прямо передо мной телега, из-за нее выскакивает кнехт с вытаращенными от ужаса глазами. Он тянет меч из ножен, но не успевает. Короткий боковой удар в челюсть опрокидывает его на землю.

— Лежать, если жить хочешь! — Бешеным криком останавливаю его попытку встать.

Озираюсь по сторонам и вижу, что все уже кончено. На ногах только мои стрелки, а лицом в пыль лежат все: живые, мертвые, ливонцы и наши каторжане.

Парни вяжут оставшихся в живых стражников, а я подхожу к вытянувшемуся во весь рост Путяте. Тыкаю его в бок носком сапога.

— Эй, ты долго валяться-то еще собираешься!

Повернувшееся бородатое лицо расплывается в счастливой улыбке.

— Мать честная, это ты Фрязин! А я-то думал бес из преисподней! — Поднимаясь, он пучит на меня глаза. — Гляжу, морда черная и орет что-то дикое, да по ненашенски!

Смеюсь ему в ответ представляя, как я только что выглядел.

«А ведь точно, лицо землей вымазано, и кричал я по немецки!»

Наше веселье пресекает подошедший Калида.

— Все, мы почти закончили! Оружие и кольчуги собрали, немчуру повязали! Уходим?

Окидываю взглядом побоище. Связанные ливонцы лежат между телегами вперемежку с мертвыми, стрелки вытаскивают свои стрелы и собирают все, что можно унести собой.

«Надо торопиться, а то того и гляди гости пожалуют!» — С этой мыслью поворачиваюсь в сторону города и вижу встающий над крышами столб черного дыма.

«Ребята сработали!» — Со злым удовлетворением представляю, как в открывшиеся ворота вырывается отряд всадников, а с моста прыскают в стороны три деревенские дуры. Грохочут копыта, рвут удила тяжелые жеребцы, и тут вдруг глухой разрыв, вспышка и по настилу моста стремительно разливается пожирающее пламя. Черный дым забивает ноздри, вздыбливаются кони, падают в огонь ошалевшие всадники!

«Минут двадцать у нас в запасе точно есть!» — Прикидываю про себя и подгоняю народ.

— Давайте живее, время не ждет! — Тут же набрасываюсь на людей Путяты все еще растеряно жмущихся друг к другу. — А вы что стоите?! Хватайте все, что парни собрали, и дуйте вон туда, к лесу. — Взмахом руки показываю направление. — Пошли, пошли!

Мой крик подстегивает людей как удар кнута, и похватав все, что попалось под руки, они рванули к темнеющей стене сосен.

Выдохнув, поворачиваюсь к Калиде.

— Готовы?!

Тот утвердительно кивает, да я и сам вижу. Стрелки уже закидывают на плечи ранцы и выстраиваются в линию.

Неожиданно вспоминаю про баронессу и ругаюсь про себя.

— Вот черт, чуть не забыл!

Машу рукой выстроившемся стрелкам.

— Давайте к лесу! Я догоню!

Те легкой трусцой побежали к темнеющей полосе деревьев, а я подошел к лежащей у березового пня пленнице и вытащил нож.

Огромные перепуганные глаза полезли из орбит, задергались связанные руки, а в заткнутом кляпом рту застыл отчаянный крик.

— Не бойся, для тебя все закончилось! — Рывком вытаскиваю у нее изо рта тряпку и перерезаю веревку. — Мужу своему и брату передай, чтобы на Псков не ходили, ничего у них не выйдет!

Знаю, даже если передаст, все равно не послушают, но чем черт не шутит. Засовываю нож в ножны и выхожу из-за деревьев. Калида и Куранбаса стоят на прежнем месте и ждут.

Я и не сомневался! Прощальный взгляд на место схватки, и чуть не матюгаюсь вслух. Путята застыл возле подводы и смотрит на меня умоляющими глазами.

— Ваня! А товар как же?! Это же мои кровные!

Бормоча проклятия, возвращаюсь и хватаю его за рукав.

— Пошли, жизнь дороже! Главное голова на плечах, а жир снова нарастет!

Вырвав руку, Путята хватается за телегу, а в глазах у него полное безумие.

— Я добро свое никому не отдам, пусть убивают!

Приводить его в чувство совсем нет времени. С досады сплевываю себе под ноги и, подумав с секунду, бью его коротко, но резко прямо в подбородок. Бородая башка отлетает назад, ноги купца подкашиваются, и я подхватываю обмякшее тело.

Оборачиваюсь и кричу на застывших в ожидании Калиду и половца.

— Чего ждем-то! Хватайте его и тащите к лесу!

Топчась от скуки, смотрю на темнеющую на горизонте лес и невольно вспоминаю наше возвращение из Ливонии.

«Да уж, обратный путь был трудный и длинный, но, к счастью, все обошлось без потерь. Соболь с парнями уже ждали нас в месте встречи. Оставив свои зажигательные подарки на мосту, они проскочили огородами к реке, а там под прикрытием крутого берега незаметно вышли из города. Часть антуража все еще оставалась на них, так что парни долго над ними потешались».

Яркое декабрьское солнце бьет по глазам, возвращая меня из воспоминаний.

Хрустящий снег скрипит под ногами, мороз щиплет нос и щеки. Я стою в первом ряду встречающей боярской делегации. На мне длинная, до пят, соболья шуба, бобровый воротник и горлатная шапка. Все как положено именитому человеку, чай князя встречаем, а не кого-нибудь.

Вся эта ситуация меня немного злит, как тем что я торчу тут, когда дел по горло, так и вообще всей будущей непредсказуемостью отношений с новым малолетним князем.

Чтобы хоть как-то отвлечься, вновь возвращаюсь к прошлому.

«Очень скоро нам тогда стало не до веселья. Сутки шли на восток через лес, ориентируясь рекой Эмайыги, а потом повернули на юг, вдоль Чудского озера. Там нам на хвост села погоня, но преследовали так, без особого рвения. А когда мы из засады постреляли самых резвых, так и вообще отстали. В лесу со стрелками тягаться дело неблагодарное. Главной проблемой была не погоня, а нехватка провизии. Пайку урезали до минимума уже со второго дня, а полностью запасы кончились на пятый. Еще день шли на подножном корму, но ко всеобщему облегчению уже к вечеру вышли к Изборску. Изрядно отощавшие, но живые».

Вспомнив все тяготы возвращения и последующую радостную встречу, невольно улыбаюсь. Это воспоминание хоть немного скрашивает мой мрачный сегодняшний настрой. Радоваться мне действительно нечему. Юный Ярослав Ярославич едет на свой первый княжеский стол и еще не знает, какой сюрприз его ждет. А ждет его новый договор о разделе полномочий. Не то, чтобы совсем как в Новгороде, но очень похоже. Городской думе и консулу, то бишь мне, свой суд, своя казна и монополия на закон, а князю… Князю остается совсем немного, и это сулит неминуемый скандал и, скорее всего, его отъезд.

«Что в свою очередь попахивает большой разборкой с отцом обиженного Ярослава, с Великим князем Владимирским. — Мрачно морщу лоб. — Ну да ладно, поживем увидим!»

Вздохнув, поднимаю взгляд и, жмурясь от солнца, смотрю на новую воротную башню.

«Получилось неплохо! — В очередной раз удовлетворяюсь увиденным. — На следующий год обложим кирпичом и будет вообще высший класс».

Да, башня пока всего одна и стены далеко не закончены, но зато выкопан ров и насыпан вал по всему периметру нового города. Площадь немаленькая! Около квадратного километра, это точно. На сегодняшний день все население Твери с домами и огородами находится под защитой оборонительных сооружений. Пусть стены и единственная башня все еще деревянные и строительство незакончено, но дело движется, и это самое главное.

Старый город, по сути, теперь только цитадель и административный центр. Внутри лишь княжий терем, городской собор, да здания приказов. Ну и, конечно, амбары, конюшни и прочее, без чего жизнь в этом времени невозможна в принципе.

«Да, работа в этом году проведена большая. — Мысленно вспоминаю все содеянное за год. — Стены хоть и не успели завершить, но даже в таком виде Тверь теперь крепкий орешек и далеко не каждому войску по зубам. Население города за два года увеличилось в десять раз, и каждый прибывший вливается в уже отстроенную организацию гражданской обороны. Сигнал сбора, место на стене и в своем десятке, очередность смены, все эти обязанности прилагаются к званию гражданина Твери, как и повинность за свой кошт приобрести личное оружие. Для народа это, конечно, лишняя тягота и расходы, но все равно население прибывает, как на дрожжах. Потому что на юге война, и народ бежит на север, прячась от степного разбоя. Это раз! А второе, это слухи, коими, как известно, земля полнится».

Губы непроизвольно растягивается в улыбку, потому что к распусканию слухов, что Тверь лучшее место на земле, я приложил немалые усилия.

«А что?! Кто скажет, что это не так?! В Твери любой переселенец получает то, что ему нигде больше не предложат. Каждому осевшему на Тверской земле я даю освобождение от налогов на два года, землю в собственность и кредит на расчистку участка, постройку дома, и покупку хозяйственного инвентаря. Кредит, конечно, не в деньгах. Так никакого серебра не напасешься. Деньги присутствуют лишь на бумаге, как расчетный эквивалент, а так народ получает все в натуральном виде и расплачивается также продуктами своего труда. Опять же весь сельхоз-инструмент, доска, сукно, посевное зерно и прочее — все покупается у меня, с моих мастерских и мануфактур в Заволжском».

На этой мысли, не могу удержаться от иронии.

«Этакий круговорот денег в природе одного конкретно взятого города».

Задумавшись, пропускаю момент, когда княжий поезд показался из леса, и очухиваюсь, только услышав мальчишеский крик.

— Едут!

Забравшийся на недостроенную стену пацан радостно тычет в сторону показавшихся всадников, и теперь уже и я вижу крохотные фигурки всадников. Расчищенные поля к югу от города теперь не маленькие, и проходит еще минут двадцать, прежде чем я могу рассмотреть детали.

Впереди два десятка конных кметей и трое бояр. Одного из них я узнаю и приезду его совершенно не рад. Это хорошо знакомый мне Акинфий Ворон, которого я не так давно совсем невежливо выпроводил из Твери. Его присутствие только все усложняет, а значит, найти общий язык с малолетним князем будет еще трудней.

Вслед передовому отряду скрипит полозьями княжий крытый возок, за ним с пяток груженых саней, а дальше еще один отряд всадников. Шагов за триста караван останавливается, и к возку подводят оседланного коня. Юного князя подсаживают в седло, и дальше он уже едет верхом во главе колонны.

Княжий поезд все ближе и ближе, и я выхожу вперед. Мне как главе правительства надлежит приветствовать князя. Рядом, но чуть позади тысяцкий Лугота и председатель думы Якун.

Чувствую спиной «поддерживающий» взгляд Якуна и не могу удержаться от сарказма.

«Да уж, встреча на Эльбе! Клубок добрых друзей!»

Князь останавливает коня в шаге от меня, и я встречаю взгляд не по-детски серьезных глаз.

«Мальчишке только десять лет, ему бы с друзьями во дворе мяч гонять, а его править городом отправляют. — Приветствую Ярослава, а в голове совсем другие мысли. — Хотя он всего лишь представительская ширма, а по-настоящему интересы его отца здесь поручено охранять… — Поднимаю взгляд и оцениваю лица ближних княжих бояр. К своему сожалению, прихожу к неутешительному выводу. — Печально, но по всему главой сей почетной делегации назначен наш недобрый друг Акинфий Ворон».

Выслушав меня, юный князь чуть пригнулся, всматриваясь в мое лицо.

— Я много слышал о тебе, Иван Фрязин, и представлял тебя совсем иным. — В его глазах появляется тень разочарования. — Я думал, ты богатырь, а ты… — Он сбивается, подбирая слова. — А ты совсем обычный.

Развожу руками, мол не взыщи, какой есть, и вновь склоняю голову в поклоне, чтобы скрыть улыбку.

«Ребенок, он еще совсем ребенок! Хотя есть и плюсы. Видно, что честный и привык говорить, что думает».

Князь двинулся дальше, а слуги тут же подвели мне и боярам коней. Разросшийся город делает встречу у ворот совсем не той, что раньше. Теперь от южных ворот до княжего терема почти километр и пешочком уже не пройдешься.

Усаживаюсь в седло и пристраиваюсь вслед за князем. Едем в старый город. С этого дня княжий терем в кремле уже официально не моя резиденция, а дом юного Ярослава. К этому вынужденному выселению я начал готовится еще с середины лета, а к ноябрю уже полностью освободил чужую жилплощадь. Мой новый дом стоит на углу центральной площади нового города и главной улицы, без затей прозванной Южной.

Большой, двухэтажный, деревянный дом, обшитый снаружи камнем и кирпичом. Белый известняк и красный кирпич делают его ярким и нарядным, а на фоне некрашеных, почерневших бревен боярских теремов он смотрится, как шикарный фрегат посреди замызганных речных барж.

Крыша полностью крыта глиняной черепицей, а торчащие в небо трубы накрыты бронзовыми искрогасителями. Этот дом, по моему замыслу, должен символизировать для горожан тот уровень комфорта и богатства, к которому они должны стремиться. Высокие потолки, большие окна, и центральная системе отопления сделали его предметом восхищения и зависти большинства зажиточных людей Твери.

«Зависть чувство плохое, но зато хорошо стимулирующее не сидеть сиднем на жопе!» — Иронизируя, проезжаю мимо своего дома, и в это момент замечаю, как новоявленный князь смотрит на мое творение.

Глядя на его приоткрытый от удивления рот, я невольно корректирую свою мысль.

«Кроме тех случаев, когда зависть возникает у твоего начальника!»

Въезжаем в ворота старого кремля и правим прямиком к княжьему терему. Конюшенные уже наготове и подхватывают под уздцы княжеского и боярских коней.

Акинфий Ворон, взойдя на крыльцо, по-хозяйски оперся на резные перила.

— Княже с дороги отдыхать изволит, а кады надумает прийти на заседание думы, то известит вас, бояре.

«Другими словами, пошли вон холопы, не до вас!» — Мысленно перефразировав позу и тон Ворона, решаю, что не гоже оставлять последнее слово за этой спесивой мордой.

В этот момент из возка слуги выгружают тяжелый сундук и, не удержав, грохают им о землю. Скучающая маска на лице юного князя враз сменяется тревогой, и он кричит на нерадивых.

— Аккуратнее, бестолочи, там же книги!

Этот его вопль души останавливает мое желание ответить спесивому боярину и наталкивает на интересную идею. Выждав, пока мальчик-князь поднимется на крыльцо, легонько тыкаю свою кобылу пятками и надеваю на лицо свою самую радушную улыбку.

Кобыла у меня на редкость понятливая. Цок, цок, она важно так прошагала вперед и остановилась точнехонько у крыльца. Никто такого не ожидал, и охрана князя замерла в растерянности, а мое лицо на миг оказалось вровень с лицом Ярослава. Глаза в глаза! Я сидящий в седле, и он стоящий на высоком крыльце.

Пользуясь всеобщим замешательством, говорю ему почти на ухо.

— Дабы не скучать в тереме без дела, приглашаю тебя, княже, завтра к себе, в Заволжский острог.

По лицу его вижу, что предложение мое заинтересованности не вызвало и подумал он, скорее всего, о вещах для него обыденных, о пире, или охоте. Усмехнувшись, резко меняю его настрой.

— Не об охоте говорю или о пире, хоть и обещаю угостить тебя на славу. Говорю о вещах более интересных и занятных.

— Каких же это? — Вспыхнул в глаза князя безмолвный вопрос, и я оставляю его заинтригованным.

— Ты мой дом видел, а в Заволжском у меня есть штучки и поинтересней.

Глава 9

Впряженная в сани тройка, звеня бубенцами, несет меня по укатанной дороге домой, в Заволжский. Впереди стелется заснеженная гладь замерзшей Волги. Кутаясь в воротник шубы, я ломаю голову над тем, чем можно заинтересовать десятилетнего мальчика тринадцатого века.

«Вот мне больше заняться нечем, как детей развлекать!» — Ворчу я на самого себя, но капризничаю лишь от отсутствия идей. На деле я прекрасно понимаю, что хорошие отношения с этим десятилетним пацаном могут сильно помочь мне в будущем.

На данном этапе я не хочу, да и, честно сказать, не готов к конфронтации с Великим князем Владимирским, а если его сын покинет Тверь, то этого не избежать.

«Думай! — В который раз подстегиваю себя. — Ты же учитель, в конце концов! Тебя этому пять лет в университете учили!»

Проблема в том, что необходимо не просто развлечь титулованного пацана, а заинтересовать его лично как в возвеличивании Твери, так и в моей скромной персоне. Как-то надо ненавязчиво дать ему понять, что без меня ему никогда не подняться до уровня своих старших братьев и, только опираясь на отстраиваемую мною Тверь, он сможет взлететь до таких высот, какие не снились всем предыдущим поколениям Рюриковичей.

«В принципе, если князь не обременен излишними амбициями, то он мне не враг. — Закручиваю рассуждения по новой. — Сейчас ведь во всех крупных городах на Руси в той или иной форме троевластие. Князь, боярская дума и городское вече. В Новгороде бояре диктуют свою волю князю, а во всей остальной земле скорее наоборот. И тут понятное дело все зависит от силы соседствующих сторон и устоявшихся традиции. Вон, скоро Александра из Новгорода погонят, и отец его эту обиду проглотит и не рыпнется. Потому что понимает, нету у него ресурса сейчас тягаться с Великим Новгородом, да к тому же и в своем праве новгородцы, все по закону, да по старине делают».

Вот поэтому-то мне так и нужен этот титулованный паренек. Как он себя поведет сейчас, так дальше и покатится. Ежели ныне Ярослав подпишет положения о разграничении власти, то никто без тотального превосходства в силе их оспаривать уже не будет. Ни братья его, ни тем более дети. Если, конечно, я не облажаюсь по полной.

«Сейчас Руси нужно единение, а не вражда! — Мысленно произношу эту фразу и сам же ее правлю. — Красивые лозунги это одно, а реальность совсем другое. Как объединиться с человеком, у которого ты что-то хочешь отнять?! А я пытаюсь отобрать у тверского князя большую часть его полномочий и прав. Задача не из простых! Если только не посулить ему что-нибудь взамен. Что я могу предложить юному князю Ярославу взамен утраченного права взимать налоги и решать судьбу тверичей? Только что-нибудь еще более великое и значительное. Например, вечную славу создателя единого государства русского или пожизненного председателя палаты князей будущего союза городов Русских».

Саркастически хмыкаю в ответ самому себе.

«Да уж, такой подарок просто обязан покорить сердце десятилетнего мальчишки!»

Раскатившиеся сани так сильно тряхнуло на снежном бугре, что, подскочив, я больно приложился пятой точкой.

— Эй, легче там! — Ору на возчика и вдруг понимаю, что и в какой форме надо предложить Ярославу.

«А что, паренек на вид не глупый, книги с собой возит, а не игрушки. — Потирая ушибленное место, обдумываю свою идею. — Наверняка, читал про прадедов своих и мечтает затмить славу Владимира Мономаха и Святослава».

Ярослав приехал на следующий день.

Когда дозорные с башен сообщили, что князь с охраной выехали на Волжский лед, я не смутился, хоть и ожидал, что он выждет хотя бы пару дней, чтобы в открытую не показывать свой интерес.

«Видимо, любопытный ребенок одержал верх над князем». — Улыбнувшись, я мысленно поздравляю себя с тем, что не стал откладывать подготовку в долгий ящик, а вчера сразу же по приезду в Заволжский взялся за реализацию своей идеи.

Раздав последние указания, выезжаю встречать гостей. У ворот острога уже толпится народ, желающий поглазеть на юного князя.

«Узнали же ведь откуда-то!» — Обвожу взглядом толпу, в очередной раз удивляясь скорости распространения слухов.

Люди расступаются, давая мне дорогу, и, выехав за ворота, я вижу подъезжающих всадников.

Ярослав, Акинфий Ворон, еще пара незнакомых мне бояр и пятеро сопровождающих дружинников.

«Целое войско! — Иронизирую, глядя на мрачно-напряженную физиономию Ворона. — Понятно, он же в логово сатаны питомца своего привез!»

Ярослав в отличие от своего дядьки пребывает в хорошем настроении и, обращаясь ко мне, даже соизволил произнести мой новый титул.

— Ну что, консул, — он придержал коня возле моей кобылы, — показывай, чем удивлять собрался.

Поприветствовав князя и проигнорировав Ворона, я тронулся первым, предложив им следовать за мной. Первым в моей программе следовал полигон для стрельбы и обучения расчетов баллист. Там возились полночи, но подготовиться успели. Установили мишени из соломы в виде всадников и пристреляли по ним пару баллист.

Когда выехали на поле и увидели соломенные мишени, Ярослав даже расстроился.

— Ты за кого меня, боярин, принимаешь?! — Осерчав, он стрельнул в меня глазами. — Я тебе не ребенок, чтобы чучелами забавляться!

Меня такая реакция даже обрадовала.

— Погоди, князь, гневаться! — Проявляю я образец терпения. — Давай подождем чутка да посмотрим.

Даю отмашку и с края леса на поле вылетают две тройки. Возчики, заложив круто вираж, выводят сани четко на позицию. Пять человек обслуги соскакивают с укрепленной на санях баллисты и тут же начинают взводить натяжной механизм.

По лицу князя вижу, что действо его заинтересовало и он заинтриговано следит за событиями. А на поле экипажи баллист действует, как идеально отлаженный механизм.

Взвели коромысло, снаряд в петлю, и командир отделения, сделав пару шагов вперед, поднимает флажок — орудие готово!

Второй флажок тоже взлетает вверх, лица бойцов повернуты ко мне, и я киваю.

Давай!

Чирканье зажигалки, вонючий запах горящего фитиля и стук выбиваемого затвора.

Донн! Коромысла гулко грохают об отбойник, и снаряды по высокой траектории летят прямо в цель.

Глухо звучит разрыв, и соломенные чучела вспыхивают ярко-оранжевым пламенем с черным дымящимся хвостом.

Получилось эффектно, и я вижу, как загорелись глаза у юного князя. Его зарумянившееся лицо обернулось ко мне.

— Я могу посмотреть на эти…. — Он не находит нужного слова, и я помогаю ему.

— Баллисты. — А затем гостеприимно провожу рукой. — Конечно, князь, для этого мы здесь.

Спрыгнув с коня, Ярослав почти бегом преодолел расстояние до баллист и с жадным интересом начал их рассматривать.

Я сморю на это и по-тихому радуюсь в душе. То, что парня больше интересует механика машины, а не сожженные чучела, вселяет надежду, что с ним можно будет договориться.

Тороплюсь вслед за князем, а тот словно прирожденный технарь сыпет вопросами.

— А это как действует? А из чего канат сделан? А в шарах что?

Расчет баллисты оторопело пялится на снующего вокруг высокородного пацана, и я вижу, что ребятам нужна помощь. Подойдя, начинаю объяснять, что и как устроено. Ярослав слушает меня с серьезным видом, вникая в каждое слово, и вид у него в этот момент как у ребенка, получившего долгожданный подарок.

Если до этого у меня и были сомнения в выбранной мною стратегии общения с юным князем, то теперь они полностью отпали.

«Паренек не по-детски смышленый, — оцениваю я увлеченно лазающее вокруг баллисты князя, — и что занятно, ни разу не спросил сколько что стоит. Это надо учесть!»

Исходя из увиденного, по ходу меняю маршрут экскурсии и перенаправляю его с башен и укреплений острога в мастерские и механические цеха.

«Думаю, это будет ему интересней!» — С этой мыслью отвлекаю Ярослава от осмотра.

— Княже, у меня есть еще на что посмотреть. — Встречаю его недовольный взгляд и показываю на солнце. — Я к тому, что за световой день не успеем, ежели…

Князь не дает мне закончить.

— Ладно, поехали. — Он кинул на баллисту прощальный взгляд и, нахмурившись, посмотрел на меня. — Опосля расскажешь поподробнее.

Запрыгиваю в седло и краем глаза замечаю на лице Ворона выражение крайней озабоченности и растерянности. Оно и понятно, враг прямо на глазах охмуряет его воспитанника, а он сделать ничего не может.

«А ты как думал! — Язвительно усмехаюсь про себя. — Это тебе не покушения по ночам устраивать, это политика тонкая. Учись!»

Дальше была лесопилка, и оттуда князя удалось вытащить с большим трудом, а в токарном цеху я уже сам начал проклинать себя за эту затею. Велосипедный привод, крутящаяся болванка, превращающаяся в нужную деталь, попросту заворожила юного Ярослава. Особенно ему глянулась моя новая затея — мебель. Ведь в этом времени она попросту отсутствует. Сундук, табурет, стол! Это все что стоит в домах даже богатейших людей, разница лишь в украшении. Бывает сундук красками расписан или резьбой выведен, но суть от этого не меняется. Сколько сундук не разукрашивай, он от этого в шкаф или комод не превратится, а лавка креслом не сделается.

Уже с лета я поставил один станок и циркулярку только на производство столов, стульев, кресел и шкафов. Отполированный и покрытый лаком стол здесь редкость страшенная и стоит бешеных денег, а если он к тому же и стоит на витых элегантных ножках, то это вообще космос. Производство скипидара и древесного спирта, кроме боевого применения, дало мне еще и прекрасные растворители. Так что экспериментируя с различными смолами, мой главный плотник Ясыр уже добился вполне приличного лакового покрытия дерева.

Смотрится неплохо, и на зимней ярмарке я надеюсь сорвать на этом большой куш. Все это я успеваю продумать, пока князь уже в который раз, не отрываясь, смотрит как из угловатого бруска получается витая ножка будущего кресла.

Кидаю взгляд на начавшееся клониться к закату светило и понимаю, что еще одно мое нововведение мы уже посмотреть не успеем.

«Ну, может, оно и к лучшему. — Решаю, глядя на разрумянившееся лицо князя. — Что-то мне подсказывает, что этому мальчишке монетный двор и финансовые вопросы будут не так интересны».

Печатать свои деньги я начал еще с осени. Сделать это мне не терпелось по двум причинам. Во-первых, стандартизация, а то у меня уже голова распухла от вычислений. Гривна Новгородская, Владимирская, Киевская и прочие. Вес каждой из них отличается в разы, а еще золотник, деньга, дирхем, талер, и еще множество других монет ходит здесь наравне со шкуркой соболя и мерой соли. Во-вторых, мне как современнику двадцать первого века не дает покоя возможность делать деньги из воздуха. Иначе говоря, моему торгово-промышленному товариществу нужен банк, а без своего денежного эквивалента заниматься этим совершенно нереально.

И вот тут сразу встала проблема. Как хоть что-то взвесить или измерить, если нет никакой системы. Одни меряют гривнами, другие драхмами или фунтами, при этом совершенно непонятно, какого веса сам номинал. Про меры длины так и вообще говорить не приходится. Там и локти, и аршины, и шаги, и стадии…

С гордостью могу сказать, что я решил эту проблему с простотой, достойной большевиков. Я взял среднюю новгородскую гривну и, отлив ее в красивый слиток с оттиском двуглавого орла, поместил в отдельной комнате будущего монетного двора. Потом все имеющееся чистое серебро перелили в слитки равные эталонному по весу, и такой брусочек серебра с оттиском я назвал Тверской гривной. Помятую из университетского курса о том, что в среднем Новгородская гривна весила около трехсот грамм, я приказал один из слитков разделить на триста частей и, добавив к каждой десять процентов олова, начеканить три сотни монет. Такую монету с башней на одной стороне и орлом на другой я назвал Тверским рублем и условно приравнял к ста медным монетам. Вес каждой из которых к рублю определялся как десять к одному. Этот медный кругляш с оттиском Георгия Победоносца и копьем естественно получил у меня название копейки, а комната, где все это хранится на монетном дворе — палаты мер и весов.

Получив эталон единицы веса, с единицей длины я поступил примерно также только обратным ходом. Отмерив на глаз сантиметр, я разбил его соответственно на десять частей, а потом нанес сто таких импровизированных отрезков на отполированную планку. С полученного эталона, названного, конечно же, метром, я приказал наделать десятки копий и раздать всем своим мастерам. Надо сказать, что эта линейка не только прижилась, но и стала очень востребованным товаром не меньше, чем зажигалки или спиртовые лампы. Эталонный же метр, разбитый соответственно на сто сантиметров и тысячу миллиметров разместился рядом с образцом гривны в палате мер и весов.

Теперь в случае каких-либо расхождений любой мог прийти и, сверившись с эталоном, разрешить свой спор. Некая ущербность такого подхода видна невооруженным глазом. Что будет, если из-за непредвиденных обстоятельств пропадет эталон? Восстановить его в абсолютно прежнем виде уже точно не удастся. Такой вариант я рассмотрел и не нашел ничего лучшего, как подстраховаться и спрятать еще пару эталонных образцов в других местах.

Пока я размышлял, мастер вытащил из зажимов готовую ножку будущего стула и передал ее князю. Тот с восхищением провел ладонью по еще не идеальной поверхности, и я поторопился вставить свое слово.

— Теперь ее окончательно отшлифуют, покроют лаком и получится нечто такое. — Подаю знак, и в цех вносят подготовленное заранее кресло.

Это лучшее наше изделие. Гнутые пузатые ножки, пружинное сидение и спинка обтянуты дорогущим красным бархатом, а все дерево выкрашено золотой краской и покрыто лаком. Эдакое помпезное барокко времен Людовика XIV.

Вижу, юному Ярославу подарок понравился. Он уселся на мягкое сидение и, попрыгав, весело рассмеялся.

— Спасибо, консул! — Он вновь «вспомнил» мой титул. — Угодил! Нравится!

«Что ж, — решаю я, глядя на сияющего князя, — пришла пора приступать к главному».

Склоняю голову, мол рад был услужить, и говорю:

— Теперь же, княже, после материальных диковинок, хочу удивить тебя пищей духовной.

Ярослав вскинул на меня вопросительный взгляд, и я поясняю.

— Слышал я о твоем интересе к книгам и трудам историческим, и вот хочу пригласить тебя на урок истории в моей школе.

По лицу юного князя видно, что он сомневается, будет ли ему интересно, и я аккуратно дожимаю.

— Поверь, княже, будет очень познавательно.

Взлет ресниц, и взгляд человека которого сегодня уже трудно чем-либо удивить. И все же Ярослав поднимается с кресла.

— Что ж, пойдем посмотрим, чему в твоей школе учат.

Въехали в острог, спешились и идем к дому священника, где одну из горниц занимает так называемая школа. Школа эта — одно название. Учредил я ее еще в первый год, но потом энтузиазм сильно поостыл. Учителей толком нет, самому некогда. Дело почти заглохло и держалось только на подвижничестве нашего поселкового священника, который по воскресеньям учил ребят слову божию и чутка грамоте, да и то по большей части зимой, когда времени свободного у крестьян в достатке.

Так было до вчерашнего дня, когда я приказал вычистить горницу, лавки сдвинуть к задней стене, а к доске поставить большой стол и обтянуть его синим сукном. На эту ткань, изображающую море, плотник Ясыр вырезал из дерева скалистый берег с островами и бухтой. Сверх того, еще два десятка корабликов по моему рисунку, с мачтой, парусами и веслами. Детям было объявлено, что сам консул будет завтра давать урок, так чтобы пришли одетыми поприличней.

Иду я впереди и вижу, у дома священника целая толпа собралась.

«Да что там такое?!» — Бурчу про себя, предчувствуя неприятности.

Завидев меня, народ заволновался, и от толпы отделился староста и поспешил мне навстречу.

Едва он подбежал, встречаю его едва сдерживаемым раздражением.

— Это что там за сборище?

Ярема склоняется в поклоне.

— Так это слух прошел, что ты, консул, историю будешь детишкам сказывать. Вот народ и собрался. Всем интересно!

От растерянности я даже опешил.

«Как я мог недооценить полное отсутствие каких бы то ни было развлечений в этом времени. Зима, народ изнывает от скуки, а тут такое. Сам консул будет рассказывать. Вот народ и сбежался. Я же не запрещал».

Не зная что теперь делать, оборачиваюсь к князю, а тот, слыша наш разговор, вдруг спрашивает.

— А мне-то место найдется?

Сморю на него и не пойму, он издевается или это действительно детская непосредственность пробилась. Разбираться сейчас нет времени, и я действую по наитию.

Склоняю голову в сторону князя.

— Конечно, княже, найдется!

А Яреме шепчу прямо в ухо.

— Кресло, что я велел поставить, на месте?

— Точно так! — Староста пучит на меня глаза. — Как поставили в первом ряду, так и стоит. Не изволь беспокоится!

Народ расступается, и мы проходим во внутрь. В горнице все лавки заняты лучшими людьми поселка, а дети сидят на полу, где придется. Яблоку, как говорится, некуда упасть! В горнице совсем не жарко, потому что окна выставлены, и в проемах тоже любопытные головы торчат.

«Да ты, мой друг, пользуешься большой популярностью!» — Иронизирую над собой и, усадив князя в кресло, прохожу к столу. Он пока закрыт занавеской, и встав перед ним, я перевожу дух и пытаюсь собраться.

«Не тушуйся, — подбадриваю себя, — ты же учитель! Представь, что это родительское собрание».

Улыбнувшись, как-то враз успокаиваюсь и начинаю.

— Когда-то данным давно в великом городе Риме правил император Цезарь.

Вкратце рассказываю историю жизни и смерти Цезаря. Народ слушает, раскрыв рот, и Ярослав в том числе. А я продолжаю, чуть пропустив перипетии борьбы за власть, и концентрируюсь на племяннике цезаря.

— Октавиан был совсем юн, когда ему выпала судьба наследовать своему великому дяде, а против него выступил маститый полководец Антоний. Октавиан никогда не держал в руках меча и ничего не понимал в войне, но зато у него был другой не менее ценный талант, он умел выбирать себе друзей.

Найдя взглядом глаза Ярослава, я делаю особый нажим на последнюю фразу.

— Главная битва состоялась на море. — Тут я раздвигаю занавесь, и мои зрители благодарно заходятся восторженными восклицаниями. — Флот Октавиана встретился с кораблями Антония у мыса Акциум.

Вывожу фигурки корабликов и двигаю их к искусно вырезанной из дерева скале.

— Антоний не сомневался в победе, ведь он знаменитый полководец, а Октавиан просто мальчишка. — Тут я вновь устремлю взгляд на Ярослава. — Но мальчишка был не так прост, как хотелось бы его противнику. Он нашел того, кто смог возглавить его войска. Его друг и полководец Агриппа взялся командовать флотом. — Выстраиваю корабли друг против друга. — И битва началась!

Все зрители затаили дыхание, даже с улицы не доносится ни звука, а я слежу только за Ярославом. Тот слушает так, будто это не какие-то там неизвестные ему люди сражаются друг с другом, а он сам стоит на носу идущего в атаку либурна.

— Антоний решил, что стоит ему уничтожить Октавиана и он выиграет битву. Найдя вымпел своего врага на мачте одного из кораблей, он бросил все силы на него, но Октавиана там не было. Агриппа раскусил этот замысел и заманил Антония в ловушку. Попав в окружение, тот вынужден был бежать, а за ним пустился в бега и весь его флот.

Смотрю в сияющие счастьем глаза юного князя и заканчиваю историю так, чтобы мой вывод надолго засел в его голове.

— Так была одержана одна из величайших побед древности и Октавиан стал самым знаменитым императором Рима. Юноша, не бравший в руки оружия, одолел матерого полководца только своим талантом выбирать правильных людей и доверять им в суровую годину.

Глава 10

Зимней ночью улицы Твери в своей непроглядной темноте похожи на подземный лабиринт. Без фонаря ни черта не видать, и я слепо иду вслед за спиной Калиды, доверяя ему высматривать дорогу.

С самого первого дня в этом городе я ни разу не входил в него тайно и не думал, что когда-нибудь доведется. И вот пришлось.

На другой день после экскурсии, устроенной юному князю, пришло известие, что Ярослав занемог и потому заседание боярской думы, посвященное приему князя на Тверской стол, следует отложить.

В то, что Ярослав болен, я сразу не поверил.

«Скорее всего, — решил я тогда, — мои усилия принесли-таки свои плоды, и юный князь, заартачившись, расстроил своих наставников. Нет никаких сомнений, что до стольного града Владимира слухи о бунтарских настроениях Твери дошли задолго до отправки к нам княжича, и позиция Великого князя на этот счет, скорее всего, была жесткой — никаких уступок. Его доверенные люди при Ярославе должны были надавить на Тверских бояр, запугать, если понадобится, и заставить их отказаться от желания изменить устоявшиеся отношения с Владимирскими князьями. А в случае отказа тверского боярства подчиниться, инициировать разрыв и отъезд княжича из Твери. Который, естественно, подразумевает последующее силовое решение».

О давлении на бояр я знал. Акинфий Ворон этого и не скрывал особо. Ходил среди бела дня, не таясь, из одного боярского терема в другой и вел «душеспасительные» беседы. С моей стороны работала обратная пропаганда в лице тысяцкого Луготы и Остраты.

Кульминация ожидалась на заседании боярской думы, где и должен был разрешиться вопрос на чьей стороне большинство. И тут у наших «друзей» что-то пошло не так. По моему разумению, свое слово сказал Ярослав, и оно сильно не понравилось его наставникам. Отсюда и задержка. Сейчас им нужно время для осознания, что с этим делать: посылать гонцов во Владимир и ждать решения Великого князя, соглашаться с капризами княжича или гнуть прежнюю линию на свой страх и риск?

К такому выводу я пришел сегодня вечером и сам пребывал в сомнении — что мне-то в этой ситуации делать? Ничего путного в голову не приходило, и оставалось только ждать. Это чертовски раздражало, поскольку нет ничего хуже, чем ждать и догонять.

И тут ко мне в горницу заглянул Куранбаса и заявил, что меня там какой-то мутный тип спрашивает. Я приказал привести, и тип оказался писцом при боярине Фроле Малом, что у княжича Ярослава в ближних людях.

Откланявшись и опасливо косясь на не спускающего с него глаз половца, человечек передал мне записку, где меня приглашали на тайный разговор, сегодня в полночь, в княжескую конюшню.

Место и время прямо скажем странные, да и вообще все это выглядело крайне подозрительно, и, сознаюсь, было желание потрясти человечка как следует. Тот видать понял это по моему взгляду и запричитал, что знать ничего не знает, что передал как сказано было и все. А кто, что, он не ведает и умоляет, ради Христа, не серчать.

Подумав еще раз, я решил, что если бы это было очередное покушение, то наверняка сработали бы не так топорно, а тут больше похоже на действия человека сильно опасающегося быть раскрытым и находящегося в крайне стесненном положении.

Прикинув все это, я отпустил гонца целым и невредимым, а сам решил принять предложение. Калида естественно был против, но я настоял, и вот мы идем по ночным улицам Твери на встречу с неизвестно кем.

В кремль зашли через малые ворота, там сегодня наши стрелки на страже, поэтому проблем не возникло. Дальше двинулись в обход, вдоль стены, и, миновав открытые места, вышли прямо к конюшне.

Подойдя к приоткрытой двери, Калида вытащил меч и только после этого потянул ее на себя. Под дверной скрип из черного нутра пахнуло навозом и сеном. Шагнув вперед, Калида на миг задержался на пороге, словно бы провоцируя невидимого врага раскрыться, но темная пустота ответила лишь встревоженным конским храпом.

Прикрыв за собой дверь, я запалил лампу и поднял ее над головой. В ответ из полумрака дальнего угла в круг света вышел человек в длинном грубом плаще.

Присмотревшись, узнаю в нем боярина Малого и ничуть не удивляюсь. Дядька княжича, воспитывавший того с малолетства, именно его я и ожидал здесь увидеть.

— Что же это вы, Фрол Игнатич, как тать-то в темноте прячетесь?! — Не могу не поддеть владимирского гостя. — Али боитесь кого?!

Боярин, человек невысокий, но какой-то квадратный и кряжистый, миролюбиво отмахнулся.

— Да полноте вам, все вы прекрасно понимаете, Иван… — Тут он разводит руками, мол, уж простите, отчества вашего не знаю. — В нашей с вами беседе лишние уши и глаза не нужны.

Молча кивнув, соглашаюсь с ним, одновременно задумываясь о том, что надо бы мне уже озаботиться отчеством. Негоже на Руси без него, должного уважения человеку не выказать.

Пока я отвлекся, боярин уже подошел ближе, и теперь его живые проницательные глаза без стеснения рассматривают меня в упор.

— Должен признать за вами талант производить впечатление на людей. — Губы боярина изобразили доброжелательную улыбку. — Мой воспитанник, хоть и юн годами, но умом не обижен и людей видит насквозь.

Отвечаю доброжелательной улыбкой, но про себя скептически ворчу.

«Ну что за политесы да заходы издали среди ночи! Говори уж честно, чего хочешь и зачем звал».

К сожалению, сказать ему это прямо я не могу и продолжаю выслушивать дифирамбы в свой адрес.

— Я еще не видел своего воспитанника таким взволнованным, каким он был после поездки к вам за Волгу. Мне даже занятно стало, что же вы такого ему наобещали?

Вопрос прозвучал как бы между делом, почти в шутку, но я уловил в нем настоящую заинтересованность. Уж в тонкостях политической беседы за последние два года я поднаторел изрядно.

«Вот значит как! — Быстро прикидываю про себя. — Юный Ярослав изложил тебе свои впечатления слишком сумбурно, а ты, человек приземленный, хочешь знать конкретно, что я могу предложить! Тебе или твоему князю?! Вот это неплохо было бы понять».

Посчитав, что раскрывать свои карты преждевременно, затягиваю время и отвечаю вопросом на вопрос.

— Неужели ваш воспитанник не поделился со своим наставником?!

На мгновение мой оппонент замялся, а потом с усмешкой махнул рукой.

— Да перестаньте вы, консул! Мы же оба понимаем, князь еще ребенок. У него эмоции превозмогают разум. Для того рядом с ним и стоят убеленные сединами и опытом мужи, дабы помочь княжичу разобраться во всем и принять верное решение. — Его широкое лицо приобрело жесткое, волевое выражение. — Я воспитываю княжича с рождения и пользуюсь его полным доверием. После поездки к вам он сказал мне, что не хочет распри и решил, вопреки воле отца, подписать соглашение с городом и остаться здесь князем.

Я молчу, и боярин, подумав немного, продолжил.

— Акинфий скорее всего не даст этому желанию осуществиться, у него на этот случай есть прямой приказ Великого князя. Если понадобится, он применит силу и желание княжича ему не указ. — Он вскинул на меня оценивающий взгляд. — Я могу этому воспрепятствовать, но для этого мне хотелось бы знать. Что в таком случае получит Ярослав, и что получу я?

Предчувствуя, что торг будет долгим, я не тороплюсь и начинаю издалека.

— Никто обижать юного князя не собирается. — Чуть растягиваю в усмешке уголки губ. — Все что положено он получит, я лишь хочу избавить его от ненужных проблем. Зачем князю лишние заботы! Вся эта головная боль с городскими разборками, со сбором налогов, с судом опять же. Одна мышиная возня — кто кому должен, кому морду разбили и за что… Князю такое надобно?!

Специально утрирую картинку и смотрю на реакцию боярина, а тот, выслушав меня с бесстрастным выражением, вновь расплылся в наигранной простодушной улыбке.

— Ох, консул, хитер ты! Только ведь и мы не лыком шиты. Чтобы все исправно крутилось, за каждым догляд нужен. Кто котел мешает, тот с него и сливки снимает.

Принимаю предложенную манеру и вступаю в игру.

— Согласен, но это ежели ложка одна и доверия нет никакого, но ведь можно же все и полюбовно сладить. Все прописать до последней закорючки, так что князю напрягаться ни в чем не надо будет, все само в руки потечет. — Сказав, я вцепляюсь взглядом в лицо собеседника. — Скажем, князь будет получать от города три сотни гривен серебром в год. — Не отрываясь, слежу за мельчайшей мимикой боярина и вижу, что несмотря на немалую сумму, тот не впечатлился. Не расстраиваюсь и жму свою линию дальше. — А советникам его из числа разумных, город единовременно выплатит по пятьдесят гривен и три места в боярской думе им выделит. — Тут слегка смягчаюсь и растягиваю губы в усмешке. — Для того, чтобы за половник, так сказать, смогли ухватиться.

Последняя фраза придала широкой физиономии боярина выражение задумчивости, и зависнув в ней на пару мгновений, Малой вдруг глубокомысленно изрек.

— Пятьсот и сто пятьдесят! — А подумав еще, добавил. — И семь мест!

— Что?! — Я понял, о чем он, но все равно переспрашиваю, давая себе время поразмыслить.

Пригладив свою бороду, боярин повторил.

— Пятьсот князю и советнику сто пятьдесят. — Он выразительно глянул на меня своими карими слегка навыкате глазами. — Единственному советнику! А в думе князю право семерых бояр своей волей сажать.

Для порядка вздохнув, я выдаю свою цифру.

— Четыреста, восемьдесят и четыре.

— Ох, консул ты и жук! — Малой шутливо погрозил мне пальцем. — Но ты мне нравишься, я вижу, твоему слову можно доверять! Давай так, четыреста пятьдесят в год Ярославу, мне сто за хлопоты, и пять мест в Тверской думе для княжих бояр!

Он протянул мне свою широкую как лопата ладонь.

— По рукам!

Его комплименты меня мало трогают, а вот цифра как раз та, к которой я его так старательно подводил. Сумма огромная, больше, пожалуй, только Новгородские князья получают, но я к ней готов и считаю, оно того стоит. Поэтому, подыгрывая своему оппоненту, сначала отрицательно качаю головой, а потом вдруг артистично взмахиваю рукой.

— Аааа, ладно! Будь по-твоему! — Хватаю его лапу и жму что есть силы, памятуя о том, что крепость рукопожатия непроизвольно накладывает на людей эмоциональный отпечаток.

Выдержав ответную хватку боярина, оставляю последнее слово за собой.

— Уж коли так получается, Фрол Игнатич, что ты у князя единственный советник, то и ответственность вся на тебе! Деньги свои ты получишь, только когда князь подпишет соглашение с городом и ни на мгновение раньше. — На скривившееся было с досады лицо боярина отвечаю легкой усмешкой. — Не переживай, ты же ведь сам сказал, что моему слову можно верить!

Торговая площадь Твери заполнена от края до края. Уже вторую неделю гудит зимняя ярмарка, а народу меньше не становится, наоборот все прибывает и прибывает. В прошлом году вся торговля шла можно сказать в чистом поле, на свободном пространстве между южной стеной кремля и кузнечной слободой. Нынче же это место не узнать, теперь это городская площадь, зажатая вкруг двухэтажными домами. С одной стороны идут торговые ряды с красной высокой крышей из глиняной черепицы, а с другой постоялый двор, новое здание приказов, и собственно мой дом с отделением Первого городского банка на нижнем этаже.

С площади широкой прямой лентой выходит главная улица города, прозванная Южной. Вдоль нее выстроились боярские терема, по традиции с ощетинившись глухими заборами и закрытыми воротами. За ними уже растеклось море самых разномастных домов и домушек, крытых как дранкой, так и почерневшей соломой.

Город раздвинулся вширь раз в десять. Еще городские стены не достроены, а внутри уже нет свободного места, хоть земля здесь и стоит денег. Этот закон я продавил в думе еще до начала строительства новых стен, пробив все возражения простым аргументом — а на какие деньги строить будем? Участки продавались по четверти рубля за три сотки и по рублю за каждую свыше нормы. Сотка — десять на десять новых метров вопросов у народа не вызвала, потому как медную копию эталонного образца я приказал прибить прямо к воротам кремля. Теперь любой, у кого только еще зародилась мысль, а не надули ли его, мог прийти и проверить. Цена за участок, прямо скажу, не маленькая, и тем не менее всю землю распродали еще в этом году. Я уже сам жалею, что упустил момент и не прикупил земельки побольше. Теперь утешаюсь лишь тем, что за Волгой у меня этого добра навалом.

У большинства горожан как новых, так и старых, денег, конечно же, не хватило, да и серебра многие отродясь в руках не держали. Проблема возникла острая и могла бы разгореться неприятностями, но я решил ее по лекалам двадцать первого века, то есть раздачей ипотечных кредитов. Для этого в первую очередь и был создан стоящий на площади банк. Его главным капиталом стали мои собственные деньги и все то, что заплатили имущие горожане. В дальнейшем по моей задумке в него должны стекаться все городские доходы, и он станет платформой для финансирования моих будущих реформ.

Сейчас направляясь к зданию приказов и работая в толпе локтями, успеваю подумать, что поместив его здесь на площади, а не в кремле, как многие хотели, я поступил весьма разумно.

«Во-первых, далеко ходить не надо, и всегда все под рукой. Во-вторых, украшение площади, а в-третьих, — не могу удержаться от усмешки, — здесь „господа министры“ ближе к народу и завсегда реакцию его могут на своей шкуре испытать».

Подумав о кремле, поднимаю взгляд в его сторону и сразу же вспоминаю тот день, когда юного князя привели-таки на заседание думы. Тогда по одному только виду Акинфия Ворона можно уже было сделать вывод, что тот настроен непримиримо. Бояре расселись, Ярослав занял свое, еще не княжеское место, а председательствующий Якун зачитал текст договора.

Он еще не закончил, а Ворон, уже вскочив, прервал его криком.

— Не бывать тому! Князь волен в суде над своим градом и в налоге на жителей его! — Он грозно обвел сидящих бояр горящим взором. — А ежели город не согласен с тем, то Великий князь может его огнем и мечом вразумить!

Тишина наступила такая, что стало слышно стрекот сверчка в каком-то из дальних углов, и вдруг, нарушая ее, поднялся Ярослав. Его голос зазвучал твердо и уверенно.

— Ты, Акинфий, знай свое место и поперек князя своего не высовывайся!

Резкая отповедь юного княжича сняла повисшее было напряжение. Сидящие бояре захихикали в бороды, а побагровевший Ворон застыл как столб.

Ярослав наградил его возмущенным взглядом и продолжил.

— Я, Ярослав Ярославич, принимаю условия города Твери и спрашиваю вас бояре. Готовы ли вы принять меня князем?

Все дружно одобрительно загомонили, так что и без поименного голосования было видно, что большинство «за». Видя очевидный результат, Якун развернул свиток с договором и двинулся к княжичу. Дойти он не успел, как Ворон оттолкнул его в сторону.

— Именем Великого князя Владимирского запрещаю тебе, Ярослав, ставить свою печать под сей документ, и волею отца твоего приказываю тебе немедля оставить сей город и отбыть во Владимир.

На этот раз гробовая тишина продлилась недолго. Ее нарушил поднявшийся Фрол Малой. Его коренастая фигура развернулась к возвышающемуся над ним сотоварищу.

— Ежели мне не изменяет память, то для того, чтобы своего юного князя ослушаться и самим суд над ним судить, нужно единое мнение всех трех бояр-наставников. Так ведь наказывал нам Великий князь Ярослав Всеволодович?

Акинфий, уже чувствуя подвох, насупил брови.

— И…?! Кто не согласен со мной?

В тон ему Фрол расправил свои широчайшие плечи.

— Я! Я, Фрол Игнатич Малой, не согласен и считаю, что Ярослав волен подписывать сей договор и садиться на Тверской стол князем.

В тот момент помню, глядя на багровую от бешенства рожу Ворона, я подумал, что Малой отработал свои деньги на все сто.

Глава 11

Щелчком отправляю костяшку счетов к своим собратьям и, утерев пот, поднимаю взгляд на замершего в ожидании Алтына Зуба.

— Все верно, принимаю! — Сказав, скатываю в рулон исписанные столбиками цифр листки желтоватой бумаги.

Алтын, не скрывая облегчения, откидывается на спинку стула, а я поворачиваюсь к Путяте.

— Давай свой! — Протягиваю руку и получаю следующую пачку отчетов по прошедшей ярмарке.

Расправляя листки, крою про себя эту жизнь, заставляющую меня заниматься тем, что я терпеть не могу.

«В прежней жизни бухгалтерия наводила на меня тоску, так на тебе, и здесь достала!»

Поднимаю раздраженный взгляд на застывшего в ожидании купца и тыкаю пальцем в засаленные и запачканные бумажные края.

— Это что! Аккуратнее не можете?! — Начав, завожусь еще сильнее. — Хотя бы не жрите, когда пишите!

Путята здоровенный мужик, но тут сжимается от моего крика как пацан, а все потому что он сам над этими бумажками корпел не один день и теперь готов стерпеть что угодно, лишь бы закрыть этот чертов отчет и забыть о нем.

Отчитавшийся и уже получивший свое Алтын блаженно жмурится и вносит свои пять копеек.

— Вот чего ты, консул, сам с этим возишься, душу себе рвешь? Давай я тебе человечка пришлю. Толковый мужичок, в цифирьках яко рыба в воде.

Перевожу взгляд на непрошенного советчика и тот сразу затыкается.

— Ишь добряк какой! — Вставляю и Алтыну, чтоб не лез когда не просят. — Человечка он мне пришлет! Чтобы я потом без штанов остался! И не надейтесь! Сам все проверю и за каждую копеечку спрошу так, что мало не покажется! Будьте уверены!

Спустив пар, враз успокаиваюсь и, подумав что на сегодня, пожалуй, хватит, машу на купцов рукой.

— Ладно уж, идите! Как закончу, кликну, если понадобитесь.

Дважды говорить не пришлось. Мужики, лишь услышав «идите», тут же вскочили и бросились к двери, а я, глядя в их широкие спины, подумал.

«Как деньгу лопатой грести, так они в первых рядах, а как отчитываться, так нету их!»

Алтын и Путята, можно сказать, главные дистрибьюторы моих товаров. Они реализовывали их на прошедшей ярмарке и мечтают делать это и в будущем. К тому же они еще пайщики моего товарищества, так что спрашивать с них мне сам бог велел.

Нет, ничего плохого про них сказать не могу, мужики справные и порядочные. Одного из них я вон даже из тюряги вытащил, а доверять безоглядно им все равно нельзя.

Поднимаясь из-за стола и разминая шею, вспоминаю со смехом.

«Прав был Острата, натура у купчины такая! Дашь ему палец, так он по локоть руку откусит!»

Едва подумал, как дверь с грохотом распахнулась, и в комнату влетел запыхавшийся Куранбаса.

— Монголы! — Выпучив глаза, он жадно заглотил воздух. — Монголы едут!

Где-то внутри все сжало ледяной хваткой, но не изменившись в лице, я повернулся к половцу.

— И чего так орать?! — Спокойно, но жестко встречаю его встревоженный взгляд. — Врываешься без стука! Я тебе сколько раз говорил, прежде чем войти, надо постучать. Вот так!

Подхожу к двери и наношу костяшками пальцев три отчетливых удара. Тук, тук, тук!

— Понятно?! — Вновь награждаю Куранбасу суровым взглядом, но говорю все также спокойно и без крика. — А теперь давай рассказывай! Какие-такие монголы?! Откуда, где?!

Мое железобетонное хладнокровие подействовало на половца, и тот, склонившись, пробурчал.

— Прости, хозяин!

После этого, подняв голову уже успокоившимся человеком, он начал живо рассказывать.

— Дозорные примчались, говорят, со стороны Москвы идет отряд монголов. Всадников с полсотни, еще верблюдов и заводных коней не меньше. Едут открыто, не таясь, главным у них коротконогий крепыш со злыми глазами и в дорогущей шубе. — Куранбаса с глубокомысленным видом покопался в памяти и добавил. — Еще пластина у него на груди! — Он соединил средние и большие пальцы обеих рук. — Вот такая! Из золота!

«Ханская пайзца! — Реагирую я про себя. — Значит, едет уже чертово отродье!»

Куранбаса едва только начал рассказывать, а я уже догадался, кто это к нам пожаловал. Слухи о том, что новый присланный из самого Каракорума баскак уже во Владимире, до меня доходили, но я был уверен, что раньше конца весны-начала лета он ко мне не соберется. Пока прошерстит как следует Владимирскую землю, Ростов и Суздаль. Там уже глядишь и распутица. Вот и выходило, что самое раннее к концу мая. А тут нате вам!

«Как там Турслан Хаши в своем письме его называл?! — Напрягаю извилины и в памяти всплывет монгольский чин и имя. — Бек битигчи Ярмага».

То, что это именно он едет, у меня сомнений нет. Какой еще татарин попрется зимой с таким маленьким отрядом по недавно завоеванной земле. Только человек облеченный неограниченной ханской властью.

«Эти шизанутые на всю голову монголы считают, что одного только имени Великого хана достаточно, чтобы все народы в страхе склонялись перед ними ниц!» — Выругавшись, поднимаю взгляд на Куранбасу.

— Ну, и когда они будут в Твери?

Подняв глаза к потолку, тот начал рассуждать вслух, по привычке растягивая слова.

— Один день прошел, пока наш гонец добрался. Едут опят же неспешно, но и подолгу не стоят. — Он перевел на меня взгляд. — Думаю, завтра к полудню будут.

В сердцах обматерив всех монголов вместе взятых, я махнул рукой половцу, мол иди уже, я думать буду.

Куранбаса выскользнул за дверь, а я вновь опустился в кресло. Подумать было о чем.

«Неспроста эта монгольская ищейка заторопилась в Тверь. Тут без участия „доброхотов“ наших не обошлось. Наверняка наговорили с три короба, мол берега там молочные и реки кисельные, приезжай да бери, пока не попрятали. Так что думаю, баскак едет уже заряженный на то, что мы будем от него богатства свои прятать и от уплаты налога всячески увиливать».

Надо сказать, я так и собирался поступить. Все производство разбросано по лесу, на виду только городские пашни да мастерские что за стеной, в городе и в поселке. Это немало, но не основная часть. Десятину с этого я готов был заплатить, но вот если будут копать глубже, это уже совсем другое дело, и сумма выплаты может вырасти вдвое. А то и втрое! Такой вариант мне совсем не нравится, и если честно, на подобные гигантские дополнительные траты у меня попросту нет денег.

«Вот принесла же нелегкая! — В очередной раз я начал поскрипывать зубами. — Только-только все начало боле-менее устаканиваться. Рекрутов еще четыре взвода наняли, заказ на арбалеты и алебарды в мастерские отправили. Деньги на строительство городской стены уже отложены, а теперь что же этому кровососу придется все отдать. — Вскочив, я начал ходить по комнате. — А ведь еще храм новый обещались вместе с князем заложить в кремле. Беда!»

Что делать прям не знаю. Меряю шагами деревянный пол и рассуждаю сам с собой.

«Раз баскак едет прямо сейчас, сразу после ярмарки, то значит ему все разложили по полочкам, и он будет за каждый товар, что на торгах был, с меня спрашивать. Что, где, сколько? Что я смогу ответить?! Врать в открытую, мол знать ничего не знаю, упираться рогом, что ничего такого нет и в помине никогда не было. Так он не поверит. Будет шарить по лесам в округе, пока все не найдет. Цеха и мастерские не иголка, не спрячешь. А не пускать, так он злобу затаит и нажалуется потом. Через год Батый вернется на Волгу, и потянут меня в Золотой Сарай к ответу. Спасибо, не хочется!»

Доски жалобно поскрипывают под ногами. Пять шагов в одну сторону, разворот, пять шагов в другую, и тут мой взгляд упирается в стоящую на столе, совсем недавно отлитую бутыль с брусничной настойкой. Все мысли в голове как-то сразу же трансформируется в одну, и я невольно выдаю ее практически вслух.

— А почему нет?! Ведь недаром же говорится, что истина в вине!

Я и десяток самых родовитых Тверских бояр встретили посольство нового баскака где-то в версте от городских ворот и со всем почетом и уважением сопроводили его до города. Всю дорогу я держал свою кобылу бок о бок с конем монгольского чиновника, думая в светской беседе выудить что-нибудь полезное. Оказалось зря, бек битигчи Ярмага все мои попытки заговорить проигнорировал и всю дорогу хранил полное молчание. Лишь заносчиво задирал подбородок да зыркал по сторонам.

Весь его караван вошел вместе с нами в новые ворота и расположился на центральной площади, которая тут же превратилась в подобие дикого стойбища с непрекращающимся ревом верблюдов и тревожным ржанием лошадей. Оставив бояр разбираться с этой наглой, крикливой толпой, я позвал самого бек битигчи и трех его ближайших помощников на обед.

И вот напротив меня сидит широкий, низкорослый монгол, от которого зверски воняет застарелой смесью человеческого и лошадиного пота. Ворот дорогого шелкового халата засален и обрамлен черной полоской грязи. Круглое, жирное лицо смотрит на меня узкими прорезями пронизывающих глаз.

— Где конязь Твэри, консул? — Заплывшие глазки блеснули в меня злыми огоньками. — Бек битигчи Великого хана Угедея должен встречать конязь города.

«Вот значит, в чем причина его молчания! Обиделся!» — Расплываюсь самой радушной улыбкой и подкладываю монголу еще кусок баранины.

— Конечно, должен! — Говорю, как и мой гость на кераитском диалекте. — Но вот беда, приболел наш малолетний князь. Ребенок ведь еще совсем, слаб здоровьем! А так очень он хотел встретить такого славного и известного бек битигчи.

Несу всякую хрень, ведь не расскажешь же, что гордый Рюрикович не пожелал говорить с дословно «каким-то вонючим степняком». Уговаривать Ярослава я не стал, некогда было. Князья русские еще не пуганы, как следует, еще не раскусили в полной мере, в какое дерьмо они вляпались и что такое монгольский вассалитет. Мне кажется, что только с казнью в Орде Черниговского князя Михаила Всеволодовича князья по-настоящему осознают, что они теперь не свободные и гордые правители, а всего лишь подневольные данники, и жизнь любого из них зависит от капризов далекого монгольского хана.

Монгол кривит тонкие бесцветные губы в усмешке.

— Если конязь слаб здоровьем, то чего ты ждешь… — Утерев рот рукавом халата, он громко заржал. — Бери власть в свои руки, консул! Ты то здоров!

Заливаясь, он тыкнул в мою сторону бараньей костью, а я скромно развожу руками.

— Не могу, бек Ярмага, я не князь по роду, я лишь избранный чиновник. Мой удел служить великим правителям.

Мой намек монгол понял и одобрил.

— Это правильно, консул, все должно быть по закону.

Он благосклонно зыркнул в мою сторону, а я подал знак прислуге, мол наливайте. Выскочивший парень в длинной белой рубахе налил Ярмаге и двум его подручным по полному серебряному кубку крепкой брусничной настойки.

Подняв свой, предлагаю выпить за здоровье Великого хана Угедея. За здоровье хана требуется пить до дна, и я смотрю, как, давясь с непривычки, монголы глотают сладкую тридцатиградусную жидкость.

Я где-то читал, что монголоидная раса более склонна к алкоголизму, чем остальные, поэтому мол европейцы так легко споили североамериканских индейцев. На это у меня большая надежда, и улыбаясь во всю ширь, я задорно спрашиваю.

— Ну как вам моя настойка? Хороша?!

Я знаю, сам настаивал ее на чистейшем перваче. Сладкая на вкус она пьется легко и приятно, но очень коварна. Пара-тройка таких кубков, и я уверен, мои гости поплывут.

Ярмага, причмокнув, облизал сладкие губы и поставил на стол кубок.

— Сладкая! — Прищурив и без того узкие глаза, он глянул на меня. — Вкусная! Умеют у тебя делать.

В ответ, излучая хлебосольство и радость, я призываю их не стесняться.

— Кушайте, гости дорогие! Сегодня уж отдохнете с дороги, а завтра за работу. Поедем вместе, все покажу, все перепишем. Чтобы порядок во всем был.

Я непрестанно несу все, что придет в голову, монголы, не уставая, жуют, а служка наполняет бокалы.

— Чтобы Великий хан жил долго и счастливо! — Поднимаю свой кубок, в отличие от монгольских наполовину разбавленный водой и вновь предлагаю всем выпить.

Монголы азартно вливают в себя настойку, и все закручивается по новой. С третьего кубка мои гости уже смотрят совсем осоловевшими глазами и несут такую дичь, что даже я не могу понять ни слова.

Улавливаю агрессивные нотки в пьяном голосе Ярмаги и, не дожидаясь служки, наливаю ему сам.

«Надо поторопиться, — щелкает у меня в голове, — пока не разодрались спьяну. Синяки и ссадины мне не нужны».

Ярмага выпивает бокал залпом и, уставясь на меня красными глазами, хватается за саблю.

— Зарублю, демон! — Вскочив, рычит он, пуская слюни.

Быстро обхватываю его, не давая ему вытащить оружия, и смеюсь в ответ на хихиканье двух остальных монгол.

— Какой демон?! Где ты демона-то увидел! — Чуть толкаю главного баскака назад, и тот, валясь обратно на скамью, тут же вырубается.

Запрокинув голову, Ярмага раскинулся на лавке. Короткие, пухлые ручки разлетелись в стороны, как кротовьи лапки, а разинутый рот мгновенно издал заливистый храп. Его сотоварищей это ничуть не смутило, и они, пьяно смеясь, закричали.

— Наливай! Наливай еще, консул!

Последняя чаша валит и этих монгол на пол, а я наконец-то снимаю с лица осточертевшую улыбку.

«Интересно, сколько я смогу это свинство вытерпеть?! — Выдыхаю скопившуюся злость и ругаюсь на самого себя. — Сколько надо, столько и будешь, пока не сможешь выгнать их на хрен с Русской земли!»

Обернувшись, показываю слугам.

— Этих перенести и аккуратно уложить. — Найдя взглядом старшего, уточняю. — Не раздевать и человека с тазиком оставить следить за ними, чтобы блевотиной своей не захлебнулись случайно.

Раздав указания, выхожу на крыльцо и окидываю взглядом площадь. Теперь она больше похожа на кочевую стоянку кочевников. Повсюду уже выросшие юрты, жующие сено лошади, орущие верблюды и разбросанные кучи навоза.

Посредине площади большой костер, и оттуда тянет подгоревшей бараниной и слышатся пьяные крики.

Чувствую, как за спиной появился Калида, и слышу его негромкий голос.

— Все сделали, как ты сказал. Площадь оцепили, никого не впускаем и не выпускаем. Этим, — он кивнул в сторону зазвучавшей заунывной песни, — выкатили два бочонка, из тех что ты выдал. Вон теперь веселятся.

Чуть усмехнувшись, оборачиваюсь к нему.

— Пойдем посмотрим, чем там наши гости занимаются!

Идем мимо выстроившихся юрт и валяющихся пьяных тел прямиком к костру. Там еще сидят человек пять из самых стойких и воют что-то унылое и тягучее на Урянхатском наречии.

Присаживаюсь рядом и говорю на том же самом диалекте.

— Хорошая песня!

Несколько пар мутных и удивленных глаз сразу же уставились на меня.

— Откуда ты, урус, наш язык заешь.

Оставляю вопрос без ответа и радостно восклицаю.

— За хорошую песню надо выпить! — Жестом показываю Калиде — налей всем и, видя, что двое из пяти отреагировали как-то вяло, добавляю. — За хорошую песню и здоровье Великого хана Угедея!

Вот теперь уже все подставили посуду, и Калида, не скупясь, налил в каждую протянутую тару.

Выпили, снова повыли на урянхатском, еще выпили. После этого петь уже больше никто не смог, и не осталось ни одного монгола, способного стоять на ногах.

Мне уже тоже стало нехорошо от всего выпитого и съеденного, так что я вздохнул с облегчением.

— Ну наконец-то!

Поднявшись на ноги, обвожу рукой царящее вокруг непотребство и говорю Калиде и подошедшему Куранбасе.

— Это все вынести из города! Устройте им лагерь на берегу, в том месте, что я вам показывал. Монголов разоружить, но никого не трогать. Не бить и не обижать, а обеспечить их всем необходимым, пусть спят, едят, делают что хотят! Но из лагеря никого не выпускать. — Помолчав, показываю на бутылку в руках Калиды. — И чтобы этого пойла у них было всегда в избытке.

Глава 12

Для братков из девяностых встреча дорогих гостей всегда стояла на трех китах: бухло, сауна, девочки! Полностью беру на вооружение такой подход.

Едва Ярмага начал подавать признаки жизни, я уже рядом.

— Вот прими, уважаемый бек битакчи, чудо лекарство.

Вижу, хреново монголам, голову не поднять. От одного запаха алкоголя воротит, но я умею уговаривать, да и вставать им все-таки надо.

Выпили по чарке, сразу взбодрились. Охотничий блеск в глазах появился, и Ярмага тычет мне в грудь пальцем.

— Сегодня, консул, начнем народец в Твери переписывать.

— Хорошо! — Соглашаюсь, но тут же сомнение закладываю. — Народец-то из Твери не сбежит, а вот те мастерские да хутора, что за Волгой, могут так спрятать, что и не найти.

Баскак недоверчиво смотрит на меня своими заплывшим глазками. Хитрый, опытный лис чувствует подвох, но не может понять, в чем он. Где зарыта причина, по которой я им помогаю.

«Ничего, ничего, — издевательски шепчу про себя, — не переживай, скоро поймешь!»

Подумав, он все же соглашается.

— Хорошо, поехали за Волгу.

Собрались, вышли на крыльцо. Глянув на площадь и увидев лишь чистый свежевыпавший снег, Ярмага нервно кинулся ко мне.

— Где мои люди?! Куда дел?!

— Я?! — Изображаю полнейшее недоумение. — Ты же сам их вчера отправил из города! Вышел вот так же на крыльцо и заорал «Пошли вон!».

Смотрю, как монгол пытается хоть что-то вспомнить из вчерашнего дня, и смеюсь в душе. Знаю, напрасный труд! Могу ему что-угодно наплести, у него все-равно в голове полная каша.

Глядя абсолютно честными глазами в лицо баскаку, для убедительности призываю в свидетели еще и Куранбасу с Калидой.

— Вон люди мои не дадут соврать!

Те со стопроцентной уверенностью кивают в знак согласия, и Ярмага, поджав губы, сдается.

— Где мои воины сейчас?

С трудом, сдерживая смех, успокаиваю его.

— Не волнуйся, досточтимый бек битагчи. Все целы, сыты и здоровы в лагере за городом. Хочешь, пошлю за ними, но пока туда, пока обратно, время потеряем. — Надеваю на лицо многозначительное выражение. — А сейчас каждый миг на счету!

Видя промелькнувшее в глазах монгола сомнение, поддавливаю еще.

— За безопасность свою не переживай. Я же тута не токмо консул, а как ты знаешь, еще и баскак самим Турсланом Хаши ставленый. У меня здесь все вот так. — Тычу ему под нос сжатый кулак. — Никто даже пикнуть не смеет!

Не знаю, что его убедило больше, упоминание Турслана или моя грозная физиономия, но Ярмага вдруг решился. Кивнув своим помощникам, он двинулся вниз по ступеням.

Мысленно поздравляю себя с успехом. Первая часть плана прошла успешна, теперь следовало реализовать вторую.

В Заволжском, вернее рядом с поселком, на берегу речки Тверца специально для таких вот дел у меня построен большой дом, для краткости названный Эдемом. Просторная горница, несколько спален, а самое главное бассейн и баня. Бань даже две, одна русская для себя и вторая, типа турецкого хаммама, для вот таких вот гостей с юга.

Вчера продумывая детали встречи, я поручил Калиде найти и привести ко мне с пяток гулящих девок. С этим неожиданно возникла проблема. Профессионалок в Твери не нашлось, а для тех, кто и не против был поразвлечься, это скорее считалось за хобби. Пришлось уговаривать и сулить награду. В деньгах я не поскупился, так что пятерых гурий для наших восточных «друзей» все же удалось набрать. Сегодня с утра все они уже ждали в Эдеме, и оставалось только доставить туда клиентов.

Пока мчались в санях по Волге, монголы все выставляли головы, подставляя красные лица под освежающий морозный ветер. На другом берегу все пересели на уже готовых, оседланных лошадей и, не теряя времени, двинулись дальше.

Ярмага было хотел заехать в острог, но я уверил его, что тот тоже не убежит, а вот в другое место следует поспешить, пока не разобрали да не спрятали. Тот заинтересовался и больше свернуть в сторону не пытался до самого Эдема.

Там, едва вошли в дом, нас встретили девушки. Все в прозрачных шелковых рубашках, зовущие и доступные. Разобрали гостей и повели к столу.

Ярмага успел лишь вопросительно глянуть на меня, как Марфа уже полностью завладела им. Она в этой команде соблазнительниц самая опытная, и я назначил ее старшей.

Смотрю, глазки у наших монгольских «друзей» заблестели, шаловливые ручки полезли под подол красавиц. Подмигиваю Марфе, мол помни в чем смысл, и она, тут же выскользнув из объятий Ярмаги, поднимает графин с настойкой.

— Не торопись, мой герой, — звучит ее сладкий голос, — давай сначала выпьем!

Пошел первый кубок, потом еще и еще. Вижу все, понеслась душа в рай, можно уходить. Под развеселый пьяный смех гости с девушками двинулись к бассейну, а я дал знак Марфе.

Приотстав, она глянула на меня своими огромными карими глазами.

— А ты что, не останешься с нами?!

Усмехнувшись, качаю головой.

— Извини, дела! — И уже серьезно сжав губы. — Смотри, чтобы веселье не прекращалось и раньше, чем через три дня, чтобы эти черти отсюда не выползли!

Спустившись с крыльца, в сердцах сплевываю на землю.

— Прости, господи, за дела мои грешные! — Пробурчав, запрыгиваю в седло и поворачиваюсь к Калиде. — Ну что там у нас?!

Тот, хмыкнув и покачав головой, кивнул в сторону острога.

— Люди тебя дожидаются.

На мой вопросительный взгляд он пояснил.

— Бояре со Ржева и Старицы, что по осени были. Еще с Торопца Ивашка Заяц, торговый гость поговорить хочет. Да ливонец ишо, ушлый как угорь.

С усмешкой трогаю кобылу.

— Чего хотят-то?

Пристраивая своего коня чуть позади, Калида пожимает плечами.

— Чего ливонец хочет, не знаю. Мутный он какой-то! А вот Полоз да Федор Еремеич, те понятно. Литва их достает шибко. Хоть прошлым летом мы Товтивила и проучили, да видать наука не впрок пошла.

О чем он говорит, я знаю. Мелкие литовские князьки да жемайтские вожди не упускают возможности пройтись грабительским рейдом по западным Русским землям. Это не серьезный набег и даже не то, что было летом. Там отряды по двадцать-тридцать человек набегают, хватают все что можно увести с собой, а остальное жгут. В бой не вступают, едва почувствовав сопротивление, уходят на свою территорию. Туда уже не каждый рискнет сунуться. Ярополку Ржевскому, как и другим мелким князьям, не по силам меряться с Миндовгом Литовским. Тут должны вступиться серьезные дяденьки, такие как Великий князь Ярослав или Михаил Черниговский. К сожалению, Ярославу Всеволодовичу сейчас не до того, а Черниговский князь так и вообще в бегах, мыкается где-то на чужбине.

Некоторое время едем молча, думая каждый о своем, а потом я все же спрашиваю.

— Так что думаешь, приперло наших соседей так, что решились-таки на союз с нами?

Калида довольно хмыкнул в усы.

— Да видать не только они! Про Ивашку Зайца я тебе говорил! Так чаю тож за этим же приехал. Торопцу Литва уже не то что на пятки, на горло наступает.

В ответ я ткнул каблуками свою кобылу и рассмеялся.

— Что ж! Давай тогда поторопимся, не будем заставлять хороших людей ждать!

В этот раз переговоры с боярами из Старицы и Ржевы прошли уже более плодотворно. Обговорили каждый пункт договора и решили, что как только все перепишут набело, я отправлю почетную делегацию из уважаемых тверских бояр в Старицу и во Ржеву. В каждом из этих городов местная боярская дума должна будет ратифицировать договор. Подпишут ли его князья?! Этот вопрос остался открытым, но я им без обиняков заявил:

— Подпишут или нет, это ваша проблема. Для меня главное, чтобы города выдерживали взятые на себя обязательства.

А обязательства были просты, как здрасьте. Оба города отправляют ко мне в Тверь по два взвода рекрутов и берут их на полное свое содержание, включая оружие, обмундирование и обучение. В ответ Тверь берет на себя обязательства по обеспечению безопасности на их земле.

С гостем из Торопца разговор, наоборот, не сложился. Про союз городов, что я предлагаю, там слышали, но, скорее всего, к единому мнению пока не пришли, вот и дали купчине задание поводить носом да поразнюхать, что там к чему.

Я в таком ключе разговаривать не стал. Не по чину мне! И вежливо так послал Ивашку Зайца куда подальше. Наказав передать своим, что коли надумают по-настоящему говорить, то пусть присылают людей посерьезней.

Освободился я только к вечеру. Зажег лампу, думая, что можно бы уже и пожрать чего, да поспать минуток шестьсот, но тут в дверях возник Куранбаса.

— А с ливонцем то чего делать? — Он застыл в дверном проеме с видом, мол я не виноват. — Приперлась вон снова морда немецкая!

С тоской завернув кусок холодной курицы обратно в тряпицу, киваю половцу.

— Ладно, зови!

Сижу, жду. Вот дверь снова открылась, и Куранбаса со свойственной ему «вежливостью» сопроводил входящего дружеским хлопком по спине.

— Входи, немчура, не тушуйся!

Бросаю на половца укоризненный взгляд, а тот лишь разводит руками.

— А чего, он же все равно ни черта не понимает.

Машу на него — давай уж проваливай, а сам смотрю на странного гостя. Одет как торгаш из Дерпта или Риги, а рожа уж больно славянская.

Гость кланяется и приветствует.

— Guten tag Herr Consul!

Тут мне становится все ясно. Меня провести можно, я с немецким не в ладах, но магию или что там в моей башке невозможно. Она безошибочно определяет Псковский акцент.

«Вот значит как! — Мотаю себе на ус. — И от кого же ты такой пожаловал?!»

Гостеприимно провожу рукой и приглашаю гостя на чистом немецком.

— Проходи, присаживайся! Чувствуй себя как дома!

Изобразив поклон, тот представляется.

— Иохан Нагель!

Затем еще раз кланяется и проходит к столу, но перед тем как сесть с интересом рассматривает стул с высокой резной спинкой и гнутыми ножками.

— Да уж, — Усевшись, он расплылся в улыбке, — раньше в Твери таких занятных вещиц не было.

«Раньше и таких как ты здесь не бывало!» — С раздражением замечаю про себя, а вслух по-прежнему изображаю радушие.

— Чем могу быть полезен?

— Я к вам по поручению господина моего, князя Ярослава Владимировича. — «Немец» вновь склонил голову. — Он шлет вам свой привет! Вы ведь знаете, о ком я?

Сопоставить связь немецкого языка с князем Ярославом Владимировичем мне, как историку, совсем не трудно. В этом временном промежутке под такие параметры подходит только один человек. Сын и наследник Псковского князя Владимира Мстиславовича, коего папаша женил на немке из рода Буксгевденов, а новгородцы поперли из Пскова за сепаратизм и излишнюю привязанность к своим немецким родственникам.

Прокрутив все это в голове, убираю с лица показную улыбку.

— И что же хочет от меня бывший князь Пскова?

Мой ледяной тон гостя ничуть не смутил, и проигнорировав мой вопрос, он начал издалека.

— Мы с большим интересом следили за вашим осенним вояжем к епископу Герману. Прямо скажу, вам удалось произвести впечатление.

Зыркнув в мою сторону, он сделал паузу, предлагая мне отреагировать, но я ему не пацан какой-то, чтобы покупаться на дешевую лесть. Сижу молча и с каменным видом жду продолжения.

Не дождавшись шага навстречу, мой собеседник продолжил.

— От нас также не укрылось ваше желание сколотить союз городов, дабы противостоять Великому князю Владимирскому. И это, согласитесь, объединяет вас с моим господином. Он тоже восстал против диктата Ярослава, бывшего тогда князям Новгородским, за что и был свергнут. — Проницательный взгляд гостя вцепился мне прямо в лицо. — Не хотели бы вы объединить усилия с моим господином для достижения общих целей?

У меня в памяти вдруг всплыло поле у Дерпта, безумные глаза Элеоноры и мое напутствие ей на прощание. — «Мужу своему и брату передай, чтобы на Псков не ходили, ничего у них не выйдет!»

«Выходит, ее братец воспринял мой совет как приглашение. Что за извращенная логика?!»

Я начинаю понимать, откуда ноги растут, а мой собеседник, видимо, расценив мое молчание как одобрение, усилил нажим.

Огладив свою стриженную на немецкий манер бородку, он откинулся на спинку стула.

— Всем выгода! Ярослав Владимирович возвращает себе Псковский стол, а вы получаете преданного соратника в своей борьбе за самостоятельность. К тому же если мой господин вернет себе Псков, то вы можете быть уверены, что ваш союз тут же пополнится еще одним членом. А Псков, я вам скажу, это не Старица и не Ржева, это совсем другой уровень.

Слушаю и с грустью замечаю про себя.

«Течет контора изо всех щелей! Еще и союза-то толком нет, а все уже все знают. Языки повырывать бы кое-кому!»

Подумав так, решаю, что пора уже дать ответ, и начинаю с мягкой иронии.

— Послушайте, мой таинственный друг Иохан Нагель! — Перехожу на русский и добавляю в голос жесткого сарказма. — Или как вас там по-настоящему… Ивашка Нагой или как?!

Мой собеседник морщится, будто откусил пол лимона, а я режу правду-матку дальше.

— Наобещали вы тут горы золотые, а вот мне интересно, ваш сюзерен, епископ Герман, знает о вашем визите? Знает ли он о том, что Псков, который ваш князь обещал отдать ему в полное управление, вы только что посулили присоединить к союзу городов Русских? Боюсь, у него на этот счет будут большие возражения!

Первые несколько секунд мой гость полностью раздавлен и способен только прошептать.

— Откуда?! Откуда вы знаете?

Но тут же, надо отдать ему должное, собирается и вновь надевает на лицо бесстрастную маску с ничего не выражающей улыбкой.

— Признаюсь, поражен! Вы меня раскусили! Как?! Акцент подвел? — Он пытается сменить тему и свести все к шутке. — Значит, зря я наивный думал, что у меня безупречное произношение.

Я на это не введусь, и лицо моего гостя вновь меняется.

— Ну хорошо, давайте откровенно! — В чертах сидящего напротив человека прорезалось что-то волчье. — Мой господин, князь Ярослав Владимирович, готов на что угодно, лишь бы вернуть свое по праву принадлежащее ему наследство. Епископ Дерпта и Ливонский орден готовы его поддержать, и, как вы правильно заметили, за эту поддержку они хотят слишком многого. Не удивительно, что мой господин ищет еще одну точку опоры.

На его откровенность я отвечаю своей.

— Другими словами ваш хозяин сначала хочет кинуть Новгородцев с помощью епископа и Ордена, а потом их обоих с моей. Что я могу на это сказать?! Только одно — браво! Попытка неплохая, вот только я ему в этом деле не помощник. — Поднимаюсь и показываю на дверь. — Так что уж извиняй, мил человек…

Прерывая меня, посланник так просто не сдается.

— Зря вы так! У ливонцев сейчас сила! Псков они все равно заберут, а вам бы лучше иметь на границе друзей. — Он выждал паузу и театрально добавил. — Врагов у вас и без того хватает.

Терпеть не могу, когда меня прерывают, и, еле сдерживаясь, вновь показываю ему на выход.

— Ступай уж, не испытывай судьбу!

Словно отреагировав на мою отповедь, отворяясь, скрипнула дверь, и в щели показалась голова Куранбасы.

«Подслушивал он там что ли?!» — Подумал я про себя, а вслух указал ему на все еще сидящего гостя.

— Проводи нашего «друга» да проследи, чтобы он у нас не задержался. Прямо с рассветом отправь голубчика восвояси.

Куранбаса кивнул, мол понял, и грозно зыркнул на медленно поднимающегося посланника.

— Ну чего ты как неживой! — Довольно взбодрил он того. — Давай шевелись, бодрее!

Едва за ушедшими закрылась дверь, как я нервно заходил по комнате. В голове зарождалась новая комбинация, и мне требовалась полная сосредоточенность.

«Итак, что мы имеем. Ливонцы вместе с епископом Дерпта готовят нападение на Псков, дабы посадить там свою марионетку, изгнанного когда-то из Пскова князя Ярослава Владимировича. — Останавливаюсь в задумчивости. — Это вроде бы и так мне было известно еще из учебников истории. Ничего нового я не узнал. Тогда что меня так всполошило?!»

И тут меня осеняет. Можно использовать этот момент и попробовать, хотя бы на время притушить наш конфликт с Великим князем Владимирским.

«Точно! — Я вновь принялся мерить шагами комнату. — Сейчас Акинфий Ворон поди уж добрался до стольного града Владимира и рассказывает Ярославу о том, как затуманили мозги его сыну в Твери, как поддался на уговоры боярин Малой, и что выход у них теперь один. Дабы не уронить достоинство Великого князя да пресечь порочное семя, нужно собрать войско и раздавить гадину в гнезде ее. Если совет этот придется ко двору, то к лету уже можно ждать Великого князя с дружиной у стен Твери, а мне такой поворот совсем ни к чему!»

Смотрю на стул, на котором только что сидел незваный гость, и, вспоминая недавний разговор, прихожу к разумной мысли.

«Если известить Великого князя о намерении ливонцев оттяпать Псков, то это должно сильно повлиять на его решение. Возможно, он отложит разборку с непокорной Тверью и займется более насущными проблемами. Но как это сделать?! Послать гонца с пересказом разговора, так ведь могут и не поверить. Скорее всего, решат, это мои интриги, дабы избежать наказания».

Смотрю на стол, на лист бумаги, и в голове почему-то всплывает картина Репина «Казаки пишут письмо турецкому султану». В этот момент чувствую, как мои губы самопроизвольно растягиваются в усмешку.

«Князь послал ко мне переговорщика без письма, лишь с устным сообщением, дабы не оставлять следов и в случае чего откреститься от своих слов. А ведь он мог быть и не столь осторожным…»

Охваченный идеей, сажусь за стол и записываю все, что только что наговорил мне посланник князя изгоя. Пишу на немецком и от первого лица, будто письмо составлено совместно епископом Германом и князем Ярославом Владимировичем.

Подписываюсь, князь Пскова Ярослав и епископ Дерпта Герман Буксгевден. Ставлю две закорючки, кто там будет проверять подлинность, и, прочитав, довольно улыбаюсь.

«Теперь поверят, как миленькие! Кто еще-то на немецком стал бы писать! — Скатав письмо в трубочку, убеждаю самого себя. — И это даже не обман, это восстановление справедливости. Предложение было? Было! Так и говорить не о чем! Пусть Великий князь Владимирский знает и готовится к реальной угрозе, а разборки с непокорным сыном и Тверью отложит на годик-другой».

Подумав, сажусь за второе письмо, где уже на русском непосредственно от себя объясняю, как сие послание попало ко мне и еще, что я по первому зову готов, как того и велит данная мною клятва, выставить под знамена Великого князя своих личных стрелков, коих он имел возможность видеть в деле.

Посмотрев на две почти одинаково скатанные трубочки, прихожу к мысли, что мой ход непременно заставит Великого князя выбирать: кем он хочет видеть Тверь в грядущем столкновении с Орденом, союзником или противником?

Улыбнувшись, я крикнул Куранбасу и подумал.

«Что-то мне подсказывает, что Великий князь отложит разборки со мной до лучших времен, а мне этот перерывчик ох как нужен! Не готов я еще к серьезным столкновениям!»

Глава 13

Лето выдалось жаркое. Отмахиваясь от мух, смотрю на плац, где взводные гоняют недавно нанятых новобранцев. Четыре новых взвода набрали сверх плана в июне. Я бился в думе как лев, но убедил-таки бояр согласиться на дополнительные расходы.

И вот сейчас, нажевывая травинку, с удовлетворением прикидываю в уме.

«У меня уже есть восемнадцать взводов. То бишь, шесть стрелковых и двенадцать алебардщиков. — Довольно жмурюсь на солнце. — Итого, включая два десятка конной разведки, почти шестьсот бойцов! Не армия, конечно, но по нынешним временам все же сила».

Я хоть и гуманитарий по образованию, но всегда любил системный подход. Поэтому проанализировав весь полученный опыт, я поменял свой подход к построению армии. Если раньше мне представлялось создание отдельных стрелковых и штурмовых рот, то сейчас я круто изменил свое мнение. Теперь каждая пехотная рота должна была состоять из трех взводов, где каждый стрелковый взвод обеспечивался: одной баллистой, парой фургонов, и двумя взводами алебардщиков для прикрытия.

Выдержать подобную комплектацию в условиях быстро увеличивающихся масштабов армии, прямо скажу, нелегко. Особенно теперь, когда в расходы на создание регулярной армии мне удалось втянуть и бюджет города. Якун со своей кликой постоянно вставляет мне палки в колеса, нашептывая боярам, что конных детей боярских да городового ополчения вполне достаточно, а наемные полки и все остальное — это пустая трата денег и баловство. Особенно достается от него фургонам.

Подобная четырехметровая телега с высокими бортами и колесами по грудь взрослому человеку по себестоимости сопоставима с тяжелым танком нашего времени. Плюс еще пара лошадей, можно сказать, золотая телега! И все вокруг, даже Калида, наседают на меня — зачем эти фургоны вообще нужны, разор только. Мол, ежели надо будет, наставим рогаток да ров выроем, и то больше пользы будет!

Пользуясь своей властью и авторитетом, я этот напор до сего дня сдерживаю, но честно говоря, бодаться устал. Объяснять боярам, что мы готовимся воевать с лучшей в мире конницей, дело неблагодарное. Они еще не битые по-настоящему и не представляют, с какой мощью рано или поздно нам придется столкнуться. Нынешние монголы — это не та Золотая орда, что будет через сто пятьдесят лет или через триста. Нынешние собаку на войне съели! Для них синхронный маневр сотен, а то и тысяч всадников обычное дело. Охваты с флангов и глубокие рейды в тыл врага — повседневность. Я сам все это видел и точно знаю, с таким противником даже на марше надо быть в постоянной готовности отразить внезапную атаку. Когда на тебя несется конная лава, уже поздно рубить рогатки и копать рвы!

При мысли о монголах в памяти вдруг всплыло круглое лицо бек битигчи Ярмага и его заплывшие глазки в красных прожилках разорванных капилляров.

«Да уж!» — Улыбнувшись, вспоминаю, как через пару дней я зашел проведать своих подопечных. — Ребятки оказались куда запойнее, чем я ожидал. Видать, и раньше выпить были не дураки. За три дня в «саду Эдем» они так подсели на настойку, что встретившая меня Марфа даже пожаловалась.

— Скучаем мы тута, консул! Этот жирный, — она ткнула пальцем в валяющегося прямо на полу Ярмага, — как очухается, так еще взбирается на меня, а от тех двоих никакого проку. Едва голову поднимут, так тут же по новой глазища свои окаянные зальют и… — Она с безнадегой махнула рукой. — Скука!

Едва сдерживая смех, я погрозил ей пальцем.

— Сидите и не бухтите! Скучно им видите ли! — Решив, на всякий случай, пристрожить ушлую бабенку, хмурю брови. — А ты думала, я тебе за веселье плачу что ли! Пусть пьют! И чтобы еще неделю носа отсюда не казали. Ты за это в ответе. Ясно тебе!

Марфа лишь повела обнаженным плечом.

— Да кудашь они денутся-то!

Меня такой ответ не устроил, и мои брови насупились еще сильнее, а Марфа успокаивающе всплеснула руками.

— Да поняла я, поняла! Что я дура совсем что ли!

Через неделю я подготовил документы с переписью всех облагаемых налогом крестьянских дворов, доходных ремесел и купеческих промыслов, по которым выходило, что в Твери за два года население нисколько не выросло, а ремесленников и купцов в городе по пальцам пересчитать. Написал, как и положено, на монгольском, используя принятый еще Чингисханом уйгурский алфавит, так что не подкопаться. Полагающую по этой переписи ханскую десятину, по большей части пушниной, а не серебром, уложили в сани и вместе с полным списком всего собранного приготовили к отправке. После этого я вновь посетил «сад Эдем», где по понятным причинам без труда получил под этим документом подписи всех троих и личную печать Ярмаги.

Монголы доходили в «раю» еще пару дней, после чего, уже опасаясь за их жизнь, я прекратил это «блаженство». Погрузив всех троих прямо на сани с ордынским выходом и укрыв как следует шубами, я передал их вместе с караваном из трех возов монгольскому сотнику.

Тубус с подписанной переписью я отдал тоже ему с наказом передать бек битигчи, когда тот очнется. Может быть, в другом месте и в другое время сотник не стал бы меня слушать и попытался бы привести старшего в чувство, но здесь у него прямо на глазах спивалась целая полусотня, и он просто мечтал убраться отсюда как можно скорее.

Караван монгольского баскака выдвинулся по дороге на юг в тот же день. С десяток бутылей настойки, что я «заботливо» положил в сани бек бетагчи, гарантировали что до Владимира он будет пребывать в эйфории, а там пусть хоть сдохнет, не моя головная боль.

Хотелось бы, правда, посмотреть на рожу Ярмаги, когда он все-таки выйдет из запоя и развернет свиток, но… Нельзя желать слишком многого! Могу только это представить, и даже от этого у меня повышается настроение. Второй оригинал свитка со всеми подписями и печатью остался у меня, о чем было специально отмечено в документе, дабы Ярмага знал — если начнет возбухать, то все его похождения дойдут до ханской канцелярии, а там церемониться не будут. Так что я уверен почти на все сто, мой «неблагодарный» гость будет скрипеть зубами, но рта не раскроет. Своя шкура дороже! И в этом году я точно могу расслабиться и о налогах больше не думать, а что будет в следующем… Посмотрим, чего раньше времени голову ломать.

Возвращаюсь из воспоминаний и смотрю, как стрелковый взвод новобранцев отрабатывает стрельбу по отделениям.

Два вкопанных в землю макета заменяют дорогостоящие фургоны и четверки стрелков, меняя друг друга, взбегают наверх, прицеливаются, стреляют и сменяются другими четверками.

Два взвода алебардщиков на другом краю поля под присмотром Калиды учатся владеть своим оружием в плотном строю. Алебарда — вещь непростая. В тесноте махать без ума себе дороже! Сам поранишься или товарищу чего-нибудь отрубишь.

Учеба идет, не прекращаясь ни на день, и не только повзводно. Каждая из шести стрелково-штурмовых рот готовится действовать как самостоятельно, так и в составе единого соединения.

Бросаю взгляд в сторону дороги и вижу появившихся всадников. Узнаю Якуна и его главного подпевалу Еремея Толстова. Не выезжая на поле, они постояли с минуту, разглядывая движение на плацу, а потом, развернув коней, уехали прочь.

«На разведку приезжали. Волнуются!» — Усмехнувшись, вспоминаю последнее заседание думы.

Толстой, как водиться, начал опять свое нытье про фургоны и прочее. Мол деньжищ тратим уйму, а зачем, непонятно.

— Вот опять же самострелы! Штуковина дорогая! Луки вон ничуть не хуже, с них наши деды и прадеды стреляли, а они втрое дешевле. — Он все больше и больше распалялся. — А кто не знает, где самострелы эти да короба на колесах делают?! — Он перевел взгляд на меня и сам же ответил. — В мастерских у консуля нашего… Тьфу, язык сломаешь! — Тут боярин демонстративно развел руки в стороны. — Здесь и объяснять никому ничего не надо. Чья прибыль, тот за это и радеет!

Бояре дружно загалдели, перекрикивая друг друга, и я сильно напрягся. Куда клонит выскочка Якунов мне понятно, как и то, что ничего им сейчас не объяснишь, сколько не повторяй прописные истины. Растолковать хоть что-то людям, не видевшим монгольской конницы в деле, практически невозможно. Поэтому я решил действовать старым уже неоднократно проверенным методом.

Встав и потребовав тишины, я обратился непосредственно к Якуну, игнорируя его прихлебателя.

— Вижу, не унимаешься ты, Якун! Все хочешь смуту и недоверие в думе посеять.

Боярин попытался было обиженно вскочить, мол за что неправедную хулу на меня нагоняешь, но я его опередил.

— Не торопись оправдываться, боярин! — Чуть насладившись вспыхнувшим в глазах Якуна гневом, я продолжил. — В том, что не понять тебе замыслов моих, не вина твоя, а беда! Но я не серчаю, а дабы закончить навсегда эти споры и пустые обвинения, предлагаю побиться об заклад.

Собрание тут же затихло и навострило уши. Мгновенно вспыхнувший на лицах бояр интерес в очередной раз подтвердил, что русский народ азартен до крайности.

Выждав паузу и накалив интерес, я продолжил.

— Раз уважаемый Якун Зубромич говорит, что в моих задумках нет никакого смысла, то я предлагаю ему это доказать на деле. — Впиваюсь глазами в лицо боярина, а воздухе уже висит невысказанный общий вопрос «как».

Отвечаю, не давая возможности Якуну вставить хоть слово.

— Да просто! Я выведу всех своих бойцов из казарм, и мы двинемся походным маршем из Твери по Московскому тракту. С фургонами, фуражом и баллистами, в направлении… — Быстро прикидываю расстояние. — Ну скажем, деревни Запрудное. Это порядка пятнадцати верст, то бишь на целый день пути.

— И что?! — Выкрикнул с места Толстой. — В чем спор-то?!

В ответ я удивленно обвожу взглядом лица бояр.

— Как в чем?! Якун нам тут что утверждает, что мои затеи баловство, а его дворянская конница — это дело. Так?! — Чуть усмехнувшись, подмигиваю пытающемуся понять мой замысел Острате. — Вот пусть он это и докажет. Ежели за время перехода, он со своей конницей хоть один, как он называет, короб на колесах отобьет, то знать его правда, а нет, так моя.

В подтверждении своих слов снимаю с пояса кошель с серебром и подбрасываю его на ладони.

— Здесь тверская гривна серебра!

Палата одобрительно загудела, мол заклад хороший, а я, растянув губы в хищной усмешке, добавляю азарта.

— А ставлю я в три раза больше!

В ответ гомон перерос в настоящий азартный гвалт, и только Якун недовольно сморщился. Он человек неглупый, и опыт ему подсказывает, что у меня всегда в запасе какая-то уловка.

Дальше пошло уже утрясание тонкостей. Без огненного боя, без железа, чтобы и те и другие только с дрекольем, дабы не поубивали людей зазря. Еще поспорили за время. После длительных дебатов решили, что выяснение правды лучше перенести на середину сентября, когда урожай уже соберут. Тогда и люди посвободнее будут и поля случайно не вытопчут.

Этот спор заставил меня ускорить подготовку как отдельных взводов, так и слаживание всех подразделений. Для этого я наконец-то записал, как эти совместные действия должны выглядеть, дабы сами командиры понимали, чего они добиваются от своих подчиненных.

Назвав бригадой шесть своих стрелково-ударных рот, я написал первый в истории России военный устав «Порядок движения и развертывания пехотной бригады».

Поскольку читать мои подчиненные в большинстве своем пока что не умеют, то донести до них мои требования возможно было только в устной форме. Эту нелегкую задачу я возложил на себя. Провести несколько лекций не представлялось мне чем-то уж слишком трудным, но тут я сразу же столкнулся с целым рядом проблем. Во-первых, такая привычная и абсолютно необходимая вещь, как классная доска. Оказалось, что создание большой и гладкой поверхности, на которой можно было бы писать мелом требовало таких затрат денег и времени, что от традиционного подхода пришлось отказаться. Расстроившись было, я вспомнил свое выступление для княжича Ярослава и решил, что такой метод не менее доходчив, но значительно дешевле.

Плотник Ясыр за пару дней нарезал мне схематичных деревянных фигурок, изображающих стрелков, алебардщиков, фургоны и баллисты. С этим набором я и пришел сегодня на плац, решив провести первую лекцию прямо на свежем воздухе.

Глянув на солнце, вижу, что оно уже клонится к верхушкам деревьев, и подаю знак Калиде, мол заканчивай с занятиями и собирай командиров. Тот сразу же отправил новобранцев в расположение, а сам со взводными подошел ко мне. Практически одновременно с ним подтянулись командиры старых взводов и вновь назначенные капитаны рот.

Пересчитав глазами собравшихся, получаю двадцать шесть бойцов, включая Калиду и Куранбасу.

«Вроде все!» — Мысленно заключаю я и, прежде чем начать, знакомлю моих слушателей с макетами.

— Это взвод стрелков, — показываю им фигурку, слегка похожую на арбалетчика, — а это взвод алебардщиков…

Заканчиваю коробком, соединенным с сосиской на четырех ножках.

— Это фургон с упряжкой.

Я стою в низинке, а мои новоиспеченные командиры сидят полукругом на возвышенности, почти как в настоящей университетской аудитории.

Быстро расставляю в длинную цепочку все восемнадцать взводов, двенадцать фургонов и шесть баллист, и акцентирую внимание слушателей.

— В общем случае порядок движения пехотной бригады должен быть только таким. Впереди идет дальняя конная разведка, за ней на расстоянии видимости ближняя, и только потом уже движется вся бригадная колонна.

Показываю на головной взвод стрелков и стоящие за ним фургоны, баллисту и две фигурки алебардщиков.

— Это первая рота, за ней вторая, третья… и шестая. Каждая движется, как самостоятельная единица, но при этом подчиняется единому командованию командира бригады. — Поднимаю взгляд. — Это вам ясно?

Получаю утвердительные кивки и ставлю новую задачу.

— Вот бригада на марше и тут внезапно вас атакует конница. — Выставляю фигурку всадника, появившуюся вершине холма, и обвожу всех вопросительным взглядом. — Какую команду, по-вашему, должен отдать командир бригады?

Все начинают кричать одновременно, и я тяжело вздыхаю.

«В этой академии надо начинать с азов».

Чуть переждав, растолковываю, как надо поднимать руку, и, только получив разрешение, вставать и отвечать. После этого вновь спрашиваю и естественно желающих не находится. Тогда подначиваю сам.

— Вот ты, Соболь, что думаешь?

Поднявшись, тот задает резонный вопрос.

— А сколько той конницы-то?

Я лишь пожимаю плечами.

— Да кто ж его знает. Как видишь, дозорные впереди прозевали. Может полсотни, а может, за холмом и вся тысяча.

— Тоды, — Ванька отвечает неуверенно, — я бы развернул навстречу всю бригаду.

Жестом подзываю его к себе и предлагаю переставить фигуры. Тот подходит и начинает выставлять перед конницей взводы стрелков и арбалетчиков.

Фигурок много, но я терпеливо жду, когда он закончит. Потраченное на перестроение время закрепляется в головах, что маневр дело не быстрое. Вот последняя занимает новую позицию, и в этот момент я выставляю еще одну фигуру всадника, но уже с другой стороны.

— Что будешь делать теперь? — Спрашиваю у обескураженного парня, и тот лишь сбивчивого бубнит.

— Да как же так-то?! Нечестно, ты же говорил тута, а теперь…

Жестко обрываю его лепет и обращаюсь уже ко всем.

— А кто вам сказал, что с вами будут воевать честно?! У войны вообще нет таких понятий! На войне есть только победитель и проигравший, а все остальное чушь! Запомните! Историю пишет победитель!

Приказываю Ваньке вернуть все фигуры на место в колонну, а сам слежу за реакцией моих слушателей. Там активное перешептывание, и даже в глазах многоопытного Калиды горит интерес. Без всякого сомнения вижу, что метода превзошла все мои ожидания. Для парней все эти фигурки, передвижения, маневры, как компьютерная игра для пацанов двадцать первого века.

Мысленно хвалю себя за находчивость и приступаю непосредственно к уроку.

— Все вы видели ежа?! Опасность, и он тут же сворачивается иголками наружу. Так должна действовать и бригадная колонна на марше. Сигнал тревоги, и фургоны должны немедленно перестраиваться в круг. — Начинаю передвигать коробочки. — Причем у каждого фургона свой порядковый номер, и они не катаются друг за другом, теряя время, а сразу двигаются на свое место.

Начертив окружность в середине колонны, я расставляю фургоны так, чтобы каждый из них двигался по кратчайшей траектории к своей точке.

— Одновременно с этим перестраиваются и отряды алебардщиков. — Расставляю фигурки пехотинцев между коробочками, с которых снимаю упряжки и отвожу их в центр круга.

Еще один взгляд на затаивших дыхание бойцов, и ставлю последнее непременное условие.

— Все должно крутиться одномоментно. Никто никого не ждет. Фургоны еще только едут на позицию, а стрелки уже бегут туда, взводя на ходу арбалеты. — Ставлю деревянных человечков позади каждой коробочки. — Вот так! А позади них баллисты тоже время не теряют и уже готовятся к стрельбе.

Мои пальцы отпускают последнюю фигуру, а взгляд уже находит глаза Калиды. Вижу в них полное понимание и согласие, но все равно добавляю.

— А чтобы все детали встали на свои места, еще до начала движения вся картина должна быть уже в голове у командира бригады. Представлена и привязана к местности так, чтобы ни один стрелок шага лишнего не сделал, и ни один фургон не застрял и в яму не заехал. Этого как командир, так и каждый боец, должны добиваться усердными, ежедневными тренировками.

Глава 14

Бойцы уже давно разошлись, а я все еще сижу. Заходящее солнце ласково печет в висок, и после длительного эмоционального напряжения хочется хотя бы минуту посидеть в тишине и покое.

Вздохнув, собираюсь уже встать, как слышу за спиной знакомый грудной голос.

— Давно не виделись мы с тобой, консул, уж не избегаешь ли ты меня?

Голос Иргиль невозможно спутать ни с каким другим, и я узнаю его с первого звука. Медленно поднимаюсь и растягиваю слова.

— Здравствуй, Иргиль!

Смотрю в ее смеющиеся глаза и думаю о том, что, если честно, я самому себе не смогу ответить на этот вопрос. Мне хочется видеть ее, держать за руку, говорить с ней. Она бесподобна в постели, но при этом рядом с ней меня постоянно терзает мысль, а сам ли я все это чувствую или она как-то воздействует на меня. То, что она это может, у меня сомнений не вызывает. Вон как она боль заговаривает, раненого режут по живому, а тот ничего не чувствует. Да и настойка, которой я монголов поил, тоже из головы не выходит. Я ее попросил усилить воздействие напитка на человеческое сознание, но что она туда сыпала, не знаю. Эффект был на лицо, за несколько приемов «чудо эликсир» превратил трех здоровых мужчин в законченных алкоголиков.

Может быть, в прошлой жизни меня такие вопросы и не взволновали бы, но здесь я привык сам все решать и надеяться только на свой опыт, разум и знания. И та мысль, что она может мной манипулировать, как короед точит мое чувство к ней. Вот даже сейчас она смотрит на меня так, что мне кажется, будто она видит меня насквозь и читает мои самые сокровенные мысли.

Словно в подтверждение моих сомнений, Иргиль иронично усмехнулась.

— Неужто бесстрашный консул побаивается слабой и беззащитной женщины?!

Улыбаюсь ей в ответ, а в душе саркастически хмыкаю.

«А с чего это ты решила, что я бесстрашный?! Да и беззащитной тебя тоже можно назвать с большой натяжкой».

Вслух же говорю ей совсем другое.

— Нет, конечно! Ты же знаешь, дел невпроворот, зашиваюсь, вздремнуть некогда.

Притягательная улыбка тронула губы Иргиль.

— Так зашел бы, я и успокоила бы и приласкала!

С той памятной ночи я бывал у Иргиль всего несколько раз. Действительно, то разъездах, то дела какие-то срочные, да и чаще я в Твери, а она в Заволжском, на другом берегу реки. Не поедешь же на ночь глядя, когда с ног буквально валишься, да еще зная, что с утра надо обратно мчаться.

Была бы какая другая женщина, так я может ее к себе бы забрал, но с Иргиль все не просто. Поди ее забери! Я как-то поутру заикнулся, мол переезжай ко мне в Тверь, чаще видится будем, так она только улыбнулась и промурлыкала мне на ухо, что не время сейчас об этом. Глазищами своими глянула, поцеловала и все завертелось по новой, будто и не было бессонной ночи. В общем, из головы у меня тогда все выскочило, и больше я уже таких предложений не делал. Потом, думая об этом, я соглашался, что да, может быть, и к лучшему, что она отказалась. Проблем мне и так хватает, а ведьма в доме только подлила бы масла в огонь. Еще и с церковью бы рассорился.

Это все так, но вот одно бесспорно, кроме Иргиль я никакую другую женщину не хочу. Про других я и думать забыл, после той ночи ни к кому не заходил. Приворожила одним словом!

Все это пронеслось в голове за мгновение, и глядя в ее черные притягивающие глаза, я подумал совсем о другом.

«Я хочу ее! — Резануло остро, как бритвой, и что-то горячее и тяжелое заворочалось внизу живота. — Я хочу ее! Эти смеющиеся губы, чуть приоткрытый рот, силуэт бедер под балахонистой, подпоясанной рубахой. Я хочу ее всю! Прямо здесь и сейчас!»

Встряхивая головой, сдерживаю рвущийся порыв и отвечаю ей, чуть смеясь, в ее же стиле.

— Приглашаешь?

Улыбка уходит с ее лица, делая его серьезным и взрослым, а маленькая прохладная ладошка берет меня за руку.

— Давно уже пригласила, зачем спрашиваешь?!

В затянутое бычьим пузырем крохотное оконце пробивается яркий солнечный свет. Утро в полном разгаре, и мне давно уже надо быть в десятке разных мест, а я все еще лежу и блаженно пялюсь в потолок. На моей груди покоится голова Иргиль, ее короткие черные волосы щекочут кожу, а моя ладонь на ее бедре — это единственное, что прикрывает ее обнаженное тело.

Ни жесткий топчан, впившийся в спину, ни затекшая правая рука, ничто не может поколебать моего упорного нежелания вставать. Я расслабился всего на одну ночь, а моя воля уже пошатнулась и предательское сознание нашептывает прямо в растекшийся студнем мозг.

«Зачем ты тратишь свои нервы и время на всякую бессмысленную суету. Ты всего лишь человек, и все, что ты по-настоящему желаешь, лежит сейчас рядом с тобой. Просыпаться рядом с любимой женщиной, наслаждаться простыми человеческими радостями и растить своих детей, именно этого хочет твоя душа. Не вставай, останься здесь, и не принуждай себя заниматься не своими делами!»

Нарушая это умиротворение, зашевелилась Иргиль. Сняв мою руку, она подняла голову, и в ее черных бездонных зрачках заиграли бесенята.

— Не слушай ее! — Голос девушки зазвучал не по-утреннему жестко. — Это в тебе говорит слабость, и она врет. Не будет тебе со мной счастья!

— Это почему же?! — Приподнявшись, я притягиваю Иргиль к себе, а она, извернувшись, целует меня в губы.

— Потому что я тебя выгоню! — Вырвавшись, она задорно смеется. — Мне не нужны слабаки! Я люблю только сильных мужчин!

Откидываюсь вновь на топчан и на миг прикрываю глаза.

«Прозвучало довольно обидно, особенно после того, как я только-что чуть ли не подарил ей всего себя, да и весь мир в придачу! — Ирония позволяет мне справится с вспыхнувшим было раздражением. — Не хочешь, ну и не надо!»

Улыбка растягивает мои губы, и подыгрывая ей, я делаю зверскую рожу.

— Вот значит как?! Я тебе не нужен, тебе лишь власть и деньги подавай!

Смеясь, рассматриваю стоящую надо мной девушку.

— Конечно, а что же еще! — Без всякого стеснения, она изогнулась, демонстрируя всю прелесть своего гибкого тела. Мол, ну как я тебе, нравлюсь?!

Рванувшись, ловлю ее и, прижимая к себе, валюсь с ней на топчан.

— Не то слово! Я без ума от тебя! — Пытаюсь удержать, но она выскальзывает как угорь и запрыгивает на меня сверху.

— Раз нравится, тогда плати! — Ее растопыренные ладони упираются мне в грудь.

— Бери, что хочешь! — Поддаваясь, раскидываю руки в стороны. — Хочешь серебро, хочешь злато али каменья драгоценные! Для тебя ничего не жалко!

Мы оба хохочем, и в этот момент она нагибается прямо над моим лицом. Ее глаза сужаются в узкие черные щелки, а шепот звучит почти зловеще.

— Не нужно мне ни серебро ни злато, я заберу душу твою!

От неожиданности смех застревает у меня в горле, а на лице появляется неконтролируемый страх. Иргиль на миг застывает надо мной, держа в прицеле прищуренных глаз, а потом вдруг взрывается безудержным хохотом.

— Видел бы ты себя сейчас, бесстрашный консул!

Она заливается упоительным смехом, а у меня ей богу холодный пот по спине течет.

«А потом она спрашивает, почему не заходишь?! — Пытаюсь злым сарказмом прикрыть свой провал. — От таких шуток кони дохнут!»

Внезапно Иргиль перестает смеяться и, подняв с пола рубаху, молча натягивает ее на себя. Одевшись, она награждает меня мягким, лучащимся взглядом.

— Не обижайся! — Ее маленькие ладошки, сомкнувшись, прижимаются к груди. — Прости меня, не удержалась!

Злиться на нее у меня не получается совсем, и я просто машу рукой.

— Да ладно, проехали!

— Что?! — Девушка силится понять, что я сказал. — Куда проехали? Кто?

Теперь уже я смеюсь, и ее маленький носик морщится от непонимания ситуации. Ее злость веселит меня еще больше, и я продолжаю хохотать, пока она не запускает в меня моей же одеждой.

— Хвати ржать! Тебя уже обыскались! Собирайся да иди, пока твой сторожевой пес на уши весь город не поставил!

Упоминание Калиды разом возвращает меня в реальность.

«Мать честная! Мы же в лесу, в какой-то тайной избушке Иргиль, и никто не знает, где я!»

Вскакиваю и, торопясь, никак не попадаю ногой в штанину. Все-таки справляюсь, натягиваю рубаху, сапоги, и, целуя на ходу Иргиль, выскакиваю за дверь.

Вслед мне звучит ее ироничный голос.

— Заходи как соскучишься!

И я, уже одной ногой ступив на ступени крыльца, вдруг резко разворачиваюсь и вновь распахиваю уже закрывшуюся дверь. Она стоит прямо за ней, и мои руки стискивают ее худющие плечи.

Губы жадно впиваются друг в друга, а я шепчу в перерывах.

— Уже! Уже соскучился!

Торопливо шагаю по лесной тропинке и все с большим волнением верчу головой.

«Так, — Пытаюсь сориентироваться на ходу. — Иргиль сказала, иди прямо по тропе до самой Тверцы, а там уж вдоль реки не заблудишься».

Припускаюсь еще быстрее, недоумевая, как это мы смогли так далеко уйти вчера, а я этого даже не заметил.

Узкая тропка выходит на торную дорогу, и тут до меня сразу доносится топот копыт.

«Кто-то несется во весь опор мне навстречу». — Определяю это на автомате и отхожу в сторону на всякий случай, чтобы не зашибли ненароком.

Грохот копыт все громче, и вот всадник вылетает из-за поворота и вздыбливает коня прямо передо мной. С седла слетает Калида и бросается ко мне.

— Ты где был?! Цел?! — Не дожидаясь ответа, он нервно ощупал меня со всех сторон и, только убедившись, что я цел и здоров, облегченно выдохнул. — Так где ты был?! Мы всю ночь тебя повсюду ищем!

Мне стыдно за свой эгоизм, но и такая неуемная забота тоже немножечко злит.

— А чего вы всполошились-то?! Ну заночевал не дома, так что… Я уже мальчик взрослый!

Калида, не слушая меня, выцепил самую суть.

— У нее был?! — Его укоряющий взгляд вбуравливается в меня, как штопор. — У ведьмы?!

«Ну это уже чересчур! — Бурчу про себя. — Это мое личное дело с кем и у кого спать!»

Откровенно осуждение в глазах Калиды уже начинает подбешивать, и как не стараюсь сдержаться, я все-таки вспыхиваю.

— Что ты на меня так смотришь?! Я имею право делать, что хочу, и ни перед кем отчитываться не обязан!

— Это да, — соглашается мой беспокойный хранитель, — не обязан. Только вот ты как с поля пропал, так мы по всему лесу тебя со вчерашнего дня ищем. Ведь на пару мгновений всего оставили тебя одного… И вдруг раз и нету! Пропал! Как сквозь землю провалился! Сегодня с утра даже князь на твои поиски приехал. Кстати, он тут недалеко, можешь дойти, рассказать ему, что ты обязан делать, а чего нет!

Вот теперь мне становится по-настоящему стыдно, и я пытаюсь извиниться.

— Ладно, Калида, ты уж не серчай на меня! Конечно, надо было тебе сказать! Все так вышло случайно. Как-то само собой! Раз, и у меня из головы все повылетало!

Калида на мои несвязные объяснения лишь кивает, но по нему видно, что мое искреннее раскаяние его тронуло.

Он еще хмуро помолчал и, наконец, сдался.

— Ладно, чего уж там, со всяким бывает! — Его застывший взгляд чуть потеплел, и он добавил уже другим тоном. — А князя надо бы предупредить. Он тут недалече, у твоих гнилых ям.

«Вот значит я где! — Мысленно рисую свою точку на карте. — Действительно далековато».

Гнилые ямы, о которых говорит Калида, это мои селитряницы и, так сказать, серницы. Другими словами, попытка получить когда-нибудь селитру и серу. В этом году, еще ранней весной, я приказал собирать мочу и прочие экскременты с жителей как Твери, так и Заволжского. Все, что собиралось на этом берегу, свозилось в эти кучи, а на правом в отдалении от города выросли точно такие же.

Смотря наперед, я понимал, что как бы ни была хороша горючая жидкость, без пороха все равно не обойтись. Как его сделать тайны не составляло, но вот беда, единственный ингредиент коего у меня в достатке, это древесный уголь. А вот с остальными проблема! Ни калийной селитры, ни тем более серы в природном виде в зоне моей досягаемости не просматривается. Купить тоже нереально. В Европе единственное месторождение серы, это на Сицилии.

Тогда, покопавшись в памяти, я вспомнил как будут добывать селитру в Европе в ближайшем будущем. Процесс не сложный, но жутко вонючий и затяжной по времени. Поэтому, решил я, чем раньше начну, тем быстрее будет результат.

Всего-то и надо, что собрать в кучу навоз, траву, солому, остатки забитого скота и прочее. Можно добавить торфа и известняка, а потом обильно поливать человеческими экскрементами в течении двух лет. После всего этого удовольствия полученную массу надо промыть водой и выпарить растворившуюся в ней селитру. Вот и все дела! Казалось бы, неприятно, но не так уж и сложно, хотя трудности как обычно нашлись. В первую очередь с организацией. Заставить народ сдавать свою мочу и прочее хотя бы по утрам было нелегко. Со своим поселком я справился быстро, тут дело понятное, никто возражать мне не осмелился. Хочет хозяин гавно собирать, так пусть развлекается! В Твери же пришлось повозиться, но закон я все же пробил, и бочка, собирающая человеческие отходы, стала ездить по дворам каждое утро.

Почему я созрел только сейчас, а не начал такое полезное дело сразу? Хороший вопрос. Я его сам себе неоднократно задавал, но ясного ответа так и не получил. Скорее всего, раньше я инстинктивно не хотел заглядывать так далеко в будущее, подспудно надеясь все-таки вернуться в свое время. Лишь окончательно на уровне подсознания осознав, что я застрял тут навсегда и два года для меня не срок, я взялся за это дело.

Серу я решил получить по схожему принципу, но только из гипса. Доставленный с верховьев Волги гипсовый камень обожгли в печи до полного обезвоживания, а потом измельчили и прокалили с древесным углем. Полученный сульфид кальция для дальнейшего окисления попросту вывалили в кучу, предоставив бактериям доделать работу дальше самим.

Все эти бурты стоят в лесу в одном месте и смердят немилосердно. Какая нелегкая сила принесла туда юного князя, не знаю, но раз Калида говорит, что он там, то надо идти.

Прошли пешком через лес, и минут через двадцать уже начало пованивать. К счастью, до самих селитряниц не дошли… Едва выбрались с тропы на дорогу, как наткнулись на князя. Увидев меня, тот попытался сохранить невозмутимость, но даже невооруженным взглядом было видно, что обрадовался. Чего нельзя было сказать о его спутнике.

Фрол Игнатич Малой сурово сдвинул брови.

— Что же это вы, консул, искать себя заставляете?!

В ответ я старательно изобразил примирительную улыбку.

— Уж извиняй, княже! Недоразумение вышло!

— Недоразумение… — Бурчит недовольно ближайший княжий советник и, не унимаясь, тычет себе за спину. — А вонищу чего там развел такую?! Весь лес провонял!

«Что за день сегодня, все кому не лень склоняют меня как мальчишку!» — Мысленно посылаю думного боярина к черту и обращаюсь непосредственно к Ярославу.

— Не серчай, князь! Действительно, я виноват! Людей своих не предупредил, вот они тревогу-то зазря и подняли. А что до куч и вони. Так дай мне время, и я покажу тебе чего, из этих отходов сделать можно.

Удивляя меня своим не детским прагматизмом, юный Ярослав тут же спросил.

— Сколько?! — Видя мое недоумение, он повторил. — Сколько времени ты просишь?

В сердцах я опять выругался.

«Малец совсем, а палец ему в рот не клади! Я ведь не просил у него ничего, а теперь получается, что будто бы и должен. Будто обязательства на себя беру. Молодец княжич, ничего не скажешь!»

Усмехнувшись, я поднимаю на князя чуть прищуренный взгляд.

— Года два, думаю, хватит.

Глава 15

С вершины полого холма мне хорошо видно, как извилистая дорога спускается в низину, утыкается в песчаный брод, а затем, вынырнув на другом берегу мелкой речушки, начинает подъем на следующую высоту. Оба склона отлично просматриваются, потому что, по неведомой никому причине, лес здесь почему-то расступился, освобождая открытое пространство с заливным лугом у самой реки и редкими березовыми рощицами ближе к вершинам.

По сути, это единственное место, пригодное для атаки конницы на всем протяжении от Твери до деревни Запрудное. Это очевидно не только мне, но и приличной толпе горожан, не поленившихся полдня протопать вслед за моей колонной. Желающих поглазеть на невиданное зрелище немало, и даже юный князь не устоял перед соблазном. Он и вся боярская дума в полном составе двигаются верхами впереди бодро шагающего простого люда.

В этом времени с его скудным набором развлечений это неудивительно. Весь город еще вчера, высыпав на крутой берег Волги, с большим интересом наблюдал за переправой моей бригады. Двенадцать фургонов, еще шесть «тачанок» с баллистами и почти шестьсот человек личного состава. Все это с самого утра грузилось на плоты и переправлялось через широкую реку.

Плавсредства готовили больше месяца. Использовали как свежесрубленные плоты, так и подтянули те, что перевозили до этого торф и известняк с верховьев. Собрали все лодки, что были на обоих берегах, и построили еще десять новых двадцати-весельных ботов для буксировки плотов. Выгрузку и погрузку на плот каждый взвод и каждая команда баллисты тренировали заранее, и все равно переправа заняла почти весь день. Не обошлось и без конфузов. Один плот с фургоном сорвало с буксира и унесло вниз по течению, пришлось гнаться за ним на лодке и цеплять по новой. Кое-где спасали сорвавшихся в воду бойцов, но в целом все прошло на твердую четверочку, особенно если учесть, что такое, не побоюсь сказать, грандиозное событие происходило в первый раз.

В общем, переправились, обсушились, и с рассветом выдвинулись по Московскому тракту. Дорога не широкая, поэтому первоначально бригада выстроилась в походную колонну по трое и так прошагали до этого самого момента.

Сейчас я остановил движение и созвал командиров взводов и рот. Всё и не по разу уже обговаривалось, но, как говорится, повторение — мать учения!

Калида и Куранбаса подъехали первыми, и едва собрались все остальные, как я показал им на вершину противоположного холма.

— Там, за этим холмом, скорее всего, нас ждет противник, и зная это, мы все равно будем спускаться к броду. В боевых условиях, согласно написанному мной уставу, мы бы действовали по-другому. Выслали бы разведку и, обнаружив врага, укрепились здесь, на вершине, а не полезли бы в засаду, но по условиям спора никаких дозоров мы высылать не должны и обязаны сохранять движение колонны до выхода на прямую видимость с противником.

Все дружно закивали, мол все ясно, но я продолжаю.

— Сегодняшняя ситуация для вас не пример, а скорее исключение. Во всех других случаях вы должны руководствоваться только одним правилом. Если не знаешь, есть ли впереди засада или нет, то в любом случае ты должен считать, что есть, и действовать так, словно опасность существует.

В том, что нас ждут именно здесь, я практически уверен. Другого места для конницы попросту нет, а по условию спора атака должна быть именно кавалерийской. Мне уже донесли, что Якун собрал почти полторы сотни дворян и почти столько же охочих людей. Съехались отовсюду, желающих нашлось немало, ведь куш действительно изрядный. По слухам, в случае успеха две гривны из трех Якун пообещал разделить между бойцами.

Если честно, то я полагал, что больше двух сотен ему собрать не удастся, но мой богатый заклад и видимая легкость задачи сыграли против меня и на руку Якуну. Действительно, с точки зрения нынешнего азартного народа, не раз хаживавшего стенка на стенку, задача плевая. Прорваться сквозь порядок противника и, сбросив мой красный флаг с двуглавым орлом, воткнуть Якуновский белый. На нем ему специально для такого случая вышили золотой крест.

Образ мысли таких охотников мне понятен, раз железного оружия не будет, то по нынешним суровым нравам это и не бой вовсе, а так забава. Убить не убьют, а заработать можно хорошо.

Легко заработать я им, конечно, не позволю, но вот в одном они правы, остановить такого мотивированного противника с одним дрекольем в руках будет сложновато. Особенно без главных козырей на руках. Поэтому остается рассчитывать только на плотность строя, дисциплину и тренированность моих бойцов.

Награду своим я естественно тоже пообещал, хоть мой выигрыш в случае победы и в трое меньше. Якун азартен, но жаден до беспредела. Против моих трех гривен он поставил одну, заявив что он не гребет серебро лопатой как консул. Я условия принял и не потому что уверен на все сто в победе, а скорее из-за того, что такого опыта, какой получат мои бойцы в этой заварухе, никакими тренировками не добиться. Если выстоим, то уверенности у парней точно прибавится, да и остальной Твери наглядно покажем, кто тут сила.

Провожу глазами по лицам взводных и ротных, пытаясь понять, что они думают в этот момент. Насколько им понятны те задачи, что я пытаюсь достичь. Читаю некоторое сомнение на их лицах и, как заправский замполит, перехожу на язык лозунгов.

— Сегодня судьба дает нам шанс показать, что мы лучшие! Не бояре, не дети боярские на конях и в броне, а мы! Ясно вам! Мы! Я и вы, мы вместе будем ковать нашу славу, чтобы внуки и правнуки гордились нами и помнили о нас в веках!

Вряд ли все поняли, о чем я, но тем не менее прозвучало эффектно, и моя речь достигла результата уже самой своей эмоциональностью.

— Давайте! — Подстегиваю я всех. — Начинаем готовиться к бою уже сейчас. Перестраиваемся повзводно в колонну по четыре. Я уверен, противник появится, едва мы перейдем речку.

Нахожу взглядом возчиков фургонов и подзываю их к себе. Едва они подходят, я ничего им не объясняю, а задаю всего лишь один вопрос.

— Все свои места помнят?

Получаю от каждого утвердительный кивок и распускаю их к своим расчетам. Дело в том, что я уже приводил сюда как их, так и командиров баллист. Вернее, не сюда, а на позицию за бродом. Там, на местности, я наметил круг будущей обороны и указал место каждого фургона. Кроме того, по противоположному склону через каждые пятьдесят шагов натыкали вешки для корректировки дистанции.

Сознаюсь, многие могли бы назвать такие действия жульничеством. Это их право, я же называю это маленькими военными хитростями. С вершины противоположного холма до речки около километра. Значит, те всадники что погонят коней по дороге навалятся уже через полторы, максимум две минуты. За такое короткое время полностью развернуть бригаду в круговую оборону нереально, поэтому я подготовился и тщательно отрепетировал все действия. Честность спора в данной ситуации меня мало волнует, я и так сделал Якуну слишком много уступок.

Колонна перестроилась, и я машу рукой.

— Поехали!

Медленно движемся вниз по склону, и всю дорогу я не спускаю взгляда с вершины противоположного холма.

Вот первый стрелковый взвод вошел в реку, и я киваю Калиде.

— Пусть начинают заряжать баллисты.

«Тачанки» устроены так, что всю подготовительную работу можно сделать и на ходу. Зацепить трос, выбрать слабину и набить до трети, все это лучше проделать заранее, чтобы успеть сделать по накатывающему противнику хотя бы один выстрел.

После брода дорога сначала идет вдоль реки и только потом, завернув почти на сто восемьдесят градусов, начинает подниматься в гору.

Бросаю тревожный взгляд на Калиду, и тот отрицательно качает головой на мой невысказанный вопрос.

— Нет, не сейчас! Якун опытный воевода, он подождет, пока мы оторвемся от реки, дабы лишить нас возможности прикрыть тыл.

Меня такой вариант не устраивает. Чем ближе к вершине, тем меньше у нас времени на развертывание. Поэтому пришпориваю кобылу и, разбрызгивая воду, обгоняю колонну.

Поравнявшись с первой ротой, я подзываю к себе Ваньку Соболя. Нагнувшись с седла, показываю ему на вершину.

— Пошли туда пол взвода самых шустрых, но как только завидят на гребне всадников, пусть бегут обратно.

Отдав приказ, оборачиваюсь к Калиде.

— Как вся колонна перейдет реку, пусть с последним фургоном что-то случится. — Многозначительно усмехнувшись, добавляю. — А мы все подождем.

Калиде ничего объяснять не надо, он и так все понял. Случайная неисправность! Колонна остановилась, а пол взвода олухов не сориентировались вовремя и продолжили топать к вершине. Просто недоразумение, а никакой ни дозор. Так это должно выглядеть со стороны, и такое объяснение будет дано потом, когда дело дойдет до претензий. Сейчас же я хочу нарушить планы Якуна и спровоцировать его на преждевременную атаку. Ведь если мои «разгильдяи» заберутся на вершину, то увидят его засаду. Дадут сигнал, и мы начнем готовиться к обороне. Для него такой вариант наихудший, он лучше начнет пораньше, пока еще есть, как он думает, эффект неожиданности.

Переправившись через реку, колонна «неожиданно» встала, и для обоих вершин, как для зрителей, так и для противника, все выглядит как непредвиденная поломка. Один фургон застрял в реке, еще один застопорился на дороге, а остальные начали хаотично расползаться, пытаясь его объехать.

Зная, с каким презрением Якун относится к этим, как он называет, гробам на колесах, думаю, он купится, тем более что другого выхода у него нет. Бодро шагающие парни Соболя прошли уже две трети пути к вершине.

Бросаю нервный взгляд наверх, всадников на гребне пока не видно.

«Неужели я промахнулся! — Тревожно защемило в душе. — Если засада не здесь, тогда где?!»

Неизвестность хуже прямой опасности, да к тому же с каждой минутой в кажущемся хаотичном движении моих подразделений все больше и больше просматривается определенный порядок. Со стороны это отлично видно, и мне такой поворот совсем ни к чему.

«Ну давай же, давай!» — Мысленно подстегиваю Якуна и стараюсь не смотреть на Калиду. Не хочу, чтобы хоть кто-нибудь почувствовал мою неуверенность. Пусть все по-прежнему считают меня не ведающим сомнений железным консулом.

С усмешкой вспоминаю, что римские легионеры больше всего ценили в своих полководцах удачливость.

«Пусть верят, что удача любит меня и я всегда вижу все наперед!»

Еще один быстрый взгляд наверх, и я с облегчением выдыхаю. В тот же миг в уши врывается отчаянный крик.

— Тревога!

В этом вопле слишком много эмоций, поэтому, рванув повод, вывожу кобылу в самый центр построения и вкладываю в голос максимум жесткости и спокойствия.

— Все по местам! Баллисты на позицию!

Завидев меня, все разом успокоились. Нервозность спала, и всё вокруг завертелось, как на учениях. Фургоны ускорились, перекрывая в первую очередь дорогу. Возчики, выведя их на условленное место, тут же отстегивают лошадей и уводят их вместе с упряжью в центр круга. Взводы «алебардщиков» занимают свои позиции межу фургонами, а первые четверки арбалетчиков, откинув внутренний борт уже заскакивают наверх.

Теперь уже и я успокоился.

«Все нормально, сдюжим!» — Взбадриваю самого себя и кидаю взгляд на приближающуюся конницу.

По дороге во весь опор мчится не больше полусотни, а остальные растягиваясь лавой идут по целине, беря нас в кольцо. Эти уже движутся не так быстро, не рискуя переходить в галоп. Берегут коней! Все-таки склон, да и трава высокая. Любая норка, ямка, и лошадь враз ноги поломает.

«Да, Калида был прав! — Мысленно соглашаюсь со своим советником. — Якун не дурак! Стремительная атака по дороге с расчетом взять нас врасплох, но чтобы всем не толкаться и не мешать друг другу, остальные идут уже широким охватом».

Мой передовой отряд, едва завидев врага, бросился бегом вниз, но от конницы пешему не уйти. Видя, что их настигают, парни оставили дорогу и кинулись врассыпную. Всадники же, не желая тратить на них время, пронеслись мимо.

«Ну вот и молодцы! — Хвалю ребят за находчивость. — Глядишь целыми останетесь!»

Больше я на них не отвлекаюсь и полностью переключаюсь на стремительно приближающуюся полусотню. Огненного боя у меня нет, но сюрприз я все-таки для них приготовил. Баллисты заряжают снарядами с мокрой волчьей шерстью и тухлыми внутренностями. Мокрая шерсть и тухлятина воняют будь здоров, и нос закладывает, даже пока их грузят в специальные плетенные корзины.

До несущейся конницы уже не более ста шагов. Два фургона перекрыли дорогу, и три штурмовых взвода уже выстроились по их сторонам. Сегодня у бойцов в руках вместо привычных алебард трёхметровые древки копий без наконечников да дубинки на поясе.

Тук, тук, тук! Загрохотали коромысла об отбойники, и баллисты выплеснули первые заряды.

Корзины шмякнулись о землю прямо перед копытами лошадей, и резкая звериная вонь ударила в ноздри животных. Передние кони дернулись в стороны, часть взвилась на дыбы, разбрасывая хлопья пены и бешено вращая глазами. Тут уж всадникам не до атаки, лишь бы в седле удержаться.

Пока первая линия боролась со своими лошадьми, задние тоже притормозили, и неудержимый, единый порыв как-то враз угас и распался на отдельных всадников. Потеряв инерцию, они бестолково затоптались перед лесом выставленных копий. В этот момент затренькали спущенные тетивы арбалетов и на замершую в нерешительности полусотню обрушился град арбалетных болтов.

Хоть и без наконечников, но стрелы ударили практически в упор. Они не пробивают кольчуг, но сбивают с седел, и этот шквал вместе с застоем решает дело. Слегка оторопевшие всадники начинают разворачивать коней.

Они бы совсем бросились наутек, но в этот момент подоспела остальная конница, и атака пошла новой волной.

Но время мы выиграли! Неудача головной полусотни дала нам пару минут, чтобы полностью замкнуть круг обороны. Теперь уже по всему периметру бойцов Якуна встречают копья и стрелы.

В первые мгновения дворяне попытались протаранить ряды защитников своими лошадьми, но жеребцы, напуганные волчьим запахом, все время оборачивались и, пятясь, не желали идти на орущих и тыкающих в них палками людей.

Тогда Якун сменил тактику. Часть его всадников спешилась и пошла на «алебардщиков» в рукопашную, а другая начала запрыгивать на фургоны прямо с седел. В ответ мои бойцы сменили копья и арбалеты на дубинки, и пошел настоящий, крутой замес.

Дворяне и охотники Якуна практически все в кольчугах и кованых шлемах, остановить их деревянной дубиной совсем непросто, но и мои бойцы не голые.

Да, с железом у меня проблемы, ни на кольчуги, ни на другую броню не хватает, но я давно уже нашел из этого положения выход. Его подсказали мне мои «будущие предки». Русский мягкий доспех из прошитой льняной набивной ткани когда-то еще покажет себя, как неплохая защита от резаных и скользящих ударов. К тому же он легче и дает больший маневр.

Каждый мой боец сейчас одет в такой тягилей. Эдакий длинный запахивающийся халат с высоким, стоячим воротником. Все из плотной, в несколько слоев льняной ткани. Для усиления, кроме слоев льна на груди и плечах, я добавил в набивку еще прослойку из войлока. Плечи в довесок защищены бронзовыми наплечниками, а голова каской из того же материала. Под каской у каждого одет зимний треух. Жарко, но от удара дубиной самое то! Так что мои парни экипированы хоть и на порядок дешевле дворян, но на мой взгляд ненамного хуже.

Поначалу смена тактики принесла противнику успех. Они потеснили нас на фургонах и чуть было не сбросили оттуда совсем. Но если враг давит броней, то у нас преимущество в численности. Как-только запахло жареным, я перебросил на самые опасные участки стрелков из других взводов, и схватка закипела еще жарче.

Ярость запалилась по-настоящему, и обе стороны лупят друг друга без всякого снисхождения. Перекошенные лица, треск дубин и бешеный рев! Нашла коса на камень, что называется. Мои парни уперлись, но и противник уступать не желает.

Не добившись успеха на фургонах, Якун собрал два ударных кулака и попытался продавить порядки «алебардщиков».

Под вой и улюлюканье боярские дети бросились в проемы между телегами с удвоенной яростью. Замелькали, заработали по головам дубинки, человеческий рев перешел в настоящее звериное рычание. Пропущенный удар не убивает, но точно отправляет в нокаут. Люди валятся, выползают из схватки, чуть приходят в себя и лезут в драку снова.

Помаленьку поле битвы сузилось до пяти-шести фургонов, где и начался самый жаркий махач. Основной накал продлился еще минут тридцать, а потом противник стал ощутимо сдавать. Сказалось наше преимущество в численности и в организации.

Мои бойцы, получившие травмы или контузию, выводились из боя и менялись на свежие силы, а вот Якуну подкреплений взять было неоткуда. У него был только один шанс проломить нашу оборону. Прорваться с наскока, ошеломив яростью и внезапностью удара. Так как ни того, ни другого у него не вышло, то теперь дело было только во времени и в ожидании, когда же они, наконец, выдохнутся.

Наблюдая за боем, я вдруг увидел, как Якун, не выдержав, сам вломился в драку, и шишак его шлема с соболиным хвостом заметался среди атакующих.

Подумав, вот он шанс закончить потасовку, снимаю с плеча арбалет. Сунув носок в стремя, кручу ручку, взводя спусковой механизм. Вскидываю оружие и кладу на ложе болт с утяжеленной головкой.

Готово! Прицеливаюсь! Я, конечно, не Ванька Соболь, но тоже стрелок неплохой и от занятий не отлыниваю. Раз, два… Выравниваю дыхание и мягко спускаю собачку.

Трень! Щелкнула тетива и стрела умчалась вперед!

Сквозь грохот схватки и шум яростных криков я прям-таки слышу звонкий щелчок. Звяк! Бронзовое утяжеление звякнуло о железо шлема. Голова Якуна мотнулась назад, как с хорошего удара в челюсть. Он еще постоял с секунду, покачиваясь и не понимая в чем дело, а потом медленно стал оседать на землю.

С довольной улыбкой поворачиваюсь к Калиде и встречаю его прищуренный взгляд.

— Хороший выстрел, консул! Можно сказать, победный!