Павел Искра Тропа тайкера

Нельзя объять необъятное.

К.Прутков

Но только в данный момент.

П.Искра

ГЛАВА I. Стояли звери около двери

Конфиденциально!

Начальнику отдела ЧП КК-2

М. Каммереру

Приказываю завтра прибыть на заседание Мирового Совета для краткого доклада по теме «Атака на чакру аджну, любые уровни»

Комов Ю. Г.

— Неприятности, шеф? — улыбнулся лишь уголками губ Гриша Серосовин, доставивший утреннюю почту в кабинет Каммерера.

Максим внутренне чертыхнулся: прочитать текст Гриша никак не мог: ридер[1] он никакой, значит, начальника выдала его собственная мимика. Такого с ним уже давно не было, к своим шестидесяти годам он стал профессионалом до мозга костей, но, как говорится, и на старуху… Уж больно необычным было содержание этого краткого сообщения.

Во-первых, само слово «приказываю». Это слово давно исчезло из их рабочего лексикона, всегда писали прошу… И это прошу было, по сути, равнозначно приказу. Во-вторых, сам Комов крайне редко о чем-либо просил Каммерера, так как не был его непосредственным начальником. Начальником же был Атос-Сидоров.

Вот когда Атос убывал в какую-нибудь дальнюю командировку, Комов почему-то брал на себя его обязанности, не доверяя никому из замов. Вот тогда-то и просил, и то крайне редко. Максим все эти случаи помнил очень хорошо, и никаких особых приятностей эти просьбы не приносили, ибо имели весьма и весьма… мягко скажем, глобальные последствия.

Но сейчас Атос никуда не убыл, и убывать не собирается. Значит, Комов хочет вести игру в обход промежуточного звена. Нелепо… Зачем? Но эти два слова — «конфиденциально» и «приказываю» недвусмысленно намекали на то, что Атоса уведомлять незачем.

— Так я угадал, шеф? — уже открыто улыбнулся Гриша, свободно откинувшись на спинку кресла напротив начальника. — Надеюсь, не вторжение странников? Или, наоборот, наш доблестный Данг уже приволок кого-то из них за шиворот на допрос?

«Вот про Данга ты зря упомянул, братец. Начальники не любят, когда им напоминают об их личных провалах.»

— Знаешь что, подготовь-ка мне все материалы по «аджне». Отбрось всю шелуху, средактируй в нужном нам ключе — и перебрасывай на мой визор.

— «Аджну?» — глаза Серосовина расширились от удивления, — Неужели…

— Черт их разберет. Но только… — Максим приложил палец к губам.

— Ясно. Вот только Вам еще одно письмо… — положив на стол белый конверт, Гриша пулей вылетел из кабинета.

«М.К. Доставлено нарочным» — было написано на конверте.

Если бы даже не опытный физиономист Серосовин, а любой, не имеющий никакого отношения к КК-2 или любым другим спецслужбам человек мог видеть лицо начальника отдела ЧП, он бы со стопроцентной уверенностью мог сказать: удивление в высшей мере.

В самом деле, все сообщения почти всегда сбрасывались по электронной почте, иногда — кристаллограммами по специальной линии доставки (как, например, конкретный приказ от Комова), но чтоб так, по старинке, в конвертике и «нарочным» — такого Каммерер припомнить просто не мог. Хотя…

Дело Льва Абалкина велось тоже так же, на бумаге и в старинных «заккурапиях». Тогда, двадцать лет назад ныне покойный Экселенц хотел обеспечить особый уровень секретности ввиду чрезвычайных обстоятельств дела. Но сейчас, в данном случае, это не имело никакого смысла. Отдел уже знает, что их начальнику прислали конверт нарочным, и вовсю уже судачат об этом беспрецедентном событии.

«Наверно, какой-нибудь идиот писал», — понадеялся Каммерер, вскрывая конверт.

Эта надежда не была лишена оснований. Идиотов хватало даже в самом конце XXII века. Некоторым до сих пор мерещились летающие тарелки, пришельцы из чужих галактик, чудовища, говорящие псы и прочая нечисть. Совсем недавно был совершенно анекдотичный случай; когда двое загулявших туристов угодили прямо в резиденцию голованов[2] (совершенно не зная до этого об их существовании!). Устроили костер прямо перед входом в пещеру, и очень громко веселились. В конце концов из пещеры вышла большеголовая собака и, не стесняясь в выражениях, послала их по конкретному адресу — на чистом русском.

Едва развернув сложенный лист пополам, Максиму бросился в глаза до боли знакомый почерк.

«Максик, если не затруднит, подъезжай сегодня к трем часам на курорт „Осинушка“. Обещаю хорошую погоду, ласковое солнце и интересную беседу.

Л.Горбовский.»

Интересная беседа, значит. В этом Максим не сомневался, у «дедушки Горбовского» неинтересных разговоров быть не может. Но от этого Каммереру легче не стало, ибо все разговоры на таком уровне сопровождались настоящими тайнами, высочайшей ответственностью и диким напряжением всех мозговых клеток.

И к тому же, курорт «Осинушка» Каммерер как сейчас помнил, — россыпь красно-зеленых крыш, утопающих в зарослях рябины. Узкую полосу пляжа и деревянный причал, на котором, может, и поныне восседает, свесив босые ноги, доктор Гоаннек, в отсутствии пациентов изнывающий от скуки. Тогда Каммерер вел тему: «Жук в муравейнике». Еще один провал… И хотя он ничего не мог сделать, и возглавлял ту операцию Экселенц, и стрелял тоже Экселенц, — Мак до сих пор вспоминал те события, как личный провал.

Максим вновь посмотрел на экран визора, где до сих пор оставался приказ Комова. «Прибыть в Мировой Совет… — Тоже дикий финт. Что такого умного может поведать начальник ЧП членам Совета? Да еще по „чакре аджна“?

Уж в чакрах они разбираются лучше любого. Сами придумали эти чакры, понять толком никто ре может…» Собственно, чисто теоретически разобраться было как раз нетрудно. Слово, дошедшее из глубины веков, принимало совершенно различные значения в разные периоды истории человечества. Первоначально оно означало метательное оружие древних индусов, затем было использовано мистиками для обозначения энергетических центров человека, через которые идут потоки космической энергии — схема была чисто абстрактной, но, как ни странно, неплохо работала — если ее применяли действительно грамотные люди.

Примерно год назад Мировым Советом была введена особая классификация различных уровней атак, которые вообще могут применять одни разумные существа против других. Всего этих чакр, как и в древнем классическом варианте, было семь.

Муладхара — первая чакра — предполагала самый примитивный, грубый, ломовой случай атаки. Это тот случай, когда против лома (бластера, ионной пушки), считается, нет приема. Муладхара хороша, слов нет, своей простотой — иди и бей; на всю силушку богатырскую, а опосля видно будет. Вот только одна загвоздочка — ломы сами по себе ни на кого не нападают, а бластеры не стреляют, для этого нужен нехилый мужик с весьма твердыми намерениями. Ну, а если на пути такого мужика поставить весьма симпатичную девушку, останутся ли его намерения столь же тверды? И не засомневается ли он, а стоит ли, собственно, бить немедленно, это всегда успеется, или заняться пока чем-то более приятным? А уж использовать эти бесценные секунды сомнений — уже дело техники чакры второго уровня — свадхистаны, сексуальной чакры — в самом широком понимании этого слова.

Атака на манипуру — это уже уровень профессионалов, когда уже работает организация, с начальниками и подчиненными, со стратегами и аналитиками, оперативниками и специалистами самых различных направлений. Именно здесь, на манипуре, рождается истинный профессионализм, и здесь Максим чувствовал себя, как рыба в воде. Но вот дальше начинается темный лес. Четвертая анахата. Чакра любви. Ничего не имеющая общего с сексуальной свадхистаной (но и вовсе не исключающая ее, как это безуспешно пытались делать некоторые религиозные фанатики всех времен и народов). Атака на анахату являла собой одно из самых страшных испытаний, которому мог подвергнуться человек — ибо это было испытание любовью, той великой любовью, которая всегда идет рука об руку со смертью. История Ромео и Джульетты являлась классическим случаем такой атаки, которую — увы! — герои Шекспира так и не выдержали.

Пятая — вишудха — это уже совершенство. Непосвященному вишудха чем-то напоминает манипуру — здесь тоже речь идет об организации. Вот только манипура — это жесткие конструкции, строгая иерархия, обязательное наличие защищенных и уязвимых мест — в вишудхе же конструкции текучие, ни о какой иерархии — а следовательно, и о власти кого-либо не может быть и речи. Что вы можете сделать с армией, вооружение которой может измениться в зависимости от конкретных задач, которые перед ней встают (танк, наткнувшись на море, плавно превращается в торпедный катер, и т. п.), а командиры и солдаты легко меняются должностями — опять-таки по мере выполнения той или иной задачи — причем, без малейших признаков бардака. Такая армия гораздо менее уязвима, чем войско жесткой манипуры, где никто не думает менять устоявшиеся структуры и хоть немного делиться своей властью — даже если это необходимо для дела.

Если вишудха воспринимается сторонним наблюдателем как чистая магия, то шестая, аджна, может показаться как начало войны с целой армией магов, каждый из которых гениален в своей области. Но и это пока что цветочки в сравнении с седьмой, сахасрарой — о ней конкретно говорить вообще невозможно, так как она поражает буквально все, что окружает человека людей, животных, материальные гела, социальные отношения — и поражает незаметно для внутреннего наблюдателя.

Эту классификацию ввел престарелый Пак Хин, скорее всего, из-за своей любви к буддизму и решивший, что она очень неплохо послужит для разработок контрмер против возможных агрессий странников. Почему Совет принял ее, для Каммерера до сих пор оставалось загадкой, ибо вначале это породило большую путаницу в оценке тех или иных ситуаций. Возьмем, к примеру, известные события на Саракше — как классифицировать белое излучение, накрывшее несчастную страну целиком и промывавшее мозги ее жителям? Такое мощное воздействие энергетических полей — прямой намек на сахасрару, хотя любому было ясно, что седьмым уровнем там и не пахло. Тогда быстренько ввели подуровни, для уточнения характера чакры. Лучевые башни определили как муладхару-сахасрару, которой молодой Каммерер тогда противопоставил анахату-муладхару — и выиграл. При настоящей сахасраре ни Максиму, ни Экселенцу, ни всей цивилизации землян там ничего не светило бы — не было бы никаких башен, центров, которые можно взрывать — была бы одна только сила, и насколько мощная, настолько и незаметная.

И вот сейчас Мировой Совет заинтересовался аджной (Максим от души пожелал, чтобы это оказалось лишь праздным любопытством).

Никаких конкретных, ясных императивов по этому уровню не было земляне никогда не сталкивались с такими воздействиями. Даже деяния странников относили к пятому уровню — вишудхе — да и то — все попытки землян вести превентивный операции против странников напоминали глупого щенка, пытающегося поймать собственный хвост.

Теоретические разработки, конечно, были, но чего они стоили, не мог сказать никто.

Максим устало откинулся на спинку кресла. Что-то слишком много событий для этого утра. Но одно ясно — с Горбовским надо встретиться. Он никогда не беспокоит попусту. И если уж вызвал, дело действительно серьезное.

Горбовский… Страшно подумать, его имя гремело еще задолго до рождения Максима Каммерера в эпоху первопроходцев вселенной, легендарных космодесантников. В те далекие времена он испытывал первые звездолеты ноль-транспорта и открывал обитаемые миры — доказывая, что земляне не одиноки в этой галактике. Когда Каммерер был еще земным юнцом группы свободного поиска, Горбовский уже обладал непререкаемым авторитетом в Мировом Совете. И еще его любили. Почти все. А заслужить всеобщую любовь бывает очень и очень трудно.

Но самое удивительное, что даже сейчас, будучи стапятидесятилетним стариком, Горбовский сумел сохранить кристальную ясность ума, которая помноженная на богатейший жизненный опыт просто-таки спасала землян в некоторых очень сложных ситуациях. Как, например, в случае с Дангом.

«А ведь наверняка предстоящая встреча связана именно с ним. Хотя это дело курирует лично Горбовский, зачем ему я? По тактическим вопросам он не станет ко мне обращаться. Наверняка тут случилось что-то очень глобальное, что требует участия многих специалистов, да иначе и быть не может — Комов ждет доклада по аджне. Но без Данга тут наверняка не обошлось, это проныра еще та.»

Эта история началась десять лет назад. И поначалу ни к Комову, ни лично к Максиму Каммереру не имела никакого отношения. Где-то в двадцати парсеках от Земли, на планете Гиганда проводилась обычная прогрессорская операция. Местные власти планеты, чье техническое развитие было на уровне середины XX века Земли, вели непрерывные войны между собой, истощая природные ресурсы планеты до предела и доводя свой народ до полного обнищания. Особенно усердствовало в этом деле маленькое, но крайне агрессивное герцогство Алайское, которое, не останавливаясь ни перед чем, силой и сверхъестественной хитростью уже несколько десятков лет подряд непрерывно отгрызало у соседнего Картона все новые и новые территории. Разруха и голод были естественным образом жизни этого герцогства, в его столице жизнь была чуть-чуть получше, чем в блокадном Ленинграде времен второй мировой войны. В деревнях же основной пищей была крапива и корни одуванчиков, но самое удивительное — при всем этом на той планете не было и намека не то что социального взрыва, но даже какой-либо напряженности между разными слоями общества. И лучевых башен, как на Саракше, которые регулярно два раза в сутки промывали людям мозги в духе высокого патриотизма, слепой веры отцам нации и т. д., и т. п., здесь не оказалось. Но все, от мала до велика, совершенно сознательно были готовы сдохнуть с голоду в деревне, выращивая рожь для армии Его Высочества, или помереть от непосильного труда на военных заводах, вытачивая снаряды для тех же целей. А уж погибнуть на передовой от пуль «вонючих крысоедов» — такой чести мог быть удостоен не всякий. Кого попало на фронт не посылали — поработай-ка сначала часов по восемнадцать у станка на пайке по тыловым нормам — и если не загнешься в первые полгода, что же, может, из тебя и выйдет солдат.

Ну, а наипервейшей мечтой всех мальчишек было попасть в подразделение «бойцовых котов» — спецназ гвардии Его Высочества герцога Алайского. Хотя суперменами они были, с точки зрения землянина, не очень крутыми. Вернее даже сказать, до настоящей крутизны им было, как до неба. Максим и сейчас, в свои шестьдесят лет мог бы справиться с целым отделением этих «котов». Физическая сила и выносливость у них были еще более-менее, но в быстроте реакции, ведении тактики и стратегии боя Каммерер мог им дать очень большую фору.

Да и вообще, внешне эти алайцы были похожи не на воинов, а на рабов, забитых, покорных, полуживых от голода… Готовых по мановению руки герцога как лизать ноги любому, кому он прикажет, так и идти в атаку на пули врага. Не ропща и в полном смирении перед судьбой…

Конечно, все это не могло пройти мимо внимания прогрессоров Земли. Социология, как и любая другая наука, имеет свои законы. А они гласят, что на том уровне развития цивилизации, на котором находились алайцы, непрерывная агрессивная война неминуемо ведет к экономическому краху и далее к социальным взрывам, гражданским войнам и государственным переворотам. Но люди умирали с именем герцога на устах.

Сначала прогрессоры думали, что они имеют дело с обычным диктаторским государством — в истории Земли тоже хватало таких примеров. Но на Земле, даже при самой жестокой тирании, всегда были недовольные, которые при любом удобном случае просто бежали из страны. А на Гиганде недовольных не оказалось.

Тогда же возникла версия о массовой зомбификации алайского народа, ибо ихняя технология теоретически позволяла уже осуществить разработку психотропных препаратов для подавления воли. Самым первым прогрессорам была поставлена задача внедриться в санитарные батальоны, чтобы они могли сделать всесторонние анализы у раненых солдат, в том числе и срезы мозговой и нервной ткани. И во всех без исключения случаях результат был отрицательный — ни простые «дикобразы», ни «голубые драконы», ни «яйцерезы», ни даже «бойцовые коты» зомби не были.

Вот тогда-то, это дикое противоречие законам социологии и было замечено Службой Галактической Безопасности (СГБ) Земли, которую возглавлял в то время Рудольф Сикорски (Экселенц), бывший начальником Каммерера. Он был просто одержим идеей превентивного отражения агрессии странников, галактической суперцивилизации, чьи следы глобальной деятельности земляне уже нашли в космосе. Достаточно вспомнить хотя бы дело «подкидышей». И хотя никто так и не видел ни одного странника воочию, и не получил ни одного прямого доказательства их агрессивных намерений, начальник СГБ не пропускал без внимания ни одного несоответствия каким бы то ни было научным законам, где бы они ни возникали — на Земле или в дальней космической периферии. «Ибо, если где-то ни с того ни с сего завоняло серой, мы просто не имеем права пускаться в рассуждения о молекулярных флюктуациях — мы обязаны предположить, что там объявился черт с рогами, и принять соответствующие меры вплоть до организации производства святой воды в промышленных масштабах. И слава Богу, если окажется, что это была лишь флюктуация, над нами будет хохотать Мировой Совет и все школяры впридачу» — эту фразу бывшего начальника Максим запомнил надолго. Ибо произнесена она была буквально за час до закрытия дела о «подкидышах», и закончилась эта операция убийством совершенно невиновного человека. В том, что Лев Абалкин не был слепой машиной странников, Комкон-2 в настоящее время имел неопровержимые доказательства. И то, что тогда, двадцать лет назад, таких доказательств не было, не могло оправдать действий «комконовцев», ибо в XXII веке презумпция невиновности уже впиталось в плоть и в кровь каждого человека.

В общем, как бы то ни было, на Гиганде «завоняло серой». «Воняло», впрочем, и на других обитаемых планетах периферии. «Серой воняло» на Саракше, где «неизвестные отцы» понаставили биолучевые башни для психологической обработки населения в духе крайнего национализма и обожания этих самых «отцов». Загадка была однако в том, что уровень развития науки Саракша и близко не стоял даже к теоретическим разработкам таких сложных устройств, какими являлись эти башни. Отчетливо «воняло серой» на Тагоре, пожалуй, единственной дружественной цивилизации разумных насекомых, чье техническое развитие и духовный уровень примерно соответствовал землянам. Тагоряне нашли своих «подкидышей», но, в отличие от людей, не стали ждать, чем все это кончится, а просто-напросто их уничтожили. Что, впрочем, дало им весьма и весьма отрицательные последствия.

А на несчастной Надежде «серой шибало» в нос очень круто. Там в результате совершенно варварского разрушения экологии вспыхнула страшная пандемия. Примерно с двенадцатилетнего возраста люди начинали стремительно стареть, к семнадцати годам умирали от старости. И от этой болезни не было противоядия — отравленная отходами промышленных производств среда разрушала генные уровни. В тот момент, когда первые прогрессоры высадились на Надежде (кстати, среди них был тот же самый Лев Абалкин), пандемия уже свирепствовала вовсю. От населения планеты в живых остались лишь считанные крохи. Гигантское кладбище было бы вполне логичным результатом такой катастрофы, но… нет. В вымерших городах практически не было трупов. Как не было и гигантских кладбищ. И крематориев с горами пепла. Гигантская помойка — была, но куда же делись трупы?

Впрочем, довольно быстро выяснилось, что основное население не вымерло, а исчезло через подпространственные тоннели в какие-то совершенно иные миры. И тоннели эти были замаскированы под магазины, киоски, общественные учреждения или просто на дорогах «вырезались» невидимые людям дыры. Никто, кроме странников, таких тоннелей построить не мог. Но вопрос, зачем они увели обитателей Надежды, и где сейчас находятся выходы из этих тоннелей, до сих пор оставался открытым. Никто из землян не рискнул туда войти, а киборг-автоматы сразу же исчезали и не давали о себе никаких вестей. В порядке эксперимента даже влепили в такой «киоск» заряд из аннигиляционной пушки — а ему хоть бы что…

И как бы ни подшучивали над Рудольфом Сикорски члены Мирового Совета, они не могли не признать, что прецедентов для тревоги хватало, и деятельность комконовцев признавали вполне разумной. И когда Экссленц приказал организовать «Лагерь Яна» для разработки Гиганды, ему, как всегда, дали «зеленый свет». Впрочем, и тут все прошло не так гладко, как хотелось бы. Небезызвестный Айзек Бромберг, который терпеть не мог Комкон-2, и Сикорски в особенности, в пику последнему добился того, чтобы резидентом на Гиганде назначили Корнея Яшмаа, «одного из тринадцати», и единственного, кто об этом знал. Формально Экселенц ничего не мог сказать против этого опытного прогрессора, профессионала до мозга костей с очень высоким КИ и коэффициентом социальной ответственности. К тому же, известие о том, что он не родился, как все люди, от мамы с папой, а его оплодотворенный зародыш нашли космодесантники за много парсек от Земли, на необитаемой планете и в каком-то дьявольском саркофаге (вместе с двенадцатью другими, которые ничего пока про это не знают и за которыми СГБ ведет тщательное наблюдение), Корней воспринял очень спокойно, заранее согласился на медицинские и любые обследования, лишь бы ему дали возможность заниматься любимым делом. Странники и все проблемы, с ними связанные, его не интересовали совершенно — он был социальным прогрессором неразвитых цивилизаций периферии.

На Гиганде Корней взялся за дело со свойственным ему энтузиазмом. Как среди приближенных герцога, так и во множестве более мелких бюрократических организациях были внедрены нелегалы-земляне, профессиональные разведчики. Герцог, как всегда, воевал с соседней империей Каргоном, совершенно не глядя на то, что его государство уже перешло грань нервного и физического истощения. И задача прогрессоров была вполне конкретна — стать агентами влияния Земли, чтобы повернуть политику на прекращение войны и хоть какого-то оздоровления экономики. Для этого у Корнея были всегда под рукой все новейшие разработки Института Экспериментальной Истории.

Поначалу дела шли именно так, как и задумывались, с небольшими, но вполне допустимыми отклонениями от теории. Случались, правда, и нестандартные ситуации. В частности, в одном из полуразрушенных домов столицы один из землян наткнулся на парализованного мальчишку, умиравшего от голода. Этот прогрессор, хоть и прошедший соответствующую психологическую подготовку и уже имевший достаточный опыт работы на «неблагополучных» планетах, как и любой землянин, был воспитан в духе высокого гуманизма, и не мог пройти мимо. Он накормил мальчишку своим НЗ, а пока тот ел, в ходе разговора, выяснилось, что мальчишка обладает недюжинным интеллектом. Где-то на порядок выше среднего алайца. Конечно, это заинтересовало прогрессора, и тот приходил к мальчишке (его звали Данг) еще несколько раз. Когда в ходе разговора он выяснил, что у Данга никого не осталось, что раньше они жили где-то в Арихаде, в хорошем богатом доме, но потом отца расстреляли за какое-то «государственное преступление». Дом отобрали, а его с матерью выслали в столицу (!). А мать его — музыкантша, а ее заставили точить снаряды на заводе. А сам Данг с детства занимается математикой, но его наука сейчас никому не нужна, а потом начались бомбежки, и его ноги парализовало взрывной волной. И если раньше мать приходила и приносила половину пайка, то сейчас ее нет уже целую неделю. Или чуть больше. И вся эта война — дерьмо, и герцог — дерьмо…

Вот именно последние слова Данга просто шокировали землянина. Конечно, то, что никто вслух не ругал герцога, удивительным не было. Но у землян было достаточно сканирующей аппаратуры, чтоб отследить любое, даже одномоментное недовольство политикой государства. Но до сих пор прогрессоры «тянули пустышку» А тут прямо — «герцог дерьмо». К тому же, землянин был в форме офицера «яйцерезов», как называли себя сотрудники местной полиции. Казалось, у мальчишки полностью пропал страх…

Тогда-то и возникла мысль: неплохо бы этого Данга забрать на Землю, подлечить, благо уровень медицины вполне позволял это сделать, и попросить поработать на себя. Пусть даже не в качестве агента, но хотя бы консультантом по Гиганде. Умный абориген — всегда неплохая находка для разведчика. И к тому же, единственный в политической оппозиции, пусть даже вот такой, совершенно прозрачной. Но любая, пусть даже самая широкая река всегда начинается с еле заметного родничка. Этот Данг тогда показался землянину тем самым родничком, который может и напоить когда-нибудь эту планету живительной влагой свободы и гуманизма.

Разумеется, вопрос об эвакуации аборигена всегда должен быть согласован с резидентом — в данном случае с Корнеем Яшмаа. На это ушло два дня, и вопрос в принципе был решен положительно. Но когда прогрессор снова пришел к Дангу, тот ошеломил его во второй раз: «Я знаю, кто ты. Ты не настоящий яйцерез. И не алаец. И вообще не из нашего мира. Ты оттуда,» показал зрачками вверх Данг, — «Если я тебе нужен, то забери меня к себе, или никогда больше не приходи».

На Земле Данг освоился моментально, что тоже было полной загадкой для психологов. Конечно, ему предоставили все условия и высоко квалифицированную медицинскую помощь. Его удалось поставить на ноги и развить мышцы, хотя до физического развития среднего землянина Дангу было ой как далеко. Зато в его умственных способностях прогрессор-«яйцерез» не ошибся — его КИ оказалось даже выше, чем у его новых друзей, спасших ему жизнь и возвративших здоровье. А что касаемо его покинутой родины, то по ней Данг ничуть не скучал и не высказывал ни малейшего желания когда-либо туда вернуться. Хотя и охотно консультировал Корнея по всем вопросам, связанным с Гигандой. Ибо по всем вопросам имел свое собственное, как правило, оригинальное мнение, позволяющее взглянуть на проблему в совершенно неожиданном ракурсе. После чего операции, проводимые Яшмаа, становились более эффективными. В свободное же время Данг посвящал восстановлению здоровья (бегал по степи, занимался на тренажерах, брал даже уроки субакса — под контролем врача, естественно), осваивал земную технику (особенно интересовался ноль-транспортом и глобальными компьютерными сетями, которые он освоил с поразительной быстротой) и, как ни странно, историей прогрессорства и всем тем, что с прогрессорством было связано. Корней, разумеется, не преминул между делом выяснить, чем же заинтересовала Данга прогрессорская деятельность. И получил по-детски наивный, но вполне убедительный ответ, что Данг страшно благодарен землянам за помощь его страшно отсталому, забитому, но еще не совсем потерянному для культурной жизни народу.

Так как Данг оказался вполне удачным приобретением, Корнею все чаще и чаще стала приходить в голову мысль, что неплохо бы заполучить еще одного алайца. По всем расчетам аналитиков выходило, что война между Алаем и Каргоном достигла патово-го положения. Старый герцог, видно, слегка тронувшись умом, послал свое войско завоевывать устье Тары, пожалуй, самый захудалый район империи. За каким чертом понадобились ему эти болота, совершенно неинтересные в стратегическом плане, не мог дать вразумительного ответа никто. Тем более, что за устьем Тары у имперцев была вполне неплохая полоса обеспечения, прорвать которую у истощенной алайской армии надежд не было. По всем военным наукам, половина армии просто потонула бы в болотах, половина бы неминуемо погибла бы под кинжальным огнем линии обороны «крысоедов». Но герцог с дьявольским упорством посылал туда последние резервы, не понимая, что любой исход боя ведет к поражению. И даже отправил туда столичных «бойцовых котов» — элиту гвардии. По всем аналитическим расчетам, назревал социальный взрыв. Пусть «народ безмолвствует», пусть нет и намека на какую-либо политическую оппозицию — все равно в любом, пусть даже самом диктаторском государстве есть своя элита — правительство, высшие чиновники, бизнесмены, генералитет, руководители спецслужб. Как правило, инстинкт самосохранения у таких развит достаточно высоко. У них уже есть власть и богатство, и все блага, с ними связанные, и им важно удержать эту власть. Им просто необходима стабильность — стабильность сохранения своей власти и богатства. И если они видят, что действия герцога идут против такой стабильности, то неизбежен раскол в рядах аристократии, заговоры, и дворцовый переворот. А задачей Корнея было как раз то, чтобы этот переворот пошел в нужное для землян русло. Ведь Корней Яшмаа даже не догадывался об истинных целях СГБ, он был просто крепким профессионалом, ничуть не выходящим за рамки своей компетенции.

У него уже были свои агенты на ключевых постах и в Алае, и в Каргоне, были уже свои магнаты-промышленники (автомобильная «империя» Ван-Гуга создавалась не без участия землян), были также свои офицеры в армии и в полиции. Но гвардия герцога, а также его военная разведка, возглавляемая Одноглазым Лисом, оставались «терра инкогнита» для землян. Для успеха предстоящей операции Корнею просто необходим был хоть один человек среди «бойцовых котов» или «голубых драконов». И когда бой за Устье Тары начался, люди Корнея просто вытащили одного «кота» прямо из огня. Конечно, было бы лучше, если бы это оказался наставник столичной школы Гепард — весьма толковый офицер, которому Корней даже лично симпатизировал за острый ум, бесстрашие, умение обращаться с подчиненными и даже в какой-то мере доброту души. Во всяком случае, бессмысленных жестокостей Гепард терпеть не мог, и пресекал их везде, где только видел. Но его спасти не удалось — снаряд разорвался в полутора метрах от его ног, в этом случае даже земная медицина была бессильна. Вместо него земляне втащили на борт звездолета полусгоревшего капрала Гага, курсанта третьего курса столичной школы «котов». Врачи привели «кота» в кондицию за пять дней, но что с ним было делать, Корней представлял слабо. Вербовка была бессмысленной. Это был классический образец развитого физически (по алайским меркам), но совершенно тупого самца, воспитанного в духе беззаветной преданности Его Высочеству и совершенно не информированного о стратегических задачах алайского генералитета. Некоторое время с ним еще нянчились — учили обращаться с ноль-кабиной, которая позволяла моментально оказываться в любом месте Земли, водили в музей космозоологии, чтобы показать скелеты инопланетных чудищ, даже дали ему в подчинение устаревшего боевого робота Драмбу, чтобы Гаг мог устраивать военные игры, столь любимые его сердцу. Но толку, как от военного, от Гага было чуть. Конечно, Корней пытался прощупывать «котяру» на предмет консультаций — но после первой же довольно грубой инсценировки, рассчитанной именно на примитивный интеллект Гага, той самой с «господином старшим бронемастером», стало ясно, что Гаг владеет лишь несколькими процентами информации, которая уже была известна землянам. К тому же, «кот» уже успел набить морду Дангу. Каким-то образом они случайно встретились у «Лагеря Яна», и Данг, этот тщедушный мальчишка с большими бледными глазами, как у куклы, после непродолжительного разговора назвал Гага палачом и убийцей прямо в лицо.

И к тому же герцог Алайский был уже низложен. Власть в стране захватило Временное демократическое правительство, с землянами-прогрессорами на ключевых постах. В общем, каша заварилась такая, что практически все сотрудники Корнея Яшмаа оказались втянутыми в бурный водоворот политических событий Гиганды. «Лагерь Яна» почти опустел, и вопрос, что же делать с двумя аборигенами, встал особенно остро. Но если мальчишка Данг тихо сидел у компьютера и никому не мешал, то «котяра» Гаг носился по близлежащей степи со своим Драмбой, рыл какие-то фортификационные линии, изготавливал при помощи того же робота примитивное огнестрельное оружие, совал нос во все потайные щели и при каждом удобном случае ныл, чтобы его отправили домой, чем и надоел всем безмерно. О физической ликвидации Гага не могло быть и речи, ибо гуманные законы Земли распространялись на всех без исключения лиц, и на ней пребывающих. И его в конце концов действительно отправили домой…

И вот тут-то и грянуло ЧП. Да такое, что дало жару всему «комкону», и Максиму Каммереру в особенности. Началось все с того, что вся информация БВИ, касающаяся Гиганды и всего, что с ней связано, оказалась заблокированной. Каммерер как сейчас, несмотря на прошедшие семь лет, помнил весь ужас момента, когда он запрашивал БВИ по темам: «Маршал Нагог-Гин», «Империя Каргон», «Бойцовые коты» и по всему прочему, что относилось к Гиганде. И ответ был один: «Нет информации». Когда же запрос посылался на профессоров, работавших на Гиганде, БВИ хоть и не отрицал их существования как таковых, но насчет их местоположения молол всякую чушь. И на Гиганде, конечно, никто из них не работал, поскольку самой Гиганды как бы и не было в природе. Глобальная связь с ней тоже оказав лась заблокированной. И лишь когда Каммерер набрал файл «Герцог Алайский», вместо привычного уже «Нет информации» на визоре вдруг появилась раскрытая тыльной стороной кисть руки, и надпись по-алайски внизу: «Уйди, смерд!»

Вот тогда-то Максиму и показалось, что «серой завоняло» с особенной силой. В самом деле, случай был беспрецедентный. В работе БВИ ни разу не было сбоев. Максим был тогда близок к панике, во всех этих событиях явно виделась зловещая длань странников. «Гиганда — это только начало», — думал тогда он. — «Потом они сотрут всю нашу память, блокируют все транспортные и информационные сети, уничтожат связь с периферией. И наступит конец цивилизации».

Но тогда его выручил Горбовский. Этот глубокий старик, ничуть не утративший остроту ума, смог правильно оценить и проанализировать ситуацию. Горбовский вообще никогда не поддавался панике, касалось ли то дела «подкидышей», «Массачусетского кошмара» и многих прочих подобных дел. Тогда он предложил Каммереру «прогуляться» в почти опустевший «Лагерь Яна». Почти опустевший потому, что почти все прогрессоры, включая Корнея Яшмаа, в тот момент работали на Гиганде. В Лагере находился только один человек. И этим человеком был «мальчишка» Данг… который оказался после непродолжительного, но весьма крутого допроса, майором военной разведки герцога Алайского, и возраст его был двадцать три года, просто выглядел он гораздо моложе.

На Гиганде же тем временем происходили не менее бурные и дикие по своей неправдоподобности события. Несмотря на все усилия землян, «социальная революция» захлебнулась потоком крови, «Временное демократическое правительство» оказалось совершенно неспособным решить государственные задачи, остро вставшие перед молодой республикой. В результате власть в городе быстро перехватил наследник престола, сын старого герцога, пропавшего без вести. И когда Корней Яшмаа был вынужден пойти на переговоры с молодым государем, опирающимся на поддержку своего лучшего друга, шефа военной разведки Одноглазого Лиса, то с превеликим изумлением узнал в молодом «полковнике Гигоне» тупого солдафона Гага, от которого не чаял избавиться в «Лагере Яна». И хотя молодой герцог и был как две капли воды похож на до боли знакомого «котяру», на этом все сходство и заканчивалось. Теперь перед Корнеем сидел умный и безжалостный, но не беспричинно жестокий аристократ. И к тому же хитрый профессионал-разведчик. Разговор был совершенно открытый — еще три года назад алайская разведка поняла, что ей придется иметь дело с инопланетянами. И стала готовить превентивную операцию, в которую был посвящен очень узкий круг людей. Возглавил операцию Одноглазый Лис, который даже престарелого отца-герцога, действительно слегка тронувшегося умом, не стал посвящать в курс своих дел. Для этой операции была даже использована техника шаманов Туманного Материка, когда в мозг человека внедрялось сознание совершенно иной личности, и переход из одной личности в другую контролировался специальным кодовым словом (или фразой), произнесенным руководителем операции. В общем, на Земле был Гаг, а на Гиганде стал наследником престола. Плюс еще с неплохими козырями в рукавах: на Земле у него был майор Данг, который запустил вирус в БВИ, и сколько еще у него таких вирусов было — одному Богу известно. А здесь, на Гиганде, герцогу были известны имена всех прогрессоров — и все они уже были захвачены в заложники службой Одноглазого Лиса. Ведь на Земле они с Дангом времени зря не теряли, они только специально инсценировали ссору между собой. И когда земляне, всецело занятые обсуждением всевозможных политических операций на Гиганде, не обращали на аборигенов никакого внимания — Данг произносил кодирующую фразу и уже с полковником Гигоном вычислял прогрессора на Гиганде. Что-что, а вычислять Данг умел. Даже слишком хорошо. Настолько хорошо, что новоявленный герцог счел возможным ставить свои ультиматумы цивилизации Земли, чьи интересы тогда представлял Корней. Но герцог не знал, и не мог знать одной страшной вещи. Дело было в том, что Корней был «один из тринадцати». И единственным, кто знал о своей тайне личности.

Нет, алайцы-разведчики, конечно, знали, что шестьдесят лет назад на далекой планете в системе ЕН9173 были найдены не только человеческие зародыши, но и гипотетические «детонаторы» — тринадцать серых круглых дисков со значками различной формы на них. И значок, изображенный на «детонаторе» — полностью соответствовал форме родимого пятна на сгибе правого локтя «подкидыша». Каждому свой. Что будет, если такой «детонатор» соединится с «подкидышем», не знал никто. Но предполагалось, что случится что-то очень страшное. Потому детонаторы хранились в Музее Внеземных Культур, в спецсекторе объектов невыясненного назначения, доступ в который был строго ограничен. Но конкретные имена «подкидышей» БВИ кому попало не выдавало. И уж, конечно, ни Данг, ни Гигон не могли даже помыслить, что Корней оказался намного удачливее своего «брата по саркофагу» Льва Абалкина, сумел выкрасть свой «детонатор» из музея и «на всякий случай» брал его с собой на все ответственные операции. И когда он от злости и отчаяния продемонстрировал герцогу этот серый, с виду совершенно безопасный диск, ситуация круто развернулась на сто восемьдесят градусов. Не зря герцог изучал с Дангом историю прогрессорства, он отлично знал «дело Льва Абалкина» и все, что с ним было связано. Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы в последнюю минуту, ломая герцогскую охрану, в комнату переговоров не ворвался Максим Каммерер, на ходу выбивая из рук Корнея детонатор. Тогда после допроса Данга Горбовский попросил Каммерера срочно лететь на Гиганду, не то «Корнейчик, чувствую, может натворить там делов». К счастью, накаленные страсти быстро утихли, и они пили с герцогом великолепное вино из Арихады, и уже было высочайшее распоряжение отпустить всех заложников-прогрессоров, и предложение продолжить переговоры в более мирном русле. Для Земли, по сути, мало что менялось, герцог сам просил помощи. Яшмаа просто переходил на легальное положение. Для Каммерера же очень важным открытием стало то, что «подкидыши», даже если доберутся до «детонатора», не становятся безвольными автоматами странников, они вполне могут контролировать свои действия.

Но даже это не стало последним откровением для Максима. Когда герцог по ходу переговоров заявил, что во время их совместной работы с Дангом над информацией БВИ они обнаружили следы прогрессорской деятельности странников на Земле, Каммеpep принял это за чистый блеф. Какого бы высокого мнения об Алайской разведке он теперь не был. Как ни крути, успех их превентивной операции против Земли оставался просто диким везением. Все равно, если бы племя папуасов вдруг внедрило бы своего агента в ЦРУ XX века. А уж нащупать прогрессорскую деятельность странников… да еще на Земле… «Да Вы, Ваше Высочество, нахал… Ах, уже скоро Ваше Величество? Уже объявлена помолвка с Каргонской принцессой? И Вы станете императором? Что ж, поздравляю, этой планете очень не хватает толкового императора. Надеюсь, подружимся. Будем работать.

Но насчет странников позвольте не поверить. Сами ломаем головы не один десяток лет, а техника у нас такая, что вам и не снилось, при всем моем к Вам уважении…»

Но поверить пришлось. В то самое время, когда на Гиганде обсуждался совместный план спасения экономики планеты, на Земле строго конфиденциально беседовали два представителя двух цивилизаций — Данг и Леонид Андреевич Горбовский. О чем конкретно они говорили, Максим так и не узнал, но было ясно, что Данг предоставил Горбовскому неопровержимые доказательства деятельности странников на Земле, вернее, в ее прошлом. Причем в каком-то вероятном прошлом. Что это за вероятное прошлое, Максим понять не мог, но от него это и не требовалось. Операцией под кодовым названием — «Посланник» руководил лично Горбовский, техническая сторона разрабатывалась Айзеком Бромбергом. И Данг был послан в это «вероятное прошлое», куда-то в самый конец XX века. Именно в ту эпоху, где, по расчетам Данга, прогрессорская деятельность странников достигла своего апогея.

И вот теперь, по прошествии семи лет, Горбовский вдруг посылает Каммереру просьбу о встрече с «нарочным». И одновременно Комов требует доклада по «аджне». Но «аджна» подождет, пусть доклад по ней готовит Гриша Серосовин. А вот Горбовский — это первоочередное. Значит, вперед, в «Осинушку». Туда, где лет двадцать тому назад молодой сотрудник «Комкона» Максим Каммерер безуспешно пытался перехватить «автомата странников» Льва Абалкина.

* * *

И было тихо — так тихо, что, казалось, не было в мире сил, способных поколебать эту величественную тишину. Лес, стоявший неподалеку от небольшой, но быстрой реки, был абсолютно неподвижен, словно выхваченный из кадра старинного фильма. Воздух был настолько пропитан озоном, что появлялось ощущение, что его можно было пить, как воду из реки, прозрачную настолько, что в тех местах, где течение было не так сильно, дно просматривалось до мельчайших подробностей.

Двое мужчин, расположившись на зеленой лужайке, как раз между лесом и речкой, долгое время хранили молчание. Первый, белый как лунь, лежал на правом боку прямо на траве и смотрел неподвижным взглядом на желтые стволы молодых сосен, освещенных ярким солнцем. Его можно было назвать очень старым, если бы не шальные искорки в молодых, ярко голубых глазах, резко контрастировавших с глубокими морщинами на лице.

Второй, уже немолодой, но и далеко не старый, атлетически сложенный кареглазый блондин сидел в позе лотоса лицом к реке.

— Леонид Андреевич, — блондин первым нарушил молчание, — Не пойму я, что с рекой… Она будто иногда замедляет течение. Ни с того, ни с сего. Вон там, на отмели, например, течение очень быстрое, даже вода пенится. И вдруг — раз — она останавливается. Каждый камушек на дне виден, как на ладони. Ненадолго, правда, но…

— Ты бы лучше взглянул, Мак, на эти сосны, — не поворачивая головы, тихо ответил старец. — Эти деревья могут останавливать время.

— Шутить изволите, Леонид Андреевич, — усмехнулся Мак, — Сколько лет вас знаю, и никак не могу привыкнуть к Вашим шуткам.

— А ко мне вообще невозможно привыкнуть, — так же, не повышая голоса, возразил тот, — Я вот под конец жизни растерял почти все свои привычки. Кроме, разве что, полежать при любой возможности. Но если очень захочу, откажусь и от этой. Только ведь напугает это вас, молодых, скажете, лежал Горбовский сто пятьдесят лет, пять раз рекорд Ильи Муромца побил, а тут вдруг встал, совсем сбрендил старый дурак…

Мак встал, сделал несколько вращательных движений кистями рук — обычно это ему было достаточно для концентрации энергии в теле и окинул взглядом небольшую лужайку и лес, росший за ней.

— Да, все тут странно. Здесь должно быть полно насекомых. Бабочки, стрекозы всякие. Комары наконец.

— Тебе что, комаров не хватает? — с неподдельным изумлением спросил Горбовский.

— Да, и их тоже. То есть, конечно, мне и без них хорошо, но ведь надо же знать, куда они все подевались. Здесь заповедник, никто их отсюда не выгонял.

— Тебе не хватает привычного мира, Мак, — тихо перебил Горбовский, Впрочем, как и всем остальным. Может, в этом и есть главная ошибка человечества.

— Леонид Андреевич, я, как руководитель Ком-кон-2…

— Знаю, Мак. Знаю наперед, о чем ты сейчас думаешь. И про «запах серы». И что главное — вовремя оценить опасность. И что ты очень крепкий профессионал. Но профессионализм — это только хорошо набитые навыки. Приспособленные к данному миру, А измени этот мир — и твой навык полетит к черту. Ты будешь автоматически цепляться за него, а он уже тебя не спасет, наоборот — только помешает. И тут уже надо выходить за пределы профессионализма. И тебе это иногда удавалось…

Максим Каммерер слушал, рассеянным взглядом оглядывая распростершуюся перед ним лужайку.

«Да где же они все? Хоть бы оса какая пролетела, вон цветов сколько, пей нектар вволю, пока не надоест. И стоят цветочки, не шелохнутся. И вообще, бывает ли такое безветрие? Не помню. Хоть травинка какая поколебалась…»

— Не мучайся понапрасну, дорогой Биг-Баг, мир меняется. И нам, похоже, придется с этим смириться.

— Так вот в чем суть этой, как Вы выразились в записке, «интересной беседы», — медленно развернулся к Горбовскому Каммерер, — Значит, это реакция странников в ответ на нашу операцию «Посланник»?

— Не знаю, Мак, ох не знаю! Я уже говорил, что эти деревья могут останавливать время, а странники ли их заставляют, или они сами это умеют не знаю.

— Если бы сами, все бы уже знали.

— Не скажи, Мак, мы со своим «вертикальным прогрессом» напрочь утратили вкус к созерцанию. К простому созерцанию, без единой мысли о переделке мира под наши вкусы и потребности. И очень многого мы просто не замечаем. Древние книги эту мысль могут подтвердить.

«Нет, это наваждение какое-то. Горбовский бывает просто невыносим. Завтра у меня доклад по „аджне“, еще неизвестно, какой сюрприз преподнесет Комов, а мне тут слушать эту бодягу. Уж совсем старик, а никак не может без этого. И с миром этим застывшим. Хотя технически это несложно. Уничтожить всех насекомых, создать абсолютный штиль. С течением реки тоже можно что-то придумать. Но зачем? Меня напугать? Создать особый настрой? Я и так уже готов ко всему».

— Не ко всему, Мак. Ты готов к прямому вторжению, активным боевым действиям. А к тому, что мир может просто измениться, и так круто, что тебе уже не за что будет уцепиться, где все твои рабочие планы потеряют всякий смысл, — к этому ты не готов. И никто не готов. Пока.

— Вы что, и мысли умеете читать?

— Последние фразы ты шептал. Мак. Теряешь квалификацию, — засмеялся Горбовский, — Но в нашем случае это не страшно.

«Нет, этого не может быть. Я не мог шептать, не замечая этого. Для меня это невозможно. Это все равно, что обычному человеку разучиться читать или есть ложкой».

— Не пугайся, — отрешенно произнес Горбовский, — Операция «Посланник» близка к завершению. Данг работает. В случае провала он должен был автоматически вернуться обратно. Мы посылали его в вероятное прошлое, используя принцип Чанова-Асмяэ. Эти два дьявольски талантливых ученика Бромберга применили один из частных случаев закона сохранения гомеостатического мироздания в практических целях. Я, конечно, не берусь утверждать, что Данг приведет к нам странника на допрос, но… Вспомни, если бы не я, сколько бы он морочил тебе голову? Если уж даже ты готов был принять его компьютерную диверсию за деятельность странников, то согласись, его потенциал очень велик. Да, он алаец, дикарь с нашей точки зрения, но он гениален. У него уже есть опыт боя с полной неизвестностью — и не с тем примитивом; с каким ты столкнулся на Саракше. И у него есть шанс пойти еще дальше. И выйти победителем. Пора, наконец, закрыть эту проблему. Пора добиться хоть какой-то ясности. Слишком многих жизней стоила эта проблема.

Каммерер резко встряхнул головой, словно стараясь скинуть с себя наваждение этого нереального мира. «Надо следить за солнцем, — запоздало пришла ему в голову эта очень простая мысль, — Оно не может стоять в одном и том же месте по воле Горбовского. Сейчас оно как раз над верхушкой вон той сосны, что третья слева от одинокой ели. Посмотрим, что будет через час».

— Леонид Андреевич, — в упор глядя в глаза Горбовскому, медленно, с расстановкой произнес Максим. — Считайте, что я уже готов ко всему. Я уже давно знаю Вас. Не надо ходить вокруг да около. Не для этого Вы меня сюда вызывали. Что у нас может измениться? Уже есть какие-то факты? И что там за древние книги? Не помню я книг, где про деревья, управляющих временем.

— О-хо-хо, самое интересное, что и я тоже не помню, — Горбовский с удовольствием потянулся и перевернулся на спину, — Но даже это не столь важно. Начнем с фактов. Ты, конечно, знаешь об изобретенных недавно биотелескопах?

— Естественно. Телескоп, сканирующий биополе космических объектов, устойчивый прием — сто двадцать парсек, далее погрешность… Не помню точно формулы, погрешность восприятия прямо пропорциональна…

— Не надо формул, Мак. Лучше расскажи о ре зультатах исследований.

— Это не моя епархия. К тому же, результаты ис следования засекречены.

— Вот именно! Подумай сам, кому же понадобилось секретить обычные астрономические наблюдения? Причем гриф секретности, заметь, по категории «абсолют». Об этом знают только ученые обсерватории и некоторые подчеркиваю — некоторые члены Мирового Совета. А сейчас пришло время узнать и тебе — чтоб жизнь медом не казалась…

«Ну вот, опять тайна,» — огорченно подумал Мак, — «Как же я их не люблю, и все время приходится ними сталкиваться. И опять придется все улаживать. И зачем только я перешел в этот „Комкон-2“? Оставался бы резидентом на Саракше, покоя бы больше было».

— Так вот, — продолжил Горбовский, — Ты, наверное, знаешь, что точность информации, полученная биотелескопами, позволяет наблюдать события на планетах иных звездных систем в мельчайших подробностях. Скажем, восстание в Пандее. Или церемонию коронации в Арканаре — не хуже, чем с орбитальных спутников этих планет. Так вот, — Горбовский приподнялся на Каммерера почти в упор — чуть пониже глаз — Это совершенно разные миры, Мак…

— Не понял… — Максим вдруг почувствовал, что кровь холодеет в его жилах.

— Да, именно так! Мы оба, хоть и в разных местах и в разное время, видели коронацию в Арканаре, снятую с базового спутника. А по биотелескопу — ничего такого там и в помине не было. Там вообще нет жизни. Кроме самой примитивной.

— Не может быть…

— И нигде больше нет. Я имею в виду гуманоидную жизнь. На Гиганде что-то наподобие колонии простейших. На Саракше — какие-то металло-керамические сооружения, которые биотелескоп расценил как жизненную систему, но совершенно далекую от нас по всем параметрам. Тагоры, как таковой, вообще не существует. Я имею в виду, как твердой планеты. На самом деле, это газопылевое облако. На Надежде, наоборот, найдена очень мощная цивилизация, но… опять же не гуманоидная. Впрочем, это еще мягко сказано. Она вообще нематериальна. Телескоп зафиксировал ее как самостоятельную биополевую структуру, причем разумную и очень далеко продвинутую. У нее тоже есть рождение и смерть, процесс обмена веществ, опять же на чисто энергетическом уровне. Живёт она, по нашим меркам, чрезвычайно долго, около ста тысяч земных лет. Но и очень замедленно. Биотелескоп уже пытался вступить с ней в контакт, наибольшая трудность именно в разном течении времени для нее и для нас. Но это частности, хотя и интересные. Продолжим дальше. На Ковчеге — изумительной красоты архитектурные сооружения. Но городами их назвать нельзя, любой город все-таки, как ни крути, — жилища для существ, их создавших. А это… Так вот, лучше взгляни сам, — нажав кнопку карманного синематика, Горбовский развернул прямо в воздухе проекцию Ковчега. Это была изумительная картина. На фоне светло-изумрудного неба интенсивно мерцали рубиновые конусообразной формы сооружения, выраставшие прямо с поверхности планеты. Основание этих зданий было очень широким, настолько, что оно сливалось с соседними, линия же «стены», идущая почти параллельно поверхности планеты, ближе к оси конуса резко изгибалась и уходила вверх, пока не терялась в изумрудном мареве.

— Смотри внимательно, Мак, — это что-то должно напоминать. Что тебе первое приходит на ум, ну-ка, быстро?

— Что-то связанное с математикой.

— А ты молодец, — удивился Горбовский. — А наши астрономы не сразу узрели, что это обычная экспонента с ее зеркальным отображением.

— Постойте… И это — Ковчег? Если бы такое утверждали не Вы…

— Да, Мак. Уж поверь глубокому старику, — не без сарказма в голосе произнес Горбовский. — У меня нет ни времени, ни желания заниматься дешевыми мистификациями. Это — Ковчег, с точки зрения биотелескопа. Совсем отличный от того, каким его видел Комов и все остальные прогрессоры. И со всеми планетами так же. На месте Арканара — океан с трилобитами и медузами. На Сауле — тоже океан, но уже с панцирными рыбами. На Леониде — девонский лес с гигантскими стрекозами и пауками.

— Этого не может быть, — отчаявшимся голосом произнес Максим, — врут всё эти чертовы телескопы

— Это было бы счастье. Но информация проверена. Со всех сторон, минуту помолчав, Горбовский продолжил, — Ладно, оставим пока в покое телескопы. Что тебе известно о межзвездной экспедиции… 2017 года?

— Ничего. Да и не могло быть такой экспедиции. Технология начала XXI века не позволяла выхода в дальний космос.

— Верно. Не было такой экспедиции. Нет никакой информации ни о подготовке, ни о старте. А вот о прибытии обратно на Землю, уже через сто лет, всё есть. Я сам их встречал, помогал адаптироваться. Один впоследствии стал китовым пастухом, другой… Впрочем, неважно, кем кто из них стал. Откуда они вообще взялись — вот загадка! И, главное, тогда, в то время, всё было для меня совершенно естественным. Только недавно допер, что не было, не могло быть межзвездной экспедиции из начала XXI века. Сунулись их искать — один, представляешь, еще жив. В больнице умирал от старости. Там же и провели ментоскопирование — результаты вообще поразили, — махнул рукой Горбовский, — Он, оказывается, еще в XX веке колонизовал Марс. Воевал там с какими то чудовищами. Но и Юпитер, Сатурн, всё это было для людей доступно.

— Чушь какая-то, — только и смог произнести Каммерер. никакие другие мысли больше в голову не шли.

— Вот-вот. Ты как, успеваешь переваривать эту чушь? Если да, то пойдем дальше. Его Высочество герцог Алайский… То, что ему удалось проделать с Дангом, не случается даже в глупых сказках. В то, что мальчишка оказался кадровым разведчиком, еще можно поверить, и в то, что наша сканирующая аппаратура оказалась ни к черту не годной, тоже. И эти мистические штучки «два в одном» нам тоже известны. Но как они могли рассчитать засылку герцога к нам? Какова была вероятность того события, что его не грохнут на поле боя, а вдруг ни с того ни с сего эаберут на борт нашего «Пингвина»?

«Аджна»! — вспышкой озарения промелькнула мысль Мака, — «Все к одному сводится. Приказ Комова, все эти неправдоподобные события, и этот странный застывший мир перед глазами.»

— Ox, Мак, зря вы забили свои головы этими чакрами, все равно они ясности никакой не внесут.

Максима уже не пугал тот факт, что Горбовский мог читать его мысли.

— Тебя, видно, Комов уже тянет по «аджне»? Что ж, готовься. Раньше мы лишь чувствовали «запах серы», теперь, видно, придется столкнуться с самим чертом.

Горбовский немного помолчал и добавил:

— Данг умер.

— Как умер? Вы же только недавно говорили, что он работает?

— Ну и что? На протяжении многих веков люди всерьез верили, что покойники вполне могут работать в иных, менее уютных мирах, нежели наш. В аду там, или в чистилище. Так что ничего особенного тут нет, — усмехнулся старик. — Просто мы отправили в «вероятное прошлое» не самого Данга, а его психоматрицу в тело одного из обитателей XX века. А сам Данг лежал все это время в спецсаркофаге на территории моего фонда. А этой ночью его сердце остановилось. Безо всяких причин.

— А что будет с психоматрицей?

— На этот вопрос нет прямого ответа. Это ведь был единственный в своем роде эксперимент. По крайней мере, пока Данг был жив, при смерти тела того хозяина его сознание вернулось бы в свое родное тело. А вот при смерти родного тела, — Горбовский покачал головой, — может быть все, что угодно. Но в любом случае вернуться к нам он уже не сможет.

— Так вы же говорили, что операция близка к завершению?

— Да скорее всего странники выкинут его обратно. Они не захотят держать у себя такую сволочь, — вдруг весело рассмеялся Горбовский, — Ведь признайся, Мак, ты сильно его недолюбливаешь?

Это замечание было правдой. С одной стороны, как разведчик, Данг провел безупречную операцию на Земле, с другой же — Максима не оставляло ощущение предательства Данга по отношению к землянам, спасших ему жизнь. Хотя чисто формально никакого предательства не было. Была лишь черная неблагодарность.

— Ладно, если он вдруг действительно принесет ценную информацию о странниках, можно будет с легкой душой простить ему все игры с БВИ. Но что же нам делать сейчас?

— Ждать и немедленно действовать, — Горбовский впервые за все время взглянул в глаза Каммереру.

— Ну постой, как можно одновременно…

— Вот-вот, ты уже уловил суть проблемы.

— Именно одновременно. У нас всех уже нет времени на то, чтобы только понять это. Нам уже сейчас надо ждать и немедленно действовать.

* * *

За окном уже давно стемнело, рабочий день кончился, но Максим все еще сидел в своем кабинете, не в силах сбросить с себя оцепенения, вызванного событиями текущего дня. Он до мельчайших подробностей помнил свой разговор с Горбовским, но как он туда попал и как вернулся — все это будто начисто выпало из памяти.

«Стояли звери около двери», — внезапно он вспомнил последние слова умирающего Льва Абалкина. Сейчас эта фраза вдруг зазвучала в совершенно ином контексте. «Зверями», без сомнения, стало все человечество, на изломе века вновь ставшее перед дверями неизвестности.

Загрузка...