Трое против Зоны

Глава 1 Предложение

– Говорят, вы, парни, уже сбывали раритеты в «Березку»? – спросил этот тип, ставя на стол полторашку местного темного.

– А тебе какое дело? – немедленно окрысился Федор. Он к нам недавно прибился, да и Зоны топчет недолго, не различает пока, когда человек просто поболтать подошел, а когда по делу, да такому, которое реальными деньгами пахнет. Новичок, одним словом.

– Погодь, Федор, – останавливает молодого Пригоршня, – давай выслушаем сначала, чего нам предлагают.

А вот Никита свою пригоршню долларов не упустит.

– Верно, предложить хочу, – усмехнулся мужик, придвигая стул и подсаживаясь к нашему столу. Выглядел он потрепанным жизнью, снаряга так себе – на груди калаш, выцветший лесной камуфляж, – но лицо живое, неглупое. Лет ему около сорока, пожалуй, черные волосы подстрижены неровно, самопалом, нос большой, с горбинкой, худые щеки покрыты трехдневной щетиной. – Выгодное дельце может получиться…

Мне мужик понравился: не с пустыми руками пришел, хорошо разговор начал. Сразу видно, бывалый. Вон и камуфляж местами прожжен искрами костра, и на руке шрам явно от электры… А вот его спутник приятного впечатления не производил. Это был плешивый дядька за пятьдесят, с настороженным взглядом из-под кустистых бровей. Зомби знает, кто он, по одежде и манерам не разберешь. Одно ясно – не сталкер. Кто из тех, что в Зону ходит, догадается классические брюки надеть? Будто в офис или в театр собрался. То есть, судя по состоянию тех брюк, собирался лет пять назад – такие грязные и мятые они были. И под старой кожаной курткой, явно с чужого плеча, пиджак. Что тут делает?

Мы с Пригоршней и Ваней Фединым, по кличке Федор, сидели в «Жирном зомби» – маленький такой бар недалеко от Любечской станции. О нем мало кто знает, поэтому пиво здесь неразбавленное, пол незаплеванный. И столик у окна, который мы облюбовали, обычно свободен. Хозяин, краснощекий медлительный толстяк, не без чувства юмора: рекламирует, что все мясные блюда в его меню – из зомбятины. Ясное дело, только рекламирует, у зомби мясо гнилое, хоть жарь, хоть туши – не сожрешь, даже и в рот не возьмешь, расплюешься. Обычная свинина с говядиной. Хотя я иногда подозреваю, глядя на то, как неторопливо несет он поднос с заказом, что жирный зомби – это он сам.

– Какое дельце, ты на нормальную снарягу себе не заработал! – наезжал на гостя Федор. – И что это за «Березки» такие?

– Вот и послушай сначала, а потом встревай, – не сдержался Пригоршня. – «Березки» – это база такая, научная, но типа засекреченная. Про нее мало кто знает, и где она – тоже в секрете держится.

– А ты типа знаешь, да?! Типа был?

– Да я ж тебе и объясняю…

Я лениво обвел взглядом привычную обстановку, вполуха слушая перепалку Федора и Пригоршни. «Жирный зомби» занимает первый этаж старого административного корпуса. Стены тут желтого казенного цвета, но хозяин развесил столько барахла, что унылости казенного заведения совсем не ощущается. Фотографии Любеча до катастрофы, разный камуфляж, ножи, пара автоматов, по одной стене рыболовная сеть с нацепленными на нее засушенными волчьими и бесячьими хвостами… Колоритное место, короче. А на полках за стойкой, там, где в обычных барах стоят ряды импортного алкоголя, здесь – водка. Только, кажется, всех сортов, марок и производителей, от «Флагмана» с «Хортицей» до самой дешевой «Столичной».

Мужик с улыбкой слушал, как препираются Федор с Пригоршней. Его спутник постоял возле стола, искоса поглядывая вокруг, затем тоже взял стул и сел, сложив руки на груди. Вид у него был высокомерно-презрительный. Определенно не сталкер. Не военный, не мародер. Может, ученый? Но что он тут делает, откуда взялся? Те, что есть в Зоне, сидят по защищенным лабораториям, их военные туда на вертолете привозят, на вертолете увозят… Странный тип. И неприятный какой-то.

Протянув руку, я взял бутылку принесенного пива, открыл. Зашипела пена, и Пригоршня с Федором обернулись на звук.

– Все, хватит спорить, горячие финские парни. Федор, привычка сначала делать, потом думать когда-нибудь тебя погубит. Заткнись и дай старшим обсудить дело. – Разлив пиво по стаканам, я кивнул гостям: – Выкладывайте уже.

Ваня надулся, как мышь на крупу, отодвинул свой стакан и откинулся на стуле. Ничего, вспыльчив, да отходчив.

– Я Шнобель, – представился сталкер. – Из наемников. Дурацкая кличка, но я привык. – Он наклонился над столом, сложив руки, и быстро заговорил, понизив голос: – У нас с ребятами скопилось некоторое количество редких штучек, ну, вы знаете. И куча непонятной фигни. Мы слышали краем уха, мол, есть база научников, где за такое неплохие бабки отвалят. Я поначалу не верил, да ребята убедили. Типа даже неопознанную хрень скупают, чтобы исследовать. Особые опыты, бла-бла-бла… Мне подробности неинтересны, главное – чтоб платили. И вот собрали мы все наши арты, ну и прочее тоже, хотим сбыть. – Он облизнулся, наклонился ниже, спросил почти шепотом: – Правда это? Научники берут все, а за раритеты платят вдвое дороже, чем перекупщики?

– Ну не вдвое, конечно… – протянул Пригоршня. Я под столом с силой наступил ему на ногу, и он дернулся. – Ну, то есть, откуда нам-то знать? – неловко поправился он.

Шнобель заговорщицки подмигнул:

– Так значит, правда, ясно-ясно.

– Говорил я тебе, – сердито встрял плешивый.

Наемник недовольно оглянулся на него, хотел было что-то сказать, но махнул рукой.

– Подождите, дядя, – сказал он.

И опять повернулся к нам, блестя глазами.

– Возьметесь довести? Десятую часть всего навара отдадим. Хотите – деньгами, хотите – артами. Точно говорю, есть реально редкие штучки. Ну, что скажете, по рукам? Мне Жирный сказал, вы в «Березки» наведывались пару раз, знаете, к кому подойти, чтобы хорошую цену получить.

Я покосился на хозяина. Тот стоял за стойкой, делая вид, что протирает стаканы, но я видел, что он внимательно слушает наш разговор. Вот скотина продажная! Небось не за красивые глазки рассказал наемнику…

Под моим взглядом продажная скотина краснорожая потупила глазки. Осталось чуток совести, и на том спасибо.

– Да, мы с Киреевым в неплохих отношениях, после того как Химик ему «проводник» подогнал, – самодовольно сказал Пригоршня, и я опять наступил ему на ногу. – Да что такое, Андрюха?! – возмутился напарник. – Что за конспирация, мужики уже знают!

Я вздохнул. Да, искусством дипломатии Никита не владеет. Торговаться тоже не умеет. Язык за зубами держать не любит. Дал бог напарничка… Нет, конечно, Пригоршня хороший друг и сталкер тоже неплохой. Только вот ума бы ему побольше…

– Хорошо. – Пришлось брать беседу в свои руки. – Было дело, сбывали товар в «Березки». Пару раз, как вы тут верно заметили. Но тем все и ограничилось. Давно мы туда не совались и больше не полезем. Дорога опасная, трудная…

– Ты о чем, Химик? Это ж Любечская локация, туда и ребенок… – опять не выдержал Пригоршня. Я со всей дури лягнул его в голень, и он наконец заткнулся. Федор переводил растерянный взгляд с Никиты на меня, пытаясь понять, о чем мы толкуем. Говорю же: молодой, недавно прибился.

Шнобель, кажется, наоборот, очень хорошо понимал наш подстольный диалог. Прищурившись, он прямо спросил:

– Сколько хотите? Учтите, мне с ребятами делиться…

Вдруг дядя Шнобеля тоже подался вперед, я заметил, что плешивый с трудом сдерживает волнение. Чего это он?

– Где база, как туда добраться? Скажите, и я хорошо заплачу, – придушенным голосом сказал Дядя. – Живыми деньгами, прямо сейчас.

Вот так поворот. Чего это он? Сам, что ли, пойдет?

– Сколько дадите? – оживился Федор.

Показав молодому кулак под столом, я покашлял, делая вид, что обдумываю неожиданное предложение.

– Видите ли, господин хороший, не знаю вашего имени, база закрытая. Это значит, кого попало туда не пускают…

– Я не кто попало! – зло сощурился плешивый. Он просверлил меня пронзительным взглядом и повернулся к Пригоршне.

– Вы сказали, это в Любече? – с нажимом произнес он. Никита растерянно покосился на меня, задвигал бровями в попытке правдоподобно соврать, пробормотал:

– Ну… на базу так просто не попадешь. Туда проход через, э, другие локации. Через Везувий, Тунгуску… Караван…

Пригоршня смешался и замолчал, хотя смутить нашего бравого десантника обычно не так-то просто. Я его понимал: этот «дядя» и мне действовал на нервы. Был он какой-то дерганый, напряженный, и взгляд нездоровый. Все казалось, сейчас кинется и горло перегрызать начнет… Зачем Шнобель вообще его сюда притащил? Пожилым родственникам в Зоне не место. Оставил бы его там, где взял… в психушке.

– Сколько хотите за эту информацию? – продолжал давить пожилой родственник.

– Потише, дядя, – попытался урезонить его Шнобель. – Здесь так не принято.

– Тебя не спросили! – бросил Дядя. И снова уставился на меня, сжимая в кулак и разжимая скрюченные пальцы. – Сколько?

Легко было представить, что эти пальцы смыкаются на моем горле. Или вырывают сердце из моей груди. Было что-то в его взгляде… Даже хозяин, продажная скотина, уже чувствовал, что дело принимает скверный оборот, и нервно переминался за стойкой с ноги на ногу, бросив свои стаканы. Правую руку он держал под стойкой, где, как я знал, у него хранилась дубинка, очень полезный инструмент для успокоения разбушевавшихся клиентов.

– Послушайте, дядя, – твердо сказал я ему, откидываясь на спинку стула. Ну так, чтобы мое горло было подальше от его кривых пальцев, если ответ ему не понравится. А ему не понравится, я мог поручиться. – Дела так не делаются. Наше знание – товар не одноразовый. Мы годами будем зарабатывать, водя в «Березки» туристов. У тебя нет столько бабок, чтобы компенсировать нам риски. Вдруг ты перехватишь бизнес или еще кому инфу перепродашь? Нет уж, это не продается, можешь не торговаться.

– Идиоты! – зашипел Дядя, брызгая слюной. Одутловатое лицо его покраснело, напряглось, глаза сузились. – Кому нужен ваш дурацкий бизнес, болваны?!

Шнобель предостерегающе положил ладонь ему на плечо. Тот раздраженно дернул плечом, сбрасывая руку наемника.

– Вы еще пожалеете! – каркнул он, резко встал, опрокинув стул, и выбежал вон.

Наемник сморщился с искренним огорчением:

– Не хотел я его брать. Почти такими же словами говорил: так дела не делаются. Всякий товар имеет свою цену, – он развел руками.

Над столом воцарилось молчание. Федор сидел хмурый, барабанил пухлыми пальцами по подоконнику.

Затем наемник пошевелил носом, лукаво прищурился:

– А что по нашему вопросу? Возьметесь отвести, парни?

– Так а с дядей твоим, я не понял, или одного тебя? – уточнил Пригоршня. – А то он свалил – далеко? Ты дальше с ним собираешься идти или как?

Наемник оглянулся на дверь:

– Без него, я надеюсь. Не хочется с собой тащить.

Мы с Пригоршней переглянулись. Дядя этот, конечно, странный, но он естественным образом отпал. Шнобель вроде заслуживает доверия, мужик с пониманием, к тому же бывалый, такому не надо объяснять, куда ногу можно ставить, куда не стоит. Можно и отвести. Деньги нам нужны: снарягу обновить, то да се… Я покосился на Пригоршню и по его лицу понял, что он сразу о FM-95X вспомнил, давно мечтает. А я себе куртку с подогревом в немецком военном каталоге присмотрел. Пишут, что аккумуляторы от тела заряжаются, во время движения. Полезная вещь! Не надо лишнего барахла тащить, мобильность сразу повышается. Или можно на освободившееся место в рюкзаке боеприпасов дополнительных взять. Вот уж что лишним не бывает, так это патроны…

Шнобель видел наши колебания. Пригнувшись, он задушевно сказал:

– Даю аванс, парни. Хотите – деньгами?

– Хотим! – немедленно отреагировал Федор, о котором я уже как-то подзабыл, так тихо он сидел.

Но наемник смотрел только на меня и Пригоршню. Мы с Никитой переглянулись, уже который раз за эту встречу.

– В принципе, чего не помочь хорошему человеку? – протянул Пригоршня. – Мы и сами собирались туда вскорости, у самих кое-что накопилось, да, Химик?

Я поднял стакан, покрутил задумчиво, отхлебнул. Пена давно осела, пиво потеплело. Наконец решился:

– Деньгами. Надо патронов прикупить, да и вообще. Только… – я поднял указательный палец, привлекая внимание наемника, – никаких пожилых родственников. Ни дядей, ни двоюродных дедушек, ни внучатых племянников троюродной тетки основателя вашего рода, ясно?

– Я же сказал, без него. – Шнобель на радостях махнул обеими руками. – Сам не жажду с ним тащиться. Зоны не знает, склочный старый пердун, ну его. По рукам?

– Давай сначала прикинем, что у вас есть, сколько за это можно выручить и сколько нам причитается, – охладил я его.

Шнобель с готовностью достал сложенный вчетверо лист, где мелким почерком был накарябан список известных артов и сделано краткое описание неизвестных. Мы четверо, даже недовольный Федор, склонились над ним.

Условились встретиться со Шнобелем у Любечского вокзала на рассвете. Он заберет арты у подельников, мы успеем собраться. Никита прав: путь не опасный, но занимает несколько дней, и все по нехоженому лесу, тропы в «Березки» не проложены. Знают о базе только два-три человека из сталкеров, кроме нас, и те стараются каждый раз по-новому клиентов вести. Совершенно незачем раскрывать рыбные места, ага?

На полученный аванс мы затарились в «Жирном зомби» крупами и макаронами, консервами, хлебом и несколькими упаковками натовских военных пайков (они калорийнее), оставшиеся деньги разделили на троих. Когда вышли из бара, уже смеркалось, на станции зажегся фонарь. Впереди, посреди большого пустыря, стояло кубическое здание с выбитыми окнами, дальше за ним поблескивали рельсы железки, еще дальше тянулась сетка-рабица на покосившихся железных столбах. Мы скорым шагом направились по бывшему шоссе, периодически спотыкаясь о взломанный асфальт или вылезшие корни. Но как ни торопились, к схрону подошли в полной темноте.

Федор дулся всю дорогу.

– Почему не продали инфу дяде? – ругался он. – Это же живые деньги, сразу!

– Химик тебе объяснил, дурашка. – Оглядевшись и убедившись, что вокруг никого нет (он неплохо видит в темноте), Пригоршня первый нырнул в дверной проем поселкового магазина. Дверей давным-давно не было, как и окон. От крыши остались только две трухлявые, почерневшие от дождей балки, на которых покоилась ржавая полоса железа. Внутри голых, заплесневелых стен пахло общественным сортиром, пол покрывал толстый слой влажной земли. Собственно, уже много лет магазин, заброшенный еще в советское время, служил этой самой общественности бесплатным туалетом. Когда загаженность и вонь стали невыносимыми, ходить туда перестали. Постепенно запах подвыветрился, теперь он был довольно терпимым. И совершенно не проникал вниз, в наш тайник.

– Но это же фигня! – фырчал Федор, помогая Никите поднять крышку люка, к которой мы в свое время приклеили земляные комки, чтобы не отваливались и не раскрывали нашу нычку, когда мы внутри. – Вы отведете Шнобеля, и он тоже будет знать. Может, в этом его план – просто разузнать, где база, а артов и нет никаких! Вы же их в глаза не видели!

– Ты бы, конечно, так и поступил, – поддел я его, останавливаясь на лестнице и закрывая за собой крышку. – Объясни, Пригоршня.

Мы спустились по бетонным ступеням метров на двадцать вниз – Федор шел впереди, подсвечивая дорогу фонариком, – и остановились перед мощной металлической дверью. Это было бомбоубежище времен Второй мировой, его совершенно случайно обнаружил Пригоршня, зайдя отлить в поселковый магазин и провалившись сквозь сгнивший пол в углу. Кому пришло в голову соорудить бомбоубежище в глухой деревне? Я считал, что это запасное убежище для находящейся неподалеку военной базы (захиревшей и брошенной уже в перестроечные времена), а Пригоршня уверял, что тут был дачный поселок для местных партийных деятелей. Как бы то ни было, у нас появилось отличное место, где можно жить и хранить хабар, не опасаясь, что кто-нибудь влезет в наше отсутствие и сопрет нажитое непосильными ходками в Зону.

Бренча ключами, Федор отпер три замка, врезанных уже нами. Никита зажег керосиновую лампу и подвесил к вкрученному в бетонный потолок крюку.

– У нас процедура отработанная, – заявил он, бросая куртку на нары. – Последний отрезок пути никто не видит. К тому же на базу все равно незнакомых не пускают. Там военные охраняют, подстрелят на подходе, и все. Если не знаешь условного места, с которого условный знак подать надо. К тому же поверье есть: обманешь проводника в «Березки» – удача тебе откажет, больше ни один артефакт тебе в руки не дастся. Да че ты вообще бесишься? Не первый раз такое проворачиваем. Прорвемся, молодой!

Тусклый свет озарил наше жилище – длинную бетонную коробку. Часть убежища мы отгородили – отапливать такое помещение было непростительной роскошью. Дальняя, бо́льшая, половина служила складом оружия, артов и консервов. Там всегда было прохладно. В ближней половине обосновались мы. Вдоль стен стояли ряды деревянных лежаков, в центре – сдвинутые вместе три стола. Федор сгрузил на столы продукты, повернулся ко мне с возмущением:

– Вы приняли решение, не спросив меня!

Я удивился:

– Ты же не знаешь, где база, как туда идти, не можешь оценить затраты и риски.

– Да какая, на хрен, разница! – взъерепенился молодой. – Мы напарники или где?!

– Слышь, успокойся. – Никита уже притащил со склада цинк с патронами, бухнул рядом с рюкзаком, откуда я вытаскивал банки консервов, чтобы распределить между нами. – Нам что, надо было там начать тебе все рассказывать? При клиенте?

– Сказали бы, что подумаете, и, когда я был бы в курсе, решили бы вместе, – упорствовал Федор. Он стоял перед нами, расставив ноги и сложив на груди руки, красный от злости. Ваня был пухлым юношей двадцати трех лет, с фигурой мальчика-огурца – узкие плечи и широкий зад. Рыжий, веснушчатый, с тонкими усиками, которые он подстригал, подбривал и всячески ими гордился. Вспыльчивый, мелочный, злопамятный… ловкий стрелок и удачливый сукин кот. И склочный, как базарная бабка. Я не был уверен, что наше партнерство продлится долго: меня очень быстро утомляло спорить с ним.

– Ага, а он бы с другими проводниками столковался. – Пригоршня сел к столу, разложил перед собой пустые магазины и начал методично заполнять их патронами из цинка.

– Хватит, Ваня, – я присоединился к Никите. – Собирайся. Мы уже подписались. Не хочешь – не ходи, мы с Пригоршней сами его проведем. Но тогда тебя из дележа исключаем.

Федор скривился. Он знал, что, когда я называю его по имени, спор пора заканчивать. Придвинув стул к столу, он достал недавно купленный FN SCAR-L, зачерпнул горсть патронов из короба, высыпал рядом с оружием.

– Ясное дело, пойду. Дурак я от бабок отказываться? Так что рассказывайте. Что за дурацкие «Березки», какого хрена они скупают неопознанную фигню? И где это все находится?

Пригоршня пошарил в рюкзаке, достал банку энергетика, открыл с клацаньем и отхлебнул добрый глоток.

– Да рассказывать-то особо нечего, – сказал он.

– Начинается…

– Погодь, молодой. – Пригоршня вытер губы рукавом и вернулся к своему занятию. – Химик тебе сейчас ситуевину обрисует, он лучше говорить умеет.

Я зевнул. Было около полуночи.

– Главное тебе уже сообщили: есть такая научная база. За редкие артефакты, так называемые раритеты, ученые платят хорошие деньги. А также берут любые новые, еще не исследованные арты, даже то, что фиг знает что такое, лишь бы фонило аномальной энергией. Финансирует их правительство, хотя ходят слухи, что – не наше.

Глаза Федора загорелись.

– Так это, слушайте, наляпать ерунды из земли и травы, «Моментом» склеить – вот тебе готовый артефакт. Навариться можно! Давайте сделаем, а?

Мы с Пригоршней переглянулись и заржали. Федор обиделся:

– Что я такого смешного сказал? Это же очевидная мысль!

– Вот именно, – объяснил я, отсмеявшись. – И не тебе первому пришла в голову. Таких умников много было поначалу, тащили подделку рюкзаками. Но ученый – не значит дурак. У них там приборы какие-то, которые позволяют отличить артефакт от обычной органики. Так что народ быстро понял, что это бессмысленно, и к базе интерес потерял. Загнать хабар можно и ближе, пусть и дешевле. А уж поднимать комок слипшейся земли и тащить неделю черт знает куда, чтобы узнать, что это всего лишь комок земли, – энтузиастов мало.

– Ладно, я понял, – хмуро отозвался Федор. – Так что с базой? Почему она закрытая? Чем там занимаются? Нафига им эти комки, которые то ли арты, то ли нет? И какие это приборы?

– В этом-то самое интересное, – не выдержал, встрял Пригоршня. – Этого-то никто и не знает.

– Как это? Туда же ходят сталкеры…

– Ну а кто со сталкерами будет откровенничать? – Я загнал полный магазин в калаш, еще несколько рассовал по подсумкам. – У них там режим полной секретности. Киреев, которого Пригоршня упомянул, ну, тот ученый, который закупает артефакты, берет товар под присмотром военных.

– Хабар сдал – гуляй, – добавил Никита. – Бабки тебе выдали и за ворота выставили, у вояк разговор короткий на секретном объекте.

– Мда. – Федор почесал в затылке. – Понятно, что ничего не понятно.

– А я знаю, – внезапно заявил Пригоршня. Он встал, потянулся, широко зевнул. – Они хотят эту самую аномальную энергию выделить, чистую. Для этого им и нужны любые артефакты. Чтобы найти эту, как ее… общую частоту.

Я чуть рот не разинул от этой гипотезы.

– Никита, ты, часом, не перегрелся на солнышке? Даром что октябрь на дворе… Ты хоть понял, какую фигню только что спорол? Нет никакой чистой энергии, энергия – это условность, которую физики придумали, чтобы объяснить некоторые явления.

– И вовсе не фигню, – стоял на своем Пригоршня. Расшнуровав ботинки, он уселся на нары. Приставив носок одного ботинка к пятке другого, стащил с ноги один, затем таким же образом, но уже пальцами ноги, и другой. – Я слышал, как Киреев с одним там разговаривал. Тебя вывели, а я задержался, в рюкзак контейнеры складывал… Вошел какой-то чудак в халате, на дядю Носатого похожий, только умный такой, в очочках. Стал арты с Киреевым рассматривать, считать, и сказал что-то вроде того, мол, теперь-то мы найдем эту, как ее… связующую, как ее… нить, во!

Он гордо оглядел наши с Федором скептические лица, надвинул свою ковбойскую шляпу на лицо и лег, закинув руки за голову. Почти сразу же из-под шляпы послышался богатырский храп Пригоршни.

Вот же елки-палки, счастливый человек! Я засыпаю не то чтобы с трудом, но долго: в голове мыслей много. А Пригоршня, красавчик, только лег, бах! – спит. Покачав головой, я поднялся, чтобы сходить на склад за рюкзаком. Федор посмотрел на меня.

– Как думаешь, Химик, это может быть правдой? Ну, что они хотят выделить чистую аномальную энергию? Зачем им? Может, хотят сделать на ней абсолютное оружие?

– Не повторяй ерунды, – рассердился я. – Любит этот Никита поумничать, особенно в той области, в которой ничего не понимает. Нет никакой чистой энергии! И абсолютного оружия нет! Пакуй вещи и спать.

Когда я вернулся со склада, Федор сидел, подперев кулаками щеки, и бормотал:

– А здорово было бы… бах! – и всех накрыло… ваще всех… всю Землю! Кроме меня.

Глава 2 Первые странности

Утро выдалось морозное, несмотря на начало октября. Дыхание с паром вырывалось изо рта. Всю дорогу от схрона до Любечской станции я представлял, будто бы та куртка с подогревом из немецкого каталога уже на мне. Эта мысль согревала душу. Тело же никак не желало согреваться, несмотря на тяжелый рюкзак, набитый патронами и консервами, и быстрый темп, который мы взяли с самого начала. Это все ранний подъем после короткого сна, в такие моменты, да еще на холодке, всегда пробирает нервная дрожь.

Пригоршня с Федором тоже поеживались. Никита, ругаясь себе под нос, все поправлял лямки рюкзака, перенастраивая их длину в десятый раз. Федор брел позади всех, то отставая, то догоняя: досыпал на ходу. У него на груди висело два ствола: АК104-2 и новый SCAR. В кобуре на поясе прятался «файв-севен» – молодой вечно таскал на себе кучу оружия.

Впрочем, к месту рандеву мы подошли бодрые и согревшиеся. Клиент уже ждал, топчась под фонарем у входа на вокзал.

– Погодка-то, а? Стерва! – жизнерадостно воскликнул он, дуя на покрасневшие пальцы. Он был без перчаток. Рядом с ним на потрескавшемся асфальте стоял солидных размеров туристический рюкзак ярко-оранжевого цвета.

– Шнобель, тебя как зовут? – спросил я, подходя и обмениваясь с ним рукопожатием. Ладонь у него была ледяная, но пожатие крепкое, уверенное. – Не нравится мне твоя кличка, кто только придумал такую?

Шнобель удивился.

– Парни дали. Я привык, нормальное погоняло, не хуже других.

– Собачья какая-то. Ты культурный человек, я культурный человек, давай уважать друг друга.

– Я культурный? – наемник от удивления даже рот раскрыл.

Федор равнодушно пожал плечами, а Пригоршня успокаивающе похлопал Шнобеля по плечу:

– Не обращай внимания, Химик любит поучить жизни. Он у нас такой… с высшим образованием. Журналист бывший.

Шнобель улыбнулся открытой, благожелательной улыбкой.

– А вы мне нравитесь, парни. Если что, я Рома.

Я протянул ему ладонь, и мы еще раз обменялись рукопожатием.

– Ну, какие планы, как идем? – бодро спросил наемник, с некоторым усилием поднимая рюкзак. Рассвет разгорался над Любечем, окрашивая крыши в розовато-красные тона. – По шоссе, по грунтовке? Север, юг? Где спрятаны ваши «Березки»?

Сквозь городок с запада на восток была проложена федеральная трасса. Идущая перед вокзалом улица являлась ее частью. Асфальт на шоссе, конечно, давно взломала поросль молодых деревьев, он раскрошился и порос травой. Но раз в два года там проезжали военные на броневиках, ломая деревца, так что федералка выглядела как просека и была вполне проходимой. На север и на юг от Любеча отходили грунтовые дороги, тоже поглощенные лесом, однако и ими можно было пользоваться. Поэтому Шнобель логично предположил, что мы выйдем из города одним из этих путей.

Но я решительно вошел на вокзал.

– Вы уверены, парни? – услышал я сзади его голос, прежде чем тяжелые шаги затопали следом по гулкому залу.

Потолок Любечской станции обрушился в незапамятные времена, в момент образования Зоны. По заваленному обломками и стеклом полу ветер гонял рваный полиэтиленовый пакет. Я пересек зал и через оконный проем выбрался на перрон.

На путях стоял порожний товарняк, колеса заржавели, обрывок соединяющей вагоны цепи уныло позвякивал. Я спрыгнул на рельсы, напарники за мной. Шнобель, поколебавшись, снял рюкзак, с которым не пролез бы ни под вагонами, ни между ними, и потащил его по шпалам.

Мы вынырнули на другой стороне, я огляделся, затем махнул рукой. Мы полезли под очередным составом.

– Эй, парни, там же все огорожено! Как мы выберемся? – окликнул Шнобель. Он, пыхтя, тянул свою огромную поклажу между пассажирскими вагонами с выбитыми окнами и дверями. В темной глубине что-то шуршало.

– Крысы, что ли? – Никита остановился, передвинул ствол на грудь. – Стой, Химик!

Но я уже сам остановился в двух шагах от вагона, прислушиваясь и невольно кладя ладонь на цевье «сто третьего» калаша, который висел на боку. Откуда бы тут взяться мутантам? Поживиться на вокзале было совершенно, то есть абсолютно нечем. Сюда если и заходили, то только по нужде, о чем неопровержимо свидетельствовал несущийся из проемов запах. Никто из известных мне мутантов дерьмом не питался. Охотиться на редких чудаков, жаждущих опорожниться именно тут, не имело смысла – можно было сдохнуть от голода, дожидаясь их. Забредшим на вокзал сталкерам проще и быстрее получалось отлить в углу пустого зала, а лучше дотерпеть до теплого сортира в «Жирном зомби» или другом баре в округе. Короче, мутанты сюда никогда не заходили. К тому же тут слишком сильно пахло мазутом, большинство тварей не любит техногенных запахов. Так кто же там притаился в вагоне?

Мы стояли между двумя составами, пассажирским и товарняком, состоящим из открытых платформ. На платформах торчали брезентовые горбы, перетянутые веревками. Я забрался на ближайшую, поднимая ствол, повернулся к вагону, шуршание в котором прекратилось, затем вновь раздалось, уже ближе.

– Давайте быстрее, прикрываю, – сказал я Никите. – Лезьте на ту сторону. Федор, сначала ты, Рома, ты за ним. Пригоршня, следи за проемом.

Коротко кивнув, Шнобель потащил свой рюкзачище под платформой. За моей спиной хлопал на ветру высвободившийся край брезента – веревка местами сгнила.

Пригоршне не надо было объяснять, его АК74М уже смотрел в темноту пустого вагона. Шуршание повторилось, еще ближе. Я вслушивался, пытаясь по звуку определить, кто это мог быть. Вроде кто-то некрупный?

– Химик, пригнись! – крикнул сзади Федор. Я боком повалился на платформу, поднимая калаш. Узкая длинная тень метнулась ко мне из-под брезента.

Короткая очередь вспорола утренний воздух. Заложило уши. Я тоже выстрелил, но пули ушли в воздух – тварь оказалась слишком быстрой. Крупные когтистые лапы процарапали железный пол там, где только что стоял я. Если бы не окрик Федора, Андрей Нечаев по прозвищу Химик уже послужил бы завтраком для… кто же это?

Я успел поднять перед собой калаш, держа его как дубинку, и это опять спасло меня. Тварь с рычанием набросилась на меня, зубы клацнули о металл, смыкаясь на стволе. Солнце вставало из-за депо, первые лучи ослепили меня, я видел только черный силуэт да горящие красным глаза. Гнилое дыхание ударило в ноздри.

– Псы! – заорал Пригоршня, открывая огонь.

Низкое рычание раздалось со всех сторон. Собаки кинулись из влажной темноты вагона, еще две крупные особи вылезли из-под того же брезента. Федор тоже начал стрельбу.

Я как мог отбивался от крупной псины, которая все пыталась добраться до моего горла. Пока она ломала зубы о ствол, извернулся и пинком отправил ее в полет. Врезавшись хребтом в брезентовый горб, мутант свалился на платформу, громко скуля. Видимо, под брезентом скрывалось что-то очень твердое. Пока пес вставал, рыча, топорща железную шерсть на загривке, которую никакой нож не брал, я разрядил ему в пасть весь магазин. Мутант захлебнулся лаем и сдох.

Я быстро повернулся, вскидывая автомат, чтобы помочь остальным, но стычка окончилась так же неожиданно, как и началась. Перед Пригоршней валялись двое псов с вывалившимися языками и остекленевшими глазами, у обоих прострелены черепа. Федор с Шнобелем оттаскивали труп мутанта с рюкзака с артефактами, куда он свалился, подстреленный, с платформы.

– Откуда здесь эти твари? – недоумевал Пригоршня, выщелкивая пустой магазин и вставляя новый. – Никогда их тут не было! Да и как вообще сюда пробрались, неужто наш лаз разрыли? В городе их бы давно изрешетили, а, Химик?

– Ладно, идем, потом обсудим. – Я выпутался из лямок рюкзака, встал и только тогда снова надел его. Встать с туго набитым рюкзаком было бы затруднительно. Мне не хотелось, чтобы Никита по простоте душевной начал обсуждать другую странность этих мутантов, которая больше напугала меня, чем появление собак там, где их испокон веков не водилось. Если, конечно, он вообще обратил внимание… Я спрыгнул с платформы, помог Шнобелю вдеться в его хранилище артов и быстро повел свой отряд через пути, пресекая дальнейшее обсуждение.

Больше поездов тут не было. Перешагивая через рельсы, мы быстро добрались до воняющего мазутом депо. В огромном здании было пусто, на полу валялся брошенный инструмент. Мы вышли через пролом в противоположной стене и уткнулись в бетонный забор. Серые плиты крошились от времени, поверхность покрывали облупившиеся граффити. Кое-где можно было разобрать «Цой жив» и «Давай, мутант, до свидания», но большинство надписей не читалось. Мы долго брели вдоль бетонного забора. Давно рассвело. Солнце карабкалось к зениту, иногда прячась за облаками, но воздух оставался свежим, от дыхания ломило зубы.

Дома давно закончились, только бесконечные рельсы тянулись справа от нас, огороженные с одной стороны серым забором. Наконец мы остановились перед росшим у бетонной стены шиповником. Пригоршня раскидал ветки между двумя кустами, пожелтевшие листья на которых похрустывали от холода. Открылся лаз под стеной. Сняв рюкзаки, мы пролезли на другую сторону, почти не измазавшись затвердевшей на морозце землей, протащили поклажу. Федор опять замаскировал ход, чтобы не бросался в глаза.

За стеной стояли покосившиеся домишки частного сектора. Окна выбиты, двери заколочены или же, наоборот, выломаны. Огороды и садики вокруг домов заглохли, поросли ядовитым плющом и хищным рогозом.

– Куда дальше? – жизнерадостно спросил наемник, энергично потирая руки, чтобы согреть их. – По грунтовке на север, в сторону Малого Закозья?

– Увидишь. – Мне не хотелось терять время на разговоры, я надеялся еще сегодня пройти Любечскую Помойку.

– Да ладно, клиент имеет право знать. – Пригоршня, наоборот, был в настроении поболтать. Он махнул рукой на северо-северо-восток: – Закозье там, на час. А мы пока на два часа будем держаться.

Шнобель прищурился, оглядывая окрестности, что-то прикидывая.

– К Помойке? – догадался он.

– Молоток, – согласился Никита. – Идем, что ли?

– Ага, только это, вы идите, я тут дело сделаю, у забора, и догоню.

Федор поправил рюкзак и двинулся к заросшей кустами акации улочке, но мы с Никитой остались.

– Ты же клиент, вдруг чего случится. Мы ж тебя охраняем, – ответил на недоуменный взгляд наемника Пригоршня.

– Да я не маленький, парни! – широко улыбнулся Шнобель.

– Отвечаем за тебя, – строго возразил Никита.

– Да перед кем же? – наемник начинал уже нервно мяться на месте.

– Перед собственной совестью, – отрезал я, понимая, что мы только теряем время. – Давай, Рома.

– Ну вы хоть отвернитесь, – пробурчал Шнобель, отходя к забору.

Мы шли по небольшим кварталам, часто сворачивая на новую улочку, чтобы сохранить направление на северо-восток. Мутанты не жаловали этот район: уж очень часто тут устраивались облавы на собак и крыс. Но мы все равно двигались осторожно, после неожиданной стычки на вокзале, зорко поглядывали по сторонам, не убирая рук с оружия. Минут через десять домов стало меньше, земли – больше. Еще немного – и мы выбрались из города. Дальше начиналась собственно Зона, ее первый круг – Любечский лес.

Первым шел Никита в любимой ковбойской шляпе, рассекая высокую траву своими длинными ногами. За ним двигался Шнобель, я следом, контролируя его передвижения. В этом не было необходимости, наемник бывалый, но у нас так принято, когда мы кого-нибудь ведем. Замыкал Федор, все еще сонный.

Под ботинками шуршала трава. Мы пересекали подсохший лужок, отделяющий последние дома от леса. Справа тянулась грунтовая дорога, уходящая на север. Дальше, километров через пять, она раздвоится, правое ответвление пойдет параллельно нашему маршруту.

Шнобель, кажется, подумал о том же. Он нервничал, уходя с хоженых путей, все оглядывался на дорогу.

– Слышьте, парни, вы уверены, что нам надо напрямик?

– Мы уже там ходили, не дрейфь, – утешил Пригоршня через плечо. Федор молча пыхтел под весом своего рюкзака, чуть не под завязку набитого патронами.

– Я, конечно, много в каких переделках бывал, лишней электрой меня не напугать. Но чтоб вот так лезть в самые аномалии… – Шнобель кивнул на лес, до которого оставалось несколько десятков метров, не больше.

– Вот тут ты не прав, Ромыч, – возразил Никита, не снижая темпа. – А когда ты не прав, так ты не прав. Я тебе вот что скажу, и Химик подтвердит. Мы не так чтобы очень давно в Зоне, но вот что подметили: мутанты и аномалии вроде как стараются поближе к людям держаться.

– Да ну? Бред!

Я берег дыхание (Никита у нас высокий, шаг у него широкий, за ним не так легко угнаться), но все-таки встрял в их разговор:

– Это не бред, а факт. Казалось бы, там, где люди, аномалий и мутантов должно быть меньше. Люди разряжают аномалии, уничтожают мутантов… Но все происходит ровно наоборот: больше всего аномалий по дорогам и на наиболее посещаемых тропах, а также вокруг населенных пунктов. И мутанты стараются держаться ближе к городам или сталкерским поселкам в Зоне. Жратвы им и в лесах хватает, но вот фактум эст фактум. Это по латыни, если что. Такой вот, Рома, парадокс.

Наемник потрясенно помолчал.

– Вы уверены? – наконец сказал он. – Ну, то есть, я всегда старался ходить по тропам, сами знаете… хотя если вы все больше напрямик, то, конечно… – Он обернулся, и я увидел, как он заинтересованно двигает своим крупным носом. – Глазастые вы, парни! А чем вы это объясняете?

– Вот тут и начинается самое интересное! – обрадовался Пригоршня и даже шаг замедлил. Я застонал.

– Никита, только не начинай опять…

– А что? – его было не сдвинуть с любимой темы. – Все же сходится, Химик! Сам же говоришь: стараются ближе к людям держаться. Короче, Шнобель, есть теория, что наша Зона возникла, потому что природа на людей обиделась. Так я считаю, что наше наблюдение как раз подтверждает эту теорию. Правда ведь?

– Вот это как раз бред. Природа неодушевленная!

– Да ты погоди, Химик, ты послушай…

– Не желаю слушать твои ненаучные фантазии, – отрезал я. – И вообще достало меня с тобой об этом спорить. Ты не первобытный человек, Никита, чтобы наделять природу антропоморфными фантазиями.

Шнобель только головой крутить успевал, слушая нас. Но по горящим глазам я понял, что ему как раз теория Пригоршни приглянулась.

– А чего! – вклинился он, когда мы входили под своды первых деревьев. – Вот этого слова я не понял, ну, морфное какое-то. Но ведь парень прав, все сходится! Обиделась природа, значит, устроила такие Зоны. Ну вроде болячек на Земле. А человек и туда забрался. И даже использует их, артефакты таскает, бабки зарабатывает, да? Поэтому природа стягивает аномалии и мутанты, чтобы людей наказать, ага!

– Так я же и говорю!.. – обрадовался Никита поддержке. – Сечешь, Ромыч!

Они с Пригоршней принялись рьяно обсуждать эту мутотень. Я сплюнул в сердцах. Темнота, детский сад! Чем они в школе занимались на уроках физики и биологии?!

Тут проснувшийся наконец Федор тоже подал голос:

– Зря, Химик, не веришь. Пока что твоя наука-перенаука не смогла объяснить, ни как появились Зоны, ни как работают… А тут все понятно, даже я…

– Вот именно, что даже ты!..

Я резко повернулся к нему, чтобы в лицо сказать все, что я думаю о таких умниках, и только поэтому заметил движение слева.

– Федор, ложись! – крикнул я, вскидывая калаш навстречу вырвавшейся из зарослей твари.

Похожий на гигантского богомола мутант мчался на молодого, срезая острыми как бритва конечностями кусты на своем пути, ветви осины хлестали по крепкому хитиновому панцирю. От него пули отскакивают, тут надо либо метко попасть гадине в глаз, что почти невозможно, ведь она скачет вверх-вниз, либо бросаться в рукопашную. Нужно срубить ей башку – но велик риск остаться без головы самому, попав под ее ноги-лезвия. Либо, как поступает большинство, – долбить очередями в одно место, где панцирь тоньше, пока не пробьешь. Если ударим все вместе…

Пригоршня со Шнобелем развернулись, тоже вскидывая автоматы.

– Федор, ложись! – снова закричал я.

Молодой остался стоять, где стоял, расставив ноги и глядя прямо в лицо мчавшейся на него машине смерти. Богомол петлял между деревьями, подбираясь зигзагами, но на последнем участке, когда до нас осталось метров двадцать, попер напрямую, вскидывая острые ноги.

Федор стоял прямо перед мутантом, перекрывая нам линию огня, шаря рукой по поясу, где висела кобура. Парализовало его от неожиданности, что ли, или соображалку отшибло? Я бросился вперед, чтобы оттолкнуть его. Но тут молодой выхватил из наконец расстегнувшейся кобуры пистолет, поднял на вытянутых руках, замер на мгновение, встретившись взглядом с зависшим в последнем прыжке мутантом, – и нажал на спусковой крючок.

Он сделал только один выстрел. Пуля вошла точно в правый глаз твари и, пробив хитиновую башку, вырвалась с другой стороны с фонтаном прозрачной жижи. Взметнулись руки-крючья, ноги сделали в воздухе вжик-вжик, как ножницами, – и мутант рухнул перед Федором.

– Сукин ты кот! – я опустил ствол. – Она могла тебя в салат покрошить!

Шнобель склонился над дохлым мутантом.

– Эй, откуда здесь верлиока?! До болот еще пилить и пилить!

Этот вопрос интересовал сейчас всех нас. Действительно, похожие на богомолов твари обитают на болотах, а до ближайшего тащиться три-четыре дня.

Подошедший ближе Пригоршня наклонился ко мне:

– Заметил, Химик, что верлиока эта какая-то…

– Тсс! – шикнул я. – Не сейчас.

Он отошел, пожав плечами.

Федор уже отпиливал десантным ножом лапу поверженной верлиоки.

– Не лень тебе тащить лишнюю поклажу? – попробовал остановить его Пригоршня. – Я тебе опять помогать не собираюсь, имей в виду.

Но молодой не бросил своего занятия. Его руки и куртка уже были заляпаны зеленоватой прозрачной жижей. Наконец он с торжествующим воплем отломил ногу и потряс ею над головой.

– Ага, милка, попалась! Обменяю тебя на патроны и натовскую пайку!

Он обожал шоколад, который клали в пиндосовский сухпаек.

Закинув ногу, с которой еще капало, Федор бодро заявил:

– Я готов, потопали.

Кажется, его меньше всего волновало, что верлиока делала так далеко от болота, что могло ее сюда пригнать. Пожива, как всегда, на первом месте.

Мы двинулись дальше. Идти приходилось медленно и печально, обходя или разряжая аномалии на пути.

– Когда их станет меньше? – все приставал к нам с Пригоршней Шнобель. – Вроде уже далеко отошли.

Мы с Никитой только переглядывались недоуменно. И действительно, обычно к этому времени аномалий становилось ощутимо меньше. Может, еще рано? Задрав голову, я посмотрел на солнце. Да нет, перевалило за полдень. Обычно в это время мы уже прогуливаемся как по бульвару. Ну, почти.

В итоге, когда около двух сделали привал, я был выжат, как лимон. Федор так сразу, скинув рюкзак, ничком бросился на траву и заныл, как у него устали ноги.

– А я тебе всегда говорил, нефиг носить автомат и пистолет разного калибра, – заметил ему Пригоршня, впрочем, без обычной своей ехидности: он тоже устал. Шнобель еще раз обошел поляну, убеждаясь, что аномалий нет, и сел, прислонившись спиной к своему огромному оранжевому рюкзаку.

– Ты бы еще его светящейся краской покрасил, Рома. И светоотражающей, – сказал я.

– А что, идея! – оживился Шнобель. – Не, я понимаю твою иронию, Химик, смешно смотрится. Но уж лучше ходить с попугайским апельсиновым рюкзаком, привлекая лишних мутантов, чем ненароком потерять в траве зеленый. Внутри же такие бабки! Ты в курсе, вместе считали.

– Логика в твоих словах есть, – признал я. – Ладно, с лирикой закончили. Федор, дуй за дровами.

Шнобель снял с рюкзака лопатку и поднялся.

– Я тут отойду, – немного смущенно сказал. – Мы вообще где? Я что-то с направления сбился.

– Пока что, Ромыч, с курса не сбились, не переживай. – Пригоршня сверился с компасом. – Норд-норд-ост. По азимуту на Помойку.

Я сел, привалившись к дереву, вытянул гудящие ноги, потер плечи.

– Ну что, вываливай.

Пригоршне нужно высказаться, он парень простой, долго держать в себе не может.

Никита огляделся, убеждаясь, что Шнобель с Федором скрылись за елками, после чего загадочно посмотрел на меня.

– Собаки-то были того, да, Химик? Тоже заметил, какие у них глаза?

– Какие?

– Да ладно, не прикидывайся! Ты лучше меня скажешь.

– Сам скажи, – настаивал я. – Ты потом только поддакивать будешь, а мне нужно убедиться, об одном ли мы говорим.

Никита присел рядом на корточках, сдвинув шляпу на лоб, почесал в затылке.

– Ну, странные они, – начал он задумчиво, подыскивая слова. С этим у него всегда трудновато, когда требуется выразить что-то необычное. – Такие, как бы сказать… – он покрутил в воздухе пальцами. – Пустые, что ли. Черные. Мертвые. Ну, не как у нормальных живых мутантов, короче. Такие, знаешь… вроде стоячей воды. В болоте, ага. Вот так, да, точно. Мертвые, как стоячая вода в болоте. Черная.

Я кивнул. Пригоршне удалось подобрать самые подходящие слова. У всех мутантов были одинаковые неподвижные глаза, прозрачные и темные, – именно как вода в болотном озерце. Что у собак на вокзале, что у верлиоки.

– Чего это с ними, а? – Никита заглянул мне в лицо. Он не любил всякие необъяснимые странности. А я любил всякие странности объяснять и якобы необъяснимым явлениям находить разумное объяснение.

Но на этот раз ничего разумного в голову не лезло, хоть ты тресни. Я покачал головой.

– Мало данных для обобщения, напарник. Давай подождем, посмотрим, может, еще чего вылезет. Ну или мне дельная мысль придет. По правде говоря, первый раз вижу нечто подобное.

– Ага, точняк! – подхватил Никита. – Я ж сам по случайке заметил, и не собирался ей в глаза смотреть, псине той. Только она, прежде чем кинуться, посмотрела на меня этак… короче, как будто сказать чего хотела. Типа предупредить, что ли.

– Не пей, мол, Никитушка, из копытца, козленочком станешь…

– Не веришь? – обиделся Пригоршня. – Говорю тебе, меня как ледяной водой окатило от этого взгляда! И внутри вроде голос сказал: не ходи, Никита, хуже будет. Вот.

– Ладно, не перегибай, Никита, – устало сказал я.

Он поднялся и отошел на другой конец опушки, отвернувшись. Я не стал его утешать, потому что не верю в такого рода мистику. Это он себе напридумывал, причем наверняка прямо сейчас, для красоты сочинил. Глаза – да, странные. А взгляд, голос… субъективно это. Пригоршня – тот еще фантазер.

– Может, новая разновидность мутантов, – предположил я. Вслух, но негромко, больше для себя. – Флуктуации аномальной энергии в районе Любеча породили новую мутацию среди потомства живущих в окрестностях города мутантов. Повреждение гена, отвечающего за цвет глаз…

– Опять заумь всякую бормочешь? – на поляне появился Федор, одной рукой сжимая охапку сушняка, другой таща сухую осину. – Костер-то где?

Я поднялся, начал раскладывать костерок.

– Тебя ждал. Клиент где?

– Отлить ушел. И отложить тоже. Так что я за ним не пойду, – предупредил мое указание Федор. – Не маленький, сам придет.

– Я схожу, – хмуро вызвался Пригоршня.

Тут послышался хруст валежника с той стороны, откуда мы пришли, и на опушку вывалился Шнобель.

– Вот и я. – Он воткнул лопатку в землю возле своего рюкзака. – Хотите, пожрать сготовлю? У нас обычно я всю жратву делаю. Не ресторан, конечно, но получше, чем в столовке. О чем трындели без меня?

Я послал Пригоршне предостерегающий взгляд, но тот еще дулся и в светские разговоры вступать не собирался. Огонь охватил лежащие внизу сухие веточки и лизал бревна, положенные сверху шалашиком. Шнобель хлопотал возле костра, доставая консервы и крупу. Отойдя так, чтобы дым не ел глаза, я прислонился плечом к дереву.

И вздрогнул, когда незаметно подошедший сзади Федор прошептал мне прямо в ухо:

– А лопатка-то у него чистая была, а, Химик?

Глава 3 Помойка

– Что?

– Лопатка чистая. Он ею не копал.

Я не выдержал и расхохотался.

– Ваня, какое твое собачье дело? Ты бы еще в штаны к клиенту заглянул, может, он и задницу неожиданно вытер?

Федор насупился.

– Это Зона, тут нужна бдительность. Вдруг он…

– Ну-ну? – подначил я молодого. Полет фантазии окружающих уже начинал доставать. Сначала Пригоршня с внутренними голосами и говорящими взглядами, а этот что выдумал? – Чего он? Динамит подложил там, где мы уже прошли? Или, может, инструмент в чистоте держит, чтобы не тупился? Или с большой нуждой у него не сложилось и лопатка не пригодилась? Твоя версия?

– Нет, но… – третий наш напарник помялся и, не найдя что сказать, обиделся: – Никогда ты меня не слушаешь!

– Я как раз слушаю. Давай, удиви меня.

Но Федор уже надулся:

– С тобой невозможно разговаривать. Что я ни скажу, ты меня высмеиваешь.

– Потому что ты вечно людей подозреваешь, а потом оказывается, что напрасно, – отрезал я. – А тут и вовсе, нашел к чему придраться – к сортирной лопатке!

– Да пошел ты! – вспыхнул Федор. Развернувшись, он вломился в кусты и скрылся в лесу. Ничего, скоро вернется, вспыльчивый, но отходчивый.

Шнобель действительно неплохо кашеварил. Сейчас он забабахал густой, нажористый суп из тушенки и риса, и мы с удовольствием навернули по две миски каждый. Из-за готовки мы потратили на привал часа полтора. Но, во-первых, первая половина дня выдалась утомительной (по причине странно навалившихся аномалий), и всем нужен был отдых. Во-вторых, мы все равно успевали в первую точку ночевки – заброшенный егерский домик за Любечской Помойкой. Помойка хожена вдоль и поперек много раз всеми, кому не лень, аномалий там отродясь не водилось, а мутантов давно уничтожили военсталы.

Ну конечно, какая-нибудь бродячая химка или дробилка может в любом месте поджидать, нельзя скидывать со счетов и залетных собак или мигрирующую стаю крыс. Но это так, маловероятные мелочи, которые задержат нас не больше, чем на полчаса.

Собрав котелки, закопав мусор, залив костер, мы выдвинулись дальше. Обед прибавил сил, шагалось легко и свободно. Набежали облака, стало пасмурно, зато немного потеплело. Когда-то Помойка была посещаемым местом, там жили полчища крыс, и новички ходили туда бить их и собирать хвосты. Поэтому нам часто попадались протоптанные тропы. Где-то с полчаса мы даже шли по одной, сэкономив силы и время.

Когда вышли к Помойке, было около шести. Мы как раз успевали пересечь ее и до темноты устроиться в «егерятнике», как называли сталкеры егерский домик. Тени стали длиннее, затем лес кончился – и Помойка предстала перед нами во всей своей помоечной красе.

Конечно, это была не обычная бытовая помойка. Сюда свозили еще в советское время все, что следовало скрыть от глаз обывателя. Все, что изымалось из обращения, так как нарушало имидж советской власти либо попадало под запрет уже после производства или выпуска. Стотысячные тиражи ставших неугодными книг, бракованная одежда, мебель, домашняя утварь. Сюда же свозили списанные ушлыми директорами магазинов или складов продукты, которые не удалось тайком продать на сторону. Собственно, на этих продуктах и завелись крысы, да так и остались, а потом мутировали.

Причудливое место эта Помойка. Когда-то ее огораживал высокий железный забор, чтобы глаз простого человека не видел ошибок руководства. Потому ее и вынесли так далеко за город. Теперь забор местами обвалился, на Помойку пробрался лес. И растут кусты на холмах из стульев, из растрескавшегося концертного рояля торчит березка, лианы плюща покрывают гору намокших книг. Хорошо утоптанные тропки пересекают Помойку во всех направлениях.

Там, откуда мы подошли, забор стоял, но одна секция повалилась, открывая широкий проход. И первое, что мы увидели, когда лес закончился, – жарка, загораживающая весь этот проход.

Мы остановились в нескольких метрах от забора.

– Это еще что за хрень?! – возбужденно закричал Федор, размахивая руками. – Нет, вы только поглядите, откуда она тут взялась?!

– И верно, что за фигня? – Пригоршня почесал в затылке. – Химик, ведь ее тут раньше не было? Или меня память подводит?

Я задумчиво покачал головой. Как нарочно, честное слово. Что-то непонятное творится с Зоной. Даже с учетом того, что Зона вообще странное и непредсказуемое место. Сколько раз мы тут ходили – никогда ни одна аномалия не догадалась перекрыть вход на Помойку. И вот поди ж ты… Какое неудачное начало похода! Надеюсь, дальше пойдет легче.

– Обойти никак? – деловито осведомился Шнобель.

– Нет, Ромыч, – сказал Пригоршня. – Ну то есть можно, ясное дело, да это ж какого крюка надо давать…

Шнобель вытащил горсть гаек из мешочка на поясе.

– Сейчас разведаем подходы…

Ржавый, с редкими хлопьями красной краски забор тянулся влево и вправо, скрываясь где-то там за деревьями. Он был высокий, метра три, – не перелезть. Пространство между лесом и Помойкой заполнял малинник, кусты кое-где перемежались низкорослым орешником.

– Так, отставить панику! – велел я громко. – Рома, вернись! Твои гайки еще пригодятся. Федор, успокойся. Пригоршня, не дезинформируй общественность. Этому забору черт знает сколько лет, где-нибудь обязательно найдется еще одна дыра. Так что медленно идем вдоль периметра, прощупывая тропу, и ищем другой проход или слабое место.

Крюка, конечно, пришлось дать, но надо сказать, что, хотя шли мы медленно, постоянно проверяя дорогу впереди, слабое место в заборе обнаружилось довольно быстро. Одна секция накренилась, верхний угол качался под ветром. Шнобель с Пригоршней быстренько нашли поваленное, но еще крепкое дерево, вставили его в щель, поднажали – и рифленый железный лист вышел из креплений. С мерзким скрипом он упал на землю, открывая вид на растрескавшиеся шкафы. Из полуоткрытых дверей выглядывали нежно-зеленые побеги.

Было полшестого, я предвкушал сытный ужин и раннюю укладку на ночь – меня уже покачивало, тянуло в сон: сказывался вчерашний недосып. Я беспрестанно зевал, чем вскоре заразил всех в отряде. Мы гуськом шли между мебельными стенками, в остатках полировки отражались наши искривленные лица. Много где панели ДСП разрушались, и под ногами поскрипывали влажные опилки. Впереди шагал Пригоршня с компасом и длинной палкой в вытянутой руке, чтобы разрядить невидимую аномалию раньше, чем вступит в нее. Пока что, правда, больше аномалий не было.

– Вы доверяете компасу? – спросил Шнобель.

– Магнитные линии будут посильнее аномальной энергии, – зевая, ответил я. – Верно, Никита?

– Чего? – он повернул к нам сосредоточенно-уставшее лицо. – Слушай, Химик, тебе не кажется, что мы здесь уже проходили?

Я опять широко зевнул.

– Тебе кажется. Эти стенки все одинаковые. Давай уже выводи нас из этой мебели.

Никита пробурчал что-то недовольное и двинулся дальше. Повернув пару раз, он наконец вывел нас из тесного лабиринта советских мебельных стенок. Стало светлее. Слева раскинулись холмы стульев, справа громоздились табуреточные горы, выше человеческого роста. Они перемежались бытовым мусором, из нанесенной ветром земли местами торчали кусты или деревца. Впереди виднелись груды тряпья вперемешку с игрушками.

Под подошвами звякнуло: в траве валялись ложки и вилки. Я носком ботинка откинул их с дороги.

– Идем уже.

– Да погоди ты! – откликнулся Пригоршня. – Что-то с компасом… – Он растерянно вертел прибор, постукивая по крышечке пальцем.

– Что может случиться с компасом? – рассердился я.

– На север не показывает? – предположил Шнобель.

– Оставь его, так пойдем, не заблудимся, – решил я, горя желанием скорей выбраться отсюда и наконец завалиться спать. – Мы зашли на Помойку на три километра ниже, чем обычно, то есть с юго-запада. Значит, – прикинул я, – надо шагать прямо и потом свернуть направо.

– Сколько шагать-то? – буркнул Пригоршня, поправляя лямки рюкзака.

– Так не скажу, но ты поймешь. Мы же обычно пересекаем Помойку по центру, вот когда увидишь те места, тогда и сворачивай, не ошибешься.

– Да понятно, возле Железной башни, – напарник зевнул и наконец тронулся, мы за ним. Еще хорошо, что нам не попалось ни аномалий, ни мутантов! Так мы быстро дойдем…

Если бы я только мог предположить, как ошибался, наверное, я бы просто вытащил спальник и лег спать прямо там.

Сначала все шло хорошо, то есть мы шли хорошо. Бодро, весело. Шнобель рассказал несколько довольно свежих анекдотов, одного я даже не знал. Федор хохотал, не дождавшись конца. По моим прикидкам, дорога через Помойку, с учетом крюка, должна была занять около часа. Мы уже шли минут пятнадцать, следовательно, еще через пятнадцать минут должны показаться знакомые места. Да вот, кстати, и они: покосившаяся двенадцатиметровая башня из остовов «жигулей», «москвичей» и «лад», вокруг – стены из шин. Не знаю, кто их так сложил, но они реально образовывали небольшой лабиринт. Причем был он не черный, как полагалось бы такой постройке, а пятнисто-серый. Это потому, что здесь гнездилось удивительно много ворон – прямо аномалия какая-то. Они летали, каркали, где-то там, на вершине железной башни, таились их гнезда. Как-то мы поспорили с Пригоршней, чего вороны тут делают в таком количестве, и Никита предположил, что у них коллективный разум. Про коллективный разум он вообще-то от меня услышал и решил, мол, какой-то мутант воронами завладел и контролирует их. Потом Пригоршня разошелся, стал, размахивая руками, описывать этого мутанта – огромного взъерошенного черного ворона, который сидит в башне, жирный – сам не летает, а другие вороны приносят ему жратву. Я не согласился, уж больно фантастично. Хотя, конечно, это Зона, здесь такое случается порой, что и не описать.

Так или иначе, вороны летали над железной башней, над шинным лабиринтом, неумолчно галдели и хлопали крыльями. На нас они внимания не обращали. Если в лабиринт не лезть, ничего не будет. А если заглянуть в просвет между шинами на юго-западе, увидишь скелет сталкера. Это какой-то бедняга решил зайти внутрь, видимо, искал редкие артефакты, вороны на него и набросились. Они очень агрессивны, когда кто-то на их территорию ступает.

Мы миновали Железную башню и вновь углубились в деревянный лабиринт. Первым споткнулся Шнобель – в переносном смысле.

– А вот еще! – радостно рассказывал он. – Идет сталкер Петров по лесу, видит, навстречу ему кровосос. С фингалом… Погодьте, я вроде… Разве я не рассказывал этот анекдот?

И тут сзади раздалось короткое слово из пяти букв, произнесенное на выдохе: Федор опять споткнулся, уже по-настоящему.

По спине будто холодными пальцами провели. Я слышал это же самое восклицание десять минут назад – тем же тоном, тем же голосом. Я обернулся, как и тогда. На том же самом месте!

– Пригоршня, твою мать! – крикнул я. – Ты водишь нас кругами!

Сидевший на ножке перевернутого стула, на вершине стуловой горы, ворон раскрыл клюв: «Пррочь! Пррочь!» Захлопали крылья, и ворон канул за грудами заплесневелой мебели.

Мы остались стоять посреди Помойки, – удивленные, растерянные, – слушая удаляющееся мрачное карканье, единственный звук во внезапно наступившей тишине.

– Ты чего натворил? – спросил я Никиту. – Какого хрена?..

– Да ты сам попробуй! – защищался Пригоршня. – Компас сломался, кругом все незнакомое…

– Десантник, твою мать! Солнце тебе на что?

Пригоршня задрал голову.

– Где ты видишь солнце? – сердито спросил он.

Небо затянуло сплошной пеленой, за которую не пробивался солнечный свет.

– Мы что, заблудились в этой мебели? – немного нервно спросил Шнобель. Поверить ему мешало то же, что и мне: полная нелепость такого предположения. Да эта Помойка хожена вдоль и поперек, тут нельзя заблудиться! Ну подумаешь, не с того конца зашли, Помойка-то не стала другой!

Федор оттер меня, плечом толкнул Шнобеля:

– Меня пустите, я тут еще в самом начале крыс гонял. А этот Пригоршня…

И не договорил, оставил фразу подвешенной, чтобы дать почувствовать, какого мнения он о Никите. Все сразу это поняли. Пригоршня сердито хмыкнул в ответ:

– Молод еще вперед лезть. Химик, скажи ему…

– Пусть ведет, – сказал я.

– Вот, слышал?.. – начал Никита, и тут до него дошло. – Эй, Химик, ты чего?!

– Кончайте пререкаться, или мы до темноты не выберемся! Тут, конечно, спокойно, но я бы не рисковал оставаться на Помойке ночью. Возражения есть?

У Пригоршни возражения конечно же были, но он оставил их при себе, здраво рассудив, что если молодой выведет, то и ради бога, а если нет, у Никиты будет полное моральное право позлорадствовать насчет Федора. И долго еще вспоминать ему его промах. Так что бывший десантник молча посторонился, пропуская молодого в авангард.

Мы двинулись дальше. По сторонам тянулись нагромождения мебели. Стулья скоро сменились столами – письменными, кухонными, школьными партами. Все это было присыпано мусором, поросло травой, кое-где между ножками качались стволы молоденьких березок.

Между мебельными холмами были протоптаны дорожки, они разветвлялись, уходили в глубь странного пейзажа. Я старался отслеживать направление, но это оказалось непросто: прямых троп не было, дорожки петляли, кружа вокруг мусорных куч. Выбранная Федором тропинка очень скоро уперлась в стену из кухонных шкафов, почти полностью скрытых под зеленой пеленой плюща. Пришлось сворачивать вправо.

Я предполагал, что через пару десятков метров тропа свернет влево и мы вернемся на выбранное направление, но коридор между шкафами тянулся и тянулся… сменился книжными полками, на которых громоздились кучи отсыревших книг и крысиные скелеты… а затем повернул опять вправо. И снова пришлось долго тащиться между шкафами, превышавшими человеческий рост, не имея возможности оглядеться и сориентироваться. Начинало казаться, что мы уже должны были выйти за пределы Помойки, столько шли в одну сторону.

И тут проход снова повернул вправо. Что за выкрутасы?

Кажется, Федор тоже удивился, но виду не подал.

– Скоро выйдем, – бодро сказал он, прибавляя шаг.

– Химик, тебе не кажется, что мы идем в обратном направлении? – тихо спросил Пригоршня, пыхтевший за моим плечом.

– Нет, Никита, не кажется.

Потому что я был уверен в этом. И это начинало раздражать.

Но не возвращаться же?

Шнобель больше не рассказывал анекдоты, мрачно вышагивал следом за Пригоршней, который все громче отвешивал саркастические замечания. Я игнорировал его выступления, чтобы не сбивать дыхание. Невольно мы все прибавили шагу.

Наконец тесные стенки шкафного коридора раздались, стало светлее, и мы вышли на новое место. Кругом торчали ножки беспорядочно наваленных грудами стульев.

Никиту прорвало:

– Ну что, довыпендривался? Теперь ты нас водишь кругами!

Под подошвами поскрипывали алюминиевые ложки. Мы остановились, нервно оглядываясь. Стулья, конечно, те же, но отличия есть.

Федор огрызнулся:

– Глаза протри. Это другое место. Там был проход, а тут нет. – Молодой для убедительности ткнул пальцем вправо.

– Да? А это что такое? – Пригоршня наклонился и поднял с земли что-то маленькое и грязное. – Это от твоего шоколада обертка!

– Но здесь точно был проход! – защищался Федор. – Между теми и этими стульями. Мы же оттуда пришли! Куда, по-твоему, делся проход?

– Не было никакого прохода! – орал Пригоршня.

– Был, был проход, – вступился Шнобель. Он аккуратно снял рюкзак, потянулся, помассировал плечи. – Отлично помню, потому как тут я второй заход на один анекдот сделал, чего никогда со мной не бывало. Что за ерунда здесь творится?

Я понимал не больше, чем он. Сколько здесь ходили, ни разу ничего подобного не случалось. Более того, я вообще не мог сообразить, где мы находимся, хотя бы примерно, и не понимал, откуда мы пришли. Были мы здесь или нет? Вроде все сходится, но того коридора между мебельными стенками, мечтой советского человека, больше не существовало. Когда я пытался вспомнить то место, откуда мы двинулись в путь, голова шла кругом, ломило затылок. К тому же ныли ноги, сводило от голода брюхо, мешая сосредоточиться.

– Так, давайте еще раз, – велел я и зевнул. – Запоминаем все вместе. Слева деревянные стулья с мягкой сидушкой под гобелен. Справа – с железными ножками и спинками. Перекресток, за ним слева табуретки, справа – деревянные стулья с твердым сиденьем. Федор, кинь окурок на видное место. Пригоршня, положи что-нибудь на табуретки. Рома, обозначь железные стулья, а я положу носовой платок на деревянные с мягкой сидушкой. Идем.

И мы, несколько воодушевленные, двинулись по тому же проходу между стульями, что и в первый раз, если, конечно, место было тем же. Если да, то очень скоро мы должны были упереться в кухонные шкафы, а потом вернуться сюда же коридором с одними только правыми поворотами.

Поворотов не было. Мы уперлись в поросшие плющом шкафы, свернули направо. И через какой-то десяток метров оказались на открытом пространстве, полном строительного мусора.

Побродив по площадке и не найдя ничего похожего на искомый проход, решили вернуться.

Пути назад не было. Мы заблудились.

Или же сама Помойка издевалась над нами…

Мы остановились. Было тихо-тихо, солнце уже коснулось горизонта.

– Что будем делать? – медленно спросил Шнобель. Он пошевелил своим огромным носом, словно принюхиваясь.

Пригоршня топтался на месте, как конь, поглядывая то на небо, где не видно было солнца, то почему-то на часы. Насупленный Федор уставился в землю, тяжело переживая свою неудачу, самовлюбленный сукин кот. А вот не надо было лезть…

– В любом случае, стоять тут нет никакого смысла, – решил я наконец. Жрать хотелось неимоверно, но устраивать привал на Помойке, когда до нормальной ночевки рукой подать? – Пошли.

– Опять кругами бродить? – возразил Никита. – Достало же! Или давайте перекусим сначала. У меня желудок уже провалился внутрь себя.

– Поедим в егерском домике, – твердо сказал я. – Должен быть весомый стимул выбраться.

– А если не выберемся? – Федор поднял на меня тоскливый взгляд. Он уже сдался.

– Просто сил бы набраться, – добавил Шнобель. – Хрен знает, сколько еще бродить будем.

– Да долго-то здесь ходить негде… – начал напарник и осекся.

– Вот-вот, вы это уже говорили. А мы уже полтора часа круги нарезаем, – поддел Шнобель. Клиент пытался казаться беззаботным, но по тому, как он крутил в пальцах карандаш, я видел, что он тоже нервничает. Да и я уже не был так уверен в безобидности Помойки. Конечно, мы тут сто раз ходили, и никаких проблем… А что случилось именно сегодня, что несчастный склад всяческого хлама вдруг проявил недружелюбие и начал нас путать? Или мы от усталости и недосыпа просто тормозим, пропускаем нужные повороты, не замечаем старых ориентиров? Да ну, подумаешь, не спали полночи, впервой, что ли?

– Вы как хотите, а я пошел, – сказал я решительно. Это невозможно объяснить, но где-то глубоко внутри я чувствовал, куда идти, – меня звал и манил егерский домик, в котором поджидал отдых. Явственно, почти осязаемо я ощущал запах влажных бревен, прохладу отсыревших матрасов на лежаках, потрескивание поленьев в печи, когда мы разожжем там огонь, бульканье воды в котелке.

И я пошел. Наугад, руководствуясь только зовом егерятника. Никита двинулся следом: он уже привык следовать за мной даже без объяснений с моей стороны. Часто бурчал и возмущался, но не бросал друга. После недолгого колебания за нами зашагали и Федор со Шнобелем – а что оставалось делать? Не торчать же в незнакомом, недружелюбном месте?

Однако Помойка не собиралась нас так просто отпускать. Уж не знаю, как это получалось, но стоило мне пойти в нужном направлении, как на пути вырастали горы тухлой одежды или источенной жуком мебели, и приходилось сворачивать. Я упорно пер вперед, а Помойка не менее упорно заворачивала нас. Я искал обходные пути, сворачивал в любые коридоры, которые могли вывести нас к восточному периметру глобальной свалки, но коридоры изгибались, делали петли, заканчивались тупиком. Когда мы в очередной раз прошли мимо Железной башни, вороны проводили нас удивленными взглядами.

Однако я не сдавался. Пригоршня насвистывал однообразную мелодию, Шнобель рассказывал какую-то длинную историю без конца, а может, повторял одну и ту же по-новой, я, по правде сказать, не вслушивался. Федор молча тащился в конце, изредка только разражался проклятьями, когда мы в очередной раз упирались в стену, сложенную из книг, как из кирпичей. А я просто следовал зову, который то становился сильней, то слабел, будто заглушаемый помехами.

Помойка словно вымерла. Кое-где валялись начисто обглоданные кости, качалась на ветру старая, порванная паутина. Мертвая, давящая тишина, нарушаемая только нами. И – постоянное ощущение взгляда в спину. Я несколько раз оборачивался – никого, только ворон перелетает с места на место, как будто следует за нами. Ждем, что ли, когда мы свалимся от истощения? Да нет, глючит уже с голодухи…

Наконец я остановился перед книжной стеной, в которую мы уперлись, наверное, по пятому разу. Чувствовалось, что нам надо ее обойти, но как я ни кружил, никак не мог обнаружить подходящего пути. На вершине стены сидел все тот же черный ворон. А может, другой, кто их разберет. Птица поворачивала голову, глядя на нас то одним, то другим глазом.

– Хочешь почитать перед сном? – съязвил Федор. Он все еще переживал свое поражение и хотел отыграться.

Но я не дал ему такой возможности. Подняв калаш, я подстрелил наглую птицу, которая раздражала меня даже больше, чем Федор. Ворон успел взмахнуть крыльями, отреагировав на движение, но улететь не успел. В воздух взметнулись перья, ворон комом упал по ту сторону книжной стены. А я повернулся к Пригоршне:

– Никита, взрывчатку давай. Не нравится мне эта стена.

– Э, Химик, с тобой все в порядке? – Никита похлопал меня по плечу. – Очнись! Ворону постороннюю подстрелил ни с того ни с сего, теперь взрывать что-то собираешься… было бы солнце, я бы спросил, не перегрелся ли ты. А теперь даже не знаю, как сформулировать… спятил от переутомления? Или…

– Дай шашку! – рявкнул я на него.

Пригоршня попятился, переглядываясь со стоящим рядом Шнобелем. Федор многозначительно покрутил пальцем у виска, проговорил одними губами: «Не связывайся!» Мне было наплевать, что они обо мне думают. Солнце почти скрылось за горизонтом, его уже не было видно за кучами хлама. И исчезло давящее чувство взгляда в спину. Зато зов егерятни, надежного места для ужина и ночлега, усилился невероятно. Я уже не просто слабо чувствовал егерский домик – нет, я был практически уверен, что он там, за этой стеной сложенных друг на друга внахлест толстых, подмокших, заплесневелых томов.

Видимо, мои товарищи решили, что действительно проще сделать, как я говорю, чем спорить со спятившим мной. Пригоршня выудил из рюкзака палку динамита. Федор со Шнобелем, который странно на меня поглядывал, ножами расковыряли одну из книг в основании стены, кажется, это был третий том «Войны и мира», и Никита сунул туда шашку. Мы отошли и укрылись за очередной грудой мебели.

Взрыв сотряс землю, нарушив тишину. Мы заткнули уши, но все равно оглохли. Выпрямившись, я увидел, как из-за густого белесого дыма, валившего от разлетевшихся книг, беззвучно взлетает стая ворон. Они махали крыльями, разевали клювы, однако ни звука не доносилось до меня сквозь заполнившую голову вату.

Ветер отнес дым в сторону, и мы увидели за дырой в книжной стене железный забор. Прямо перед нами был широкий проем, за которым начинался лес. Среди деревьев виднелся вросший в землю сруб. Меня затопило чувство злорадного торжества. Ага, выкуси! Мы таки выбрались!

На плечо мне легла рука. Я обернулся, потряс головой, пытаясь вытрясти пробку из ушей. Словно издалека, до меня донесся голос Шнобеля:

– Химик! Ты сказал, что не веришь ни в какую мистику. Что даже здесь, в Зоне, есть своя, пусть аномальная, но логика. Только я никак не возьму в толк, как ты нас вывел? Зачем убил птицу? Почему решил, что надо снести стену? Хоть убей, не вижу тут никакой логики!

– Потому что ее тут нет, – заметил Пригоршня, поправляя ковбойскую шляпу на кудрявых волосах. Федор уже раскидывал ногами горящие книги, расчищая путь.

– Есть такая штука, Рома, «наитие» называется.

– Это ведь не научно, – возразил Шнобель. – Значит, есть что-то, чего наука объяснить не в силах?

– Не пытайся сбить меня, – твердо сказал я. – Если и есть что-то, объяснения чему еще нет, это не значит, что явление нельзя объяснить в принципе. Наше подсознание получает намного больше информации, чем доходит в сознание. Подсознание обрабатывает эту информацию и выдает готовый ответ. Мы видим только ответ, но это не значит, что решения не было и нет.

– А как ты объяснишь… – вмешался Пригоршня, но я не стал выслушивать и решительно прервал напарника:

– Идемте жрать уже, пока не стемнело.

Глава 4 Выработка

В буржуйке весело горел огонь, уютно потрескивали дрова. От печки по комнате волнами расходилось тепло. Разомлев после плотного ужина, мы сидели на низких табуретах вокруг печки, вытянув к ней ноги. Закипал чайник.

– Какие планы на завтра? – спросил Шнобель, позевывая. – Подрыхнуть получится лишний часок?

В егерском домике была всего одна комната – с низким потолком, маленькими окнами. Благодаря этому, домик быстро протапливался. Снаружи уже стемнело, внутри под потолком неярко горела керосиновая лампа, добавляя комфорта и уюта.

– Увы, – я прикрыл рот ладонью, подавляя зевок. – Надо пересечь Выработку, а она немаленькая. Встаем с рассветом.

Пригоршня зевнул:

– Тогда я на боковую.

– А чай? – Клевавший носом Федор тряхнул головой, отгоняя сон.

– Сон важнее.

Отойдя к двухэтажным нарам, стоящим вдоль стены, Никита ловко забрался наверх, предварительно скинув ботинки. Вытянулся, закинул руки за голову, сдвинул шляпу на лицо – и почти сразу до нас донесся богатырский храп.

– Выработку? – удивился Шнобель. – Там же нечего делать. Туда никто не ходит.

– Мы же не за артефактами направляемся. – Я потер глаза. Под веки словно песка насыпали. – Поэтому и через Выработку. Пустое место, аномалий почти нет, людей тоже. Наша задача – идти по возможности самым кратким и безопасным путем. Ясное дело, на таких дорогах в Зоне никого нет, тут чем опаснее, тем больше артов, соответственно, больше народу. Оно нам надо?

Шнобель вытащил из нагрудного кармана сложенную в несколько раз, запаянную в полиэтилен карту:

– А именно?

– Долго объяснять, на месте покажу.

Я уже склонялся к мысли последовать примеру Никиты, но тут чайник наконец закипел. Федор натянул рукав на ладонь, обернул алюминиевую ручку и снял чайник с печки.

– Кому налить?

– Давай сейчас? – гнул свое Шнобель. – Доводилось тут ходить, разными тропами. Выработка большая, чего по ней шастать зазря…

Кивнув Федору на свою кружку, я ответил наемнику:

– Так быстрее, поверь. Может, есть пути короче, не спорю. Но через Выработку проще и безопаснее, факт. Сам увидишь.

Наемник покрутил карту, стараясь повернуть так, чтобы на нее падало больше света.

Кипяток полился в стоящую на полу посудину, к потолку поднялся пар. Шнобель вдруг издал характерный звук и сконфуженно сжался, прижимая руки к животу. Я как культурный человек сделал вид, что не заметил, но Федора передернуло.

– Извиняйте, парни… – Шнобель спрятал карту, поднялся, отошел к тем нарам, что стояли у другой стены. У деревянной ноги кровати стоял его ярко-оранжевый рюкзак, хорошо заметный даже в полутьме. – Выйду-ка я на пять минуточек… – Он нагнулся, затем выпрямился с уже знакомой нам лопаткой в одной руке и рулоном туалетной бумаги в другой. – Желудок у меня слабый, вот и приходится бегать, – пояснил смущенно.

– Далеко не отходи, – посоветовал я. – Сам знаешь, не Елисейские поля.

Федор сверлил Рому подозрительным взглядом. Когда тот скрылся за дверью, он повернулся ко мне, открывая рот.

– Хочешь проверить? – опередил я его. – Ну беги, догоняй. Может, успеешь помочь клиенту подтереться. Потом возьмешь с него еще пару процентов от выручки – за сервис.

Молодой насупился.

– Ничего ты не понимаешь, – пробормотал он. – Вдруг он шпион?

– Чей, интересно? – Я сделал два больших глотка, обжигая язык, и отставил кружку. – Делай что хочешь, только не мешай мне спать, ясно?

Обиженный Федор полез на койку.

Джеймсбонд хренов. Уже не подавляя зевоту, я завалился на нижний лежак, под Пригоршней, и отключился практически мгновенно.

Проснулся с тяжелой головой, как будто не спал вовсе. На дворе занимался свинцовый рассвет. Пригоршня надо мной бормотал во сне, Федор дрых, как младенец, только Шнобель сидел, почесываясь, на постели, свесив на пол ноги в одних носках.

– Пора, что ли?

Мы вышли позднее, чем надо было. Я ругался на Федора с Пригоршней, которые проспали, и гнал всех вперед. Благодаря этому мы достигли Выработки вовремя, не было и полудня.

Лес давно кончился, кругом тянулась голая равнина, покрытая желтоватой, пожухлой травой да редкими кустами. Местность постепенно понижалась. Часа два мы пересекали этот безрадостный пейзаж и наконец подобрались к самой Выработке.

Нашим взорам открылся… впрочем, язык не поворачивался назвать это карьером – такой огромной была Выработка. Перед нами был угольный бассейн километров пять – восемь шириной. Никто не знал точно, какой он длины, поговаривали, что километров двадцать или больше. Во всяком случае, он тянулся влево и вправо, и конца ему видно не было. Дно и стенки бассейна были черными. То место, где мы стояли, едва возвышалось над дном, склон был пологим, по нему проходили дороги. Противоположный склон виднелся далеко впереди, почти неразличим, но я знал, что он возносился метров на пятьдесят, – собственно, это был слой угля, залегающий практически под поверхностью. По дну бассейна тянулись железнодорожные пути, по которым когда-то увозили добытый уголь на переработку. Если посмотреть в бинокль влево, можно было увидеть трубы коксового завода.

По дороге мы спустились на дно Выработки. Под ногами была земля, но покрытая толстым слоем угольной пыли. Тут следовало соблюдать особую осторожность: любая сработавшая даже в стороне огненная или высокотемпературная аномалия, жарка там или микроволновка, могла превратить тебя в ходячий факел. Или, вернее, в бегающий, орущий, а потом катающийся по земле факел.

При каждом шаге пыль поднималась в воздух. Она забивалась в ноздри, скрипела на зубах, оседала на одежде. Очень скоро все стали похожи на рудокопов. В какой-то момент мы с Пригоршней, переглянувшись, не смогли удержаться от смеха. Никита пальцем провел по лицу, рисуя зловещие брови и дьявольскую усмешку поперек черных щек.

Потом черная бескрайняя яма приелась, и все молча шли друг за другом, напряженно оглядываясь по сторонам, обходя подозрительные места. Решено было на всякий случай даже не проверять, есть аномалия или нет, а сразу огибать, чтобы не нарваться на электру какую-нибудь, которая поджарит еще на подходе. Аномалий тут хватало. Из-за необходимости все время петлять путь по дну угольного бассейна занял часа полтора, а то и все два.

Мы пересекли одну железку, затем другую. Рельсы почти не заржавели: воздух тут был довольно сухой. Толстый слой угольной пыли на земле не позволял произрасти никакой траве, Выработка была безжизненным, голым пространством.

По мере приближения противоположный склон становился все выше, и теперь можно было различить огромную машину, застывшую посреди черной стены. Это был роторный карьерный экскаватор ЭР-2500, огромный монстр, когда-то с ревом выгрызавший уголь и отправлявший его по конвейеру в вагоны. Железная дорога давно опустела, всю технику отсюда забрали, а это чудовище оставили: то ли сломалось, то ли не успели вывезти. И стоял экскаватор, уткнувшись в склон железным хоботом, – вечный укор бросившим его людям.

Мы подошли уже достаточно близко, чтобы увидеть на конце стрелы экскаватора ротор – десятиметровое колесо, по ободу которого крепились мощные ковши. Выглядел ротор примерно как колесо водяной мельницы, только вместо воды оно поднимало породу.

Чем ближе подходили, тем больше деталей можно было разглядеть. Больше всего экскаватор походил на гигантского слона без головы – а огромный хобот выходил прямо из мощного туловища. Правда, хобот и хвост были примерно одной толщины. Хобот – это стрела с ротором, а хвост – отводящая стрела. Экскаватор ротором вгрызался в породу, загребал уголь ковшами и скидывал на конвейер, который сначала шел по одной стреле, хоботовой, перенаправлялся, и уже хвостовая отводящая стрела скидывала уголь в вагоны.

– Как мы туда заберемся? – спросил Шнобель, кивая на пятидесятиметровый угольный отвал. Задрав голову, наемник разглядывал ЭР-2500.

Пригоршня вместо ответа начал карабкаться по лесенке. Гусеницы у махины были размером в два человеческих роста, общая высота превышала склон. Немного приподнятая стрела почти упиралась ротором в поверхность земли.

– Но она же не касается склона? – обернулся ко мне наемник. Я махнул ему следовать за нами и полез сам.

Мы начали восхождение на железное чудовище. Стрела с ленточным конвейером торчала сзади. У экскаватора было несколько «этажей»: кабины управления, кают-компания для экипажа, а также ремонтные мастерские. Мы карабкались на «этажи», пересекали железные площадки, обнесенные оградкой, открытые всем ветрам. Земля постепенно удалялась, горизонт отодвигался. Я уже видел лес, из которого мы вышли, и даже мог разглядеть без бинокля трубы завода на горизонте. Сейчас мы были на высоте примерно пятнадцатиэтажного дома.

Добравшись до стрелы с ротором, мы двинулись по ней. Конструкция из железных труб, казалось, слегка покачивалась, от этого становилось жутковато. До земли сорок пять метров, а под ногами лишь узкий железный настил, огороженный только с одной стороны невысоким заборчиком из тонких металлических трубок.

Вот и ротор. Снизу, в сравнении со всей тушей экскаватора, колесо казалось маленьким. Но теперь становилось понятно, что диаметр у ротора метров десять, не меньше. К ободу колеса крепились ковши – железные чаши размером с комнату. К стреле колесо крепилось с помощью внушительных размеров каретки. Дополнительно стрелу поддерживали десятки толстенных тросов, тянущихся от каретки к штангам на корпусе экскаватора.

Остановились перед этой конструкцией. Ветер гудел между тросами, рюкзак как будто стал тяжелее, тянул к земле. Я старался не смотреть вниз, потому что при одном взгляде туда кружилась голова.

– Что теперь? – спросил Шнобель, сложив ладони рупором, чтобы ветер не уносил звук.

На каретке была площадка, отделенная от ротора пространством в метр-полтора. Прямо перед нами находилась внешняя стенка одного из ковшей с протянутыми по поверхности веревками. Это мы их тут навесили, чтобы удобней было лазать. Ковши были склепаны из стальных панелей, крепившихся к изогнутому каркасу. Часть панелей отвалилась, обнажив толстые дуги, – к ним и привязали страховочные веревки. Никита вытянул заткнутые за пояс кожаные перчатки с обрезанными пальцами и усиленной ладонью, надел. Перебрался через перила, придерживаясь за верхнюю трубу, и прыгнул на ближайший ковш. Тот слабо качнулся. Никита повис, уцепившись за веревки.

– У нас все продумано, – сказал я. Стоявший рядом Федор хватал воздух ртом, не зная, что сказать. Шнобель покачал головой.

– Вы круты, парни, – признал он. – Я бы, наверно, не сообразил использовать эту штуку как лестницу, чтобы забраться на край Выработки. Хотя если подумать – и правда напрашивается. Нафига обходить всю Выработку, давать крюка… Все гениальное просто! Взял и залез по экскаватору на пятьдесят метров!

– Сможешь? – Я перекинул ногу через перила.

– Куда денусь, – усмехнулся он.

– Э, а я?!

Лицо молодого побелело, как бумага.

– Ты что, высоты боишься?

Федор сглотнул.

– Было бы чего бояться… разве это высота? – пробормотал он, стараясь взять себя в руки. – Просто не люблю…

– Одолеешь? Или подстраховать?

– Не надо! – вскинулся он. – Пройду! Не хуже других!

Веревки были натянуты и между ковшами – на альпинистский манер, как веревочный мост, одна снизу, другая сверху. Чтобы перелезть по ним, требуется навык, но осваиваешь его быстро. По нижней ступаешь боком, приставным шагом; другая, протянутая выше, – как перила, за нее держишься. Главное – наклоняться вперед, не заваливаться на спину. Вслед за Пригоршней я перебрался на другой ковш и инструктировал Шнобеля с Федором.

Так мы добрались до самого верхнего ковша. Край склона тянулся ниже метра на четыре. Здесь росла трава, дальше появлялись редкие кустики. Дальше опять начинался лес. Между крайним ковшом и кромкой обрыва расстояние было небольшое, всего метра два. От зубчатого края ковша к земле были положены железные мостки – один из трапов, снятых с экскаватора.

Шнобель присвистнул. А Федор, позеленев, крепче вцепился в каркас ковша.

– А ты не беги. Осторожненько, ползком, – утешил я.

Наемник хмыкнул, но комментировать дальше не стал. Схватившись поудобнее за веревки, он приготовился спускаться на следующий ковш, куда уже начал перебираться Пригоршня. Я обернулся, подставил лицо ветру. Всегда любил высоту. Чувствуешь невыразимую свободу и легкость, когда стоишь над пропастью. А тут, на верхотурине, на качающемся роторе нереально огромного экскаватора, ощущения были особенно сильными. Я сидел на макушке одной из самых больших машин, созданных человеком, и ощущал себя на вершине мира. Немного смекалки и ловкости – и вот ты выше всех, паришь в небесах, ничем не обремененный, попирая ногами мертвого техногенного монстра, как победитель, как царь, как бог.

Гул пришел почти незаметным, таким низким был звук. Сначала показалось, что ковш дрожит от очередного порыва ветра. Потом стало ясно, что передавшаяся ногами и рукам вибрация пришла по стреле. Звук стал громче, и я понял: гудит электричество в толстенных кабелях.

Мы с Пригоршней переглянулись, Федор вскрикнул.

– В чем дело? – спросил Шнобель.

А затем огромная махина вздрогнула, и монстр ожил. Заработал двигатель, машина задрожала, стрела начала мелко вибрировать. Я присел, хватаясь за веревки, ничего не понимая. Эта штука не может работать, тут давно нет электричества! Кабель оборван! Ротор со страшным скрежетом стал вращаться. Шнобель разбросал руки в стороны и с трудом балансировал. Ковш под нами сдвинулся с места и мучительно медленно поехал вниз. Сердце ухнуло в пятки и даже ниже. Федор тонко, по-бабьи заверещал, вцепляясь в веревки так, что побелели костяшки.

У меня перехватило дыхание, я чуть не свалился от неожиданности.

– Что за…?! – заорал Пригоршня. Край ковша, куда он только что встал, ушел у него из-под ног, и напарник повис на руках над поржавевшей осью ротора. Медленное вращение сопровождалось оглушительным скрипом.

Колесо крутилось с натугой.

– Переберемся быстро, пока мостик держится! – крикнул Никита, перехватывая одной рукой веревку, идущую от нашего ковша к следующему. Один конец железного трапа неотвратимо опускался, но другой держался на краю обрыва – в свое время мы хорошенько закрепили его, привязав толстой проволокой к вбитым в землю кольям.

Словно в ответ на его слова ротор провернулся еще на полметра, трап наклонился чуть ли не отвесно – и с металлическим скрежетом вырвался из креплений, закачался где-то внизу. Мы со Шнобелем и Федором распластались на поверхности накренившегося ковша, цепляясь руками и ногами, чтобы не соскользнуть.

Кровь грохотала в ушах, адреналин зашкаливал. Что тут происходит, почему экскаватор ожил? Кто мог завести давно отключенную машину? И, главное, как?! Эта дура жрет прорву электричества! Когда-то кабели за ней возил отдельный грузовик, а сейчас концы кабеля валяются на земле! Мысли путались, в глазах помутилось, пальцы дрожали от напряжения.

Двигатель жуткой, непонятно как работавшей машины ревел, словно раненый тираннозавр, она вся сотрясалась, от огромных гусениц до стрелы. Ротор с натугой провернулся еще на метр. Наш ковш словно провалился, в груди ухнуло, как будто на миг я попал в невесомость.

А затем соседний ковш, под нами, отломился и с грохотом, проскрежетав по внутренней поверхности дисков, улетел к земле. Свалившись с сорокаметровой высоты, он врезался в черную поверхность. Полыхнуло пламя, огонь поднялся на несколько метров, охватывая все вокруг. Я почувствовал идущий снизу жар.

Кажется, под нами притаилась большая микроволновка, и ковш разбудил ее. Уголь вспыхнул от высокой температуры, и теперь внизу бушевало пламя, пожирая запасенное природой топливо. Теперь огонь ни за что не погаснет, во всяком случае, сам по себе, будет только разгораться и очень скоро охватит все вокруг.

– Держитесь! – заорал я, пытаясь перекричать рев двигателя и пламени внизу. – Ротор сделает полный круг, мы перепрыгнем на стрелу и уберемся отсюда к чертовой бабушке!

Лучше сделать крюк в пару десятков километров, обходя Выработку, чем поджариться в этом костре! Пламя гудело, пожирая уголь тоннами и все разгораясь. Ротор проворачивался с ужасающим скрипом и скрежетом. Вот наш ковш опустился еще, он находился уже в самой нижней точке вращения. Теперь я висел горизонтально, упираясь ногами в стальную дугу, огонь гудел под самой спиной.

И тут колесо остановилось. Экскаватор снова вздрогнул – двигатель вырубился и затих. Осталось только гудение раздуваемого ветром пожара.

– Специально, да?! – не выдержал я. Не знаю, к кому я обращался, то ли к бездушной машине, которая вдруг словно бы обрела самостоятельность и захотела разделаться с нами, то ли к небесам, которые отмерили наш срок, мол, хватит, добегались.

Но я не собирался помирать. Ситуация трудная, бряка вам в печенку, но не безнадежная. И похуже бывало!

Пригоршня по веревке начал сползать к нам.

– Ща я тебя подхвачу, Химик!

Запрокинув голову, я заметил позеленевшего Федора. Молодому повезло чуть больше: он еще в самом начале обнял соседнюю дугу и сейчас висел, лежа на ней грудью. Шнобеля не было видно.

– Рома, ты где? – крикнул я.

– Здесь! – прохрипели сбоку.

– Без паники, сейчас залезем потихо…

Договорить я не успел. Ротор вздрогнул, вся его конструкция осела, ломая крепления: проржавевшая ось не выдержала нагрузки. Мы висели над растущей полосой огня, и единственная наша опора неумолимо, с жутким скрежетом, опускалась в становящийся нестерпимым жар.

От толчка оборвалась веревка, на которой висел Пригоршня, – крепившийся к соседнему ковшу конец. Никита, подобно Тарзану, с воплем пролетел под нами в сторону обрыва, потом обратно и завис под нашим ковшом, держась за веревку и матерясь.

А я с ужасом почувствовал, что подошвы соскальзывают. Запястья чуть не вывернулись от напряжения, но я удержался и теперь болтался, обхватив дугу влажными от пота ладонями.

Рюкзак давил на плечи, тянул вниз. Долго я так не смогу!

Рядом болтался Шнобель, лицо покраснело от натуги. У него рюкзак набит артефактами, потяжелее моего будет! Да он же сейчас сорвется!

– Бросай рюкзак, Рома!

– Не могу, это ж деньги! Меня мужики убьют! – прохрипел он.

Федора я больше не видел, но слышал его стоны.

– Никита!

– Ща! – отозвался напарник. Я бросил взгляд вниз, стараясь не замечать бушевавший на земле пожар. Никита обеими руками держался за веревку.

Ротор сползал, с оглушительным скрежетом царапая внутренние стенки каретки. Еще пара-тройка минут – и он рухнет в огонь вместе с нами.

Держась левой, Пригоршня накинул петлю на правую и перенес вес на нее. Затем левой рукой стянул лямку рюкзака с плеча. Перехватился ниже, опять намотал болтающийся конец на запястье, повис на этой руке, а правой сбросил рюкзак. Тот полетел в огонь. Полегчав на тридцать кило, Никита быстро полез вверх. У меня перехватило дыхание, когда от его манипуляций ротор осел сильнее.

Через пару секунд снизу донеслись взрывы. Я почувствовал, как обожгло правую икру.

– Никита, твою мать! Патроны!

Пригоршня почти вскарабкался на нижнюю стенку ковша сквозь один из проломов.

– Залезай, Химик, а я втащу Ромыча!

Я уже пытался подтянуться, но не получалось: рюкзак не пускал. Как бы от него избавиться? Чтобы скинуть его, надо повиснуть на одной руке, тогда точно сорвусь! И так пальцы уже начинали дрожать от чудовищного напряжения и соскальзывать.

– Федор! – прохрипел я. – Дай руку!

Лицо у молодого было совершенно перекошенное, видно, что он ничего не соображал. А с каждым толчком сползающего ротора рот у Федора раскрывался все шире, казалось, он вот-вот завоет от ужаса. Слышал ли он меня? Я в панике глянул вверх. Колесо почти выломалось из тисков каретки и висело, накренившись под нашим весом.

Однако молодой услышал. Весь белый, он все же протянул дрожащую руку, вцепился мне в ворот скрюченными пальцами и дернул. Я из последних сил напряг мышцы, подтягиваясь, и сумел перекинуть через дугу левую руку. Обхватив ее, высвободился из одной лямки рюкзака, затем повторил операцию с другой стороны. Но получить еще одну пулю от взрывающихся патронов мне не хотелось, поэтому, раскачав рюкзак, я швырнул его в сторону, туда, где огня еще не было.

Огня не просто не было – он будто обтекал какое-то место на земле. Рюкзак попал туда, но упал не до конца. На миг моя поклажа словно задержалась в воздухе – и стремительно взлетела по параболе, уйдя в небо над обрывом. Да там, оказывается, прятался трамплин!

Пыхтя от натуги, Пригоршня уже втаскивал Шнобеля. Вставая на внутреннюю поверхность ковша, наемник изумленным взглядом проводил мой рюкзак.

– Над нами дыра, айда туда! – командовал Никита, помогая подняться и Федору. Я подтянулся, забираясь в ковш и молясь всем богам, каких только придумало человечество, чтобы ротор не рухнул раньше, чем мы залезем сквозь дыру в ковше и по внутренней поверхности колеса не переберемся на стрелу. Кажется, у нас появился шанс: ротор накренился сильнее. Видимо, один конец оси был крепче и зацепился за что-то внутри гигантской каретки.

И тут мощное низкое гудение вновь заработавшего двигателя перекрыло гул огня. Завращались блоки, сквозь которые проходили удерживавшие стрелу тросы, и стрела стала медленно опускаться.

– Она пытается нас убить! – заверещал Федор. – Эта чертова машина, она хочет расправиться с нами!

Меня качнуло, я потерял равновесие и растянулся на стенке ковша. Ротор упал еще на полметра. Сидевший наверху Никита вывалился из отверстия в поверхности колеса. Стрела целенаправленно, все ускоряясь, двигалась вниз. Это было нелепо, безумно, фантастично, но, кажется, этот оживший экскаватор действительно пытается избавиться от нас! Инстинкты подсказывали, что я не просто жертва обстоятельств. Нет, мы все – жертвы готовящегося убийства, зайцы для какого-то невидимого охотника. Но что это за охотник и почему он пытается нас уничтожить?!

Думать было некогда. Я дернул за ногу упавшего рядом Шнобеля:

– Доставай «резак»! Никита, Федор, вниз!

– Ты спятил?! – заорал Пригоршня. Он выпрямился, упираясь ногами и руками в стенки трясущегося и опускающегося ковша. Федор по-прежнему валялся внизу, обняв дугу, не в силах выпустить ее.

– Трамплин! – крикнул я. – Если мы раскачаем колесо…

Наемник рвал завязки рюкзака.

– Ты спятил! – уже утвердительно завопил напарник. – Нас разнесет в клочки!

– Нет, если мы приземлимся в этой штуке! – Шнобель сунул мне в руки небольшой контейнер с артефактами. Он все понял. Опять вдевшись в рюкзак, он первый скользнул в отверстие на краю ковша и лег на живот, спустив ноги. Никита, бормоча проклятья, нырнул туда же. Повиснув на руках, он начал раскачиваться всем телом. Федор переехал ближе к ним по дуге, все еще не в силах отпустить ее, и тоже принялся раскачивать конструкцию.

Ротор уже не падал – падала вся стрела. Ее опускали на предельной скорости, древние тросы визжали и рвались, стрела тряслась, металл дрожал и ломался. До пелены огня оставалось несколько метров, жар становился нестерпимым, черный вонючий дым ел глаза.

Тем временем, одной рукой хватаясь за что попало, чтобы не свалиться в ревущее чрево пожара, я сунул другую в перчатку на поясе. Открыв контейнер, вытащил буроватый комок слизи, ляпнул на шов, крепящий стенки ковша к ободу ротора. Слизь раскалилась, поползла вдоль шва, – и металл потек, реагируя с артефактом. Я шлепнул еще один комок на то же крепление, но дальше, затем кое-как, с трудом балансируя на танцующих под ногами дугах, перебрался к противоположной стене и закрепил два оставшихся артефакта там. Это была безумная, самоубийственная идея – но это наш единственный шанс.

Даже один человек может раскачать автомобиль весом полторы тонны. Да, ротор весил больше – но ведь и нас получалось суммарно на триста пятьдесят кило. Огромное колесо поддалось, тем более оно держалось буквально на соплях. Диск качнулся вбок. Завис на долгое, изматывающее душу мгновение, затем, хрустнув осью, качнулся в другую сторону, увеличив амплитуду.

– Залезайте! – крикнул я, давая Пригоршне руку. – И держитесь!!!

Стрела опускалась, скрипя и качаясь. Диск ротора пошел обратно, скрежеща выламывающейся осью. «Резаки» доедали металл по шву. Получится или нет? Счет шел уже на доли мгновения, самые высокие языки пламени лизнули нижнюю часть ковша.

Ротор завис в верхней части амплитуды качения. Инерция бросила ковш вперед, последние нити жидкого металла, еще соединяющие ковш и диск, порвались – и мы полетели в стальной чаше прямо в пасть трамплину.

Волосы вспыхнули искрами, одежда затлела, когда мы пропахали верхний слой пламени. А затем жесткий удар снизу, как пинок гигантского великана, отправил нас в новый полет.

Я не рассчитывал на такое везение, хотя и надеялся, что нас забросит на обрыв. Ковш зубцами врезался в угольную стену в полутора метрах под поверхностью и застрял. В момент приземления меня бросило на стенку ковша, и я так щелкнул зубами, что чуть не поломал. Челюсти заныли, голова гудела. Плохо соображая, с трудом дыша обожженными легкими, я полез вверх. Уголь крошился вокруг зубцов, и ковш выламывался из обрыва.

Но мы успели. Черт возьми, мы успели! В последний момент мы с Пригоршней подхватили падающего Федора, и он повис, уткнувшись лицом в кромку земли. Шнобель выползал из пропасти, цепляясь скрюченными пальцами за сухую траву, раздирая кожу в кровь. Ковш валился вниз, ударяясь о стену, подскакивая, увлекая за собой глыбы угля.

Глава 5 Твой клиент – твои проблемы

Совместными усилиями мы втащили молодого и помогли Шнобелю. И затем упали в траву, где валялись остальные. Я сплюнул набившуюся в рот угольную крошку. Кровь еще стучала в ушах, руки-ноги дрожали, но уже приходило понимание ситуации. Да, мы спаслись от смерти – чтобы попасть в лапы другой, возможно, более ужасной. Оказаться в Зоне без оружия – врагу не пожелаешь. А я с Пригоршней остался без рюкзаков с патронами – это почти то же самое, что без оружия.

Я проверил, сколько у меня снаряженных магазинов и запасных обойм распихано по карманам разгрузки. Получилось с полторы сотни патронов. Пригоршня использовал магазины от РПК74, туда шло по сорок пять штук. Но он активнее отстреливался в стычке с собаками, так что у него осталось всего три магазина, это еще примерно столько же патронов. И все. Ножи не считаются.

Продолжать путь с таким снаряжением было равно самоубийству, это понимали все.

– Завернем в Куреневский лагерь «Единства»? – предложил Никита, снимая и отряхивая шляпу. Он проверил, не истерлись ли шнурки, и надел ее обратно. – Пора прибарахлиться.

Никто не возражал. У Шнобеля вид был не очень довольный, но и он ничего не сказал против, так как понимал, что других вариантов нет: надо идти за снарягой.

– Далеко этот лагерь? – уточнил он только. – Никогда о таком не слышал.

– Придется сделать небольшой крюк, – сказал я. – Сейчас пойдем к северу, вдоль Выработки, и дальше уже возьмем восточнее. Лагерь у них в пяти километрах от деревни, ближе к нам.

Он кивнул задумчиво. Повернувшись лицом к Выработке, встал на краю обрыва и стал оглядываться из-под ладони. Было часов шесть вечера, заходящее солнце светило ему прямо в лицо. Наемник долго щурился, оглядывая огромный угольный бассейн; то ли искал что-то, то ли старался запомнить каждую мелочь в месте, где столь счастливо спасся от неминуемой смерти.

Я встал рядом, глянул вниз. Огонь разрастался, охватывая все больше площади. Обогнув круг трамплина, пламя разошлось влево и вправо и подбиралось к гусеницам вновь притихшего экскаватора. Первые языки уже облизывали покрытые угольной пылью треки.

Попробовали поискать мой рюкзак, закинутый сюда трамплином, но не обнаружили. Видимо, с такой силой отфутболило аномалией, что улетел он невесть куда.

Адреналин схлынул, навалилась апатия. Мы воспринимали все как должное, не удивляясь ни фантастическому оживлению мертвой машины, ни поистине чудесному нашему спасению. Реально чудом избежали мы падения в огонь, но сейчас думать об этом не получалось. Мы просто встали и побрели вдоль обрыва, думая каждый о своем. Наверное, это был шок. Накроет, видимо, позже.

Федор уже на ходу отстегнул от пояса фляжку, плеснул немного воды на ладонь.

– Теплая, – с отстраненным удивлением сказал он и потер черное от угольной пыли и дымной копоти лицо.

– А то, – хмыкнул Пригоршня. – Дай мне тоже.

Но оба только размазали грязь по щекам и лбу. И опять мы шли вдоль обрыва в молчании, постепенно удаляясь от места загадочного происшествия. Наконец, когда впереди уже видны были за деревьями трубы завода, что означало, что Выработка заканчивалась, свернули вправо и углубились в жиденький лесок, растущий в паре километров от черного бассейна.

До лагеря добрались фактически без происшествий, только на подходе к периметру Федор подстрелил крысу, а Шнобель расплавил подошву левого ботинка, наступив на микроскопическую электру. После этого он стал прихрамывать, но присущей ему жизнерадостности не потерял. Правда, после Выработки она стала у него словно бы задумчивой. Может, конечно, отойдет. Я и сам чувствовал себя так, словно меня мешком с песком пришибли: в голове вата, звуки, слова, чувства – все доходит словно издалека и такое приглушенное, будто во сне, что ли.

Под Куреневкой «Единство» окопалось на невысоком плоском холме. Кругом был лес, но хилый, ненадежный – редкие осины да березы. Вот подлесок густой – молодая ольха, орешник с малиной вперемешку да папоротник высотой по колено. Из-за него-то Шнобель и не заметил электру: под слоем пышных листьев притаилась.

Лагерь был огорожен забором из кольев и колючей проволоки. Еще на подходе нас выцепили часовые. Парни оказались знакомые, пропустили без проблем, хотя я заметил, что поначалу они сомневались и на наемника все косились, как на личность неустановленную. Но Пригоршня быстро объяснил, что это клиент, и они успокоились.

Один вызвался проводить нас к начальству и доложил по форме. Начальником лагеря был Вепрь – матерый сталкер, получивший кличку за внушительную внешность. Крупный, с мясистым носом и маленькими глазами, мрачным лицом – и при этом кроткий, как ягненок. Если, конечно, не затронуты интересы группировки.

Вепрь выслушал нас и, вызвав завхоза, отправил с ним на склад.

– Много не дам, – предупредил он. – Можете расплатиться артами сейчас или деньгами потом. Или работку какую для нас выполнить. Потом, потом, не напрягайтесь. Типа должны останетесь. Сойдет? Информацией поделиться или еще что… по ситуации. Мои ребята вас найдут.

Мы с Пригоршней переглянулись. Все равно что кота в мешке покупать. Услуга за услугу это называется, только ты со своей стороны не в курсе, что с тебя потом спросят. Но что бы ни попросили – должен будешь сделать. Без возражений и без вознаграждения.

Увы, не в нашем положении торговаться. Мы скрепили договор крепким рукопожатием в присутствии свидетелей и отправились смотреть снарягу.

Где-то тут нас всех и накрыло. Осматривая предложенный АКМ, я обнаружил, что у меня трясутся руки. Федор, который вообще был большой любитель оружия и пошел за компанию, посмотреть, что есть, начал стучать зубами и ежиться – его пробрал конкретный озноб. Пригоршню тоже познабливало: старый друг периодически обнимал себя за плечи, горбился, вздыхал. Конечно, в землянке, где «Единство» держало оружие, было холодно, но не настолько же. Как чувствовал себя наемник, я не знал, тот остался снаружи.

Когда мы выбрали себе автоматы, набили выданные вещмешки патронами, завхоз предложил еще немного консервов с собой и остаться на ужин. Предложение было весьма кстати, лезть в Зону вечером, чтобы добраться до условленного места ночевки, совершенно не хотелось.

Нам выделили свободную палатку с нарами, место для костра и котелок с густой, наваристой мясной похлебкой да буханку хлеба. Когда кашевар на кухне отливал из общего котла похлебку, он наклонился ко мне и спросил:

– Знаешь, мужик, с кем связался?

– Ты про кого? – не сразу понял я.