Тринадцать фантазмов

Кларк Эштон Смит «Тринадцать фантазмов» Clark Ashton Smith «Thirteen Phantasms» (1936)

«По-своему я верен был тебе, Чинара»

Джон Алвингтон попытался чуть приподняться на подушке, бормоча про себя любимую строчку из лирического стихотворения Доусона[1]. Но его голова и плечи откинулись назад, вновь наливаясь бессилием. В его мозг тонкой струйкой ледяной воды просочилось осознание того, что доктор, вероятно, был прав — конец действительно неизбежен. Он было задумался о бальзамах, цветах бессмертника, гвоздях для гроба и комках земли, падающих на его крышку; но подобные мысли были совершенно чужды его умонастроению, и он предпочёл подумать об Элспет. Умирающий нашёл подходящий повод уклониться от размышлений о смерти.

В эти дни он часто вспоминал об Элспет. Но он, разумеется, никогда и не забывал о ней. Многие люди называли Алвингтона распутником, но он всегда считал, что они не правы. Говорили, что он разбил сердца двенадцати женщинам, заставив испытывать их существенные терзания. Двое из них когда-то были его жёнами. И хотя это звучало странно, учитывая, что в сплетнях всегда всё преувеличивают, число это было точным. Тем не менее, Джон Алвингтон был уверен, что лишь одна женщина оставила серьёзный след в его жизни, и она никогда не входила в число тех двенадцати.

Он любил только одну Элспет и более никого; он потерял её в результате глупой ссоры, после которой они так и не помирились, а год спустя она умерла. Все другие женщины были его ошибками, миражами: они привлекали Алвингтона только потому, что ему на какое-то время казалось, будто в них есть какие-то черты, присущие Элспет. Возможно, он был жесток с ними, и, безусловно, не был им верен. Но, расставаясь с ними, неужели он не демонстрировал тем самым свою верность Элспет?

Каким-то образом её образ в воображении Алвингтона сегодня был более отчётливым, чем в предыдущие годы. Как будто вся скопившаяся за это время пыль была сметена с её портрета, и он с необычайной ясностью узрел эльфийскую насмешку её глаз и вспыхивающий свет на завитках её каштановых волос, когда она заливалась озорным смехом. Она была высокой — неожиданно высокой для женщины, столь похожей на фею, но рост делал её особенно восхитительной. Алвингтону всегда нравились высокие женщины.

Как часто его пугали, словно привидения, встречи с некоторыми особами, у которых были очень похожие манеры, фигура, выражение глаз или переливы голоса; и насколько полным было его разочарование, когда он убеждался в нереальности и ошибочности этого сходства. Как безнадёжна была она, настоящая любовь, рано или поздно возникавшая между ним и теми, другими.

Он стал вспоминать вещи, о которых почти забыл, — такие, как брошь с камеей из сердолика, которая была на ней в день их первой встречи, или крошечную родинку на её левом плече, которую Алвингтон заметил, когда на ней было платье с необычайно глубоким декольте. Он вспомнил и то совсем простое платье бледно-зелёного цвета, которое так очаровательно струилось, подчёркивая её стройную фигуру в то утро, когда он бросился прочь, сказав лишь краткое «Прощай», чтобы никогда больше не увидеть ее вновь…

Никогда, думал он про себя, его память не была столь ясной, как сейчас. Несомненно, доктор ошибается в том, что Алвингтон теряет умственные способности. Совершенно невозможно было представить, что он смертельно болен, если он может с такой лёгкостью и ясностью обращаться к своим воспоминаниям об Элспет.

Сейчас перед его мысленным взором последовательно проходил каждый день их семимесячной помолвки, которая могла завершиться удачным браком, если бы не её склонность причинять ему ничем не обоснованные обиды, и его собственный буйный характер в сочетании с отсутствием тактики примирения во время их решающей ссоры. Каким близким и мучительным всё это казалось теперь. Он удивлялся тому, как пагубный промысел привел к расставанию с Элспет и затем отправил его на тщетные поиски её лица, затерявшегося среди множества иллюзорных лиц на всю оставшуюся часть жизни…

Он пытался, но не мог вспомнить других женщин — лишь мысли о том, как он изредка мечтал, чтобы они походили на Элспет. Другие могут считать его донжуаном, но сам он полагал себя безнадёжным сентименталистом, если можно так сказать.

«Что это за звук? — удивился он. — Кто-то открыл дверь в комнату? Должно быть это медсестра, потому что никто больше не приходит сюда в это время по вечерам».

Медсестра была приятной девушкой, впрочем, совсем не похожей на Элспет. Он попытался повернуться на постели, чтобы посмотреть на медсестру и, благодаря титаническому усилию, несоизмеримому с результатом, это ему удалось.

Однако это была не медсестра, потому что та девушка всегда была одета в безупречную белую униформу, соответствующую её профессии, тогда как на вошедшей в палату женщине было лёгкое бледно-зёленое платье цвета морской волны. Он не мог увидеть её лицо; она стояла спиной к кровати; но в этом платье ему чудилось что-то странно знакомое, что-то, чего он не мог поначалу вспомнить. Затем, с явственным потрясением, он осознал, что оно похоже на то платье, которое было на Элспет в день их ссоры — то самое платье, которое он так недавно представлял себе. В наши дни никто уже не носил платья такой длины и такого фасона.

Кто это вообще мог быть? Что-то странно знакомое было в её фигуре; она была довольно высокой и стройной.

Женщина обернулась, и Джон Алвингтон увидел, что это Элспет — та самая Элспет, с которой он так горько распрощался, та, которая умерла, так и не позволив ему больше увидеться с ней. Но как эта женщина может быть Элспет, ведь она много лет как мертва? И если рассуждать логически, то как она могла когда-либо умереть, и при этом быть здесь сейчас перед ним? Ему казалось бесконечно предпочтительным верить в то, что она всё ещё жива, и умирающему так хотелось поговорить с ней, но голос подвёл его, когда он попытался произнести её имя.

И тут ему послышалось, что дверь отворилась вновь, и другая женщина встала в тени позади Элспет. Она вышла вперёд, и он заметил, что и на ней зелёное платье, в каждой детали сходное с тем, которое носила его возлюбленная. Она подняла голову, и лицо её оказалось таким же, как у Элспет, с теми же дразнящими глазами и капризным ртом! Но как одновременно могли существовать две Элспет?

Пребывая в глубочайшем недоумении, он попытался свыкнуться с этой необычайной идеей; и пока он старался осмыслить это причудливое явление, появилась третья фигура в бледно-зелёном одеянии, а за ней четвёртая и пятая, и все они встали рядом с первыми двумя. Но и эти женщины не были последними, потому что другие фигуры входили, одна за другой, пока комната не заполнилась женщинами, и все они носили одежды, подобные одеянию его умершей возлюбленной. Ни одна из них не произнесла ни слова, но все они пристально смотрели на Алвингтона; теперь в их глазах он, казалось, различал глубокую издевку, ещё более жестокую, чем та эльфийская дразнящая насмешка, которую ему однажды довелось узреть в глазах Элспет.

Он лежал очень тихо и неподвижно, борясь со своим мрачным и ужасным замешательством. Как могло существовать такое множество Элспет, если он мог вспомнить, что знал всего лишь одну? И сколько их было здесь вообще? Что-то побудило его сосчитать женщин, и он обнаружил, что в комнате находится тринадцать призраков в зелёных платьях. Убедившись в этом, Алвингтон был озадачен тем, что в этом числе было что-то знакомое. Разве не говорили злые языки, что он разбил сердца тринадцати женщинам? Или их было всего двенадцать? Так или иначе, если считать вместе с Элспет, которая действительно разбила его сердце, выходило ровно тринадцать.

Теперь все женщины стали вскидывать свои курчавые головы в той самой манере, которую он помнил столь отчётливо, и все они засмеялись легким и озорным смехом. Они смеются над ним? Элспет часто делала так, но он всё равно самозабвенно любил ее….

Вдруг он почувствовал некоторую неуверенность относительно точного числа фигур, заполнивших его комнату; ему чудилось, что в какой-то момент их стало больше, чем он их насчитал, а затем — что их меньше. Он спрашивал себя: кто из них может быть настоящей Элспет — ведь он был уверен, что никогда не существовало второй такой же. Существовала лишь череда женщин, каждая из которых чем-то напоминала её, но когда он узнавал их получше, всякое сходство с Элспет терялось.

Наконец, когда он попытался ещё раз подсчитать и внимательно изучить окружавшие его лица, все они потускнели, сделавшись туманными и расплывчатыми, и он почти забыл, что пытался только что сделать… Которая из них Элспет? И существовала ли когда-нибудь настоящая Элспет? В последнее мгновение он уже не был уверен ни в чём, когда наконец к нему пришло забвение, и он переместился в ту сферу, где нет ни женщин, ни призраков, ни любви, ни проблем с числами.

Перевод — Алексей Черепанов