Трикстер

ВСЕ уставились без всякого выражения в пол. Друг на друга и тем более на Семионовича никто не смотрел. Его ноги были широко расставлены, как будто ему понадобилась солидная опорная площадь для издания пронзительного, уходящего штопором во все окружающие его уши визга. Его визг складывался в слова:

— Я прошу вас избавляться от ваших комплексов! Я вижу, здесь никого не найдешь без комплексов!

Он выкатил глаза налево, направо, охватив, таким образом, всех сотрудников, приплюснул оплывший подбородок к груди и снова завизжал:

— Весна! Гормоны! Моя машинистка печатает, — вдруг сказал Семионович нормальным голосом, — «постели сверхпроводимости» вместо «полости сверхпроводимости». С ней все ясно — одинокая женщина. А вы-то, уважаемая, в чем дело?

— Во-первых, — задумчиво произнесла доктор Инесса Филд, — меня рано списывать в обоз женского пола. Во-вторых, вы сами написали на проекте…

— Что? Я написал? Мозес Семионович?

— Да, вы написали: «Поближе к природе».

— Мы думали-думали, — сутуло высунулся один из сотрудников, — и решили добавить Трикстеру систему размножения.

— Вы… — со свистом вытолкнул Семионович. С усилием набрал воздух и снова: — Вы… Ваша простота обойдется в тридцать два запятая сорок один сотый миллиона. Ладно. Вот умру от апоплексии, и останется после меня только уродец, именуемый Трикстером, с совсем ненужным ему половым аппаратом.

Он вперил свой жалкий, совсем уже не зевсоподобный взор, — вот до чего довели старика, угрызайтесь, — куда-то в сивый парик доктора Инессы Филд. Доктор Филд в свою очередь смотрела на четвертую пуговицу халата Семионовича, прикрученную нейлоновой леской.

— Дефектный зародыш Трикстера уже развивается, — успокаивающим тоном сказала она ему. — Вместе с его ликвидацией мы потеряем эти, как вы выразились, тридцать два запятая и тому подобное. Остается только думать. Правда, ребята?

И ребята задвигались, запоправляли очки, пиджаки, бицепсы, зашевелили мозгами и закивали в ответ сивому парику и элегантному комбинезону в обтяжку.

Они все работали в глубоко засекреченной группе Биотехнического института при ООН (БТИ ООН), занятой отражением самой большой угрозы, нависшей над человечеством.

…Экологический кризис побороли. Демографический — побороли. Энергетический — смешно. Вопросы международной конфронтации, недоедания, сверхорганизованной преступности и другие признаки расщепленного мира стали прошлым, правда, не очень далеким прошлым. Но мироздание, природа, творец или кто там еще, очевидно, решили подкинуть мирно благоденствующему сообществу людей новый повод для ускоренного лихорадочного развития.

Некоторые называли ее Космической империей, вспомнив штампы «космиксов», усердно впитываемых вместе с младенческим прикормом. Другие, желая доискаться первопричин, бормотали что-то об отставании общественного прогресса перед материальным. Третьи пускались в путаные предположения о том, что кимперийцы (сокращенно от Космической империи) — это выродившиеся биологические роботы какой-то погибшей галактической культуры.

Как бы то ни было, но программа «Трикстер» разрабатывалась против кимперийцев с целью расколоть их изнутри, ослабить. Группа Семионовича действовала в рассуждении того, что:

1. В иерархической системе, которую представляет Кимперия, есть группы, недовольные существующим порядком. Одни обижены тем, что их не включили в систему управления, другим не нравится, что им обкарнывают их и без того минимальные прожиточные права.

2. Недовольством этих слоев можно воспользоваться. Для этого и создан Трикстер, в световую память которого ввели все случаи обмана, коварства, объегоривания, облапошивания, предательства, подлости, хитрости, о каких когда-либо говорили мировой фольклор и мировая история. В его память заложили «Государя» Макиавелли, «Левиафана» Гоббса, а также «Артхашастру», «Заветы Конфуция», «Авесту» (в той части, где она говорит о правильных действиях царя в управлении государством).

«Никогда бы не подумал, что эта рухлядь когда-нибудь еще пригодится», — визгливо голосил Семионович, в то же время кропотливо претворяя содержание этих безрадостных книг в структуру подсознания Трикстера. Вся остальная исследовательская масса сокрушенно качала головами, сочувственно вздыхала, одновременно поправляя очки, пиджаки, бицепсы, шевеля мозгами и обеспечивая нормальное развитие зародыша. И вот сегодня утром доктор Филд, прочитав в проекте известную резолюцию Семионовича, сноровисто синтезировала генетические векторы с икс-хромосомой и ввела их в плацентарное устройство. Векторы — эти специализированные подобия вирусов — деловито рассеялись по искусственным клеткам Трикстера, наградив его, таким образом, мужским полом со всеми вытекающими отсюда последствиями.

— Ну так что, будем для Трикстера делать Трикстершу? — пытал Семионович сотрудников. — Вместо раскола Кимперии наш бедный выродок будет заводить амуры по всей Галактике. И весь садизм случившегося в том, что ему никогда не удастся найти пару. Короче: расходитесь и думайте, как бы нам выкрутиться из этой ситуации. В вашем распоряжении пять часов. В восемнадцать часов я извещаю спецкомитет ООН о случившейся катастрофе. Я повешусь! Застрелюсь! — отчаянно закричал руководитель, выскочил в коридор и кинулся бежать в свой кабинет. «Утоплюсь!..» — в последний раз отдалось в коридоре, и желтая непроницаемая дверь его кабинета захлопнулась, отрезав дальнейший соблазнительный перечень. Через три часа доктор Филд позвонила возле этой шикарной, из полированного желтого дерева двери, и не просто полированного, а с какими-то соломенными и песочными прожилками; свет отражался и сквозил между ними и выходил навстречу глазу лимонно облагороженный.

«Он как восточный деспот любит окружать себя пышностью, — подумала доктор Филд. — А бедному Трикстеру и размножаться не моги». Пышная дверь щелкнула, ушла вбок, и Филд шагнула внутрь кабинета вместе с одним бородачом с бицепсами. Она торжествующе крикнула:

— Вот! Спаситель проекта! — И ударила небольшой сухой твердой дланью в загремевшую ответно грудь бородача. — Давай, Хединг.

— И не нужно будет вешаться, "шиться и стреляться, — рассудительно начал бородач.

— Обнаглел! — взвизгнул Семионович.

— Это во-первых. Во-вторых, энергия Трикстера не будет бессмысленно отвлекаться на непроизводительное и сомнительное в его положении занятие, связанное, как это… с производством потомства.

— Не тяни-и! — совсем заагонировал Семионович.

— Его нужно сделать гермафродитом.

В кабинете на секунду поселилась тишинь.

— А… — протолкнул в горло Семионович, бешено обрывая прикрученную леской пуговицу. — Э… Ясно. Как тебя теперь назвать? Молодец, действуй.

— Мне? — потерянно спросил Хединг.

— Ты что, не знаешь — инициатива наказуема? Делай Трикстера двуполым, полутораполым, многополым, но чтобы он остался сверххитрецом и смог перессорить всех кимперийцев. Иди, сынок, иди, и знай, что если ты не сможешь вытянуть проект, я вытяну из тебя все эти многие миллионы, отпущенные нам Объединенными Нациями, хоть бы нужно было для этого сделать тебя бессмертным. Поэтому желаю тебе удачи.

Поскольку другого выхода не было, Хединг выполнил задание, и Трикстер, снабженный уже набором противоположных половых признаков, развился до требуемой величины и зрелости, был в присутствии чрезвычайной комиссии ВС ООН извлечен из маточного устройства и передан команде педагогов-программистов.

Хединг и Семионович брели по пустым коридорам Центра по исследованию кимперийской проблемы.

Люминесцентный пластиковый потолок скучно одаривал их прямоугольными оранжевыми кусками света. Две фигуры — огромная, широкоплечая, и низенькая, жирноватая, — молча вышагивали мимо печальных разноцветных дверей. На них было много табличек: «Группа инфраструктуры», «Без обработки не входить. Биомо-делированис», «Стратегия «Зет». За всеми дверьми теперь было тихо.

Наконец они дошли до неказистой дверцы в три четверти нормального человеческого роста. Семионович проюркнул очень свободно, а Хединг зацепил теменем о притолоку и хотел выругаться, но вспомнил, что Трикстер — мастер психологической игры и может использовать для своих целей любое вырвавшееся слово — ему только зацепку дай.

— Не бойся, можешь пока облегчать душу, — сказал Семионович. — Связь отключена.

— А зачем всех эвакуировали? Он ведь не взорвется.

— Этого не знает никто, — бесстрастно сказал Семионович, и Хедингу показалось, что вокруг стало жутче.

— Он предмет саморазвивающийся и самосовершенствующийся. Да, вот этот тумблер включает связь с ним.

И не успел Хединг простонать «не надо», как Семионович протянул жирную волосатую руку и щелкнул тумблером. Не раздалось ни звука.

— Не хочет, — объяснил Семионович. — Да и разве не обидно, когда тебе то разрешают, то не разрешают высказываться. А всех увести отсюда затем, — вспомнил он первоначальный вопрос Хединга, — чтобы понизить вероятность обмана. Чем меньше людей, тем меньше дураков, а чем меньше их, родимых, тем меньше вероятность побега Трикстера. Но одного все-таки для пригляда нужно держать.

Высказав таким неявным образом сомнение в умственных возможностях Хединга, руководитель тихо направился к двери.

— Я боюсь! — остановил его истерический голос. — Не оставляй меня одного!

Семионович, пылая язвительным гневом, обернулся: Хединг ошарашенно смотрел на него. А из сетчатого динамика, вделанного рядом с тумблером, продолжали вырываться истошно-животные крики:

— М-м-э-э! Миленький, родименький Мозес Семионович! Не оставляй меня одного с этим ужасненьким Трикстером! Он меня скушает! Слопает! Снямает! Ай-ййй!!!

Хединг побурел.

— Хватит, Трикси! — цыкнул Семионович. — Это уже не смешно. Побереги свои шуточки и уловочки. Они тебе еще оч-чень пригодятся. Ну, я пошел, Христофор. Скучно тебе не будет. И ничего не будет, если ты приспособишься раскидывать мозгами в течение суток. И еще прошу — не проявляй своих комплексов. От них один вред.

Он вышел в низкую и оттого мрачную дверь. Христофор Хединг переломился в коленях, пояснице и напряженно сел. Прислушался. Слышались только одинокие гулкие шаги Семионовича, затихающие по направлению к лестнице. Даже несущая частота не шипела во включенном динамике. Все как-то раздражало, угнетало Хединга: и эти дурные дежурства по очереди всех сотрудников, и отключенные по всему Центру лифты. Они-то каким образом могли помочь Трикстеру сбежать? Еще соображение: если работы по формированию кибернетического шута завершены, то зачем его задерживать на Земле? Все программы науськивают его на полет в сторону Кимперии, зачем мучают беднягу Трикстера? А что это он молчит? Зеленая лампочка тускло светилась, свидетельствуя о включенном канале связи. Не буду говорить, решил Хединг. Стоит только заговорить — и ты уже начинаешь строить себе западню.

Виртуозно сплетенной сетью диалога он поймает тебя и заставит работать на себя, и облапошит…

Сколько времени? Полвторого. Стоит человеку остаться одному, как время совсем обнаглеет: то сжимается, то растягивается. Сначала Хединг, расхаживая, напевал сквозь зубы «ту-ту-ту, ру-ру-ру» и прочее, потом он снова переломился в коленях, пояснице, сел, закинул ногу на ногу, зевнул, щелкнул челюстью, закурил, потушил сигарету — вспыхнул голографический транспарант: «Кури, самоубийца, пироман! Недолго с табаком продлится твой роман. Коли от карцера копыта не откинешь, торжественно в Аид после пожара сгинешь». Хединг от неожиданности выругался негромко. Наверное, это шуточки докторессы.

— Неформальный подход к подчиненным, видите ли, — сказал он себе под нос.

— Психология женская позапутаннее кимперийской, — откликнулся Трикстер.

— Ты думаешь? — восхитился Хединг, но, спохватившись, сжал губы и посмотрел на пол перед собой.

— Вот анекдот о психологии кимперийца, — сулящим тоном сказал Трикстер и сделал томительную паузу. Хединг набычился и удвоил внимание к пластиковому полу. Одна плитка его почему-то резко выпадала из общего фона — ну чистый малахит! Почему? Прораб, наверное, подхалтурил.

— Считаю, что ты согласился слушать, — продолжал Трикстер. — Приходит кимпериец и видит вазу, стоящую вверх дном. Кимпериец очень удивился, подошел к вазе, осматривает: «Странная ваза, без отверстия». Взял ее осторожно, несет к сокустнику. В Кимперии, как выяснилось недавно, два способа размножения: кустовой и половой, — пояснил Трикстер (Хединг что-то буркнул).

«Смотри, — говорит кимпериец сокустнику, — какая странная ваза — без горлышка». Сокустник берет вазу, переворачивает, изумляется: «И дна нет!»

Хединг стал меньше бычиться и, в третий раз переломившись в коленях и пояснице, уселся поближе к забранному золотистой сеткой динамику. Зеленый маячок индикатора то притухал, то разгорался, следуя какой-то сложной закономерности.

Потом Трикстер выдал байки о кимперийце и пьезоминерале, о кимперийце в период кущения, о кимнераторе с расстроенным речевым устройством. То ли он их где-то слышал, то ли вычленил их инвариантную схему и поставил производство анекдотов на поток — этого Хединг не знал. Да ему сейчас и не хотелось ничего знать. Он чувствовал только облегчение — Трикстер, пока, видимо, его не обманывал. Он выстреливал анекдоты строго периодично, с паузами в тридцать секунд, — это Хединг засек по наручным часам и удивился: уже четверть пятого. Беседа сокращает дорогу.

Трикстер внезапно сделал паузу посреди анекдота.

— А дальше? — с разлету спросил Хединг. Трикстер продолжал, а ученый, свесив свои большие плечи, расслабив губы, слушал. Он внимательно таращился в сторону круглой золотистой решетки с мерцающим под ней зеленым огоньком. Огонек мерцал то медленнее, то быстрее, то в каком-то сложном, неизъяснимом ритме, совпадающем с ровными повышениями и понижениями трикстерова голоса. Хедингу стало хорошо: ведь не нужно никого теперь бояться, ведь бедный кибермошенник скучает, поэтому пусть болтает, я его всегда смогу выключить. Чтобы подтвердить себе эту возможность, Хединг протянул руку к красному продолговатому тумблеру. «…Ну тогда я пока закругляюсь, Христофор», — сказал Трикстер, и это тронуло Хединга. Он щелкнул тумблером вправо, зеленый огонек потух, стало тягостно, зевотно. Весь мир мерзко обнажился вокруг него: малахитовый квадрат, нелепо вклеенный посередине комнаты, пыль и затхлость — не работали климатизаторы (кто отдал такое идиотское распоряжение?), утомительный свет, царапины на пульте, складывающиеся в неизбежную надпись: «Здесь был Леон». Хединг торопливо крутанул тумблер влево и одновременно выключил свет. Зеленый огонек успокоительно замигал из тьмы, вокруг него мягко стал виться уже знакомый голос Трикстера, плетущий были и небылицы.

— Слушай, а что же ты меня не обманываешь? — спросил Хединг.

— Да вот… Основной блок трикстеристики отключен.

— То-то ты сейчас такой нехитрый.

— Ты не представляешь, как неполноценно я себя чувствую. Это можно сравнить с блокировкой какогонибудь мозгового участка у человека, скажем, высокочастотным током.

И стало жаль Хедингу эту умную полуживую машину. Хотя все это вредные сантименты.

Временами Хедингу казалось, что Трикстер находился здесь, в этой затхлой комнате, и можно дотронуться до этого мозга, оплодотворенного усилиями миллионов людей со всех материков.

Разумеется, Трикстер находился за девятнадцать километров отсюда, погруженный в титанопластовую капсулу, и его медленно и ласково омывала питательная жидкость. Так что Хединг никак бы не смог до неги дотронуться. Ученый ухмыльнулся собственному желанию.

— Кимпериец вышел на стационарную орбиту… — пел Трикстер, зеленый огонек неонки дружелюбно подмигивал в темноте. Хединг блаженно вытянулся в кресле. Пел Трикстер, мигал огонек, кресло плавно подалось в одну, другую сторону, плавно завращалось. Вот и голос кибервраля это подтвердил: «Спокойно, так и должно быть… До конца дежурства далеко, следует отдохнуть… Кресло потихоньку поворачивается, это в порядке вещей… Зеленый уголек разгорается и угасает… Он успокаивает тебя… Все мышцы расслаблены, тело наливается теплой тяжестью…» Чудесно! Все так и делается. Сильнее и сильнее вращается неподвижно стоящее кресло, теплее и теплее внутри, теплее вроде бы и в комнате, тяжелее и ленивее тело.

И вдруг все исчезло.

Хединг видит: приходит к нему Трикстер и говорит:

— Включи мне, будь другом, сектор трикстеристики, разблокируй реактор на корабле, а то не хватит энергии для антигравов.

— Но ведь нельзя! — усомнился Хединг.

Усмехается тонкими губами Трикстер, играет дышащими зелеными глазами:

— А если бы тебе какое-нибудь мозговое поле отключили? То же и мне.

Хединг:

— Но как я сделаю? Во всем Центре нет энергии.

— А аварийная?

— Правильно! — Вскакивает Хединг на резвые ноги (никто еще не отключил), врубает аварийное питание на пульт — пошла работа. Разблокировал трикстеристику, зажег термояд на корабле…

— Спасибо, добрый молодец, век тебя не забуду, — с чувством произнес Трикстер, плавно взмывая в зенит, весело дрыгая ногами (на левой подметка проносилась до дыр).

Хединг очнулся от визга Семионовича:

— Обманули дурака на четыре кулака, а на пятый кулак вышел Христофор Хединг дурак!

Хединг, лежа на полу, пристально посмотрел на своего руководителя. Да, он проснулся на полу, лежащим близко от пульта, немного наискосок к нему. Семионович хмурился и надувался, напрасно пытаясь изобразить суровость.

— Вы этого ждали, да? — спросил его снизу Хединг.

— Чего разлегся, вставай! — залился Семионович. — Пол не прибирался две недели, а он лежит и только не хрюкает. Ну Трикстер, ну шельма, ну архиплут! — Семионович вкусно по тер рука об руку, подмигнул Хедингу, потом выкатил свои кровянистые буркалы и рявкнул:

— Встать, стр-раж! До стеночки, пшепр-рашампана! А Трикстер молодец. Все-таки вырвался, да. Хорошего плутишку мы сварганили, хоть и двуполого. Значит, будет хорошее плутишко-о.

Семионович выскочил и снова вбежал, держа перед собою пузатенькую бутылку, напевая и притопывая сосископодобными ножками. Хединг уже встал и уже чистился.

— Хлебнем для вящей радости! Как он тебя! Хитрюга! Это же надо догадаться — индикаторную лампочку, как гипнотизирующее средство. Он ведь из тебя сомнамбулу сделал! Никакого насилия! Только просил: включи то, включи се, разблокируй вон то.

Коньяк ароматными жгучими шариками пролился внутрь.

— Вот так он ими будет играть, — сказал, отдуваясь, Хединг и показал вверх, куда три часа назад бесшумно стартовал рукотворный обманщик. — А я, значит, первый объект блестяще прошедшего опыта.

Семионович внимательно посмотрел на него сквозь стаканчик с выпуклым желтым коньяком:

— Чувствуешь унижение, да? Но ведь нужно нам было как-то проверить его способности. И стерегли его для того, чтобы посмотреть, сможет он улизнуть или нет? И вот — улизнул. Это дает нам некоторую надежду, что Трикстер достойно выполнит свой долг. Ведь дает, да? Ну-ка, еще тебе плесну.

Сразу скажем, Трикстер достойно выполнил свой долг. Сначала он совершил переход к Лаприонской лиге — союзнице Кимперии. Там он, сформировав целую когорту политроботов, внешне совершенно похожих на тамошних жителей, внедрил их на планеты лиги. Политроботы стали вести активную антикимперийскую пропаганду, очень успешную: лаприонское общество давно было недовольно тяжелой зависимостью от Кимперии. Пришлось кимперийцам на время (а потом и навсегда) отложить великое дело завоевания Солнечной системы, заняться нелегким делом кардинального умиротворения.

Трикстер с огорчением обнаружил, что кимперийцы — в самом деле биомеханические образования, не обладающие свободой воли, значит, искушать и обманывать их бесполезно. Наверное, какая-то высокоразвитая цивилизация забыла парочку неисправных биороботов, которые размножились и породили государствоподобное образование. «При случае, коли скон-тактируемся с этим безалаберным разумом, — подумал Трикстер, — нужно передать им свои «фэ».

Обманщик решил проблему кимперийцев гениально просто: если у кимперийцев вместо разума одни программы и их не собьешь с панталыку, то нужно дорастить их до разумности. И Трикстер распылил над всей Кимперией генетические вироидные программы, содержащие указание, как стать сапиенсом.

Теперь перенесемся через несколько тысячелетий. Конфликт с Лаприонской лигой стал свирепокровопролитным, поскольку обладающие разумом и свободой выбора кимперийцы додумались до стратегии, тактики, геноцида и психологической войны. Но и в самой метрополии вспыхнули волнения. К сожалению, много было недостойных, мечтающих не о благе кимперийском, но только о благе собственных телес. Чуял, чуял кимперийский правитель, что без внешнего катализатора дело не обошлось. Он вспомнил, как в юности подолгу наблюдал за озерами перенасыщенного солевого раствора па Варии (кимператор был варианец и стыдился этого). Годами стоит это озеро, и чудится, что оно будет стоять — прозрачное, тихое, благостное — вечность. Но вдруг попала пылинка, и начали неостановимо и стремительно расти кристаллы. Обламываешь один — возникает на его месте другой, сокрушил друзу — возникает восемь. Бесполезно.

Растерянно барражировали просторы Кимперии эскадры боевых ракет в поисках этой самой пылинки.

Она была неуловима. Подбросив киберпророка на Евхймию, взвод диверсан-тов-андроидов на Смарру, Трикстер, наконец, перешел к усилению фракций в кимперийском правительстве. Начались подсиживания, интриги, ликвидации. Министр внешних сношений погиб во время прогулки на фотонной яхте — редчайшая случайность. Кимперия, разумеется, скорбит. Оппозиция неза медлительно ответила — в приступе покаяния покончил с собой премьер, прозываемый Тень Кимператора. Кимперия скорбит. Подлые массы волнуются. Министр поселений… Редчайшая случайность… Скорбит… Бунтуют… Советник о благе народа… Трагическая случайность… Скорбит… Бунтуют…

И вот Трикстер, получая ото всех своих агентов, смонтированных и обученных в его обширном биохимическом чреве, данные о положении дел по всей Кимперии, сделал вывод о ее неспособности дальше продолжать экспансию. Кимперия — это нелепейшее общественное образование, чьи границы в пространстве можно было представить в виде неровког, бугристого комка, в котором находятся десятки солнц, сотни планет и много кубопарсеков изумительно чистой пустоты, необходимой для выделки антивещества. На всем этом пространстве кимперийцы, заимевшие разум в результате усилий Трикстера, бодро поспешили к прогрессу (попутно заботливо прорежая слишком плотные слои поспешающих).

«А как же иначе? — успокоил себя Трикстер. — Всякая борьба сопровождается уничтожением уже отживших форм общежития».

Тригстер сделал несколько нуль-переходов, воображая радость, какую испытывают земляне при сообщении о его победе. Кимперийцы теперь заняты сугубо внутренними проблемами, а когда решат их, то отношение их к другим разумам, наверняка, изменится. Выйдя в очередной раз из нуль-пространства на расстоянии 63 светолет от Солнечной системы, он подал голос о своей великанской победе:

— Давид свалил Голиафа! Алеша срубил Тугорхана!

— Что это он? — подозрительно спросил председатель проблемной комиссии «Трикстер».

— Метафорические биения, — кратко сказал биотехник Хвалынов и в волнении провел рукой по гладкому черепу.

Вся проблемная комиссия напряженно ожидала в зале нуль-связи дальнейшего развития событий. На многочисленных дисплеях одновременно замелькали разноцветные схемы и цифры — пошел доклад Трикстера о совершенной работе. Комиссия не смотрела на экраны — все равно она сможет познакомиться с этой информацией в распечатанном виде. Не это смущало. Люди, собравшиеся здесь, должны были решить судьбу самого Трикстера. Поэтому они расхаживали по всему залу, выращивая в разных концах его кресла и тут же разрушая их, подхватывая и бросая обрывки произвольно творимых разговоров. К председателю комиссии приблизился Главный аниматор Земли Щец и заявил:

— Я протестую против уничтожения Трикстера, если именно это вы собираетесь предложить нам. — Бедный старик в волнении подергал подбородком. — Система «Трикстер» будучи при возникновении достаточно элементарной, за тысячелетия, протекшие с момента его запуска на задание, стала чрезвычайно сложной. Она приобрела структуру и свойства. С известной долей уверенности ее можно считать уже личностью. Я против элиминации, как вы любите выражаться, Теодор.

Председатель комиссии отечески взирал на Главного аниматора (хотя был много моложе его), на его сверхъестественные, грубые, почти квадратные пальцы, давшие жизнь неисчислимым рукотворным существам, обратился к нуль-радисту:

— Отбей приказ, чтобы он оставался на месте. — Подождав время, необходимое для посылки приказа, спросил тревожно:

— Ну, как? Слушается?

— Слу-шается, — успокоительно протянул нуль-радист. — Так и висит в двадцати пяти парсеках.

— Недалеко, — председатель озабоченно поскреб мизинцем в ухе. Успокоительно улыбнувшись Главному аниматору, он сказал:

— Никакой элиминации не будет, дорогой. Я хочу предложить всем присутствующим нечто совсем противоположное.

Возвысив голос, — в этом не было необходимости, ведь акустическая система зала могла усиливать по необходимости голос любого участника комиссии, где бы он не располагался, — председатель стал излагать для всех:

— Вы знаете, Трикстер был запущен в сторону Кимперии три с лишним тысячи лет назад.

Руководителем проекта был бионик Мозес Семпонович — натура, как сейчас всем известно, импульсивная и несколько хаотическая. Наверное, именно, поэтому проект «Трикстер» оказался под угрозой срыва — сведения необщеизвестные. В архивах хранятся довольно путаные версии этого события. В общем, из-за ошибок в проектировании бионическое образование под кодовым названием «Трикстер» приобрело признаки мужского пола. Значит, в его мозгу образовалась система интересов, которые помешали бы выполнению задания.

— Почему произошла ошибка? — спросил кто-то из присутствующих. — Как же система авторедактирования?

— Еще не была разработана. Вы путаете тысячелетия. Представьте только всю убогость тогдашней биотехники! И подумайте только, они вышли из положения! Трикстер стал гермафродитом, подсознательные влечения, таким образом, были в нем нейтрализованы.

— А что значит обозначение «Трикстер»?

— «Трикстер» — это в мировом фольклоре этакий демонический обманщик, антипод культурного героя, — отмахнулся председатель.

— Все, что вы сказали, интересно, но…

— Какое это имеет отношение к настоящей ситуации?

— Ведь все равно мы будем вынуждены его уничтожить…

— Или перехитрить? — раздались нетерпеливые голоса.

— Вот-вот, перехитрить. — Председатель опять повернулся к нуль-радисту. — Как он, висит?

— Виси-ит, — опять успокоил его нуль-радист. — Указаний ждет. Радуется.

Трикстер действительно тихо радовался, вися на расстоянии двадцати пяти парсеков от Солнца. Скорее, не вися, а изнурительно медленно дрейфуя вокруг галактического центра масс. Но этим движением можно было пренебречь.

Трикстеру было радостно, что впервые за тысячелетия ему не нужно было принимать никаких решений, а только подчиняться. Наверное, потом это было бы тягостно — все время подчиняться, но пока давало блаженное чувство мыслительного отдыха. Трикстер устал от океана коварств и хитростей, который он щедро излил на Кимперию. — …Мы активизируем его комплекс размножения, — продолжал председатель, — и он будет вынужден сесть на первую попавшуюся планету, чтобы произвести и воспитать потомство. Этот цикл будет повторяться снова и снова — без конца.

Хвалынов вскричал:

— Нет! Я против этого! За тысячи лет Трикстер стал другим, каким — мы не знаем. Мы должны сначала выяснить, что он из себя сейчас представляет как уже разумное существо.

И Хвалынов убедительно погладил сбоку свою покрытую тугой лоснящейся кожей черепную покрышку.

— Ты против этого, а я против того, — смиренным тоном сказал председатель комиссии. — Каким же он может стать, если схемы хитрости и коварства вложены в его базовые программы, — примерно то, что у нас называется инстинктами? Ведь ты не можешь отменить у себя безусловный дыхательный рефлекс или пищеварительный?

К удивлению присутствующих, Главный аниматор Щец вмешался, склонив, как для бодания, суховатую седую голову:

— Могу отменить. И любое, так сказать, эмерджентное устройство может выработать комплекс мер, подавляющих фундаментальные эчзсстенциальные влечения…

— Загнал!.. Эк! — восхищенно крякнул председатель. — Но это все умные головные построения. А я предлагаю привести в действие программу размножения Трикстера. Этим мы потрафим нашим гуманистическим установкам — мне тоже не хочется уничтожать это выдающееся биоустройство — и одновременно сохраним нашу цивилизацию от возможных потрясений.

— Никаких потрясений не было бы, — упрямо сказал Хвалынов.

Председатель, медленно ступая, приблизился к диафрагме окна. Она послушно развернулась, открыв перед нестарым еще, сомневающимся человеком типичный среднеевропейский ландшафт, — повсюду были разбросаны округлые вечнозеленые дубравы, изумрудными оттеночными лентами тянулись к горизонту заросли лаврочерешни, трицитронов, пробкового ильма, миндаля.

— Будем голосовать? — робко подсказал кто-то. Председатель коротко кивнул, по-прежнему глядя в овальное окно, где так восхитительно-упорядоченно буйствовала рукотворная природа.

Шестьдесят четыре голоса — за включение размножающей программы, пятьдесят один — против.

Трикстер сразу понял, что случилось. Он мгновенно наполнился лютой злобой, перемешанной с отчаянием. Проклятье! А ведь так хотелось вернуться, начать новое существование. Но теперь ему ничего не хочется, только отомстить коварным, хитрым землянам! Он простодушно летел на встречу с родиной (а как же назвать место, где тебя создали, где ты впервые приобщился к мировой хитрости), а они, проклятые, трусливые…

Чувствуя, что уже не долетит, Трикстер ощущал внутри себя все увеличивающуюся массу, которая слабо пошевеливалась и уже не являлась частью его, а была уже полусамостоятельной. Вспыхнула в нем материнско-отцовская нежность. Он подозревал, что это включилась подпрограмма, обеспечивающая заботу о потомстве. Все они предусмотрели, все! В этом тяжелом положении он уже не сможет совершать скачки в нуль-пространстве — неминуемо погибнут зародыши.

Поэтому он успокоил свой гнев, огляделся в мировом пространстве и выбрал среди ближайших звезд одну, умеренной светимости и с целым облаком планет вокруг. Среди них — о удача! — нашлось несколько с твердой корой и густоватой атмосферой. Включив маневровые двигатели, Трикстер тяжело потащился туда, бережно неся в себе многочисленное потомство, уже имеющее в своем наследственном кондуите злые записи хитрости, увертливости, подлости.

Все знают планету Трикстер в системе желтого солнца Трикстер. Планета имеет обильную водородногелиевую оболочку, малое количество жидких сред. Масса ее три запятая пятьдесят три сотых земных.

Система Трикстер закрыта для посещения кораблей всех без исключения классов, объявлена зоной абсолютной опасности.

На дне газового океана ползают, бегают, плавают, летают, шумят хитрой листвой, борются друг с другом, улещают, подсиживают друг друга, пожирают друг друга миллионы разнообразных трикстеров — потомков победителя Кимперии. Эта «война всех против всех» не прекращается никогда.

У трикстеров нет ни времени, ни сил обратить свои органы чувств в сторону других миров. Это и хорошо. Что бы мы делали, как бы мы справились с таким противником — воплощением абсолютной хитрости, неким кибернетическим Ахриманом, выйди он на мировой простор?

Поэтому многие осуждали Главного аниматора Щеца, который самовольно ринулся в объятья самого опасного во вселенной небесного тела.

— Если мы породили ребенка-чудовище, — сказал он перед полетом друзьям, непреклонно покачивая маленькой сухой головой со всемирно известной тяжелой щеткой белых усов, — то мы ответственны за него. Миллионы наших детей мучаются на Трикстере в конвульсиях взаимоуничтожения. Не нужно притворяться, что если они не кровные отпрыски наши, значит, мол, мы им ничего не должны…

До сих пор о докторе Щеце ничего не слышно.