Третья сторона

Когда Цицерон отодвинул плотную гардину, занавешивающую вход в бар, время уже шло к рассвету. В помещение ворвался ветер с дождем. Ветер был теплым, как кровь, дождь отдавал затхлой зеленью заросшего пруда. Перед деревянной стойкой стояло три высоких стула, занят был лишь средний. Цицерон тяжело опустился на тот, что слева.

— Где ты был? — спросил человек, сидящий посредине. Говорил он на языке, на котором во всем этом мире разговаривали не более пятидесяти человек.

Цицерон не обратил на вопрос никакого внимания. Бармен поставил перед ним деревянную кружку и налил в нее немного мутного зелья. Тут же рядом с кружкой появилась миска супа. Цицерон запустил руку под плащ, перепачканный водорослями, и бросил на стойку горсть цинковых монет. Второй мужчина вздохнул.

Цицерон протянул руку мимо мужчины, взял бутылку с острым соусом и обильно сдобрил им суп.

— Прием на факультете, — ответил наконец он. — Никак не мог уйти раньше. — Длинной ложкой он размешал суп. — А тебе обязательно надо было выбрать первую ночь сезона бурь, да? На улице просто жуть что творится. — Он шумно втянул в рот ложку супа и запил зельем из кружки.

— Черт побери, Цицерон…

— Шучу, — сказал Цицерон. Он подцепил длинной ложкой рыбный шарик, критически осмотрел его и запустил в рот. — За мной следили, — продолжал он с полным ртом. — Пришлось уходить, а это быстро не делается.

Второй мужчина напрягся.

— Дельцы?

— Что? — Цицерон проглотил то, что было во рту, и отложил ложку в сторону. — Конечно нет! Неужели ты думаешь, им нужны люди? Они используют трутней или кого-нибудь еще.

— Верно, — успокоился второй мужчина.

— Мариус, — начал Цицерон, — что с тобой? За мной следили Спецы или Тайная Империя, но в любом случае я от них ушел еще в Округе.

Мариус вздохнул и, постучав по стойке, подозвал бармена. Настала очередь Цицерона с нетерпением ожидать, пока бармен принесет еще одну миску с супом и наполнит им обоим кружки крепким зельем.

Наконец Цицерон пожал плечами и снова уткнулся в свою миску.

— Был прием, — начал он с полным ртом рыбы. — У ректора университета. В честь нового профессора неприкладной оптики. Неплохо поболтали с ним о люминесцентном эфире.

— Замечательно, Цицерон. Ты ведь преподаешь политическую экономию, а не физику.

— Я преподаю то, что мне нравится, черт возьми, — спокойно заметил Цицерон.

Он замолчал и занялся содержимым кружки. Через какое-то время поднял голову и сказал:

— Кстати, о дельцах. Сегодня они были в университете. Двое. Крутились вокруг библиотеки.

— Что им было нужно? — спросил Мариус.

— Понятия не имею, — ответил Цицерон. — Но мне они не понравились. Даже одежда у них была не местного покроя. Не знаю, за кого их приняли библиотекари.

— Послушай, Цицерон, — начал Мариус. — Гален подумывает о том, чтобы отправиться домой.

— А Саломею оставим дельцам? — вскинулся Цицерон.

— Я серьезно, — продолжал Мариус. — Все сошлись во мнении, что так будет безопаснее.

Цицерон поставил кружку на стойку.

— Черт бы их побрал.

Он ждал, что Мариус что-нибудь скажет, но тот молчал, и тогда Цицерон сам задал вопрос:

— Что собираешься делать ты?

Мариус вздохнул.

— Не знаю. Наверное, подожду, пока не примут окончательного решения.

Цицерон опустил взгляд и, не переставая, крутил кружку. На время замолчали оба. Наконец Цицерон сказал:

— Мариус, если мы вернемся… ты не будешь жалеть, что оставил здесь кого-то?

— Буду, буду жалеть о многих, — ответил Мариус. — Например, обо всех членах рабочего движения. — Он взглянул на Цицерона и только тут заметил выражение его лица. — Ого, — выдавил он и покачал головой. — Слушай, так нельзя.

Цицерон вздохнул.

— Тебе очень тяжело, да? — спросил его Мариус.

— Наверное, да, — ответил Цицерон.

Он успел на первый поезд, направлявшийся на восток, в сторону Университетского Округа. В поезде почти никого не было; в вагоне с Цицероном сидела лишь парочка коматозных городских клерков, отработавших вторую смену, пропивших недельный заработок и спешащих теперь к своим семьям в пригород.

Вдруг он почувствовал себя страшно одиноким. Он не должен был быть один. Где-то там наверху курсируют два корабля Космической службы, «Равенство» и «Солидарность»; на борту кораблей много аналитиков и компьютеров, которые с помощью QT-сети связаны с офисами Космослужбы на Уризене и Зоа, а через них и со всем Сообществом до самых дальних границ. И даже сейчас небольшая, но вполне заметная часть Сообщества наверняка прикована к событиям этого мира, этого континента и этого конкретного города, а возможно, их интересует то, что происходит с ним, Цицероном.

Поезд промчался мимо трущоб, окружавших доки, мимо покрытых ржавчиной скелетов портовых кранов и выехал на длинный, взметнувшийся высоко над водой пролет Старореспубликанского моста. На секунду в небе показался просвет — слева стал виден огромный серо-зеленый залив (вдали от берега вода становилась более темной), справа Басия, яркая, грязная, красивая, вся в тропической зелени, странная смесь деревянных домов бедняков и позолоченных, стальных шпилей Города.

В Басии насчитывается миллион жителей. Еще сто миллионов живут во всей Саломее. Работают. Спят. Молятся. Воруют. Убивают друг друга ножами и пулями. Еще тут умирают от грязи, дурных санитарных условий, неправильной фискальной политики. Но они и любят друг друга.

— Черт побери! — громко выругался Цицерон; один из спящих клерков всхрапнул и открыл глаза.

Интересно, многие ли из исследователей, экспертов или самозваных начальников действительно понимают то, что делают. Наверное нет. Все ничего, пока они обсуждают роль истории, сложность происходящего и долгосрочные последствия, постепенные неизбежные перемены, но им никогда не приходилось лицом к лицу сталкиваться с людьми, чьи жизни они переворачивают вверх дном; они никогда не смотрели этим людям в глаза.

Как им легко и просто решить, что Сообщество должно оставить Саломею дельцам.

Разве может он оставить Талию?

Поезд проехал мост и начал долгий подъем на скалы, поросшие зеленой растительностью, на другой стороне залива. Тут снова небо затянули тучи и пошел дождь.

Цицерон быстро, глубоко вдохнул, потом медленно выпустил воздух.

— Черт побери, — повторил он. — Я остаюсь.

Он ждал в тени запертых ворот Палмер-колледжа, а в это время надзиратель университета шел по аллее. Каждые несколько ярдов он останавливался и своим длинным посохом раздвигал стебли ползучего бамбука, который уже полностью обвил стены Грейсиз-колледжа. С давних времен оба колледжа были соперниками. Древние эти стены пережили и огонь, и мятежи, и войны, но с тех пор уже много поколений царит мир, и на стены забираются теперь разве что студенты Палмера. А с тех пор как Грейсиз стал женским колледжем, прекратились и стычки между студентами; учащиеся Палмера оскорбляли учащихся Грейсиз только из-за личных обид.

Как только надзиратель удалился, Цицерон внимательно оглядел аллею, связал за спиной капюшон и длинные рукава и вцепился в мокрые побеги бамбука. Студенты, сбегавшие с занятий, давно уже обнаружили, что бамбук достаточно крепок, чтобы выдержать карабкающегося вверх человека, а листья дают необходимое укрытие. Надзиратели тоже прекрасно знали об этом.

Пять лет, проведенные в низком гравитационном поле Саломеи, не способствовали поддержанию хорошей физической формы, но Цицерон все же взобрался на стену, пробежал по черепичной крыше Лабриола-Хауза и спрыгнул на балкон третьего этажа. Тут он снял свой ранец, секунду помедлил, чтобы привести себя в порядок и стряхнуть мокрые листья бамбука, и только потом постучался в первую дверь.

Вскоре дверь открыла сонная служанка.

— Доброе утро, Лея, — поздоровался Цицерон. — Мисс Турей принимает гостей?

Служанка присела в приветственном книксене и ответила:

— Вас она, конечно же, примет. Она всю ночь провела за книгами. С вашей стороны будет поистине добрым делом, если вы убедите ее, сэр, хоть немного поспать перед посещением часовни.

— Я постараюсь, — сказал Цицерон.

Лучшая студентка Грейсиз действительно сидела за книгами. Талия Ксанте Турей-Лорион склонилась над столом, заваленным стопками книг и кипами бумаг. Когда Цицерон вошел в комнату, она отодвинула стул от стола и откинула волосы с глаз.

— Цицерон! Который час?

— Уже четверг, — ответил он и поцеловал ее. — Шестьдесят восьмой четверг лета, хотя, похоже, в этом году сезон бурь начался раньше обычного. — Он открыл ранец и вытащил оттуда небольшой сверток, завернутый в бумагу. — Это для тебя. — И он положил сверток на стол. — Были, к сожалению, только с фруктовой начинкой. Докеры бастуют, шоколад стал дефицитом.

Она строго посмотрела на него, и он тут же прибавил:

— Шесть часов.

— Шесть часов! — Она в ужасе оглядела книги и бумаги на столе. — Мне нужно к окну. — Она встала и потянулась. — Ой, Цицерон, — вдруг обернулась она к нему, — а ты знаешь, что реальные числа не поддаются счету?

Цицерон нахмурил лоб.

— Не знаю, — ответил он, потом разыскал кофеварку и вытряхнул фильтр в мусорное ведро. — Это над этим ты сидела всю ночь?

— Да! — ответила Талия. — Это так! И у меня есть доказательства!

Цицерон налил в кофеварку воды из кувшина, стоявшего у постели, и поставил ее на плитку.

— А как насчет статистических расчетов для Болте? — Он пытался зажечь газ.

— Ах это, — отмахнулась Талия. Она порылась в книгах и бумагах, выудила толстую тетрадь канареечно-желтого цвета. — Вот. Готово. Еще вчера днем закончила. — Потом взяла пирожное. — Боже, я умираю от голода.

Вспыхнул газ. Цицерон повернулся и взял в руки канареечную тетрадь. «Подробные расчеты воздействия субъективных эффектов на предшествующие распределения: альтернативный метод максимально приближенной оценки». Почерк у Талии был аккуратный и четкий, сразу видно, что она долго занималась каллиграфией; к тому же девушка отличается усидчивостью.

— Замечательно, — промолвил он, пролистав тетрадь. — Для Болте, правда, слишком заумно.

«И не только для Болте», — подумал он про себя. У себя дома, на Атании, он проходил нечто подобное по истории математики, иначе и для него многое было бы непонятным. Сейчас он быстро взглянул на выводы.

— Конечно, реальные числа не поддаются счету, — рассеянно заметил он, хотя то, над чем ночью работала Талия, не имело никакого отношения к написанному в тетради. — Для любой их последовательности, которую можно сосчитать, нужно построить серию гнезд-интервалов, сходящихся к числу, которого нет в последовательности.

Он пролистал еще несколько страниц и, подняв глаза, обнаружил, что Талия не отрываясь смотрит на него.

— Цицерон, — сказала она. — Я выводила доказательства всю ночь. Насколько мне известно, этого еще не делал никто. Ты профессор экономики. Откуда тебе это известно?

Цицерон пожал плечами и ответил:

— Не знаю. Наверное, где-то читал. Ешь пирожное, иначе оно засохнет.

Он взял второе пирожное себе.

— Я серьезно, Цицерон, — продолжала Талия. — Ты очень умный, и я тебя люблю, но ты ведь не гений.

— Все в порядке, — ответил он. — Зато гений ты. — И он снова ее поцеловал, — А тебе известно, что новый профессор утверждает, будто скорость света в вакууме является величиной постоянной независимо от относительной скорости источника и наблюдателя?

— Да, — сказала она. — Я читала статью. Хотела написать ему сама; расстояние и время должны меняться при передвижении наблюдателя. Не пытайся увести меня от вопроса.

Цицерон вздохнул. Это не Талию он пытается отвлечь, а самого себя.

Он отступил назад, огляделся, куда бы присесть, и наконец пристроился на краю постели. Матрас на кровати был по-военному жестким, так спали все представители высшего класса Травалля и Тиатиры — тонкий слой хлопка поверх деревянных досок, — но сейчас ему все казалось чудесным.

Ему хотелось схватить Талию в объятия, притянуть к себе, крепко прижать и закрыться одеялами с головой от всего мира, заснуть навеки, подобно заколдованным любовникам из какой-нибудь сказки, не думая ни о профессорах или колледжах, ни о революционерах или торговцах-авантюристах, ни о звездных кораблях, снующих на орбите высоко в небе, хоть и невидимых, но грозных.

Вместо этого он сказал:

— Талия, если бы мне нужно было уехать… ты поехала бы со мной?

Она посмотрела на него и спросила:

— Куда? На острова? В Порт-Сент-Пол?

Порт-Сент-Пол был столицей одной из островных колоний Травалля; считалось, что Цицерон родом оттуда. Острова отделяли от Басии шестьсот километров бурного океана; вряд ли кто-нибудь в университете стал бы проверять его поддельные документы или придуманную историю.

Специальные медицинские нанниты переконструировали весь его организм на уровне начиная от ДНК, и он стал подлинным уроженцем островов Рока вплоть до группы крови, цвета кожи, высоких скул и текстуры волос; после этого все три года пути от Зоа его беспрестанно трясло, но постепенно организм привык. Когда он увидел себя в зеркале, оказалось, что в основном он даже остался похож на самого себя, а теперь он привык и к небольшим изменениям — нос стал чуть шире, волосы более курчавые, кожа не синевато-черная, а, скорее, коричневая (теперь даже стало заметно, когда он краснеет или бледнеет). Зато для жителей Травалля он уже не выглядел чужаком. Правда, островитяне в Басии тоже редкость, так что на Цицерона все равно обращали внимание, иногда даже насмехались, но его это не раздражало.

Раздражало его лишь то, как восприняли здесь его роман с Талией. Многие считали его не просто скандальным, а оскорбительным.

Цицерон покачал головой и ответил:

— Неважно.

На секунду его решимость поколебалась. Но выбор уже сделан, причем давно. Если когда-нибудь он снова и окажется в мире, в котором родился, то это все равно уже будет не тот мир, который он оставил позади. Его семья, друзья детства (за исключением нескольких человек, отправившихся в аналогичные путешествия) давно состарились и умерли, пока он находился в космосе. Да и товарищей по путешествиям он вряд ли сможет увидеть. И этот выбор он тоже сделал сам. Ради Талии и ее народа, хотя он их еще и не знал тогда. И он не может просить ее сделать то же самое ради него.

Талия подошла к нему и присела рядом.

— Как только я закончу колледж, — сказала она, — отвезу тебя в Тиатиру. Папа устроит нам обоим кафедры в университете Сетис Империал.

Цицерон улыбнулся.

— А что скажет твоя мать?

— Будет вне себя, — ответила Талия. — Но это ее обычное состояние. А папе ты понравишься.

Тут он взял ее за руку и притянул к себе.

— Мы изменим весь мир, — прошептала она. — Вот увидишь.

Когда Талия ушла в часовню, Цицерон покинул Грейсиз-колледж тем же путем, что и пришел. В своем колледже, Палмере, он тоже пошел в часовню. Потом отправился на службу, но со студентами был либо слишком мягким, либо слишком суровым, а то и таким и другим одновременно. Он написал едкое письмо редактору ведущей финансовой газеты Города и чуть более спокойное в один из основных экономических журналов Тиатиры.

Он даже сходил в главную библиотеку и какое-то время слонялся по Круглому читальному залу, прислушиваясь, как барабанит дождь по освинцованной крыше, как лязгают заводные механизмы лифтов и шипят пневматические трубы. Он обдумывал встречу с дельцами, но они так и не появились — то ли закончили свои дела в университете, то ли были заняты чем-то другим.

Цицерон ушел разочарованный, но не без облегчения. Он понятия не имел, что сказал бы им. Он вернулся в свою комнату и какое-то время сидел, глядя, как дождевая вода затекает в трещины в подоконнике.

«Что же мне делать?» — думал он.

Корабль Цицерона, «Равенство», был вторым кораблем Сообщества, достигшим Саломеи. Первым был «Солидарность», именно он заложил фундамент будущей миссии. Было собрано и записано огромное количество разного материала, который затем посредством QT-сети передали домой, чтобы там уже правильно спланировали, каким образом вернуть потерянную колонию цивилизации. Через двадцать лет по следам «Солидарности» вылетел корабль «Равенство», именно он привез истинных миссионеров, специалистов, таких как Цицерон, способных и обученных жить и работать среди людей Саломеи.

«Равенство» находился в системе Джоканаана неполных два года, когда телескопы впервые заметили корабль дельцов, он был тогда на расстоянии половины светового года и направлялся к планете. Из документов Золотого Века и смутных старых записей радиопередач, Сообществу было известно, что человечество когда-то занимало гораздо большие пространства, чем то, что им было известно теперь. Как любая далекая миссия, экспедиция на Саломею была готова к встрече с пришельцами из неизвестности. Но кто же знал, что именно так и произойдет. Да и думали-то они, что если и столкнутся, то с цивилизацией, похожей на Сообщество.

Истина оказалась далекой от их догадок, и они не сразу все поняли. Пока Цицерон погружался в новую для него культуру и ни на секунду не задумывался о приближающемся корабле, лингвисты миссии Содружества пытались найти общий язык с обитателями корабля. Они перебирали известные им мертвые языки и старались понять значение странных выражений типа «интеллектуальная собственность» и «право на эксплуатацию». Корабль пришельцев назывался тоже странно — «Эластичный спрос», представлял он какую-то организацию под названием «Марджинал Лимитед». Свою цивилизацию пришельцы называли «ассоциацией», вроде бы похоже на «сообщество», но настораживали некоторые необычные нюансы.

Даже когда из-за странного пристрастия пришельцев к коммерции их прозвали дельцами, а кое-кто из коллег Цицерона (специалистов по экономике развития), оставшихся дома, в Сообществе, начали высказывать обеспокоенность, никто из сотрудников Космической службы или даже из миссии на Саломее не воспринял это всерьез. Просто им казалось, что невозможно применить принципы, работающие на этой несчастной, бедной планете, где еще существовали акционерные общества и колониальные империи, к межзвездной цивилизации.

Но потом пришельцы появились в Басии, столице самой крупной из этих империй, и заявили о своем присутствии государству Травалль.

И только тогда Космическая служба и миссия на Саломее были вынуждены всерьез задуматься о вновь прибывших.

Цицерон считал само собой разумеющимся, что, так как Космическая служба ставит своей целью спасти людей Саломеи от самих себя, то она же спасет их и от дельцов. Он и помыслить не мог о том, что они решат оставить планету, чтобы ее поглотила другая цивилизация, причем настолько коррумпированная и дисфункциональная, что может пронести через межзвездное пространство свои идеалы собственности и коммерции.

Цицерону даже в голову не приходило, что Космическая служба откажется от поставленной задачи.

«Если проблема настолько сложна, — думал он, — что тогда будет со мной? Что я могу сделать в одиночку?»

Он снова взял тетрадку Талии и медленно пролистал ее, он не столько читал, сколько просто смотрел на буквы и цифры.

Если миссия Космической службы улетит, и Талия и остальной народ Саломеи останутся абсолютно беспомощными. Цицерону необходимо что-то придумать, больше некому.

Его мысли были прерваны стуком в дверь. Стук повторился, Цицерон не двигался, и тогда кто-то начал открывать дверь ключом.

Цицерон открыл дверь сам. Перед ним стоял привратник колледжа с ключом от комнаты в руке. С ним был старый профессор Элиер, ректор Палмера, а рядом с профессором стояли грузный мужчина средних лет в круглой шляпе и черном плаще (такие носили как минимум лет десять назад) и двое городских полицейских.

— Профессор Элиер, — вежливо поздоровался Цицерон, когда ректор и мужчина в круглой шляпе прошли в комнату. — Чем обязан?

— Дело крайне неприятное, Цицерон, — ответил Элиер. — Руководство колледжа полностью доверяло вам, но вы выбрали странный способ отблагодарить нас. — Он повернулся к господину в круглой шляпе, — Вы обещаете, что нигде не будете упоминать наш колледж, не правда ли?

Мысли Цицерона спутались. Не может быть, чтобы в колледже стало известно о его романе с Талией; в любом случае, это уже вопрос внутриуниверситетской дисциплины, в самом худшем случае к делу были бы привлечены замаскированные «рыцари» Тайной Империи, но никак не официальные полицейские. Бесспорно, некоторые его лекции можно считать провокационными, но даже враги на факультете экономики не считают это достаточным поводом для ареста. Работа Мариуса, конечно, намного более опасна для общества, и если властям стало известно о его связи с Цицероном, тогда, понятно, им захочется с ним встретиться. Но вряд ли им что-либо удалось узнать.

Нет, тут не обошлось без дельцов, только они действуют руками представителей государства Травалль. Это единственное убедительное объяснение происходящего.

Цицерон редко выходил на связь с «Равенством», «Солидарностью» или другими представителями миссии Космической службы. На случай необходимости у него имелся обыкновенный голосовой телефон, вживленный за правым ухом. Надо надеяться, что он еще работает; ведь Цицерон не пользовался им с тех пор, как закончилась подготовка к высадке.

Чтобы активировать телефон, он подвигал челюстями и сразу почувствовал ответную вибрацию.

— Беда, — субвокализировал Цицерон.

Господин в круглой шляпе говорил с выраженным акцентом городского среднего класса.

— Мы приложим все усилия, сэр, — ответил он Элиеру, потом прибавил: — Могу сообщить вам, что в большинстве подобных случаев мы стараемся избегать судебных процессов. Это так неудобно.

— Судебных процессов? — переспросил Цицерон. — О чем, черт побери, вы говорите? — Он повернулся к ректору: — Профессор, кто эти люди?

— Не прикидывайтесь, Цицерон, — ответил Элиер. — Эти люди… господин?.. — Он вопросительно посмотрел на человека в круглой шляпе, но тот ничего не ответил, тогда профессор откашлялся и продолжал: — Этот господин сотрудник Специального отдела полиции. Они уверены, что вы сможете ответить на их вопросы.

— Дело в том, — весело начал сотрудник Специального отдела, — что мы считаем вас виновным в шпионаже, подрывной деятельности, подстрекательстве к мятежу… — Он наклонился к Цицерону и продолжал тихим, доверительным голосом: — И кое в чем еще. Мы надеемся, что проясним ситуацию уже сегодня.

Цицерона отвлек шепот, раздавшийся в ухе:

— Дельцы?

Он думал, что услышит кого-нибудь из связистов, но голос принадлежал Ливии, капитану «Равенства» и второму по значению человеку в командовании миссии.

— Скорее всего, — ответил он ей. — Хотя пока что фигурируют только местные полицейские. — Чтобы скрыть разговор от окружающих, он сделал вид, что закашлялся.

— Слушай, — продолжала Ливия, — у нас здесь тоже много проблем.

— Произошла какая-то ошибка, — громко заявил Цицерон, а потом тихо сказал Ливии: — Меня собираются арестовать.

— Следуй за ними и постарайся держать с нами связь, — ответила Ливия. — Когда мы узнаем, куда тебя поместят, то придумаем, что делать.

«Хорошо, — подумал Цицерон. — Следовать за ними. А что, если связь держать не удастся?»

Сотрудник Спецотдела покачал головой и ответил:

— Боюсь, мы таких ошибок не допускаем, сэр. — Он кивнул одному из полицейских в форме, тот достал наручники, а господин в круглой шляпе, повернувшись к Цицерону, сказал: — Если не возражаете, я возьму вот это.

Цицерон заметил, что все еще держит в руках «Подробные расчеты».

— Возражаю я, — донеслось с балкона.

Цицерон поднял глаза и увидел поднимающуюся по лестнице Талию. У него замерло сердце.

Она зашла в комнату и обратилась к Элиеру:

— Это моя работа для профессора Болте, сэр. Я просила доктора Цицерона дать мне несколько советов.

Ректор учащенно заморгал.

— Мисс… Турей, не так ли? — Цицерон наблюдал, как на лице профессора отражалось все, что он чувствовал: раздражение, смущение, очевидный испуг — ведь он мог легко раздразнить самую богатую и приближенную к высоким кругам студентку. Элиер повернулся к господину из Специального отдела: — Конечно же, не обязательно забирать с собой работу мисс Турей.

— Пожалуйста. — Цицерон протянул тетрадку Талии. На секунду их взгляды встретились, а пальцы соприкоснулись. Лицо Цицерона дрогнуло. Пальцы его задрожали, и он с трудом выпустил из рук тетрадь. Потом откашлялся и сказал, кивнув в сторону полицейских: — Все вскоре прояснится. Увидимся в пятницу в обычное время.

— Именно, — подтвердил ректор. — А теперь беги, дитя.

Талия кивнула, оглянулась на Цицерона и готова была уйти.

— Одну секундочку, пожалуйста… мисс Турей, — преградил ей путь господин из Спецотдела. — Вы случайно не… — Он выудил из кармана листок бумаги и посмотрел на него: — Мисс Талия Ксанте Турей, Турей-Лорион, не так ли? — Тиатирское имя в его устах звучало гораздо лучше, чем можно было ожидать.

Талия безмолвно кивнула.

Мужчина улыбнулся и объявил:

— Тогда можно считать, что нам повезло. Одним ударом поймали двух пташек, можно сказать так. — Он протянул лист бумаги ректору и опять повернулся к Талии: — У меня есть ордер и на ваш арест тоже.

«Черт побери», — выругался про себя Цицерон.

Он повернулся к полицейскому, державшему наручники, и с силой ударил его в переносицу так, что голова у того откинулась назад с характерным хрустом.

Второй полицейский выругался и бросился вперед, оттолкнув в сторону ректора. Цицерон ударил полицейского в живот, и тот отлетел прямо на руки привратника.

— Беги… — успел сказать он, поворачиваясь к Талии.

Но тут что-то сильно ударило его по затылку.

Талия видела, как Цицерон медленно осел на пол. Господин в круглой шляпе, как ей казалось, даже не пошевелился. Сейчас он стоял над Цицероном и сквозь сжатые губы выдыхал тонкой струйкой воздух.

— Чуть не сбежал, — буркнул он и потер костяшки пальцев.

Оставшийся в живых полицейский согнулся в дверях — его тошнило.

— Констебль, — резко бросил ему господин в шляпе, — если вы пришли в себя, то обяжете меня, взяв на себя молодую леди. Препроводите ее куда следует. — Мужчина повернулся к ректору, тот вжался в стену и вытаращил глаза. — А вам, сэр, не помешает чашка крепкого чаю. Все закончено.

— Да, — неуверенно ответил Элиер, — Да, только… — Он переводил взгляд с Цицерона, который хоть и лежал на полу, но дышал, на тело мертвого полицейского.

Второй полицейский подобрал оброненные наручники и подошел с ними к Талии, а господин в круглой шляпе тем временем взял Элиера за локоть и аккуратно повел его к двери.

— А впрочем, немного виски вам тоже пойдет на пользу, — говорил он при этом, потом кивнул привратнику и прибавил: — Проследите за этим.

— Будет исполнено, сэр, — ответил привратник.

Господин в шляпе проводил взглядом привратника и ректора.

Когда звук их шагов замер на лестнице, он встал на колени между двумя лежащими на полу телами и пощупал за ухом у Цицерона, словно пытаясь найти пульс. Со стороны можно было подумать, что нащупать пульс ему не удалось, потому что он перевернул Цицерона и пощупал за другим ухом. Талия наблюдала за ним с возрастающим чувством ужаса, а он достал из внутреннего кармана пальто складной нож.

— Что вы делаете?! — воскликнула она, когда господин проткнул острием ножа кожу за ухом Цицерона и из ранки закапала темно-красная кровь.

Талия пыталась вырваться из рук державшего ее полицейского, а господин в круглой шляпе пронзил ее тяжелым взглядом.

— Успокойтесь, мисс, — сказал он. — Пока что вы просто свидетельница. Вы же не хотите стать подозреваемой. — Он продолжал начатое, словно что-то искал в ране, и вскоре вытащил небольшой золотой шарик, не больше ногтя на мизинце Талии. — Ну вот, — сказал он и, достав носовой платок из кармана Цицерона, вытер нож, сложил его и убрал назад в карман, а платком зажал рану. — Вот и все.

Потом он поднялся и поднес золотой шарик к свету.

— Что… — начала было Талия.

— Замолчите, — поднял руку господин.

Талия услышала негромкое жужжание, словно где-то вдалеке заработало радио. Казалось, что радио сердится.

— Многие бы отдали королевство за то, чтобы рассмотреть эту штучку под микроскопом, — сказал мужчина Талии и выронил шарик на пол. — Но для других гораздо ценнее то, что там говорится.

И он ногой раздавил золотой шарик.

— Нападение на офицера, сопротивление аресту, преднамеренное убийство, — заявил, входя в комнату, офицер Спецотдела. — Я знал, что нам удастся подольше задержать вас, профессор, но не надеялся, что вы сами придете нам на помощь.

— Я не профессор, — ответил Цицерон.

Из-под бинта за правым ухом сочилась струйка крови и щекотала ему шею.

Убийство. Он снова переживал те ощущения — вот треснули кости, и всю его руку словно пронзило насквозь. Преднамеренное убийство.

Они находились в старом крыле тюрьмы Аликата. Так ему показалось. Каменные стены и пол, стальная дверь и окно из толстого ударопрочного стекла (караульный снаружи мог видеть все происходящее в камере и в случае необходимости, если Цицерон стал бы неуправляемым, принять меры). Но такое вряд ли случится. Запястья у него скованы тяжелыми цепями, которые пропущены через специальные отверстия в полу, а далее вокруг его ног и под массивным деревянным стулом, на котором он сидит. Он мог лишь слегка ерзать на стуле — не более того.

— Ну, шпионом вас, конечно, не назовешь, не правда ли? — обратился к нему сотрудник Спецотдела. Он стоял и выглядывал через малюсенькое окошко в холл. — К тому же я крайне сомневаюсь, что Александр Цицерон ваше настоящее имя.

— Конечно, я не шпион, — ответил Цицерон. — Я преподаватель экономики.

Мужчина повернулся лицом к нему.

— Нам еще предстоит выяснить, кто вы такой, профессор. — Он наклонился вперед и уперся кулаками в стол. — Не пытайтесь убедить нас, будто невиновны. Вы окончательно выдали себя, убив констебля.

— Тогда расстреляйте меня за это, — предложил Цицерон. — Зачем мне вам еще что-нибудь рассказывать?

Мужчина улыбнулся и распрямился.

— О нет, расстреливать мы вас не будем. Вы слишком ценны, чтобы так с вами поступать. Нет, мы оставим вас в живых. — Он обошел Цицерона, встал у него за спиной и наклонился над его здоровым ухом: — Может, вам удастся протянуть несколько недель. Имейте в виду, у нас есть прекрасные специалисты.

Цицерон пытался повернуть голову и наконец уголком глаза сумел разглядеть мужчину.

— Почему вы не скажете напрямик, что вам нужно? — поинтересовался он.

— Что мне нужно? — переспросил мужчина. Он снова обошел стол, теперь с другой стороны, и склонился над ним, глядя прямо на Цицерона. — Раз уж вы так добры, профессор, и спрашиваете, что мне нужно, — мне нужно, чтобы вы и подобные вам убрались туда, откуда пришли.

— То есть в Порт-Сент-Пол? — уточнил Цицерон. — Но ведь…

Он даже не заметил, как мужчина его ударил. Удар пришелся под раненое ухо, он был таким сильным, что голова резко дернулась в сторону. Боль была страшной, и сквозь эту боль он услышат голос мужчины, склонившегося совсем близко к нему:

— Послушайте, профессор, пока что на мне была маска. Я работал с Тайной Империей. Я видел, как одного островитянина повесили лишь за то, что он отпустил комплимент жене торговца рыбой по поводу ее красивого платья. Учтите, что веревку держал именно я. — Он схватил Цицерона за волосы и оттянул голову назад; из тумана перед Цицероном постепенно появилось искаженное злобой лицо. — Но прежде чем я позволю таким, как ты, завладеть нашей страной, я предпочитаю отдать свою собственную дочь в руки этих похотливых обезьян с гомосексуальными наклонностями. — Мужчина выпустил волосы Цицерона. — Они, по крайней мере, люди.

От удара Цицерон прикусил язык. Он повернул голову в сторону и сплюнул кровь.

— Я такой же человек, как и вы, — ответил он и в ту же секунду пожалел, что сказал это.

Мужчина резко, невесело рассмеялся.

— Имитация отличная, надо отдать вам должное. — Он придвинул второй стул и уселся рядом с Цицероном. — Похоже, вы даже не обиделись на мои слова.

Цицерон закрыл глаза. Да, он вел себя глупо. Лучше бы он молчал.

«И все же, — подумал он, — лучше государственная полиция, чем дельцы». А теперь назад пути нет, только вперед. Он глубоко вдохнул, открыл глаза и сказал:

— Мы люди. И прибыли мы сюда, чтобы помочь вам.

Мужчина фыркнул:

— Правда? И ваши друзья тоже? — Он взял в руки папку, открыл ее и начал читать: — Филипп Мариус. Профессия — механик. Обвиняется в проведении незаконных собраний, подстрекательстве рабочих, саботаже. — Мужчина перевернул страницу. — Дэвид Солон. Профессия — журналист. Обвиняется в предательстве, участии в заговоре, подстрекательстве и клевете. Жанна Мегара, медсестра. Шпионаж, безнравственное поведение, язвительность, обольщение мужчин, преднамеренное убийство. Сайрус Мус…

Мужчина назвал еще не менее полудюжины имен. Можно подумать, что государству удалось выявить всех миссионеров Космической службы в Травалле и колониях. Наверняка их выдали Дельцы. Цицерону лишь оставалось надеяться, что кому-то удалось избежать ареста.

— А теперь еще и вы, профессор, — заключил сотрудник Специального отдела. — Я не собираюсь делать вид, будто понимаю, в чем именно вас обвиняет Совет экономических советников. Но уже за один сегодняшний день вы два или три раза подписали себе смертный приговор, так что вопрос решен, — Он закрыл папку и добавил: — Странное у вас понятие о помощи, профессор.

— Я не говорил, что мы собирались помочь таким, как вы, — возразил Цицерон.

Мужчина с интересом взглянул на него.

— Ну что ж, понятно. Тогда кому? Островитянам? Криминальным группам?

— Вашим внукам, — ответил Цицерон. — И внукам ваших внуков.

Мужчина хмыкнул.

— И все, конечно, только лишь из самых добрых побуждений.

— Если хотите, можно сказать и так, — согласился Цицерон.

— Как благородно с вашей стороны, — заметил мужчина. — Но мои внуки не просили вас о помощи, профессор. Она им не нужна.

— Им придется выбирать между нами и дельцами, — сказал Цицерон.

— Дельцами?

— «Марджинал», — пояснил Цицерон. — Вы знаете, кого я имею в виду.

— Ах да, — ответил мужчина. — Прославленная корпорация «Марджинал Лимитед». Ваши конкуренты. Теперь, с их появлением, вы предлагаете нам сотрудничать с вами. Так?

Цицерон открыл было рот, но мужчина не дал ему сказать ни слова и с выраженным акцентом портовых трущоб сказал:

— «Дайте мне, сэр, последний шанс. Клянусь, я исправлюсь». — Мужчина покачал головой и продолжал своим обычным голосом: — Знаете, как часто мы, полицейские, слышим такое, профессор? Приятно, что вы одумались, но слишком поздно. — Он встал и постучал по стеклу. Караульный заглянул в окошко и открыл дверь. — Дайте мне мои пальто и шляпу, — велел сотрудник Спецотдела.

— Да, сэр.

Караульный принес вещи. Цицерон спросил:

— Вы думаете, корпорация «Марджинал» будет вести честную игру? Да они съедят вас живьем!

Мужчина взял из рук караульного пальто и шляпу, перебросил пальто через руку, повернулся к Цицерону и сказал:

— Странно, профессор, но они то же самое говорят про вас!

Дверь закрылась, и Цицерон обмяк на стуле. Во рту был привкус крови. Провал.

Слава богу, что на его месте не сидит Талия. С ней они так обойтись не посмеют. Сейчас она, должно быть, уже направляется домой.

— Я гражданка Тиатиры! — выпалила она, пока мужчина не успел даже сесть. — Я требую, чтобы вы вызвали верховного комиссара!

Сотрудник Специального отдела спокойно поднял руку и ударил ее по лицу. Талия замерла на месте, она была так потрясена, что даже не поднесла руку к щеке.

Мужчина снял шляпу.

— Чтобы я больше этого не слышал, мисс, — прошипел он. — Нам прекрасно известно, кто вы такая; нам известно также, что верховный комиссар ваш двоюродный брат. Со временем он все узнает. — Мужчина наклонился к ней. — Интересно, мисс, что еще ему предстоит узнать?

Мужчина поднял одну бровь и ждал, что она ответит. Талия молчала, тогда он слегка улыбнулся и сел на стул. Достал папку и какое-то время молча листал бумаги.

— Может, то… например… что вы стали шлюхой островитянина? — И он метнул в ее сторону быстрый взгляд.

Талия ничем себя не выдала. Они не смогут шантажировать ее тем, что расскажут обо всем ее родственникам. Двоюродный брат Милош уже все знает, через дипломатические разведслужбы. Больше всего проблем будет с матерью, но она давно уже подготовилась к подобного рода конфронтации.

Сотрудник Специального отдела понял, что на сей раз просчитался, и сказал:

— Ну, конечно, скандал можно замять. Несколько развязных языков… а если просочится в газеты, можно будет поднять вопрос о женском образовании и эмансипации, как двадцать лет назад… — Он с мрачным выражением лица покачал головой. — Вы с вашим любовником-профессором непременно ухватитесь за это, но ведь если дочка аристократа заводит тайный роман, это еще не конец света, не так ли?

Талия ничего не отвечала.

— А что, если бы это был конец света? — продолжал мужчина.

Он ждал ответа и не моргая смотрел на нее.

— Что вы имеете в виду? — наконец промолвила она.

Он улыбнулся и ответил:

— Мисс, я человек читающий, хотя, наверное, с виду не скажешь, особенно если занимать такое положение, какое занимаете вы. В основном, я читаю журналы. Дешевые и ужасные. Вы, конечно, до таких не опускаетесь. Но я узнал, что вас интересует наука, так что, возможно, вы поймете, что я вам сейчас скажу. О межпланетных кораблях. О радиопередатчиках. Потрясающие истории.

Талия читала о межпланетных кораблях с тех пор, когда ей было лет одиннадцать. Один из шоферов покупал дешевые журналы в городе и, прочитав сам, потихоньку передавал их Талии.

— В прошлом году в журнале «Ошеломляюще» был напечатан целый сериал, — продолжал мужчина. — Не знаю, читали ли вы его. Назывался он «Люди в масках из Наамана».

— Чудовища с других планет, которые способны менять свое обличье, — вспомнила Талия. — Сенсационная галиматья.

Мужчина мрачно улыбнулся ей и сказал:

— А как вы думаете, откуда родом ваш профессор?

Талия внимательно посмотрела на него:

— Почему вы спрашиваете?

— Ну мне, конечно, известно то, что говорит он сам, мисс, — произнес мужчина, потом заглянул в папку и прочел: — «Порт-Сент-Пол, Восточный Чатранг, архипелаг Рока». Я надеялся, что с вами он был более откровенен.

Талия не смогла сдержать смех.

— Вы хотите, чтобы я сообщила вам, что он «человек в маске с Наамана»? Значит, вы в жизни даже глупее, чем выглядите!

— Я не такой умный, как вы, мисс, — ответил он, — но, однако, и не глупей. Я знаю, что он не с Наамана. Его родная планета находится гораздо дальше.

Талия снова рассмеялась, но, взглянув на выражение лица мужчины, замерла.

— Вы не шутите?! — воскликнула она.

Мужчина раскрыл папку, вытащил плохого качества, зернистую фотографию и пододвинул ее по столу к Талии.

— Надеюсь, вы узнаете доктора Росмера и сенатора Орадура-Монатта, — сказал он. — Но вот этих двоих вы когда-либо ранее видели?

На фотографии она узнала лестницу, ведущую к Круглому читальному залу университетской библиотеки. На ступеньках стояли четверо мужчин; в одном она узнала главного библиотекаря, второй был известным политиком Травалля. Двое других…

Черты лиц у них были довольно странные, не местные. Оба невысокого роста, коренастые, даже более, чем Цицерон. У обоих на удивление светлые волосы, хотя по фотографии трудно точно судить о цвете, но Талия решила, что волосы не седые. Спустя короткое время Талия поняла, что один из незнакомцев женщина; она не сразу догадалась, потому что одеты оба незнакомца были совершенно одинаково — в темные обтягивающие брюки и наглухо застегивающиеся у самого подбородка куртки, она никогда раньше не видела подобных костюмов. Головных уборов V них не было, а волосы у женщины были даже короче, чем у мужчины.

Талия безмолвно покачала головой.

— Нет? — переспросил мужчина. — Ну, это уже лучше. Тот, что слева… — он нагнулся и постучал пальцем по фотографии, — …называет себя Алленом Маклином. Женщину зовут Бернадетт Паркер. — Он осторожно выговаривал странные имена.

— Кто они такие? — спросила Талия.

Мужчина откинулся на спинку стула.

— Дело не в том, кто они такие, мисс, дело в том, как далеко они залетели. С последней высадки… двадцать световых лет назад.

Талия была явно раздражена.

— Световой год это… — начал было мужчина.

— Я знаю, что такое световой год, — оборвала его Талия. — Какой-то абсурд.

Мужчина пожал плечами и сказал:

— Я не знаю, как им это удалось, мисс, но они здесь.

— Зачем? — спросила Талия. — Что им нужно?

— Трудно сказать, — ответил мужчина. — Они утверждают, что хотят развивать торговлю с нами. Они собираются торговать не золотом, тканями или соленой рыбой. Вы и сами понимаете, что подобная торговля не будет прибыльной. Они собираются торговать знаниями, искусством, музыкой, наукой, литературой.

— Но и это не будет прибыльным, — возразила Талия.

— Все верно, мисс, — закивал мужчина. — Мистер Маклин и мисс Паркер, а также их друзья… они называют себя корпорацией «Марджинал Лимитед», так вот они предлагают установить нечто вроде межзвездного семафора или радиотелефона, который соединит Саломею со… со звездами, по крайней мере с известными им звездами. — Мужчина улыбнулся. — Мы будем посылать им разрозненные записи Филармонического оркестра Воссоединения, а они нам чертежи, по которым мы сами сможем строить космические корабли.

— Мне такая сделка не представляется честной, — заметила Талия.

Мужчина постучал себе по носу и спросил:

— Вам известно, мисс, как зарабатывает свои деньги компания «Архипелаг»? Раньше они закупали шерсть, железо и лес на островах и продавали их здесь, в Басии, потом закупали здесь материю, инструменты и другие товары и продавали их на островах. Они и до сих пор немного промышляют этим. Но около пятидесяти лет назад один предприимчивый сотрудник компании понял, что гораздо дешевле будет построить фабрики и заводы прямо на островах. Теперь компания торгует на островах товарами, которые производятся в основном там же, на фабриках и заводах, принадлежащих самой компании, шерстяные изделия делаются из шерсти овец, принадлежащих компании, железо добывается на рудниках, принадлежащих компании, а в Басию они в основном привозят деньги.

— Значит, нам предлагают продавать не просто чертежи космических кораблей, — ответила Талия. — Ведь мы в них ничего не поймем — так же как житель Восточной пустыни никогда сам не разберется в чертежах паровоза. Чтобы разобраться в их чертежах, нам понадобятся новые научные и инженерные разработки. И только они могут нас этому научить…

— Но не бесплатно, мисс, — заметил мужчина. Можно было подумать, что он считает, будто Талия не совсем поняла его. — И неизвестно, сможем ли мы заплатить по счетам.

— Понятно, — кивнула Талия. — Не забывайте, что я изучала экономику.

— Ни в коем случае, мисс, — сказал мужчина. — Но вы сами видите, что тогда получается. Они будут единственным источником подобных знаний и потому получат возможность диктовать нам любые цены. Не пройдет и века, как эти люди смогут завладеть половиной мира, как компания владеет половиной архипелага.

— Спустя сто лет эти люди, возможно, перепродадут свою долю и уберутся восвояси, — заметила Талия. — Но я понимаю вашу тревогу.

Через какое-то время она тряхнула головой и сказала:

— Но это безумие. Даже если все так, вы же не думаете, что доктор Цицерон один из них.

Хотя многое сразу встало бы на свои места — такая необъяснимая чуждость Цицерона ко всему местному, его полное безразличие к условностям, то, как в нем необычно сочеталось понимание многих эзотерических вопросов и непонимание самых простых, тривиальных вещей. Но если Талия легко могла себе представить, что Цицерон родом с другой планеты, то уж никак не могла видеть в нем жадного колониального спекулянта. Это было просто смешно.

Мужчина поднялся. Сначала он молча ходил по комнате, потом выглянул в коридор.

— Экспедиция «Марджинал» прибыла к нам три года тому назад, — начал он. — Они сразу направились в Сенат и заявили о своем прибытии; объяснили, откуда они прибыли и что могут нам предложить. Естественно, Сенат потребовал доказательств. Они продемонстрировали массу механизмов и приспособлений, но Сенат… а именно сенатор Орадур-Монатт, тот самый человек, что изображен на фотографии, требовал более существенных доказательств. Он хотел, чтобы они показали, какой уровень знаний могут продать нам. «Расскажите мне что-нибудь, — сказал он им. — Что-нибудь такое, что не известно мне». И знаете, что они ему ответили? — Мужчина сделал паузу и взглянул на Талию. — Они сказали ему, мисс, что на нашей планете уже высадилась другая экспедиция. С другой планеты, из другого созвездия, в общем… совсем другие космические существа.

Талия долго смотрела прямо ему в глаза, потом медленно кивнула и спросила:

— И вы считаете, что Цицерон один из них?

— Мисс, — ответил мужчина, — я в этом абсолютно уверен. Та штука, которую я вырезал из-за его уха, доказывает, что он не из нашего мира, хотя и без этого у меня предостаточно доказательств. — Он снова подвинул к себе стул и сел. — Не тратьте зря мое время, делая вид, что вы мне не верите.

Талия покачала головой. «Цицерон и сам бы мне все рассказал», — подумала она. Ведь даже утром, когда он говорил об отъезде, он чуть было не рассказал ей все. Наверное, решил, что она ему не поверит.

А разве поверила бы?

— И что им нужно? — спросила она.

Вместо ответа мужчина достал другую фотографию. Талия не знала, где и когда был сделан этот снимок. На нем был Цицерон в одежде портового рабочего. Он разговаривал с другим мужчиной, одетым точно так же. Мужчина вполне мог сойти за брата Цицерона, хотя черты его лица были немного тяжелее, а волосы более курчавые. Но совершенно очевидно, он был родом оттуда же, откуда и Цицерон.

— Вы видели раньше этого человека? — спросил мужчина.

— Никогда, — ответила Талия.

— Он называет себя Филиппом Мариусом, — продолжал мужчина. — И занимается мерзкими делишками. В том числе, саботажем и призывом к анархии. В газеты попадают главные ораторы рабочего движения, люди типа Масперо и Коузера, но вершит дела именно наш Мариус. Вы уверены, что не встречали его прежде?

— Уверена, — заявила Талия.

Мужчина вздохнул и сказал:

— Что ж, мисс, возможно, господа из «Марджинал» и подумывают о том, чтобы поработить всех нас, но они деловые люди.

По меркам деловых людей они ведут себя вполне дружелюбно: пошли на прямые переговоры с Сенатом, предоставили государству полезную информацию. — Он постучал пальцем по фотографиям Цицерона и анархиста Мариуса. — Но люди вашего профессора… вели себя совсем не так вежливо. Они наблюдали за нами на протяжении десяти, а то и более лет и даже не потрудились представиться; в течение пяти лет тайно жили среди нас, подстрекали граждан к бунту, разлагали бедные слои и молодежь, проникали на фабрики, в больницы, церкви… и университеты.

— Обучение детей высших классов политической экономии вряд ли можно расценивать как разложение молодежи, — заметила Талия. — А если так, тогда можно обвинить и всех остальных преподавателей университета.

Сотрудник Специального отдела уныло улыбнулся.

— Пока что не будем брать во внимание личную жизнь профессора… и вашу тоже. Не спал я по ночам не из-за этого, и вот что мне хотелось бы узнать у вас — я все время думал, не сотрудничали ли ваш профессор, его друг Мариус и все остальные их люди с мистером Маклином и его людьми. Не обрушатся ли на нас сразу обе стороны?

— Это может случиться? — спросила Талия.

— Хотел бы я знать, мисс, — покачал головой мужчина. — Хотя думаю, что нет. И я верю вам относительно характера доктора Цицерона. Он может быть лжецом, убийцей… — он специально медленно выговорил это слово, а Талия вся сжалась, как от удара, — … сочувствующим анархистам, шпионом с другой планеты, но он не капиталист. А кроме того…

В дверь торопливо постучали.

— Войдите, — резко ответил мужчина.

В комнату вошел тюремный караульный в форме.

— Фургон готов, сэр, — сообщил он.

— Отлично, — кивнул мужчина. — Сейчас буду.

— Да, сэр.

Дверь закрылась.

Мужчина собрал фотографии и аккуратно убрал их назад в папку, а папку в сумку. Только после этого он поднялся.

— А кроме того?.. — напомнила ему Талия.

— Что? — переспросил он.

— Кроме того — что? — повторила Талия. — Почему еще вы думаете, что друзья Цицерона не сотрудничают с корпорацией «Марджинал»?

— Ах это. — Мужчина постучал в дверь, и караульный тут же открыл ее. — Ну, мисс, мы арестовали вашего молодого человека и кое-кого из его друзей, которые пытались поднять бунт у стен контор «Марджинал» в Городе… Если они нас не разыгрывают специально, то похоже, что обе стороны крайне недолюбливают друг друга. — И он приподнял шляпу на прощание. — Да, мисс, — Все, что она услышала, а потом щелкнул замок двери.

Караульные провели Цицерона по узким коридорам и вниз по лестнице; идти из-за наручников и ножных оков было не так-то просто. Цицерон пытался сосчитать лестничные пролеты и запомнить, сколько этажей в тюрьме Аликата, но цифры в голове не удерживались. Перед глазами все время вставал Трилиссер-Хауз, и он считал ступеньки наверх в свою комнату. Из раны за ухом снова начала сочиться кровь, а так как руки были скованы, он ничего не мог поделать.

В конце концов они вышли в крытый проулок, такой длинный и темный, будто находился он под землей. С обоих краев крыши стеной стекала дождевая вода, еле пробивавшийся дневной свет был серо-зеленоватым и безрадостным.

Их ждал фургон — без окон, без опознавательных знаков. Сотрудник Специального отдела занял место спереди, рядом с водителем. Караульные впихнули Цицерона в салон и сели вместе с ним. Цицерон ни капли не удивился, обнаружив, что скамья напротив уже занята: между двумя массивными караульными сидел обмякший Мариус. Он был совсем плох. В отличие от Цицерона, до сих пор остающегося в университетском плаще, в котором его застал арест, Мариус был в зеленом тюремном комбинезоне, грязном и залатанном, причем некоторые пятна казались совсем свежими. Правый глаз и правое ухо скрывали окровавленные бинты; в крови была и вся правая сторона лица, а грудь заляпана кровью и рвотой. Цицерон не мог определить даже, был ли Мариус в сознании или нет.

Заурчал мотор, и фургон тронулся с места. Какое-то время по крыше фургона барабанил дождь, но вот фургон снова остановился, двери открылись, и Цицерон успел заметить широкий тюремный двор, окруженный высокими стенами, над которыми вздымались высокие башни. Но тут же в двери появился сотрудник Спецотдела с двумя караульными в непромокаемых плащах и с карабинами в руках. Один караульный держал блокнот и ручку.

— Заключенный номер девяносто одна тысяча двести шестьдесят четыре, он же Филипп Мариус, — выкрикнул караульный. Офицер показал в сторону Мариуса, и караульный сделал какую-то пометку в блокноте. — Заключенный номер девяносто одна тысяча сто восемьдесят шесть, он же Александр Цицерон. — Караульный справа от Цицерона взял того за руки в наручниках и поднял их вверх. Караульный, державший блокнот, сделал еще одну пометку.

— Оба препровождаются из тюрьмы Аликата в тюрьму Имаз, — отдал распоряжение офицер.

— Тут так и написано, — ответил караульный с блокнотом, вырвал один листок и протянул его офицеру. — Вот.

— Да, — ответил офицер.

Снова двери фургона закрылись, и они поехали дальше. Буря разыгралась не на шутку. Цицерон слышал, как снаружи бушует ветер, как бросает на стены фургона потоки дождя, словно это были пригоршни гальки. Дорога была ухабистой, ветер крепчал, их сильно трясло, а водитель все время жаловался на плохую видимость, и Цицерон готовился к тому, что фургон может в любую минуту опрокинуться. Внутри было тесно и душно, и он с трудом дышал.

Имаз. Аликата была обычной тюрьмой для обычных преступников. В Имазе содержали наиболее опасных заключенных, тех, кто пытался бежать сам, а также политических заключенных, чьи товарищи могли попробовать устроить им побег. Он, видимо, попадает во все три категории.

Как вообще им удается переправлять заключенных в Имаз? Он знал, что тюрьма находится на острове, в старом морском форте. В сезон бурь волны в узком внутреннем море, окаймленном по берегам высокими скалистыми берегами, достигали пятидесяти футов. В лодке по такому морю не проплыть, а летать в ненадежных, непрочных дирижаблях Саломеи мог решиться только дурак; к тому же вряд ли в распоряжении полиции, тем более Специального отдела, найдется хоть один дирижабль.

Ему показалось, что фургон, вместо того чтобы ехать в порт, поднимается вверх, в горы. Может, сейчас их и не повезут сразу в Имаз.

Вот фургон остановился. Цицерон слышал приглушенный разговор, доносившийся из кабины. Потом раздался лязг открываемых ворот, фургон опять дернулся, но вскоре замер. Ветер стих, даже дождь больше не барабанил по крыше, потому что они въехали в какой-то тоннель или гараж. Куда их привезли?

Дверь фургона отворилась, вокруг было темно, пахло машинами и бурей. Караульные вытащили Мариуса, потом один из них крикнул Цицерону:

— Вылезай!

Фургон стоял под широким стальным навесом, державшимся на стальных же балках и перекладинах. Навес находился на вершине километровой скалы, одной из тех, что возвышались вдоль всего южного берега внутреннего моря. Вокруг бушевала буря. Далеко в море, за серо-зелеными волнами с белыми барашками, высились острые скалы острова Имаз, окруженные темными тучами. Остров напоминал нос корабля, который штормовой ветер кидает по волнам.

Цицерон заметил четыре тонюсеньких троса, два сверху, два внизу. Они исчезали в тумане дождя, но когда Цицерон посмотрел на ближний конец троса, то понял, что на самом деле он очень толстый, толщиной с мужскую руку, и сделан из стали. Под навесом рядом с фургоном стояли различные механизмы, колеса с человеческий рост и шкивы, старый паровой двигатель (причем Цицерон заметил, что он соединен с верхней и нижней парами тросов — тянет верхние и травит нижние). Он снова посмотрел вдаль и увидел, что к ним по подвесной дороге движется кабина. У него вдруг закружилась голова.

Офицер заметил выражение его лица и улыбнулся:

— Мы не боимся высоты, профессор?

Цицерон ничего не ответил.

Кабина была размером с железнодорожный вагон, сделана грубо, хотя ей и пытались придать обтекаемую форму (углы были сглажены, боковые стенки закруглены). Металл со временем покрылся полосами ржавчины. Кабину угрожающе раскачивало из стороны в сторону. Цицерон слышал, как бьются о стенки кабины порывы бешеного ветра. Когда кабина оказалась под навесом, шум стих; в конце концов она остановилась. Внизу открылся люк-дверца, показались ступеньки, и наружу вылезли двое караульных, оба в непромокаемых плащах и с тяжелыми автоматами в руках.

Офицер подал им бумаги, они быстро все просмотрели и почтительно отступили в сторону.

— Только после вас, профессор, — сказал ему офицер.

Караульные из Аликаты толкнули Цицерона вверх по ступенькам внутрь кабины. На потолке тускло светились обычные лампочки накаливания, зарешеченные металлической сеткой. На скамьях сидели еще четверо караульных. Окна кабины были зарешечены.

Мариуса внесли внутрь на носилках и положили в дальний угол кабины. Цицерона передали караульным Имаза. Его усадили на одну из стальных скамей, а караульные тем временем прикрепили его наручники и ножные оковы к кольцам на стене и в полу кабины.

В кабину поднялся офицер, за ним двое караульных Имаза. Они закрыли дверцу, кабина качнулась и двинулась. Вскоре ветер завыл с новой силой.

— Когда-то, — начал офицер, усевшись напротив Цицерона, — Имаз был отрезан от материка в течение десяти недель в году. Старые короли укрывались там во время тяжелых войн; Сенату понадобилось четыре года, чтобы во время Воссоединения вытащить их оттуда. А это… — он постучал по скамье, — построили тридцать лет назад, после того как взбунтовавшиеся заключенные умудрились поджечь зерновые бараки во время сезона бурь. Тогда большинству караульных удалось запереться в цитадели, где всегда есть свои запасы пищи, но из двадцати заключенных к концу зимы в живых не осталось ни одного. — Он мрачно взглянул на Цицерона и улыбнулся. — И тел тоже почти не осталось.

Цицерон отвернулся и прикрыл глаза. Кабина летела вниз по плохо натянутым тросам, под ударами штормового ветра ее качало из стороны в сторону. В животе Цицерона тоже начиналась настоящая буря; он вдруг понял, почему скамьи в кабине сделаны из металла — легче мыть. Он снова открыл глаза и, к своему раздражению, заметил, что офицер сидит как ни в чем не бывало. Точно так же он сидел бы и в придорожном кафе под лучами весеннего солнца.

Караульные, однако, выглядели гораздо хуже. Цицерон попытался представить, сможет ли разоружить одного из них и напасть на остальных. Если бы не было наручников и ножных оков, то один шанс из трех у него был бы, но сейчас он крепко-накрепко прикован к кабине.

Офицер встретился с ним взглядом, и у Цицерона осталось неприятное ощущение, что тот прочел все его мысли.

Но вот кабину резко дернуло, офицер и все шестеро караульных упали на пол, заключенных удержали на месте только их цепи. Свет погас, а ветер с еще большим остервенением обрушился на кабину.

— Черт подери, — заворчал офицер, поднимаясь на ноги. — И часто такое случается?

— Нет, сэр, — ответил один из караульных Имаза.

— Мы остановились, — заметил второй, выглянув в окно.

Они и правда остановились, причем кабина не только не двигалась в сторону острова, но и перестала раскачиваться из стороны в сторону.

— Достаньте аварийную лампу! — приказал офицер. — Пошлите сигнал тревоги на станцию и выясните, что там такое произошло, черт бы их побрал.

Один из караульных открыл ящик под скамьей и вынул оттуда сигнальную лампу, работавшую на батарейках. Он прошел к концу кабины, посмотрел в сторону скал и начал мигать лампой.

— Сэр, туман слишком густой, — с сомнением заметил он и повернулся. — Не знаю…

Окно за его спиной с шумом распахнулось, караульный упал ничком на пол, лампа при этом разбилась вдребезги, а осколки разлетелись по всей кабине. В тот же миг что-то ударило по стенкам кабины сразу в нескольких местах, и дверь сорвало с петель.

Офицер что-то выкрикнул, но в страшном реве ветра и воды понять его было невозможно. В кабине вспыхнула белая вспышка — это офицер выстрелил из пистолета поверх головы упавшего караульного. Пуля ударилась обо что-то, что Цицерон не мог разглядеть, отлетела в сторону и разбила второе окно.

— ВНИЗ! — раздался женский голос через усилитель, родной голос, голос Сообщества.

Цицерон изо всех сил попытался пригнуться, несмотря на наручники и оковы. Он слышал разрывы электростатических станнеров, а потом начал стрелять из автомата один из караульных Имаза. В свете вспышек Цицерон разглядел миссионера Космической службы в стеклянистом оптическом камуфляже. Потом сквозь дверное отверстие и выбитые окна появились другие. Не прошло и нескольких минут, как все караульные валялись на полу, а миссионеры — четверо мужчин и женщин, выключали камуфляж. Их костюмы постепенно снова обрели цвет.

Тот миссионер, который первым залез в кабину и чей костюм теперь стал нежно-зеленого цвета, подошел к Цицерону и опустился на колени. Он достал какой-то инструмент, и через секунду оковы, которыми Цицерон был прикован к кабине, уже дымились.

Миссионер снял маску, из-под которой показалось темное, окаймленное бородой лицо.

— Люций, — проговорил Цицерон.

— С тобой все в порядке? — спросил он, не дожидаясь ответа, вытащил медицинский сканер и быстро пробежал им по всему телу Цицерона.

— Я в порядке, — ответил Цицерон. — Займись Мариусом.

Люций улыбнулся.

— Ну, не совсем в порядке, но скоро будешь. — И он прошел к Мариусу.

Под ярко-желтым костюмом скрывалась Ливия, и вид у нее был крайне несчастный.

— Ну и погоняли вы нас, — вздохнула она.

— Вынужденные обстоятельства, — ответил Цицерон. — Как остальные?

— С Тиатиры и Архипелага спастись удалось всем, — принялась рассказывать Ливия. — Мегару мы забрали с крыши больницы, а Кассию прямо из гавани. Но Солон мертв, его убили при попытке оказать сопротивление при аресте. И я ничего не знаю о Мусе и всех, кто был с ним на юго-востоке; за ними должен был отправиться один человек из другой группы.

Цицерон попытался вспомнить лицо Солона и не смог, несмотря на то что все высадившиеся на планету миссионеры в течение пяти лет проходили совместную подготовку. Солон был невысокого роста, с обостренным чувством справедливости, что помогло ему разыгрывать из себя неплохого журналиста, стремящегося к публичным разоблачениям. Но больше Цицерон ничего вспомнить не мог.

Ливия опустила взгляд и взглянула на монитор, закрепленный на запястье.

— Пошли, — сказала она. — За нами прилетит «Равенство», в нашем распоряжении двадцать минут — не больше. — Она отвернулась и сказала кому-то другому: — Опускайте страховочные тросы.

«Я не могу позволить им увезти себя», — подумал Цицерон.

Ему очень хотелось расслабиться и забыть обо всем; хотелось, чтобы кто-то другой перенес его на борт корабля, как несут на руках уставшего после гостей ребенка. Но он не мог себе этого позволить. Он вдруг осознал, что как ни странно, но чувствовал он себя лучше, когда знал, что его везут на допрос в тюрьму Имаз. Оттуда у него был бы шанс, хоть и мизерный, вернуться в Травалль, помочь Саломее противостоять дельцам; шанс снова увидеть Талию.

Он быстро поднялся и сказал:

— Ливия, мне нужно вернуться в город.

Ливия обернулась:

— Ты с ума сошел. Цицерон, «Солидарность» взорвали. Мы упустили из виду корабль дельцов; они направили против нас пятьсот автопилотируемых солдат. В данный момент «Равенство» пытается уйти от них так, чтобы еще и нас подобрать. Мы улетаем из их системы, Цицерон; Космическая служба сворачивает свою миссию. — Она снова взглянула на монитор. — Осталось восемнадцать минут. Ну что, его можно перенести? — повысив голос, спросила Люция.

Мариус сам ей ответил:

— Я могу идти. Только бы побыстрее унести отсюда ноги.

— Именно.

Ливия подошла к дверному люку и выглянула наружу. Дождь не прекращался.

— Ливия, — позвал ее Цицерон.

— Спорить будем на борту лэндера, — ответила она. Сверху опустился трос, Ливия поймала свободный конец и прикрепила его к своему костюму. Следом показалась и платформа. Ливия закрепила ее у поручней. — Давай. — И отошла в сторону.

Цицерон слышал шум винтов лэндера, он с трудом держался в воздухе под бешеным напором ветра. Цицерон осторожно подошел к люку, в лицо ударили ветер и дождь. Перед ним и чуть сверху была гладкая серая обтекаемая обшивка лэндера. Входной люк открыт, по краям светятся аварийные огни, но внутри так спокойно и уютно.

Он посмотрел вниз. Там, вдалеке, бушевало темно-серое море, еще более темное, чем обшивка лэндера. На верхушках волн образовывалась зеленоватая пена. По одну сторону из воды вздымались скалы Имаза; Цицерон думал, что до острова гораздо дальше. По другую сторону скалы сливались в одну бесконечную линию-тень. Цицерон попытался разглядеть на дальнем конце огромного залива город, но дождь и ветер застлали все вокруг пеленой тумана.

— Мариус, — вдруг выдавил он, — Давай, ты первый.

Мариус, прихрамывая, подошел к люку и спросил:

— Ты уверен?

Цицерон кивнул в сторону спасательной платформы и сказал:

— Давай. Я… — Он хотел сказать «остаюсь», но не смог.

Мариус положил руку ему на плечо. Цицерон понял, что тот догадался.

— Удачи, — проговорил Мариус.

— Давай, — повторил Цицерон.

Мариус улыбнулся. Он уже занес ногу над платформой, но оглянулся и вдруг окаменел.

— Ложись! — выкрикнул он и толкнул Цицерона на пол.

Цицерон зашатался и упал. Раздался оглушительный выстрел, намного громче предыдущих. Когда Цицерон поднял голову, то увидел стоящего на одном колене офицера Специального отдела: тот крепко, двумя руками, сжимал пистолет. Офицер встретился взглядом с Цицероном, дуло пистолета повернулось, и Цицерон увидел в маленьком черном отверстии свою смерть.

Он замер.

Вдруг с трех сторон ударили станнеры, и офицер выронил пистолет и замертво упал на дно кабины.

Цицерон не сразу поднялся на ноги, мышцы отказывались повиноваться.

Он повернулся, чтобы поблагодарить Мариуса, но никого не увидел. А когда выглянул в люк, то и там никого не было.

Только сигнальные огни лэндера, буря и дождь.

Талия не знала, сколько ей пришлось ждать. Стул был жестким и неудобным, но все же лучше, чем бетонный пол. Она положила голову на стол.

В какой-то момент лампочки замигали, из коридора послышались крики, но что именно там кричали, она не разобрала. Потом караульный в зеленой форме принес ей на подносе еду — миску жирного рыбного супа и чашку отвратительного чаю. Караульный не отвечал на ее вопросы, он старался даже не смотреть в ее сторону.

Когда дверь в камеру открылась, Талия думала, что увидит офицера Специального отдела. Но вместо него на пороге в сопровождении двух вооруженных солдат стоял совсем другой человек. Пожилой, невысокого роста, сутулый. Седина еще не совсем скрыла странный желтоватый, словно жухлая трава, цвет его волос. Одет он был в матово-серую куртку (Талия никогда раньше ничего подобного не встречала), а вид имел крайне усталый.

Она не сразу узнала в нем человека, которого видела на одной из фотографий.

Караульные вышли, заперев за собою дверь.

— Извините за все, — сказал мужчина. Говорил он чисто, но со странным акцентом (такого она тоже ранее не слышала). — Меня зовут Аллен Маклин. Я сотрудник корпорации «Марджинал Лимитед». — И он сделал странный жест правой рукой — вытянул ее вперед ладонью вниз, перпендикулярно полу, пальцы вместе.

— Да, — кивнула Талия. — Я знаю. Значит ли это, что вы победили?

Лицо Маклина побагровело, он опустил руку и покачал головой. Потом спросил:

— Не возражаете, если я сяду?

Талия без слов указала на стул, и мужчина сел.

— Благодарю. — Какое-то время он сидел, опустив голову, и водил пальцами по столу. — Насколько мне известно, вашего друга Цицерона спасли его товарищи. — Тут мужчина взглянул на нее. — Я думал, вам интересно будет узнать. Они напали на транспорт, который перевозил узников в Имаз.

У Талии екнуло сердце.

— То есть… — начала она.

— То есть победили они? — закончил за нее Маклин. — Не совсем. Нам удалось уничтожить один из их кораблей; второй уцелел. Сейчас они уже миновали орбиту Иродиады и все еще набирают ускорение. Наш корабль, наш единственный корабль, сильно пострадал; может, его даже не удастся починить. Так что мы застряли на вашей планете. Без корабля нам никак не связаться со своими, к тому же из-за огромного расстояния помощи от них ждать нет смысла. На орбите у нас остались механизмы, которые не поддаются контролю. Все, кто был на борту, погибли. В том числе и мой родной брат.

— Мне очень жаль, — сказала Талия, но она плохо слушала, она думала о межзвездном пространстве, о расстояниях между планетами, о новом университетском профессоре и его теории света и времени.

«Ах, Цицерон, — всхлипнула она про себя. — О любовь моя».

Можно считать, что он погиб, ведь все равно он уже не вернется.

Но тут она опешила. «Нет, вовсе нет. Самое главное, что он жив, он где-то там, среди звезд. Если их корабль летит дальше, то он будет жив и тогда, когда состарюсь я, когда уже с трудом буду вспоминать его черты. А он останется таким же молодым, ведь время в космосе идет медленнее и люди словно погружаются в янтарь и обгоняют неумолимое время».

Уже за одно это можно благодарить судьбу. Из-за одного этого можно продолжать жить.

Она почувствовала, как по щекам бегут слезы.

«Надо взять себя в руки, — подумала она. — Этот человек, пожалуй, еще решит, что я плачу потому, что мне жаль его брата».

Но потом она заглянула в морщинистое лицо Аллена Маклина и поняла, что он не настолько глуп.

— Проиграли и они и мы, — спокойно сказал он. — Победили вы, понимаете? Победил народ Саломеи.

— Что вы хотите этим сказать? — спросила Талия.

— Мы прилетели сюда и считали, что вы просто горстка варваров, — ответил Маклин. — Примитивные люди. Уверен, что Космическая служба — сограждане вашего друга Цицерона — думали точно так же. Мы не воспринимали вас всерьез. А когда вы, то есть правительство Травалля, начали действовать против нас, мы решили, что за всем этим стоит Космическая служба, а они в свою очередь считали, что мы выдали их правительству. — Маклин улыбнулся. — Мы так внимательно следили друг за другом, что забыли о третьей стороне, забыли о вас. А вы столкнули нас лбами, причем сделали это безупречно — никто ничего так до конца и не заподозрил.

— Мистер Маклин, — начала Талия. — Я в вашу игру не играю. Я даже не пешка, я всего-навсего зритель. И потому с трудом вас понимаю.

— Простите, — ответил Маклин. — Я не имел в виду конкретно вас. Но вашим соотечественникам удалось поставить нас на место. Нас осталось не больше двадцати. И для того чтобы выжить, нам нужна помощь.

— Вряд ли вы можете рассчитывать на мой народ, мистер Маклин. — Талия подняла руки в наручниках. — Сенат Травалля не занимается благотворительностью.

— Знаю, — ответил Маклин. — Они за все потребуют сполна. История, космическая география, науки, технологии. Особенно военные и космические, чтобы в следующий раз встретить пришельцев во всеоружии. — Он покачал головой. — Они даже не понимают, что затеяли.

— Но я не являюсь вашим сторонником, мистер Маклин, — заявила Талия, — Хотя я и не гражданка Травалля. Если Цицерон был против вас, то я тоже против вас. Так что — что вам от меня нужно?

— Говорят, вы неплохой математик, — заметил Маклин.

— Я отличный математик, — отрезала Талия.

Маклин улыбнулся:

— Хотите работу?

Им пришлось усыпить Цицерона, чтобы поднять его на борт. Ливия вконец расстроилась, так как понимала, что ее ждет, когда он проснется. Но что еще оставалось делать. Цицерон бредил — требовал, чтобы его оставили в покореженной кабине, даже после того как офицер охраны застрелил Мариуса.

Ливия взглянула на экраны. Остальные лэндеры везут на борт корабля всех, кого удалось эвакуировать. После схватки автосолдат дельцов и арьергарда Космической службы они оставили за собой на планете пожарища от взрывов водородных бомб и бомб с антивеществом, но и огонь постепенно затухал.

Трудно сказать, кого можно назвать победителем, если вообще в этой битве был победитель. Да это и неважно. Ни Ливия, ни Гален больше не станут рисковать.

Люций снова осмотрел Цицерона. Корабль набирал скорость, так что передвигался он осторожно.

— С ним все будет в порядке, — заметила Ливия.

Люций покачал головой.

— А когда проснется?

Ливия ничего не ответила, но про себя подумала: «Черт побери, я ни за что не оставила бы их тут».

На центральном экране погасла сиреневая лампочка основного двигателя — «Равенство» убрал защитное поле и временно остановился, чтобы принять на борт остальные лэндеры. В одну секунду они влетели в чрево корабля, какое-то мгновение продолжали еще лететь по инерции вперед, но вот автопилот отключил машины, раздался металлический лязг — они приземлились на свое место.

Теперь корабль снова запустил двигатель, и они полетели в безопасные дали космоса.