Товарищ Гитлер. Повесить Черчилля!

Глава первая «ВЫ НА ЭТОМ БЕРЕГУ»

«Фельзеннест»

Тело чувствовало приятную обволакивающую теплоту, расслабляющую, такую, как любил у себя дома, в маминой ванне. И еще он впитывал в себя приветливое журчание воды, что не по-немецки щедро лилась из большого латунного крана, наполняя большую ванну.

Андрей Родионов полулежал, привалившись спиной к нагретому металлу, и блаженствовал, закрыв глаза. Ровно сто дней тому назад (кто бы мог подумать) он очутился в этом безумном, насквозь незнакомом для себя мире, в котором его отец только-только пошел в школу.

И угораздило обычного московского студента, недоучившегося историка, провалиться в прошлое на полвека с лишним, тем паче прямиком попасть в тело самого ненавистного для него на земле человека — «бесноватого» фюрера Третьего рейха.

— Натворил ты дел, Адольф Алоизович, — пробормотал Андрей, удобнее устраиваясь в ванне, и медленно открыл глаза, не в силах поверить в то, что с ним случилось.

Ведь тогда пришел он в себя в этой лохани — на стене висело зеркало, которое он разбил в приступе ярости, а на вешалке — все тот же, знакомый всему миру, серый мышиный мундир цвета «фельдграу».

А до того были долгий бег, с колотьем в боку, тяжесть АКМ в руке и темная свинцовая гладь останкинского пруда, куда Андрей Родионов с трудом добрался после жуткого разгрома восставших темной октябрьской ночью у здания телецентра в далеком, не дожить и не дотянуться, 1993 году.

— А ведь этого уже может и не быть, — пробормотал он, снова прикрывая глаза.

Андрей не спал, даже дремота не наваливалась под ласковое журчание воды. Какой тут сон, если сегодня поутру случится то, чего ожидал с нарастающим волнением все эти долгие и одновременно до ужаса короткие дни, — а как иначе, если времени на подготовку столь сложной военной операции было до прискорбности мало.

Но случилось то, что в той истории не произошло, хотя определенные усилия немцами принимались. Сегодня, буквально через пару часов, словно открывая для англичан новый «учебный год», вермахт доберется, наконец, до чопорной Британии, и на этот проклятый остров, не знавший вторжений врага со времен Вильгельма Завоевателя, высадятся германские войска.

— Вы на этом берегу, а мы на том…

В мозгу у Родионова неожиданно всплыли строки из полузабытой песенки одного кинофильма про трех английских джентльменов, роли которых исполняли замечательные советские актеры, что с собакою в одной лодке отправились путешествовать по Темзе.

— Вот так вы и воевали все эти века, джентльмены, находясь на своем берегу в полной безопасности и мутя воду во всем мире. Теперь, право слово, получите за все «хорошее», что в мире натворили!

Губы свела злая гримаса. Сам Андрей на дух не переваривал наглов — так он называл англичан, привыкших творить на всех континентах что только им заблагорассудится.

Еще хуже только янкесы — у тех от вседозволенности вообще башню конкретно сносит. Ведь, как ни крути, что в Германии, что в России, хоть какая, а все-таки идея есть, как мир обустроить, пусть плохая, даже жестокая — но усилия государства, да и большей части народа, направлены именно на развитие общества.

В США и Англии все мировое устроение крутится только вокруг одного, даже трех постулатов — деньги, деньги и еще раз деньги. А все эти досужие разговоры о свободе, словоблудиях и прочих «либеральных ценностях» лишь действенный инструмент для эффективного вышибания из лохов, всяких там славян, негров, азиатов, «латиносов» и прочих народов, еще не «приобщенных к великим достижениям западной демократии», «рыжья», «гринов», «бабла» и «капусты».

В том же рейхе сейчас вообще сплошной социализм строят, о котором даже в смутные перестроечные года только мечтать было можно. Поддержка материнства и семьи такова, что представить трудно.

К великому изумлению Андрея, оказалось, что в рейхе даже аналог «матери-героини» имеется — голубой крест в золоте на шейной ленте за рождение восьми и более детей — это первая степень, а вторая и третья, в серебре и бронзе, за 6–7 и 4–5 детей соответственно. И выплаты значительные, чуть ли не полные пенсионы от государства.

Церковь, конечно, в загоне, впрочем, как и в СССР, но так немцы же лютеране, с них еще станется. Зато за педерастию в Германии запросто в тюрьму сажают, без излишних разговоров, о педофилии и наркомании сном-духом не ведают, ибо за такое токмо смертная казнь предусмотрена или очень длительное содержание в концлагере при «смягчающих обстоятельствах». Куда уж тут сталинскому ГУЛАГу, где «машек» со «скамейками» широко используют всякие «социально близкие» режиму уголовники?! Тевтоны этим делом не заморачиваются — зеленый треугольник такому хмырю на полосатую робу моментально пришивают, и марш в каменоломни, под суровый надзор неулыбчивых зверей из «тотенкомпф».

Но живут немцы почти припеваючи, несмотря на войну! В магазинах все есть, и отнюдь не по карточкам. В детские сады малышей запросто устроить можно, мест в достатке и забота о детишках не показная. С многодетных семей вообще никакой платы не берут. И по трущобам германские работяги не ютятся.

Впрочем, как из германского посольства постоянно сообщают, в Москве ситуация потихоньку начинает поворачиваться к лучшему, и, как недавно сказал «лучший друг физкультурников», «жить стало лучше, жить стало веселее». И в этом есть большая доля правды.

По крайней мере, политика интернационализма всяко лучше того оголтелого нацизма, что царит в Германии. Немцы словно с катушек съехали на своих расовых бреднях, выбить которые было просто немыслимо, особенно в еврейском вопросе. Хотя кое-какие меры Андрей принял, чуть затронув расовые, направленные против евреев, Нюрнбергские законы и переложив ответственность (мало приятного будет, если партайгеноссе дружно завопят, что, дескать, «царь-то не настоящий») в том на своего заместителя, толстого борова, наци № 2 — Германа Геринга. Сволочь порядочная, но энергия иной раз прямо ключом бьет.

— Надо со Сталиным договориться, война абсолютно не нужна, категорически — только в угоду «союзникам», что в прошлом столько гадостей наделали, — задумчиво пробормотал Андрей, устраиваясь поудобнее. Горячая вода баюкала, клонила в сон…

Па-де-Кале

— Вот оно каково, секретное оружие рейха, — пробормотал сквозь зубы лейтенант Готфрид Леске, видя, как в ночном небе, освещенном лунным светом, словно серебряный дождь пошел. Нет, скорее тропический ливень сплошной стеной, настолько все сверкало кругом.

Вот уже две недели люфтваффе вели ожесточенную борьбу в небе Британии. Страшная схватка оставила немало зазубрин на сердце летчика, а горечь потерь не смог заглушить даже вожделенный офицерский чин, к которому его представили еще за июньские бои во Франции.

Вездесущие английские истребители «Спитфайр» и «Харрикейн» жалили очень больно — каждый день сбивали кого-нибудь из неуклюжих «хейнкелей». Потери в воздухе просто огромные — состав бомбардировочной группы был сокращен чуть ли не вдвое.

— Теперь вы свое получите!

Глухая угроза, похожая на рычание голодного пса, у которого потянули из пасти заветную косточку, сама по себе несколько успокоила нервничающего пилота.

Эти чертовы радары позволяли англичанам атаковать немецкие самолеты даже в ночном небе. И пусть потери при лунном свете были на порядок меньше, чем при солнечном, но все равно мало приятного. Мысль о том, что и тебя могут сбить, и ты будешь падать в горящем самолете на землю, заостренным колом вбивалась в мозги каждого летчика.

Однако несколько часов тому назад на аэродроме раскурочили многочисленные ящики, находящиеся под надежной охраной, что не могло не вызвать самый жгучий интерес и больше недели словно магнитом притягивало внимание всех экипажей.

Они породили массу слухов — даже ходили разговоры, что в ящиках находится новейшее навигационное оборудование или новые бомбы.

Сам Леске только посмеивался, слушая досужие беседы. Во-первых, никто не станет хранить дорогостоящие приборы в штабелях, да и специалисты должны были бы немедленно начать его установку на самолеты. Но таковых в авиагруппе не появилось.

Во-вторых, бомбы, фугасные или зажигательные, слишком маленькие, а потому несерьезные — Готфрид видел, что ящик спокойно, без натуги, переносила пара солдат из аэродромной обслуги, а потому сам мучился, гадая, что в добротном деревянном чреве такое загадочное хорошо спрятано.

И велико было разочарование всех, когда в вечерних сумерках принялись доставать из ящиков пакеты тончайших полосок из алюминиевой фольги. Однако растерянность мгновенно улетучилась, когда экипажам объяснили, для чего предназначены эти блестящие, почти невесомые штуки…

— Сегодня решится все, и мы должны победить!

Леске медленно ворочал штурвалом, бросив мимолетный взгляд на море. Далеко внизу, на освещенных луной дорожках, медленно ползли вперед огромные скопища черных пятнышек, живо напомнивших собою пилоту виденных в лесу муравьев. Многочисленных, упорных!

Именно так, страшным в своей неотвратимости валом, безжалостным катком надвигался на берега Туманного Альбиона флот вторжения. Операция «Зеелеве» началась, и теперь от упорства и бесстрашия немцев зависит исход величайшей в истории битвы.

Кале

Командующий 2-м воздушным флотом генерал-полковник Альбрехт Кессельринг, задрав голову, пристально вглядывался в ночное небо, разрываемое гулом сотен моторов идущих волнами самолетов.

— Планера пошли, майн герр!

— Я слышу, Шпандель, да и вижу их, — отозвался генерал на возглас своего начальника штаба.

Действительно, он хорошо разглядел в ночном небе угловатые «Хейнкели-111», что тащили за собою на длинных тросах небольшие планеры. Для их буксировки было решено использовать фронтовые бомбардировщики, ибо транспортных самолетов «Юнкерс-52» катастрофически не хватало.

Потери этих старых надежных «тетушек Ю» в Голландской операции в мае были настолько велики, что от сего кровопускания люфтваффе до сих пор не оправились, хотя в летние месяцы приняли все возможные меры по увеличению парка военно-транспортной авиации и планеров. Численность Ю-52 так и не удалось восстановить на прежнем уровне, хотя, как сказал фельдмаршал Геринг, «раны уже зализаны».

— Твои бы слова, да…

Генерал не договорил злую фразу — хоть он и недолюбливал главнокомандующего люфтваффе, но ценил и всегда отдавал ему должное. Вот только было ошибкой так расточительно потратить в ненужных десантных операциях в Стране тюльпанов столь ценные опытные кадры пилотов ВТА и планеров, значительную часть которых составляли матерые инструктора летных училищ, привлеченных к высадке десанта.

По этому поводу командующий даже имел весьма неприятный разговор с Герингом. Нет, парашютисты и планеристы показали себя великолепно, но вот такое кровопускание просто неприемлемо, потому что если потери первых удалось восполнить, хоть и с превеликим трудом, то с опытными пилотами дело обстояло туго.

Сейчас Кессельринг истерзался душою, не находя себе места: ведь стоит ошибиться летчикам, сбросить парашютистов в другом квадрате или отцепить преждевременно планера, то все усилия и потери могут пойти прахом — воздушный десант не поддержит морской, четкий план даст сбой, и последствия будут таковы, что…

— Дас тойфель!

Генерал глухо, сквозь зубы выругался, помотав головой, как усталая лошадь, отгоняя черные мысли, и решил больше не предаваться таким терзаниям — только нервы напрасно и без толку измотать. А они потребуются в самые ближайшие часы и дни, от которых будет зависеть не исход кампании, как во Франции, а войны, ибо на кон поставлено многое!

Здесь, на своем командном пункте, на «Священной горе» у Кале, будет решаться судьба «коварного Альбиона» — если люфтваффе смогут окончательно сломить сопротивление английской авиации и захватить господство в воздухе, над сушей и над морем, то блицкриг завершен и война окончена.

О другом возможном исходе генерал сейчас боялся и подумать. Все же только его воздушный флот бросил в наступление свои полторы тысячи боевых самолетов. А ведь в соседнем 3-м флоте генерала Шперле насчитывается намного больше бомбардировщиков и истребителей!

Совместных сил вполне достаточно, чтобы через короткое время сломить упорство даже этих вечно упрямых британцев!

«Фельзеннест»

Андрей повернулся удобнее — вода укутала его своей теплотой. Хорошо лежать в горячей ванне, намного лучше, чем полоскаться в холодной воде, как сейчас уже приходится многим «гансам», если, конечно, джентльмены высадку не проспали, с них станется…

— Да уж!

Голосом незабвенного Кисы Воробьянинова произнес шепотом на русском Родионов — несмотря на горячую водицу, по телу пробежали ледяные мурашки.

Андрей представил и всей своей кожей явственно ощутил, будто сам окунулся, насколько холодны сейчас, ночью, воды Ла-Манша в первый осенний день — купаться в них не рекомендуется, очень вредно для здоровья. Особенно под градом снарядов и пуль. И, словно получив допинг от такого пренеприятного ощущения, мысли сразу потекли намного быстрее, будто вода под напором из шланга.

Он за эти лихорадочные месяцы сделал немало, но только в одном направлении — высадка на британский остров стала его идеей фикс, она забирала все его силы и помыслы.

На остальные дела, что были взвалены на него, как на фюрера Третьего рейха, Андрей, по исконной русской привычке, «забил болт» конкретно, руководствуясь нехитрым рассуждением — пусть катится все само собой, а там посмотрим, исходя из принципа, что всякая инициатива, несовпадающая с интересами руководства, наказуема.

— Хм…

Андрей не удержался от исконного русского хмыкания. За эти три месяца пребывания в чужой шкуре он убедился, что действительность была круче, чем он представлял раньше, полвека тому вперед, в будущем.

Германия оказалась милитаризованной намного больше, чем Советский Союз, причем отнюдь не в экономике, как ни парадоксально, а в социальной и политической жизни, затронув в большей степени лишь внешний, наружный характер, проще говоря, «лоск», а не саму внутреннюю сущность, с переводом всей промышленности на военное производство.

Ему даже показалось, что в рейхе невозможно встретить немца без униформы. В обмундировании ходили все: от профсоюзов и женщин до партийных работников — о такой сплошной милитаризации даже товарищ Сталин не мечтал, каких бы собак на него ни вешали.

В первые дни своего «пребывания» Родионов принимал за высокопоставленных членов СС даже обычных гауляйтеров, что являлись аналогами первых секретарей обкомов партии на его родине, да и функции они выполняли те же самые — надсмотрщики и руководители областей, или «землями» — гау, от нацистской партии.

Впрочем, ошибка была не столь и серьезная — партайгеноссе чуть ли не поголовно состояли в почетных членах ведомства Гиммлера, имея при этом аналогичные чины от этой зловещей организации, и щеголяли в коричневой униформе с нарукавными красными повязками со свастикой и с кинжалами на поясах.

И не только они одни являлись такими — в похожем обмундировании ходили сейчас чуть ли не все немцы, в какой бы организации они ни состояли.

Неимоверно труднее, наверное, было отыскать тех, кто «не привлекался, не состоял». А тут будто лососи прут на нерест — сплошным потоком, от «пионерии» из гитлерюгенда и баб-с из «союза немецких женщин» до механиков из «моторизованного корпуса» НСДАП, аналога советских Осоавиахима, или ДОСААФа в более позднее время.

И все с ножичками!

Смешно — но орленые клинки из отличной стали немцы таскали через одного, да еще гордились ими, выставляя напоказ. Да в Москве бы родная милиция и с ног сбилась, с ума сошла да запарилась бы в конец, «привлекая» к ответственности такое число носителей «холодняка»!

— Да уж — эти придурки не просто любят форму, они от нее без ума, — пробормотал Андрей, удобнее располагаясь в ванне и прикрыв глаза веками, — и не мыслят своей жизни без чинов и обмундирования. Как сороки — птицы тащат в клювах, а эти цепляют на себя все блестящее.

За три месяца он на собственном кителе, где застыл одинокий Железный крест за Первую мировую войну, полностью убедился в нарочитой «скромности» фюрера.

Все остальные немцы, особенно штатские «товарищи», что, нацепив форму, любят всячески демонстрировать свою воинственность, увешивались орденами, крестами, медалями, жетонами и значками, как рождественские елки игрушками. Не хватало только обозначить на бляхе группу крови или дату потери девственности. Вот был бы значок!

Последние чеканились по любому случаю — от партийного съезда в каком-нибудь гау Баден до общества любителей истинно арийских марок. И не просто выпускались в честь столь памятных событий — их были обязаны носить на своих мундирах партийные, государственные и общественные функционеры, или «фюреры», как они любили себя называть, добавляя к «вождю» либо свой чин, либо должность.

Звучит-то как — «штурмфюрер СА», то есть штурмовиков, чьим номинальным главой был сам Гитлер.

Надобность в них сейчас полностью отпала, и приведшие к власти нацистов молодчики в коричневых рубашках пребывали даже не на вторых, а на третьих ролях, уступив первенство СС. Но их не разогнали, до сих пор горделиво таскались, даже адъютантов представили в рейхсканцелярию.

— А может быть, того… Эти парни эсэсовцам завидуют вчерную, до сих пор шипят, что их не оценили…

Мысль явилась неожиданно, моментально став очень привлекательной. Ее следовало хорошо обдумать и принять взвешенное решение.

Еще бы, ведь ничто не сближает так, как один общий враг. А без союзников ему никак не обойтись, хотя армейские генералы вряд ли будут против. Но тут ему следует постоянно помнить, что любая палка завсегда о двух концах…

Лондон

— Годдем!

Сон накатился внезапно, Уинстон Черчилль даже не помнил, как задремал в удобном кресле.

Последние шесть дней, с момента начала мощного воздушного наступления нацистов, он спал очень мало. Даже любимый коньяк, ежедневно выпиваемый в неимоверных количествах для любого джентльмена, привыкшего к лошадиным дозам бренди, не помогал снять накопившееся чудовищное напряжение.

Проснулся толчком и сразу же стряхнул с себя остатки сна. Премьер-министр Великобритании бросил короткий взгляд на большой циферблат — полчаса отдыха оказалось вполне достаточно, он чувствовал себя порядком отдохнувшим. Губы привычно чмокнули — дремать с потухшей сигарой в зубах стало для него обычным делом.

— Грязные немцы!

Ругательство в адрес заклятого врага превратилось в привычку, но теперь с немалым чувством облегчения.

Напряженное ожидание закончилось — два последних месяца каждый житель Англии жил как на вулкане, ежедневно с затаившимся дыханием вслушиваясь в сообщения радио, которое должно было объявить о начале вторжения новых гуннов.

Бомбардировка шла уже две недели, но пока истребители Королевских ВВС справлялись с отражением массированных атак германской авиации. Пока… Тевтоны продолжали бросать все новые и новые эскадры, и потери «харрикейнов» и «спитфайров» стремительно росли, уже значительно перекрыв выпуск новых истребителей.

Но главное не в том: самолеты — это чепуха, расходный материал, а вот возместить потери опытных летчиков оказалось чрезвычайно трудным делом. Не бросать же в бой неоперившуюся молодежь, что станет легкой добычей матерых асов Геринга?!

Выручили, как всегда, союзники — польские и французские пилоты отчаянно сражались в британском небе, давая столь необходимое время для подготовки англичан — воздушное наступление немцев будет продолжаться еще не меньше недели, а затем последует высадка десанта.

— Годдем!

Черчилль пыхнул раскуренной сигарой. Мысли текли быстро, как вода в горных шотландских ручьях.

Неделя еще есть, никак не меньше. Нацистам пока не до высадки, она будет бессмысленной, пока не захвачено полное господство в воздухе, без этого огромное скопище лоханок, что собрано во французских и бельгийских портах, не более чем плавающие щиты для пристрелки орудий британских крейсеров и эсминцев.

— Так что неделя есть, не меньше, — пробурчал Черчилль, хорошо пыхнув сигарой, вспомнив, что за последние месяцы не выпускал ее из губ.

Нет, единственный раз пришлось вытащить ее изо рта — это было в подземном командном бункере истребительной авиации, где на огромном столе, изображавшим южное побережье, молодые девушки в военной форме двигали указками силуэты самолетов, показывая наведение истребителей радарами. Это укрепило дух премьер-министра настолько, что он тогда не пожалел, что его заставили вытащить из губ этот курительный атрибут.

— Неделя у нас есть, — с задумчивым видом пробормотал Черчилль, чуть громче повторив: — А потому следует еще лучше подготовиться.

На этой мысли он ощутил приступ дремоты и решительно прикрыл глаза — не в его годы полуночничать, как это делает в Москве Сталин или Гитлер в Берлине. Впрочем, бесноватый Адольф, как сообщила разведка, ведет уже почти нормальный ночной образ жизни, прекратив с июня свои ночные бдения.

А потому и ему самому нужно поспать, и столько, сколько требует тело, ведь разбудить его могут только в двух экстренных случаях — если Советы нападут на рейх, что невероятно само по себе, либо немцы начнут высадку на остров.

Па-де-Кале

— Ох… Э-г…

Баржу резко подбросило вверх, затем швырнуло на бок, и тут же палуба полетела куда-то вниз, стремительно проваливаясь под ногами, будто табуретку из-под ног висельника безжалостно выбили.

Желудок моментально подскочил комком к горлу, и гауптштурмфюрер СС Курт Майер, русоголовый и плечистый парень, каким по завету фюрера должны быть все немцы, непроизвольно согнулся в три погибели, содрогаясь всем телом в жесточайшем приступе рвоты. Чувство жгучего стыда полоснуло клинком по сердцу — «я сейчас как какой-нибудь француз, налопавшийся живых лягушек».

Но мысль тут же сгинула, растворился и стыд, окаченный соленой морской водой, — офицера в очередной раз вывернуло наизнанку, и желчная горечь, истекшая из пустого желудка, только добавила тошноты.

— Майн готт…

Эсэсовец с детским всхлипом отер рот рукавом и, к вящему стыду, подумал, что не к лицу истинному арийцу призывать на помощь Всевышнего. Он одернул себя — переход через Ла-Манш только начался, что впереди ждет, никому знать не дано.

— Лучше атаку «Матильд» отразить, чем в этой скорлупе плавать. Ведь так, Курт?

Сбоку раздался голос обершарфюрера Панцига — в СС всячески насаждались товарищеские отношения между офицерами и солдатами, чего не могло быть в армии, вскормленной на прусских традициях, по определению.

А потому эсэсманы, как бы подчеркивая свое особое положение, обращались либо по званию, либо по имени, и без этого холодного «герр» — то есть господин. Тем паче смешно обращаться так было сейчас, на этом облеванном и залитом соленой водой большом баркасе. Впрочем, так именовал его Майер, не в силах классифицировать данное суденышко, которому они сейчас вверили свою судьбу.

— У, вылупился, — прошипел Панциг. — Тоже мне, «морской волк»!

— Оставь, Альфред. Старик свое дело знает. Лишь бы до берега добраться… А там плевать. И на пулеметы «томми», и на их танки!

В несколько приемов гауптштурмфюрер с трудом вытолкнул слова из глотки, снова борясь с подступающей тошнотой, и покосился на моряка, что крепко стоял у руля, зажав зубами трубочный мундштук.

Казалось, что этот призванный из резерва старик (а как называть его прикажете, если он чуть ли не втрое старше любого эсэсовца, что страдал от качки морской болезнью) совсем не обращает внимания на то, что на палубу суденышка сейчас «травят» три десятка молодых парней. А еще столько же имеют землистые лица и выглядят ничем не лучше, чем их ротный командир.

Вот только офицер кожей чувствовал, что старик весьма едко ухмыляется в седую шкиперскую бородку, видя страдания «сухопутных крыс», но ничем не показывает своего к ним отношения.

Еще бы — Майер, к своему великому стыду, плохо разбирался во флотских званиях, но по погонам живо уяснил, что старик всего лишь унтершарфюрер, или унтер-офицер, да еще с кайзеровских времен. Живая легенда, что и гросс-адмирала Тирпица видел в капитанских чинах. И тут же сам себе дал зарок — если десант окажется удачным и Англия разделит судьбу Франции, то он не только все флотские чины вызубрит назубок, но и…

— И это спокойное море, — пробурчал Панциг, — тогда что этот флотский чинуша в майорских погонах штормом называет?

— Хорошо, что мы не на кораблях служим. — Майер не стал отвечать на столь риторический вопрос, так как прекрасно слышал, что сказал корветтен-капитан перед посадкой десанта. Мол, началась самая спокойная неделя, а потом грянут осенние шторма. Обрадовал!

— Не, нам бы только до берега добраться, — пробормотал офицер и, усмехнувшись, совсем тихо добавил: — А там либо разобьем островитян, либо все поляжем. Мои парни обратного плавания просто не переживут…

«Фельзеннест»

— Долгонько я здесь плещусь, пора вылезать: уже беспокоятся!

Андрей посмотрел на свой китель и вздохнул. Хочешь не хочешь, но часовое купание есть абсолютно непонятное дело для скуповатых тевтонов, вызывающее удивление. Хотя с такой причудой своего фюрера камердинер уже смирился.

Родионов встал и, тщательно ставя ноги, ибо не хватало еще поскользнуться и заработать вывих или растяжение, утвердился на полу. Пушистое полотенце, а не принятое раньше армейское жесткое, ласкало кожу, а мысли продолжали бежать, заставляя мозг работать.

Оказаться между двух огней не очень радостное дело. Если спустить генералов с цепи, то они разорвут Гиммлера с его СС в клочья.

Но вот что будет, когда вояки вцепятся и ему самому в глотку? Ведь, несмотря на победы, а может, и благодаря им отношение к Адольфу Гитлеру у большинства аристократов с моноклями и золотой вышивкой почти не изменилось. Эти «гинденбурги» продолжали взирать на него как на вчерашнего ефрейтора.

Таким волю только дать, мало не покажется!

— Это товарищ Сталин своих маршалов пыточными подвалами унял, разогнал эту фронду героев гражданской войны, славных сподвижников Льва Троцкого, — глухо пробормотал Родионов, продолжая вытираться.

Был заговор среди красных полководцев, имелся — теперь Андрей полностью уверился в этом, благо заполучил информацию.

Слишком многие из советских партайгеноссе и военачальников проявляли искреннее недовольство укреплением в СССР «культа личности», и отнюдь не в досужих разговорах.

Даже с заправилами из ОКХ контакты имелись, те, по примеру русских, тоже до сих пор против своего фюрера зуб точат.

— И что делать?

Родионов задал себе извечный русский вопрос. Противовес старым генералам он нашел серьезный — теперь грызня между ОКХ и ОКВ вышла на качественно иной уровень. Браухич и Гальдер пытались схарчить Манштейна и накрыть его реформы медным тазом. Тот свою линию гнул жестко, как в песне про князя Олега и волхвов. Самую энергичную поддержку ему оказал Гудериан с панцерваффе, очень сильно недолюбливавший своих вчерашних гонителей. К этой парочке тут же примкнул Геринг с люфтваффе, радостно повизгивая, без колебаний ввязавшись в свару.

Вопрос о победившей коалиции пока откладывался на неопределенное время. Если Англия будет захвачена, а в том у Андрея пока имелись обоснованные и определенные сомнения, то на «коне» окажется как ОКХ с флотом, так и ОКВ с авиацией.

И как прикажите выявить триумфаторов, определить им место на пьедестале?! Да они после такой виктории друг другу кровь начнут портить с удвоенным рвением.

— Хотя…

Андрей отложил полотенце, и тут же зашел камердинер, принявшийся молча одевать своего шефа, лишь изредка поглядывая на его отрешенное лицо. А фюрер думал, осененный блестящей мыслью:

«А ведь дело может и выгореть! Диктата вермахта просто не будет. Генералы просто не дадут кому-нибудь из них взять власть, вылезти в Наполеоны. Всем скопом накинутся, придавят, порвут, как тузик грелку, и опять между собою грызню затеют. А потому нацистов их руками можно и раздавить, повод как нельзя удачный!»

Андрей представил, как он выступает с речью в рейхстаге: «Пока идет война, нет места партийности и политическому кривлянию. Мы, немцы, сейчас должны стать единой партией!»

— Хм…

Если таким образом нацистскую партию отодвинуть от власти, оставить в ее руках только идеологию, причем сильно изменив ее и направив подальше от расистских бредней в совсем иное русло, то судьба Германии станет совсем иной, тут даже к бабке ходить не нужно.

Управление государством возьмут на себя профессиональные чиновники, а не партийные кликуши, от которых одна только смута. «Старые камераден» со времен «пивного путча» 1923 года до сих пор шипят, что, дескать, Адольф от углубления революции отказался, предал ее. Им самим очень хочется государством порулить, довести ее до логического конца. До ручки, короче!

С другой стороны, монархисты суетятся, благо старый кайзер Вилли в Голландии живет да еще в уме пребывает, хотя и в преклонных летах. Сынок у него тоже энергичный, несмотря на то что шесть десятков лет прожил. И потомки саксонских, баварских и прочих королей и целого сонма остальных германских властителей и аристократов очень нездорово оживились, про «добрую и старую Германию» разговоры ведут. Типа — не вернуть ли нам, любимый фюрер, царя-батюшку. А сами на него так смотрят, будто английскими лордами стали, узревшими папуаса на королевском приеме в Букингемском дворце.

Андрей устало вздохнул и уныло бросил взгляд на зеркало — облик бесноватого «друга» с узкими усиками и косой челкой приелся ему до изжоги. И не изменишь изображение, набившее оскомину, оно вошло уже в историю, мать его! Да и ее тоже!

— Надо что-то делать. Выбирать, но как?!

Гастингс

Рокот мотора не усыплял, как раньше, а еще больше будоражил. Макс Шмеллинг искоса глянул на своего соседа — тот, прикрыв глаза, делал вид, что задремал. Именно, что делал — какой тут сон за полчаса неспешного полета на старом Ю-52, тут на нервах изойдешься.

Макс не жалел, что в июне попросил лично у фюрера вернуть его обратно в часть. Именно тогда, нокаутировав полковника абвера, что уже выхватил пистолет из кармана, и заслонив собственной грудью Гитлера от пули, понял, что сам должен послужить Германии честно, на фронте, а не при Ставке, на спокойной должности телохранителя рейхсканцлера. И заполучить Железный крест, заветную для любого солдата награду, которую давали исключительно в военное время.

И он заслужит ее!

Десантирование его пугало, но Макс всячески старался спрятать страх. Да и как Шмеллинг мог показать его, ведь чемпион мира по боксу, пусть с приставкой «экс», кумир миллионов немцев, особенно ребятишек из «гитлерюгенда».

Впрочем, одно утешало — рядом с ним в самолетном чреве сидела на лавках добрая дюжина парашютистов, трое из которых, щедро награжденные за высадку в Голландии ветераны, тоже пребывали в нервозном состоянии, но искусно скрывали от соседей свои опасения. А лейтенант так вообще застыл с каменным лицом, будто внизу англичане не стрелять в них будут, а цветами осыпать.

— У-у!

Сигнал заскрежетал на нервах, словно рашпилем, в салоне матовым светом зажглась лампочка — ее красный цвет тут же напомнил боксеру кровь, что часто он видел на расквашенных лицах соперников и на своем собственном. Но то на ринге!

Страх тут же покинул его, сменив место непонятному хладнокровию, а длительные и ожесточенные тренировки вывели тело из оцепенения, и оно помимо воли принялось совершать вбитые на занятиях действия.

Макс встал, оправил лямки парашюта, укрепил на тросе вытяжной фал. Лейтенант уже высился у двери, которую начал открывать механик.

Офицер — выпускающий, ему прыгать последним. Нет, крайним — тут же поправил себя в мыслях Шмеллинг, ибо в авиации не любят такого слова. А его, как самого тяжелого, поставили первым, иначе грузный десантник может влететь в купол более легкого по весу парашютиста.

В кабину ворвался ветер, ударив в лицо. Макс ухватился за поручни, приготовившись прыгать вниз головой. Ибо таков немецкий парашют, иначе не прыгнешь, сломает хребет при раскрытии, рывок очень сильный — за три учебных прыжка Шмеллинг это хорошо усвоил и сейчас действовал на рефлексах, мыслей в голове не имелось.

Офицер шлепнул ладонью по плечу — с момента сигнала замигавшей лампочки до этого напутственного хлопка прошла одна минута, не больше, насколько все было отработано.

— А-а!

С диким ревом, перебарывая внезапно появившийся страх, Шмеллинг вытолкнул свое крепкое тело из самолета, сиганув вниз головой, и тут же заметил, как на довольно близкой земле, едва три сотни метров, вспыхнули три манящих огонька.

И с нескрываемым облегчением, летя по воздуху, раскинув руки, будто пловец с вышки, прыгнувший в бассейн, подумал, что лихие планеристы с группы наведения сделали свое дело. Теперь высадка будет удачна, хотя высота могла быть и меньше — дурная конструкция парашютов имела один весомый плюс: купол мог раскрыться и наполниться воздухом очень быстро, а потому можно спокойно прыгать и со ста метров.

— Уй!

Страшный рывок перевернул тело Шмеллинга и буквально выдавил из головы все мысли…

Глава вторая «В ДЕСАНТЕ ВСЕ ПЕРВЫЕ»

«Фельзеннест»

— Мой фюрер!

Дверь в кабинет открылась, и вошел адъютант от люфтваффе, майор фон Белов, порядком обласканный Андреем и за майские события, и за свою русскую фамилию, напоминавшую о «гардемаринском» сериале.

Несмотря на позднюю ночь, офицер был подтянут, выбрит, без малейшего признака усталости на лице — вот только глаза красные, как у перепившего шнапса кролика, от постоянного недосыпа.

Но тут уж ничего не попишешь — за эти дни упорного воздушного наступления на Англию, что предваряло высадку десанта, он просто задергал адъютантов, требуя от них различного рода информацию.

— Командующий 2-м флотом только что был на проводе! Высадка десантов полного состава 1-й и 2-й бригад, парашютного и планерного, произведена без противодействия противника. Его радары, на взгляд командующего, дезориентированы поставленными нами помехами, а потому наведение истребителей британцами не производилось.

— Что у Шперле?

— Доклада еще не поступало, мой фюрер! Мы его ждем с минуты на минуту!

— Идите, майор!

Отправив офицера, Андрей повернулся к карте. Южное побережье Англии расчерчивали синие стрелы, символизирующие ожидаемое наступление морского десанта, и такого же цвета кружки, обозначающие зоны высадки парашютистов и планеров.

Основная синева, нанесенная умелой рукою штабного офицера, густой вязью покрывала юго-восточный берег вечно Туманного Альбиона. Центр и юго-запад были расцвечены гораздо беднее, тусклее.

— Авантюра. — Родионов задумчиво покачал головою и усмехнулся, добавив тверже: — Немыслимая дерзость, но этот Манштейн, увлекись он покером, давно бы обобрал всех до нитки и гоголем в записных шулерах расхаживал. Тот еще пройдоха!

Нет, каков наглец!

Начальник штаба ОКВ предложил ударить по самому кратчайшему направлению, через самую узкую часть Канала, всего каких-то там два десятка миль — в хорошую погоду противоположный берег отлично проглядывался даже невооруженным глазом.

Родионов самолично проверял, удосужившись туда съездить: всю жизнь мечтал на Англию вживую полюбоваться, а не с экрана телевизора.

Авантюра чистейшей воды — план поначалу ошарашил Андрея, ведь и англичане знали, что Па-де-Кале слишком удобен для наступления, уж больно короток этот путь. Даже самая тихоходная баржа сможет за ночь доплыть до острова, высадить десантников и вернуться обратно.

Вот тут-то проявился «сумеречный» гений германского генерала — ведь «удар серпом» через Арденны союзники тоже не предполагали, но немцы прорвали фронт и углубились в тыл именно там. Но здесь хитрость была в другом — как умелый боксер часто финтит, постоянно перемещаясь и делая «нырки» для обмана соперника, так тут и произошло.

Приготовление к операции от Булони до Дюнкерка шло настолько демонстративно, что любой английский генерал мог сразу подумать, что дело нечистое.

И точно — не менее широкомасштабные приготовления по всей полосе северного побережья Франции вплоть до Шербура велись уже скрытно, с соблюдением всех мер маскировки.

Именно отсюда планировалось нанести главный удар во всю силу, и в портах сосредотачивались наиболее быстроходные десантные средства, включая новейшие танкодесантные баржи и самоходные паромы «Зибель». И воздушные силы Шперле имелись мощнее, чем у Кессельринга, и три бригады парашютистов против двух.

Недаром дьявол прячется в мелочах — у самой узкой точки Ла-Манша сосредотачивались лучшие части вермахта и люфтваффе, наиболее подготовленные и обученные.

Обе ударные бригады люфтваффе, 1-я и 2-я воздушно-десантные, развернутые из полков расформированной бывшей 7-й авиадивизии, являлись элитными, укомплектованные ветеранами с боевым опытом. В каждой по три батальона парашютистов, и лишь один батальон высаживался на планерах.

А вот в трех других бригадах, с 3-й по 5-ю, созданных из полков упраздненной 22-й пехотной дивизии, которую готовили раньше к переброске по воздуху — такие части в конце XX века называли аэромобильными, пропорция была прямо противоположной.

Потому в первой волне шел только один батальон с парашютными ранцами, а три других планировалось перевезти на старых Ю-52, если, конечно, потери будут не чересчур серьезными, транспортников останется в достатке и, главное, захвачены в пригодности английские аэродромы. Планеров в составе люфтваффе уже имелось прилично, заводы рейха, их изготавливающие, работали в три смены.

Не хватало главного, причем катастрофически, — в неудачных высадках в Голландии под пулями погибло слишком много опытных пилотов. Так что эти три бригады были способны лишь демонстрировать высадку на широком фронте, но не нанести хотя бы один серьезный удар и облегчить высадку уже морского десанта.

То же самое касалось и сил флота — большинство частей новоявленной морской пехоты должны были совершать бросок в самом узком месте и обеспечить перевозку двух третей от общего количества бронетанковой техники, которым ставилась задача добиться окончательной победы.

Но то планы — а вот абвер, ведомства Нейрата и кривоногой мартышки Геббельса, и также прочие учреждения кампанию по дезинформации противника провели многоуровневую, с такими комбинациями, что сам Андрей только диву давался и качал головою. Тут уж тевтонам не откажешь, умели врать и обманывать! Недаром даже недоверчивый Сталин в июне сорок первого как гусь в ощип попал. Но это ведь произошло в той истории, а сейчас совсем иные времена наступили!

— Иные времена, — задумчиво пробормотал Родионов и пробежался по кабинету. Ковер хорошо заглушил его торопливые мелкие шажки. — Сейчас все пойдет по-другому…

Дувр

Бомбардировщик надрывно ревел моторами, медленно летя на юг. Дело было завершено, а тяжелая ноша из двух десятков смертоносных чушек сброшена на английский аэродром. И, судя по всему, удачно — на земле вспыхнуло несколько пожаров: либо накрыло заправленные топливом самолеты, либо имелось прямое попадание в цистерну с авиабензином.

— С такой навигацией можно воевать, — с нескрываемым удовлетворением пробормотал Леске, чуть подрабатывая штурвалом.

Старина «Хейнкель» отозвался — остекленный нос машины чуть приподнялся. Именно там колдовал командир, что-то настраивая в ящиках.

Вести бомбардировщик по лучу радара оказалось легко, тем более перестали действовать собственные помехи в виде миллионов полосок тончайшей фольги, что были заранее сброшены с германских самолетов в свинцовые волны Ла-Манша.

— Полезная задумка. Представляю, как очумели британские операторы от такого обилия «целей». Наверное, подумали, что на помощь рейху пришли воздушные армады марсиан! Или Советов, у них много аэропланов, да и союзники они наши…

Леске хмыкнул, представив, какой кавардак сейчас творится у чопорных джентльменов. Впервые в воздухе их не встретили эти вездесущие «харрикейны», да и зенитная артиллерия стреляла как-то вяловато, к тому же поздно спохватившись.

Очень удачный выпал день, такого Леске не мог припомнить со времени начала операции «День орла».

Хотя под Дюнкерком в мае и приходилось иной раз туго, но все же во Франции было полегче, а сейчас британские истребители словно осатанели. А потому пилот мысленно возблагодарил судьбу за столь удачный день, вернее ночь.

— Майн готт! Да сколько же их!

Леске бросил взгляд вниз и с изумлением выдохнул — через пролив сплошным потоком шли не десятки, а сотни всякого рода суденышек, прекрасно видимые на лунных дорожках.

Впрочем, не все они были мелкими — несколько раз глаза пилота выхватывали из темноты длинные и узкие хищные корпуса военных кораблей, явно знакомых ему по Французской кампании эсминцев. И даже попалась на пути парочка весьма толстых «комодов» — довольно больших транспортов.

— Дас тойфель!

Лейтенант не сдержал удивления — внизу полыхнули струи огня, отражаясь от моря. Словно десятки огненных светлячков загорелись, но на доли секунды, потом заплясали снова и снова, отсвечивая пламенем от свинцовой глади.

И тут Леске все понял, осознание случившегося стало настолько ярким, что не сдержался и грязно выругался еще раз, — в проливе, далеко внизу, начался ожесточенный бой, а некоторые из эсминцев были отнюдь не германскими, а британскими.

А это плохо, очень плохо, если не сказать хуже — высадка не оказалась настолько внезапной, как он подумал раньше.

Скоро в Ла-Манш припожалует их весь знаменитый «Гранд Флит», ощетинившись пушками многочисленных линкоров и крейсеров, и тогда славным парням адмирала Редера придется туго.

Гастингс

Удар о землю был силен — все же германский парашют имел большую скорость спуска, чем американские «ирвинги». Шмеллинга бросило лицом вперед, но он, падая, умело подставил предплечье, благо имелись на коленях и локтях защитные щитки, что носили все немецкие парашютисты.

Макса потащило по земле, а он в это время, чертыхаясь, расстегивал лямки. Весьма неудачная конструкция — в люфтваффе и у англичан замки подвесной системы намного удобнее, повернул и разом освободился. А тут пока расстегнешь — семь потов от страха сойдет.

— Ферфлюхте!

Рядом проскочил набравший воздуха купол, таща за собой сквернословящего десантника, — вот еще один порок немецкого изобретения: и не схлопнешь шелк, прижав край к земле, ибо система не позволяет этого сделать, и лямки не сразу расстегнешь. А потому Шмеллинг прыгнул вперед, накрыв всем своим мощным телом купол, вдавив наполненную воздухом ткань в землю.

Практикуемый в германских ВДВ прием, как свойственно иным паллиативам, оказался эффективным. Ругань спасенного парашютиста прекратилась, и тот наконец освободился от лямок, которые в иной ситуации могли бы сыграть роковую роль, как та веревка на шее у висельника.

Именно об этом подумали оба десантника одновременно, выхватив из кобур надежные «вальтеры», коими вооружали всех поголовно. Дело в том, что конструкция парашютной подвески не предусматривала наличие длинноствольного оружия, ибо сильный рывок в пояснице грозил неминуемой травмой. Так что автомат ни к груди не прижмешь, ни к животу или бедру. Не прыгать же с ним на вытянутых руках!

Оставаться же совсем без оружия в момент приземления сродни безумию или изощренной и смертельно опасной «русской рулетке». Так что пистолеты давали пусть и эфемерную, но все же хоть дохленькую гарантию, что на пулеметную очередь супостата можно будет ответить выстрелом, а не поднять руки к небу…

— Вот контейнер, Шмеллинг! Давай вооружайся!

По голосу Макс, к своему дикому изумлению, узнал ротного командира, обер-лейтенанта Лампе, по неисповедимому пути ветра оказавшегося рядом с ним.

Парашютисты кинулись к продолговатому контейнеру с толстым амортизатором на торце. Расстегнув, они достали первые попавшиеся стволы — пистолеты-пулеметы MP-38. Повезло — у каждого десантника имелись подсумки с длинными магазинами.

Присоединив рожок, Шмеллинг сразу почувствовал себя Давидом, вызвавшим на бой Голиафа. И только сейчас он огляделся — на юге в километре шла ожесточенная стрельба, небо располосовали очереди трассеров, суматошно взлетали сигнальные ракеты.

— Парни! Нас высадили точно! Там английский аэродром, на него сели планера второй роты!

Лейтенант яростно кричал сбегавшимся со всех сторон парашютистам — разброс при высадке оказывался солидным, от первого до четырнадцатого, покинувшего чрево «тетушки Ю», чуть ли не километр.

— Действуем, парни! Вперед!

Услышав звонкую команду и прекрасно зная, что ему делать в этом случае, бывший боксер, а ныне парашютист Макс Шмеллинг довольно быстро побежал к сполохам шедшего впереди боя, сжимая в руке свой надежный MP с уже откинутым прикладом.

«Фельзеннест»

— Мой фюрер! Генерал Шперле сообщает, что высадка десантов произошла по плану! Единственным препятствием стало то, что все большие и пригодные для посадки планеров поля, включая и те, что приспособлены для игры в гольф, оказались перекопаны. И более того, на них англичане установили заграждения, что привело к разрушению аппаратов. Но вот больших, то есть серьезных, потерь нет, о них не докладывали.

— Это очень хорошая новость, мой дорогой Белов!

Андрей потер ладони от радостного предвкушения и усмехнулся — самому смешно слышать очень даже славянскую фамилию, произнесенную самим Адольфом Гитлером. То ли еще будет, господа нацисты!

— Все же парашютисты графа Шпонека немного не успели за генералом Штудентом, став вторыми…

— В десанте все первые, Белов, вторых не бывает. Каждый парашютист действует в авангарде, выполняя планы командования, зачастую только по собственной инициативе. И главную роль в этом играет как уровень подготовки, так и предприимчивость, заложенная природой.

Андрей улыбнулся, но сжал губы — иной раз натура настоящего фюрера, воля и мозг которого были подмяты, иной раз прорывалась, и тогда он начинал изрекать слова «высоким штилем», или, проще говоря, «вещать». Как там у классиков? Остапа понесло?

— Так точно, мой фюрер!

— А высадка… Об ее успехе или не успехе мы будем говорить тогда, когда парашютисты захватят английские аэродромы и мы сможем организовать воздушный мост. И тогда, когда воздушный десант соединится с морским и на плацдармах будут сосредоточены для прорыва наши танковые дивизии. А пока, Белов, говорить об успехе преждевременно! Идите и выполняйте свои обязанности!

«Еще спугнешь фортуну, майор! А она очень капризная дама, за которой нужно ухаживать очень аккуратно. Или накаркаешь, как любят русские выражаться!»

Андрей недовольно поджал губы и снова склонился над картой, краем глаза наблюдая за адъютантом. Тот смущенно застыл и тихо-тихо попятился, неслышно затворив за собою дверь.

Родионов воровато оглянулся, хотя прекрасно знал, что в кабинете никого нет. Но привычка есть вторая натура, и от нее очень сложно избавиться.

Шкафчик приоткрыл дверцу, словно таинственный сказочный Сезам, и Андрей налил себе из пузатой бутылки тягучей рубиновой жидкости. Глаз-алмаз оказался набит, и рука натренированно дернулась — ровно половина.

Чисто по-русски хекнув, фюрер поднес бокальчик к губам и потянул пахнувший вишней ликер. Пятьдесят граммов оказали привычное воздействие, и стало еще лучше, когда он вдохнул воздух. Крякнул от удовольствия, ощущая сладость во рту.

— Крепок, собака! И хорош, хорош, куда там прибалтам с их бальзамами в глиняных бутылках! Пусть к русской водке привыкают…

Но перейти к осмыслению политической жизни мозг Андрея отказался, снова переключившись на выброску парашютистов. И сразу возник закономерный вопрос — почему британцы не приняли должных мер по отражению воздушного десанта?!

Ведь во время Критской операции, как знал Андрей по той истории, ВДВ Геринга понесли чудовищные потери, да такие, что если бы не самая экстренная переброска по воздуху горных стрелков, знаменитых «эдельвейсов», то десант был бы уничтожен.

Может, ответ лежит в том, что никто из политиков в мире, и Черчилль в том числе, еще не оценил в должной мере угрозу, которую могут извергнуть из себя небеса. Ведь все же критские бои имели быть место в мае следующего, 1941 года.

И Штудент просто молодец — командующий ВДВ, генерал люфтваффе, смог оправиться от тяжелейшего ранения, хотя на ноги сумел встать лишь в августе, и не в полугодичный отпуск стал отпрашиваться по ранению, на котором настаивали эскулапы и что был ему положен на самом законном основании.

Нет, генерал кинулся упрашивать Геринга, а потом и его самого, чтобы дали возможность провести операцию, покомандовать реорганизованными частями. Доказывал яростно, с напором, чуть ли не с пеной изо рта, что именно он сможет сделать все как нужно.

И к вящему удовольствию Андрея, Штудент вначале переупрямил своего непосредственного начальника, уломав самого борова, а потом убедил и его самого все-таки…

Лондон

— Сэр, проснитесь, пожалуйста!

Негромкий, но емкий, весьма убедительный голос адъютанта вытянул Уинстона Черчилля из состояния дремотной расслабленности. Глава Кабинета Его Величества моментально стряхнул с себя остатки сна, как добрый охотничий спаниель воду.

— В чем дело?! Русские начали войну с Гитлером?

— Таких сообщений пока не поступало, сэр. — Офицер, как и все природные англичане, обладал свойственным островитянам чувством юмора. — Но вот маршал авиации Даунинг имеет доклад.

— И что там у старины Хью? — Черчилль взглянул с тревожным интересом — командующий королевской истребительной авиацией к глупым розыгрышам предрасположен не был, а потому такой ночной звонок явно не к добру, и никак иначе.

— Наши радары словно обезумели, сэр, и дают множественные отметки целей.

— Насколько множественные? Или началось еще одно воздушное наступление, и толстый Геринг…

Черчилль усмехнулся, вспомнив о своей избыточной полноте, но ему ли самому себя упрекать или иронизировать. Тут лучше выбрать наглядный образ врага, а командующий люфтваффе как нельзя лучше подходил на отведенную ему роль, будто став дешевеньким актером «Глобуса».

— И толстый Геринг бросил на нас всю свою авиацию, выскребя даже древние этажерки?!

— Нет, сэр! Наземные посты лишь в двадцати случаях зафиксировали пролет крупных групп самолетов. Отметки на радарах были множественные, потому усилия наших истребителей зачастую пропали втуне.

— А потому… Да не тяните кота за хвост!

— Выброшены десанты парашютистов. Несколько десантов, а отнюдь не кукол, как раньше. Силою примерно в десяток батальонов, сэр. Уточнить пока не представляется возможным, сообщения крайне разноречивые. Но это вторжение, сэр!

— Так!

Черчилль почувствовал, как его внутри распирает бьющаяся через край энергия.

Разведка ошиблась, твердо доказывая, что высадку десанта немцы начнут не ранее середины сентября. И доказательства с аргументами были приведены крайне серьезные, которым премьер-министр сразу поверил, что оказалось крайне непростым делом для прожженного политикана.

Но может, это опять идиотский тевтонский розыгрыш?! У швабов крайне примитивный юмор — на протяжении недели пролетать над всем побережьем и сбрасывать на парашютах куклы, на которые напялили германскую форму.

Кого хотели напугать эти глупцы?!

Хотя нервишки попортили основательно — люди вымотались, каждую ночь вскакивая по тревоге при сообщениях о высадке парашютистов. Даже командование не выдержало, издав строгое указание на эту тему.

— Сэр, — адъютант словно прочел мысли своего вальяжного шефа, — на всем юго-восточном побережье, от Дувра до Портсмута, кроме парашютистов, приземлились планера. Мы ждем более достоверной информации, сэр. Но это есть вторжение!

Па-де-Кале

Это был ужас, оживший кошмар. Тело Курта Майера сковал ледяной холод, разлившийся по всем жилам и венам. Мало того, что болтанка давным-давно вывернула все его нутро наизнанку, так тут ТАКОЕ!

Хищный силуэт английского эсминца появился внезапно, будто вырос из глубины моря. Эсэсовцы вначале не поверили собственным глазам, приняв его за свой собственный корабль, вот только старик-моряк разразился вычурной тирадой, чуть ли не проглотив мундштук собственной трубки.

Таким словам Майера никто не учил, и он понял из этой отборнейшей ругани, где самым «мягким» было «дерьмо свиное», только одно — им всем пришел конец, и сейчас ТАКОЕ начнется!

Словно напророчила эта старая водоросль, которую давно пора на йод пускать или, что лучше, высушить, утрамбовать в брикет и на корм отдать тем же самым свиньям.

Английский корабль в мгновение ока покрылся пульсирующими огоньками скорострельных пушек и пулеметов, грозно бабахнули крупнокалиберные орудия, выбросив длинные языки пламени.

И страшный град прошелся по скопищу германских кораблей, посреди которого выросли огромные султаны воды.

Майер вжался чуть ли не в самое днище лоханки, на которой плыл к вожделенному английскому берегу.

Умом он прекрасно понимал, что сие есть слабое укрытие от свинцового шквала, но весь опыт солдата говорил ему о том, что лучше матушки-земли защиты не бывает, и если прижаться к ней да еще окопаться, то любой обстрел перестает казаться страшным.

— Прах подери!

Какая саперная лопатка — днище, что ли, углубить прикажете?! Так сразу прямиком и пойдешь к морскому царю, рыб кормить. Правы британцы в своих листовках, которые высыпали ночами на французские порты. Многие солдаты читали эту вражескую пропаганду, не удержался от циничного соблазна и сам Майер.

Юмор у островитян был еще тот. Они живописали все трудности переправы по морю, и гауптштурмфюрер признал их правоту — истину писали, собаки, ни словом не солгали.

И теперь убедился еще раз — встреча с английскими кораблями была неизбежной, слишком много имелось у британцев лоханок под флагом святого Георгия, и чреватой в бурном море для германского десанта самыми тяжкими последствиями.

Английский эсминец, буквально ощетинившийся пламенем стрельбы, носился среди немецких судов, как здоровенный фокстерьер среди толстых и неуклюжих крыс, вернее, ожиревших и беззубых хомячков, охваченных диким ужасом безжалостного истребления.

Он рвал их клыками своих страшных пушек, а иной раз топил баркасы своим форштевнем, сминая их, как яичную скорлупу ударом тяжелой кувалды.

— Майн готт!

Ужас сковал Майера окончательно, и он даже не пытался открыть огонь из MP, прекрасно понимая, что обычное армейское оружие здесь бессильно.

Хотя безумцы находились, и длинные пулеметные очереди из МГ сходились на хищнике. Но это освещение только привлекало этого убийцу, и по пульсирующим вспышкам в темноте с эсминца тут же обрушивался смертельный град, заглушавший дикие крики погибающих немцев. Это было самым ужасающим ответом — грохот орудий и шум моря.

— Не стрелять, парни!

Свирепый выкрик старого моряка пригвоздил эсэсовцев на месте. Выучка у шутце была хорошей, и парни приготовили к стрельбе два пулемета — погибать без боя, пусть чисто символического, они не желали категорически. Но старик тут сказал всего пять слов, которые и вдохнули в них надежду на благополучный исход:

— Замрите, зольдатен! Нас укроет темнота!

«Фельзеннест»

— А ведь дело может и выгореть!

Андрей задумчиво посмотрел на карту. Высадка производилась на широком участке южного побережья.

На западном и восточном участках наносились главные удары, хотя приоритетным было именно второе направление, зато десантные отряды, что шли на самом широком центральном участке Ла-Манша, отдавались на заклание англичанам.

Такая жертва не была напрасной — Манштейн, как опытный шахматист, выбрал гамбит, когда подставляемая под удар пешка или фигура давала выигрыш темпа.

Именно на этом, как понял Родионов, и строился план операции, дерзкой до безумия. Но тем не менее очень расчетливой, как все, что планировал Манштейн. Вот только его фокусы с русскими не прошли, хотя поначалу и он попил немало крови.

Англичане — совсем другое дело. Потенциал их армии, капитально обескровленной Дюнкерком, оставался на чрезвычайно низком уровне.

Хотя, надо отдать должное островитянам, восполнить потери в технике и людях они смогли. Это удалось им сделать путем наращивания производства и дополнительной мобилизацией, только без опытных солдат и офицеров, погибших или попавших в плен во Франции.

Однако наспех сформированные британские дивизии и рядом не стояли с германскими, успешно прошедшими две победные кампании.

Да и выбор у англичан был невелик — десантная операция, проводимая на широком участке, заставляет обороняющегося противника, ограниченного в силах, невольно растягивать резервы.

Их маневр становится делом крайне затруднительным, так как все захваченные плацдармы выглядят опасными. Поди, определи направление главного удара, чтобы сосредоточить там танковые части и скинуть неприятеля в море.

Да еще пусть пока не подавляющее, но уже определившееся господство германских ВВС в воздухе делало контрманевры британцев чрезвычайно затратными мероприятиями, ибо пикировщики Ю-87 еще с Французской кампании навели определенный шорох.

Единственную, но по-настоящему страшную угрозу представлял собой английский флот из двух десятков линкоров и тяжелых крейсеров, что базировался на военно-морские базы и порты метрополии, включая Шотландию и Оркенейские острова.

Плюс несколько десятков крейсеров самых разных типов и полсотни эсминцев, пара-тройка авианосцев и три дюжины подводных лодок.

Ну а в качестве дополнительного бонуса британцы имели огромное число мелких боевых кораблей — сторожевики, шлюпы, торпедные катера и прочие канонерки, включая пару огромных мониторов с мощной 15-дюймовой артиллерией.

Сравнивать было нечего, даже пытаться не стоило. Как говорится, не по Сеньке шапка!

Адмирал Редер мог противопоставить едва ли треть равнозначных первоклассных кораблей — два линкора «Шарнхорст» и «Гнейзенау», прилично бронированных, но вооруженных 11-дюймовыми орудиями, супротив 14–15 дюймов у англичан, и даже 16-дюймовыми, что имелись на «Нельсоне» и «Роднее».

К этой «сладкой парочке» линкоров прилагались две единицы тяжелых крейсеров и «карманных линкоров» — последние при крейсерском водоизмещении имели полдюжины пушек в солидных 11 дюймов против 8 203 мм на «вашингтонских» крейсерах.

Новейший линкор «Бисмарк» лихорадочно доводился до кондиции, но раньше марта надеяться на его полную готовность не приходилось.

Французские линкоры были безжалостно расстреляны или захвачены британцами, а союзные итальянцы заперты в Средиземном море.

Правда, во флот вторжения Редер включил два ветхих броненосца, что помнили еще Ютландский бой. Таких и потерять не жалко, вот только помощи от «Шлезиена» и «Шлезвиг-Гольштейна» ожидать не приходилось.

Так что происходи это дело еще лет десять назад, то надеяться на успешную высадку не приходилось. Стала бы чистейшей воды авантюра с массовым самоубийством!

Но те времена стремительно изменились с испанской войны 1936–1939 годов. Люфтваффе там встали «на крыло» и превратились в страшную угрозу даже для такого серьезного противника, как «Гранд Флит».

Теперь атака с воздуха трех сотен пикировщиков могла превратить линкоры в груды металла и отправить их на дно Канала намного быстрее, чем те среди белого дня смогли бы напасть на десант.

К тому же две сотни торпедоносцев были спешно подготовлены за эти три суматошных месяца, тут необходимо отдать должное неожиданно проявленной Герингом чрезвычайной энергии. Организатор из него превосходный, если, конечно, наци номер два выходил из своего «нарциссового» состояния и преодолевал привычную лень.

Гастингс

Ночной бой всегда представляет собою изрядную суматоху, на любых учениях, даже самых сложных, порядка намного больше — эту нехитрую аксиому Макс Шмеллинг усвоил с первых же минут десантирования во вражеский тыл. И сейчас он был занят нехитрым солдатским делом, стараясь выполнить две задачи, хоть и близкие в некоторых аспектах, но расходящиеся порою в диаметральных направлениях.

Первая — проста и незатейлива — выжить в бою жаждет почти каждый солдат, за исключением напрочь отмороженных безумцев, но вторая шла исключительно от долга перед фатерландом — выполнить поставленный приказ.

Только штатские люди наивно предполагают, что имеют дело с принципиально разными целями, но здесь, говоря философским языком Канта и Гегеля, есть единство и борьба противоположностей. Ибо ни один командир, ставя перед подчиненным приказ, не желает, чтобы тот погиб при его выполнении. Кто из офицеров захочет понапрасну терять толковых и надежных подчиненных?

И опять же за исключением тех случаев, когда от таких солдат, или вносящих смуту в умы, или откровенных паникеров и раздолбаев, необходимо срочно избавляться, иначе для всех туго будет.

Шмеллинг в категорию последних никак не попадал, наоборот, стал чем-то вроде ординарца у ротного. Но первый бой есть первый, тем паче ночной, когда и ветеран может впасть в определенное расстройство. А тут на аэродроме шло самое настоящее столпотворение, похожее на пожар в доме умалишенных. То еще представление, если честно сказать!

Весело горели три «спитфайра», разгоняя темноту ночи. И подсветка имелась — зеленые, красные и желтые трассера гудели непрекращающимся роем голодных шершней.

Дикие крики на немецком и английском языках не только вносили определенный порядок в имеющийся кавардак, но и добавляли суматохи.

Макс лихим кенгурячьим прыжком выскочил из-за стены спрятанного за маскировочной сеткой ангара и лоб в лоб столкнулся с двумя англичанами, которые прижимались к стене.

Столкновение для противников явилось неожиданным, но островитяне первыми набросились на нарушителя статус-кво.

Невысокий солдат весьма почтенных лет, с ухоженной бородкой почтенного отца семейства, с ходу попытался воткнуть в живот бывшего боксера длинный кинжальный штык.

Макс, не имея возможности выстрелить, машинально отбил его автоматом. Железо звякнуло о сталь, и острие отскочило в сторону. Нужно было отскочить в сторону и срезать неприятелей очередью, но сработали прежние, вбитые годами упорных тренировок рефлексы.

Шмеллинг откинул мешавшее оружие, подвинул вперед ногу и тут же молниеносно нанес хук — солдата снесло с ног как кеглю.

Боксер шагнул ко второму британцу, но тот, высокий крепкий мужчина, с офицерским стеком в руках и каске, похожей на перевернуто суповую миску, но только очень большого размера, повел себя крайне странно.

Вместо того чтобы выхватить пистолет из расстегнутой кобуры, англичанин издал горловой стон непонятно какого назначения и, к великому изумлению Макса, встал в типичную «сгрудку», одну из основных позиций. Да еще лихо выбросил вперед руку, как бы предлагая честную схватку.

— Так вы тоже боксер?! — удивленно прошипел экс-чемпион мира и получил в ответ радостное: «Йес, сэр!»

Бой так бой — Макса приглашать было не нужно, и немец бульдозером рванулся вперед.

Оппонент тут же встретил его прямым в челюсть, но немец подставил плечо, отводя удар в сторону. Хороший такой удар, сильный и резкий. Но поставленный отнюдь не на профессионала, а для любителя, пусть и хорошего. Но это, как говорят на ринге, две большие разницы.

— Годдем…

Англичанин всхлипнул, выдавив из себя ругательство. И рухнул как подкошенный, пропустив плюху прямиком в солнечное сплетение.

Можно было открывать счет, но Шмеллинг не успел толком опомниться от столь короткого поединка, пригвожденный негромкими словами вынырнувшего откуда-то из-за спины лейтенанта:

— Браво! Видно чемпиона. Но запомните, солдат, здесь не ринг, и соблюдать правила джентльменов не будут. Для нас, немцев, война есть работа — тяжкая и неблагодарная порою. Но ее нужно делать старательно и эффективно, вкладывая все умение и трудолюбие. А для них…

Офицер с улыбкой взглянул на лежащих на земле англичан, что уже со стонами и оханьем начали шевелиться. Его лицо исказила гримаса, в которой восхищение наполовину было перемешано с презрением. Но тон лейтенанта продолжал оставаться холодным и деловитым:

— Они зачастую рассматривают войну как спорт, неким увлекательным занятием. А потому потерпят поражение. Так что благодарю за взятие «языка», Шмеллинг, так что можете связать их. Но на будущее запомните — в плен мы берем лишь по крайней необходимости, так что действуйте оружием, а не голыми руками. Оно для того вам рейхом и дано!

Глава третья «ДЕСАНТ УХОДИТ В ПРОРЫВ»

«Фельзеннест»

— Мой фюрер! Да, английский флот имеет неоспоримое превосходство над нами. — Фрегаттен-капитан фон Путткамер, адъютант от кригсмарине, был на удивление спокоен, хотя всю ночь, Родионов мог побиться с кем угодно об любой заклад, провел как на иголках, принимая стекавшиеся отовсюду в Ставку сообщения.

— Но в Адмирал-штабе уверены в том, что наши минные заграждения помешают британцам ввести в Канал свои крейсера. Им потребуется время для траления, тем более предстоит находиться в плотной завесе наших подводных лодок. Это не столь легкое мероприятие, если вспомнить про потерю ими в Скапа-Флоу «Ройял Оука»…

Родионов задумался — дерзкая атака Прина английского линкора прямо в базе до сих пор обыгрывалась германской пропагандой, а из молодого офицера сделали героя рейха.

Но пример не из той оперы — атака из-под воды стоящего на якоре корабля, и торпедный залп по идущему полным ходом линкору — это, как говорят в Одессе, две большие разницы.

— Британцы вряд ли будут считаться с потерями. — Андрей задумчиво почесал переносицу. — Ведь речь идет о судьбе метрополии, сердца их огромной колониальной империи. Ведь стоит нам захватить этот проклятый остров, как от них сразу же начнут отпадать колонии, но первым делом, я думаю, отшатнутся доминионы. Да и где будет заседать правительство Черчилля в таком случае?!

— В Канаде, мой фюрер, — улыбнулся моряк с такой нескрываемой иронией, будто произнес «у черта на куличках».

— Поближе к Рузвельту, дабы поскорее втянуть Штаты в войну. — Родионов пожал плечами, как бы говоря, что до сего требуется не только дожить, но вначале захватить Англию.

— Кейптаун, как и Дели, отпадает. О Сиднее или Окленде и говорить не приходится, Австралия с Новой Зеландией вообще на задворках мира. Да и Америка сразу же начнет прибирать британское наследие к собственным рукам, благо прецедент уже создан.

— Мой фюрер, вы имеете в виду передачу США английских баз в Вест-Индии взамен на полсотни американских эсминцев?

— Конечно. И тут дело не в кораблях для эскорта атлантических конвоев. Америка тем самым начинает «холодную войну» с нами, а превратить ее в настоящую — уже вопрос только времени… И их пропаганды для обработки населения. Погодите, спустя полгода из Германии сделают исчадие ада и будут пугать обывателей!

— Но зачем, мой фюрер?!

— А так легче устроить войну, провести мобилизацию и в конечном итоге, прибрав британское наследие к собственным рукам, установить свою гегемонию в мире. Но это вопросы большой политики, фрегаттен-капитан, и вряд ли вам следует задаваться такими вещами.

— Так точно, мой фюрер! — Моряк понял свою оплошность и вытянулся. Родионов улыбнулся и тихо сказал:

— Возвращайтесь на свое место и давайте мне незамедлительно всю поступающую информацию о десанте. Я тоже, как видите, пока не сплю и сижу как на иголках. Идите, мой дорогой, я жду вас с вестями. Надеюсь, что они будут хорошими.

— Так точно, мой фюрер! — Моряк скрылся за дверью, Андрей же в который раз склонился над картой, которую два раза в день заботливо обновляли офицеры по приказу Манштейна.

Однако ничего нового на ней не могло появиться, но так устроен русский человек, который на дню может по десять раз заглянуть в холодильник, прекрасно зная, что ничего туда из продуктов не поставил. Но живя надеждой, что внезапно обнаружит там чего-нибудь вкусненькое и съест, к своему удовольствию. Менталитет у Иванов такой природой дан, если использовать научное объяснение.

— Мой фюрер, срочная радиограмма из Кале. — Дверь открылась, и в кабинет стремительно вошел Путткамер. Лицо моряка было несколько встревоженным, несмотря на нарочитое хладнокровие.

— Английские эсминцы атаковали наши силы на переходе. Имеются значительные потери…

— Прорвали хваленое заграждение и прошли завесу подводных лодок? — ощерился гневом Андрей.

— Нет, мой фюрер! — Моряк вытянулся. — Это эскадра пролива, из Портсмута. Они внутри заграждения…

— Я знаю, — оборвал моряка Андрей.

— А это значит, мой фюрер, что доклады люфтваффе о том, что пикировщикам удалось полностью уничтожить эти английские корабли, не соответствуют действительности!

«Да уж, назвал Геринга лжецом, если убрать дипломатический флер, и не поморщился. Молодец, режет правду-матку прямо в глаза!» — Сохраняя на лице гнев, в глубине души Родионов был доволен — немцы стали нести большие потери еще задолго до высадки.

А что будет потом?!

Па-де-Кале

Английские эсминцы продолжали окаянствовать в проливе, напоминая Майеру свирепых волков, забравшихся в овчарню.

Стрельба шла во все стороны, и чуть ли не каждый выпущенный снаряд находил себе цель, настолько море было плотно забито идущими к берегам Англии суденышками. И беззащитными — все эти буксиры, яхты, баржи, паромы, прогулочные пароходики и прочий с военной точки зрения хлам не могли постоять за себя ввиду полного отсутствия соответствующего вооружения. Не считать же за таковое обычные пехотные пулеметы, винтовки и автоматы, которыми пытались остановить грозных противников гибнущие солдаты. Все это было бесполезным, примерно таким же делом, как попытаться вязальной спицей остановить разъяренного быка.

Баркас, на котором находился гауптштурмфюрер с тремя десятками эсэсовцев, спас старый моряк, направивший его в темноту, подальше от лунного света. И офицеру с солдатами пришлось только скрежетать зубами от бессильной ярости, глядя на идущее перед их глазами избиение.

— Бух!

Длинный корпус английского корабля неожиданно подскочил на воде, словно подброшенный огромным столбом воды, что неожиданно вырос у его борта. И тут же со стороны донесся ужасающий шум дизеля, запущенного на максимальные обороты.

Баркас отшвырнуло в сторону, мимо него промчался на большой скорости приземистый, словно приплющенный, кораблик, на носу которого пульсировала огнем скорострельная пушка.

— Кригсмарине! Ну, наконец-то, — с облегчением выдохнул Майер, узнав по звуку «эрликон» — автоматическую 20-миллиметровую пушку.

— Шнелльботы, — произнес моряк, вытянув руку, и эсэсовец глянул в сторону.

Несколько хищных торпедных катеров набросились на второй эсминец, как собаки на медведя. Тот закрутился, как уж под вилами, но, видно, поздно — одна из выпущенных торпед все же поразила англичанина.

Страшный взрыв разорвал эсминец чуть ли не пополам, по крайней мере, когда упал столб воды, Майер разглядел две его части, нос и корму, стоящие друг против друга под небольшим углом.

— Ух, — с облегчением выдохнул гауптштурмфюрер — стрельба с английских эсминцев практически прекратилась. Вернее, на втором еще пульсировали огнем две пулеметные точки, а вот первый корабль уже отправился на дно — на поверхности плавали обломки и десятки черных шаров, в которых офицер признал спасающихся моряков экипажа.

— А, суки! Вот вам!

Длинная очередь МГ чуть качнула баркас — молоденький пулеметчик стрелял без пауз, выпустив длинную ленту на две сотни патронов. И тут же темнота моря взорвалась тысячью огоньков — стреляли со всех сторон, шальные пули свистели над головою, и капитан подумал, что от своего огня могут быть потери не меньше, чем от английских снарядов.

За какие-то секунды все спасшиеся англичане были безжалостно истреблены — солдаты мстили за пережитый страх, за своих погибших камараден.

И Майер, глядя на это, подумал, что, пожалуй, уцелело на море суденышек намного больше, чем успели потопить англичане, уж слишком много солдат стреляло, и с разных точек.

Наверное, там моряки и капитаны оказались столь же опытными, как у него, и предпочли укрыться в темноте. А это значило только одно — германская флотилия вторжения хотя и понесла серьезные потери, но не такие, чтобы побитыми собаками возвращаться обратно во французские порты.

— Не дрейф, зольдатен! — неожиданно громко выкрикнул старый морской волк, и все эсэсовцы повернулись на его голос. — Еще солнце не взойдет, как вы уже будете на английском берегу!

Гастингс

Выстрелы еще гремели на дальнем конце аэродрома, но уже спорадически — сопротивление англичан было полностью сломлено.

Островитяне не выдержали ожесточенного боя с тремя сотнями немецких солдат, приземлившихся с отчаянной храбростью на планерах прямо на взлетно-посадочную полосу.

Десант понес чудовищные потери от пулеметного огня охраны и был бы полностью уничтожен, но рота парашютистов вовремя поспела на помощь и оказалась той соломинкой, что сломала хребет верблюду!

Шмеллинг вытирал лоб рукавом комбинезона — бывшего чемпиона мира порядком трясло, когда он припоминал все перипетии ночного выброса и суматошного боя.

— Мерзавцы, какие подлецы!

Парашютисты понесли большие потери — свыше тридцати десантников погибло, вдвое большее число получило травмы и ранения. Причем большая часть пострадавших пришлась на высадку в широком поле, которая превратилась для парашютистов в кошмарную ловушку.

— Нет, ну какие мерзавцы!

Только изощренное английское коварство, с которым джентльмены истребляли туземцев в своих многочисленных колониях, могло прибегнуть к столь лютой подлости — утыкать все поле заостренными кольями, поваленными деревьями с обтесанными сучками, арматурой, напоминающей средневековые копья, и прочими пакостями. Да еще все щедро и плотно обмотать колючей проволокой и спиралью Бруно — противодесантное сооружение оказалось дьявольски эффективным.

Германским планеристам просто невероятно повезло, что они пошли в безумно дерзкую атаку, садясь прямо на взлетно-посадочную полосу. Иначе бы потери у них на этом поле для гольфа стали просто кошмарные, фанерные корпуса легких DFS-230 вместе с людьми были бы раздерганы в клочья.

Но и без посадки планеров выбывших из строя имелось с избытком — десятки парашютистов, наспех перевязанных товарищами, оглашали предутренние сумерки хриплыми стонами.

Несколько человек переломали кости — обычное и привычное дело при ночных выбросках, но большинство тех, кто приземлился прямо на середине поля и кому при этом жутко не повезло, имели чудовищные ранения, нанесенные этими мерзкими заготовками пытливого и подлого человеческого разума.

— Исчадья ада!

Шмеллинг только сейчас понял, как ему невероятно повезло, что он приземлился между деревьев. Иначе был бы нанизан всем своим крепким тренированным телом на острую острогу, как рыба в речке.

Жуткая смерть!

— Быстрее, парни!

Повинуясь выкрику лейтенанта, Макс до боли сцепил зубы и, преодолевая свинцовую усталость, поднялся на ноги.

Скоро предстоял бой — вряд ли англичане смирятся с потерей аэродрома, который открывал немцам воздушные ворота на проклятый остров, а потому нужно было спешно устраивать круговую оборону и убирать с взлетной полосы планеры, дабы с рассветом могли приземлиться надежные Ю-52.

И не только подвоз подкреплений являлся жизненно важным делом, не менее необходимо было вывезти десятки раненых и искалеченных солдат вместе с двумя взятыми Шмеллингом «языками». Ибо пленных озверевшие в доску от подлого коварства парашютисты брать не стали…

«Фельзеннест»

— Мой фюрер! — Тихий знакомый голос медленно вошел в разум, и Андрей чуть ли не застонал от разочарования. Ему снился сон из далекой той жизни, война в Афганистане, пыль, серпантин и этот фугас, что подбросил танк будто пушинку.

Та давняя война с первого дня пребывания в этом новом для него теле отпустила, а потому ее возвращение сюда стало для него неожиданным. И этот сон напугал, но голос полковника Шмундта вовремя вырвал его из зловещей пучины.

«Надо будет ему генерала дать. У мужика удивительное свойство приходить вовремя. — Андрей тряхнул головой, прогоняя остатки сна, и мысль тут же понеслась дальше: — Ведь Шмундт прикрыл своим телом моего бесноватого визави при покушении Штрауфенберга 20 июля 1944 года и погиб. Решено — как только Черчилль выкинет белый флаг в Лондоне, я ему чин накину, пусть с золотым шитьем в петлицах походит. Тем паче он у меня стал, хм, специалистом по генералам. Как Иосиф Виссарионович любил приговаривать?! Кадры решают все!»

— Да, Шмундт, я уже проснулся.

Андрей тяжело встал с дивана, на котором прикорнул, откинувшись на спинку. Бросил быстрый взгляд на часы и вздохнул — он спал чуть больше часа. Еще утро не наступило. И сразу спросил, понимая, что главный адъютант по пустякам будить не станет.

— Срочное сообщение от фельдмаршала Геринга. Полчаса назад принята радиограмма от командира 2-й парашютно-десантной бригады полковника Ойгена Мандля. Аэродром у Гастингса захвачен в исправности. Командующий начал переброску на него посадочных батальонов 3-й бригады, что ждет в полной готовности в Булони. В благоприятном случае могут быть переброшены части егерей «Эдельвейса».

«Дело доброе. — Сон моментально схлынул, будто его и не бывало. — Еще бы — в первые же часы запросто захватить аэродром и раскрыть… Нет, какое там раскрыть, пинком вышибить „воздушные ворота“. Хотя с таким определением он погорячился, но „калиточка“ уже есть.

А сие весьма неплохо. Правда, с одной площадки проку немного, тех же горных егерей придется два дня перевозить, ибо слишком мало осталось транспортных „юнкерсов“.

Но тут главное добрый почин, а там и на других участках, глядишь, и дело тронется. Хотя надежды маловато, может, только на успех 1-й бригады у Фолкстоуна, ведь на западном направлении сброшены лишь отдельные батальоны…»

— Лед тронулся, господа присяжные заседатели…

— Что вы сказали, мой фюрер, прошу меня великодушно простить? Это на русском языке? Вы делаете поразительные успехи в изучении столь трудной речи!

— Не льстите мне, Шмундт, — Андрей пожал плечами. — Всего три месяца только. А это доказывает, что между германцами и славянами много общего. И главное, предки — легендарные готы!

— Да, мой фюрер! Вы правы!

Шмундт покладисто согласился, за это время, хоть и после коротких дискуссий и некоторого колебания, полковник воспринял новую точку зрения на национальный вопрос.

Более того, по собственной инициативе покопался в родословных германских генералов и, к своему великому удивлению, выяснил, что у доброй половины имеется в жилах славянская кровь, а десятая часть так вообще носит соответствующие фамилии, пусть и германизированные.

Да что там генералы вермахта — великий Гете имел своим дедом лужицкого серба. Это неожиданное открытие настолько потрясло главного адъютанта от ОКВ, что тот сразу и безоговорочно перешел на новые расовые позиции. Хорошо себя чувствовать наследником легендарной Гипербореи!

Впрочем, многие генералы и офицеры, увидев некоторый отход от расовой людоедской теории, в пику нацистам, охотно поддержали новые веяния, хотя и идущие от главкома люфтваффе.

Рассудили вояки просто и незатейливо — хоть толстый Геринг и нацист, но все же свой брат военный, летчик-ас Великой войны и кавалер «Пур ле мерите», самой значимой в то время награды. Сейчас он вообще целый фельдмаршал и главнокомандующий грозных люфтваффе.

Вот тут даже Гиммлера проняло: обер-палач рейха всполошился, быстро прибежал с доносом и своими соображениями по этому поводу, вот только поезд со станции уже уехал…

— Да, Шмунд. — Родионов одернул себя за ненужные воспоминания и довольно нейтральным голосом спросил: — А что делает сейчас фон Белов? Почему не передал мне это сообщение от своего главкома? Ведь он заходил ко мне совсем недавно.

— Я его отправил спать, он очень устал. — Шмундт ответил очень быстро, и Родионов мысленно усмехнулся: «А ведь вы карьерист, батенька! Сами решили добрую весть передать и лавры за нее себе прибрать. А если бы была худая, то соответствующий адъютант бы пришел». Но сказал полковнику совсем другое:

— Спасибо за добрые известия. Идите отдыхать, это мой приказ.

Однако не успела закрыться за главным адъютантом крепкая дверь, как буквально тут же зашел фрегаттен-капитан фон Путткамер с весьма вытянутым и побледневшим лицом, цепко сжимая чуть дрожащими пальцами белый листок радиограммы.

— Мой фюрер, у меня дурные новости…

Фолкстоун

Моторизованный батальон, в котором должна была действовать разведывательная рота гауптштурмфюрера Курта Майера, но с минимумом положенных по штату автотранспортных средств, которые в принципе и не нужны в первый день операции, высаживался во второй волне десанта.

Внешне офицер скрывал рвущуюся наружу радость. Уцелели в морском бою ночью, миновали снаряды и острый форштевень английского эсминца, да и тут откровенно повезло. Ведь мало приятного рваться первым на этот берег, что ощетинился огнем.

Куда бы Майер ни бросал свой взгляд, везде были видны следы короткого, но ожесточенного боя.

К берегу приткнулись два штурмовых бота, превращенные в груды искореженного металла. Рядом, на прибрежном песке, лежало несколько тел в форме морской пехоты кригсмарине, на которые время от времени накатывала волна.

Чуть в стороне, на крутом спуске, застыл закопченный корпус малого панцера. У Pz-I была продырявлена насквозь пулеметная башенка, над которой свесилось изрешеченное тело танкиста — ветерок трепал окровавленные белокурые волосы.

Англичане стреляли практически в упор, из-за каменной кладки, ограждавшей набережную. Их двухфунтовая противотанковая пушка лежала на боку, перевернутая взрывом, раздвинув так в стороны станины, будто она проститутка, ждущая клиента.

— Как вам оно!

Майер хмыкнул с нескрываемым удовлетворением — внезапное огневое воздействие германского броненосца, судя по всему, оказалось для островитян шокирующим.

Их оборона была просто сметена тяжелыми одиннадцатидюймовыми снарядами, несколько зданий оказались полностью разрушены, кое-где в курортном городке продолжались пожары, но уже вялые, дымки еле-еле тянулись к небу. И везде набросаны тела убитых островитян, их шутовские каски огромными тарелками лежали везде, словно дожидаясь поминальной тризны по своим владельцам.

— С такими кораблями мы запросто сметем англичан с поверхности моря!

— Жаль, что его с нами не было ночью…

— Он бы понавтыкал этим мерзким эсминцам!

— Не повезло нам, парни, что такого колосса не выделили на сопровождение! Эхма, не повезло!

Майер усмехнулся — на него стоящий на якоре вблизи от берега броненосец не произвел серьезного впечатления. Полностью устаревший корабль, переживший Ютландский бой и оставленный Германии по Версальскому миру.

Эти подлецы-союзники не пожелали даже оставить немцам их первые линкоры, предпочтя перестраховаться и оставить Германии этот броненосец, возраст которого сейчас был намного больше, чуть ли не вдвое, чем у любого солдата разведывательной роты, включая самого гауптштурмфюрера.

С моря донесся устрашающий рев чудовищного доисторического животного — длинные орудия «Шлезиена» выплеснули длинные языки пламени, и через головы высаживавшихся в Фолкстоуне солдат полетели снаряды.

Корабль торопился расстрелять боезапас, а потому бил на максимальную дистанцию, производя дополнительную суматоху в тылу противника, ибо утро уже наступало, и моряки германского броненосца отнюдь не горели желанием столкнуться лоб в лоб с британскими крейсерами, что неизбежно и неотвратимо ворвутся в Канал…

Лондон

— Нет, Джон Грир, это не более чем очередной обман со стороны «бошей»!

Уинстон Черчилль пыхнул сигарой, задумчиво смотря на начальника Имперского Генерального штаба Дилля. Тот улыбнулся самыми краешками губ, как могут делать только истинные джентльмены, окончившие знаменитый с Викторианских времен военный Челтенгам-колледж.

— Вы же командовали нашими войсками во Франции и прекрасно помните, как нас тогда обманули. Наступление началось в лоб, через Нидерланды и Бельгию, и когда наши дивизии двинулись им навстречу, то последовал обходящий бросок через Арденны к Седану, а потом к Булони.

— Это так, сэр, — генерал Дилль пожал плечами, — но почему вы решили, что неприятель снова выберет именно этот вариант? От Дувра и Фолкстоуна самая короткая дорога к Лондону.

Генерал говорил хладнокровно, хотя прекрасно знал, что Черчилль, со своими амбициями, не очень любит оппонентов. Но тут совершенно другое положение — враг высадился, и стоит допустить малейшую ошибку, и судьба кампании может обернуться самой чудовищной катастрофой, да такой, какую старая добрая Англия не знала со времен вторжения нормандского герцога Вильгельма, который получил за этот поход прозвище Завоеватель.

— «Боши» любят воевать, но по шаблону. И если одна хитрость им принесла успех, то они всячески стремятся ее повторить, генерал. Вспомните действия танков Гудериана при Дюнкерке. — Произнеся название французского порта, сэр Уинстон сморщился, словно съел целый лимон, но если бы не та катастрофа, то вряд ли бы он сейчас был премьер-министром. А так призвали пожарного, когда все здание заполыхало.

— Да-да, генерал. Вспомните их обходящий линию Мажино бросок танковых дивизий этого сукиного сына Гудериана, чтоб его в коровье дерьмо превратило. Все эти операции планировал генерал Манштейн, ваш коллега по должности. Почему бы ему не действовать еще раз таким же образом, раз такая тактика дает весьма осязаемый успех?!

Черчилль пыхнул сигарой и с улыбкой извечного превосходства политика над «сапогами» посмотрел на серьезно задумавшегося над картой начальника Генштаба.

Тот уставился остановившимся взором на разноцветные стрелы и кружки, будто первый раз увидел их в жизни, а не сам принес эту карту в кабинет главы правительства.

Вражеский десант следовало немедленно сбросить обратно в пролив в течение двух суток, максимум трех, никак не больше. Иначе немцы закрепятся на плацдарме, потом перебросят туда свои танки, и тогда противопоставить их опытным панцер-дивизиям будет нечего.

Колониальные войска и ополчение не могут заменить потерянную во Франции кадровую армию, им нужно еще не менее полугода подготовки. Нет, драться будут отчаянно, но только в обороне, ибо наступать они пока не обучены. Так что потери будут, и огромные, ведь враг опытен и вооружен до зубов.

Резервы же скудны, но в них две танковые бригады, единственный оставшийся у англичан козырь. И если преждевременно и неразумно бросить их на стол Марса, то результат может быть совсем другим, не тем, на который можно надеяться…

«Фельзеннест»

— Таким образом, мой фюрер, высадка в Англии идет строго по намеченному плану, а наши потери меньше расчетных. — Манштейн говорил уверенно, веским голосом, словно маститый профессор математики из университета забавляется на лекции, объясняя азы предмета нерадивым студентам. — И не достигли и пяти процентов привлеченных плавсредств, что вполне допустимо. Даже при соблюдении данного коэффициента мы можем уверенно продолжать операцию, придерживаясь предварительного планирования, еще в течение семи или десяти дней, мой фюрер!

Андрей раскрыл рот и тут же захлопнул. Да, то, что они восприняли с фон Путткамером как огромные и непозволительные потери — сотня суденышек была потоплена и расстреляна английскими кораблями, не прозевавшими высадки, на подходе к берегу, начальник штаба ОКВ заранее вписал в расходную статью.

— Поставки же новейших паромов Зибеля и танкодесантных барж идут согласно графику и позволят, за счет качественного улучшения, не только восполнить потери, но и добиться некоторого приращения тоннажа.

«Скворешня» захлопнулась еще раз — подобрав челюсть, Родионов полностью оправился от удивления и острой вспышки раздражения.

Действительно, операция «Зеелеве» и без того рискованная, так что нужно радоваться таким малым потерям, ведь в портах было собрано свыше двух тысяч единиц плавающих лоханок.

Причем всех, до которых руки только дотянулись, даже оставив бельгийских, немецких или французских горожан без привычных речных трамвайчиков на Рейне, Эльбе или Сене. А заодно прибрали и прогулочные катера. Также призвали, причем поголовно, и тех, кто мог управлять этой техникой, одев на них флотские бушлаты и форменки.

Тут надо отдать должное командованию кригсмарине — оно впервые отказалось от порочной практики экономии сил, благо пустить в расход предстояло тех, на кого адмиралы совсем не рассчитывали в дальнейшем.

Лишь бы добрались до берегов Туманного Альбиона и высадили солдат, а там как кому повезет с обратным возвращением. Уж если потопят, то и горевать не о чем — военно-морские силы рейха не слишком нуждались в таком «усилении».

Но главным стало то, что с назначением Шпеера ответственным за выпуск вооружений производство новых десантных паромов и барж было не просто налажено за столь короткий трехмесячный срок, а поставлено на поток, о чем раньше не помышляли. Вот что значит не просто не зашоренный ум, а совершенно иное видение проблем.

Бывший главный архитектор рейха додумался изготовлять «зибели» по секциям, бросив на их изготовление немалые промышленные мощности. А сборку производили прямо в портах Северной Франции и Бельгии, устанавливая прямо стахановские рекорды. Адмирал Редер даже начал осторожно жаловаться, что флот просто не успевает с подготовкой экипажей.

«Зибели» не стояли рядом с транспортами «Либерти», намного большими по водоизмещению, что таким же поточным методом строили янки в годы Второй мировой огромными тысячными сериями, затрачивая от закладки до введения в строй едва два месяца.

Впрочем, рекорд американцы установили в две недели, который немцам так и не удалось пока побить, хотя производство было беспрерывным, а рабочие трудились в три смены. Но в двадцать дней уже укладывались, что не могло не радовать.

С начала августа паромы стали поступать по паре штук, а сейчас свыше десятка боевых «катамаранов» поднимало ежедневно военно-морской флаг. Конечно, лучше было бы перенести срок высадки на месяц, вот только погода сама диктует свои условия, и тянуть время не следовало, ибо оно работало на англичан.

— Хм…

До Андрея внезапно дошло — через месяц-другой «зибелями» и баржами, если сохранить прежние темпы, будут забиты все порты. Законы военной экономики для того и существуют, ибо неумолимы, так война губит и списывает не просто много, а в невообразимых количествах. Впрочем, остановить производство никогда не поздно, а излишки затратить в Африканской операции, которая начнется через неделю-другую.

— Мой фюрер!

— Я вас слушаю, Манштейн. — Андрей опомнился и сосредоточился на докладе. Генерал водил указкой по карте и продолжал говорить:

— Парашютистам удалось захватить два аэродрома, и они сейчас упорно расширяют плацдармы у Гастингса и Фолкстоуна. Парашютисты могут соединиться в самые ближайшие часы.

— Десант уходит в прорыв. — Родионов неожиданно вспомнил слова подзабытой песни «Голубых беретов», и они сами пришли ему на язык.

— Вы что-то сказали, мой фюрер?

— Да нет, ничего, мой милый Манштейн. Просто прорыв не терпит перерыва, и фактор внезапности нужно использовать на всю катушку.

— Мой фюрер, позвольте мне продолжить доклад, — твердым и решительным голосом произнес генерал. — Я как раз хотел затронуть этот важный момент…

Гастингс

Шмеллинг быстро орудовал саперной лопаткой, проклиная в душе эту вероломную Англию, но и мысленно хваля ее коварство.

Те ловушки и заграждения, что понастроили для парашютистов и планеров, германские солдаты использовали сейчас для укрепления своих позиций.

Оборона есть неизбежная смерть для действующих в тылу десантников, но не сейчас, главное — удержать любой ценой захваченный аэродром и обеспечить бесперебойную работу воздушного моста.

Боксер резко ударил, перебивая заточенной кромкой лопатки корневища густого куста.

Десантники быстро оборудовали позиции, маскируя бруствера и укрытия. Пулеметы и минометы являлись основным аргументом в назревающей схватке с британцами, вот только боеприпасов было крайне мало, много и не сбросишь в десантных контейнерах. Выручила уничтоженная в коротком ночном бою охрана аэродрома — среди трофеев оказались пулеметы с достаточным количеством патронов. Так что нашлось чем встретить наступление британцев.

— Прах раздери! — пристально посмотрев на небо, тихо выругался Шмеллинг сквозь зубы. Утро уверенно брало свои права, туман уходил с лощин, истончая свою пелену. Сентябрьское солнце, словно не забыв о лете, начинало медленно прогревать воздух.

И неожиданно остро Макс захотел жить, выжить любой ценой, ибо в этот день он понял, насколько глупой и абсолютно ненужной бывает любая война. Да и многое другое, что окружает людей в жизни и является на первый взгляд ценным, на самом деле не стоит ни гроша в другой ситуации. Это даже не туман, что существует и накрывает всех своим покрывалом, а так, мираж…

МГ-34 хищно уставился своим стволом в дырчатом кожухе на дорогу. Лента на две сотни патронов была заправлена, пулеметчик припал плечом к прикладу и пристально смотрел в прицел.

Шмеллинг покусывал травинку, откинувшись к стволу старого клена, дабы не быть замеченным.

На английской ферме, ухоженной, как и все, что делают британцы для устроения собственного быта, каменные строения под красными крышами, было спокойно.

Хозяева не бежали подальше из своей тихой местности, ставшей в одночасье ареной жестокого ночного боя, нет, они, к удивлению немцев, стойко оставались на месте, будто выполняли какой-то неведомый приказ.

— Стрелять по команде, — донесся тихий приказ, отданный по цепочке. И Макс напрягся, приоткрыв рот, вслушиваясь.

Гул нарастал, а прищуренные глаза немца вскоре разглядели длинную змею, что выползала из-за далекой рощи. Впереди неслось несколько бронеавтомобилей, затем парочка легковушек и растянувшаяся колонна крытых тентами грузовиков, за некоторыми из которых подпрыгивали взятые прицепом пушки.

Шмеллинг тяжело вздохнул — англичане, как и говорил ротный командир, не стали упускать время и начали быстро стягивать резервы к месту десантирования.

Ликвидировать немецких парашютистов, отбить захваченный ими аэродром было для подходившей британской инфантерии делом первостепенной важности.

Ибо без выполнения этой задачи невозможно провести следующую — сбросить обратно в море высадившихся с паромов и ботов в Гастингсе вражеских солдат первой волны сил вторжения!

Глава четвертая «ВСЕ РЕШИТСЯ В БЛИЖАЙШИЕ ДНИ»

«Фельзеннест»

— Первое сентября! День знаний, детишки в школу пошли.

Андрей стоял на лужайке перед штабным бараком, подставляя лицо теплому сентябрьскому ветерку. Сколько он себя помнил, в этот день всегда стояла прекрасная погода, солнышко щедро расходовало свою ласку, видно, понимало светило, что такой день должен быть вне критики типа дождя, слякоти, туч и ветра.

Фюрер Третьего рейха нарезал вокруг барака уже третий круг, хотя прекрасно знал, что все военное руководство рейха ждет его там как на иголках.

Но точность есть вежливость королей — на часах еще было без пяти минут десять, а потому утренний променад пришелся как раз кстати. И свежим воздухом подышать хорошо, намного лучше той табачной вони, что он знал в другой жизни…

— Английский флот войдет в Канал этой ночью, господа. Никак не позже! А потому я хочу знать, господин адмирал, все ли готово к его встрече?

Андрей внимательно посмотрел на крысиную физиономию Редера. Вот только если у всех генералов глаза были красные как у кроликов, с «мешками» от бессонницы, вызванной «Зеелеве», то главнокомандующий кригсмарине выглядел свежим как огурчик, хоть прямо сейчас на засолку отправляй.

«А сие есть подозрительно, неужели обязанностями этот новоявленный самотоп, задница в ракушках, манкирует? Сукин сын! Нет, пора его менять, и срочно. А то флот окончательно к нулевому знаменателю подведет — настаивает, подлец, не на тех кораблях, что нужны для войны со Штатами, а невесть на чем! Нет, такого кадра нам и даром не нужно. Вот подожду еще пару дней, пока он в Исландии обгадится, в отставку вышибу пинком». — Несмотря на столь жестокие мысли, взгляд фюрера, направленный на адмирала Редера, светился наигранной теплотой, вот только глаза рейхсканцлера отсвечивали из-под нее нехорошим блеском голодного вурдалака.

— Кригсмарине сделали все, что было возможно. Восточное заграждение установлено в три многорядных полосы мин с минными защитниками, а в западном поставлено только две полосы. Развернуто на позициях семнадцать подводных лодок, почти все имеющиеся в исправном состоянии.

— Почему использовано столь мало мин?

— Мы поставили все, что имели в арсеналах, мой фюрер. — Голос Редера дал «петуха», а глаза гневно сверкнули. — Осмелюсь напомнить вам, господин рейхсканцлер, что мы были не готовы к морской войне с Британией, ибо вы гарантировали, что она начнется не ранее сорок четвертого года. А развернуть производство необходимого вооружения в полной мере не удалось, так как значительная часть требуемых флоту ресурсов была направлена на производство танков и самолетов.

От столь откровенного «наезда» Андрей на секунду потерял дар речи и неожиданно ощутил, как его внутри начал распирать закипающий гнев. Судя по всему, эмоциональная сущность его «визави» взбесилась от заявления адмирала намного больше.

— Ресурсы направлены лишь на те вооружения, что в данный момент могут применяться с наибольшей пользой и результатом, господин гросс-адмирал. — Геринг выступил вперед, приняв молчание фюрера на свой счет, как руководителя имперской экономики.

Но не только это двигало командующим люфтваффе — он давно хотел показать, что главный руководитель кригсмарине фактически саботирует развертывание активных действий на море любым способом. И это на фоне впечатляющих действий авиации, достигшей великолепных результатов!

— Производство танков до сих пор не удовлетворяет нашим потребностям. — Командующий панцерваффе не менее «толстого Германа» возмутился столь странным заявлением адмирала и непроизвольно сделал шаг вперед, встав рядом с Герингом. — А строительство всего лишь одного тяжелого крейсера по стоимости равно чуть ли не тысяче танков, а топливом, сожженным в одном походе, мы можем заправлять всю бронетехнику добрых полгода. Я не говорю уже про линкоры…

— Втрое можно увеличить число полетов во всех военных училищах для курсантов. Пилоты тогда принесут гораздо больше пользы. — Геринг выпятил свой живот рядом с сухощавым «отцом панцерваффе».

Самолеты и танки — кто сможет устоять перед таким совместным напором главных сил блицкрига?!

Редер открыл рот — тщедушный адмирал явно собирался вступить в открытую схватку со сплоченной генеральской фалангой. Да уж — задора флотским товарищам всегда хватало, но не устраивать же склоку прямо в штабе, да еще когда обсуждаются столь серьезные вопросы?!

— Господа, мы говорим сейчас не об удовлетворении экономикой военных потребностей. Прошу тишины! — Андрей решительно пресек начавшую разгораться свару. И даже поднял руку, будто собравшись ею ударить по столу.

Успел вовремя — часть старого генералитета, недовольного быстрым карьерным взлетом Гудериана, а главное, его определенной от них независимостью, явно собирались не просто прилюдно охаять «быстроходного Хайнца», но и по возможности вывернуть ему «траки».

В бараке тут же установилась тишина — желающих возражать Верховному главнокомандующему не нашлось. Вот что значит железная дисциплина и субординация, вбиваемая юнкерам в военных училищах на уровне подкорки, безусловным рефлексом!

А Родионов задумчиво посмотрел на Редера, явно выделявшегося своим видом и настроением среди присутствующих. Начавшаяся операция пока шла успешно, что не могло не радовать генералов вермахта и люфтваффе. А вот командующий кригсмарине не просто скептически выглядел, но и, судя по глазам и словам, настроен был соответствующе.

«С чего бы это?! Какой же камень прячет за спиной старая сволочь?! И зачем?!»

Лондон

— Судя по всему, высадка десанта в районе Дувра — Гастингса имеет своей целью отвлечь наше внимание от направления главного удара!

Черчилль пыхнул сигарой, выпустив большой клуб дыма, и с победной усмешкой посмотрел на начальника Имперского Генштаба.

— Вы в этом уверены, сэр? — Генерал Дилль сейчас добровольно выступал в роли «адвоката дьявола». — Самый короткий путь в Лондон идет именно через Дувр. Да и переход через Канал в самом узком месте занимает лишь несколько часов…

— Манштейн великолепно понимает, что именно здесь мы сосредоточим все наши усилия и выдвинем резервы. Немцы, как показали бои во Франции, сторонники маневренной войны и не горят желанием растрачивать своих солдат в «мясорубках» лобовых атак. А ведь это неизбежно произойдет, если они удержат захваченный плацдарм и перебросят на него достаточно сил для развития успеха. Ведь так, генерал?!

— Я думаю, сэр, что в такой ситуации бои могут принять затяжной характер…

— Не только, Джон Грир. Группа армий «В» Бока намного слабее армий фон Рундштедта. Девять дивизий, из них одна танковая, против тринадцати, среди которых целая танковая группа. — Черчилль говорил уверенно, ибо опирался на информацию разведки, которая действовала весьма эффективно и, задействовав негласную помощь некоторых офицеров французского Генштаба, смогла установить численность и дислокацию группировок противника на той стороне Ла-Манша. — И главное — их быстроходные паромы доставили танки в Дорчестер. Город уже занят. И, судя по информации, ударной группой подвижных дивизий руководит генерал Гот.

Дилль помрачнел — этот немец командовал танковой группой во время боев во Франции, действуя чрезвычайно решительно и целеустремленно.

Если врагу удастся доставить достаточное число бронетехники, то они проломят территориальные дивизии, плохо обеспеченные противотанковыми пушками, и тогда переброска резервов окажется бесполезным и бессмысленным занятием — их будут просто сметать, как тряпкой убирают хлебные крошки со стола. Нужно немедленно бросать в бой танки, не дать «бошам» закрепиться на плацдармах.

— Если мы упустим время, генерал, то германские дивизии создадут такую оборону, что мы прольем потоки крови наших доблестных солдат и не достигнем результата. Флот вступит в игру лишь следующей ночью, мы и так потеряли почти все крейсеры и эсминцы в Портсмуте и Саутгемптоне от ударов их «штук».

— Я понял, сэр, не нужно меня убеждать. Но немцы захватили два плацдарма, а у нас всего одна танковая дивизия. А потому, так как она под рукою, я отдам приказ немедленно атаковать десанты под Фолкстоуном и Гастингсом и скинуть противника в Канал.

— Вы уверены, что поступаете правильно, генерал? Атаковать именно там?! А если этого немцы и добиваются?

Черчилль наклонился, глаза презрительно сверкнули. Он неоднократно, еще со времен Великой войны, вмешивался в ход военных кампаний и на море, и на суше.

И хотя результаты порой достигались совсем не те, на которые рассчитывал потомок герцога Мальборо, переубедить сэра Уини в этом никто не мог. Тот был всегда уверен в своем видении мира и собственной правоте и в ломаную гинею не ставил военные дарования большинства генералов и доброй половину адмиралов.

Потому этот маститый политик и циник часто любил приговаривать, что война есть настолько дорогостоящее дело, чтобы доверять ее вести одним только военным.

Па-де-Кале

Мотор взревел и тут же с надсадным стоном оборвался. «Хейнкель» моментально клюнул носом, и Готфрид Леске понял, что тянуть дальше просто нет смысла.

До спасительного берега на той стороне Ла-Манша он не доведет почти потерявшую управление многотонную машину, хотя левый двигатель, изрешеченный пулями, залитый маслом, пусть и коптил, но все еще продолжал работать.

Добрая и надежная техника, которую могут делать только немецкие рабочие, — за этот полет лейтенант уже несколько раз воздавал этому мысленную хвалу.

Но теперь все кончено, потому что нет не только надежды, но и сил и терпения преодолеть боль в обожженных руках, которыми он хлопал по комбинезону, стараясь потушить тлеющую ткань.

Он не долетит до спасительного берега потому, что поджарится в этом пекле! Пилот задыхался в угарном чаде, проклиная «спитфайры», что подожгли самолет над Дувром, на обратном пути. Вот она плата стрелкам за секундную расслабленность — отбомбились по выдвигающейся к плацдарму английской пехоте и подумали, что дело в шляпе.

Командира убило первой же очередью, затем прошлись трассерами по моторам и топливным бакам — истребители озверели, единым ударом разломали слитный строй эскадрильи и согласованно принялись добивать потерявших скорость подранков, среди которых оказался и бомбардировщик, пилотируемый Леске.

Настырный и умелый народ эти англичане, а война в воздухе для этих джентльменов символизируется с охотой, на которой они приобрели передаваемый из поколения в поколение опыт, прах бы их задери, вместе с островом, чтоб ему в океан провалиться!

— Парни, кости за борт! Иначе зажаримся!

Леске, задыхаясь в дыму, криком отдал команду покинуть самолет на парашютах, хотя пилот не знал, кто, кроме него, уцелел в этом горящем аду.

Теперь следовало позаботиться о собственном спасении, и лейтенант первым делом провел рукою по надетому надувному жилету.

Хорошую вещь придумали немецкие специалисты — легок, это не пробковый, как у моряков. И не нужно надувать, при попадании в воду химический патрон сработает, и за десять секунд жилет надуется воздухом. И плавает как поплавок, не даст лицу уйти в воду и захлебнуться, если потеряешь сознание.

Леске, зажмурив глаза от едкого дыма, что пролез в пилотские очки, бросил штурвал и скользнул вниз. Нащупав рычаг, повернул его по инструкции — люк в полу отвалился, открывая пилоту путь к спасению. Сквозь струю черного дыма он разглядел синее покрывало Ла-Манша и рванулся вперед головой.

Содержимое желудка тут же заполнило рот и едкой струей забило ноздри. Леске отчаянно захрипел, тело стало невесомым и полетело вниз камнем. Захлебываясь в собственной блевотине, чувствуя, что теряет сознание, пилот последним усилием все же раскрыл парашют.

«Фельзеннест»

«А ведь эта старая морская калоша абсолютно не верит в успешный исход операции», — неожиданно понял Андрей, и на душе опять забурлило.

Он едва задавил жгучее желание схватить старика в черном флотском мундире за горло и задавить как куренка, свернув тощую шейку. Или завалить его на пол и запинать ботинками, так, чтобы кровища во все стороны брызгами летела.

Родионов кое-как, в три приема, смог перебороть вспыхнувшую ярость, понимая, что та идет от настоящего Гитлера, что в очередной раз попытался выскочить из-под его воли.

«Редер страхуется на случай провала „Морского льва“, и серьезно». — Андрей хмыкнул, но мысленно, продолжал сохранять спокойствие.

Андрей понимал адмирала, что не верил в успех, так как в мозгу всех адмиралов, неважно, французы ли они, или немцы, либо испанцы, было вбито одно — бороться с британцами на море бесполезно, ибо эта рыжеволосая нация, владычица морей, победит, так как побеждала всегда.

И все высадки на этот остров прекращались еще на подходе к нему. Здесь нашла свой конец «Непобедимая армада», посланная испанцами, так напрасно торчал в своем лагере в Булони император Наполеон Бонапарт, дожидаясь огромного испано-французского флота, что был наголову разгромлен Нельсоном под Трафальгаром.

Этого можно было ожидать и сейчас — спасая свою империю, английский флот пойдет до конца и взирать на потери в этой решающей битве не будет.

— Вы, господин адмирал, не рассчитываете на успех «Зеелеве». — Сглотнув, Андрей тихо заговорил чуть дрожащим голосом, вперив в моряка горящий взгляд. — Вы, наверное, думаете так: да, нам удастся сегодня перебросить на остров пять дивизий, как и планировалось, но с минимумом боеприпасов и бронетехники. А вот ночью или с утра, что скорее, флот ворвется в Ла-Манш с двух сторон. Но, скорее всего, не в темноте, в которой можно запросто застрять на минах, а британские адмиралы не самоубийцы, а при свете дня, пустив впереди линкоров тральщики или те корабли, которые потерять не страшно. И разметать по проливу ту пузатую мелочь, на которой дерзнули повторить подвиг герцога Вильгельма. Вы ведь так считаете, господин главнокомандующий кригсмарине?

— Не совсем так, мой фюрер! Но такой вариант развития событий может иметь место. — Адмирал говорил спокойно, но в его глазах промелькнула молния, которую Родионов успел заметить.

— То есть вы уверены в том, что «Гранд Флит» все же прорвет наши минные заграждения и минует завесы подводных лодок и станет хозяином пролива, сорвав нам всю высадку. А наши дивизии, переправленные на ту сторону, будут обречены — транспортные Ю-52 не смогут ни снабдить их боеприпасами, ни вывезти солдат оттуда.

— Да, мой фюрер. — Редер горделиво вскинул подбородок. — Такой вариант может иметь место, ибо операция плохо подготовлена и рассчитана. Я понимаю, что начальник штаба ОКВ действовал в спешке, при нехватке времени, но неоднократно указывал генералу Манштейну на всю рискованность выработанного им плана!

«Ага, вот уже „горячую картофелину“ в другую сторону бросил, но, по сути, в мой огород камешек прилетел. Молоток! Все кругом в дерьме, а он один весь в белом, д'Артаньян, понимаете! Какая ложка дегтя, ведро помоев вылито, Кассандра новоявленная!»

Андрей уже не злился, его начал разбирать нервный хохот.

— Хорошо, — неожиданно миролюбивым тоном сказал он, от чего Редер несколько ошалело посмотрел на фюрера, не ожидав такого поворота событий. — Я жду ваших предложений, господин гросс-адмирал. Раз все так плохо, как вы нас всех критикуете, так извольте предложить свой план действий в сложившейся ситуации.

— Я не говорил про данный момент, мой фюрер. — Редеру потребовалось несколько долгих секунд, чтобы прийти в себя от коварного удара. И он тут же попался. — Я говорил о том…

— У русских есть одна замечательная поговорка, адмирал. Она гласит, что человек задним умом крепок. То есть учится на ошибках или их оправдывает. А вину за последствия старается переложить на других. Но ведь еще ничего катастрофического не случилось, а вы уже пытаетесь накаркать беду! Или я ошибаюсь?! Как же вас понимать прикажете? Вы открещиваетесь сейчас от плана, в разработке которого принимали участие самое непосредственное. Или вы не верите в успех?! Тогда почему вы не подали в отставку, а продолжали находиться на своем посту, господин гросс-адмирал?

Фолкстоун

Словно доисторический ящер, с гневным рыком на пологий пляж выползал танк, с торчащей, словно телеграфный столб, трубою. С лоснящейся брони Pz-III стекала вода, металлическая громада, взревев мотором, выползла на берег, оставляя на песке длинный след от гусениц.

— Теперь наши дела очень быстро пойдут. — Гауптштурмфюрер Майер не скрывал переполнявшей его радости. Еще бы — спросите любого солдата, как ему лучше воевать — при поддержке танков али нет?! Ругательный ответ при последнем варианте в адрес вопрошающего гарантирован и очень даже может сопровождаться определенным действием.

На берегу суетливо работали моряки и саперы — на самом мелководье они поставили на дно две баржи, борт о борт, и скрепили их помостом из тавровых балок, какие и танк легко выдержит без малейшего напряжения.

Теперь топили третью баржу, нагружая ее камнями, которые в лихорадочном темпе брались из развалин дома, либо взорванного, либо угодившего под крупнокалиберный снаряд, посланный броненосцем.

— Сверху еще одну баржу на эту поставят и камнями загрузят, гауптштурмфюрер. Это чтоб волнением импровизированный причал не разметало. Шторма в проливе нередки!

Маститый ефрейтор с пулеметом на плече ранее работал в гамбургском порту и считался в роте самым подкованным в морском деле специалистом. Даже не блевал на переходе, словно не ощущая проклятой качки, а потому не подверженный приступам зловредной морской болезни.

— Это чтоб транспорты, размерами посолиднее этих лоханок, подгонять под разгрузку и технику направлять прямо на берег. А то на наших блохах даже мотоцикл взять затруднительно…

— Это верно, — согласился Майер, не имея возражений. На всяческие ухищрения пришлось идти, но через пролив и половины техники разведывательной роты перевезти не удалось. Только три бронеавтомобиля, легких двуосных «хорьхов» да малый полугусеничный бронетранспортер, что в войсках был невероятной редкостью. И грузовик с двумя легковыми автомобилями. Зато мотоциклы взяли все, загрузив с невероятным трудом на баркасы и там их хорошо закрепив.

Сейчас все «цундапы» были уже на берегу, хотя тащить их пришлось на руках, чуть ли не по шею в воде, подгоняя себя отборной руганью. Еще бы — эсэсманы часто падали, и их с головою накрывали мелкие волны, а нахлебаться соленой воды то еще удовольствие.

Танкисты уже копошились у своей машины — труба, через которую подавался воздух для двигателя, рухнула подпиленным столбом, следом за ней полетели на песок какие-то ленты, служившие уплотнителями. И не прошло и десяти минут, как танковый взвод в составе пяти боевых машин бодренько пополз вперед.

— Да, — задумчиво произнес Майер, — и под водой прошли, под «шнорхелем», что твои подводники, чуть ли не сотню метров. Тут уписаться можно, если не обгадиться. Будь хоть одна дырка, то лежали бы они сейчас на дне, как рыбки в аквариуме. Только те-то живые, а эти утопленниками!

Офицер тряхнул головою, отгоняя жуткое видение, и тут же вспомнил ночь и страшную гибель в волнах немецких солдат. Пришлось прикрыть глаза и посчитать до десяти, отгоняя кошмарное наваждение. Затем Майер бодрым и живым голосом закричал, отдавая приказ:

— Живо седлайте своих «коней», парни!

Он первым запрыгнул на жесткое сиденье. Нет, сто крат лучше на суше воевать, при солнышке. И командирский «цундап», взревев мотором, рванулся впереди своих собратьев…

Па-де-Кале

Готфриду Леске неимоверно повезло — парашют открылся, а при ударе об воду пилот очнулся. И далее фортуна не оставила его без своей милости, ибо купол не накрыл его сверху, замок не подвел, и летчик, придя в сознание, машинально освободился от лямок подвесной системы. А главное, жилет, славное германское изделие, миновали пули и языки пламени, не нанеся повреждений и дырок, — исправно надулся, удержав летчика на поверхности моря.

Холодная вода обожгла тело, приведя лейтенанта в сознание. Пилот стянул летные очки и попытался оглядеться, выгребая руками. Тюленя из него не вышло, над поверхностью моря он не воспарил, аки прыгающий на льдину пингвин, зато нахлебался соленой воды до тошноты и опять принялся блевать до посинения, чувствуя, что задыхается, а перед глазами разливается темнота забвения…

— Герр лейтенант, как вы себя чувствуете?

Незнакомый голос привел пилота в сознание, и в первую секунду ему показалось, что все, что с ним произошло, был кошмарный сон, а на самом деле он задремал в кабине, при дальних перелетах это обычное дело, и тяжелый бомбардировщик попал в болтанку.

Наваждение тут же схлынуло — то, что Леске принял за полет в грозу, оказалось обычной качкой на неспокойном море, тарахтящий движок создавал шум, а комбинезон заменяла теплота неизвестно откуда взявшихся нескольких одеял, которыми его укутали заботливые спасители.

— Видно, сегодня за вас мать молилась, герр лейтенант. — Рядом с ним присел пожилой моряк в штормовом плаще, задорно задрав шкиперскую бородку с обширной проседью.

— Почему мать? — Готфрид еле пошевелил языком, но спаситель его расслышал и хмыкнул:

— Молоды вы еще для жены, лейтенант. И в забвении, пока мы вас на борт вылавливали, свою муттер все звали. Тут вас, таких бедолаг, полный баркас, все мам зовут. Лишь двое, уже в возрасте, жен своих вспоминают. Так что лежите, герр лейтенант, через пару часов в Кале должны прибыть. А там в госпиталь попадете, война для вас закончилась.

— А мой экипаж? Вы спасли…

— Нет, лейтенант, кроме вас, никого не подобрали, и парашютов на воде не видели. Не расстраивайтесь, их, может, на другие лоханки подняли. Много их тут… Снуют туда-сюда! В проливе сейчас, как в Берлине в час пик на улице, — не протолкнуться!

«Фельзеннест»

— Мой фюрер! Я не боюсь отставки и даже раз подавал вам рапорт, но вы его не удовлетворили…

— Я думаю, господин гросс-адмирал, я совершил ошибку!

Андрей, краем глаза смотрящий за реакцией генералитета, увидел, что лица собравшихся вытянулись от удивления.

Еще бы — отрешать от должности командующего кригсмарине, когда именно от действий флота зависит успех десантной операции.

Вот только Геринг победно улыбнулся, сверкнув глазами, — толстяк явно на что-то подобное и рассчитывал.

«А это, как ни крути, хреново. Умен, собака, кое-что просчитывает махом. Сейчас, когда идет десант, от Редера мало что зависит. За пролив отвечает командование группы ОКМ, а здесь стоит адмирал Шнивинд, который давно на своего главкома клыки точит. Есть и командующий действующим флотом Лютьенс, что сейчас в Исландии шорох навести может. Вот его-то я и назначу, подхватит бразды правления. — Андрей хищно улыбнулся и мысленно поправил себя: — Как только вернется… Если вернется… И победителем, никак не меньше!»

— Я готов немедленно уйти с занимаемого поста, господин рейхсканцлер!

Редер победно задрал подбородок. Гросс-адмирал, на взгляд Андрея, был стопроцентно уверен, что фюрер даст задний ход и спустит его выходку на тормозах.

Определенные основания у него имелись, ибо есть умная мысль, что коней на переправе не меняют. Тем паче на такой, ну очень большой, от двадцати до семидесяти миль.

— Хорошо, я принимаю вашу отставку!

Несмотря на дисциплинированность, впитанную с материнским молоком и окриком фельдфебеля на плацу, среди генералитета прошло еле заметное волнение, как рябь от сильного ветра на затхлом пруду. Но все молчали, ожидая новых слов фюрера, и они тут же последовали:

— Я не имею права держать на посту командующего одной из трех главных частей наших вооруженных сил, человека, не верящего в успех самой важной военной операции за всю историю не только рейха, но и всей Европы. Это большая ответственность перед немецким народом, который прилагает все силы для победы, который отдает нам своих сыновей. Я не имею морального права, и, более того, мой долг как Верховного главнокомандующего велит мне принять эту отставку!

В бараке установилась полная тишина, прерываемая лишь сопением некоторых наиболее ошарашенных заявлением генералов.

Но были и другие звуки — удовлетворенно хрюкнул Геринг, победно выпятивший живот, да радостно шмыгнувший носом адмирал, бросавший все это время на собственного главкома плотоядные взгляды.

На физиономию Редера Родионов посмотрел с тщательно скрываемым торжеством — гросс-адмирал пережил на нем всю гамму эмоций. Начиная от победного триумфа и кончая диким приступом унижения, какой испытывает всякий честолюбец, когда его прилюдно тыкают носом в собственное дерьмо. Но, ожесточившись лицом, старый моряк шагнул вперед:

— Мой фюрер…

— Я благодарю вас за честную службу рейху и немецкому народу, господин гросс-адмирал!

Андрей не дал возможности говорить отстраненному от должности главкому. Не хватало еще, чтобы тот сейчас попросил разрешения продолжать командовать кригсмарине до завершения операции. А потом увольнение триумфатора будет выглядеть весьма подлой акцией. Не поймут-с фюрера за такой шаг!

Да и нет большой надобности в необходимости оставить Редера на данном посту этот месяц. В проливах свое командование, с которым взаимодействует контр-адмирал Дениц, в чьем распоряжении находятся подводные лодки.

Все значимые боевые корабли идут сейчас под флагом Лютьенса, в портах и базах лишь ремонтируются подранки и всякая там мелочь, которую ввиду непригодности не перевели в Ла-Манш.

Достройку новых кораблей, включая линкор «Бисмарк», можно провести и без отческого взгляда Редера, и без него на верфях пригляд держат маститые адмиралы. Так что кригсмарине и без своего гросс-адмирала обойдутся. А потому нечего тянуть кота за облезлый хвост!

— Вам будет выплачена субсидия в четверть миллиона марок, дано поместье. Желаю вам плодотворно провести время, которое вам потребуется для поправки здоровья, подорванного чуть ли не за полвека службы Германии. Я от души желаю вам всего хорошего, господин гросс-адмирал!

«В отставке, — мысленно закончил Андрей и улыбнулся: — Как мило звучит такое слово. А главное — на старом запале провести высадку и нанести поражение Англии. И пока новый главком все на себя переключит, в Рейне много воды утечет!»

Гастингс

Шмеллинг изогнулся, пытаясь дотянуться до подсумка левой рукою. Его правая, которой он поразил на ринге немало противников сокрушительным нокаутом, не действовала, а лишь раздражала нарастающей болью.

Предплечье было перемотано в дикой спешке — англичане как раз пошли в третью атаку, а потому рукав просто отрезали, быстро обработав рану, — оказанию медицинской помощи на поле боя учили каждого солдата обязательно, чтоб не потерять напрасно обученных и опытных бойцов.

И как все в рейхе, делали это чрезвычайно добросовестно, под самым строгим контролем. Это и выручало многих раненых, которым не давали истечь кровью до попадания на стол полевого хирурга. Да и перевязочные пакеты имелись у каждого солдата, в вощеной бумаге, дабы слякоть и дождь их не могли попортить.

По уму, бывший боксер уже должен был попасть в ПМП — полевой медицинский пункт. Вот только разве предскажешь в окружении, где безопаснее всего находиться?!

Захваченный аэродром немецкие парашютисты обороняли яростно, но не менее отважно их атаковали и британцы.

И та и другая сторона прекрасно понимала его значение, а потому взлетно-посадочная полоса сейчас простреливалась из пулеметов, ее лихорадочно обстреливали из орудий, стараясь перекопать воронками, дабы полностью сделать ее непригодной для посадки и взлета германских самолетов.

Хотя, за исключением полудюжины Ю-52, севших на рассвете и доставивших небольшое подкрепление из сотни солдат, более немецких самолетов не было.

Да и обратно смогли улететь только две старых «тетушки», забравшие раненых и пленных. Остальные так и остались — один транспортник разбился, другой сбили спикировавшие «спитфайры», и он, объятый пламенем, рухнул на глазах онемевших от ужаса парашютистов. Два других самолета сейчас догорали прямо на полосе, расстрелянные британцами.

— Опять они свои «жестянки с горохом» пустили, все им неймется!

Рядом со Шмеллингом пристроился десантник с чешским противотанковым ружьем, коротким, как винтовка, и чуть тяжелее ее. И хоть калибр был обычным, на 7,92-мм патроны, но это ПТР великолепно прошивало тонкую броню британских бронеавтомобилей, которые получили от немецких солдат столь презрительное прозвище.

— Нам бы до вечера дотянуть, а там подмогу сбросят!

Ефрейтор ощерил зубы и стал примащивать свое ружье на позиции. Макс ему не отвечал — притянув подсумок, он вытащил несколько коробок с патронами и принялся набивать ими магазины, зажатые между колен.

— Пять броневиков, роты две солдат, не меньше, — все им неймется, островитянам рыжим! Еще пару атак отобьем, и все. Патроны кончатся, гранат мало — вот тогда твой бокс и пригодится, Макс. Ты же завсегда правой в нокаут отправлял? Видел тебя на ринге, лихо ты там лупцевал…

Глава пятая «ВЫБИВАЙТЕ БОЛЬШИЕ ЛОХАНКИ»

«Фельзеннест»

— Какими новостями меня обрадуете, мой милый Альберт? Надеюсь, что они будут хорошими.

Родионов с улыбкой посмотрел на вошедшего в кабинет Шпеера. Молодой главный архитектор рейха, впрочем, уже бывший, хотя с этой должности его никто пока не снимал, но она уже превратилась в фикцию — все работы по масштабному гражданскому строительству были либо полностью свернуты, либо получали нужные для этого материалы в самых мизерных количествах. В час по чайной ложке, как говорится.

— У меня ряд вопросов, мой фюрер!

Шпеер, повинуясь жесту, уселся в кресло, продолжая держать в руках толстую папку. Он всего три месяца находился на должности главного уполномоченного по выпуску новых вооружений и, к великому удивлению руководства вермахта, но не самого Андрея, который прекрасно знал по историческим работам об энергичности новоявленного рейхсминистра по вооружениям в той истории, уже достиг немалых результатов. Да таких, что душу не могли радовать.

Выпуск танков почти всех типов уже прекратился, только несколько штук Pz-IV покидало заводы ежедневно. Производство панцеров данного типа, ставших единственными в вермахте, увеличилось чуть ли не в три раза и при таком темпе могло вскоре достигнуть просто «умопомрачительной» цифры в тысячу штук в год. Вот только добрая четверть представляла собой бронированные шасси, на которых еще только предстояло смонтировать вооружение или оборудование, начиная от счетверенных зенитных «фирлингов» и кончая инженерным оборудованием типа штурмовых мостов или бульдозерных отвалов.

Правда, еще продолжался выпуск легких чешских танков Pz-38, но уже в октябре Шпеер гарантировал, что заводы в протекторате Богемия и Моравия (о скором провозглашении «независимости» он вряд ли догадывался) будут переведены на выпуск штурмового орудия на базе этого танка. Причем совершенно искренне уверял, что данная бронетехника чуть ли не самая замечательная и очень грозная «вундервафля» — так Андрей мысленно называл любое «вундерваффе», то есть «новое оружие».

Новый так новый — Родионов не возражал, прекрасно осознавая, что, пока будет развернуто в полной мере производство, излечены многочисленные при этом «детские болезни», немало воды утечет, в лучшем случае как раз до лета следующего года, 1941-го. Да и как-то смешно принимать в расчет легкое САУ в шестнадцать тонн, так как у среднего Т-34 вес чуть ли не вдвое больше.

А потому, что бы с ним ни случилось в скором времени, пусть даже самое худшее — вырвись ли настоящий фюрер на волю, погибни или тронься умом, с последующей заменой рейхсканцлера на Геринга, — войны с Советским Союзом не произойдет, даже пожелай наци № 2 ее развязать. Танков под рукой самый мизер, потребуется не менее года упорной работы, чтобы серьезно нарастить их производство.

С самолетами вышло совсем иначе — выпуск их стремительно нарастал, чуть ли не до трех десятков истребителей, пикировщиков и бомбардировщиков в день. Но тут англичане полностью «виноваты», если можно так сказать, — завоевать этот проклятый остров без полного превосходства в воздухе невозможно. А «томми» в месяц ухитрялись производить свыше четырех сотен своих «харрикейнов» и «спитфайров». Так что пришлось и рейху напрячь крепенько экономику, чтобы к середине августа достичь по выпуску паритета, а сейчас начать уходить в отрыв.

Причем сам Андрей собирался приложить все усилия на дальнейшее наращивание не только производства нынешних типов боевых самолетов, но и выпуск более новых перспективных моделей и главным образом стратегических бомбардировщиков и реактивных истребителей.

Дело в том, что Родионов прекрасно знал потенциальные возможности экономики США, которые в годы Второй мировой войны изготовили чуть ли не столько же самолетов, сколько все другие главные воюющие державы, как СССР, Германия, Япония, Италия и Великобритания, вместе взятые. И по основным производственным показателям Штаты уверенно находились на первом месте в мире, пусть немного, но все же существенно опережая совокупную мощь Третьего рейха и единственного в мире «социалистического государства рабочих и крестьян».

Почему так произошло в годы Второй мировой войны, что американская экономика заняла доминирующее положение в мире?

Ларчик открывается просто. Пока СССР с Германией обескровливали себя в процессе взаимного самоистребления, выбрасывая на воздух миллионы тонн боеприпасов, лихорадочно производя десятки тысяч танков и многие миллионы единиц стрелкового оружия, за океаном, в полном спокойствии и под мирным небом, делали на конвейере самолеты, главным образом многомоторные «Летающие крепости» и истребители для их сопровождения, что разрушали с воздуха заводы Третьего рейха с безжалостной монотонностью печатного станка.

— Давайте, Альберт, «порадуйте» вы меня, — тоскливо произнес Андрей, глядя на строгое лицо Шпеера с печальными, но гневными глазами. С такими добрые новости вещать не станут, как же…

Фолкстоун

Порыв увяз в бешеных, иначе и не скажешь, атаках английской инфантерии. Даже на Канале под Дюнкерком было намного легче, не испытывал он тогда чувства полной обреченности. Да и не мог тогда — счет времени шел только на часы, до подхода танковой дивизии из-под Булони. А тут одна надежда — что море будет спокойно и не нагрянут страшные английские корабли. Теперь Майер прекрасно понимал, чем сильна «владычица морей» и что произойдет с десантом, если перережут спасительную пуповину длиною в двадцать миль.

— Нам еще сутки простоять, парни, — прохрипел гауптштурмфюрер, оглядывая землистые лица солдат, которые не спали вот уже двое суток. — А там танки перебросят, и устроим британцам сладкую жизнь. Сам «Шнелле-Хайнц» удостоит их своим визитом.

Он не уговаривал своих эсэсовцев, те прекрасно понимали, что нужно продержаться еще одни сутки. Самый критический день операции — либо британцы их скинут в море обратно, либо немцы укрепятся на плацдарме так, что проделать сие с ними будет чрезвычайно затруднительно. А там с каждым днем германские войска будут усиливаться за счет прибывающих подкреплений, а британцы ослабевать.

Островитяне упрямы, храбры, однако сейчас воюют намного хуже, чем под Дюнкерком. Ибо лучшая и опытная инфантерия осталась на фландрских дюнах, а ополченцы не могут компенсировать боевых навыков одной голимой отвагой. Маловато ее, чтобы две роты «лейб-штандарта» разбить, да еще стрельба что с пулеметов, что с орудий у британцев скверная. Но сейчас против них бросили танки, и громыхающие медлительные машины надвигались на немецкие позиции…

— Гауптштурмфюрер, ты как?!

Сильная рука тряхнула безвольное тело, и офицер пришел в себя, взвыв от боли. Глаза запорошило, и тут же показалось, что рот забили песком, ибо он не смог выдавить из себя и слова.

Пулеметчик, тот славный ефрейтор, что плыл с ним на баркасе, весь в окровавленных бинтах, понял без слов и приложил к губам фляжку. Теплая вода потихоньку пробила сухую пробку из земли и запекшейся крови, но тут же пошла обратно. Майер скрючился в приступе тошноты, его выворачивало, как худого котенка.

— Крепко тебя контузило, командир. — Ефрейтор поддержал его рукою. — Меня тогда, в Дюнкерке, так же приложило, только через неделю оклемался. Тоже выворачивало неслабо.

Майер разлепил глаза — первое, что увидел офицер, был коптящий корпус подбитой «Матильды». И он вспомнил все — на этот раз атаковали яростно и умело, не считаясь с потерями. И с танками шли в наступление опытные солдаты, ухватистые и упрямые, в знакомой форме. Шотландская гвардия, прах побери этих юбочников!

— Да отбили мы их, командир. Хоть с трудом, думал даже, что конец пришел, но кое-как отбили. Сотни три положили, никак не меньше. Три танка пожгли, еще двенадцать наши «8–8» расколошматили. А там «тройки» помогли, сам старина «Зепп» 2-й батальон на помощь привел, сейчас обороной командует.

Майеру, и так себя скверно чувствующему, стало еще более тоскливо на душе, прямо горько и отвратительно. Если столько англичан удалось побить, то потери в его роте не просто большие, а чудовищные, и не иначе. Пулеметчик словно понял, что переживает офицер, тихо сказал, начиная бинтовать тому голову:

— Там еще с десяток наших парней пораненных лежит. И это все, что осталось от роты. Но мы их сегодня остановили, гауптштурмфюрер, и долг перед рейхом исполнили до конца.

Рейкьявик

Вице-адмирал Гюнтер Лютьенс стоял на мостике флагманского линкора «Шарнхорст», закутавшись от соленых брызг бунтующего океана в прорезиненную штормовую накидку.

Мысли были невеселые, грозные, под стать волнующимся волнам. Он не хотел идти в море, повинуясь Редеру, что выработал план этой десантной операции, что даже не была авантюрой, а сродни безумию. Однако все вскоре кардинально изменилось, в том числе и отношение самого адмирала к этой высадке в Исландии.

«Гюнтер, Исландия есть большой непотопляемый авианосец, направленный на Европу. Не потому ли англичане захватили этот остров, наплевав на датчан и международное право? Не им о правах говорить, они их никогда не соблюдают. А потому, Гюнтер, мы должны отобрать остров — как только сапоги наших солдат встанут на землю метрополии. Иначе Исландию приберут к рукам американцы, и она станет вечной нам угрозой. Я могу, но не хочу приказывать, я просто прошу вас, адмирал. И верьте — у нас все получится!»

Слова фюрера, с которым он встретился в Берлине три недели тому назад, до сих пор звучали в голове. И сейчас на мостике адмирал снова слышал спокойный и уверенный голос.

Да, рейхсканцлер Адольф Гитлер слов на ветер не бросает — теперь в этом уверился не только весь немецкий народ, но даже самые упертые из генералов и адмиралов, пребывающих в самых стойких оппонентах «выскочки ефрейтора». Дерзок и расчетлив фюрер, и главное, ему благоволит фортуна. В этом Лютьенс уже убедился на собственном опыте, получив 29 мая приказ из Ставки выйти в море и перехватить эвакуируемые из Норвегии британские и французские войска. Гросс-адмирал был против ненужного, по его мнению, риска, но Гитлер настоял на своем.

И был полностью прав — в предрассветных сумерках 8 июня с флагманского «Шарнхорста» разглядели силуэт трехтрубного корабля, чья средняя труба была шире крайних. Тяжелый крейсер британцев, «графство», попался в расставленный капкан и, отвернув от флагмана, угодил прямо на «Гнейзенау». Конечно, британец мог удрать, но ему не повезло, или, наоборот, невероятно потрафило немцам. Третьим, последним, залпом линкор поразил крейсер, и тот резко сбавил прыть.

Судьба «Девоншира» была предрешена — он затонул, расстрелянный линкорами с близкого расстояния. Хотя сопротивлялись британцы отчаянно, угодив тремя снарядами во флагмана. Но опять же — в башни ГК и броневой пояс, отлично выдержавшие попадания. Повезло!

Но фортуна продолжала благоволить к Лютьенсу — в 70 милях броненосец «Адмирал Шеер» в сопровождении крейсера «Кельн» буквально напоролся на английский авианосец «Глориес», шедший в сопровождении эсминцев. И первым залпом «адмирал» поразил двумя 11-дюймовыми снарядами ангар — авианосец бросился в бегство, а эсминцы прикрыли отход, удачно атаковав торпедами. Броненосец кое-как доковылял до базы, а англичане заплатили за свою отвагу собственной гибелью — только с «Ардента» крейсеру удалось выловить 17 матросов с офицером. И это были все спасшиеся из двух храбрых экипажей эсминцев, расстрелянных в упор.

Однако бегство не спасло поврежденный авианосец — капитан выбрал крайне неудачный курс, выведя свой корабль прямиком на два германских линкора. Поднять авиагруппу британцы не могли, а избиение шло всего четверть часа — «Глориес» превратился в гигантский костер. Однако из воды выловили более четырех сотен моряков, в дополнение к тем двумстам англичанам, что были спасены с крейсера.

Одно несколько портило настроение, но не слишком. На «Дортесшире» погибла в полном составе норвежская королевская семья — 330-килограммовый снаряд поразил командирский салон, в котором она находилась…

Лютьенс тряхнул головой, отгоняя нахлынувшие и несколько неуместные мысли. И неожиданно ощутил всем естеством — а ведь не авантюра этот поход, и фортуна снова улыбнется удачливому «ефрейтору». А значит, и ему самому от нее перепадет немного счастья!

«Фельзеннест»

— Мой фюрер, я не авиаконструктор, но инженер, а потому сам сделал кое-какие расчеты. — Шпеер пристально посмотрел на Андрея, и тому стало несколько неуютно от этого взгляда, в котором плескалось нечто непонятное. — Но вы приказали мне говорить правду, какой бы она ни была.

— Я внимательно слушаю вас, — только и смог сказать Родионов, лихорадочно напрягая извилины и пытаясь предугадать, что за «камень» сейчас будет вывален.

— Ваше настойчивое пожелание абсолютно невыполнимо!

— Да? — Андрей сморщил лоб: «Интересно, что же я такое невыполнимое пожелал, что сам не припомню».

— Изготовить тяжелый четырехмоторный бомбардировщик в двадцать с лишним тонн, способный донести три тысячи килограммов бомб на две тысячи миль и сбросить их в цель с отвесного пикирования, технически невозможно. Нет, конечно, войти в пикирование он войдет и даже поразит цель в случае совершенно невероятного стечения обстоятельств. Но ведь только потому, что выйти из пике не сможет, превратившись, по сути, в огромную неуправляемую бомбу с экипажем из восьми человек, обреченных на напрасную гибель.

Родионов молчал, роясь в памяти — когда же он отдал такое безумное приказание, если о нем ничего не помнил. Не иначе как «визави» брякнул, не подумавши. Да и не шутка это — Шпеер смотрел чрезвычайно серьезно, без малейшей искорки иронии.

— Вы требуете выполнения абсолютно разных технических параметров. Четырехмоторный стратегический бомбардировщик с большой бомбовой нагрузкой — это одно, а пикирующий на поле боя легкий одномоторный самолет, для того чтобы поразить малоразмерную цель, такую, как танк или орудие, — совсем другое. И совместить не удастся ни при каком проектировании. Я беседовал со специалистами из института люфтваффе, и они в один голос сказали о том же. И статс-секретарь по авиации генерал-оберст Мильх считает, что отдел вооружений люфтваффе напрасно тратит время и деньги на изготовление подобных монстров, абсолютно никуда не пригодных.

Андрей молчал — крыть было нечем. Даже ему, с гуманитарным и незаконченным образованием, было ясно, что пожелание настоящего фюрера из разряда совершенно идиотских. Так что не зря генералы вермахта в своих мемуарах очень нелестно отзывались об «озарениях» Адольфа Гитлера.

— Кроме того, есть еще один недостаток, и серьезный, мой фюрер. Винтомоторная группа крайне ненадежная. Два двигателя, работающих на один винт, может, и оригинально по исполнению, но технически пагубно. Это четырехмоторный бомбардировщик может без ущерба выполнить задачу при остановке или повреждении одного двигателя, но не самолет с такой… непригодной установкой.

— Да уж, — не нашелся что сказать Андрей и ввернул свое любимое слово, но на немецкий лад. Оказывается, в Германии пытались изготовить стратегический «бомбер», но волюнтаризм Гитлера накрыл эту затею большим медным тазом. И Геринг ничего не говорил — с чего бы это?

Родионов задумался, ища ответ на вопрос. И здесь Мильх — этот хитрец сильно недолюбливал своего начальника. И удар нанес по его ставленнику, известному асу минувшей мировой войны Удету, что у толстого Геринга отвечал за принятие новых самолетов на вооружение.

«Руками Шпеера захотел свалить конкурента, ну и шельма». — Андрей только покачал головою, а тот продолжал что-то объяснять, выкладывая на стол листы с текстом и чертежи. Но фюрер слушал его уже в пол-уха, размышляя о своем. Все равно в этой технике он ни ухом ни рылом, свинья в апельсинах и то лучше разбирается.

— Я настаиваю, мой фюрер, на незамедлительном снятии с производства двухмоторного истребителя «Мессершмитт». Все фронтовики, опрошенные мною, говорят о его неэффективности для сопровождения бомбардировщиков. В воздушном бою уступает всем английским истребителям, в том числе и устаревшему «Харрикейну». Можно использовать данный самолет только как скоростной бомбардировщик, но с этой задачей великолепно справляется наш новый «Юнкерс-88». Гораздо полезнее вместо одной этой машины выпускать два одномоторных истребителя «Мессершмитт».

— Я понял, Альберт. Поставьте вопрос на совете, урегулируйте с фельдмаршалом. Ограничивать вас не собираюсь. Нам нужна победа, а ее без отличной техники не достичь.

— Тяжелый бомбардировщик необходимо доработать и лишь тогда запускать в серию. Я считаю, что генерал Удет торопится с его принятием на вооружение, так же как и нового двухмоторного истребителя, который будет вообще малоэффективным.

— С первым самолетом согласен, а почему столь низкая оценка второго? Объясните, но только без своих технических штучек, Альберт.

— Тяжелый, до шести тонн весом. А потому не маневренный и не пригодный для воздушного боя. Может успешно бороться только против тяжелых бомбардировщиков, но их у англичан нет. Как у других наших возможных противников. Так зачем выпускать дорогостоящую машину, мой фюрер, если для нее нет целей.

— Резонно.

— Лучше нарастить мощность мотора в полтора раза, доведя его до тысячи восемьсот лошадиных сил, — сейчас над таким, но с воздушным охлаждением, начали работать в «БМВ». Новый истребитель, который проектирует «Фокке-Вульф» с данным мотором, окажется намного эффективней.

— Вы правы, мой милый Шпеер, — протянул Андрей с удовлетворением — он читал в книгах, что этот пресловутый «фоккер» оказался очень «крепким орешком», попортившим немало крови пилотам антигитлеровской коалиции. А значит, против американцев будет в самый раз…

Кале

— Шпандель, «штукас» должны быть готовы для удара, как только английские корабли минуют устье Темзы.

Генерал-оберст Кессельринг возбужденно потер руки. А ведь фюрер оказался прав, когда на его сомнения ответил русской пословицей. Еще бы — всего час назад командующий 2-м воздушным флотом не находил себе места, дожидаясь результата массированной атаки торпедоносцев. Сомнения грызли поедом, слишком несопоставимы казались ему силы.

Всего восемьдесят «Хейнкелей-111», половина из которых была вооружена новейшими авиационными торпедами, но едва натаскана учебными атаками на Балтике в июле-августе, против трех десятков кораблей «Гранд Флита», вышедших из Розайта, своей главной базы.

И что?!

По пути их атаковали подводные лодки — разведывательные самолеты доложили, что один из линкоров отправился назад, крейсер на буксире повели к ближайшему порту, а эсминец затонул. И это не могло радовать. Тем более что, к великому удивлению штабных операторов, английскую эскадру не прикрывали истребители.

Кессельринг приказал нанести по кораблям главный удар тремя группами «Хейнкелей-111» согласно отработанному на учениях плану. Первыми эскадру должны были атаковать бомбардировщики и попытаться отвлечь на себя все внимание средств ПВО. На успех в штабе никто не рассчитывал — вероятность попадания бомбы, сброшенной с горизонтального полета в маневрирующий корабль, была ничтожно малой, почти равной нулю. Но на это никто и не надеялся, хотя в душе многие рассчитывали на пресловутую «золотую пулю».

С небольшим запозданием, но почти одновременно, в боевом порядке «звезды», с разных курсов, чтобы в любом случае неотвратимо поразить торпедой корабль, заходили эскадрильи. Теперь предстояло проверить теоретические выкладки не в учебном, а реальном бою, против сильнейшего на море противника. И главное — атаковать все пилоты должны были только самые крупные корабли британцев, выполняя наказ фюрера: «Выбивайте только большие лоханки…»

— Майн герр!

Кессельринг чуть ли не вскочил с кресла, видя сияющую физиономию начальника штаба. Неужели успех?

— Самолеты сопровождения докладывают — линкор типа «R» перевернулся, получив три торпеды, так же как и тяжелый крейсер типа «Графства» — того поразили тоже три торпеды. И, судя по всему, две были выпущены по неподвижному кораблю подводной лодкой.

— Это великолепно, Шпандель. Такие лавры и поделить можно!

— Это еще не все, майн герр. Второй линкор отвернул к базе, в него тоже угодила торпеда. Сюда идут только крейсера с эсминцами и один линкор типа «Нельсон» с тремя башнями на носу.

— Немедленно радируйте подполковнику Динорту мой приказ утопить этот линкор всеми силами. Он не должен войти в пролив! Вы представляете, Шпандель, что может наделать этот монстр?!

— Для наших барж и паромов, майн герр, хватит и эсминцев. Хотя линкор, конечно, более опасный противник.

— Вы сказали верно, Шпандель. Но не так все плохо — наш фюрер снова прав, когда недавно сказал нам русскую пословицу. Как там… не так страшен черт, как его малюют!

Гастингс

Макс Шмеллинг уже в сотый раз проклял тот день, когда он поддался честолюбивому порыву и решил принять непосредственное участие в боевых действиях, дабы заработать вожделенный Железный крест. И сейчас, сидя около последнего ящика со снарядами, бывший чемпион впал в какое-то состояние полного отупения и равнодушия — война оказалась совсем не такой, какой он ее представлял.

Совсем иной! Страшной, аж жуть берет!

За эти дни Макс привык к виду крови и вывалившихся из распоротого осколком живота дымящихся кишок. И этот запах войны, щедро приправленный пороховой вонью и едкой гарью от сгоревшей взрывчатки, уже не вызывал рвоты, как и приторно сладкий, до блевотины, запашок начавших разлагаться человеческих тел, щедро усеявших поле. Вроде то самое, на котором чуть ли не тысячу лет назад норманны устроили резню саксам.

— История повторяется?! Вонючее дерьмо!

Ругань немного облегчила душу, и Макс заскорузлыми пальцами достал из пачки сигарету. Он никогда не курил, но тут поневоле закуришь, чтобы перебить витающий везде запах смерти и животного ужаса, раздирающего душу кровавыми когтями.

— Не журись, чемпион, — фельдфебель Вилли Шнайдер пихнул боксера локтем в бок. — Крест ты уже за «языков» заработал, еще один тебе за эти бои положен.

— Ага, положен, — пробурчал Шмеллинг. — Вон вяз стоит, из него мне крест и состругают…

— Зачем так печально, солдат. Я с поляками на Бзуре сражался, так они намного яростнее англичан лезли, прямо дикие звери. Выстоим и тут, не забудут, помогут. Каждую ночь самолеты садятся.

Транспортные Ю-52 каждую ночь приземлялись на аэродром, забирая раненых и высаживая то по пятьсот, то по тысяче человек. Все в десантных комбинезонах, но без знаков парашютиста на груди — посадочные батальоны «новых» бригад. Но это было крайне мало, и защитники плацдарма таяли прямо на глазах. Лучше бы на побережье высадили, там, по крайней мере, морем можно раненых вывезти. А тут…

Шмеллинг за трое суток спал несколько часов, проваливаясь в темноту забвения. Днем воюешь до одурения, а ночью до посинения утрамбовываешь воронки да рытвины на взлетно-посадочной полосе, которую англичане обстреливали постоянно. Пища в глотку не лезет, на каждый куст блюешь. Вот так он и провел все это время, которое казалось ему вечностью.

— Макс, не вешай нос, — фельдфебель хмыкнул. — Ты заметил, что сегодня «томми» атаковали вяло? Это раз. И самолеты их впервые в небе не летали и по нам не стреляли! И не бомбили их «спаниели» вот уже сутки. Наши же здесь, вон крутятся «мессершмитты». Это два. А в третьих…

— В-третьих? — В Шмеллинге впервые проснулось любопытство, и теплота надежды согрела сердце.

— Где-то англичанам жару поддают. Хорошо поддают! Оттого задавить нас и отбить аэродром они уже не пытаются. Да и пушки стрелять стали намного меньше. Это отлично, Макс. У них нет резервов, чтобы на нас кинуть. А значит, нужно совсем немного продержаться…

«Фельзеннест»

Флотские дела угнетали, если не сказать больше. Отставка Редера лишь подчеркнула то, что было создано гросс-адмиралом, но еще больше, что тот саботировал всеми своими силами.

Взять подводный флот, к примеру. В июне Родионов беседовал с его командующим контр-адмиралом Деницем. Удивительная вещь — три четверти атак U-ботами завершились неудачей именно из-за отказавших торпед. Денниц осыпал Редера рапортами, а тот их, чисто по-русски, даром что немец, «под сукно» положил.

Но с назначением Шпеера дело с неисправными торпедами, имевшими не обычный, а какой-то то ли электрический, то ли магнитный взрыватель, — к своему стыду, Андрей так ничего и не понял о заумной хрени, положившись на нового рейхсминистра, приняло совсем скверный оборот. Флот их принял без должной проверки, чуть ли не по «филькиной грамоте». А потому Редер, как водится, дабы отвести от себя упреки, всю вину списал на подчиненных — один адмирал с табунком офицеров попали под суд.

Дальше — больше!

Выяснилось, что кригсмарине совершенно не готовы к будущей войне в океане с Соединенными Штатами, с Британской империей. Сравнивать было совершенно нечего — а то, что имелось, не выдерживало никакой конкуренции с противником.

Два единственных новых линкора рейха, «Шарнхорст» и «Гнейзенау», в Норвежской операции столкнулись со старым линейным крейсером «Ринаун», построенном на четверть века раньше, еще в Первую мировую войну. И вот тут немцы потерпели жуткое фиаско — линкоры, имея по девять 11-дюймовых орудий, еле удрали от «англичанина», что смог противопоставить им всего шесть, но зато 15-дюймовых орудий, чей снаряд весил чуть ли не втрое тяжелее.

Андрей плохо разбирался во флотской истории, но даже того, что он узнал, находясь в шкуре фюрера, хватило ему выше крыши. Оказалось, что настоящий Гитлер считал германские линкоры недовооруженными, предлагал сменить главный калибр на шесть 380-мм пушек. Если бы замена состоялась, то уносил бы «ноги» английский линейный крейсер, чья «тонкая шкура» просто бы не выдержала попаданий чудовищных снарядов. Однако неготовность новых башен могла передвинуть сроки на год, чему яростно воспротивился Редер.

— Мля! На дворе двадцатый век, а адмиралы в пиратство играть принялись. Детишки, прямо слово, им бы в трусиках бегать! Нет, ну какие придурки возглавляют кригсмарине!

Потрясение было велико — целые конструкторские бюро, полторы тысячи человек бездельников, работавших по-немецки крайне добросовестно и усердно, занимались напрасным переводом бумаги, получая при том вполне приличное жалованье. На хрена проектировать еще полудюжину линкоров, перед которыми «доходягой» выглядит не только новейший «Бисмарк», но даже японский гигант «Ямато».

Причем гросс-адмирал Редер предлагал использовать все линкоры рейха не для уничтожения английских собратьев по классу, а только для рейдерских операций в океане. А кроме того, построить 12 штук линейных крейсеров поменьше «Шарнхорста», с 380-мм орудиями и чрезвычайно тонкой, почти не способной противостоять бомбам и снарядам, броней и лишь с шестью зенитными пушками в 105 мм. И это когда английские самолеты перетопили германские крейсеры в Норвегии, как худых котят!

— Пираты, мля! Разогнать их к такой-то матери! Нет, пусть лучше делом заниматься начнут, а не дурью с этими линкорами маются!

Андрей перелистал предложения Шпеера, найдя их вполне резонными. Потому подписал бумаги без излишних треволнений. Флот настоятельно нужен для войны с англо-американцами, больно ощущать, что возможностей для его усиления просто нет. Закладывать новые линкоры не нужно, да к тому же их постройка года четыре займет, и то если все ресурсы рейха на эти бесполезные железные ящики бросить.

В настоящий момент времени все крупные корабли, которые могли бы усилить кригсмарине в ближайшие два года, можно было посчитать на пальцах, причем одной руки. Через год мог войти в строй линкор «Тирпиц», систершип «Бисмарка», которого уже вовсю осваивал экипаж.

С достройкой тяжелого крейсера «Зейдлиц» возникли серьезные проблемы: турбины, поставленные на корабли данного типа, оказались жутко прожорливыми, как голодные студенты, и ненадежными, как путана на Тверской. Потому Родионов принял решение продать этот корабль СССР, вслед за «Лютцовым», — и Сталин оценит такой шаг, и сырья можно взять бартером много. Даже непристойно много для бедной ресурсами Германии.

Имелись еще авианосцы, в той истории недостроенные рейхом. «Граф Цеппелин» кое-как доделывали на плаву, его младший собрат, названный в честь известного аса Первой мировой, «красного барона», застыл на стапеле из-за безденежья, все работы на нем остановлены. Красота!

Главное оружие на море, Его величество Авианосец, оказался неоценен в Германии, и все потому, что Геринг с Редером до сих пор не могли выяснить, кому принадлежит небо над морем, а значит, самолеты. Теперь, конечно, «лед тронулся», но вот время упущено безвозвратно — раньше конца 1941 года первый корабль в строй не введут. А второй так вообще только в сорок третьем, не раньше, выпустит с палубы первые самолеты.

Впрочем, насчет их боевых качеств Андрей сильно засомневался. Ибо вместо того, чтобы забить в авианосец лишний десяток самолетов к штатным тридцати, конструкторы предпочли поставить 150-мм пушки, дабы корабль мог действовать как лихой рейдер, безжалостно топить своей грозной артиллерией транспорты и даже вступать в бой с крейсерами.

Причем пушки устанавливали не в башнях, как на американских авианосцах, а в казематных установках и впервые в мире (это надо до такого додуматься, не иначе как «косяки» наперебой курили да шнапсом сверху придавливали для возбуждения фантазии)… в спаренных установках.

Да уж, немецкие адмиралы в солдатики не играют, они кораблики в тазике предпочитают пускать и мыльные пузыри. И совести нет, вечно Россию шпыняют за глупость, а сами такие затейники…

Рейкьявик

Радиограмма ошарашила вице-адмирала Гюнтера Лютьенса, одновременно вселив в сердце радость. Еще бы — не прошло и полгода, как его линкорам предстоит новая встреча с «Ринауном», что оказался вместе с авианосцем «Игл» у берегов Исландии.

В другое время гросс-адмирал категорически запретил бы ввязываться в бой, но не сейчас, когда за германскими линкорами идут три лайнера с великолепным «Вильгельмом Густловым» во главе. На них пять тысяч горных егерей генерал-лейтенанта Дитля, герои Нарвика, которым предстоит вышибить англичан с острова. И солдаты сделают это — Лютьенс не имел ни малейших сомнений, главное, их высадить на остров.

Адмирал прекрасно знал, что в порту Рейкьявика стоит старый британский легкий крейсер, несколько не менее устаревших эсминцев да вооруженные лайнеры, превращенные во вспомогательные крейсера. С ними немцы расправились за час, но известие о «Ринауне» и «Игле» стало бы ошеломляющим, если бы не одно «но».

Линейный английский крейсер был атакован U-ботом, всадившим в высокий борт две торпеды. Факт попадания зафиксировал не только разведывательный «Кондор», что без помех кружили сейчас постоянно над районами бывших датских колоний — от Фарерских островов, Исландии до Гренландии, но и служба радиоперехватов, которая немедленно уведомила Адмирал-штаб, а тот немедленно переправил ее Лютьенсу.

— «Атаковать в любой ситуации и высадить десант, даже ценой потери линкора», — командующий флотом негромко повторил запомнившуюся ему строчку из приказа фюрера. И, стиснув зубы, прошипел, словно превратился в змею, пропитанную ненавистью: — Надеюсь, что сегодня фортуна будет на нашей стороне, как прошлый раз с «Глориесом».

Надежды Лютьенса на «госпожу удачу» были небеспочвенные — под его флагом шли те самые четыре корабля, что устроили англичанам разгром в Норвежском море, потопив за одно утро авианосец, тяжелый крейсер и два эсминца. И хоть сейчас крейсер противника линейный, но две торпеды в борт наверняка уменьшили ему прыти, чем весьма ослабили. А значит, шансы велики, успех как нельзя близок и потопление искалеченного «Ринауна» стоит повреждений одного из германских линкоров. А если удастся настичь и утопить вдобавок «Игл», то тогда весь риск возможных потерь оправдан.

— Если они там стоят, то с рассветом нужно нагрянуть, не позже. Тогда на авианосце не успеют поднять самолеты в воздух. Никак фортуна снова благоволит нашему фюреру…

Глава шестая «МНЕ НУЖНЫ ДВА БЕРНИРА»

«Фельзеннест»

— Геринг «загнул», когда говорил генералам о полутысяче самолетов! Хорошо приврал, как раз наполовину.

Родионов усмехнулся — главнокомандующий люфтваффе был в своем репертуаре и врал не краснея. Нет, по бумагам все выходило красиво, но ведь война всегда уменьшает штаты любого соединения, а отнюдь не увеличивает. Потери есть не только в бою, в авиации катастрофы и аварии как раз и составляют чуть ли не половину выбывших с учета самолетов. Ничего не поделаешь, такова в ВВС специфика ремесла.

Так что рвущийся к Па-де-Кале флот встретили на подходе всего сорок торпедоносцев, однако массированный удар по кораблям произвел на англичан прямо удручающее впечатление — количество линкоров, упрямо ползущих к Каналу, сократилось до одной единицы.

Теперь в игру должны были вступить Ю-87 числом в семь десятков натасканных экипажей. В Ирландском море они уже проявили себя во всей красе, и, как браво докладывал командующий 3-м воздушным флотом генерал-оберст Шперле, 37 «штукас» удалось повредить три крейсера и утопить пару эсминцев — остальные корабли британской эскадры отвернули от выбранного курса. Это бегство приятно удивило не только фюрера, но и генералов, что переживали за снующие по проливу десантные средства — ведь упрямство островитян давно вошло в поговорку.

Однако главные силы «Гранд Флита», ползущие на восемнадцати узлах от Розайта, а именно столько мог дать отлично вооруженный, но тихоходный линкор, упрямо шли вперед. И это вызывало у Андрея определенные опасения, хотя его и пытались рассеять как начальник штаба кригсмарине Шнивинд, так и адъютант фон Путткамер. Оба моряка наперебой твердили, что англичане сделали большую ошибку, им нужно было бросить вперед только быстроходные крейсера и эсминцы. Тогда бы они избежали на переходе и массированных атак люфтваффе и намного легче прорвали бы завесу подводных лодок. Ну а потеря нескольких кораблей в ночном проломе минных заграждений — не столь высокая цена за потопление скопища немецких лоханок и полный срыв «Морского льва».

Утешили, бля!

Он чуть на бешеный крик тогда не сорвался, но переборол внутри себя очнувшегося от ярости настоящего Гитлера. Но ничего поделать с этим было нельзя — прорыв за минное заграждение представлял собою крайнюю опасность. Однако даже там имелась определенная страховка в виде ночного боя с двумя десятками германских миноносцев, поддержанных таким же числом торпедных катеров.

В качестве дополнительного бонуса для немцев, главной цели для снарядов английских крейсеров, у захваченных плацдармов встали полдюжины броненосцев — два германских, солидного размера, и совсем маленькие корабли береговой обороны — датские с норвежскими. Последних было по паре, захваченных целыми и невредимыми в апреле и с лихорадочной спешностью введенных в строй как раз для «Зеелеве».

Но главная сила, способная устроить английским эсминцам и шлюпам, прорвись они через минные заграждения (у англичан их сотни, и потратить приличную часть их на это форсирование они могли не колеблясь), хорошую трепку, была укрыта во французских портах. Здесь в полной готовности стояли корабли, не потребовавшиеся Лютьенсу в его набеге. Тяжелый крейсер «Адмирал Хиппер» с легкими крейсерами «Эмден» и «Нюрнберг», плюс восемь эсминцев с одним новейшим, что вооружили солидной артиллерией в 150 мм, вполне адекватной любому английскому старому крейсеру типа «С». Остальные имели хоть и такое же число орудий, но поменьше калибром — в 128 мм. Однако и это было все же более внушительным аргументом для их английских коллег со 120-мм и 114-мм пушками.

— Мы можем выиграть морскую войну у Британии, — тихо произнес Андрей, поднимаясь с дивана и открывая дверцу заветного шкафчика. Налив и выпив стопочку, он докончил свою мысль совсем тихим голосом: — Но только на локальном участке, таком, как Ла-Манш, и исключительно авиацией. А ведь Черчилль потому в позу встал, что за его спиной янки, а до них ну очень широкий океан, который на барже не переплывешь. Нужен флот!

Вот только его и не имелось. Большие корабли Третьего рейха можно было пересчитать по пальцам рук, и то лишние бы остались. И усилить флот невозможно, в отличие от тех же американцев.

Янки во Вторую мировую войну, как знал Андрей, лихорадочно строили боевые корабли, как же им без этого, превратившись в «повелителя океанов», пинком согнавшего с трона «владычицу морей», что стала замызганной служанкой. С размахом мастрячили американцы свои кораблики, по тоннажу втрое превышающие число подобных, спущенных на верфях всех стран мира, вместе взятых.

Достижения судостроительной промышленности за океаном впечатляли намного больше, чем трудовые подвиги любых стахановцев. Считать стали построенные корабли не поштучно, а куда большими величинами. Только тяжелых авианосцев типа «Эссекс» изготовили две дюжины да три дюжины легких крейсеров «Кливленд», включая легкие авианосцы на их базе. Тяжелых крейсеров «Балтимор» соорудили полтора десятка. Новейших линкоров, калибру которых в 16 дюймов не было равных в мире (отчего и прозвали их «большими дубинками дяди Сэма»), с десяток. Ну, если не брать в расчет чудовищных японских исполинов, но их-то в Стране восходящего солнца с превеликим трудом построили всего две штуки, а третий переделали в авианосец, потопленный в первом же походе.

Добавьте к этому океанскому кулаку сотню конвойных авианосцев, по несколько сотен эсминцев и подводных лодок, тысячи других боевых кораблей — десантных, разных шлюпов, тральщиков, фрегатов и прочих, не считая тысячи транспортов, что пеклись чуть ли не со скоростью пирожков, то куда там немощному рейху состязаться в войне один на один с заокеанской державой, которая вот-вот в войну вступит. Даром, что ли, Рузвельт делает все возможное, чтоб столкновение с рейхом организовать и всей мощью поддержать отлупцованную тевтонами Британию…

Па-де-Кале

Впервые в жизни подполковник Оскар Диннорт испытывал столь двойственные чувства. С одной стороны, он хотел сейчас быть со своими пилотами, отчаянно пикировавшими на британские корабли, прорываясь сквозь завесу разрывов, что поставили зенитные орудия. А с другой — в душе подспудно тлело некое чувство облегчения, что ему не придется подставлять свою голову под «косу старухи».

Ибо в настоящий момент командир эскадры «штукас» кружил вокруг английской эскадры на неуклюжем «Хейнкеле-111», наблюдая за атакой и отдавая командирам эскадрилий приказы по радио. Запрет участвовать в бою он получил от самого фельдмаршала Геринга в самой категоричной форме и препровожден и усажен в бомбардировщик неулыбчивыми офицерами из штаба люфтваффе, разгадавшими его хитрости.

Но только сейчас Диннорт понял, что командующий люфтваффе был полностью прав — развернувшаяся внизу панорама боя завораживала и впервые дала ему возможность командовать своими самолетами. А ведь кроме «штукас» в атаку пошли и два десятка торпедоносцев — летящие над самым морем «хейнкели» с угловатыми скошенными крыльями было хорошо видно. Да везде копошились остроносые «мессершмитты», снующие над кораблями как стрижи, раз за разом заходя в новые атаки.

— Бруно! Заходи с угла пять, атакуй!

— Вольф, твоя очередь!

— Вперед, Малыш!

Эфир разрывался голосами, постоянно сыпались соленые словечки — в бою не до этикета, что понятно. Но подполковник сейчас вспомнил свой первый бой с английскими эсминцами в мае — сколько же они тогда совершили ошибок, заходя в атаку по одному. И еще одна глупость заключалась в том, что корабельная артиллерия легко отобьет нападение небольших групп самолетов, что раньше практиковали в люфтваффе, не достигая нужных результатов и неся более значительные потери.

Однако действенность ПВО станет неэффективной, когда навалится большая группа, проводя комбинированную атаку торпедами и бомбами, что будут сброшены из крутого пике. Да еще истребители пройдутся своим пушечно-пулеметным огнем по палубам и надстройкам кораблей, сметая смертоносным железом расчеты скорострелок и уменьшая в разы интенсивность и эффективность зенитно-артиллерийского огня.

Этот прием эскадра Динорта впервые применила в бою три дня назад, атаковав английские корабли охраны пролива, вышедшие из Саутгемптона. И добились победы, сразу выведя из строя три крейсера и утопив или повредив добрый десяток мелких по водоизмещению кораблей.

Опыт пилотами был приобретен просто бесценный — и теперь Диннорт собственными глазами видел, как организованно и без суматохи германские самолеты, выстроившись в смертельную карусель, наносят разящие удары…

Чудовищный взрыв тряхнул самолет — «Хейнкель-111» подпрыгнул в воздухе. Диннорт не поверил собственным глазам — из второй, возвышенной башни огромного линкора вырвался высоченный огненно-черный клуб, принявший форму уродливого гриба, чуть не достигшего облаков. Корабль распался на две половины прямо на глазах — носовая часть с уцелевшей башней стала стремительно уходить под воду.

— Ну дает Малыш!

— Новичкам всегда везет!

Пилоты оживленными криками стали обмениваться впечатлениями от увиденного, и Диннорт нажал тангету передатчика:

— Молодцы, парни! Вольф! Выводи своих парней. Бейте «графство», оно не должно уйти!

Рейкьявик

— Наши мастера из люфтваффе «умеют» вести разведку! Не смогли отличить «Игл» от этой древней каракатицы. — Лютьенс скривил губы, не скрывая своего разочарования. Потому англичане и попытались удрать на смешных 16 узлах, и «Шарнхорст», давая вдвое больше скорости, легко и быстро, за полчаса догнал первый в мире авианосец, построенный еще в ту войну. И бил не главным калибром — все же настоящий «Игл» хоть и старый корабль, но был перестроен из чилийского линкора «Альмиранте Кохрен», а потому имел солидное бронирование. Но и полудюжины орудий в 150 мм хватило древнему и беззащитному «Аргусу» за глаза — он пылал от носа до кормы, превратившись в большой погребальный костер.

Немцы одержали в утреннем бою ошеломительную победу — два новейших линкора дружно навалились на серьезно подраненный «Рипалс», который хотя и выпрямил крен, затопив отсеки на противоположном борту, но еле ковылял. Да и стрельба британца была просто отвратительной для такой пистолетной для морского боя дистанции.

Через сорок минут все было кончено — горящий линейный крейсер, чья «тонкая» броневая шкура не превышала 9 дюймов супротив германских 14, получил в пострадавший борт три торпеды с «Кельна», перевернулся и пошел ко дну. Спасти удалось около двухсот человек — у них выяснили, что «Ринаун», от которого германские «собратья» борзо убежали в апреле, сейчас в Гибралтаре, а под «раздачу» попал его «систершип».

Вот только победа над «подранком» досталась слишком дорогой ценой — «Гнейзенау» выглядел крайне плохо, и о его участии в операции не могло быть и речи. Вторую башню «Бруно», возвышающуюся над носовой, заклинило, а в кормовую «Цезаря» попал тяжелый снаряд, но, к превеликому счастью, не взорвался.

Повезло! Фортуна снова показала свое благоволение!

Хотя при этом башня вышла из строя, а расчет перемололо в колбасный фарш. Еще раз повезло, когда третий снаряд пробил толстую броню борта и разнес несколько отсеков. Попади ниже ватерлинии, так принятие нескольких сотен тонн воды и исходящий из этого крен были бы обеспечены. А так отделались небольшим пожаром, который опытные моряки быстро потушили. Но потеряли при этом еще несколько человек, сгоревших или смытых волнами за борт.

Но потери не столь значительные, а успех впечатляющий, достойный побед знаменитого адмирала Хиппера в Ютландском бою. Мощный линкор, авианосец и два эсминца (то, что удалось утопить устаревшие и поврежденные корабли, можно не припоминать, когда имеешь дело со столь опасными врагами, как британцы) — достойный вклад флота и лично его в общую победу рейха. Теперь бы еще удачно высадить десант, и можно подавать в отставку во всем блеске.

Тут Лютьенс усмехнулся своим мыслям — на такой волне нужно успеха достигать, а не завершать многолетнюю морскую службу. Теперь чин адмирала от него никуда не уйдет, как и прочие заслуженные почести. Главное, удачно завершить операцию двумя оставшимися кораблями — искалеченного «Гнейзенау» он решил отправить обратно в сопровождении легкого крейсера. О чем уже сообщил в Ставку фюрера, уверив главнокомандующего, что выполнит задачу с оставшимися кораблями.

Конечно, гибель нового линкора была бы очень неприятным делом, но отнюдь не катастрофой. Сейчас готовы вступить в строй линкор «Бисмарк» и тяжелый крейсер «Принц Евгений», на верфи достраивается и будет готов в следующем году линкор «Тирпиц». Оба линейных корабля имеют по четыре башни с парой 15-дюймовых орудий и способны дать бой сильнейшему линкору британцев «Худу».

И повреждение «Гнейзенау» пойдет тому на пользу. Лютьенс был знаком с планом перевооружения имевшихся под его командованием этой парочки «слабаков» на 15-дюймовые орудия, по два ствола на башню вместо нынешних трех. Причем в следующем году, и уже принялись заранее готовить пушки и башни, а потому уложатся в шесть-семь месяцев. Заодно максимально будут усиливать зенитную артиллерию, заменив 150-мм орудия таким же числом универсальных пушек в 128 мм и натыкав где только можно системы управления ЗА и мелкокалиберные скорострелки.

Благое дело затеяли, ведь перевооруженные «Шарнхорст» и «Гнейзенау» будут уже не убегать от английских линкоров, а представлять для них страшного противника, способного догнать и отправить на дно намного быстрее, как они это только что проделали с «Рипалсом». А уж с уцелевшим «Ринауном» можно будет сразиться и один на один — теперь все преимущества станут на стороне германского линкора.

«Фельзеннест»

— Мой фюрер! Только что прилетел фельдмаршал Геринг и просит вас принять его незамедлительно.

— Надобно, так примем, — отмахнулся Андрей, вдыхая теплый, пахнувший травами вечерний воздух. Такие прогулки он устраивал себе постоянно, отдыхая от суровых трудовых будней. Редко когда такие променады не приводили его в хорошее настроение…

— Мой фюрер! — Геринг шагнул вперед, выпятив живот. На лице расцвели розы — главком пребывал в приподнятом, словно принявши убойную дозу кокаина, настроении. — Мои люфтваффе отправили «Гранд Флит» на дно!

— …?!

От столь громкого заявления Родионов оторопел, но радость толстяка была настолько искренней, что сразу засомневался, стоит ли ему вызывать крепких неулыбчивых парней из охраны «лейб-штандарта» со смирительной рубашкою, а также пригласить доброго старичка-психиатра.

— Линкор «Родней» поразили бомбой в башню, и он взорвался! Утопили два крейсера и полдесятка эсминцев. — Фельдмаршал говорил взахлеб, словно боялся, что его остановят. Глаза возбужденно блестели. — Два старых линкора получили по торпеде еще раньше и отправились зализывать раны! Пикировщики из 3-го флота потопили британские крейсеры в Ирландском море. — Геринг хмыкнул, похоже, данное словосочетание его несколько забавляло. — Это величайшая победа, мой фюрер! Люфтваффе показали свое преимущество над «Гранд Флитом».

— Я доволен вами, мой милый Герман. — А что еще мог сказать настоящий фюрер! Этот толстяк оказался не затрапезным болтуном, за свой «базар» отвечал конкретно.

— Это все ваша гениальность, мой фюрер, и то, что ваше решение провел в жизнь я!

От такого пассажа Родионов уставился на Геринга в полном обалдении — такую лесть в свой адрес он еще не слышал, как и то, что так лихо, оказывается, можно и примазаться к «великим свершениям».

— Вашу идею наносить удары по кораблям противника массированным налетом, бомбами, торпедами и штурмовкой одновременно, и притом руководить операцией в небе, как это сделал подполковник Диннорт, мои парни проверили в бою и добились столь невероятного успеха. Это только ваша заслуга, мой фюрер, и вашего великолепного гения!

«Явно напрашивается на подачку. Да какое там напрашивается — требует в самой наглой манере. А льстит-то как, толстяк, льстит. Явно что-то выцыганит серьезное, даром что немец, а хватка как у ростовщика иудея».

— Произвести в полковники и наградить достойно!

— Мечами к Рыцарскому Железному кресту?!

— Только так, и не иначе. А кто линкор поразил?

— Молодой пилот, лейтенант Ганс Ульрих Рудель. Он не прошел отбор после обучения, но, когда вы приказали собрать всех летчиков, что пилотировали «штукас», его зачислили. Это его третий боевой вылет!

Андрея уже не удивляла подобная феноменальная память Геринга на своих пилотов. Иногда казалось, что толстяк знает их чуть ли не всех, причем досконально. Он усмехнулся, но тут память, его собственная память, внезапно открыла ларчик:

«Так ведь я встречал эту фамилию. Ну точно, это же тот немецкий ас, что раздолбил на своем пикировщике полтысячи наших танков и утопил в Кронштадте линкор „Марат“, угодив бомбой тому прямо в башню. Ну надо же, какие кренделя может выписывать история! Но пусть он лучше англичан с американцами топит, чем с русскими парнями воюет. А еще лучше этих толстосумов, что миром править желают, рука об руку оттузить. Совместно, бригадным подрядом, как Горбачев любил приговаривать».

— Геринг, представьте списки отличившихся. Хотя… представьте к награждению всех — такие победы — плод коллективных усилий, а потому награждать нужно совокупно. У рейха сейчас… — Андрей остановился и вспомнил известное выражение российского императора Александра III и решил его переиграть: — У рейха сейчас две мускулистых руки с крепкими кулаками. Это армия и флот!

— А мои люфтваффе?! — На ошарашенном лице Геринга застыла странная смесь от полной растерянности до начавшей бурлить ярости. И чтобы она не выплеснулась, Родионов быстро закончил:

— А люфтваффе, мой милый Герман, есть разящие мечи. У Зигфрида он был один, зато у рейха в руках должны быть два священных Бернира, против которых не устоит ни один враг! Мне нужны два Бернира!

— А-а… — облегченно протянул Геринг, а фюрера подбросила на месте неведомая сила. Он, подскочив к толстяку, схватил того за мундир, тут же стал орать, брызгая слюной во все стороны:

— Пока Бернир взлетает с земли, это один меч! А мне нужны два! Рейху нужны морские аэродромы и самолеты, что могут часами находиться над огромными океанскими просторами. Иначе мы не справимся с американскими плутократами. Ты понял это, Геринг?!

— Я сделаю все, мой фюрер. — Толстяк напыжился еще больше, грудь выперла колесом, что в сочетании с животом выглядело убойно. — Не пройдет и года, как у вас в руках будет два Бернира!

Рейкьявик

— Счастливо!

— Семь футов под килем!

Столпившиеся на берегу десятки егерей оторвались от занятий на прощальный гудок огромного лайнера, что доставил их на этот далекий приполярный остров. Они оживленно помахали уходящим морякам своими кепи, погалдели и принялись снова растаскивать в разные стороны огромную кучу грузов, что была свалена прямо на причале. Их суета поневоле напоминала разворошенный в лесу муравейник, в котором на первый взгляд творился хаос, но каждое движение шло по четко намеченному плану.

Так и тут — высадившиеся егеря готовились к упорному бою, как в самом маленьком городке, так и с дальнейшим отходом в глубь заснеженных гор и дымящихся вулканов, покрытых ледниками. Если, конечно, англичане пожелают всерьез взяться за них, подгонят к острову немалую эскадру с транспортами и перевезут на берег как минимум дивизию.

И то вряд ли…

Генерал Дитль напряженно смотрел за тем, как уходят в туманную дымку несколько кораблей, их билет на обратную дорогу домой. Но солдатское дело таково, что где приказано сражаться, там и будут. Тем паче здесь, на затерянном посреди океана острове.

Стрельбы в маленьком городке уже не было слышно — неполный батальон Королевской морской пехоты рассеялся в первый же час высадки. Да и никак не могли триста англичан сопротивляться против четырех тысяч закаленных в боях егерей. Плененных британцев отправили на «Густлове», не идти же такому кораблю в обратный рейс порожним.

Остатки гарнизона разбежались как крысы, уйдя в горы, и теперь придется тщательно прочесать местность, вылавливая этих незадачливых партизан, которые рискуют умереть с голоду. Они же не датчане, а потому немногочисленные жители вряд ли испытывают к ним симпатию.

Англичане заняли Исландию в мае, но за это столь короткое время успели сделать на острове много полезного, чем немцы не преминули воспользоваться. Обустроенные причалы, у которых встали две подводные лодки, еще несколько U-ботов находилось в океане, на дальних подступах к острову. И вначале британцам придется прорываться через них, а это не столь легкое занятие, ведь лихие парни Деница перетопили в океанах и морях не так уж и мало вражеских кораблей и транспортов.

На берегу копошились матросы, приводившие в порядок береговую батарею старых орудий, что были установлены недавними хозяевами острова. Главным являлось то, что в исправности удалось захватить взлетно-посадочную полосу аэродрома, способную принять как торпедоносцы «Хейнкель-111», уже вылетевшие из Тронхейма, так и дальние разведчики «Фокке-Вульф», которые именовали «Кондорами».

Тем паче что богатые британцы не поскупились на оборудование баз на захваченном у датчан острове и завезли сюда очень много полезных грузов, от топлива до продовольствия.

Дитль улыбнулся — его бригада могла сражаться в полном окружении, даже если помощь не будет оказана в течение месяца. А если британцы не станут беспокоить в течение двух-трех недель, то вышибить потом немцев с острова будет крайне затруднительным делом.

Лондон

— Это катастрофа!

Премьер-министр Великобритании Черчилль пребывал в крайне подавленном состоянии. Такого страшного по своей силе удара сэр Уинстон не испытывал никогда в своей причудливой, богатой на взлеты и падения жизни политика. Но то себя лично, а сейчас на карту было поставлено само существование Британской империи, и именно он, потомок герцогов Мальборо, недавно крупно ошибся и проиграл, оказавшись вместо каре тузов с парой валетов в дрожащих руках.

Потеря под Дюнкерком кадровой армии оказалась гибельной для Англии — высадившихся немцев не удалось скинуть обратно в пролив. Да что там говорить — даже десанты парашютистов, имевших только легкое вооружение, без пушек и танков, оказались не по зубам безусловно храбрым, но толком не обученным ополченцам.

И это потому, что воздушное наступление, начатое люфтваффе в августе, оказалось намного сильнее, чем ожидали британские РАФ, разыгрывая даже самые пессимистические варианты. «Боши» бомбили все аэродромы и радары, пункты связи и хранилища и днем и ночью.

Воздушные армады Геринга пытались остановить доблестные «спитфайры» и «харрикейны», но напор был слишком силен. Потери среди истребителей не восполняло ежедневное производство, а главное, слишком велик оказался расход опытных пилотов, гибнувших в боях.

И когда началось вторжение, то под рукою оказалось всего десяток эскадрилий в резерве, которые растаяли в первые два дня. Да еще немцы вывели все радары, ослепив их, сведя с ума своей фольгой, и система централизованного направления истребительной авиацией вышла из строя, смешав все расчеты. Бои приняли хаотичный характер, и англичане впервые стали нести потери большие, чем противник. Попытка бросить в бой плохо обученную молодежь еще больше усугубила положение, деморализовав пилотов, разница с ветеранами Геринга, асами, великолепно владеющими тактическими приемами, оказалась слишком велика.

На аэродромах Южной Англии, еще способных выпускать и принимать самолеты, осталось всего полторы сотни истребителей, большинство которых были изношенными и не могли противостоять вездесущим «мессершмиттам», которые начали буквально охоту, сбивая брошенные в бой без прикрытия бомбардировщики пачками.

Скрепя сердце маршал авиации Даунинг вчера приказал перебросить оставшиеся истребители на аэродромы Средней Англии, отдавая небо неприятелю. Теперь воздействовать на германские конвои было нечем, и хуже того — «боши», накопившись на плацдармах, начали наступление на Саутгемптон, и потеря оставшихся срединных баз на юге, с их заводами и портами, — вопрос ближайших дней, если не часов.

Остановить немцев сейчас нечем, заслоны сметаются, ибо сотни самолетов расчищают путь танкам и пехоте, сметая английские войска бомбами и штурмовыми налетами.

— Прах подери!

Какое-то несчастье преследует всю страну. Неожиданно германские линкоры перехватили торпедированный «Рипалс» у берегов Исландии, который сопровождал авиатранспорт, вывозивший с острова истребители и несколько десятков опытных летчиков, что должны были помочь в небе Англии. И их потопили безжалостно! Да еще высадили десант с лайнеров.

И теперь если немцы перебросят на исландские аэродромы самолеты, а они непременно это сделают, то остров превратится в огромный непотопляемый авианосец, который запрет всю Северную Атлантику. Но это не важно — ими можно будет заняться потом, когда удастся отстоять метрополию.

Но как сделать последнее? Как?!

И Черчилль неожиданно приподнял свое тучное тело с удобного кресла рывком, прошептав еле слышно, продолжая сжимать губами неизменную сигару:

— Боже, спаси Англию!

«Фельзеннест»

— Мой фюрер!

Манштейн светился от радости, как только что отчеканенный пятак. Еще бы ему не радоваться — именно он предложил нанести отвлекающий английский флот удар. Дерзкая операция, которая могла прийти в голову только «сапогу» с генеральскими лампасами, ни один адмирал в рейхе на такое бы не подписался.

Да на ум бы никому не пришло, включая бывшего главкома кригсмарине, столь нагло бросить вызов «владычице морей». Это как фокстерьеру выхватить из пасти бульдога кость и умчаться с добычей, а перед этим зверски искусать брыли оппонента.

Можно себе представить, какую ярость сейчас испытывает Черчилль. Вот только сделать сейчас британцы ничего не смогут, а посылать корабли после недавней трепки «Гранд Флиту» они не станут.

Нечего им посылать!

Тут думать нужно, как в Канал влезть, что под зонтиком люфтваффе находится, а не о том, как награбленное вернуть. Слишком велика империя, и какой бы у нее ни был большой флот, но удержать весь океан он не в состоянии. Тем паче когда сейчас решается судьба самой метрополии. Нет, ничего британцы не предпримут, а янкесам месяц нужен, а то и больше, чтобы раскачаться. Да и подготовка должна быть серьезная, и общественное мнение подготовить, куда ж за океаном без этого. Так что пара месяцев у генерала Дитля есть, чтоб остров в крепость превратить.

Защищать Исландию нужно до упора, бросив немалые силы и построив там полдесятка аэродромов как минимум. Потому что это заноза, нет, целый гвоздь, вбитый по шляпку в американскую задницу. Не смертельно, но жизнь качественно отравит!

— Немедленно радируйте адмиралу Лютьенсу мою самую искреннюю благодарность. И от имени всего немецкого народа. Да-да, именно адмиралу, он заслуживает этого чина. Это за потопление «Рипалса» и уничтожение английской эскадры. А за успешный десант на остров…

Андрей задумался на минуту, пробежался по кабинету, принимая решение. Остановился возле стола и заговорил торжественным голосом, радость от такой морской победы переполняла эмоции:

— Генерал-адмирал Лютьенс заслуживает Мечей к Рыцарскому Железному кресту. И более того, я назначаю его новым командующим кригсмарине. Он этого достоин. Не так ли, фельдмаршал?

— Так точно, мой фюрер! — Геринг просиял, будто его самого только что наградили. «Вот только куда ему награды вешать, разукрашен как новогодняя елка, мест на мундире нет. Может, в рейхсмаршалы его произвести, крутой чин, вроде генералиссимуса. Таких в Германии вроде парочка была, вряд ли больше. Толстяк доволен будет, да он этого и заслуживает».

— И вас благодарю, мой дорогой Манштейн!

Андрей повернулся к генералу и бросил на него такой многообещающий взгляд, что тот вытянулся, как юнкер, с вожделением ожидая, что фюрер ему что-нибудь пожалует. Вот только у Родионова имелись совсем другие планы, раскрывать которые он не торопился.

— Давайте, господа, выпьем по рюмочке, отметим столь славную победу нашего флота. Прозит!

…Сон был прерван самым бесцеремонным образом — сильная ладонь тряхнула его за плечо.

— Мой фюрер!

Встревоженный голос Шмундта нагло влез в сон, и на самом интересном месте. За эти дни Андрей привык к бессонным ночам и дремотному состоянию днем, когда сон прямо накатывал на глаза. Но бодрился перед всеми, призывая отдавать все силы на победу рейха, хотя делать это в возрасте, перешагнувшем пятидесятилетий рубеж, было нелегко.

— Скверные новости…

Лондон

— Прах подери!

Злое ругательство Черчилль приберег для самого себя. Он ошибся, и теперь за эту его оплошность может расплатиться империя, служению которой сам отдал свою жизнь.

Танки 1-й дивизии нужно было бросать в бой немедленно, и всей массой, дабы уничтожить врага в наиболее опасном и узком месте, где пролив Па-де-Кале можно пройти за несколько часов даже на самой тихоходной барже. Однако он придержал одну бригаду, отправив тяжелые «Матильды» на запад, где немцы высадили наиболее опасную, как ему показалось тогда, группу Гота. Но это был обман, вместо удара серпом, как думалось несколько дней назад, пытаясь предугадать действия противника, «боши» просто нанизали южное подбрюшье на острые «вилы» танковых групп, ударив с запада и востока.

Его собственные ошибки оказались бы не столь существенными, если бы флот разогнал снующие по Каналу немецкие суденышки. Но могучие линкоры и крейсера, на которых всегда зиждилось могущество империи, оказались совершенно беззащитными перед угрозой с воздуха.

— Годдем!

Черчилль выпустил клубок сигарного дыма — разве можно было представить в ту войну, что неуклюжие полотняные этажерки превратятся в хищного зверя, смертельно опасного для любого корабля. И вот здесь не его просчет, тут фатальную ошибку, недооценив грозного противника, сделали их лордства, по заказу которых на британских верфях были построены заведомо ослабленные крейсера и линкоры.

Все корабли Его Величества оказались плохо вооруженными даже против единичных атак малых групп, что впервые продемонстрировали германские самолеты в Норвежской операции, искалечив тяжелый крейсер «Лондон». А против массированных атак авиации, как показали вчера немцы, бросив в бой полторы сотни самолетов, не устоит даже эскадра из трех линкоров, пяти крейсеров и почти двух десятков эсминцев.

И вместо того чтобы пройти в пролив и смести шквалом снарядов с поверхности моря всех немецких недомерков, флот, как трусливая шавка, убрался в базы, как в будку, где начал зализывать раны. Осталась всего одна надежда, единственная…

— Сэр! — Радостный выкрик адъютанта, столь не свойственный этому всегда сдержанному офицеру, истинному джентльмену, вывел Черчилля из мрачных раздумий. Руками именно таких сынов отечества создавалась самая великая империя мира. Сэр Уинстон поднял голову, и радость неожиданно разлилась по телу, как добрый бокал шустовского коньяка.

— Получена радиограмма от адмирала Соммервилла! Соединение «Н» прорвало западное заграждение, и сейчас линейные крейсера «Худ» и «Рипалс» прорвались в Канал. Их сопровождают тяжелый крейсер «Норфолк» и семь эсминцев. Потеряли на минах…

— Прах подери, не о потерях речь! — неожиданно взорвался Черчилль. Он надеялся на идущую от Гибралтара эскадру, которая перетопила «лягушатников» в Алжире в начале июля, и правильно сделала — нечего им предавать Англию, и тем более их линкоры могли попасть в руки немцев.

— Они уже топят огромный конвой, сэр! А потом пройдут по проливу, сметая все на своем пути. Они… — Офицер запнулся и произнес явно свои слова, которых просто не могло быть в радиограмме: — Сделают нечто похожее на волка, который забирается в овчарню, сэр!

Черчилль с превеликим облегчением вздохнул, выронив из губ потушенную сигару. Его последний джокер выскочил на стол в самый нужный момент и смешает противнику всю партию. Нет, грешно сомневаться в божественном провидении, которое всегда оберегало берега благословенного острова от захватчиков. Как шторм разметал «Непобедимую армаду», так линкоры Соммервилла сметут все на пути. А десанты, оставшиеся без подкреплений, рано или поздно будут уничтожены.

— Моя молитва была услышана!

Глава седьмая «ШИРЕ ГРЯЗЬ, НАВОЗ ПЛЫВЕТ»

«Фельзеннест»

— Мой фюрер! Получена радиограмма из штаба фон Рундштедта. Два английских линкора в сопровождении крейсеров и эсминцев прорвались через западное заграждение, уничтожили или рассеяли наши транспортные соединения, а сейчас направились на восток.

Сон мгновенно улетучился, и Андрей, откинув одеяло, соскочил с койки. Мельком глянув на часы, он отметил, что сейчас только половина четвертого — до первого доклада Манштейна еще четыре часа.

Веселенькая ночь получается!

Стоявший наготове камердинер тут же бросился к нему со своей помощью, в четыре руки Родионов стремительно облачился в мышиную униформу, задав на ходу несколько вопросов:

— Откуда взялись линкоры? Их же там не было! Или через Шотландию перевели?! Но мы же установили всех, они были под контролем!

— Один линкор имеет четыре башни, другой три…

— Три?! Это не ошибка? А то в темноте наши солдаты могли и перепутать, особенно если над головою 15-дюймовые снаряды пролетают!

— Нет, мой фюрер! Моряки уже сообщили, что в пролив вошли линкор «Худ» и линейный крейсер «Ринаун», с ними идет одно «графство» и примерно семь или восемь эсминцев.

— А, задницы в ракушках! Очухались! Кто сообщил?

— С броненосца «Шлезиен», еще до того как он затонул, мой фюрер. И с «Одина», бывшего норвежского броненосца, — их тоже расстреляли.

— Хорошенькие дела! Погибли два наших корабля, пусть старых, даже ветхих, а я ничего не знаю?! Вызовите Манштейна, незачем спать, раз тут такое побоище началось!

— Генерал и послал меня к вам. А сам говорил в это время по прямому проводу с Шербуром. Он еще не ложился спать в эту ночь.

— Выгораживаете вы его, Шмундт. Ну, и правильно, у него и так служба нервная, как и у вас!

Родионов усмехнулся, вспышка ярости, ожидаемая ввиду непоседливости внутреннего «визави», так и не состоялась. А это было хорошо — после таких гневных приступов и вспышек Андрей чувствовал себя крайне прескверно, будто бы на него самого орали и топали ногами.

— Разрешите, мой фюрер?

— А, это вы, фон Путткамер. Как раз и нужны. Что там происходит?! Вы можете внятно доложить?!

— Да, мой фюрер! Я только что говорил по телефону с начальником штаба кригсмарине. В Ла-Манш вошло соединение «Н» адмирала Соммервилла. Наши «кондоры» прошляпили, другого слова тут просто не применить, бросок его быстроходных кораблей, и они в темноте, миновав минные заграждения, ворвались в пролив. — От лица морского адъютанта можно было прикуривать, настолько оно раскраснелось от еле сдерживаемого гнева.

— Так, значит, — с угрозой в голосе прошипел Андрей, крылья его носа раздувались от ярости, как капюшон кобры.

Крайний был найден, и им оказались люфтваффе, прозевавшие стремительный бросок линейных крейсеров. Ведь «Худ» — это усиленный «Рипалс» с дополнительной башней и более толстой броней.

Ютландский бой показал, насколько тонка «шкура» линейных крейсеров, придумки адмирала Фишера, так называемых его «кошек» — «Лайона» и «Тайгера».

И если «Рипалс» имел 6-дюймовую броню, кое-где усиленную до девяти, то «Худ» бронировался намного крепче, мало в чем уступая иному линкору.

— Фельдмаршал Геринг знает?

— Так точно, мой фюрер!

— Угу, — только и сказал Андрей, иссякнув запалом.

Крайнего, конечно, найдут, и быстро. Им окажется какой-нибудь генерал или полковник, что не обеспечил плотный полет «кондоров» дальней морской разведки.

А собственно, за прорыв искать никого не придется, ибо он изначально имеется — командующий 3-м воздушным флотом отвечает именно за это направление.

Ну а там пойдет по нисходящей. Живо выяснят, кто и где расслабился, предчувствуя скорую победу на острове.

— Разрешите, мой фюрер…

— Я ожидаю вас, Манштейн. Надеюсь, что не все так скверно, как мне сообщили уже адъютанты?!

— Могло быть и хуже, мой фюрер. Но если и в следующую ночь англичане пройдут по проливу так же, то вся наша армия, высадившаяся на острове, будет обречена. Воздушным путем ее снабжение в полном объеме провести будет невозможно.

— Умеете вы обрадовать меня, мой дорогой Манштейн. Эрих, я просто поражаюсь чувству вашего искрометного оптимизма!

— Вы шутите, мой фюрер? — Тонкие губы генерала расползлись в подобие улыбки. — Но мы этой ночью потеряли на западном участке примерно треть плавсредств, которые были в море. Это приблизительная оценка, и без восточного участка, где бой продолжается…

— Да? — искренне удивился Андрей. — Там продолжается ночной бой?! Почему?

— В Па-де-Кале на помощь Соммервиллу подошел из устья Темзы Хамберский отряд крейсеров, с ходу прорвав наше восточное заграждение. Данные о потерях еще не поступали, но думаю, что они у нас там намного больше, чем на западном участке. И это по самому оптимистическому подсчету, мой фюрер!

— Час от часу не легче!

Андрей натурально схватился за голову. Стоило так тщательно готовить операцию, учитывать все детали, бросить в бой массу войск и средств, чтобы все усилия целой страны перечеркнуло разгильдяйство, и, может быть, всего одного человека.

— И что вы намерены предпринять, генерал?

— Уже предпринял, мой фюрер, и отдал распоряжения от вашего имени, не желая терять ни минуты времени…

Фолкстоун

— Купание не в моем возрасте, Венк! Тьфу! А говорили, что по проливу можно плыть спокойно! Тьфу!

Гудериан выплюнул соленую воду, продираясь к берегу. Ноги твердо чувствовали дно, но волны время от времени захлестывали генерала с головою. Отвратительное состояние!

— Так то днем, майн герр! А ночью тут черт знает что творится!

Адъютант заботливо поддержал командующего панцерваффе под локоть — он предпочел скорее бы сам утонуть, чем допустить гибель своего командующего. Но еще три десятка шагов — и они доберутся до спасительной сухой тверди.

— Лучше самому с «матильдами» сразиться, чем еще раз испытать такой ужас!

Генерал оживленно разговаривал и жестикулировал, как бывает с людьми после перенесенного жесточайшего стресса.

А час назад был далеко не стресс, а оживший ночной ужас, смертельный кошмар, когда огромная махина английского линкора, заслонившая, как ему показалось, половину неба, тускло освещенного печальной луною, внезапно опоясалась огнем, будто разверзлось жерло вулкана.

Им невероятно повезло, что танково-десантная баржа шла в авангарде, успела выскочить из зоны поражения орудий и укрылась в темноте.

Море, оставшееся у них за спиной, неожиданно взорвалось огромными столбами воды, чудовищным грохотом и дикими криками насмерть избиваемых людей, которые ничто не могло заглушить.

Генерал, несмотря на то что прошел несколько войн и видел немало смертей, испытал приступ животного страха от унизительного чувства собственной беспомощности.

Да, ему повезло проскочить, но тысячи танкистов из 1-й панцер-дивизии со своими боевыми машинами были принесены на заклание кровожадным морским богам.

Он хотел плакать, видя, что нет никакого спасения, и даже начал молиться, хотя делал это крайне редко.

Но случилось чудо: темнота по левому борту баржи взорвалась добрым десятком пульсирующих вспышек и тут же выплеснула четыре длинных языка пламени.

Огромный английский корабль содрогнулся — генерал собственными глазами видел, как на нем вспухли два разрыва, словно по танку, пусть и неимоверно большому, запулили фугасом. Это был, вне всякого сомнения, германский корабль, и все находящиеся на барже заорали от восторга.

Но смолкли от ужаса, когда спустя минуту английский линкор ответил — то, что увидел Хайнц, было чудовищным.

Языки пламени главного калибра вытянулись струями гигантского огнемета, а грохотнуло так, что все машинально пригнулись, оглохнув. Темнота осветилась жуткими взрывами, которые вскоре накрыли огромным пожаром героический немецкий корабль…

— Венк, у вас есть шнапс? А то мы все рискуем простыть, но позволить это нельзя, — произнес сиплым голосом «отец панцерваффе», на плечи которого подбежавшие солдаты набросили теплое одеяло. Это не курорт, и ночное купание может закончиться фатальной пневмонией.

— Ух, — выдохнул воздух генерал, хорошо хлебнув из протянутой фляжки, и заговорил злым голосом: — На море мы беспомощны, но не здесь. Венк, я должен знать, сколько у нас танков под рукой. Надеюсь, что британцы дорого заплатят за безнаказанное и жестокое истребление моих танкистов. И очень скоро, прах их подери!

Гастингс

Самолет был не военным, а мобилизованным и принятым от «Люфтганзы», потому комфортабельным. Вместо откидных полок удобные кресла у иллюминаторов, на которые усадили легкораненых, в проход, покрытый ковровой дорожкой, поставили носилки с тяжелоранеными, среди которых находился командир парашютно-десантной бригады Ойген Мандль.

Макса Шмеллинга усадили рядом с ним, бережно пристроив искалеченную осколком ногу и зафиксировав лежащую на повязке руку. Война для экс-чемпиона мира по боксу закончилась — с такими ранениями списывают не только с парашютных частей, но и вообще со службы.

Кошмарная неделя закончилась, дни тянулись месяцами, полными крови и ужаса, однако Макс не жалел ни о чем, увидев ту изнанку войны, о которой старались не писать, отдавая страницы газет героям и совершенным ими подвигам.

Но ведь в Берлине не стреляют в упор, а репортерам из «Фелькишер Беобахтер» не надо подставлять свою голову под пули и нюхать вонь вывернутых человеческих потрохов.

Шмеллинг скосил глазом вниз — командир бригады лежал неподвижно, закрыв глаза, сквозь толстый слой бинтов на животе проступали кровавые пятна. Выживет ли?

За эти дни он оценил командира в должной мере — и командовал умело, и труса не праздновал, и из полковников генерал-майором стал, вот только новые петлицы на комбинезон пришить не успели да погоны из толстого жгута перецепить.

Самолет затрясло, гул моторов усилился, Ю-52 дернулся и, набирая скорость, понесся по ВВП. Пробежка была не столь длинной, и через минуту Шмеллинг уже покачивался в воздухе, разглядев внизу освещенную автомобильными фарами полосу аэродрома.

— Война закончена, — прошептал Макс, — через два часа я буду в Берлине у лучших врачей.

Вообще-то всех раненых доставляли во Францию, но для заслуженного генерала и героев-парашютистов было сделано исключение.

А вскоре их встретит сам фюрер, и для него лично начнется мирная жизнь. Он будет просыпаться, когда хочет, пить кофе, читать в кресле газету и не втягивать в голову плечи, страшась разрыва снаряда…

— Бог ты мой!

Макс с ужасом взирал вниз — море превратилось в клокочущий огненный смерч. В языках пламени горящих судов и выстрелов был хорошо виден царящий внизу кошмар. Самолет дрожал и поднимался все выше в небо, как бы желая побыстрее покинуть развернувшийся апокалипсис.

Крепкая ладонь сжала его колено, и Макс сразу наклонился — глаза генерала смотрели требовательно, по лицу стекали капельки пота.

— Что там?! Английский флот вошел в пролив?

Макс только кивнул на еле слышный шепот генерала. А что ему было говорить, если и так понятно, почему с нескрываемым ужасом на лицах все легкораненые смотрят в иллюминаторы.

— Это ничего, чемпион. Это не страшно…

Генерал растянул в улыбке белые тонкие губы, и от этого оскала, заметив его краем глаза, боксер еще больше ужаснулся, слушая хриплое дыхание и прижав свое ухо к лицу командира.

— Небо за нами, Шмеллинг… Им с утра покажут…

«Фельзеннест»

— Мой фюрер! Мы понесли большие потери!

Голос Манштейна звучал ровно и спокойно, без малейших эмоций — так может говорить только истовый военный профессионал.

— Потоплено и сильно повреждено свыше трехсот плавающих средств, примерно столько же мы потеряли за все дни операции от ударов морских и воздушных сил противника. Погибло или утонуло до десяти тысяч наших моряков/солдат и офицеров. Основная масса потерь пришлась на 21-ю пехотную и 1-ю танковую дивизии.

— Что с генералом Гудерианом?

Андрей первым делом спросил о наболевшем за эту бесконечно долгую ночь и тянущееся с рассветом утро.

За это время штабу ОКВ удалось воссоздать более-менее реальную картину произошедшего побоища. Но в данный момент Родионова беспокоила судьба «Шнелле-Хайнца» — ведь потеря «отца панцерваффе» стала бы для его планов серьезным ударом.

— Он уже в Фолкстоуне, приводит в порядок части 1-й танковой дивизии. Генерал-оберст не пострадал, хотя ему пришлось искупаться!

Усмешка еле видимая, но все же пробежала по губам генерала Манштейна, хоть мгновенно, — Андрей знал, что тот не совсем хорошо относится к новоявленному любимцу фюрера.

«Ревнует, что ли? Прямо как бабы, а еще с лампасами!»

— Что с кораблями охраны?

— Потери крайне серьезные. — Манштейн поднял красные воспаленные глаза. — Из крупных кораблей эскадры уцелели крейсеры «Адмирал Хиппер» и «Нюрнберг», «Эмден» потоплен. Артиллерией линкоров потоплены или серьезно повреждены все наши броненосцы, за исключением «Тора». Кригсмарине потеряли девять эсминцев и миноносцев, три десятка катеров, включая семь торпедных. И две подводные лодки, одна из которых погибла в результате внутренней аварии.

— А что с соединением Соммервилла?

— Крейсер «Норфолк» потоплен торпедами, а линкор «Рипалс» укрылся в Портсмуте, потеряв ход от двух торпедных попаданий. По крайней мере, его вели в базу на буксире. Линкор «Худ» ушел из пролива перед рассветом вместе с хамберовским отрядом, из состава которого подорвался на наших минах и затонул легкий крейсер «Белфаст». Кроме того, противник потерял старый крейсер типа «С», потопленный броненосцем «Тор», шесть эскадренных миноносцев и около десятка мелких судов. Данные еще поступают и уточняются.

— В общем, как я понял, нам крепко поддали, Манштейн. Бог мой — полтысячи лоханок мы потеряли, и если завтра будет еще одна такая ночь, а потом и день, то мы будем вынуждены свернуть морские перевозки, ибо у нас не останется плавсредств…

— Мой фюрер! Все не так плохо. Уже закончена сборка трех десятков паромов «Зибель» и начата проводка семи танково-десантных барж, которые заменят примерно четверть от потерянного тоннажа. Практику ночных конвоев нужно отменить и вести их только днем.

— Это целесообразно?

— Да, мой фюрер! На южное побережье Англии уже переброшены не только истребители, но и четыре группы «штукас», что позволит им совершать в день до шести вылетов. Этого достаточно для отражения любой угрозы хамберовской флотилии и со стороны Ирландского моря. Фельдмаршал Геринг заверил, что теперь английские эскадры не смогут зайти в Канал днем, ибо наша авиация господствует на всем протяжении Ла-Манша. А гипотетические потери от дневных налетов английских бомбардировщиков будут на порядок меньше случившихся сегодня ночью.

— Хорошо, Манштейн. — Андрей дернул подбородком и задумался, потом медленно заговорил: — Передайте фельдмаршалу, чтобы люфтваффе не сильно резвились и перестали топить англичан. Нужно их только повредить хорошо, хода лишить и стреножить таким образом, пусть остаются в базах на ремонте.

— Я понял вас, мой фюрер. — По губам Манштейна промелькнуло подобие улыбки. — Я уже позвонил начальнику штаба люфтваффе с этой просьбой. Английские корабли со временем можно будет отремонтировать и использовать в войне против американцев.

— Манштейн, вы стали читать мои мысли, а это меня пугает!

— Нет, мой фюрер, просто я привык хорошо выполнять свои служебные обязанности…

Лондон

— Необходимо этой ночью нанести повторный удар по конвоям. Даже если мы потеряем все линкоры, но очистим пролив от немцев, то любые жертвы окажутся во благо империи!

Черчилль пыхнул сигарой, и сейчас он напоминал флегматичного английского бульдога, который, однако, имеет мертвую хватку, и попадаться между его челюстей крайне нежелательно.

— Сэр, мое соединение практически перестало существовать. Но мы выполнили ваш приказ. Да, ваш, сэр!

Адмирал Соммервилл сверкнул глазами, в которых светила затаённая ненависть. Премьер-министра он считал неудачником, ухитрившимся благодаря своему политиканству взлететь высоко: в ту войну был Первым лордом Адмиралтейства, а сейчас возомнил себя флотоводцем!

— Я понимаю вас, Джеймс Скелли. — Черчилль снова пыхнул сигарой, с которой весь мир знал его на фотографиях. — Но Англия у нас одна, а кораблей у Его Величества много. Так что любые, я подчеркиваю, любые, пусть даже значительные, потери не должны остановить нас! Вы готовы выполнить свой долг перед королем, адмирал?!

— Да, сэр. Но мне не с чем выходить в Канал!

Соммервилл усмехнулся, но мысленно. Как беда или нужно провернуть какое-нибудь поганое дело, типа расстрела несчастных союзников, как он проделал с французами в Алжире, то зовут его. А минует надобность, так задвигают в самый дальний шкаф, завидуя славе.

И это не только его судьба, так поступают и с однокашником, вечным соперником, адмиралом Каннингхемом, которого «наш добрый толстяк Уини» услал командующим на Средиземное море. И как тот будет выкручиваться всего с двумя линкорами против итальянских пяти? И все благодаря «мудрому» управлению Черчилля и «умелому» командованию адмирала флота лорда Паунда, в чьих руках находится сейчас судьба империя. Остался только флот Его Величества, ибо авиацию и армию уже погубили.

— Держите свой флаг над «Худом», адмирал, полученная им одна торпеда — это пустяк для сильнейшего корабля империи. И принимайте под командование крейсера хамберовского отряда и те, что подходят с Розайта. Вас поддержит от Ирландии отряд Дракса. Идите, адмирал, теперь в ваших руках судьба Британии!

Берлин

— Дагмар, это мой долг, пойми!

Майор Ханс фон Люк с мягкой улыбкой взглянул в лицо любимой женщины и вздохнул, вспомнив, сколько пришлось пережить за этот месяц, борясь за свое счастье.

Он встретился с ней случайно, на одной светской вечеринке, — и влюбился с первого взгляда.

Люк пользовался у женщин определенным успехом, еще бы: герой недавней победоносной войны, майор, с Рыцарским Железным крестом на шее. Да еще с аристократической приставкой «фон»!

И внешность привораживала: высокий, белокурый, широкоплечий — истинный ариец, каким должен был всякий немец, если судить по эпосу о Нибелунгах.

Вот только, к своему огромному огорчению, ему вскоре пришлось узнать, что все достоинства могут стать недостатками, если предпринять некоторые шаги к изменению холостяцкого статуса.

Дагмар сразу сказала ему, что хотя ей дали все арийские права, но она на одну восьмую часть еврейка, а вот мать еврейка на четверть, а потому некоторых прав лишена.

Евреи «наполовину» уже за людей в рейхе не принимались. А уж о чистокровных юде и речи быть не могло, лишь желтая звезда на груди, как проклятая метка.

Фон Люка Нюрнбергские законы не испугали, и он, познакомившись с родителями жены, милыми людьми с происхождением и взглядами космополитов, решился поговорить с Дагмар всерьез и сделал ей предложение руки и сердца.

Та ответила согласием, как и родители, и обрадованный аристократ тут же подал рапорт по команде с просьбой разрешить сочетаться браком с женщиной своего круга.

Отказ майор получил мгновенно. Оказывается, по правилам, утвержденным главкомом ОКХ, он не имеет права жениться на женщине, что принадлежит категории «одна восьмая».

Фон Люк от столь расистской формулировки потерял дар речи, но опомнился и вежливо поинтересовался в причине.

Оказалось все просто — будь он обычным капитаном, без креста на шее и родового «фона», то бракосочетание можно было бы организовать немедленно. Но так как Люк — старший офицер, «рыцарь» и аристократ, то пусть подберет женщину с незапятнанной кровью или хотя бы на «одну шестнадцатую».

Генерал Роммель ничем помочь не мог, но сделал все, чтобы отчаявшегося майора принял «отец панцерваффе». Но и Гудериан не смог прошибить с налета безумный закон. Однако, как ни странно, на помощь пришел сам главком люфтваффе фельдмаршал Геринг, имевший на самого фюрера влияние.

Герр Герман мог не то чтобы благословлять какие-то свадьбы, а вообще принимать в авиацию на службу тех, в ком хоть и течет еврейская кровь, но он сам или его предки имеют заслуги перед Германией.

ВВС считались чуть ли не рассадником «истинно арийского происхождения» и были, как жена Цезаря, вне подозрений со стороны чиновников от НСДАП.

То ли несчастная любовь майора-танкиста, героя минувшей войны во Франции, тронула сердце фельдмаршала, то ли его хорошие отношения с Гудерианом, но главком воспылал гневной тирадой по отношению к бездушным формалистам и уверил Люка (хотя тому показалось, что в большей степени «Шнелле-Хайнца»), что немедленно уладит это несчастье.

К щекотливому делу тут же подключились юристы из люфтваффе. Опытные стряпчие быстро установили, что один из прадедушек Дагмар отличился в битве при Седане, был там ранен и награжден крестом.

Потому не имелось препятствий для того, чтобы разрешить девушке вступить вольнонаемной работницей с трехмесячным контрактом на службу в авиацию. И все — обычная немка «с одной восьмой» пропала, и фон Люк сразу получил добро на бракосочетание…

— Пойми, я не могу иначе, — фон Люк поцеловал теплую ладошку своей невесты. — Бракосочетание можно будет организовать весной, ведь требуется три месяца, а я должен выполнить приказ — мою дивизию направляют в Африку. Я обязан быть рядом со своим генералом, который нам так помог. Ты не беспокойся — Англия продержится еще пару недель, а там капитулирует. А значит, мне не придется воевать с британцами среди песков и барханов…

«Фельзеннест»

Несмотря на раннюю осень, в душе царила настоящая весна. Андрей чуть не подпрыгивал от распиравшего его душу ликования.

Какую пустышку вытянули англичане, сунувшись этой ночью в пролив, ставший впервые пустынным за эти горячие дни «Морского льва».

Вернее, не совсем таким и покинутым. В эту ночь германские конвои отстаивались в портах, зато все боеспособные корабли и катеры, способные нанести удар по крейсерам «Гранд Флита», были стянуты в Ла-Манш.

Два десятка подводных лодок, миноносцы, торпедные катеры приготовили англичанам горячую встречу, руководствуясь нехитрым, но знакомым Андрею способом, который на русском звучал весьма образно — «шире грязь, навоз плывет». И хоть последняя субстанция в воде вообще-то не тонет, но вот по отношению к продукции верфей это не относится.

Из крупных кораблей в проливе у немцев остался только один — счастливец «Тор», бывший датский «Нильс Джуэль», с успехом переживший несколько схваток с мелкими британскими кораблями (плюс еще пара совершенно случайно спасшихся эсминцев).

«Датчанин» уцелел потому, что вместо пары крупнокалиберных орудий, которыми вооружали этот тип кораблей, а потому бесполезных против стремительных эскадренных миноносцев, что гвоздили «броненосцы берегами охраняемые», как язвительно острили моряки, торпедами и массированным огнем скорострелок.

Это было великолепно продемонстрировано еще в Норвежской операции, когда немецкие эсминцы капитана цур зее Бонте лихо и без потерь отправили на дно два норвежских броненосца «Эйсвольд» и «Норге».

С «Тором» у англичан сей номер не прошел, даже когда его атаковал старый крейсер с пятью шестидюймовыми пушками: в ответ они получили залпы из десятка таких же орудий, к которым присоединились зенитные автоматы «Бофорс» — изделие шведских заводов считалось лучшим в мире.

Так что два крейсера, пусть и времен прошлой мировой войны, эсминец и пять более мелких британских кораблей стали жертвами удачливого «датчанина», отомстившего таким образом высокомерным британцам за временную оккупацию Исландии.

Родионов моментально сделал вывод: теперь все зависело от Шпеера, что обязывался закупать шведские зенитки на «корню», как говорится, и главное — развернуть производство спаренных стабилизированных 40-мм установок на германских заводах.

Подобного эффективного оружия рейх не имел, и нужно было подсуетиться первыми сделать заказы. Дело могло выгореть — в Стокгольме находился министр иностранных дел рейха фон Нейрат, который вел весьма непростые переговоры со шведами…

— Мой фюрер! Я считаю, что операцию «Стража на Темзе» следует начинать немедленно!

Начальник абвера генерал-лейтенант Йодль чуть ли не умоляюще посмотрел на Родионова, и тот правильно понял его взгляд. Действительно, десантники, летчики, моряки и танкисты овеяны славой, а три тысячи головорезов-диверсантов из военной разведки уже пять дней пребывают как на иголках, ожидая каждую минуту приказа.

Андрей сознательно придерживал в своем личном резерве столь грозную силу, надеясь всей душой на успех «Морского льва».

— Вы правы, мой милый Альфред!

С генералом Родионов был предельно ласков, тот зарекомендовал себя просто превосходно — разведка потрудилась на славу, подавая «на верхи» проверенную и чрезвычайно важную информацию. Это стоило отметить, но не сейчас — награда должна стать более весомой, по крайней мере равноценной чину, что имел прежний руководитель абвера, виртуозно помогавший коварным англичанам.

— Сейчас порты и базы набиты искалеченными кораблями, особенно после вчерашнего разгрома, что получил их адмирал Соммервилл, попавший в подготовленный в Ла-Манше капкан и добитый утром нашими «штукас». Вы не должны им дать взорвать или затопить флот — он потребуется рейху. И главное — верфи и заводы должны попасть к нам целыми и желательно с неповрежденными кораблями, которые на них строятся. Эти новейшие линкоры и авианосцы с крейсерами могут сослужить нам неплохую службу, ведь американцы вряд ли будут долго стоять в стороне. А мы должны успеть подготовиться к войне с ними!

Портсмут

«Ганомаг» быстро катил по хорошей дороге, ничем не уступавшей по качеству знаменитым германским автобанам. После прорыва, в который в составе 1-й танковой дивизии панцерваффе был брошен «Лейб-штандарт», наступление протекало как по маслу.

Нет, англичане продолжали драться яростно, хотя и без прежнего накала и страсти, совершенно удивительных для всегда хладнокровных островитян.

Но именно драться, а не воевать по уму — храбрость имелась в избытке, а вот умения, подкрепленного танками и двухфунтовыми пушками ПТО, явно не наблюдалось, в отличие от боев у того же Дюнкерка.

И еще одно явление сильно удивляло рвавшихся вперед немцев: местное население не запрудило дороги, спасаясь в дикой панике от наступающего врага, как в Бельгии или Франции, нет, оно оставалось, причем совершенно спокойно, в своих домах.

Жители не выказывали страха, но и радушия тоже. Ну, это понятно — ни одного врага с подарками не встречают, но не так же: нет ни заискивания, как у французов, ни услужливости с тлеющими углями ненависти, как у тех же поляков, ни нордического спокойствия, что показывали датчане.

Англичане встречали немцев с надменным и нарочитым равнодушием, будто прибыли какие-то сборщики налогов. Уверенно общались, но рукопожатиями не обменивались и вели себя предельно вежливо и корректно. А власть оставалась на местах, а не бежала первой, как показали гастрономические почитатели квакающих лягушек.

Немцы поначалу совершенно искренне недоумевали, но вскоре все разъяснилось: британцы получили наказ правительства не покидать селения, дабы не затруднить маневр войскам, и сочли за честь его досконально, как они это и умеют, выполнить. И выстрелов не звучало, хотя те же поляки в первые дни войны начали партизанщину.

Даже эсэсовцы облегченно вздохнули — хоть и нужно, но все же крайне неприятно устраивать экзекуции и расстреливать заложников, взятых из родственного германцам народа.

Сам Майер объяснял столь нарочито выдержанное поведение британцев тем обстоятельством, что несколько долгих веков на остров не ступала нога завоевателей.

Вследствие этого местные жители, привыкшие чувствовать себя властелинами в любой стране мира, не говоря уже о колониях, сейчас просто не знали, как себя вести, и поступали согласно привычке, но учитывали, что в руках незваных гостей имеется оружие, каковое отсутствует у хозяев. Да и сами немцы сдерживались в проявлениях инстинкта победителя, вели себя скромно и вежливо с представителями властей, старались платить за каждую мелочь.

Приказ из ОКВ, подписанный фюрером, был суров и категоричен — любой злоупотребивший, независимо от чина и занимаемой должности, будет немедленно предан военно-полевому суду со всеми вытекающими последствиями.

А то, что фюрер не остановится в случае чего и перед страшной децимацией, никто не сомневался, благо во Франции имелся один прецедент. И хватило за глаза и победителям германцам, и побежденным галлам, которые сейчас, волею судьбы, стали союзниками, — уж больно обидели последних англичане, устроив наглое избиение их флота по всему миру, с ненавязчивым выдавливанием из колоний недавних хозяев.

Глава восьмая «ГРОМ ПОБЕДЫ РАЗДАВАЙСЯ»

«Фельзеннест»

— Мой фюрер! Танковые группы генералов Гота и Гудериана соединили свои фланги у Саутгемптона. Все побережье Южной Англии в наших руках на восьмой день операции. Дальнейшее наступление развивается строго по плану — группе Гудериана к Уайтфорду с дальнейшим обходом Лондонского укрепленного района с северо-востока, а танковым дивизиям Гота на Оксфорд и в дальнейшем на Бирмингем…

Указка Манштейна уверенно ходила по карте, расчерченной синими стрелами и массой значков, в которых Андрей узнавал ромбы — обозначение танковых соединений.

Впечатляло — синих было вдвое больше красных. Но ряд других значков для Верховного главнокомандующего Третьего рейха так и остались за возможностью понимания, и ему зачастую приходилось делать только умный вид.

И вообще за последнее время он пришел к стойкому убеждению, что фюрер-то на капитанском мостике вермахта и не нужен. Дела в большинстве своем шли совершенно без его участия, и в большинстве случаев начальник штаба ОКВ ставил его в известность постфактум.

«А нужен ли я здесь?»

Родионов в который раз задавал себе этот вопрос, ставший чисто риторическим. И не только — Германия его продолжала удивлять и шокировать: все текло само собой.

Стоило ему отпустить вожжи и начать прижимать партийных функционеров, как сразу выяснилось, что реально управляют страною чиновники, а не партийные функционеры и гауляйтеры, поставленные или навязанные сверху, то есть от НСДАП, а точнее, им самим.

И если убрать сие крикливое, весьма наглое и вороватое руководство из старых партайгеноссе, от которого больше вреда, чем какой-либо реальной пользы, то это пойдет только на пользу стране.

«Дойчланд юбер аллес!» — «Германия превыше всего» — именно под таким девизом он начал кампанию по очищению страны как от «старых борцов» и тех, кто поддался разлагающему влиянию власти со всем производным от этого (даром что немцы, но рвачи могут быть похлеще русских), так и тех, кто ничего не вкусил, а потому остался вельми злобен на фюрера, что «предал социальную революцию».

Прямо троцкисты-утописты пивного разлива — рука так и тянется к ледорубу! Истинные большевики, «старые коммунисты» или «ленинская гвардия», только на немецкий лад.

Хорошо хоть «папаша» Мюллер оказался под рукою — старая полицейская ищейка имела на всех превосходное досье и прямо вцепилась, будто снова наступили двадцатые годы и он получил приказ пересажать всех активистов НСДАП.

Однако, к искреннему удивлению Андрея, оказалось, что Третий рейх есть относительно правовое государство — вожделенная мечта советской интеллигенции времен перестройки.

Ни-ни, тут фюреру крепко били по рукам законники, попробуй он не то чтобы приказать расстрелять, а просто засадить надолго. Не то что в СССР с его 1937 годом и удобной, все объясняющей и основополагающей «пятьдесят восьмой статьей» и не Конституции, а самого «гуманного» УК — Уголовного кодекса.

Но партийные дела оказались внутри НСДАП, и тут можно было вовсю крутить, используя «подковерную» борьбу и всякие интриги. А потом обнаружилось, что есть и иные возможности, на которые его прямо натолкнул начальник гестапо, старый «папаша» Мюллер…

— Безвозвратно потеряно потопленными, сожженными и неподлежащими ремонту до тысячи двухсот плавсредств. Временно вышло из строя ввиду повреждений еще до четырехсот единиц. Потери частично восполнены за истекшее время передачей 78 паромов «Зибеля», 10 быстроходных десантных барж и переводом 42 транспортов. Данные меры позволили за счет большего тоннажа полностью обеспечить потребности войск на плацдармах и начать перевозку войск второго эшелона…

«Это англичане крепенько постарались — вся операция балансировала на острие ножа!»

Андрей только теперь понял, что «Морской лев» оказался не просто дерзкой, а немыслимо наглой операцией. Если бы люфтваффе не захватили воздушного господства, не перебросили истребители на плацдармы, да не будь заранее подготовлены две эскадры для нанесения ударов по кораблям, то вся затея с оккупацией Туманного Альбиона закончилась самой настоящей катастрофой.

Ведь тогда бы «Гранд Флит» и Королевские ВВС потопили не половину собранных с миру лоханок всевозможных видов, а все. И так еле удержали англичан, но продлись бои в Канале еще пару ночей, то все, хана. Как пишут на кинопленке — конец фильма.

Повезло! Еще как повезло!

Лондон

«Что делать?»

Именно этот извечный русский вопрос крутился сейчас в голове сэра Уинстона Черчилля. Битву за Британию он не считал проигранной, ведь не раз бывало в истории, когда один день или случайность спасала не то чтобы армию, а государство.

А в голове маленькими молоточками стучали слова, им и сказанные четыре месяца назад, когда все парламентарии, даже самые тупые из «тори», осознали до глубины души и поняли, что только он, потомок славных герцогов Мальборо, способен вызволить страну из нарастающего военного кризиса. И привести, пусть через тернии, к победе, что сохранит Британскую империю, над которой никогда не заходило солнце, к новой славе, с новыми приобретениями, как бывало всегда.

«Вы спрашиваете, в чем состоит наша политика? Я отвечу: она в том, чтобы вести войну на море, на земле и в воздухе и использовать для этого всю нашу мощь и всю нашу силу, которую может дать нам Господь; вести войну против чудовищной тирании, равной которой нет в мрачном и достойном сожаления перечне человеческих преступлений».

Словно наяву проступили в памяти лица депутатов Палаты Общин — растерянные, непонимающие. Тогда еще никто не предполагал, какой катастрофой окончится для английской армии стремительное наступление нацистских орд, этих гуннов XX века.

Никто не ожидал тогда, что ситуация станет настолько скверной, но атмосфера сгустилась за эти дни, да и у многих неприятно сосало под ложечкой, словно у боксера в предчувствии сокрушительного удара в челюсть.

Только он, Уинстон Черчилль, в те минуты осознал, что поведет корабль империи через рифы и мели, штормы и качку, к вожделенной бухте, где она обретет спокойствие и славу. Он должен передать это знание другим, а потому гордо бросил им свои слова:

— Вы спрашиваете, в чем состоит наша цель? Я могу дать ответ одним словом. Победа! Победа любою ценою! Победа, несмотря на весь ужас! Победа, как бы долог и тернист ни был путь к ней, ибо без победы не может быть жизни.

— Нет, война не проиграна! — Черчилль решительно поднялся с кресла. — И я вобью в голову министрам эту мысль!

Он твердо знал одно — империя может проиграть бой или сражение, но никогда Британия не проигрывала войну, пусть даже третью по счету, если первые две не приносили нужного результата. Да и, в конце-то концов, силы Германии тоже не беспредельны!

Портсмут

По губам Хайнца Гудериана блуждала ироничная улыбка, проявляясь в уголках рта. Командующий панцерваффе с видимым интересом разглядывал первый крупный город, занятый немцами.

Действительно, очень приличных размеров город, с развитой заводской и ремонтной инфраструктурой, портом и военно-морской базой, а не те мелкие курортные местечки, которые были захвачены в первые часы операции.

Британцам не удалось разрушить портовые сооружения, или они не успели этого сделать (а может, просто не хотели этого делать), а потому снабжение высадившихся армейских групп теперь станет намного проще.

Разгрузка настоящих транспортов позволит содержать войска в полной мере и наладить переброску тяжелой техники, которая ранее доставлялась на плацдармы с превеликими трудностями.

Это будет не то прежнее нудное «кормление в час по чайной ложечке», что было, а нормальное, на котором можно сделать самые серьезные расчеты по наращиванию темпов продвижения танковых дивизий в глубь острова.

Генерал Гудериан еще раз скользнул взглядом по серым корпусам военных кораблей с изуродованными от взрывов надстройками и явственными следами многочисленных пожаров.

Однако в этом нечего было винить британцев — не их рук дело, не привыкли они уничтожать свои корабли собственными руками. Не переживали они и позор Скапа-Флоу, когда немецкие моряки затопили на этой английской базе полтора десятка линкоров «Флота открытого моря».

На брошенных крейсерах, среди которых выделялся огромными размерами «Ринаун», вовсю копошились маленькие человеческие фигурки.

Налаженная машина вторжения учитывала даже самые мельчайшие нюансы, а потому уже ночью были доставлены опытные германские инженеры и рабочие, которые должны восстановить порт и подготовить его к разгрузке транспортов, а также начать ремонт трофейных кораблей.

Так произошло в Дании, Норвегии и Голландии, где приспособили для кригсмарине все, что оставалось там на плаву, — экономным немцам годилось все — от маленьких, полностью устаревших броненосцев береговой обороны, построенных чуть ли не в начале века, до совсем ветхих крейсеров, что, наверное, помнили и век прошлый.

А тут, только в одном порту, в руки неожиданно свалилось такое невероятное богатство, что позволит полностью восполнить все потери, понесенные кригсмарине уже в эту войну, с лихвою, и даже больше…

— Ну, кто знал? — еле слышно пробормотал «отец панцерваффе», размышляя.

Действительно, цепь случайностей и привела его сюда как инспектора, но сейчас ставшего командующим танковой группой. Что поделаешь, на войне неизбежны потери. Прежний командующий Эвальд Клейст, под началом которого сам Хайнц бросил в наступление свои танки в Арденнах, погиб вместе со своим штабом той злополучной ночью, когда английские корабли прорвались в Ла-Манш.

«Фельзеннест»

«Нет, проводи „Зеелеве“ немцы тогда, то операция бы закончилась катастрофой!»

Андрей слушал доклад Манштейна, а сам продолжал размышлять о минувшем. При тех условиях захватить господства в воздухе люфтваффе просто не смогли бы, ведь даже сейчас, после принятых еще в конце мая чрезвычайных мер по усилению фронтовой и морской авиации, с невероятным трудом удалось выиграть эту жизненно важную борьбу.

Однако потери оказались не просто большими, они приближались к чудовищным.

В двух воздушных флотах, что начали наступление на Британию, за месяц ожесточенных боев осталась в строю едва половина от прежнего парка, и это несмотря на все возрастающее производство истребителей и пикирующих бомбардировщиков, как и то, что в резервах фельдмаршалу Герингу удалось накопить вдвое больше экипажей, чем имели англичане. И едва хватило, что еще тут можно сказать!

Андрей был доволен — его план обескровить вермахт и люфтваффе не просто выполнен, а перевыполнен самым ударным трудом.

ВВС лишились около тысячи опытных экипажей, и эти потери продолжают ползти вверх по нарастающей.

В Канале же утонуло чуть ли не двадцать тысяч солдат и офицеров, полная дивизия по новым расширенным на четверть от прежнего штатам. И это очень большая цифра, ведь в боях на острове германская армия потеряла убитыми едва половину от этого числа.

— Мой фюрер! Английские истребители используют любую возможность для атаки наших гидросамолетов, занимающихся спасением летчиков. Они ведут огонь, невзирая на отчетливо видимые красные кресты!

«И правильно делают! Какая уж тут спасательная операция, если сбитый летчик снова садится за штурвал и пилотирует свой самолет на следующий день. Тут „Красный крест“ лишь так называемая военная хитрость, нарушающая нормы войны. Однако эти бестии британцы, поступая таким образом, действуют сугубо по двойным стандартам, поднимая в прессе вой, когда противник платит им той же монетою. И так же, с абсолютным цинизмом, действуют американцы!

Мы, мол, люди культурные, цивилизованные, и если там крошим кого-либо, добивая раненых, то поступаем так не из природной лютости, а по необходимости. Зато наши враги есть варвары, презирающие все нормы международного права, а потому с ними следует только так и обходиться. Приучая соблюдать великие демократические ценности.

Да тьфу на вас!

Полмира под себя подмяли, людей в колониях даже за скот не держат — ибо животина, если к ней плохо относиться, сама перемрет, и доход от худющей коровки не получишь. А негры, или сипаи, или еще кто — ну разве это цивилизованные люди, с точки зрения англо-американцев?! Были бы, так к пушкам бы не привязывали или не травили оспой одеяла, щедро раздаваемые индейцам, от которой те дохли словно мухи, очищая для джентльменов территорию с ее богатствами. Типичные двойные стандарты, замешанные на лжи, цинизме, жестокости и алчности!

Как там их президент Рузвельт сказал: „Господь предназначил только нам управлять и владеть миром!“. Сказано открытым текстом — и еще есть полные идиоты, что им продолжают верить и в рот заглядывают. А на массу совершенно противоположных примеров эти одурманенные безумцы или подлецы, что одно не отменяет другого, просто не обращают внимания. Очарованы сладкими напевами заокеанской пропаганды! И не помнят, что нужно верить не словам, а только делам! Нет, этот номер сейчас у них не пройдет, и если все закончится так, как я решил, то мы со Сталиным их под нары пинками загоним, где самое место!»

— Подготовьте меморандум, Эрих. Пусть ваши офицеры наглядно опишут все случаи творимого британского зверства! И рейхсминистр Геббельс еще добавит от своего ведомства фактов, да и исторических примеров достаточно. И мы немедленно примем ответные меры, и такие жесткие, что навсегда отучим их творить военные преступления!

Лондон

— Джентльмены, еще не все решено! Исход нашей справедливой борьбы зависит от стойкости как нашего народа, так и правительства. Война должна вестись до победного конца!

Черчилль говорил с яростным напором, ибо сам верил в то, что сейчас говорил министрам своего правительства, многие из которых стали предаваться совершенно неуместному пессимизму. Особенно это касалось тех министров, что курировали социально-экономическое положение, а оно стало далеко не блестящим.

Отвечавший за пищевую промышленность собственно Британии лорд Вульстон довольно мрачно оценивал перспективы продолжения упорной борьбы, отмечая быструю перспективу нарастающего голода, ибо внешнее поступление продовольствия из колоний и нейтральных стран значительно сократилось.

Определенную роль сыграло в этом именно то неблагоприятное политическое положение, в котором очутилась страна, и в не меньшей степени минирование портов, проводившееся немцами с воздуха. А голод, как известно, весьма страшный противник, которого не победить пустыми политическими декларациями.

Его поддержал министр снабжения Герберт Моррисон, обрисовавший незавидное положение промышленности вследствие перебоев в поставках сырья.

И хотя немцы практически не бомбили ряд важных заводов, но производство истребителей, достигавшее полтора десятка машин в день, сократилось вполовину, а то и на две трети. Это касалось и других отраслей, везде прослеживалось падение промышленных мощностей, вызванное парализацией железных дорог, которые настойчиво выводились из строя бомбежками люфтваффе.

Упаднические настроения выступавших усугубил министр внутренних дел Джон Андерсон, который рассказал о ряде вопиющих случаев, когда среди британцев, воюющих за свою страну, находились в большом количестве те, что занимались мародерством.

Немалую роль сыграли в этом листовки и радиопередачи коварного врага, а также группы диверсантов, что начали свою подрывную работу, сталкивая страну, и так балансирующую на краю, в бездну хаоса.

Но Черчилль парировал тем, что империи немедленно помогут США, а имеющиеся в английских домах запасы позволят продержаться несколько недель до прибытия масштабной и весомой помощи.

Также сэр Уинстон упомянул про большой конвой, следующий из-за океана, — бывшая колония всячески старалась помогать метрополии, и не за просто так, как думали министры правительства Его Величества.

Цена, заломленная Америкой за свое участие, оказалась прогнозируемой. Куски имперского тела — вот чем можно было насытить родственную по языку и крови страну.

Первый шаг Черчилль сам охотно сделал вперед — за полсотни устаревших и слабых эсминцев, построенных еще в прошлую войну, он отдал на полвека в аренду предприимчивым янки военно-морские базы в Вест-Индии.

Корабли Британии были не нужны, своих хватало, но тут главным являлось то, что формально нейтральную Америку удалось таким образом фактически втянуть в войну.

Сейчас сэр Уинстон Черчилль собирался сделать второй шаг, без которого в США вряд ли скоро сформируется нужное «общественное мнение», и промышленно-финансовые круги, стоящие за президентом Рузвельтом, уже открыто начнут военные действия против рейха, ослабление могущества которого должно стоять первым вопросом, без ответа на который бороться за мировое господство невозможно.

Черчилль тяжело вздохнул, чувствуя, что империя может превратиться в «навечно младшего брата» заокеанского партнера. Но, по крайней мере, выгоднее поделиться со своим, может, что-нибудь перепадет от него и обратно, чем отдавать непосильным трудом нажитые владения врагу.

Вот только как-то нехорошо получится, ведь такой шаг придется делать в ущерб и за счет английского народа, ценой его жертв, но другого выхода не оставалось, и сэр Уинстон Черчилль решительно начал говорить…

Хельсинки

— Странные дела творятся в королевстве датском! Весьма странные, я бы так сказал…

Голос престарелого маршала глухо прозвучал в тишине кабинета. Карлу Густаву Маннергейму, бывшему генерал-лейтенанту русской армии, обрусевшему шведу, ныне ставшему главнокомандующим финской армии, герою «зимней войны», в последнее время стало очень неуютно. В душе, а не физически: было отчего задуматься. И не только ему…

Маршал взглянул на фотографию и краешками блеклых губ улыбнулся последнему российскому императору Николаю Александровичу Романову, которого зверски убили вместе со всей семьей и прислугой большевики в далеком 1918 году.

Но те странные слова, относящиеся к Гамлету, которые он сейчас произнес, относились не к Датскому королевству, а к той непонятной политике рейха, которая стала осуществляться в последнее время. Очень даже странная политика!

Маршал, этот старый аристократ, откровенно презирал большевиков и нацистов, ставя их на одну доску. Но к их лидерам отношение было другим — к Сталину опасливо-уважительное, а к Гитлеру в большей мере брезгливое. И вот этот «бесноватый» фюрер начал выкидывать номер за номером, что заставляло усомниться в его ненормальности и истеричности.

В мае финские политики, боясь очередной войны с СССР и лихорадочно ища союзников, провели зондаж в Швеции, в соседской стране, что являлась когда-то метрополией и от которой Финляндия была оторвана русскими после войны 1809 года. Речь шла об унии двух государств под скипетром престарелого короля Густава: вполне понятная для соседей мера — над шведами нависали нацисты, захватившие Данию с Норвегией, а над финнами падала гигантская тень СССР, только что отнявшего в недавней войне всю приладожскую Карелию с перешейком.

Тогда все кончилось крахом — нацисты с коммунистами встали в третью позицию и пригрозили, что если данная уния состоится, то…

Шведы с финнами отступились сразу — угроза была настолько действенной, что провоцировать судьбу эти два близких скандинавских народа не стали — слишком дорогой могла оказаться цена за несговорчивость. И стали готовиться к обороне в одиночку, молясь в душе, чтобы великие державы не поделили их между собою полюбовно.

Как ни странно, но данная позиция «мыши под веником» принесла определенный успех в июньские дни, когда Сталин начал кардинально разрешать прибалтийский вопрос.

Маннергейм в эти дни испытывал раздирающие душу противоречивые чувства и затаенную горделивую печаль от ощущения, что русские начали собирать имперское наследие, вот только устанавливая большевистские порядки, которые ни один нормальный здравомыслящий человек принимать не пожелает, только под угрозой расстрела.

Было и тихое злорадство над прибалтийскими странами, которые, струсив, оставили финнов воевать в одиночестве, а сами предпочли унизиться. Теперь они платят по счетам, еще раз подтвердив старую истину. Но для жителей земли тысячи озер это лишь отсрочка времени и повторной войны с СССР — в Москве не успокоятся, пока не покончат со строптивым соседом.

— Если то, о чем говорят в Стокгольме, окажется правдой, — прошептал маршал, боясь даже громким словом сглазить появившуюся надежду, — хотя бы наполовину, то, значит, наш «бесноватый» фюрер приобрел ум. Но… Но тогда переговоры мы будем вести не с нацистами. Нет, не с нацистами, а просто с немцами. А это совсем другое дело, ибо, избежав одного зла, мы попали бы в объятия другого!

«Фельзеннест»

— Гром победы, раздавайся, веселися, храбрый росс!

Андрей во весь голос подпевал допотопному магнитофону с весьма посредственной записью русских песен. Он делал поразительные успехи, ухитрившись за три месяца восстановить знание русского языка.

Впрочем, для его ближайшего окружения лингвистическое трудолюбие фюрера уже вошло в поговорку, а потому никто не удивлялся успехам, их принимали как должное, как еще одно несомненное свидетельство гениальности фюрера.

Много ли человеку надо в суровые трудовые будни — песни послушать для разрядки, пару рюмок принять для снятия стресса да хоть на немного отключиться от изматывающих тело и душу обязанностей.

За эти десять сумасшедших дней он и спал чуть-чуть, вроде только прикрыл глаза, и на тебе — вставайте, вершите судьбу кампании, Адольф Алоизович, сукин вы сын!

Но все хорошо, что хорошо заканчивается. Сегодня Андрей впервые уверовал в благополучный исход Британской кампании. Да, у англичан имелось на острове три десятка дивизий, из них две танковых, примерно полмиллиона человек в их рядах…

Только танков едва триста штук осталось, треть из которых легкие в пять тонн, по сути танкетки. Вот она цена глупого и безграмотного использования бронетехники. Вместо того чтобы объединить обе дивизии в кулак, поступив по принципу Гудериана — «бить так бить», и скинуть немцев с близкого к Лондону плацдарма, британцы одну раздергали чуть ли не по эскадронам, а вторую разделили на две бригады и кинули в бой, причем разновременно, на оба плацдарма.

Да еще глупо атаковали — без поддержки пехоты и артподготовки, прямо на знаменитые «8–8», которые их превратили в груды дымящегося железа. Правильно утверждают злые языки, что британцы уперты до ослиного упрямства. Бои во Франции их ничему не научили, и они совершили те же самые ошибки, не пропустив ни одной.

Так что просто несправедливо, когда говорят, что самый любимый вид спорта у русских — наступить на грабли. Англичане тут вполне могли бы посостязаться и даже вырвать венок победителей.

А потому Андрей без смеха встретил донесение авиаразведки — судя по снимкам, островитяне пошли на беспрецедентные меры — сняли с постаментов и вытащили из музеев танки времен Первой мировой войны, эти ромбовидные чудовища с тонкой броней, и вполне серьезно рассчитывали, что им удастся отразить германское продвижение в глубь острова.

Орудий в английских дивизиях ощущалось, несмотря на принятые меры по их производству, как говорится, полное наличие отсутствия: не более трех десятков стволов плюс дюжина двухфунтовых ПТО. Последних катастрофически не хватало, и как остановить германские танки таким мизерным количеством, сами британцы совершенно не представляли.

Дрались отчаянно, тут все немцы, от солдата до генерала, отдавали им должное. Но неумело, неорганизованно, оттого их плохо обученные солдаты несли огромные и совершенно напрасные потери.

Так что прибытие войск второго эшелона вермахта ставило жирный крест на попытках остановить вторжение — теперь судьба Туманного Альбиона была предрешена.

Однако имелся один фактор, который несколько портил радостное предвкушение триумфа и с которым ничего нельзя поделать.

Погода начинала портиться, ожидались весьма вероятные сильные ветра с дождем и, возможно, шторм. Вот это самое плохое — если пролив будет опасен для прохода транспортов, то ситуация на фронте может крепко осложниться для немцев. Правда, Манштейн был убежден, что даже в случае недельного шторма германские войска удержатся, слишком очевидным являлось их преимущество в силах над противником.

Причем не в численности, удалось высадить только дюжину дивизий, и еще четыре стояли в очереди на погрузку, а в подготовке солдат и тактике ведения боя. Так что полностью прав великий Суворов: «Воюют не числом, а умением!»

Андрей встал с удобного кресла, подошел к шкафчику, достал бутылку, налил рюмку и посмотрел в зеркало — там улыбался фюрер с косой челкой и узкими усиками над губою, торжествующе сверкая глазами. Да еще поднял рюмочку, приветствуя, падло!

— Прозит, Адольф Алоизович. За ваше здоровье, лучший друг немецких физкультурников!

Теплая сладкая жидкость обожгла пищевод, и Андрей зажмурил глаза от удовольствия. Неплохо! Жаль, что мало. Но за здоровье выпить не грех, а потому между первой и второй перерыва не случилось.

Состояние того, за что он только что выпил, за последние месяцы, несмотря на нервную должность, значительно улучшилось. Отказ от вегетарианского питания привел к прекращению газообразования, и Андрей теперь не маялся с животом и перестал глотать таблетки горстями.

А то как-то нехорошо получалось — идет совещание, и тут издаются неприличные звуки. Генералы, правда, воспитанные люди и вида не подают, будто не слышали ничего порочащего. Зато что они подумали, понятное дело, остается неизвестным, но предположить можно. Крепким словом, это уж точно, мысленно выражались!

Лондон

— Мы должны показать всему миру нашу решимость вести борьбу с захватчиками, несмотря на некоторые затруднения, с которыми столкнулись! И дать адекватный ответ их бомбежкам нашей земли. А потому следует нанести удары по Берлину, Гамбургу и другим городам Германии, дабы подлые агрессоры убедились в этом!

Решительное заявление Черчилля произвело определенное впечатление — министры переглянулись. У всех на лицах практически одновременно появился один животрепещущий вопрос: «А что будет с нашими городами, если немцы ударят в отместку?!»

— Да, я понимаю, что бомбардировка ночью подведет к тому, что наши «веллингтоны» могут попасть в жилые кварталы, а это неизбежно приведет к жертвам среди мирного населения. Но идет война, господа, и подобные издержки на ней обычное дело. Мы можем только выразить свое самое искреннее сожаление подобным случаям, но предотвратить возможные промахи не в состоянии…

Премьер-министр сделал весьма многозначительную паузу и обвел притихших министров взглядом. Затем продолжил крепчающим с каждой секундой голосом:

— Если же эти современные гунны нарушат все обычаи ведения войны и прибегнут к террористическим бомбежкам мирного населения Англии, наш народ сплотится в своей справедливой борьбе против этих закостенелых и жестоких варваров, которых не знала история со времен Аттилы. А весь свободолюбивый мир, увидев новые гнусные преступления нацистов, встанет на нашу защиту, за торжество демократии и прогресса!

Министры молчали, но и повода у них не имелось — как-то не принято в среде джентльменов называть вещи своими именами. Но если новые жертвы вражеских бомбардировок позволят подтолкнуть Америку к войне, то они пойдут на благо империи. А потому зачем тогда комментировать столь нужное заявление главы кабинета?

— Джентльмены! Мы должны навязать нацистам борьбу за каждый фут нашей земли! Божественное провидение никогда не оставит нашу страну, как в те дни, когда к английским берегам шла «Непобедимая армада» испанцев. Об этом говорят и в метеорологической службе — осенние шторма придут рано и будут долгими!

Лица министров вытянулись от радости, несмотря на традиционное британское хладнокровие.

Вот это было крайне важно — в осенние шторма, если они будут сильными и долгими, немцы много не перевезут на остров. Даже если перебросят что-нибудь, так это будет малость.

Нет, божественное провидение — слишком серьезная вещь, которая уже однажды спасла Англию! И раз эта прожженная политическая лиса прибегла к последней надежде на нее, то дела будут швах, если приближающаяся непогода не захлестнет весь Ла-Манш высокими волнами. Вот тогда…

А Черчилль, почувствовав верхним чутьем политика некоторый наметившийся перелом в настроении, продолжал напористо наседать на своих собратьев по министерским портфелям.

— Мы должны выиграть время. Главное для нас — время, которое потребуется для затягивания войны! Оно позволит провести реорганизацию нашей армии и получить долгожданное вооружение и истребители из Америки, которые прибудут на днях. Как и большая партия пилотов ВВС этой страны, что решили волонтерами принять участие в нашей совместной борьбе против злейшего врага рода человеческого!