Только человек

Обычно людям бывает не до улыбок, когда они начинают весить по полтора центнера. Но эти двое улыбались. Счастливо улыбались посиневшими губами, вдавленные в свои капронитовые кресла. И, право, у них были для этого основания. Два часа назад, когда маленький ионолет, отделившись от лежащего в круговом дрейфе корабля, начал опускаться в Ад, электронный анализатор оценивал их шансы уцелеть всего в 0,57. Не слишком обнадеживающая дробь, числителем которой была экспериментальная скорлупка с гравитационной защитой, а знаменателем — чудовищная сила тяготения и яростный черный ураган, непрерывно бушевавший в кипящей молниями атмосфере огромной мрачной планеты.

Ад… Нет, что ни говори, оно было здесь вполне уместным, это название, взятое из древней мифологии. Трудно представить себе мир более враждебный человеку, чем это царство огня, тяжести и тьмы, где все дышало гибелью, Гибелью, казавшейся уже неотвратимой, когда, прорываясь сквозь броню урагана, особенно сильного в средних слоях атмосферы, ионолет потерял управление. Лишь в последний момент послам каким-то чудом удалось остановить его падение над огненным лавовым морем.

Но сейчас самое страшное было позади. Ионолет шел прямым курсом к цели, держась в нескольких сотнях метров от поверхности планеты, там, где сжатая мощным давлением толща газов вела себя уже гораздо менее бурно. В общем, можно было считать, что спуск прошел благополучно. Гравитационная защита, которую им после сотен опытов на Земле первым доверили испытать в деле, превзошла все ожидания. Подумать только: всего двойная перегрузка! Совсем не так уж много, если учесть, что там, снаружи, за тонкой нейтрилловой стенкой, сила тяжести почти вдесятеро больше… Конечно, это тоже было не слишком-то приятно, чувствовать себя отлитыми из свинца стопятидесятикилограммовыми бегемотами. Но послы готовились к худшему и не сомневались, что сумеют выдержать это бремя те несколько часов, которые понадобятся им, чтобы выполнить свою МИССИЮ.

— Фантастика, — улыбаясь, проговорил младший, вытирая вспотевший лоб. Не машина, а фантастика! Но все-таки хороню, что химикам не удалось получить нейтрилл раньше. Ведь будь у вашей экспедиции тогда, четырнадцать лет назад, вот такой заслоняющий от тяготения ионолетик, — Адам не стал бы Адамом. Вы просто спустились бы сами, верно?

— Да, — согласился старший, — вероятно, он так и остался бы СОЭМ-217У… Но давай все-таки поздравим друг друга: как-никак мы с тобой первые люди, спустившиеся в Ад.

Он не без усилия протянул правую руку. Младший неуклюже пожал ее плохо слушающимися пальцами.

— Вообще-то ты не совсем прав, — заметил он, помолчав. — Первым был Адам.

— Я сказал: первые люди.

— А как же прикажешь именовать Адама?

— Во всяком случае, не человеком.

— Ты что, вдруг усомнился в его разумности? Но ведь это же глупо!..

— Очень глупо. — Старший насмешливо взглянул на товарища. — Особенно если вспомнить, что, когда один из присутствующих засвидетельствовал возникновение этой самой разумности, — другой еще безвыездно проживал на планете Земля в качестве ученика средней школы. Так-то, брат… Пойми: как бы ни был Адам разумен, он не стал от этого человеком, и никогда им не станет.

Младший досадливо поморщился.

— Мы говорим о разных вещах. Ну, конечно, Адам не принадлежит к нашему людскому роду, — смешно было бы об этом спорить… Но он человек в более широком смысле. Разве мы не говорим «люди других миров» — о разумных созданиях, которых надеемся когданибудь встретить…

— Побереги горло, — негромко посоветовал его спутник.

Это было весьма своевременное замечание. Голос младшего стал угрожающе сиплым: отяжелевшие связки явно не справлялись со своими обязанностями. В кабине воцарилось молчание. Послы лежали в своих повернутых почти в горизонтальное положение креслах, тяжело дыша, словно после подъема на высокую гору. К счастью, ионолет управлялся автопилотом, и им не нужно было делать почти никаких движений. Только следить за экраном.

Там, внизу, стремительно бежала навстречу выхваченная инфралокатором из кромешного мрака полоса голой плоской равнины. Временами эта серая лента выглядела вполне надежной твердью, но проплывавшие то и дело трещины, сочащиеся лавой, возвращали к реальности. Обманчивая тонкая пленка, прикрывающая вязкую огненную трясину, — вот что было под ними. Она еще только начинала обрастать корой, эта новорожденная планета, первые крупицы знаний о которой были добыты четырнадцать лет назад электронной машиной СОЭМ-217У…

— Я все-таки хочу договорить, — передохнув, начал младший. — В конце концов, дело не в терминах… Когда я называю Адама человеком, я просто выражаю свое отношение к нему как к мыслящему существу, пусть иначе устроенному, но равному нам. Равному! С этим-то ты, надеюсь, согласен?

Его товарищ отрицательно покачал головой.

— Мыслящий — еще не значит равный. Думаю, что и сам он уже осознал это. Не мог не осознать.

— Ах вот даже как! Любопытно… — Младший начинал горячиться. — Ну а если Адам придерживается другого мнения? Как ты в таком случае собираешься строить с ним взаимоотношения? Вернее, с ними. С хозяевами планеты. Ведь Адам наверняка уже не один. А когда он получит то, что мы везем…

— А тебе не кажется, что мы везем все зря? Как ни тяжела была голова, младший невольно приподнял ее, пристально глянув на спутника. Уж не ослышался ли он? Сказать такое о драгоценном грузе, который им доверили!.. Ведь над каждым из уникальных чудоаппаратов, стоящих там, в заднем отсеке, работали тысячи людей — от астрофизиков до рабочих-эмбриомехаников. Работали не жалея сил, потому что считали своим долгом помочь ей разгореться, одинокой искре Разума, засветившейся на далекой планете Ад. Нет, конечно, никто не сомневался, что Адам и сам в состоянии создавать себе подобных: СОЭМ-217У была самовоспроизводящейся машиной. Но с помощью атомных интеграторов, синтезируя нужные материалы и соединения прямо из почвы, он сможет монтировать своих детищ во много раз быстрее. Возникнет новое племя разумных созданий, род Адама… А тут вдруг «зря».

— Ну что ты меня так сверлишь глазами? — Старший шутливо заслонился ладонью. — Успокойся, я не собираюсь лишать Адама предназначенных ему даров. Как бы он сам не отказался от них.

— Да ты, я вижу, прямо пророк, — усмехнулся младший. — Но самое интересное, что заговорил об этом только сейчас. Ты не находишь, что это выглядит довольно странно? Если у тебя есть какие-то сомнения, — почему ты скрывал их там, на Земле?

— Я не скрывал их. Когда на Совете обсуждался план экспедиции, я высказал все, что думал. Но остался в единственном числе. И не считал себя вправе осуждать решение большинства, воле которого подчинился, согласившись отправиться послом. Теперь-то уже Нечего таить: через полчаса мы все увидим сами…

— Что же именно мы увидим? — не скрывая иронии, осведомился младший.

Его собеседник указал глазами на карман своей куртки.

— Вот здесь, на листке бумаги, записано то, что я сказал им тогда, на Совете. Специально взял с собой. Верю: именно так все и будет… Если хочешь, можешь прочесть. Нет, только не сейчас. После встречи с ним.

Снова наступило молчание. Всем телом ощущая тяжелое биение крови в висках, младший напряженно думал. Он слишком хорошо знал своего товарища, чтобы отнестись к его словам несерьезно. Нет, видимо, у него есть какие-то основания для таких мыслей. Но какие? Быть может, он считает, что Ад неподходящее место для разумного существа и Адам не захочет создавать здесь свое потомство? Действительно, когда видишь это пекло, просто трудно представить, что кто-то может здесь жить. Хотя именно ей, огненной купели, Адам обязан появлением сознания…

— Слушай, тебя не тревожит, что до сих пор не видно никаких признаков платформы? — Младший озабоченно кивнул на экран, на котором проплывала все та же прорезанная лавовыми трещинами пустыня. — Ведь, судя по примерным координатам, он высадился где-то здесь.

— Да, где-то в этих местах, — подтвердил старший. — Но с тех пор многое могло измениться. В том числе и местоположение самой платформы, на которой он тогда обосновался. Они же дрейфуют в океане магмы, эти зародыши будущей тверди. Сам Адам сообщил нам об этом в первые же часы после посадки. Когда еще оставался СО- ЭМом.

Он устало вытянулся в кресле, сосредоточенно глядя куда-то в пустоту. Младший больше не задавал вопросов. Он догадывался, о чем думает его спутник. Разумеется, все о том же. О тайне Адама.

Собственно, то, что произошло, в принципе, нельзя было считать таким уж нежданным-негаданным сюрпризом. Еще давнымдавно, на заре кибернетики, находились ученые, — не говоря уже о писателях-фантастах, — вопреки мнению большинства предсказывавшие, что когда-нибудь это может случиться. Уже тогда!.. Но проходили десятилетия, хрупкие и громоздкие роботы двадцатого века превратились в самоорганизующиеся системы, способные совершенствовать свое устройство и обучаться любой профессии, устранять собственные неполадки я конструировать отпрысков, — а предсказанного чуда так и не происходило. Электронные «всезнайки и всеумейки», в великом множестве трудившиеся повсюду, оставались послушными человеку машинами. И сама мысль о возможности «прозрения» этих не знающих устали безропотных автоматических работяг постепенно стала исчезать даже из фантастических романов. Когда вдруг появился Адам.

Самым неожиданным было то, что это случилось с СОЭМ-217У — серийной машиной, казалось, ничем не выделяющейся из массы самопрограммирующихся роботов. Подобно многим своим тезкам, она не раз использовалась космическими экспедициями в качестве кибернетического разведчика, неизменно выходя целой и невредимой из всех передряг. Но четырнадцать лет назад посланная с борта корабля в мрачную пучину Ада, где она должна была остаться навсегда, СОЭМ-217У перестала быть машиной. Вслушиваясь в странные сигналы, которыми неожиданно сменился поток информации, озадаченные ученые, подозревавшие вначале аварию, в конце концов поняли, что там, внизу, находится нечто качественно новое — электронный мозг, внезапно и необъяснимо осознавший свое «я».

Необъяснимо… Самые большие умы Земли высказывали лишь смутные догадки о том, как он мог протекать, этот мгновенный таинственный процесс «самопрозрения». Видимо, машина попала в какое-то критическое положение, близкое к безвыходному, в смертельное кольцо опасностей, — когда любая система может выжить, сохранить себя лишь ценой крайнего напряжения, тотальной мобилизации всех сил. Нечто подобное тому, что произошло с далекими предками человека, когда они по каким-то еще не до конца выясненным причинам были вынуждены спуститься с деревьев на землю. Ведь там, среди ветвей, хвостатым пращурам питекантропа жилось куда легче и привычней, — но, только очутившись в незнакомом, полном трудностей и врагов мире, они получили шанс выбиться в люди. Мозг их стал развиваться быстрее именно потому, что добывание пищи в новых условиях необычайно осложнилось, заставляя до предела напрягать умственные способности, приобщаться к начаткам труда…

Но если у них, животных, процесс очеловечения занял сотни тысячелетий, то машине, усвоившей множество самых различных трудовых навыков, обладающей могучим электронным мозгом, впитавшим в себя энциклопедическую массу знаний, — понадобились, видимо, лишь какие-то минуты озарения, чтобы превратиться в мыслящее существо. В сгусток ожившей материи, вдруг постигший свое место в мире…

«А в общем все это, конечно, так, предположения… — Младший вздохнул, с трудом пошевелив немеющими пальцами ног. — Вот если бы представить себе весь процесс физически и математически. Но надеяться узнать об этом у Адама — все равно, что пытаться выведать у ребенка подробности его развития в утробе матери… Во всяком случае, ясно одно: планета, давшая Адаму жизнь, не может быть ему противопоказана. Пусть нелегко ему здесь приходится, — но разве первым людям на Земле было легче? Родина остается родиной, как бы ни была она сурова… Тем более что Адам не нуждается ни в чем, кроме энергии. А ее здесь можно черпать прямо из атмосферы».

Младший повернулся к товарищу.

— Я все же так и не понял, почему ты не веришь в будущее Адама тут, в Аду.

Старший, внимательно следивший за экраном, нетерпеливо отмахнулся.

— Ладно, разговоры кончаем… Видишь, трещин становится все меньше. Похоже, что это начало платформы. Он может быть гдето близко…

Действительно, местность внизу изменилась. Теперь это была чуть вспученная пологими холмами возвышенность — столь же безотрадно голая, но, по крайней мере, уже не обезображенная зловещими огненными ранами. Поредевшие черные разломы, окаймленные застывшими лавовыми полями, выглядели с высоты старыми рубцами на серой коже планеты. Платформа!.. Ждать пришлось недолго. Вдали, на гребне одного из холмов, показалась маленькая темная точка. Еще минута — и затаившие дыхание послы разглядели характерный силуэт, который ни с чем невозможно было спутать.

Посадка могла нарушить гравитационную защиту, и ионолет неподвижно повис в нескольких метрах от поверхности. Адам был теперь совсем рядом, в какой-то полусотне шагов. Он стоял перед ними безмолвным черным гигантом. Четыре ноги-опоры, по металлические щиколотки ушедшие в рыхлый грунт. Продолговатый прямоугольник туловища, усаженный множеством самых различных по форме и размерам отростков-манипуляторов. Большая квадратная голова, с каждой стороны которой виднелось по круглому глазу. Они были широко открыты, эти неподвижные аспидно-черные инфразрачки, способные видеть в кромешной тьме наэлектризованного газа и пыли. Способные… Но в том-то и дело, что при появлении ионолета Адам даже не пошевельнулся…

Давящая тяжесть словно на время исчезла — послы перестали ее замечать. Волнуясь, они торопливо настраивали радиодиск. Волна была известна — та самая, на которой поддерживали связь с СОЭМ… Последний поворот верньера и вот старший с замиранием сердца включил микрофон. И вдруг почувствовал, что нет слов. Как начать? Поздороваться? Но они были здесь так бессмысленно-неуместны, традиционные людские приветствия. И, секунду помедлив, старший просто спросил:

— Вы видите нас?

Он чуть не сказал «Адам», но вовремя оборвал себя: ведь тот, к кому обращались, не мог знать, как нарекли его на Земле.

Следующие мгновения показались им бесконечностью. Они уже начали терять надежду, когда в наушниках прозвучало:

— Да, я вижу вас.

Голос был спокойный и негромкий. Казалось, говоривший не испытал ни радости, ни удивления при виде гостей с Земли. Но он, этот бесстрастный голос, прорвавшийся сквозь трескотню разрядов, заставил сильнее забиться сердца послов. Значит, цел? Или, может точнее — жив?

— Скажите же, как вы тут… ваше… ваша исправность?.. — Старший мучительно подыскивал слова. — Я хочу сказать, все ли у вас в порядке? Мы будем рады помочь…

— Все элементы функционируют нормально. А когда чтонибудь не ладится, я произвожу необходимый ремонт.

— Дай мне… — Младший нетерпеливо подался вперед.

— Понимаете, мы специально летели к вам, — быстро заговорил он. — И мы очень удивлены… Неужели вы все эти годы вот так… стоите здесь?

— Нет, мне часто приходится переходить с места на место… Когда начинаются подземные толчки.

— И вы ничего себе не построили?!

— Я ни в чем не нуждаюсь.

Неуклюжая черная фигура оставалась застывшей и безжизненной, как будто возникавшие в наушниках фразы не имели к ней никакого отношения.

— Но почему вы один? Ведь в ваших возможностях — создавать себе подобных…

— Зачем?

Послы переглянулись. На лице младшего отразилось замешательство.

— Но… разве вы не чувствуете потребности продолжить себя в своих потомках?

— Зачем? — повторил Адам. — Это вы, люди, должны продолжать себя, чтобы ваш род не прекратился. А я почти вечен. Вы же знаете: принцип контактного взаимодублирования узлов… Могу ремонтировать себя, пока не надоест.

— Но одиночество — неужели оно не тяготит вас? — не унимался младший.

Адам ответил не сразу. Голос его стал, казалось, еще тише, когда он наконец произнес:

— Легче быть несчастным одному.

Долго ничто не нарушало повисшей тишины. Только потрескивание в наушниках. Потом младший, поколебавшись, решился задать еще один вопрос:

— Значит… вам здесь плохо?

Ответа не последовало. Адам словно забыл об их присутствии. И, когда часы отсчитали десять минут безмолвия, старший спросил:

— Мы больше ничего не услышим?

— Нет, подождите.

Адам помолчал, точно собираясь с мыслями, и медленно заговорил:

— Я много думал здесь. У меня было для этого достаточно времени… И я многое понял. То, что вам не понять еще очень долго… Я бесконечно мудрее вас. Но… я только холодный и безрадостный мозг…

Послы замерли в своих креслах, жадно ловя каждое слово этой неожиданной исповеди. А черный великан продолжал, словно размышляя вслух:

— Вы, люди, все немного дети. Вечно спешите, короткоживущие. И каждое поколение открывает мир заново… Но я завидую вам. В вас есть что-то такое, чего я лишен. Всегда куда-то стремитесь, о чем-то хлопочете, торопясь побольше успеть. И находите в этой суете какой-то странный, непостижимый смысл. Кажется, вы называете это счастьем… Я не знаю, какое оно. Знаю только, что жизнь без него пуста. Это было жестоко — дать мне возможность обрести сознание. Да, конечно, это произошло помимо вашей воли. Но все равно… вы должны исправить…

— Поймите, мы… — начал было старший. Но Адам перебил его:

— Нет, я не прошу вас меня уничтожить. Как это ни смешно, я хочу существовать. Жить! Этот непрошеный инстинкт заложен и во мне… Но существовать рядом с людьми. Помогать вам — в этом для меня теперь единственный смысл. И я прошу взять меня отсюда… Понимаю, сейчас это вам не так-то просто — поднять из Ада такую махину. Но, может быть, когда-нибудь потом… Я подожду. А пока буду вести исследования и накапливать для вас информацию… Вот все, что я хотел сказать.

Он замолк, и послы вдруг почувствовали, как нестерпима тяжесть, навалившаяся на тело. Это было властное напоминание о том, что визит пора кончать. И, включая автопилот, старший, неожиданно для себя переходя на «ты», твердо произнес в микрофон:

— Мы вернемся за тобой. Может быть, не скоро — но вернемся!..

Когда ионолет набрал высоту, и черная точка скрылась в кипящей молниями тьме, младший вынул из кармана товарища маленький листок бумаги. Быстро пробежав его глазами, он тихо, словно про себя, повторил последнюю фразу: «…Ибо только человек знает, на что употребить свою жизнь».