Толкач

Многое меняется. Это Яна Хейсе не удивляло. Но все же существуют некие неизменные величины, определяемые функцией и применением. Ян искал именно их, и редко ошибался.

Детская площадка мало напоминала те, на которых он играл в детстве, но их строят, чтобы развлекать детей. Там всегда можно на чем-то покачаться, с чего-то скатиться, на что-то вскарабкаться. На этой вдобавок имелось многое другое. Часть площадки занимали густые заросли. Рядом — маленький бассейн-«лягушатник». Стационарный аппарат с непринужденностью фокусника выбрасывал яркие до пестроты световые скульптуры, исчезавшие неизвестно куда с той же стремительностью, с какой они появлялись. И, конечно, животные: карликовые носороги и элегантные газели росточком не выше колена. Яну они казались неестественно ласковыми и непуганными.

Но больше всего на площадке было детей.

Ян любил детей.

Он сидел на деревянной парковой скамейке в тенечке рядом с рощицей и наблюдал за ними. Ребятишки были любого цвета, роста и пола. Чернокожие напоминали ожившие лакричные леденцы, белые смахивали на кроликов, а коричневые были или курчавые, или с раскосыми глазами и прямыми черными волосами. Правда, некоторые когда-то были белыми, но успели настолько подрумяниться, что перещеголяли даже коричневых от рождения.

Яр сосредоточился на девочках. Когда-то, очень давно, он попытался иметь дело с мальчиками, но ничего не вышло.

Некоторое время он приглядывался к чернокожей девочке, пытаясь угадать ее возраст. Кажется, лет восемь или девять. Слишком маленькая. Другой, судя по юбочке, лет тринадцать. Возможно, получится, но он предпочитал немного младше — такие менее искушены и подозрительны.

Наконец он отыскал девочку, которая ему понравилась смуглую, но ослепительную блондинку. Лет десять? Возможно одиннадцать. В любом случае, достаточно юная.

Он сосредоточился и проделал свой обычный фокус. Он сам не знал, в чем тут суть, но трюк обычно срабатывал. Как правило, достаточно непрерывно следовать за ней взглядом, не позволяя себе отвлекаться. И точно, через несколько минут она подняла голову, обернулась и встретилась с ним глазами. Контакт оказался коротким, около секунды, потом она стала играть дальше.

Он расслабился. Возможно, ничего особенного в этом нет. Он заметил, что когда взрослая женщина привлекала его настолько сильно, что он начинал на нее пялиться, она обычно отрывалась от своего занятия и ловила его взгляд. Удавалось такое практически всегда. Поговорив с другими мужчинами он выяснил, что и для них это умение привычно. Женщины словно ощущали его взгляд. Правда, сами женщины называли это чушью или же привычкой воспринимать сигналы периферийным зрением у личностей с постоянной сексуальной настроенностью, всего лишь подсознательным наблюдением, проникающим в сознанием. И никакой мистики или парапсихологии тут нет.

Возможно. Но как бы то ни было, такие зрительные контакты Яну очень удавались. Приглядываясь к девочкам, он несколько раз замечал, как некоторые из них почесывали сзади шею или поводили плечами. Быть может, в них развилась определенная парачувствительность, о которой они даже не подозревают.

Сейчас он просто наблюдал, сохраняя на лице улыбку, и всякий раз, поднимая голову и глядя на него — а так она поступала все чаще и чаще — девочка видела приветливого, слегка седеющего мужчину со сломанным носом и мощными плечами. Руки у него тоже были сильные. Он держал их сцепленными на колене.

Девочка начала перемещаться к скамейке.

Стороннему наблюдателю и в голову бы не пришло, что она движется именно туда. Вероятно, она сама этого не сознавала. По дороге она находила поводы постоять, покувыркаться, попрыгать на мягком резиновом мате или шугануть стайку крикливых гусей. Но конец ее пути находился рядом с ним на скамейке.

Он быстро огляделся. Как и прежде, на площадке почти не было взрослых — вернувшись, он этому удивился. Очевидно, новые методы социального кондиционирования уменьшили число насильников и разных чокнутых до такого уровня, что родители считали безопасным оставлять детей играть без присмотра. Немногие взрослые были увлечены разговорами, никто из них даже не пригляделся к нему, когда он появился на площадке.

Для Яна все складывалось к лучшему — отпадали лишние тревоги. Разумеется, у него имелись наготове правдоподобные объяснения, но к чему лишний раз раздражаться, отвечая на вопросы, которые зададут представители закона холостому мужчине средних лет, слоняющемуся по детским площадкам?

Он даже ненадолго и с искренней озабоченностью задумался над тем, как могут родители этих детей испытывать подобную уверенность? В конце концов, никого не отправляют на кондиционирование до того, как человек совершит проступок. Каждый день наверняка созревают новые маньяки. И они, как правило, ничем не отличаются от прочих людей — до рокового момента.

Кому-нибудь следует преподать этим родителям суровый урок, подумал он.

— Ты кто такой?

Ян нахмурился. Нет, даже не одиннадцать — вблизи это хорошо видно. Вполне возможно, даже не десять. Ей могло быть едва ли не восемь.

А не рановато ли восемь? Он задумался над этим с присущей ему осторожностью, и снова осмотрелся в поисках любопытствующих глаз, но ничего не заметил.

— Меня зовут Ян. А тебя?

— Нет. Не имя. Кто ты такой?

— Ты спрашиваешь, чем я занимаюсь?

— Ага.

— Я толкач.

Она поразмыслила над ответом, потом улыбнулась. Зубки у нее теснились на маленькой челюсти.

— Ты сбываешь таблетки?[1]

Ян рассмеялся.

— Неплохо, совсем неплохо, — заметил он. — Наверное, ты много читаешь.

Она не ответила, но слова Яна ей, несомненно, понравились.

— Нет, — пояснил он. — Такие толкачи были раньше. Я другой толкач. Но ведь ты сама это знала, верно?

Когда он улыбнулся, она не выдержала и захихикала. Как и многие маленькие девочки, она неосознанно проделывала ручками разные движения. Наверняка она отлично сознает, какая она симпатичная, подумал он, только не проявляет открыто запретный пока эротизм. Зрелое семя, из которого вот-вот пробьется росток сексуальности. А ее тело — костлявый набросок, каркас для будущей женщины.

— Сколько тебе лет?

— Это секрет. Что случилось с твоим носом?

— Я сломал его давным-давно. Спорим, что тебе двенадцать?

Она хихикнула, потом кивнула. Значит, одиннадцать. И только-только исполнилось.

— Хочешь сладкую плитку? — Он полез в карман и вытащил бумажный пакетик в розовую и белую полоску.

Она решительно затрясла головой.

— Мама не велит мне брать сладости у незнакомцев.

— Но мы же не незнакомцы. Я Ян, толкач.

Она задумалась. Пока она колебалась, он сунул пальцы в пакетик, выудил кусочек шоколада, до непристойности толстый и липкий, и откусил кусочек, заставляя себя жевать. Он терпеть не мог сладостей.

— Ладно, — решилась она и протянула руку к пакетику. Он тут же отдернул его, и она посмотрела на него с невинным удивлением.

— Знаешь, мне только что пришло в голову, что я не знаю твоего имени, — пояснил он. — Получается, что мы все-таки незнакомцы.

Заметив, как он подмигнул, она тут же подхватила игру. Он долго тренировался так подмигивать, на сей раз получилось неплохо.

— Меня зовут Рейджент. Рейджент Шайнингстар Смит[2].

— Уж больно причудливое имя, — заметил он, подумав о том, как изменились имена. — Для очень симпатичной девочки. — Он помолчал и склонил голову набок. — Нет. Неправильно. Ты Рейджент… Старр. С двумя «р». Капитан Рейджент Старр из Звездного Патруля.

Секунду она колебалась, и он встревожился. Правильно ли он ее оценил? А вдруг она на самом деле мисс Рейджент Трусохвостик Красотка или миссис Рейджент Материнство. Но для этого у нее под ногтями слишком много грязи.

Она нацелила на него вытянутый палец и шевельнула вперед-назад оттопыренным вверх большим пальцем.

— Пах!

Он приложил руку к сердцу и повалился на бок, а она залилась смехом, впрочем, не сводя с него оружия.

— Выкладывай лучше шоколадку, а то застрелю тебя снова.

Темнело. На площадке стало не так многолюдно. Она сидела рядом с ним на скамейке, болтая не достающими до земли ногами.

Она вырастет настоящей красавицей — он ясно видел это по ее лицу. А тело… заранее не скажешь.

Впрочем, это его совершенно не заботило.

Она была одета непонятно во что — тряпочка там, полоска здесь, кое-где потертое и без малейшего уважения к его понятиям о приличности. На многих детях вообще ничего не было, что его здорово шокировало после возвращения. Сейчас-то он уже почти привык, но все же считал, что ее родители поступили опрометчиво. Неужели они действительно считают мир настолько безопасным местом, что отпускают одиннадцатилетнюю девочку расхаживать в общественном месте практически голой.

Он сидел, краем уха слушая ее болтовню о приятелях и приятельницах — кого она терпеть не может, а кого, одного или двоих, просто обожает.

В нужных местах он вставлял «угу» или похмыкивал.

Она симпатичная, спору нет. Дети такого возраста могут быть очень милыми, и в то же время ядовитыми не хуже гремучей змеи. Она умела казаться милой, но лишь на поверхности. А вот под поверхностью… ее заботила лишь она сама. И дружелюбие ее — вещь переходящая, легко проявляется, но с той же легкостью забывается.

А почему бы и нет? Она молода. И для нее такое поведение совершенно нормально.

Но осмелится ли он ее коснуться?

Безумная мысль. Как и вся его затея. Такое срабатывает очень редко. И с какой стати получится именно с ней? Он уже ощутил тяжесть поражения.

— Ты в порядке?

— Что? Я? Да, конечно в порядке. Слушай, а мама о тебе не будет беспокоиться?

— Ерунда, я могу не идти домой еще хоть несколько часов.

На мгновение она показалась ему такой взрослой, что он едва не поверил в это вранье.

— Знаешь, я устал здесь сидеть. Да и сладости кончились. Он посмотрел на ее лицо. Да, шоколаду не повезло — она попросту размазала почти весь вокруг рта, лишь кое-где небрежно стерев размазню рукой. — А что там такое?

Она обернулась.

— Там? Бассейн.

— Не пойти ли нам туда? Я расскажу тебе одну сказку.

Чтобы вытащить ее из воды, не хватило даже обещания рассказать сказку. Он так и не понял, хорошо это, или плохо. Да, она умна, любит читать, не лишена воображения. Но вдобавок и активна, а это ему слишком мешало. Он сидел вдалеке от воды под какими-то кустами и смотрел, как она плавает с тремя другими детьми. И эти тоже в парке так поздно вечером.

Может, она вернется к нему, а может и нет. Его-то жизнь это никак не изменит, зато ее может изменить.

Роняя капли и заметно избавившись от грязи, она вылезла из воды, напялила лоскутки, неизвестно почему называемые одеждой, и подошла к нему, вся дрожа.

— Ух, замерзла!

— Держи, — сказал он, снимая куртку. Она смотрела на его руки, пока он ее закутывал, и разок протянула руку, коснувшись твердости его плеча.

— Ты, должно быть, сильный, — заметила она.

— Очень сильный. Я толкач, и работа у меня тяжелая.

— Но что такое толкач? — спросила она, подавив зевок.

— Садись ко мне на колени, и расскажу.

Он рассказал, и это оказалась очень интересная сказка, неотразимая для любого ребенка со склонностью к приключениям. Он долго репетировал ее, удалял лишнее, не раз надиктовывал в магнитофон, пока не добился нужного ритма и интонаций, пока не отыскал правильные слова — не очень сложные, но в то же время не скучные, образные и захватывающие.

Он снова ощутил прилив надежды. Она начала слушать уже усталой, но постепенно он овладел ее вниманием. Возможно, никто еще не рассказывал ей сказку именно так. Она привыкла сидеть перед экраном, впитывая истории ушами и глазами, а возможность прервать повествование вопросом и тут же получить ответ оказалась удивительной новинкой. Даже чтение не могло с этим сравниться. То была традиция устных рассказов, все еще способная пленить и очаровать даже энное поколение электронной эпохи.

— Как здорово, — сказала она в полной уверенности, что он закончил.

— Тебе понравилась сказка?

— Да, очень — честное слово. Наверное, когда вырасту, тоже захочу стать толкачом. Очень приятная сказка.

— Знаешь, вообще-то я собирался рассказать тебе совсем другую. О том, что значит быть толкачом.

— Так у тебя есть еще одна сказка?

— Конечно. — Он посмотрел на часы. — Только боюсь, уже слишком поздно. Уже темно, и все ушли домой. Да и тебе, пожалуй, тоже лучше пойти домой.

Она страдала, разрываясь между тем, что ей хотелось, и что полагалось сделать. Если он верно ее разгадал, все окажется проще простого.

— Да, но… я приду сюда завтра утром, и ты…

— Утром мой корабль улетает, — покачал он головой. — Мне не успеть.

— Тогда расскажи сейчас! Мне еще не надо возвращаться. Расскажи сейчас. Пожалуйста пожалуйста пожалуйста?

Он притворно сопротивлялся, хмыкал, возражал, но все же позволил себя уговорить. В душе у него все пело. Он вел ее, словно пятифунтовую форель на леске, выдерживающей двадцать пять фунтов. Даже как-то неспортивно. Но он пришел сюда не в игрушки играть.

Настал момент рассказать главное.

Иногда ему очень хотелось назвать эту историю своей собственной, но против фактов не попрешь — сочинять он не умел совершенно. И больше не пытался. Вместо этого он ободрал, как липки, все подвернувшиеся ему сказки и фантазии. И гением он оказался именно в адаптировании некоторых элементов старых сказок к миру, который она знала — сохраняя достаточно странности, чтобы держать ее на крючке — и в персонализации конца.

Он рассказал ей чудесную сказку. В ней имелся заколдованный замок на вершине стеклянной горы, сырые пещеры под морем, флотилии космических кораблей и сверкающие всадники, скачущие по всей галактике. Были инопланетяне, злые и добрые. Волшебные зелья. Чешуйчатые чудовища, с ревом вырывающиеся из гиперпространства и пожирающие планеты.

И сквозь весь этот кавардак пробирались Принц и Принцесса, попадая в ужасные, почти безнадежные ситуации, но каждый раз спасая друг друга.

История никогда не повторялась дословно. Он наблюдал за ее глазами. Когда они начинали блуждать, он выбрасывал целые куски, а когда расширялись, он угадывал, что следует добавить позднее, перекраивая рассказ в зависимости от ее реакции.

Девочку одолевала сонливость. Рано или поздно она сдастся. Ему нужно было ввести ее в транс, в промежуток между явью и сном. И тогда рассказ подойдет к концу.

— …и хотя лекари долго и упорно старались, они не смогли спасти Принцессу. Она умерла той же ночью, вдали от Принца.

Ее ротик удивленно округлился. Сказкам не полагалось иметь такой конец.

— Это все? Она умерла, и больше никогда не видела Принца?

— Ну, не совсем все. Но оставшаяся часть, скорее всего, неправда, и рассказывать ее вряд ли стоит.

Ян ощущал приятную усталость. В горле слегка пересохло, голос стал хрипловатым. Рейждент теплым комочком сидела у него на коленях.

— Знаешь, тебе все-таки придется рассказать до конца, произнесла она рассудительно. Наверное, она права, подумал он и набрал в грудь побольше воздуха.

— Хорошо. На похороны пригласили всех величайших людей из той части галактики. Среди них оказался и величайший Волшебник из всех, что когда-либо жили на свете. Его звали… но мне, если честно, нельзя называть его имя. Иначе он сильно разгневается. Волшебник подошел к гробу Принцессы… это такой…

— Знаю, Ян, знаю. Говори дальше!

— Неожиданно он нахмурился и склонился над ее бледными останками. — Что это? — загремел его голос. — Почему мне не сообщили раньше? — Все очень встревожились. Этот Волшебник слыл очень опасным человеком. Однажды, когда его кто-то оскорбил, он произнес заклинание, и головы у всех развернулись назад, так что людям приходилось ходить задом наперед, держа перед лицом зеркальце. Никто не знал, на что он способен в гневе.

— У Принцессы на груди Звездный камень, — сказал он, выпрямился, и, нахмурившись, оглядел собравшихся так, словно все они были идиотами. Не сомневаюсь, что именно так он и подумал, и вполне возможно, оказался прав. Он тут же рассказал им, что такое Звездный камень, и каковы его свойства — то, о чем никто из них до сих пор даже не подозревал. Тут начинается как раз то, в чем я не уверен, потому что, хотя никто не сомневался в мудрости и могуществе Волшебника, он также имел репутацию великого лжеца.

Волшебник сказал, что в момент смерти человека Звездный камень поглощает его сущность, его душу. И поэтому вся мудрость, власть, знания, красота и сила Принцессы перетекли в камень, и будут храниться там до скончания веков.

— В анабиозе, — выдохнула Рейджент.

— Именно так. Услышал слова Волшебника, люди невероятно удивились. Они засыпали его вопросами, но он лишь буркнул в ответ две-три фразы, разгневался и ушел. А люди до утра обсуждали его слова. Кто-то полагал, что Волшебник зародил надежду на воскрешение Принцессы. Если ее тело заморозить, то Принц вернется, и каким-то образом сумеет вдохнуть в него душу обратно. Другие же посчитали слова Волшебника невозможными, и потому Принцесса, заключенная в камне, обречена на полужизнь.

Но большинство склонилось к такому выводу: скорее всего, Принцесса никогда больше не оживет. Но ее сущность может перетечь из Звездного камня в другую подходящую личность, если таковую смогут отыскать. Согласились с тем, что это должна быть юная дева — прекрасная, очень умная, любящая, добрая… сама понимаешь, перечень очень длинный. Все сомневались, что такую девушку можно отыскать. Многие даже не хотели и пытаться.

Но в конце концов Звездный камень решили передать верному другу Принца и поручить ему искать такую девушку по всей галактике. Если она существует, он должен ее найти.

И этот человек, получив благословения множества миров, улетел на поиски, поклявшись найти девушку и передать ей Звездный камень.

Он снова смолк, кашлянул и выдержал долгую паузу.

— Это все? — прошептала она наконец.

— Не совсем, — признался он. — Мне пришлось тебя немного обмануть.

— Обмануть?

Он распахнул свою куртку, все еще обернутую вокруг ее плеч, провел рукой мимо ее цыплячьей груди и запустил пальцы во внутренний карман. Рука вернулась, держа кристалл овальный, с плоским основанием. Кристалл пульсировал, заливая его ладонь рубиновым светом.

— Светится, — изумилась она, не отрывая от кристалла широко распахнутых глаз.

— Да, светится. И это означает, что ты — та самая девочка.

— Я?

— Да. Возьми его.

Он отдал ей кристалл, она робко коснулась его кончиком ногтя. Рубиновый свет залил ее руки, растекся между пальцев, пропитал кожу. Вскоре свет потускнел, но кристалл продолжал пульсировать. Ее руки дрожали.

— Он горячий, очень горячий.

— То была душа Принцессы.

— А Принц? Он все еще ищет ее?

— Никто не знает точно. Думаю, что ищет, и когда-нибудь он вернется за Принцессой.

— И что тогда?

Он отвел глаза.

— Трудно сказать. Понимаешь, пусть ты красива, пусть у тебя Звездный камень, но Принц все равно станет тосковать. Он очень ее любил.

— Я позабочусь о нем, — пообещала она.

— Ему, наверное, станет легче. Но теперь мне нужно принять трудное решение. У меня не хватило духу сказать Принцу о том, что она мертва. Но я чувствую, что когда-нибудь Звездный камень завлечет его сюда, к ней. И если он отыщет тебя, я за него опасаюсь. Быть может, мне лучше увезти этот камень в дальний конец галактики, где он не сможет его найти? Тогда он, по крайней мере, ни о чем не догадается. Вдруг так будет лучше?

— Но я ему помогу, — искренне отозвалась она. — Обещаю. Я стану его ждать, а когда он прилетит, я займу ее место. Вот увидишь.

Он долго разглядывал девочку. Наверное, она сможет. Он долго смотрел ей в глаза, и наконец позволил ей увидеть в своем взгляде удовлетворение.

— Тогда договорились. Оставь его себе.

— Я стану его ждать, — сказал она. — Увидишь.

Она очень устала и почти заснула.

— Тебе пора домой, — посоветовал он.

— А можно мне чуточку полежать? — попросила она.

— Хорошо.

Он нежно поднял ее с колен и положил на землю. Постоял, глядя на нее, опустился на колени и нежно погладил лоб. Она спокойно приоткрыла глаза, потом снова опустила веки. Он продолжил гладить.

Через двадцать минут он ушел. Один.

Потом его всегда охватывала депрессия. На этот раз она оказалась хуже обычного. Девочка оказалась гораздо лучше, чем показалась на первый взгляд. Но кто мог догадаться, что под ее чумазой кожицей бьется такое романтическое сердце?

Кабинку фона от отыскал через несколько кварталов от площадки. Набрав ее имя в информационном окошке, он получил в ответ пятнадцатизначный номер. Позвонив по нему, он прикрыл ладонью глазок телекамеры.

На экранчике в кабинке появилось женское лицо.

— Ваша дочь находится на южном краю детской площадки, возле бассейна под кустами, — произнес он и добавил адрес площадки.

— Мы так волновались! Что… а она… кто это?

Он выключил фон и торопливо ушел.

Большинство других толкачей считали его чокнутым. Ну и пусть. Толкачи были людьми терпимыми, когда дело касалось других толкачей, и особенно если речь шла о том, что толкачу вздумалось проделать с ползуном. Ян жалел, что проговорился остальным о том, чем занимается во время отпуска, но слово не воробей, и теперь оставалось лишь смириться.

Остальным было начихать, если бы он развлекался, отрывая лапки щенятам, но сейчас все только что вернулись из отпусков и не могли упустить шанс наступить друг другу на любимую мозоль. Его же они дразнили нещадно.

— Хорошо развлекся на сей раз, Ян?

— Помнишь, я просил принести ее трусики?

— Тебе понравилось, дорогуша? Она громко вздыхала?

— «О, моя маленькая девочка, я стремлюсь к ней домой…»

Ян переносил насмешки стоически. Шуточки были на редкость плоскими, его от них просто воротило, но не стоило принимать их близко к сердцу. Едва корабль взлетит, они прекратятся. Они никогда не поймут того, чего ищет он, зато сам он полагал, что понимает их всех. Толкачи ненавидели возвращаться на Землю. Здесь у них не было ничего, их никто не ждал. Быть может, именно этого им и хотелось.

К тому же он сам был толкачом, и ползуны его совершенно не заботили. Он согласился с фразой, сказанной Мэриэн вскоре после взлета. Мэриэн только что вернулась из первого отпуска после первого полета и потому, естественно, оказалась пьянее всех.

— Гравитация засасывает, — сказала она, и тут же блеванула.

До Эмити три месяца полета, и еще три месяца обратно. Он не имел ли малейшего понятия о том, сколько это будет в милях; после десятого или одиннадцатого нуля мозги попросту заклинивало.

Эмити. Дерьмовый Город. Он даже не стал сходить с корабля зачем? На планете жили существа, отчасти смахивающие на десятитонных гусениц, и отчасти на мыслящие куски зеленого дерьма. Туалеты оказались на Эмити революционной идеей — наряду с мороженым, шербетом и мятными пончиками с сахарной пудрой. Канализация тут не прижилась, зато сладости встретили с восторгом, и корабль под завязку набили всеми известными на Земле десертами — от простейших да изысканными. В довесок к грузу они доставили мешок ободряющих писем для всеми заброшенного земного посольства. В обратный рейс корабль нагрузили непонятной сероватой грязью, представляющей, как догадался Ян, огромную ценность для кого-то на Земле, прибавив к ней ящик писем для оставшихся дома друзей. Яну не было нужды их читать, он и так догадывался об их содержимом. Все письма сводились к одной фразе: «Вытащите меня отсюда!»

Он сидел возле иллюминатора и наблюдал за семейством туземцев, неуклюже ползущим по дороге от космопорта. Время от времени они останавливались и проделывали нечто, напоминающее местный вариант группового совокупления. Дорога была бурого оттенка. Земля тоже была бурой, а вдали виднелись унылые бурые холмы. В воздухе висела бурая дымка, и даже солнце тут было желтовато-бурым.

И Ян стал думать о замках на вершинах стеклянных гор, о Принце и Принцессе, об ослепительно-белых лошадях, мчащихся галопом среди звезд.

На обратном пути он занимался тем же, чем и по дороге сюда: обливался потом среди гигантских труб двигателя. Здесь за металлическими стенами пульсировала непостижимая энергия. А на самих стенах крошечные плазмоиды медленно вырастали в большие. На глаз их рост совсем не замечался, но если этими наростами не заниматься, они вскоре выведут двигатель из строя. Работа у него была простой: соскребать их со стен.

Не каждый ведь способен стать астрогатором.

Ну и что, собственно? Честная работа, не хуже прочих. Ян сам выбрал ее давным-давно. Люди проводят жизнь, либо ползая под «g», либо толкая «с»[3]. А когда устаешь, пропусти стаканчик-другой. И будь у толкачей устав, его написали бы именно таким.

Плазмоиды — красные каплевидные кристаллы. Когда их снимаешь со стенки, одна из поверхностей остается плоской. Они полны жидкого огня и на ощупь горячи, словно сердце звезды.

Выходить из корабля всегда тяжело. Многие толкачи так никогда и не выходят. Когда-нибудь ему тоже не захочется выходить.

Он постоял немного, приглядываясь. Поначалу всегда нужно просто постоять, пассивно пропитываясь изменениями, привыкая к ним. Большие изменения его мало заботили. Здания он воспринимал как большую мебель, и не все ли равно, как они расположены? Зато мелкие изменения нередко приводили его в изумление. К примеру, уши. Почти у всех людей на улицах не было мочек. Каждый раз после возвращения он чем-то напоминал себе обезьяну, только что свалившуюся с дерева. И когда-нибудь он увидит, что все щеголяют с тремя глазами или шестью пальцами, а маленькие девочки не хотят слушать истории с приключениями.

Он стоял, понемногу приходя в себя, приглядываясь, как теперь люди наносят на лица косметику, и прислушиваясь к языку. Похоже, все вокруг говорят на испанском, приправленном английскими или арабскими словами. Схватив за рукав одного из своих, он спросил, в какой стране они сели. Тот не знал, пришлось обратиться к капитану.

— Аргентина, — сказал тот. — По крайней мере, так она называлась, когда мы улетали.

Кабинки фонов оказались меньше, чем он помнил. Интересно, почему?

В записной книжке Ян отыскал четыре имени. Он сидел перед фоном и размышлял, кому позвонить в первую очередь. Взгляд остановился на строчке «Рейджент Шайнингстар Смит», он ввел имя в фон и получил ее номер и адрес в Новосибирске.

Справившись о расписании полетов — сразу звонить он не стал, — Ян узнал, что челнок в другое полушарие вылетает через час. И настал момент, когда он, вытерев вспотевшие ладони о брюки и глубоко вдохнув, увидел ее возле кабинки фона. Несколько секунд они молча вглядывались друг в друга. Она увидела мужчину намного меньшего роста, чем ей помнилось, но мощного сложения, с крепкими плечами и сильными руками. Рябое лицо отталкивало бы взгляд, если бы не ласковые глаза. Перед ним же стояла высокая женщина примерно сорока лет, красивая именно той красотой, которую он ожидал увидеть. Рука возраста лишь слегка коснулась ее. Наверное, она борется с непокорной талией и хмурится, замечая морщинки, но какое ему до них дело? А главное, самое для него главное, он сейчас узнает.

— Это вы Ян Хейсе, верно? — спросила она наконец.

— Просто чистое везение, что я вас снова вспомнила, говорила она. Ян отметил подбор слов — она могла сказать и «совпадение».

— Это было два года назад. Мы снова переезжали, я разбирала кое-какие вещи и наткнулась на тот плазмоид. Я не вспоминала вас уже… лет пятнадцать.

Ян что-то буркнул в ответ. Они сидели в ресторане, уединившись от большинства посетителей в кабинке неподалеку от стеклянной стены, за которой корабли опускали в стартовые шахты или вывозили из них.

— Надеюсь, я не накликал тогда на вас неприятности, сказал он.

Она пожала плечами.

— Конечно, мне досталось от родителей, но это случилось так давно. В любом случае, я не стала бы дуться на вас так долго. Более того, со временем я пришла к мысли, что ради нашей встречи стоило пережить и взбучку.

Она все рассказывала, какой переполох поднялся в ее семье, о приезде полиции, о расследовании, удивлении, а под конец беспомощности. Никто толком не мог понять, как отнестись к ее рассказу о незнакомце. Его вычислили достаточно быстро — но в результате лишь установили, что на Земле его нет, а вернется он очень и очень нескоро.

— Я не нарушил ни единого закона, — подчеркнул он.

— Как раз этого никто не мог понять. Я рассказала, что вы со мной разговаривали, рассказали длинную сказку, а потом я заснула. Самой сказкой никто не заинтересовался, поэтому я не стала ее пересказывать. И ничего никому не сказала о… Звездном камне. — Она улыбнулась. — Мне даже полегчало из-за того, что они не стали спрашивать. Я твердо решила никому о нем не говорить, но немного побаивалась, потому что утаила правду. Даже решила, что они агенты… кто там был злодеем в вашей сказке? Уже забыла.

— Неважно.

— Пожалуй, да. Но кое-что все-таки важно.

— Да.

— Может, вы мне расскажете? Ответите на вопрос, не выходивший у меня из головы двадцать пять лет — с того самого дня как я узнала, что вы дали мне просто поскребыш со стенки корабельного двигателя.

— А так ли это? — спросил он, глядя ей в глаза. — Поймите меня правильно. Я вовсе не утверждаю, что это нечто иное. Я спрашиваю вас: стал ли он для вас чем-то большим?

Она снова взглянула на него, и он ощутил, что его опять оценивают, уже в третий или четвертый раз с момента встречи. Но приговора он до сих пор не знал.

— Да, пожалуй, он стал для меня больше, чем просто камень, — признала она наконец.

— Счастлив услышать.

— Я страстно верила в вашу сказку целых… словом, многие годы. А потом перестала верить.

— Сразу?

— Нет. Постепенно. Мне не было особенно больно. Наверное, просто взрослела.

— И вы помнили обо мне.

— Ну, для этого требовались определенные усилия. Когда мне исполнилось двадцать пять, я пошла к гипнологу и восстановила ваше имя и название вашего корабля. Знали ли вы…

— Да. Я упомянул их сознательно.

Она кивнула, и они снова замолчали. Когда она взглянула на него, он прочитал в ее глазах больше симпатии. Барьер стал тоньше. Но остался последний вопрос.

— Зачем? — спросила она.

Он кивнул, отвел взгляд, посмотрел на корабли. Ему захотелось, чтобы она стала одной из них, толкающих «с». Нет, не вышло. Он знал, что ничего не выйдет. Он для нее — лишь дурацкая проблема, требующая окончательной ясности, отвязавшаяся от клубка жизни нить, которая будет раздражать до тех пор, пока ее не привяжут на место, а затем благополучно забудут.

Ну и черт с ней.

— Надеялся потом примазаться, — буркнул он. Подняв глаза он увидел, что она медленно покачивает головой.

— Не дурите мне голову, Хейсе. Вы не такой глупый, каким прикидываетесь. Вы же знали, что я выйду замуж, стану жить собственной жизнью. И прекрасно понимали, что не откажусь от нее только ради полузабытой сказки, услышанной тридцать лет назад. Зачем?

Ну как он мог объяснить ей всю странность, всю необычность?

— Что вы делаете? — спросил, он и тут же поправился: Кто вы?

— Я мистелиолог, — ответила она, удивившись.

— Я даже не знаю, что это такое, — развел он руками.

— Неудивительно. Когда вы улетели, этой профессии еще не существовало.

— Вот вам, отчасти, и ответ. — Он снова ощутил беспомощность. — Ведь очевидно, что я не мог угадать вашу будущую профессию, кем вы станете, что с вами случится независимо от ваших желаний. И мне пришлось поставить на то, что вы меня не забудете. Потому что только так…

Он снова увидел Землю, растущую в иллюминаторе. Так много лет, и всего лишь шесть месяцев спустя. Планету незнакомцев. Кому какое дело, что на Эмити тоже полно незнакомцев? Но Земля была домом, если это слово все еще хоть что-то для него значит.

— Я хотел поговорить с человеком моего возраста, признался он. — Вот и все. Мне просто нужен друг.

Он видел, как она пытается понять его чувства. У нее все равно не получится, но, может быть, ей это удастся настолько, что она сама в это поверит.

— Кажется, одного друга вы нашли, — сказала она, улыбнувшись. — Мне, по крайней мере, хочется вас понять, тем более что вы приложили для этого такие большие усилия.

— Не такие уж и большие. Это для вас все происходило очень давно, но не для меня. Я держал вас на коленях шесть месяцев назад.

Она хихикнула — в точности, как и полгода назад.

— У вас долгий отпуск?

— Два месяца.

— Не хотите пожить некоторое время у нас? У нас в доме есть свободная комната.

— А муж не станет возражать?

— Ни мой муж, ни моя жена. Вон они сидят, делают вид, будто нас не замечают. — Ян обернулся и поймал взгляд женщины чуть моложе тридцати лет. Она сидела напротив мужчины возраста Яна, который тоже обернулся и взглянул на него с некоторой подозрительностью, но и без явной неприязни. Женщина улыбнулась; мужчина решил не проявлять свое мнение.

Так, у Рейджент есть жена. Что ж, времена меняются.

— Те двое в красных юбочках — полицейские, — пояснила Рейджент. — Мужчина возле стены, и тот, в дальнем конце бара тоже из полиции.

— Этих я и сам заметил, — отозвался Ян, и пояснил, увидев ее удивление: — У копов всегда какая-то особая манера держаться. Это из тех вещей, что не меняются.

— А вы немало повидали в жизни, верно? Спорим, у вас есть о чем рассказать.

Подумав, Ян кивнул.

— Кое-что найдется.

— Мне надо сказать полицейским, что они могут уходить. Надеюсь, вы не обиделись, что мы их привели с собой?

— Конечно, нет.

— Сейчас я их отпущу, и мы тоже пойдем. Ой, надо же и детям позвонить, сказать, что скоро будем дома. — Она рассмеялась и коснулась его руки. — Видите, сколько дел можно натворить за шесть месяцев? У меня трое детей, а у Джиллиан двое.

Заинтересовавшись, он поднял голову.

— А девочки среди них есть?