Мария Артемьева «Тили-тили-тесто»

В этой истории 98 % правды и еще 2 % чего-то, что можно при желании назвать враньем или же фантазией, сбоем подгулявшей памяти.

В студенческие годы у меня был друг… Впрочем, нет. Начать придется не с этого.

С детства меня беспрестанно мучили кошмары. Очень живые и яркие, на разные темы. Но один сюжет повторялся с удивительной настойчивостью.

Он был совершенно реален, и столкнувшись с ним впервые, я не сразу догадалась, что это кошмар. Довольно долго я считала, что все случилось на самом деле. И я пыталась искать в своем окружении человека, который мне приснился.

Мне тогда было пять лет и я впервые в жизни заболела ангиной. Заболела тяжело, с осложнениями. Была высокая температура, потеря сознания, душные компрессы, пахнущие спиртом, боль, долгие мучительные метания в мокрых от пота простынях… Мама сидела со мной ночами, засыпая от усталости на стуле.

Я болела уже вторую неделю, когда неожиданно стало легче. Видимо, кризис прошел, организм пересилил болезнь, и дело повернуло к поправке.

Среди ночи я очнулась с легкой головой. В комнате было темно, только яркий синий прямоугольник светлеющего за окном неба выделялся на черном квадрате стены. Впервые за последнее время меня не терзала боль, кровь не стучала в висках и лоб не давило железными обручами. Удивленная, я приподнялась в постели, опершись на локоть. И тут что-то шевельнулось поблизости. Оказалось, в комнате кто-то был: я увидела черный силуэт человека.

Он двинулся, и я поняла, что это не мама. Черная сгорбленная фигура ничем не напоминала ее. Человек приблизился, и я увидела лицо незнакомого мужчины. Странно улыбаясь, он наклонился над кроватью… «Я вижу тебя» — сказал он, не разжимая сомкнутых губ. Его голос громко и отчетливо звучал у меня в голове.

Зажмурившись от страха, я подумала, что должна кричать: тогда прибегут родители и наверняка спасут меня… Но тело не слушалось: невозможно было открыть рот, язык стал тяжелым, неподъемным, как бревно. Черный человек засмеялся, и я впервые поняла, что принадлежу ему… как вещь. Он может убить, раздавить в любую минуту, если захочет. Именно это его радует.

Я зажмурилась и заплакала, соленые горькие слезы жгли глаза… Когда я открыла их, в окно били солнечные лучи и умытое утреннее небо заглядывало в комнату.

С тех пор Черный Человек постоянно навещал меня. Иногда посреди чудесных ярких приключений, которые я переживала во сне, путешествуя по другим планетам, в самых удивительных и прекрасных местах — я вдруг оборачивалась, и взгляд упирался в уже знакомую усмешку. Являясь всегда неожиданно, Черный приносил с собой страх и превращал в кошмар все самое красивое и приятное. Ничего особенного он для этого не делал: не бил, не пытал — всего лишь смотрел.

Но этот взгляд был хуже пытки и боли. Он завораживал, как взгляд змеи. Притягивал, как магнит, прилипал к лицу. Черный подчинял себе мое тело, сковывал волю, убивал разум. Обездвиживая, парализуя, как паук муху, он знал, что я целиком и полностью в его власти. И это было самое жуткое. Я принадлежала ему, как безвольная тряпка. И это было невыносимо.

Он появлялся с неизменной усмешкой, читавшейся в темных глазах, и медленно, вразвалочку преследовал меня, где бы я ни находилась. При этом он ни разу не ускорил шага — ему это не требовалась. Я ведь все равно не могла убежать.

Хотя пыталась всякий раз. Сердце бешено колотилось, стучало в ребра, мыщцы сводила судорога, но все зря — скованная взглядом Черного Человека, я не могла подвинуться вперед даже на сантиметр, как будто он держал меня в невидимой клетке, очень тесной клетке.

Но я не сдавалась. Мне кажется, ему ни разу не довелось поймать меня только потому, что пусть хотя бы мысленно, я каждый раз продолжала бежать. Иногда, проснувшись, зареванная и перепуганная, я думала: а что бы он сделал, если бы настиг меня? Что еще может сделать человек, которому другой принадлежит, как вещь?

* * *

Прошло около десяти лет, и я узнала ответ на этот вопрос.

Придя учиться в институт, я познакомилась с Максом. Он был на одном курсе со мной, но поступил туда уже второй раз — в первый отчислили.

Макс жил в общаге, чисто по-студенчески много пил и водил дружбу с разного рода фриками. Мы стали друзьями, а вскоре и любовниками, ходили всюду вместе и прыщавые юнцы, недавние школьники, по-детски дразнили нас: «Тили-тили-тесто… Машка с Максом жених и невеста!»

Макс увлекался темой осознанных сновидений, другой реальности, расширенного сознания и прочими безумными вещами. Кастанеда был его настольным автором, самым авторитетным. Кроме него Макс признавал в литературе разве что Де Куинси, Генри Миллера и Джека Лондона — того за одну-единственную книжку, о которой мало кто слышал: «Звездный странник». Это повесть о человеке, брошенном в тюрьму. В самых невыносимых условиях, когда к нему применяли пытку обездвиживанием, он научился выносить сознание за пределы своего человеческого тела. И таким образом сумел прожить не одну, а сотни разных жизней — в разные времена и эпохи.

Но то была художественная литература.

Зато видения дона Карлоса, в которые Макс верил, как в совершенную реальность, Орел и Ягуар — занимали все его мысли (из тех, которые не занимала я и всякие бытовые проблемы).

Не могу сказать, что мне это не нравилось. Возможность «войти в свет», «раскрыть сознание», «управлять сном» привлекала и меня.

Но Макс был абсолютно бесстрашным. Он не боялся экспериментировать со всякого рода химическими катализаторами. Дон Карлос служил ему примером, а еще тот, другой, который первым исследовал ЛСД. Разумеется, в Москве не было мескалина — у нас, во всяком случае. Но были таблетки. Был амфетамин. Был «винт». И много всякой другой гадости, к которой у меня душа не лежала. Не мораль, не нравственные устои, а какая-то простая врожденная звериная брезгливость к ядам удерживала меня от предложений «попробовать и оценить».

Узнав о моих кошмарах, Макс загорелся идеей исцелить меня.

Однажды, когда я снова проснулась среди ночи, рыдая и крича от ужаса, Макс, обнимая и убаюкивая меня, сказал:

— Ты живешь в страхе. Я хочу избавить тебя от этого раз и навсегда.

— Как? — вытирая мокрое от слез лицо, спросила я.

— Просто войду в твой сон и убью Черного, — сказал Макс. Это прозвучало так сильно и чисто по-мужски, с такой уверенностью, что у меня и тени сомнения не возникло: да, войдет и убьет.

— А что для этого нужно? — спросила я. Макс усмехнулся и поцеловал меня в уголок рта так, что мурашки побежали по спине.

* * *

— Тебе ничего особенного делать не надо, — сказала Наташка, подруга Вовки Горчинского, соседа Макса по общежитию. Старше Макса и меня на пару курсов, Горчинский был основным соратником и, как я потом догадалась, вдохновителем всех этих «приключений духа». Наташка была его подругой. Ее давно отчислили, но она не уехала к себе на Урал, а жила в общаге тайно, в комнате Горчинского и Макса, прячась в кровати под двумя матрасами, когда — раз в полгола — комендант по приказу ректора устраивал облавы на «нелегалов».

— Тебе ничего не надо делать, — сказала она и протянула мне какие-то маленькие белые таблетки.

— Что это?

Я отшатнулась непроизвольно, а Наташка закатила глаза.

— О, боги-боги! Где такую дуру… Феназепам. Обычный транквилизатор. Слабенькое снотворное. Плюс стакан пива — и ты вырубишься. Не ждать же ночи, пока ты уснешь, царевна, блин, неспящая!

Я не очень понимала, при чем тут таблетки и, главное, Наташка. На кой черт они тут нужны, эти двое, если это Макс — именно он намеревался изгнать моего личного дьявола? Самодовольная физиономия Горчинского мне не нравилась, а Наташку я просто побаивалась, зная, насколько она безбашенная. Реально больная на голову.

— Обязательно должен быть Смотрящий. Кто-то, кто будет рулить снаружи. Иначе ничего не получится, — с уверенностью сказал Макс. — Вовка будет Смотрящим, а Наталья так, на всякий случай, на подхвате. Ты чего-то боишься? Не доверяешь мне?

Макс нахмурился. Его зеленые глаза помутнели, сделались грязно-болотными. Я взяла его руку и крепко сжала.

— Давай свои таблетки, — сказала я Наташке.

Проглотив феназепам, я запила его стаканом крепкого пива. Макс взял меня за руку и подвел к кровати.

— Ложись. Закрой глаза. Думай о том, что хочешь встретиться с Черным. Зови его. Поняла?

— А ты? — спросила я. На глаза словно туман наполз: я плохо видела и слышала Макса будто сквозь вату, и оттого старалась говорить громче обычного. Наташка засмеялась.

— Ложись. У меня свои способы, — сказал Макс. — Вовка будет считать, а ты слушай его голос, и с каждой цифрой представляй, будто делаешь шаг к Черному. Если что-то пойдет не так, Вовка нас вытащит. Просто слушай его.

«Во сне? А если я не услышу?» — хотела спросить я, но язык не послушался. Я глупо ухмыльнулась — Наташка снова засмеялась, увидев мою расслабленную реакцию — и легла.

Я честно делала все так, как велел Макс. Закрыв глаза, погрузилась в темноту, чувствуя, что голова кружится и я еду с ускорением на какой-то карусели.

Когда Вовкин голос досчитал до пятнадцати, окружающая темнота внезапно осветилась красным.

Я очутилась внутри незнакомого здания со стеклянным куполом. Вокруг были люди — мои школьные подруги, друзья и разные мало или совсем неизвестные мне личности, все молодые, одного возраста со мной.

Вдруг снаружи что-то страшно загремело. Пол содрогнулся, стекла в куполе звякнули. Все бросились к выходу, но почти сразу повернули обратно: навстречу шла волна — в дом ломились какие-то темные и тощие голые существа, отдаленно напоминающие людей. Их кожа серо-зеленого цвета, собранная в морщинистые складки, была покрыта буграми и язвами, они рычали, шевеля острыми ушами, и размахивали когтистыми лапами. Но хуже всего были их глаза — безумные, лишенные даже проблеска мысли.

В здании началась паника. Существа лезли внутрь — люди старались не пустить их. Присутствие среди нас этих чудовищ казалось невыносимо омерзительным — как лечь в постель с холодной бородавчатой жабой.

Все вокруг кричали и вопили. Двери заложили засовами, но существа вскарабкались по стенам снаружи и лезли выше, к вершине стеклянного купола.

Он не был рассчитан на большую нагрузку — чудовища висели на нем гроздьями. В конце концов они проломили стекло и посыпались вниз. Падая, калечили людей и разбивались сами, но те, кто выжил, старались убить друг друга. Битва закипела со всех сторон.

Тощее голое существо, похожее на сморщенную старуху, бросилось ко мне и вцепилось в волосы. Пытаясь защититься, я схватила урода за дряблую шею. Она оказалось мягкой, как пустая куриная кожа. Мучаясь от омерзения, я хотела отпустить его, но существо кидалось на меня снова и снова, разевая влажную черную пасть, размахивало когтистыми лапами, пытаясь достать и раскровянить мне лицо.

И вдруг позади кто-то кашлянул.

Я обернулась. Вокруг валялись растерзанные тела и чьи-то внутренности. Оскальзываясь на крови, из-за колонны вышел Черный Человек.

Уставился на меня с обычной своей усмешкой, и я замерла, охваченная судорогой. Чудовище, наполовину придушенное, трепыхалась в моих руках, как ветошь. Я попыталась отбросить ее, но материя сделалась вдруг липкой и вязкой, словно тесто. Не отдерешь!

Куда же все подевались? Я осталась одна.

Во всем теле слабость и скованность. Сердце, наоборот, бешено колотится. «Макс? Где же Макс?!» — вспомнила я.

— Чего остановилась?

Голос Черного прозвучал прямо в голове…

— Меня ждешь?

…вкрадчиво и мягко, с легким шипением и хрипотцой, как затертая виниловая пластинка.

— Ты разве не видишь, кого хочешь убить? Посмотри.

Я взглянула и меня словно током ударило: глаза чудовища слезились и смотрели на меня с тоской… Это все-таки человек. Очень старая женщина. И у нее знакомые глаза. Почти такие же я вижу каждый день в зеркале.

— Ну, что же ты? Хочешь убить? Дави сильнее. Тили-тили-тесто. Жених поможет невесте…

Черный подошел сзади и положил свои руки поверх моих. Ледяная волна ужаса захлестнула меня. Я пыталась закричать, а он сжимал ручищами мои пальцы, словно железным капканом, и я уже слышала хруст костей… Пот выступил градом и залил глаза. Старуха стихла, повиснув вниз головой, я не чувствовала рук, меня тошнило и мутило…

Неожиданная вспышка света ударила по глазам — разорвала тьму вместе со всем, что в ней было, на две части, сверху вниз.

— Ну, хватит уже! Проснись, — сказала Наташка, спихивая меня с кровати. — А то блеванешь еще прям тут. Подъем! Кто спит — того убьем.

— Что?! Получилось? — спросила я, вскакивая и снова падая на кровать. Глаза горели от слез, в горле пересохло, и было жарко, как будто я дымилась, побывав в аду.

— Не знаю, — важно сказал Горчинский, раскуривая какую-то маленькую серебряную трубочку — такую крошечную, что она скорее годилась для гномиков, чем для этого бугая. Странная вещица. (Тогда я не знала, что у опытных наркоманов обычно имеются такие специальные трубочки, чтобы курить опиум.) — Макс еще не отошел.

Я повернулась и увидела Макса: с глупой ухмылкой на лице он сидел возле стола, покрытого линялой, потрескавшейся от старости кухонной клеенкой, и, сняв крышку с чайника, зачем-то пялился на воду.

— Вот это прет, — с завистью сказала Наташка. — Эй, Макс! Что ты там увидел?

Макс оборотился к нам, и меня чуть не стошнило: из-под бессильно прикрытых тонких голубоватых век под ресницами бегали белки глаз — они мелко подрагивали, метались из стороны в сторону, шевелились. Лицо Макса было отвратительной маской, надетой на мертвеца.

— Он еще спит. Его прет реально, — шепнула Наташка. — Что видишь там, Макс?

«Мертвец» разинул красную пасть и медленно, растягивая гармошкой слова, сказал:

— Тебяяяя-ты-таам-плааааваешь-в-чаааайнике.

Горчинский заржал.

— А ты закрой крышку и зажми носик — пусть захлебнется!

Макс усмехнулся и так же плавно, как снулая рыба, последовал идиотскому совету: закрыл чайник и зажал его носик большим пальцем.

Почему-то это дико развеселило его, он стал смеяться и вскоре пришел в себя.

Мне осточертела общага, осточертело общество Горчинского и его Наташки, и я потащила Макса на улицу: прогуляться, подышать воздухом.

Была осень, любимое время года. Мы шли по улице Добролюбова в сторону метро, вороша и подбрасывая ногами палые прелые листья и терпкий винный запах, исходящий от них, веселил и утешал меня.

— Прости, наверное, ничего не получилось, — сказал Макс. — Я пошел за тобой, но в какой-то момент потерял концентрацию, расслабился…

— А что ты видел?

Мне было безумно интересно узнать, могут ли люди в принципе соединять сны. Не отдает ли это излишним романтизмом? Хотя Кастанеда не видел тут ничего невозможного. Так же, как и Макс, который ко всему в жизни подходил вполне прагматично.

— Что ты видел? Ну, расскажи! Давай, признавайся! — теребила я Макса.

— Сначала было темно. Я шел за тобой, ориентируясь по звуку шагов. Потом ты открыла какую-то белую дверь и зашла в башню. Башня со стеклянным куполом. Я долго не мог попасть внутрь, а когда вошел — увидел тебя. Ты трясла за шею тощую старуху. Я подошел, чтобы помочь, заговорил… И тут какая-то вспышка выкинула меня из сна. Жаль, что Черного Человека я не встретил. Похоже, тебе не удалось его призвать. Конечно, ведь ты неопытный сновидец. Ну, ничего. Лиха беда начало. В другой раз получится! — сказал Макс и, махнув рукой, обнял меня за плечи.

Я шла, обхватив его за пояс, опершись на него, почти повиснув — ни жива, ни мертва.

Все еще кружилась голова после таблеток, слегка подташнивало, но соображала я вроде бы уже нормально. По крайней мере, сложить два и два труда мне не составило: побывав в моем сне, Макс не увидел Черного Человека, и этому было только одно объяснение: он САМ ИМ БЫЛ. Никто не видит себя со стороны, если только не поставить перед ним зеркало.

Макс беззаботно болтал о чем-то, но я уже не слушала.

Тили-тили-тесто, жених поможет невесте… Решив, что мне надо побыть одной, я извинилась и оставила Макса, уехала к себе.

А спустя три дня вся общага обсуждала страшную новость: умерла Наташка, подружка Горчинского.

Она поехала мыться к какой-то своей подруге из местных. Душевой общежития почти никто не пользовался. Она находилась в сыром подвале, и там запросто с потолка на вас могла свалиться крыса. Все обитатели общаги использовали любую возможность удовлетворять свои гигиенические потребности на стороне.

Дом, где жила Наташкина подруга, был старый, из тех, в которых воду нагревали газовые колонки. Причем располагались они не на кухне, как в домах шестидесятых годов постройки, а в ванных комнатах.

Наташка пошла мыться, включив газ и воду на полную катушку. Старая колонка перегрелась, не выдержав напора, и треснула. Газ начал потихоньку вытекать. Почувствовав удушье, Наташка постаралась выбраться наружу, но, поскользнувшись, упала, ударилась головой и, потеряв сознание, захлебнулась в ванне, полной воды.

«Закрой крышку и заткни носик чайника — пусть она захлебнется», — сказал Горчинский, а Макс послушался и сделал.

Я не винила Макса в смерти Наташки. Она не была приятным человеком, ее смерти я не радовалась, но и не сказать, что горевала о ней. О Максе, как об убийце, я не думала — слишком все это недоказуемо. Зыбко. Но ужасные мысли пристали ко мне, как… как липкое тесто. И я не смогла от них отделаться.

Все чувства к Максу во мне постепенно засохли. Мы даже и не расставались, а как-то незаметно отдалились, отвыкли друг от друга.

А спустя год Макс умер от передозировки какой-то дряни, действие которой он испытывал на себе.

* * *

Больше в мои сны Черный Человек не являлся ни разу. Не знаю, как это объяснить. Может быть, я просто повзрослела? Убить свой страх нельзя, но можно его перерасти.

Жизнь так устроена, что за маленькими страхами всегда приходят большие, и на их фоне прежние сами собой утрачивают власть над душой человека.

Загрузка...