Крис Картер TESO DOS BICHOS (Курган двух тварей). Файл №307

«Во что верят индейцы секона? В то, что дух ягуара пожрет всякого, кто потревожит погребение святой женщины. По существу, переселение души в животное происходит на церемонии. Когда они пьют „йахе“, чтобы созвать духов».

Фокс Молдер

В комнате висела серая мгла. Если бы оставались силы и желание, можно было бы включить телевизор — он давал ощущение чьего-то присутствия. Или хотя бы зажечь свет. Тогда не было бы так серо. Но человек продолжал лежать, глядя в потолок. Горка окурков в пепельнице выросла в мини-Монблан и развалилась, когда в нее не глядя ткнули очередной окурок. Прошла вечность. Очередная серая вечность разглядывания потолка под стук дождевых капель. Их звонкое пощелкивание по стеклу нарушало единообразность вечера. Если бы оставались силы и желание, можно было бы застрелиться. Человек скосил глаза, пытаясь разглядеть пистолет, не меняя положения головы. Оружия нигде не было, очевидно, Мона спрятала куда-нибудь. Она боится пистолета, словно тот собирается ее укусить. Ради любопытства человек попробовал представить, как бы все произошло. Мысли текли неторопливо и отдавали мазохистским сладострастием. Он в уме проделал все необходимые действия — неторопливо, обстоятельно, оттягивая финал — потом дело застопорилось. Полезла всегдашняя дрянь. Выстрел не должен быть слишком уж громким, чтобы не услышали соседи. Зрелище, опять же, наверняка будет не из приятных. Он попытался представить собственный труп и не преуспел в этом. Зато прекрасно и в мельчайших деталях вспомнился вид доктора Рузвельта после того, как в его палатке побывал ягуар. Можно наглотаться какой-нибудь гадости, подумал человек. Если бы в доме что-нибудь было. Можно ли отравиться аспирином? И сколько для этого нужно проглотить таблеток? Со счетом тоже все было нормально.

Повеситься. На собственном ремне. Он уже с интересом осмотрел потолок, но ничего подходящего, за что можно было бы зацепить веревку, так и не обнаружил. Плохо дело. Так, подумал он почти деловито, — Даже с самоубийством мне не везет.

Он приподнялся на локте и увидел плошку. Она стояла на прежнем месте — на журнальном столике, там, где он ее оставил. По крайней мере, одна гадость в доме имеется. Banisteriopsis Caapi. Лиана, растущая в дождевых лесах Амазонки и Ориноко. После возвращения из Эквадора он прочитал про эту лиану все, что сумел найти в библиотеке. Кору надо вымочить в воде и прокипятить. Потом в отвар добавляются еще кое-какие ингредиенты, и в результате получается именно то, что сейчас засыхает в плошке на журнальном столике. Дверь в иной мир. Айахуаска — «лоза духов». Йахе.

«Большинство видений, вызванных галюци-ногенами, у разных людей различны. Йахе -другое дело. Обычно люди, принимающие его, видят больших кошек или змей. Этот факт долго интриговал психологов и до сих пор остался необъясненным. Некоторые считают, что эти видения основаны на генетической памяти, первобытных страхах, глубоко впечатанных в гены человека и освобождаемых наркотиком.» Идиоты. Что они понимают.

Он потянулся за лежащим на полу дневником. Хорошо, что за карандашом не придется вставать, вчера он заложил им дневник.

«29 марта, пятница.

Я видел амару. Она выходит из джунглей, глаза ее — глаза скорпиона, клыки ее — клыки ягуара, когти ее — когти кошки. Она бросается с деревьев… Она терзает мою плоть.»


Раскопки на Тесо Дос Бичос

Эквадорские возвышенности

Южная Америка

Тихо падал снег. Он успевал припорошить жирную, развороченную землю и растаять прежде, чем его затаптывали, превращая в грязные лужи. Индейцы работали молчаливо и споро, я остановился посмотреть на их плавные, полные священным смыслом движения, которыми они смахивали песок и грязь с черепков. Тут-то все и началось. Вечером я записал события этого дня в дневник. Записал и эту фразу, и только три недели спустя, перечитав ее, понял, что кто-то другой, кто водил в тот вечер моей рукой, вложил в эти слова свой смысл. Правда, смешно мне не стало.

Итак, я смотрел, как Манито сдувает пылинки с черепка, и тут-то все и началось. Завопил, кажется, Пако. Он орал, как укушенный, и размахивал руками, призывая все племя. Поначалу я и решил, что его действительно укусил скорпион, и только потом сообразил, что для скорпионов и прочей подобной мерзости на дворе слишком холодно.

Впрочем, орал Пако по-испански, и это означало, что мне тоже стоит подойти и обратить внимание. Я протолкался сквозь галдящую толпу.

— Nos debemos irnos у dejarlo en paz. Debemos decirle al anciano. El sabra que hacer. Esto es malo, muy malo… — лепетал Пако. — Nos va a traer problemas para todos nosotros.

Ничего оригинального: все очень плохо, и у них возникли проблемы. У них всегда проблемы. Но на этот раз дело по-настоящему было дрянь. Это я понял, как только увидел Ее. Она таращилась провалами глазниц из трещины в ритуальном горшке. Она еще не совсем проснулась, просто спросонья пыталась понять, кому это понадобилось ее будить. Я бросился в палатку к Стервятнику.

— Доктор Рузвельт…

— Что такое? — поинтересовался Стервятник.

Мона когда-то назвала его так в порыве эмоций, и прозвище прилипло намертво.

— Мы нашли кое-что, — у меня перехватило дыхание, пришлось сделать паузу — мне кажется, вам стоит взглянуть.

Стервятник выпорхнул из палатки раньше, чем я успел закончить фразу. У деда нюх на подобные вещи. Он кинулся на урну с останками и разве что не облобызал ее. Он гладил ее, точно девушку. Он просто сиял ясным солнышком. Он тогда еще не знал, какие над нами сгущаются тучи.

— Это амару…

— Я знаю, — сказал я, потому что надо было что-то сказать.

Индейцы окружили нас и молча наблюдали за переговорами. Они не понимали английского, но четко улавливали тонкости ритуала. Я должен был что-то сказать Стервятнику, поэтому я и сказал:

— Я знаю.

— Это фантастика, — у Стервятника горели глаза. — И почти в полном порядке.

Все, сейчас начнется моя партия. И я получу в морду.

— Мы не можем ее отсюда забрать, — я сам поразился собственной наглости, что уж говорить о Рузвельте. Стервятник злобно уставился на меня. До Моны он носил прозвище Фельдфебель. С перепугу я перешел на фальцет. — Нельзя.

— Что значит «нельзя»?

— Тело женщины-шаманки священно для племени. Они не позволят нам потревожить ее останки.

Три. Два. Один. Пли. Рузвельт распрямился взведенной пружиной.

— Мы не тревожим ее, — отчеканил он по-немецки сурово, у меня сразу же появилось желание вытянуться во фрунт и взять под козырек. — Мы ее спасаем. Вы же знаете, какая здесь тяжелая ситуация. Я-то считал, что вы можете справиться с этими людьми.

— Доктор Рузвельт, — не сдавался я, — мне кажется, что это опасно. Мне кажется, это неправильно.

И услышал в ответ:

— Очистить и упаковать экспонат. Он отправляется с нами.

Индейцы молча смотрят на меня. Я смотрю на них и не знаю, что делать. Старый дурак так ничего и не понял. По-своему он, конечно, прав. Но он не сидел с нами вечерами у костра и не слышал разговоров. Правда, если бы он их услышал, то со вкусом прочел бы длинную и познавательную лекцию о примитивных верованиях. Я опять сглатываю сухой ком, царапнувший мне горло, и поднимаю голову. Ну конечно. На гребне холма уже стоит шаман и не отрываясь смотрит вниз, на раскопки.

Вечером мы опять сидим у костра. Из палатки Стервятника доносится классическая музыка, которой он пытается заглушить барабаны и трещотки. Шаман, разрисованный красно-белыми узорами, гнусавит свое, -не обращая внимания на цивилизацию. Он зачерпывает из котелка вязкую желтоватую жидкость и наливает в ритуальную плошку.

Продолжая тянуть заунывное заклинание — я почти не разбираю слов, язык кажется незнакомым — он помешивает в плошке плоской ложечкой. Потом степенно поднимает руки с ложечкой к небесам и, пробормотав напоследок очередную непонятную напевную фразу, осторожно пробует жидкость. При этом он очень напоминает одного из моих приятелей, который столь же важно и вдумчиво относится к приготовлению ухи. Только мне почему-то не смешно. Влажный воздух накатывается волнами и шевелит по-звериному вставшие на загривке волосы. Уже довольно поздно, и я знаю, что сейчас должно быть холодно, но жар костра обволакивает меня. Пако колотит в барабан, и ритм сливается с ударами крови в венах. Ложечка идет по кругу…

Манито передает ее мне. Еще не веря, что я это делаю, я подношу ложку ко рту и глотаю желтоватую вязкую жидкость.

Это как удар в живот. Вас никогда не сбивала машина? Меня тоже, но теперь я, кажется, знаю, каково это в ощущениях. Меня скручивает в тугой узел. Кое-как ухитряюсь передать трясущейся рукой ложку дальше и ничего не разлить при этом. Огонь в костре становится зеленым, лица расплываются цветными пятнами. Комок рвоты прокатывается по горлу… Кажется, я ее не удерживаю, но мне сейчас наплевать на приличия…

И джунгли раскрываются передо мной.

В нос бьет сложная гамма запахов — и каждый из них словно обернут в собственную оболочку, они не смешиваются друг с другом, они плывут в воздухе тугими волокнами, и я пускаю в чуткие ноздри то один, то другой аромат, пробую на вкус… Голова моя легка и свободна. Мне радостно, что не надо думать о… я забываю, о чем мне не надо думать… я все знаю… это удивительно… я просто все знаю… Я слышу каждый шелест, каждый хруст, я знаю все звуки в этом лесу. Я бегу. Моя шкура пятниста, как солнце, что играет в горном потоке. Мои когти подобны ножам, но никакому ножу не сравниться с ними по остроте. Мои лапы сильны и проворны. Глаза мои расплавленным золотом светятся сквозь листву. Джунгли стихают, угадав мой яростный бег. Радость переполняет меня, когда я улавливаю в общем гаме тонкий и терпкий запах человека…

Утром меня растолкал перепуганный Пако. Мешая испанские и индейские слова, он кричал, показывая в сторону палатки Стервятника. Я кое-как поднялся и, шатаясь, пошел в ту сторону. Индейцы галдели, столпившись у входа. Ужасно болела голова. Я тупо разглядывал пятна крови на полу и стенках палатки, перевернутый стул и раскиданные вещи. Пако трясся рядом и втолковывал, что здесь побывал ягуар.

Почему-то мне казалось, что он одновременно испуган и доволен. И напуган он чем-то другим, а совсем не визитом ночного хвостатого гостя. Потом сквозь туман ко мне пробивается здравая мысль — поискать следы зверя. То ли индейцы все затоптали, то ли еще какая чертовщина, но я их не нахожу. Ни одного.


Зал туземных народов

Бостонский Музей естествознания

Три недели спустя

Тишина толстым слоем войлока лежала по темных углам. Иногда в ней что-то слабо шевелилось и оживляло полузабытые детские страхи и страшные рассказки вечером у костра в лагере. Охранггак, обходивший музей с фонариком в поисках заработавшихся сотрудников, был человеком пожилым и степенным, но и то время от времени ежился, слыша шорох в углу или краем глаза заметив метнувшуюся из-под витрины с экспонатами тень. Индеец, встретивший его в дверях неприязненным взглядом, словно укорявшим за незваное вторжение, оказался манекеном, но заставил-таки облиться холодным потом.

Душно, подумал дед, вытирая лоб. Странно, еще только начало весны, отапливается помещение плохо, почему же так душно? Где-то далеко по коридору еле слышно протопали чьи-то мягкие лапы.

— Мистер Хорнинг, вы еще не ушли? — воззвал охранник, чтобы хоть каким-нибудь звуком расшевелить вязкую тишину.

Мягкие лапы на миг замерли, а потом потопали дальше, не слишком торопясь, но и не мешкая. В тапках он, что ли, там ходит? Сэм рассказывал, что однажды они у себя долго ловили вора, который потом оказался практикантом, заснувшим во время дежурства и пробиравшимся назад с ботинками в руках, чтобы никого не побеспокоить. Кого бы он в морге побеспокоил, жмуриков, что ли?

Охранник представил, что бы он делал на месте Сэма. Присоединился бы к тем жмурикам с сердечным приступом, наверное. Надо же… вора они там ловили…

Охранник неуверенно покрутился на месте, попытавшись посветить фонариком во все стороны одновременно. На рабочем столе Крега Хорнинга бумаги были залиты какой-то темной жидкостью. Не то, чтобы совсем уж испачканы, а так — будто брызнули чернилами. У них же нет чернил, тупо подумал дед. Они, наверное, забыли, как те чернила выглядят…

— Мистер Хорнинг?

Охранник неловко шагнул в сторону от стола, и тут его правая нога, влипнув в лужу на полу, поскользнулась, и он чуть не упал. Ох ты, господи, не дай навернуться тут… Костей не соберешь. Зря он это. И про Сэмов морг, и про жмуриков, и про кости… Лужа тут еще какая-то… Подошва липла к полу. В душном воздухе висел смутно знакомый сладковатый запах. Очень неприятный запах. Запах, который он ни с чем не перепутал бы.

— Какого черта?

Да, конечно, он уже старый и не такой сильный, как раньше, но в Корее сержанта Тима Деккера наверняка еще помнят. Попробовали бы они забыть. Бывший сержант, которого давно уже не помнили ни в Корее, ни во Вьетнаме, отважно сделал еще один шаг, обливаясь потом и с ужасом понимая, что не ошибся, и запах именно тот, о котором он подумал, потом сделал еще один шаг. Кто-то еще был в темной комнате, кто-то следил за ним исподтишка, кто-то, кому наплевать было и на Корею, и на бывшего бравого сержанта. В луче фонаря блеснула еще одна лужа крови.

На этот раз размазанной, будто кого-то тащили по иолу, а он сопротивлялся, цепляясь за вещи и разбрасывая их, потому что его все равно тащили.

Дед охнул и кинулся вон из помещения, подгоняемый древним ужасом, таращившимся на него из разбитого глиняного горшка на рабочем столе.

* * *

Полно полицейских машин. Полно народу. Все чем-то заняты. Тут творится ритуал. Каждый знает свое место в нем и свою роль. Нужно точно выбрать время для подачи голоса, иначе ритуал не сработает, и духи не будут довольны. Ноздри щекочет запах еще свежей крови. Лица присутствующих и их движения исполнены священного смысла. Посреди беспорядка на корточках сидит специальный агент Фокс Молдер и с интересом наблюдает, как снимают отпечатки пальцев с разбитого ящика. В ритуальных плясках он не участвует.

В соседней комнате Скалли почуявшим след фокстерьером наседает на доктора каких-то там наук:

— Откуда вы узнали, что здесь что-то произошло?

Глаза ее застыли серо-голубыми ледышками. Вся она — воплощение возмездия и правосудия. Рыжеволосая Немезида пяти футов ростом.

— Тим Деккер, один из наших охранников, позвонил мне, когда обнаружил кровь, — отбивается доктор. Взгляд у него тоже не блещет осмысленностью.

Фокс Молдер поднимается, переступает через подсыхающую на полу кровь и делает круг по комнате. Наития не происходит. Наверное, слишком рано. Призрак делает вторую попытку.

— Как вы заявили полиции, — Скалли тоже обладает ослиным упрямством и сдаваться не собирается. (И чего она привязалась к бедолаге?), — вы считаете, что это убийство может быть актом политического терроризма…

— Я думаю, Крег Хорнинг был убит из-за проекта, над которым он работал, — заканчивает за нее доктор… ага, доктор Льютон.

Скалли вынимает из папки бумагу.

— То есть из-за «…раскопок на кладбище индейцев секона в Эквадоре»?

Немая сцена. Невыспавшийся доктор Лыотон в изумлении смотрит на Скалли. Молдер с интересом оглядывается.

— Это письмо в Госдепартамент, — поясняет Скалли. — Оно касается этих самых индейцев секона. Они требуют, чтобы вы оставили в покое некий определенный экспонат.

— Да, урну амару…

То есть?

— … которая была спасена в прошлом месяце.

— Спасена?

— Да, — Льютон, кажется, садится на любимого конька. — Когда фирма «Петро-эквадор» объявила о плане проведения нефтепровода через кладбище индейцев, мы с Карлом Рузвельтом организовали там раскопки.

Поподробнее, пожалуйста.

— Как я понимаю, Рузвельт исчез при обстоятельствах, напоминающих вчерашнее происшествие, — бросает Скалли.

Все это крайне напоминает пинг-понг — шарик влево, шарик вправо. У Скалли даже нос порозовел от усердия.

— Правительство Эквадора утверждает, что это было нападение хищного зверя, — парирует доктор Льютон.

— Но вы так не считаете.

— После того, что случилось сегодня ночью — ни в коем случае.

По лицу Молдера опять невозможно понять, о чем он думает. Больше всего похоже на: хорошо бы прилечь и поспать.

— Кто-нибудь угрожал смертью вашим сотрудникам? — продолжает нападать Скалли.

Безуспешно.

— Нет.

— А как же проклятие? — не выдерживает Молдер. Скалли комично поднимает брови, требуя объяснений, приходится пояснить. — Секона верят, что великое зло падет на головы тех, кто потревожит останки ама-ру, что их пожрет дух ягуара.

Льютон, явно, чувствует себя не в своей тарелке и, словно нашкодивший школьник, прячет глаза от учителя. Так и хочется слегка встряхнуть его, чтобы из рукава выпала укрытая сигарета.

— Этот миф произвел впечатление на людей после того, как исчез доктор Рузвельт, — он словно извиняется. Молдер сухо бурчит под нос что-то похожее на «не сомневаюсь», и доктор Льютон воспринимает это как согласие. — К несчастью, кто-то использует этот миф, чтобы надавить на нас, чтобы напугать нас, чтобы заставить вернуть этот экспонат, чего я лично делать не собираюсь.

— А можно взглянуть на столь чудесный экспонат? — возбудился Молдер. Гладкие периоды речи доктора Льютона на него подействовали непредсказуемо.

Началось, вздохнула про себя Скалли. Своеобразное чувство юмора тут же подложило ей поросенка в виде светской беседы Призрака и амару: «Как поживаете? Не прохладно ли у нас? Когда собираетесь домой? Как дела на том свете, давненько я туда не заглядывал…» Чтобы не фыркнуть, пришлось традиционно разозлиться на нарушение инструкций напарником. Традиционно полегчало.

— Да, конечно. — Радуясь возможности спихнуть настырных федералов, Льютон воззвал:

— Мона!

Скалли глянула через плечо. Стоявшая неподалеку девочка, которую утешал кто-то из сотрудниц и которую Скалли первоначально приняла за чью-нибудь дочь, оказалась вполне взрослой студенткой с перепуганным круглым личиком и детской челкой. Челка лезла в не менее круглые глаза Моны и страшно мешала.

Словно пони, мотая челкой, Мона выкатила из кладовой стол с погребальной урной. Обычный большой горшок с орнаментом. Кусок его откололся, и в образовавшуюся брешь выглядывал череп. Странное дело: в разговор как будто вмешался еще один собеседник. Точнее, беседовали двое, третий вставлял реплики, а четвертая молча слушала, переводя с одного человека на другого темные провалы глазниц.

— Если бы меня выкопали через несколько тысяч лет, — не удержался Молдер, одобрительно разглядывая горшок, — то лично я был бы не против, чтобы любопытного кто-нибудь проклял.

— Не нужно было трогать кости, ничего бы не произошло, — у малышки Моны, оказывается, сильный низкий голос, никак не вяжущийся с курносым носом и драными штанами.

К тому же, девочка чуть ли не заикается от испуга. Перепуганный археолог? Мало костей она, что ли видела. С другой стороны, археологи редко сталкиваются со свежей кровью.

— Лежали бы себе в земле как лежали.

Молдер, похоже, согласен на сто процентов. Он, как всегда, не прочь поболтать о чем-нибудь подобном на досуге. И во время работы тоже, злорадно добавляет про себя Скалли. Чувство справедливости некоторое время зудит и все-таки заставляет поправиться, что не совсем ясно, когда у Призрака кончается работа и начинается досуг. Еще через пару секунд приходит мысль, что никогда.

— По-вашему, кости прокляты?

— Может быть…

«Ладно. Все это безумно интересно, — сморщила нос Скалли, — но о потустороннем, голуби, ворковать будете в свободное от вопросов время.»

— Вы знали Крега Хорнинга?

Мона тут же пугается. Крепкие нервы у будущего нашей археологии. Можно сказать, что стальные. Или тефлоновые…

— Да, — залепетало будущее, — я помогала рассортировывать и заносить в каталог экспонаты из Эквадора. Я учусь в аспирантуре Бостонского университета.

— Его не предупреждали, случаем, что может произойти… нечто подобное?

— Кого, Крега? Нет, — и по собственному почину добавила. — Крег был очень преданным человеком. Он только выполнял ту работу, о которой его просил доктор Льготой.

Взгляд круглых глаз был уперт в пол. Меж бровей то и дело появлялась озабоченная морщинка. Исполняется классический этюд. Шесть баллов — за старательность, три — за исполнение. Скалли чуть ли не чешется от желания познакомиться с той обезьяной, о которой так прилежно старается не думать Мона.

— И никаких особых чувств к экспонатам у него не было, — уронил Молдер сквозь дрему.

— Нет, — и вдруг проговорилась. — У Крега — нет.

«А у кого были?» — чуть было не спросила Скалли, но, опомнившись, сказала совсем другое:

— Вы в курсе письма протеста в Госдепартамент?

— Я в курсе нескольких писем протеста в Госдепартамент, — отозвалась Мона, пытаясь не смотреть одновременно на всех троих.

Получалось не смотреть только на Молдера, телеграфным столбом возвышающегося над всеми. Девчонку трясло от испуга. Скалли недоуменно огляделась по сторонам — вроде бы, бояться в помещении некого. Разве что древнего черепа, с которого день назад Мона непочтительно соскребала не менее древнюю грязь.

— Последнее письмо написал человек по имени Длонсо Билак, — поставила точку Скалли и стала ждать реакции, которая подтвердит ее предположение. Мона ее не обманула.

— Доктор Билак! — резко поправила аспирантка к вящему удовольствию Дэй-ны. — Он был координатором раскопок и связным с рабочими-секона.

— Он еще работает над проектом?

— Нет. Он уволился или его выгнал доктор Льютон. Смотря у кого вы спросите.

— А почему такие разночтения?

— Доктор Билак считает, — отчеканила Мона, и Скалли пришла к мысли, что не только Крег Хорнинг был здесь очень преданным человеком, — он считает, что секона имеют право сами решать судьбу останков своих предков.

Прущая во все стороны из девочки тревога понемногу стихает. Но тут от летаргического сна проснулся Молдер и щедро выплеснул цистерну масла в угаснувший было огонь:

— А вы случайно не знаете, где мы можем его найти?

«30 марта, суббота.

Сегодня днем приходили двое, рыжеволосая женщина и долговязый молодой человек. Женщина весьма забавно выглядывала у него чуть ли не из подмышки. Сказали, что из ФБР. Женщина долго и скучно расспрашивала о докторе Рузвельте и моем письме в Госдепартамент, хотя сначала заявила, что расследуют они исчезновение Хорнинга. Исчезновение… Ну, в каком-то смысле, да. Молодой человек больше интересовался коллекцией копий из Патагонии и реагировал только на слово «амару». За всю беседу не сказал и пары слов, но у меня создалось впечатление, будто он понял гораздо больше, чем его напарница. Забавная парочка.»

Старый обшарпанный кирпичный дом с высокой лестницей напоминал о ступенчатых индейских пирамидах. Собиравшийся с утра дождь так и не собрался, но то и дело напоминал о себе слабой моросью и обложившими небо тучами. Весна в этом году упрямо не желала наступать, хотя с зимой уже было покончено.

Скалли наблюдала, как Молдер, не менее упрямый, чем нынешняя весна, молотил в дверь. Наконец, та со скрипом приоткрылась. Человек в проеме был бледен, всклокочен и щурился от дневного света, хотя солнца на небе и в помине нет. За спиной его клубилась тьма.

— Доктор Билак? — первой вступила Скалли, потому что выполнивший свою физическую часть расследования Молдер потерял к происходящему всякий видимый интерес и вот-вот погрузится в туман своих мыслей.

После долгой паузы они получили маловнятное «да» в ответ, и Скалли полезла за удостоверением.

— Мы из ФБР, — объявила она и поймала на себе изумленный донельзя взор напарника. Судя по всему, Молдер забыл, что на свете существует подобная организация. — Мы расследуем исчезновение вашего коллеги Крега Хорнинга.

Нельзя было сказать, что доктор Билак удивлен сообщением. Он по-прежнему щурился на белый свет и, похоже, у него зверски болела голова. У него, вообще, нездоровый вид. Кивнул доктор Билак без всякого интереса и в его очередном «да» не слышно ни энтузиазма помочь следствию, ни хотя бы изменения интонации.

— Можно, мы зададим вам несколько вопросов?

Билак посмотрел на Молдера, потом на. Скалли. Пауза затянулась, но не от того, что кто-то ее затягивал. Наконец, Билак чуть шире приоткрыл дверь и сделал приглашающий жест. Воздух вокруг него словно превратился в желе, через которое ему приходится продираться.

— Нуда… заходите…

А в доме не так уж и темно, как оказалось. Справившееся с тучами солнце и сюда просунуло свои щупальца. На полу индейские коврики. На диванчике — скомканный плед ручной работы с туземными узорами. Стены увешаны фотографиями, на полках, подставках, стеллажах, стойках — какие-то малопонятные вещи от керамических тарелок до ритуальных ножей. Молдер немедленно впал в раж и с жадностью пятиклассника принялся исследовать этот домашний музей, оставив та долю Скалли нудные взрослые разговоры. Ладно.

— Доктор Билак, вы входили в состав экспедиции, которая привезла урну амару? — спросила Скалли, без труда надевая самую официальную и строгую маску из своего арсенала.

— Кто вам это сказал? — доктор все-таки сделал попытку очнуться.

— Мона Вустнер.

Доктор Билак как-то лихорадочно и сбивчиво взялся объяснять, что он с самого начала был против. У Призрака, кружащего по комнате, сложилось впечатление, что археолог говорит не со Скалли, а с кем-то другим, сидящим в углу комнаты. И доказать — что доказать? Свою непричастность или малышки Моны? — ему важнее именно этому четвертому молчаливому собеседнику. Фокс даже специально посмотрел в тот угол, куда косил глазами Билак во время своей горячей речи, но никого там не увидел. Что ж, доктору наверное виднее.

— Но вы были координатором у доктора Рузвельта, — Скалли тоже что-то складывала в уме, выстраивала стройную и понятную мозаику из с таким трудом добытых в бою кусочков. — Когда именно у вас начались с ним разногласия по поводу экспоната?

— Когда я посчитал, что он зашел слишком далеко. Когда перестали считаться с желаниями самих секона.

Молдер упрямо гулял по «музею», удалившись в соседний «зал» и не проявлял ни малейшего желания участвовать в разговоре. Скалли медленно закипала.

— Вы дали ему это понять?

— Да. Он не стал слушать.

— Скажите, а вы говорили от себя лично или от лица индейцев?

Молдер даже на носочки привстал, чтобы разглядеть что-то, особо ему приглянувшееся. Сейчас еще и язык вывалит от усердия, щенок-переросток.

Билак устало опустился на диван. То ли ему надоел разговор, то ли голова разболелась с новой силой, то ли он так отчаянно не выспался прошлой ночью… Интересно, что же вы делали прошлой ночью, доктор Билак? Но только Скалли открыла рот, чтобы поинтересоваться, Билак заговорил опять:

— Последние пять месяцев я жил среди секона. Я учился у них. Пытался вникнуть… Их культура настолько древняя, что нам и в страшном сне не приснится то, что они принимают за обыденность.

Скитания Молдера закончились в непосредственной близости от археолога и Скалли, но в разговор Призрак вступать еще не решил.

Скалли мрачно отметила про себя, что опять оказалась самой низкорослой в комнате. Не то? чтобы у нее был по этому поводу комплекс, но… Некоторые, кто повыше и поумнее — и более поднаторевшие в психологии, — могли бы и помочь, между прочим. «Чем прочим?» — вернули ей сонный взор, с видимым трудом оторвавшись от очередного экспоната.

— Очевидно, они тоже от вас чему-нибудь научились.

Скалли показалось, что доктор Билак сейчас улыбнется впервые за весь разговор, но археолог ответил совершенно серьезно:

— Да. Я учил их радостям американской бюрократии.

Молдер в этот момент рассматривал фото, на котором два человека над чем-то смеялись, сидя среди земляных куч на раскопках. Несмотря на явное сходство черт, один из них — белый — просто не мог быть тем привидением, что сидело перед Скалли и через силу отвечало на ее вопросы.

— Доктор Лыотон считает, что протест по поводу урны амару как-то связан с исчезновением Крега Хорнинга.

— Вы говорите — «исчезновение»…

О! Улыбнулся наконец. Лучше бы он этого не делал. Кривая усмешка о чем-то знающего, но не собирающегося делиться этим человека. Скалли не нравились ни усмешка, ни покрасневшие от недосыпа веки собеседника.

— … как будто ожидаете снова увидеть его живым.

— А как вы думаете, что с ним произошло?

— Вы не хотите знать, что я думаю…

И тут случилось чудо. Пора бы привыкнуть, конечно, но Скалли — законченная и декларируемая материалистка (чтобы, не дай бог, никто не догадался об обратном) и в чудеса не верит. Наверное поэтому они ее так изумляют. Итак, чудо. В разговор вклинился Молдер, присевший на край дивана возле Билака.

— Нет, мы очень хотим знать, — сказал он. — Нас очень интересует, что вы думаете.

Уф-ф, заговорила тяжелая артиллерия, возрадовалась про себя Скалли. Можно затаиться в окопе и перевести дух.

В комнате повисла пауза. Наконец, Би-лак решился. Опять покосившись в пустой угол, он сказал:

— Я думаю, что то, что случилось с Кре-гом Хорнингом — что бы с ним ни случилось — будет продолжать случаться, пока кости не вернут туда, где им место по праву.

Щелк! В мозгах Скалли сложилась картинка. Торопливость ее когда-нибудь погубит, но справиться с собой она почти не может.

— Позвольте вас спросить, доктор Би-лак, — по ее мнению вкрадчиво спросила она, — как далеко бы вы зашли, чтобы защитить права индейцев секона? Дальше письма в Госдепартамент?

Интерес Молдера испарился быстрее росы под утренним солнцем. Призрак опять смотрит сонно и потусторонне, пребывая то ли в трансе, то ли в тумане.

— Если вы думаете, что я это сделал, — не менее сонно и потусторонне объявляет Билак, — то вы просто дура.

Скалли мгновенно и окончательно звереет. Из-под официально-строгой маски дым валит клубами.

— Где вы находились вчера ночью? — давно заинтересовавший ее вопрос она все-таки ухитряется произнести без кровопролития.

— Я был дома, — послушно отвечает Билак.

— Один? — это опять вступает Молдер.

— Да, — отвечает Билак, и это единственный поспешный ответ из всех.

Скалли чуть не ляпает что-нибудь резкое. Ее вот-вот сорвет с нарезки.

— Ваше расследование — это просто трата времени, — вдруг произносит археолог. — Поверьте мне.

Скалли смотрит на Билака, Молдер смотрит на Скалли и приходит к выводу, что с предчувствиями у него все в порядке, и напарницу пора выводить отсюда, до того, как от доктора Билака в разные стороны полетят клочья и ошметки. Спускаясь по высоким ступеням лестницы, он удовлетворенно сообщает:

— Очень приятно встречать людей, которые действительно во что-то верят, верно?

— Ага, — злобно поддакивает еще не остывшая Скалли. — И готовых убить за это дело.

— Ты думаешь, что Билак подозреваемый? — удивляется Призрак.

— Нет, — «Я еще злюсь, не видишь, что ли?» — Я думаю, что он единственный подозреваемый.

И на чем ты основываешься? — не отстает напарник.

На том, что он не разбирается в политике, — начинает привычно препираться Скалли, — на его раздорах с доктором Лью-тоном, на симпатии к индейцам. И на отсутствии любого другого подозреваемого.

Хотя что-то все-таки у нее не складывается, потому что ее не распирает, как обычно, от удовольствия. Что-то ей там не нравится.

— Выглядел он не слишком хорошо, — озабоченно сообщил Молдер.

— Может быть потому, что вчера ночью он был очень занят убийством доктора Хорнинга? — мгновенно парировала Скалли. Но морщинка на лбу еще не разгладилась: шарики в ее голове вращаются с невероятной скоростью, прокручивая возможные сценарии и варианты. Любо-дорого посмотреть, как добросовестно человек работает. Ее бы энергию да в мирных целях…

— Можно я напомню тебе, что тела мы не нашли, как и ни единой улики, кроме лужи крови?.. — подкидывает еще пищи для размышлений Молдер и опять с интересом смотрит, что получится.

Получилось.

— Крови Крега Хорнинга, — уточнила Скалли. — Как ты думаешь, что он с ним сделал?

— Не уверен, что он вообще что-либо с ним делал,

— Ты думаешь, что Билак не виновен? — усмехнулась Скалли. — Что жертва была не убита, а сожрана мифическим духом ягуара?

Молдер просиял.

— Верно, Скалли. Давай попробуем и эту версию, — радостно сообщил он, усаживаясь в машину.

Так. Опять у него получилось спихнуть все на соседа. Он просто светится от того, какая у него умная напарница, и как ловко она подвела разговор к нужной ниточке расследования, и какое нестандартное у нее мышление…

Забираясь на свое место, Скалли невольно оглянулась, почти уверенная, что Билак втихаря наблюдает за ними. Но ни на одном окне не качалась ни одна занавеска.

* * *

Мона говорила по телефону. Свет настольной лампы слепил глаза, но не мог справиться с полумраком кабинета. Сегодня все было не так, не по правилам. Обычно в старом здании музея было холодно даже летом, а любой звук звонким эхом раскатывался под сводчатыми потолками. Мона задыхалась в вязкой влажной духоте. Откуда-то тянуло экзотической смесью ароматов — гнили и незнакомых цветов. Тишина ватой забила уши. Наверное поэтому она не слышала и без того негромких шагов по коридору.

— Почему ты им солгал? — изнывала у телефона малышка Мона. Челка лезла в глаза и ужасно раздражала. Трубка что-то невнятно бормотала в ответ. — Лонни, ты только привлекаешь к себе внимание этой ложью. Надо было сказать им правду. Я беспокоюсь за тебя.

У нее за спиной бесшумно приоткрылась дверь.

— Давай я приеду… Трубка хмуро забубнила.

— Почему? Почему нет?

Дверь скрипнула, раскрываясь шире, и через порог шагнула не различимая в полумраке фигура. Поправила перекинутый через руку плащ.

— Пришел доктор Льготой, — шепнула в трубку Мона, — я потом перезвоню.

— Я думал, вы уже ушли, — сказал за ее спиной доктор Льютон.

Мона смутилась и поэтому не сразу поняла, что боится.

— Честно говоря, мне еще надо поработать.

— Мне было бы легче, если бы я знал, что вы здесь не одна.

— Охрана знает, что я здесь, — торопливо добавила Мона. Страх щекотал ей лопатки.

Льютон сделал еще один шаг.

— Кто это звонил? — спросил он, надвигаясь. — Доктор Билак?

Льютон не сводил с нее пристального взгляда, и Мона не отважилась соврать:

— Да.

— Мона, — проникновенно начал Льютон, заглядывая ей в глаза. Хорошо поставленный, привычный к большим аудиториям голос профессионально и плавно тек, пеленая Мону, словно мумию, — на нас лежит определенная ответственность. Перед историей и перед потомками. Доктор Рузвельт сделал то, что должен был сделать. Любой на его месте привез бы урну с амару и законсервировал бы ее. Иначе ее наверняка уничтожили бы…

— Я знаю, — кивнула Мона.

Его речь смутно напоминала выступление на Ученом совете, Моне даже показалось, что он слово в слово повторяет ее. Во всяком случае, взор доктора Льютона пылал непреклонным благородством и уверенностью.

— Вам так же известно, что если мы впутаемся в политику, то истинные цели сразу скроются в тумане…

Мона по мере сил изображала понимание возложенного на ее хрупкие плечи бремени. Да, она ни в коем случае… разумеется, она никаким образом… Конечно, она всеми силами… История запомнит имена своих скромных героев. Светлое будущее и все такое — студенческие привычки еще не выветрились из ее лохматой головы, хотя получалось у нее, прямо скажем, неважно.

Наконец, Льютон запнулся на половине фразы, вздохнул и пошел к дверям.

— Мона, — сказал он, задержавшись на пороге, — я дам вам один бесплатный совет. Вас ждет здесь блестящее будущее. Аккуратнее выбирайте, на чью сторону встать.

* * *

«31 марта, воскресение.

Вчерашней ночью приснился сон. Как будто мой дом полон странных зверей. Их было много, десятки, сотни, тысячи. Я проснулся, потому что один из них сидел у меня на гру ди, мешая дышать. Он увидел, что я смотрю на него, и зевнул прямо мне в лицо. У него была розовая пасть и острые белые клыки, с которых капала слюна. Потом он обнюхал меня и растворился во тьме. Я опять проснулся и понял, что все это происходило во сне, но тошнотворный запах свежей крови, исходивший из пасти зверя, чудился мне весь день.»

* * *

Науаль не особенно осторожничал. Где-то здесь бродила собака, но он лишь смеялся над ней. Он удобно разлегся на ветке дерева и принялся ждать, когда из каменного сооружения выйдет добыча.

Сестра Той-Чье-Платье-Из-Змей снова требовала свежей пищи. Острые грани обсидиановых крыльев женщины-скорпиона затупились, и обида не была забыта. Науаль втянул и вновь выпустил когти, любуясь их остротой. Пробивавшийся сквозь тучи бледный свет ласкал пятнистую шкуру воина-охотника.

Наконец, кто-то вышел наружу, подошел и сел в дурно пахнущий металлический ящик на колесах. Науаль чуть не зашипел от обиды — он увлекся и пропустил добычу. Но сегодня ему везло. Ящик никуда не убежал, а двуногий выругался, вылез и стал копаться в недрах его, подсвечивая себе маленькой луной. Науаль собрался в тугой комок, радуясь своей силе, и бесшумно и точно прыгнул вниз, на добычу.

Крепкие челюсти сомкнулись на шее жертвы. Жертва была сильна, она сдалась не сразу. Она боролась, и это радовало науаля. Нет ни чести, ни удовольствия в том, чтобы охотиться на слабого. Но следовало торопиться… Сильным коротким движением науаль сломал добыче шею.

Воин-охотник поднял испачканную кровью морду к выглянувшей из вуали ночных облаков Койольшауки и улыбнулся.

* * *

Деловито-ритуальная суета возле музея становится почти привычной. Машина доктора Льютона напоминала неаккуратно вскрытую консервную банку. Скалли, брезгливо морща нос, выудила оттуда за хвост половинку крысы и сунула в ловко подставленный пластиковый пакет для вещественных доказательств.

— Налепите наклейку.

— И что я там напишу? — с интересом спросил здоровенный глянцево-черный негр, по цвету почти сливающийся с полицейской патрульной униформой.

— Частично сохранившаяся крыса, — продиктовала Скалли, стаскивая с рук перчатки.

Оставив копа разглядывать мало приятную на вид улику, Дэйна откочевала к стоящей в стороне Моне. Девушка зябко куталась в красную куртку, но была гораздо спокойнее, чем во время прошлой встречи. Ко всему можно привыкнуть? К ноге Моны сиротливо жалась лохматая рыжая псина.

— Простите, можно я с вами поговорю? Мона охотно идет следом за Скалли. Она, действительно, уже далеко не на том градусе тревоги, но— до полного штиля тут еще очень далеко.

— Вчера вы ночью работали здесь, когда убили доктора Льютона, — это не вопрос, это вводное утверждение, но тем не менее малышка Мона с готовностью кивает:

— Да, он заходил ко мне перед уходом.

Кстати, малышка Мона не такая уж малышка, она даже немного выше Скалли, у которой немедленно развивается чувство несправедливого отношения к ней, Дэйне, со стороны мироздания. Но на мироздание обижаться сейчас некогда, так что лишь тон вопросов становится придирчивее, а взгляд внимательнее.

— Вы не замечали чего-нибудь необычного в его поведении? Что-нибудь странное? Может быть, он нервничал по какому-нибудь поводу?

Браво, Скалли. Из всех тупых вопросов ты сумела выбрать самый распространенный. Еще ни один свидетель не отвечал на них положительно. Если Мона сейчас ответит «да», ты будешь первой, кто изумится и не поверит.

— Нет, — не разочаровывает ее Мона, пожимая плечами. — Совершенно ничего.

Нет, определенно, вчера она была гораздо более дерганая. Что-то она узнала такое, что ее немного успокоило.

— Он говорил что-нибудь про доктора Билака?

Взгляд Моны мечется из стороны в сторону из-под длинной челки, потом девушка поспешно качает головой.

— Нет, ничего.

Но морщинка занимает привычное место между бровей. Теплее. Еще теплее. Скоро станет совсем горячо. Это когда мы труп найдем, осадила лошадей Скалли, не спускавшая с Моны глаз.

— Вы не представляете, когда они могли говорить в последний раз?

— Я не знаю… честно…

Скалли кивает, больше сама себе, нежели собеседнице, и принимается рыться в кармане.

— Вот моя визитка, — произносит она еще одну хрестоматийную фразу. — Звоните, если что вспомните.

Тем временем Молдер в компании полицейских бродил по окрестным лесам. Лес был скромный, размером с парк, но запущенный и непролазный из-за густого подлеска и колючего кустарника. Впрочем, сейчас, по весне, он был насквозь прозрачный, и не совсем было понятно, как тут можно спрятать тело. Разве что засунуть в какой-нибудь неожиданный овражек. Но ни оврагов, ни низин пока не попадалось, и все мероприятие больше походило на прогулку. Молдер отстал от весело переговаривающихся копов.

Хотелось сидеть на солнечной поляне под березой, жмурясь от яркого света, а не лазать по грязи в поисках пропавшего трупа. Сверху за Молдером наблюдали, но он этого не знал. Наблюдатель негромко сопел в густые усы и прижимал уши, недовольный вторжением в свои владения.

— Молдер! — этот сипловатый мальчишеский голос мог принадлежать только одному человеку.

Точно. Сквозь кусты колобком катилась Скалли, взмокшая в теплом пальто. Рыжие волосы солнечным зайчиком светились между ветками молодых деревьев.

Наблюдатель, фырча, поволок охотничий трофей, но тот зацепился за сучок почти над головами у людей. Шипя от досады, охотник обмотал добычу вокруг ветки. Если двуногим придет в голову покуситься на нее, они будут вынуждены хорошенько потрудиться.

— Ну как? Труп не нашли? — без особого вдохновения поинтересовался Молдер, не подозревающий о возне сверху.

— Нет, — Скалли чуть было не помотала головой, как малышка Мона, но вовремя спохватилась. — Перерыли всю территорию музея. А ты нашел здесь что-нибудь?

Пришла очередь Фокса мотать головой:

— Нет. Но если доктора Льютона и притащили сюда, это будет очень сложно определить. Похоже, всю ночь шел сильный дождь.

— Ну, по крайней мере, установили, что он открывал капот, и еще нашли фонарик возле машины, — сообщила Скалли. — Похоже, что он проверял двигатель, когда на него напали.

Почему-то эта информация повергла Призрака в очередной приступ разглядывания горизонта — очень интересную, по его мнению, линию, соединяющую земную твердь и небеса.

— Может быть, кто-то хотел, чтобы машина не завелась? — наконец предположил он, вернувшись к жизни через несколько секунд.

— Я так не думаю, Молдер.

— Почему?

— Мы нашли там улики…

Богатое воображение вот, что меня погу-. бит, решила развеселившаяся при воспоминании об «уликах» Скалли:

— По крайней мере два расчлененных крысиных трупа в двигателе.

— Крысы? — скривился Фокс.

— У музея всегда была проблема с крысами, — пожала плечами Скалли. — Наверное, крысы залезли в теплый двигатель погреться.

— Уй..-.

На этот раз любой мог спокойно и недвусмысленно распознать выражение лица Фокса Молдера. То ли у него тоже было богатое воображение, и он представил обмазанный шерстью и кровью двигатель. То ли просто не любил крыс.

Скалли бросилась вдогонку за бредущим куда-то вдаль напарником.

— Знаешь что, Молдер? В этих смертях что-то не сходится.., Фокс без удивления мотнул головой:

— Как примерно ты оцениваешь время смерти?

— Где-то между девятью тридцатью и полуночью, когда охранник обнаружил кровь…

Высокие каблуки заскользили по грязному склону. Пришлось поднажать, чтобы догнать Призрака, который как раз кивнул, не заметив неожиданного исчезновения Скалли из поля зрения.

— Примерно во столько же, что и в случае с Крегом Хорнингом, — сообщил в пространство Молдер.

Ну и что?

— А какая связь? — теперь длинные полы пальто Скалли запутались в кустах, зацепившись за колючки.

— Не знаю, — честно отозвался Молдер.

— Думаю, Мона Вустнер может что-то знать, — Дэйна с победой вышла из схватки с шиповником.

— Почему?

— Ну, она вроде как нервничала, когда я спросила ее про Билака. Может, она пытается его защитить?

В этот момент Молдеру приспичило опуститься на корточки и переворошить толстый слой прошлогодних листьев. Поэтому ему пришлось задрать голову, чтобы посмотреть на Скалли — наверное, впервые за все время их знакомства. И тут что-то мокрое и холодное капнуло ему на лицо.

— Это что, дождь опять пошел? Очень уместное замечание, учитывая, что с самого утра все вокруг просто тонет в ярком солнечном свете. Молдеру захотелось посмотреть наверх, что это за дождь такой с ясного неба, но особого энтузиазма он почему-то не испытал.

Скалли протянула руку и стерла темно-красные капли с его скулы.

— Да нет, Молдер, — медленно сказала она, показывая напарнику испачканные пальцы, — не похоже.

Молдер подскочил, мазнув ладонью по скуле. Оба агента разом задрали головы. Прямо над ними на ветку березы был намотан приличный кусок окровавленного кишечника.

— Это еще что за чертовщина? — удивился Молдер, яростно растирая щеку ладонью.

* * *

Мона торопливо поднялась по щербатым высоким ступенькам, напоминающим об индейских пирамидах. Решимость таяла по мере приближения к двери. Стук получился совсем уж робким, и Мона постучала еще, и еще, в перерыве попытавшись заглянуть внутрь через темное стекло дверного окошка. За стеклом было темно и тихо. Мона нажала на дверную ручку, и дверь, уступив, приоткрылась. Собравшись с силами, девушка сутгула в щель голову.

— Лонни?

Из щели потянуло запахом незнакомых трав и влажным спертым воздухом. Камин не освещал комнату, лишь рассеивал по ней красноватый полумрак.

— Лонни!

Жалюзи на окнах были опущены, и Мона удивилась, потому что Лонни никогда не трогал их, он не любил тени. Она протянула руку, чтобы впустить в комнату немного дневного света.

— Не надо, — сказал у нее за спиной незнакомый голос.

— Лонни…

Полумрак сгустился в человеческую фигуру. Мона приготовилась удариться в бега, но призрак сделал еще один шаг, и она узнала хозяина дома.

Ввалившиеся щеки доктора Билака покрывала давно небритая щетина. Волосы прилипли к мокрому лбу.

— Я пришла сказать тебе…

Он не реагирует. Стоит, пошатываясь, как слишком рано вставший с постели больной.

— … доктор Льютон мертв.

Никакой реакции, если не считать странных движений губами, как будто он пытается то ли что-то беззвучно сказать, то ли сглотнуть липкий ком в горле.

— Ты слышал, что я сказала?

Билак все-таки предпринимает попытку вырваться из паутины дурмана.

— Доктор Льютон мертв, — послушно повторяет он вслед за Моной.

— Прошу тебя, — наседает девушка, — поговори со мной, а то ты начинаешь меня пугать.

— Я тебе говорил, чтобы ты не приходила сюда, — злость приносит обманную победу, но невидимый паук плотно соткал свою сеть.

— Почему? — Мона делает шаг вперед. Билак молчит, пошатываясь и не глядя на гостью.

— Что с тобой такое?

Билак молчит. Он опять пытается что-то сказать, но лишь сглатывает рвоту. Он даже не потный — мокрый с головы до ног, будто на него выплеснули ведро воды.

— С тех пор, как ты вернулся из Эквадора, ты ведешь себя, как будто… будто… — с речью у Моны тоже все хорошо, только ее противник — слезы. — … будто ты чужой! Как будто ты — это не ты.

Билак спокоен, как мертвец.

— Кровь должна остановиться, — изрекает он равнодушно. Ему плохо, ему хочется лечь, забиться в самый дальний уголок кровати, натянув на голову одеяло, чтобы отгородиться от назойливой глупой девчонки и от второго непрошеного гостя, не спускающего с него пустых глазниц. В углу кто-то невнятно бормочет и ворочается. Оттуда явственно тянет запахом гнили.

— Ты что-то знаешь про все это?

Мона не сдается. Ей приспичило прорвать его оборону, и значит, она будет долбить и долбить без устали.

Билак вновь несколько раз открывает и закрывает рот. Потом:

— Ты все равно не поймешь.

— Ну так помоги мне понять!

Она делает еще один шаг вперед и замечает на столе плошку с желтовато-зеленой вязкой жидкостью, пахнущей травой и напоминающей кисель.

— Мне-то ты можешь рассказать…

Но растерянный взгляд выдает ее. Кажется, ей не настолько хочется знать подробности, как она думала раньше.

— Ты же знаешь меня.

Доктор Билак упорно смотрит в сторону. Точнее, он смотрит на плошку. Как будто в комнате есть кто-то еще, кто не может видеть, но слышит каждое слово. Мона тоже бросает на плошку испуганный взгляд.

— Что это?

И получает почти с вызовом:

— Лоза духов.

— Йахе? — с ужасом выдыхает Мона. — Ты пьешь йахе? Эту гадость?

Не так уж слаб оказался Алонсо Билак, сумел все-таки отобрать у Моны плошку, которой она собиралась запустить в камин. Моне очень хочется плакать.

— Лонни, ты больной…

Того, кто обернулся на ее голос, она не узнает. Словно кто-то другой смотрит сейчас на нее — равнодушно, спокойно.

— Тебе нужна помощь… Незнакомец делает к ней шаг. Мона пятится.

— Неужели ты не понимаешь, что происходит? — из последних сил лепечет она. — Неужели ты не понимаешь, что ты с собой творишь?

Ее обрывают коротким повелительным жестом. Голос застревает в гортани, язык немеет и не поворачивается.

— Иди, — приказывает стоящий перед ней незнакомец.

Мона продышалась:

— Дай мне помочь тебе…

Но в ответ — почти звериный вопль:

— Говорю тебе: убирайся!

* * *

— Что это за чертовщина? — упорствовал в своем желании узнать Молдер.

Скалли взяла полотенце и вытерла кровь с рук. Что-то на эту тему было у Шекспира…

— Тонкий кишечник человека, — невозмутимо отрапортовала она. — Чуть больше метра подвздошной кишки и еще сантиметров сорок тонкой.

— И можно с уверенностью считать, что это — Льготой?

— Точно известно, что он ел перед смертью, — Скалли поворошила пинцетом неприятного вида комочки в кювете. — Кукурузный хлеб. И, похоже, весь день он грыз семечки.

— Хороший был вкус у человека, — двусмысленно одобрил Молдер.

Скалли покусала губу в задумчивости. Признаваться, что очки пока набирает версия Молдера, очень не хотелось.

— Пока непонятно, как расчленили тело. Ножом его не резали, нет следов, — честность перевесила. — Больше всего похоже на то, что внутренности вырвали или вытащили через разрыв в теле.

— Так вытащили? — уточнил Молдер. — Или вырвали?

— Точнее сказать не могу. После смерти его здорово погрызли.

— Кто именно?

— Не знаю. Судя по следам зубов, небольшое животное. Вероятнее всего, крыса.

— И не одна, — с отвращением сообщил Молдер.

В кармане пальто затрезвонил мобильник. Скалли пошла отвечать, на ходу сдирая перчатки, и предоставив Молдеру любоваться месивом на прозекторском столе. Чем он и занимался, пока проскользнувшее в разговоре имя не заставило его насторожить уши.

— Помедленнее, Мона, — попросила Скалли в трубку.

Малышка-археолог так волновалась, что ее звенящий голос был слышен даже наклонившемуся к Скалли Молдеру:

— Я была у доктора Билака… Он меня так напугал. Я даже решила, что он вот-вот на меня бросится…

— Что случилось, Мона?

— Он болен… Он не сознает, что делает…

— Где он сейчас, Мона?

— У себя дома… Я оставила его там и вернулась в музей. Но мне кажется, что здесь кто-то есть, кто-то наблюдает за мной.

Слышно было, как рядом с ней залаяла собака. Ну хоть какая-то охрана, подумала Скалли.

— Никуда не уходи, — приказала она. — Не сходи с места. Я пришлю к тебе агента Молдера, он о тебе позаботится.

* * *

— Гам-гам! Гам-гам-гам!!! — Конфет опять требовал внимания.

Мона положила трубку и огляделась. Тихо и темно. А что еще она, собственно, ожидала от закрытого на ночь музея? Но в прошлую ночь тоже было тихо и темно… Хорошо им говорить: не уходите со своего места… Чтобы не трястись от страха, сидя без дела на одном месте, Мона подтащила к столу ящик с раскопок. От мелкой противной дрожи работа, конечно, не избавит, но все-таки…

Из проема на нее пялился череп. Это всего лишь старые кости, сказала себе Мона. Ты насмотрелась фильмов про Индиану Джонса. Все, что мы тут плели раньше. — романтический бред археологов-иервокурс-ников. Верилось с трудом.

Утробно и глухо заворчал пес.

Мона оглянулась:

— В чем дело, Конфет?

Пес еще раз приглушенно гавкнул. Но смотрел он не на глиняный горшок с костями, как почему-то ожидала Мона, а в сторону коридора.

Там работает только дежурное освещение, и тут же возникает мысль сбегать за фонариком. Вторая и более здравая мысль — сбегать за охранником — тонет в волне страха. Странный шум доносится со стороны туалетов.

Пес дошел до середины коридорного закоулка, прижал уши и отказался идти дальше. Он застыл, точно каменный, не обращая внимания на увещевания хозяйки.

«Трус, — сказала ему Мона. — Ты трус». Конфет жалобно посмотрел на нее, но не сдвинулся с места.

Мона вытерла пот со лба и оглянулась в поисках какой-нибудь палки.

Звук, действительно, доносился из туалетной комнаты — как будто тряслись крышки унитазов. Словно кто-то хотел выбраться наружу из канализации. Странно, подумала девушка. Это не самый удобный способ… Она осторожно заглянула в одну из кабинок. Опущенная крышка на стульчаке и в самом деле подпрыгивала. Это было так ненормально и страшно, что Мона — как в бредовом сне — нагнулась и подняла крышку.

Кажется, она закричала, потому что целая армия крыс полезла из унитаза на долгожданную свободу.

* * *

Ночью дом с высокими каменными ступенями уже не казался Скалли зловещим. Вот только дверь нараспашку — пожалуй, чересчур. Дэйна включила прихваченный из машины фонарик.

— Доктор Билак! — воззвала она с порога.

Тишина.

Скалли расстегнула кобуру — так, на всякий случай — но вынимать пистолет воздержалась. Дом был пуст. Едва ли она сумела бы обосновать свое убеждение. Просто знала — никого нет.

Вместо прежнего прелого оранжерейного запаха — аптечно-травяные ароматы. В камине тускло тлеют прогоревшие угли. Со стены скалится индейская маска.

На цветастой индейской скатерти были расставлены разнокалиберные плошки с непонятными семенами и листьями, в одной из них даже что-то копошилось. Вскоре, правда, выяснилось, что Скалли примерещилось, просто высушенные цветы в этой плошке были странной формы. А в центре стола, словно супница на обеде, стояла чаша с остатками зеленоватой вязкой жидкости, похожей на кисель.

Скалли поднесла чашу к носу, втянула воздух… Уф-фф! Воняло гадостно.

* * *

— Что вы тут делаете? — проскрипел из темноты старческий голос.

Молдер шарахнулся в сторону. Желудок скрутило от ужаса, но тут луч фонаря осветил лицо охранника. Надо полагать, это доблестный ветеран Тим Деккер по-прежнему нес службу. Крепкий дед, уважительно решил Молдер.

— Ищу Мону Вустнер, — доложился он. — Она звонила мне. Она была в панике.

— Мона? — изумился охранник, не уточнив, правда, что именно его так удивило: то, что Мона звонила федералам, или то, что она была напугана.

— Да, — Призрак тоже не стал вдаваться в подробности. — А где она?

— Не знаю, — пожал плечами охранник. — Давайте поищем.

И они поискали ее. Привыкший к местным лабиринтам дед быстро довел Молдера, который тут же предпринял еще одну попытку заблудиться, до служебных помещений. Треснувшая глиняная урна одиноко стояла на рабочем столе посреди кабинета. Череп радостно улыбнулся вошедшим. Молдер в сердцах плюнул. Больше в кабинете никого не было.

Очень кстати зазвонил телефон:

— Молдер, это я. Ты нашел Мону? Молдер зачем-то сходил посмотреть на замытое и уже затоптанное пятно в проходе. Свежей крови нигде видно не было.

— Нет, ее здесь нет, — сообщил он, — но ее машина стоит на стоянке возле музея. А ты нашла Билака?

— Нет. Его тоже здесь нет, — Скалли чем-то шуршала на том конце провода. — Зато я нашла запись в его дневнике. Послушай.

Она еще немного пошебуршала, видимо, пристраивая поудобнее тетрадь. Потом начала читать:

— …Я видел амару. Она выходит из джунглей, глаза ее — глаза скорпиона, клыки ее — клыки ягуара, когти ее — когти кошки. Она бросается с деревьев… Она хватает мою голову руками и выедает мне глаза…

— Там даты проставлены? — Молдер поежился, почувствовав на себе чей-то взгляд.

Оглянулся.

Охранник включил в кабинете свет и ушел, и больше никого в кабинете по-прежнему не было. Кроме глиняного горшка на столе. И его содержимого, разумеется.

— Да, — откуда-то издалека, словно сквозь плотный туман донесся голос Скалли. — записи сделаны недавно.

— Вот видишь, — обреченно сказал Призрак почти шепотом. — Ягуар спустился с деревьев. Прочитай снова

— И что?

— Может быть, это объясняет, как внутренности Льютона попали на ветки.

Скалли долго молчала.

— Я тут нашла ритуальную чашу с чем-то странным, — наконец заговорила она. — Из записей Билака можно предположить, что это «йахе». Или «вино души».

— И что это значит?

— Мне кажется, он общался с амару посредством какой-то индейской церемонии… — осторожно сказала Скалли.

— И что ему понадобилось от старушки?

Мурашки, все это время ползавшие между лопаток у Призрака, наверное, решили устроить там парад. Молдер на всякий случай поспешно вымелся в коридор.

— Мне кажется, он навлекает проклятие…

— Скалли, — странным голосом перебил ее Фокс Молдер. — Я потом тебе перезвоню.

— Нашел Мону?

Молдер опять посмотрел на размазанную по полу темно-красную лаково блестящую жидкость. Помолчал.

— Надеюсь, что нет, — неуверенно сказал он.

Сунул телефон в карман и полез за пистолетом.

«1 апреля, понедельник.

Приходит амару и садится напротив меня. На этот раз она поет и шуршит листьями, что разбросаны вокруг меня. Голос ее так чист, так мелодичен, так звучен. Она поет колыбельную, предназначенную только для меня. Я так счастлив, что начинаю плакать, горько плакать. Печален ли я? Нет. Чувствую ли я печаль? Да. Я оплакиваю того, кто был так испуган, кто так упрямо боролся, я сочувствую ему, мне жаль его, я плачу. Я слышу песню, я плыву, мелодия ее качает меня…»

Кровавый след привел его в туалетную комнату. Пять кабинок налево, пять направо, несколько рукомойников, зеркала. Кафельный пол. Табличка «Только для персонала музея» на двери. И все это вымазано в крови. Кровь повсюду, даже на потолке.

Молдер опустил пистолет и огляделся еще раз. Рассеянно попытался вспомнить, сколько литров крови в одном человеке, прикинул, не из шланга ли поливали все вокруг.

В углу кто-то зашевелился. Призрак вновь поднял пистолет, осторожно подошел поближе. Кто-то корчился на полу в самой крайней кабинке в правом ряду. Не то, чтобы Молдер не ожидал встретить здесь именно этого человека, наверное, его удивило занятие подозреваемого. А может и нет. Мало ли чем может заняться сумасшедший человек на досуге? Почему бы ему не поплакать немного?

— Что вы здесь делаете? Доктор Билак молчал. Его трясло.

— Я спросил: что ты здесь делаешь? Алонсо Билак поднял грязное заплаканное лицо. И тут же отвел взгляд.

— Она… она мертва, — горестно выдохнул он.

* * *

— Где она? — сухо спросила Скалли.

— Не знаю…

Дело происходит уже не в полутемном туалете, а в кабинете директора музея. Молдер сидит на столе и, не спуская глаз с остальных, делает вид, что не принимает участия в разговоре. Скалли стоит перед доктором Билаком и пытается допрашивать подозреваемого. Доктор Билак раскачивается вперед-назад, точно слабоумный, и ему очень плохо.

— Вы сказали агенту Молдеру, что Мона мертва, и даже не знаете, где ее тело?

— Я ее не убивал…

— Тогда почему на вашей одежде кровь?

— Я уже говорил… Я пришел сюда, потому что амару нельзя задобрить…

Сзади беспокойно завозился Молдер.

— Я боялся за Мону…

Молдер слез со стола, прошелся по комнате. Даже раскрыл рот, чтобы что-то сказать, но посмотрел на Скалли и передумал.

— Я пытался удержать ее, — доктор Билак поднял голову. Покрасневшие воспаленные веки, засохшая кровь; он был похож на вампира, — не впутывать ее… Она была не виновата…

Скалли это заявление не вдохновило. Зато изнывавший у нее за спиной Молдер, судя по всему, получил из одному ему известных источников подтверждение каким-то своим мыслям и выводам.

— Она сказала, что ей страшно, — холодно проговорила Скалли. — Она сказала, что вы чуть не набросились на нее.

— Она не хотела слушать меня, пожаловался Билак.

— А может быть, вы наглотались «йахе»? — Скалли нагнулась к Билаку. — Нет ведь никакого проклятия, доктор Билак, ведь так? Есть только вы. Вы сами.

— Проклятие гораздо могущественнее, чем кто-либо из людей, — Алонсо Билак как будто не слышал ее.

Призрак сокрушенно покачал головой. Но Дэйну было уже не остановить. Поэтому Молдер вышел из кабинета, понадеявшись, что там все обойдется без жертв и разрушений.

— На дух амару наручники не наденешь…

Молдер аккуратно прикрыл за собой дверь, но ледяной голос напарницы был слышен и в коридоре:

— Хорошо. Я спрашиваю вас еще раз, доктор Билак. Где находится тело Моны Вустнер?

Призрак возвышался посреди туалетной комнаты и рассеянно смотрел на зеркала. То ли пытался предсказывать будущее по кровавым подтекам на них, то ли, подобно кэрролловской Алисе, хотел попасть в Зазеркалье. На самом деле он просто ждал, когда мимо по коридору промчится напарница.

Грохот. Это дверь кабинета. «И не выпускайте его оттуда, пока не обыщут весь музей». Это Скалли дает указания полицейским. В дверном проеме метнулось пламя ее волос.

— Эй, Скалли! Подойди-ка сюда на секундочку.

Дэйна с разгона проскочила мимо дверей, поэтому Фоксу пришлось ждать, когда она вернется.

— Мне вот только что пришло в голову, — задумчиво разглядывая пол, сообщил Молдер. — Почему здесь так много воды?

Скалли тут же чуть было не поскользнулась в луже.

— Может, один из туалетов засорился, нет? — не слишком уверенно предположила она.

Молдер неторопливо прогулялся вдоль кабинок, толкая по дороге дверцы:

— Тут везде вода… Что, все туалеты разом засорились? Почему?

Скалли пожала плечами:

— Есть лишь один способ проверить.

И прикусила язык, сообразив, что ей могут напомнить о наказуемости инициативы, но Молдер уже морщил нос:

— Уй, как мне все это не нравится… Он подцепил крышку одного из унитазов:

— Крысы.

Потом проделал ту же операцию со всеми стульчаками.

— Крысы в каждом туалете, — доложил он, появляясь из очередной кабинки.

— А как они туда попали? — глуповато удивилась Скалли. Опыт подсказывал, что если напарник обратил на этих крыс внимание, то ей тоже следует подумать о том, что «это ж-ж-ж неспроста».

Молдер только собрался выдвинуть теорию, как его перебили.

— Агент Молдер! — к ним подошел музейный охранник. — Полиция что-то нашла на улице

— Мону Вустнер? — всполошилась Скалли.

— Нет. Конфета. Ее пса.

— Ну вот, — облегченно вздохнул Молдер, — наконец-то у нас есть хоть одно тело.

* * *

— И что у нас тут? Патологоанатом был кругл, коренаст и обстоятелен до занудливости. Бодро поблескивая очками, он содрал с рук резиновые перчатки и продемонстрировал агентам «улов», разложенный на столе.

— Хотелось бы услышать мнение токсиколога, — доверительно сказал он, — но похоже, что мы имеем дело с отравлением крысиным ядом.

— Пес отравился крысиным ядом? — не поверил Молдер.

— Не совсем, — патологоанатом заговорщицки поманил его к одной из кювет. — У него в желудке я нашел остаток кишечника. И принадлежит этот кишечник, кажется, кошке.

— Собака задрала кошку, — кивнула Скалли, не питавшая особой склонности к кошачьему племени, & основном, из-за сильной аллергии на их шерсть. То есть не то, чтобы очень не любила, просто старалась держаться как можно дальше и не одобряла некоторые особенности поведения.

— А еще я нашел что-то очень похожее на крысиный мех, — добавил патологоанатом, подождал немного, но, поскольку реакции не последовало, подсказал: — Это крыса съела яд.

— А кошка пообедала крысой, — подхватила Скалли.

— А собака пообедала кошкой, — победно завершил Молдер. Вот тебе и еще крысы, Скалли.

«Вот тебе и вся история, Молдер. Жаль собачку, конечно, но незачем было жрать что попало.»

— Тебе не кажется, что это существенно? — Молдер ухватил напарницу за локоть и уволок подальше от патологоанатома, который тут же потерял к ним интерес и принялся собирать свое хозяйство.

— Что именно? — Скалли старательно освобождала руку от цепких пальцев напарника, правда, без особых успехов.

— Крысы в машине доктора Льютона. Крысы в туалете, из которого таинственно исчезла Мона, оставив лужи крови. Не слишком ли много здесь крыс?

— Это старое здание, — терпеливо объяснила Скалли. — В старых зданиях всегда проблемы с крысами. Просто их здесь очень много.

Молдер, будешь настаивать, и мое ангельское терпение сейчас лопнет! И кстати, может, отпустишь?

— Во что верят индейцы секона? — Призрак судя по всему все же решил рискнуть здоровьем.

А я почем знаю? Отпусти меня, кому сказали…

— В то, что дух ягуара пожрет всякого, кто потревожит погребение святой женщины, — наставительно ответил сам себе Призрак, потому что Скалли упрямо молчала. — Живая душа переселяется в другое тело во время церемонии, когда индейцы пьют эту… ну как ее?

— Йахе, — кротко подсказала Скалли.

— Вот-вот. Чтобы созвать духов.

— И что? Ты хочешь сказать, что кто-то вселился в крысу, и она взяла да загрызла Льютона?

— Нет. Я хочу сказать, что эти крысы пытались от кого-то сбежать.

Сейчас я его стукну, — не без удовлетворения подумала Скалли.

— И это заставило их нырять в туалет?

— Да нет. Вспомни, все крышки были опущены, — Молдер для убедительности махнул рукой в сторону предполагаемого расположения туалетной комнаты. Скалли из въедливости хотела было сказать, что он ошибся ровно на сто восемьдесят градусов, но ей не дали и слова вставить. — Крысы не ныряли в туалет, они лезли изнутри. Они пытались от кого-то спастись.

Скалли живо представила, как по лабиринту музейных переходов бродит огромная кошка с глазами скорпиона и мягко топочет большими лапами, а лунный свет серебрит ее пятнистую шкуру. Когда воображаемая кошка широко раскрыла розовую пасть, утробно мяукнула, а потом принялась точить когти об угол витрины, Скалли стало холодно до дрожи. На месте крысы она непременно сиганула даже в туалет, если бы это был единственный путь к спасению.

Привычным сарказмом, словно щитом, она прикрылась от незнакомых сил:

— Молдер, ты что, тоже выпил йахе?

Судя по выражению его лица, Фокс Молдер тоже думал о прогуливающемся при луне ягуаре:

— Скалли, — попросил он чуть ли не жалобно, — попробуй обдумать и эту версию, ладно?

Час от часу не легче. Не успели потерять возможного свидетеля, как пропал еще и подозреваемый. Скалли свирепо сверлила взглядом обоих полицейских по очереди. Молдер рыскал по кабинету.

— Вы отходили от двери? — рявкнула Дэйна на слуг правопорядка. — Хотя бы на минуту?

— Нет, с-сэ… мэм.

— И сюда никто не входил?

— Нет… мэм.

Из-за стеллажей вынырнул Фокс Молдер с обескураживающей улыбкой и не менее потрясающим вопросом на устах:

— Господа, а крыс вы тут не видели?

— ??? — полицейские хором.

— Их тут полно, — вывел сольную партию Тим Деккер, охранник музея, затертый широкими спинами полицейских и только сейчас выбравшийся из-за них. — Все время их видим.

— Как они сюда попадают?

— Через старую систему обогрева. Вентиляционные отверстия. Паровые туннели, вдруг вспомнил Молдер. Это же старое здание. Ну, конечно.

— А другие окна и двери тут есть? — внесла свою лепту Скалли. Она еще не окончательно сдала позиции, но привыкла верить собственным глазам. Глаза утверждали, что Билак исчез из запертого и охраняемого помещения.

И, судя по тому, что из-под стола только что вылез Фокс Молдер, там доктор Билак не прячется. Больше в кабинете прятаться было негде.

— Только эта дверь, — охранник ткнул пальцем.

— И вы ничего не слышали? Скалли вновь развернулась к полицейским, тон ее голоса резко пошел наверх. Полицейские, как по команде, поежились.

— Абсолютно ничего, с-сэ… мэм.

Молдер еще раз обшарил комнату. Варианта два: либо доктор Билак превратился в летучую мышь и висит под притолокой у них над головами, либо в змею — и ищи его по тем туннелям… Молдер задрал голову. Под потолком никого не было. Фокс вздохнул и принялся осматривать стены у пола.

— Обыщите все здание, — распорядилась Скалли, встревожено наблюдая за действиями напарника. — Все комнаты и помещения.

— Есть… мэм, — в один голос отозвались полицейские вместе с охранником, одинаково не уверенные, удастся ли ему справиться к концу этой недели.

Молдер отыскал небольшой старинный столик и копался под ним. Чем-то ему не понравился там пол.

— Эй, Скалли! — весело позвал он. — Иди посмотри.

Столик скрывал лаз в стене — отверстие достаточно большое, чтобы пролез человек. Паркет здесь был поцарапан, столик явно толкали туда-обратно, хотя Скалли на миг показалось, что это следы от когтей.

— Куда он ведет? — Скалли решительно сделала вид, что никаких царапин не видит.

— В паровые туннели, — охранник через ее плечо наблюдал возню Молдера. Фокс, кажется, наладился пролезть в лаз.

— А как туда попасть? — пропыхтел он (лаз был не слишком широк и крайне неудобно расположен).

— А никак. Они все заперты, — охранник уже никуда не спешил, ему очень хотелось узнать, сумеет агент ФБР одолеть узкий лаз или нет. — Ими не пользовались лет пятьдесят.

Скалли с сомнением посмотрела на Молдера. Она склонялась к мысли, что напарник все же застрянет в дыре.

— Билак заполз туда? — недоверчиво спросила она.

— Ну да, — Молдер потрогал стену, скорчил недовольную мину и продемонстрировал испачканные кровью пальцы. — Или его туда затащили. Дай, пожалуйста, твой носовой платок.

* * *

Позаимствованной в подсобке монтировкой они подцепили крышку люка. Им никто не мешал, никто не поинтересовался, чем собственно, они таким интересным и нестандартным заняты — полицейские полным составом прочесывали здание музея, а охранник наотрез отказался выходить во двор, ограничив свою помощь следствию тем, что выдал агентам схему туннелей и инструмент.

— Система имеет ответвление в три стороны, — сообщила Скалли, разглядывавшая при свете фонарика схему. — Тут переходов на несколько миль, наверное.

— Ага, — азартно согласился Молдер, — А вход-то всего один.

Он еще раз полюбовался паутиной, плотно занавесившей отверстие, и радостно предложил:

— Дамы вперед?

Почему-то Скалли ожидала увидеть что-то вроде канализации, но по этим туннелям не только она могла пройти в полный рост, но и от макушки Молдера до потолка оставалось еще добрых два метра. Это же катакомбы какие-то, ворчала себе под нос Дэйна, с помощью напарника слезая по железной лесенке.

На первом же перекрестке Молдер задумчиво замер:

— В какую сторону?

Где-то с потолка капает вода, и звук глохнет в ватной духоте спертого воздуха.

Отчетливо пахнет экзотическими цветами. Молдер недовольно чихнул от непривычного и резкого запаха. Любопытно. Сырость, гниль, застоявшаяся ржавая вода — понятно. Рядом Скалли тоже шмыгает носом.

— По-моему, налево…

… В тени труб, не замеченный людьми, прятался науаль. Зеленоватый свет, который двуногие несли с собой, на миг ослепил его привыкшие к полумраку глаза. Науаль прижал уши и тихонько зашипел, созывая остальных. В этом не было такой уж необходимости — люди громко топали и сопели, — но науаль чтил ритуал.

— «Лоза духов», — ни с того ни с сего сказал Молдер.

— Что?

— «Лоза духов», — повторил Молдер. — А вовсе не «вино души». На языке кечуа «ауа» означает «дух, предок, мертвец», в общем, весь спектр значений. A «huasca» — это веревка или лоза. Айахуаска. В Колумбии это варево называют «йахе». Содержит всякие галлюциногены, в том числе диме-тилтриптамин. Смесь по химическому составу и воздействию на человека схожа с мес-калином, хотя и не идентична.

Скалли молча переваривала сообщение.

— Интересно, — задумчиво сказал Молдер, глядя поверх ее головы, — стал бы Мес-калито играть с доктором Билаком?

Под ногу Скалли попала старая жестянка, откатилась и ударилась обо что-то мягкое. Мягкое возмущенно пискнуло. Скалли с трудом подавила желание взобраться на что-нибудь высокое. Во-первых, из достаточно высоких предметов рядом находился только Фокс Молдер, а картину, как она изящно и ловко вспрыгивает ему на плечи, Дэйна даже при всем желании не могла себе вообразить. Во-вторых, это действие ей хотелось сопроводить по возможности громким визгом. Лучше всего, очень громким. А это уж совсем никуда не годилось.

В пятне света охорашивалась крыса.

Вместо крика у Скалли получился негромкий всхлип. Желудок скрутился в тугой узел размером с кулак, судорогой свело живот. Влажный прелый воздух показался вдруг антарктически-ледяным…

Крысу присутствие людей не взволновало. Она привела себя в порядок и задумчиво посмотрела на Фокса Молдера. Фокс Молдер так же задумчиво смотрел на крысу. Крыса что-то решила про себя и деловито потрусила вдаль по коридору.

— За ней; — скомандовал Молдер.

Через несколько поворотов они потеряли провожатого, зато нашли деревянную дверь.

— Сейчас мы должны быть прямо под музеем, — высказалась Скалли, глянув на схему. Она повертелась на месте, пытаясь оглядеться. Фонарь высвечивал то потолок, то стены в ржавых подтеках. Потом почему-то бочки и деревянные ящики (что тут может храниться, удивилась Скалли). Слишком душно. По спине ползут струйки пота.

Молдер опять наткнулся на крысу. Похоже, на ту же самую. Зверек сидел посреди коридора и терпеливо ждал, когда на него вновь обратят внимание. Увидев Молдера, крыс удовлетворенно кивнул и заторопился дальше. Призрак постарался не отстать. Добравшись до места крыс проскрипел длинную тираду и юркнул в щель.

Молдер стоял и старался не дышать. Уж лучше бы пахло цветами. Это было бы жутковато, но, по крайней мере, книжно-романтично. Тяжелый удушливый запах, стоявший в этом закутке, не имел с романтикой ничего общего.

Призрак кое-как втянул в легкие воздух.

— Скх-алли,.. — с первого раза громко не получилось. — Скалли!

Сзади по каменному полу загремели высокие каблуки.

— Что такое?

Молдер посторонился, чтобы напарнице тоже было видно. Услышал, как у Дэйны перехватило дыхание. Света двух фонариков вполне хватало, чтобы как следует рассмотреть содержимое закоулка.

— Бог мой, — Скалли опустилась на корточки возле первого тела. — Это же доктор Льютон…

Она посветила туда, где должно было быть лицо, и торопливо отвела фонарик.

— Молдер,.. кажется, у него выедены глаза…

Каким бы безумным ни был Алонсо Би-лак, едва ли он сумел высосать глаза жертв из глазниц. Хотя, конечно, случается всякое…

«Она хватает мою голову руками, — вспомнилась запись в дневнике, — и выедает глаза…» Трудно было пересчитать, сколько трупов было сложено в своеобразную пирамиду, но на один из них был надет испачканный лабораторный халат.

…Науаль поднял шерсть на загривке и встопорщил густые усы. Чужаки нашли подношения. Они заберут и унесут то, что приготовлено для Ицпапалотль…

Молдер повернулся на шум.

Рыжий полосатый кот с шипением отмахнулся от него лапой и вскачь удрал за угол.

— Что это? — изумилась Скалли.

— По-моему, кошка, — не очень уверенно сообщил Молдер.

— Значит, одна кошка убила всех этих людей? — обалдело спросила Скалли, она изо всех сил постаралась не бояться, но ни сарказма, ни скепсиса в ее голосе не прозвучало.

Молдер рассеяно смотрел себе под ноги.

— Нет, — сказал он совсем уже упавшим голосом. — Не одна.

Он посветил на пол. Пол внизу под решеткой, на которой он стоял, был покрыт мохнатым ковром. И ковер это шевелился, плевался и шипел.

Рыжие, белые, бурые, серые, черные, полосатые и пятнистые, пушистые и не очень, прижавшие уши и оскалившиеся, с горящими глазами — десятки, сотни кошек кусали прутья решетки, стараясь вырваться наружу. Самые решительные просовывали между прутьями лапы, пытаясь зацепить когтями ноги незваных пришельцев.

— Ладно, — сказала Скалли. — Где здесь выход?

Рыжий полосатый науаль с боевым кличем бросился на нее откуда-то из-под потолка, метя в лицо. Кошки внизу восторженно взвыли.

Скалли отбивалась от разъяренного зверя, пока Молдер не оторвал от нее сердито шипящую кошку и не швырнул подальше. Напоследок та все-таки извернулась и полоснула Скалли когтями по щеке.

— Пошли отсюда!

И тут изо всех щелей в коридор полезли звери.

— Бежим, Скалли!

На одной из развилок Дэйна дернула напарника за руку:

— Молдер, не туда! Здесь есть комната с вентиляционным люком…

Пока Скалли озиралась по сторонам, Молдер захлопнул дверь и для верности подпер ее ящиками. Но не удержался и заглянул в забранное мелкой сеткой окошечко, подсвечивая себе фонариком. Заполонившие коридор кошки недобро светили глазами в ответ.

Все тот же апельсиново-полосатый зверь с пронзительным воплем бросился на врага, но завис на сетке, зацепившись когтями, и от досады прицельно плюнул в Фокса. Молдер на всякий случай отскочил — разозленный котик не показался ему забавным.

Скалли тем временем, ломая ногти, возилась с решеткой вентиляции. Молдер услышал ее приглушенный вскрик и мгновенно оказался рядом, решив, что с ней опять что-то приключилось, но оказалось, что кричала Дэйна скорее от неожиданности — в проеме люка застрял доктор Билак. Точнее, тело доктора Билака с располосованным горлом.

Дверь позади них начала сотрясаться от ударов. Кажется, кошачье воинство в полном составе бросалось на него с разбега. Потом из коридора донесся короткий командирский взмяв, и от двери только мелкие щепки и труха полетели во все стороны. Кошки принялись раздирать хлипкое дерево когтями. От их воя закладывало уши.

Еще немного, и мохнатая злобная волна затопит комнату, в которой навсегда останутся два незадачливых федеральных агента.

Ты сможешь туда забраться? — Молдер тряхнул напарницу за плечо.

— Что?.. А… Да.

Скалли была готова забраться на флюгер местной ратуши, если таковая имеется в городе, лишь бы оказаться подальше от грозного пушистого войска. Она все больше и больше понимала давешних крыс.

— Давай его стащим вниз,TM Молдер ухватил тело доктора Билака за руки и потянул на себя.

Помощь Скалли заключалась в том, чтобы вовремя увернуться. Затем Фокс подсадил Скалли к освободившемуся проему. Оглянулся проверить: стоит ли еще их ненадежное заграждение? В пролом (в проскреб? Раз уж дверь не ломали, а скребли) сунулась оскаленная морда с окровавленными клыками. Ненормально узкие в такой полутьме зрачки перечеркивали янтарные глаза. Молдер резво полез следом за Скалли.

Так они и вывалились из люка прямо под ноги ошеломленным полицейским: чумазые, в ошметках паутины, ошалелые и совершенно не расположенные что-либо объяснять.

Из-за железной, поспешно задвинутой решетки донесся торжествующий многоголосый вопль.

* * *

И опять скопление машин на стоянке музея. Опять все заняты делом — полиция, пожарные, «скорая помощь». Желтые ленты («внимание, идет расследование, просьба не пересекать») расчертили унылый газон.

Молдер говорил по телефону, возвышаясь посреди вавилонского столпотворения символом одноименной башни. Человеческий водоворот не мешал ему.

— Поисковые команды возвращаются, — сообщила подошедшая Скалли. Умыться ей было негде, но врачи уже обработали и заклеили пластырем царапины у нее на щеке.

Молдер кивнул невидимому телефонному собеседнику, пообещал перезвонить попозже и сунул «сотовый» в карман.

— Нашли все тела, — продолжила после паузы Скалли. — Включая Мону и Алон-со Билака.

— А кошки?

— Ребята из контроля бродячих животных все еще ищут их. Пока не видели ни одной. Нет даже их следов.

— Но мы же их там видели! — заупрямился Призрак. Дэйна пожала плечами. -Скалли, мы же знаем, что они там.

Скалли смотрела, как один за другим выносят трупы, как отъезжают от музея ко-ронерские машины.

— Да я и не отрицаю, — устало сказала она. — Там внизу туннелей — на много миль. Уйдет не одна неделя, чтобы разыскать этих… кошек.

— Ну ладно, — вздохнул Молдер, но не очень разочарованно. Наверное, он не слишком хотел повторной встречи. Скалли не могла его осуждать, сама она уж точно не пылала энтузиазмом.

— Ладно, — повторил Молдер. — К тому времени это уже не будет иметь никакого значения.

— Ты о чем?

— Я только что говорил с помощником госсекретаря, — Призрак похлопал по карману с телефоном. — Они созвонились с послом Эквадора. Потребовалось пять смертей, чтобы в Госдепартаменте, наконец, задумались: а вдруг это все серьезно?

— Ты о проклятии? — не поверила своим ушам Скалли.

— Если бы, криво усмехнулся Молдер. — О письме Билака. Музей закрыт до официального уведомления.

Скалли еще немного подумала.

— Они хотят вернуть кости?

— Да. Урна вернется в Эквадор… — Молдер посмотрел в сторону кустов, окаймляющих стоянку, и добавил: — Примерно через неделю.

Рыжий полосатый котишка, затаившийся в кустах, проводил двоих людей внимательным взглядом и устроился поудобнее. Ему надо было еще дождаться ночи, чтобы под ее покровом незамеченным поймать несколько крыс и принести их в дар Ицпапалотль за удачное завершение дела.


Квартира 42 Дом 2630 на Хигэл-плейс Александрия, штат Вирджиния

1 апреля 1996 года

Вечер

Фокс «Призрак» Молдер в поте лица трудился над отчетом.

«Морг округа Саффолк, — печатал он, — сообщил, что смерти сотрудников музея произошли вследствие нападения животных.

Что послужило причиной этих нападений и почему они прекратились и больше не возобновлялись, никто не объяснил… — Призрак почесал нос, досадливо поморщился и поправил фразу: — Никто до сих пор не может объяснить…»

Дальше дело застопорилось. Некоторое время честность сражалась со здравым смыслом, тот неохотно сдавал позиции. Еще через два часа Молдер перечитал готовый отчет. Восхитительно. Начальство будет биться в экстазе.

«Для музея урна была всего лишь экспонатом умирающей культуры, а проклятие амару — просто примитивным суеверием. Доктор Билак узнал, что за пределами нашего мира существует еще один мир, невидимый, но могущественный. Силы этого мира нельзя изменить, их нельзя приручить и нельзя запереть в музей. Проклятие, которое пало на музей, — это расплата за неверие. Некоторые силы не стоит тревожить, а некоторые кости должны лежать в земле там,где их похоронили».

* * *

Из серых туч сыпал поздний весенний снег. Индейцы осторожно и неторопливо засыпали выкопанную почти месяц назад яму.

Недостающего осколка урны так и не нашли, но решили, что амару не обидится. Пустые глазницы древнего почерневшего черепа сонно смотрели на стоящего возле ямы шамана, завернувшегося в ярко-красный полосатый плащ.

Когда Пако положил последнюю порцию земли, шаман кивнул амару на прощание и продолжал наблюдать, как индейцы раскладывают на могиле подношения. Узкая черная полоска зрачка пересекала его глаза — янтарного цвета, с тонкими зеленоватыми прожилками.

Загрузка...