Темный путь

Вокруг, сколько хватало глаз, простирались горы песка, оранжевого, словно раскаленный металл. Из-под копыт ослика доносился монотонный скрип, воздух дрожал от жары, и солнце висело над пустыней ликом разгневанного бога.

Менемхет миновал гряду дюн, похожих на застывшие морские волны и остановил ушастого скакуна. Огляделся и едва не вскрикнул от радости — на западе виднелась темная точка. Вершина Черной Пирамиды, в которой жрецы проходят последнее испытание перед посвящением в высшую мудрость Светоносного Ра…

Ослик недовольно дернул ушами, когда седок ткнул его пятками, но затрусил в нужном направлении. Выведен он был для путешествий по пустыне, и жару переносил легко, почти как верблюд. Наездник же истекал потом, а горячий ветер пробирался под капюшон и сушил лицо.

Темная точка на горизонте приближалась, и вскоре стало видно, что это на самом деле пирамида. Гораздо меньше тех, в которых спят фараоны Первых Династий, и черная, словно помыслы злодея.

Стояла пирамида у небольшого оазиса, и вид зелени вызвал прилив бодрости у серого скакуна и нетерпения — у его наездника. Менемхет втянул ноздрями воздух, ощущая, что тот уже не такой сухой, а ослик заревел, настойчиво требуя воды.

Словно в ответ на ослиный крик заросли колыхнулись и к самому краю оазиса вышел человек. Высокий, в оранжевой, под цвет пустыни, накидке жреца. Солнечные блики играли на голой, словно валун, голове.

Менемхет поспешно соскочил с седла, склонился в низком поклоне.

— Встань и подойди, — раздался сильный глубокий голос. Так мог говорить могущественный сановник, или верховный жрец Солнцеликого Ра, или…

Додумать Менемхет не успел, потому что послушно встал и зашагал к встретившему его жрецу.

Ослик покорно трусил следом.

Вблизи стало видно, что глаза у обитателя оазиса редкого для страны Кемт синего цвета. Словно утреннее небо, когда оно еще не выжжено беспощадным солнцем.

— Меня зовут Ашнетах, — проговорил он, когда Менемхет подошел. — Я хозяин Темного Пути. Пойдем.

Менемхет послушно шагал за обитателем оазиса, тщетно пытаясь понять, что же такое «Темный Путь»? Старшие жрецы, прошедшие последнее испытание, молчали о нем, а среди младших ходили самые невероятные слухи. Но Темный Путь не поминал никто.

По сторонам шелестели листьями финиковые пальмы, откуда-то доносился веселый плеск воды, меж ветвей порхали незнакомые птицы. Нос щекотал аромат цветов. «О, великий Ра!» — мимоходом подумал Менемхет. — «Как может цвести жизнь среди беспощадной пустыни, в царстве Сета-Убийцы?».

Он мазнул мимолетным взглядом по роскошным цветникам, только раз посмотрел на выложенный голубым мрамором бассейн (под открытым небом!). Даже чудесное птичье пение, доносящееся из кудрявых как жители Эфиопии, кустов, привлекло внимание лишь на миг.

Когда миновали еще один бассейн, то слева из зелени выплыла стена пирамиды. Черная, неровная, покрытая шрамами, словно шкура огромного чудовища, побывавшего во многих схватках. Оскаленной пастью казался вход — небольшой портик с толстыми, как баобабы, колоннами.

Ашнетах остановился, повернулся резко. Глаза на его изможденном лице сверкнули.

— Хочешь ли ты есть? Пить? — спросил он. — Или же путь по пескам утомил тебя? Если необходимо, я могу предоставить тебе время для отдыха, еду и питье. Неразумно вступать на Темный Путь, не будучи в полной силе.

— Нет, — ответил Менемхет, ощущая, как сердце бьется в груди все чаще, словно обезумевший узник в темнице. — Спасибо, но я не устал.

— Хорошо, — Ашнетах удовлетворенно склонил голову. — Тогда давай сюда своего ушастого. Он подождет хозяина в тени, там, где будет много воды и сена.

С изумлением Менемхет увидел на лице сурового жреца добрую улыбку. Словно осел, никчемная скотина, упрямая, точно тысяча демонов, вызвала у него добрые чувства!

— Сними пустынную накидку, — проговорил Ашнетах, принимая повод и гладя ослика по серой голове. — Внутри она тебе не понадобится.

— А что там… в пирамиде? — голос Менемхета дрогнул, а пальцы, распутывающие шнурок на шее, на миг замерли.

— Темный Путь! — ответил бритоголовый жрец сурово. — Но не страшись этого слова! Ты выйдешь из пирамиды живым, так же как Творящий Ра каждое утро выбирается из Подземного мира!

Менемхет ощутил, что гора свалилась с плеч — жизни ничего не грозит! Но в душе червячком в плоде зашевелилось нехорошее подозрение — а куда тогда исчезают не прошедшие испытания? Ведь с него возвращаются не все …

Устыдившись собственных мыслей, Менемхет поспешно снял плащ из грубой материи, который защищает от иссушающего воздуха пустыни. Отдал Ашнетаху.

— Иди, — сказал тот неожиданно ласково. — А то решимость твоя исчезнет, точно вода на песке.

Менемхет развернулся и сделал несколько шагов к пирамиде. Но перед входом в портик невольно остановился. Что ждет его внутри — неведомые чудовища, с которыми предстоит сражаться, или искусы, которые придется преодолевать?

С чем он выйдет из этой пирамиды, черной, словно ночь — с позором или славой? Не окажутся ли напрасными двадцать пять лет упорной подготовки, отказ от семьи и женитьбы?

Решительно вздохнув, он ступил на темный камень. После первых же шагов вокруг потемнело, словно на светлый солнечный мир пал мрак…

Менемхет в панике оглянулся. Нет, все на месте — и жрец, и пальмы, и выгоревшее, светло-голубое небо над ними. Вот только исполинские колонны со всех сторон, а сверху — тяжелая плита крыши…

И струйки пота текут по спине.

Смирив сердцебиение, он двинулся дальше. Миновал портик и вступил в настоящую тьму, густую, точно топленое молоко. Погрузился в нее, как ныряльщик в реку. Рассеянный свет, падавший сзади, сразу исчез, словно кто-то бесшумно закрыл вход.

Менемхет остановился на мгновение, сглотнул, ощущая, что в горле сухо, будто в сердце пустыни. Следующий шаг сделал, вытянув руки и пробуя пол ногой. А то наткнешься еще на что, или свалишься куда…

Но пол оказался гладким, пальцы натыкались на пустоту, и жрец постепенно успокоился. Сердце перестало бить кузнечным молотом, пот на спине высок. В нос лез запах дикого камня, словно в обычном подземелье, а тишина была такой, что уши закладывало. Менемхет слышал только шорох подошв.

Переход тьмы к свету был таким резким, что глазам стало больно. Брызнули слезы, и он невольно вскинул ладони, защищаясь. Пока зрение привыкало, слух отдувался за двоих. До него доносился шорох ветра в камышах, плеск речных волн, чьи-то веселые голоса.

«Прямо как в детстве, на берегу Хепи» — подумал Менемхет, ощущая, как щемит сердце.

Оторвав ладони от глаз, он едва не вскрикнул. Вокруг оказалась знакомая до мелочей обстановка родительского дома! Того, где он провел больше двух десятков лет!

Стены, простые, ничем не украшенные. Циновки на полу, глиняная утварь, лежанки. Очаг, обложенный плоскими камнями. Все свое, родное, до боли знакомое.

Он оглядывался в изумлении, а в дверной проем кто-то шагнул. Менемхет повернулся так резко, что едва не упал, и увидел отца. Такого, каким запомнил его в детстве — высокого, сильного, с белозубой улыбкой на загорелом лице.

«Папа» — прошептал он и сделал шаг навстречу. Но отец не замечал его, словно Менемхет стал невидимкой. Он что-то напевал себе под нос, рылся в сундуке, где хранилась одежда.

Свет в дверном проеме померк, и в комнату вступила мать. При ее виде на глаза Менемхета навернулись слезы. Он не видел ее с момента, когда его забрали на обучение, и наверняка она сейчас не статная широкобедрая женщина, а дряхлая старуха…

Мать вела за руку девушку, при виде которой сердце Менемхета замерло. Сехмет. Самая красивая девушка деревни. Та, которую он хотел взять в жены. Тогда, двадцать пять лет назад. О боги, как давно это было…

Мать и невеста тоже не замечали его. Они о чем-то разговаривали (слов было не разобрать), весело улыбались. А он стоял и смотрел, будучи не в силах оторвать взгляд.

Снаружи в хижину донеслись испуганные крики, какой-то звон.

Отец нахмурился, в руке его сам собой возник топор на длинном древке. Неширокое лезвие тускло блеснуло.

Крики усилились, и в хижину с топотом ворвался высокий человек. В синих, точно бирюза, глазах, кипела ярость, из-под странного рогатого шлема выбивались пряди желтых, как речной песок, волос.

Взвизгнули женщины, а пришелец оскалился и вскинул меч. На руке его перекатились толстые, словно сытые питоны, мускулы. На лезвии заиграли багровые сполохи.

Менемхет с ужасом смотрел, как отец замахнулся топором, как светловолосый гигант легко ушел от удара и вонзил острое лезвие в бок противнику. Раздался отвратительный хруст.

Отец с хрипом упал на колени. Изо рта его толчками выплескивалась кровь. Алая, живая.

Менемхет почувствовал, что готов броситься на чужака в рогатом шлеме с голыми руками. Задушить его, разорвать тело на части и бросить на съедение шакалам …

С немалым трудом взял себя в руки. «Жрец Ра не должен ненавидеть!» — пришла спасительная мысль, за которую удалось ухватиться. — «Он должен быть мудр и выдержан. Относиться спокойно даже к тем, кто…»

Светловолосый чужак не слышал размышлений жреца. С рычанием он двинулся на женщин. В сапфировых глазах засияла похоть…

В хижину ворвался еще один воин. Он тяжело дышал, на щеке виднелась ссадина, а по лицу текла кровь. Волосы у него были даже не светлые, а рыжие, точно закат!

Но Менемхет не успел удивиться.

Первый из пришельцев грубо пробурчал что-то, указав на мать, рыжий кивнул и, ощерив в улыбке гнилые зубы, двинулся к ней.

Понимая, что сейчас произойдет, и что он не в силах ничего сделать, Менемхет закрыл глаза и повторял про себя, словно молитву: «Это лишь испытание! Я не должен их ненавидеть, я не должен их ненавидеть!».

Руками зажал уши. Звуки ударов, почти звериное рычание и женские стоны доносились глухо, но различимо. Менемхет весь дрожал, чувствовал, что сердце бьется судорожно, тело сотрясает ледяная дрожь, словно во время тяжкой болезни…

Все исчезло рывком, в одно мгновение. Обрушилась тишина, а под веки перестал проникать свет. Менемхет всхлипнул и открыл глаза. Он вновь был в пирамиде, его окружала темнота.

Развернувшись, зашагал в ту сторону, откуда пришел. Почти сразу появился свет, а затем и проем выхода обрисовался очень четко. Сияние дня, проникающее через него, казалось ослепительно ярким.

Когда Менемхет добрался до портика, то глаза привыкли. Воздух, принесший ароматы цветов и листвы, показался вкусным, словно сладкий напиток из тростника.

Ашнетах стоял на том же месте и, как показалось, в той же позе. Только ослика рядом не было. Накидка бритоголового жреца пламенела среди зелени, как пожар, а брови были грозно нахмурены.

— Приветствую тебя, — сказал Ашнетах, когда младший из жрецов подошел к нему. — Я опечален, ибо ты не прошел Темный Путь!

— Как? — Менемхет ощутил, что куда-то падает. Череп стал пустым, мысли улетучились, словно их сдуло самумом, а сердце дало перебой. — Я же… я не возненавидел их, я сдержался!

— Увы, — Ашнетах покачал головой, и улыбка, появившаяся на его губах, была грустной. — Ты должен был их возненавидеть, всем сердцем, как можно сильнее!

Менемхет глубоко вдохнул несколько раз, успокаивая сердцебиение, потом спросил с горечью:

— Но зачем? Разве жрецу Блистающего Ра, который несет миру свет, нужно уметь ненавидеть?

— Да, — слово упало, точно тяжелый камень. Менемхет почти ощутил, что оно вбивает его в земли по шею, если не глубже. — Тот, кто не умеет ненавидеть, никогда не научится любить.

— Но мы же ищем мудрости! Зачем нам любовь?

— Много мудрости — много печали, — Ашнетах более не улыбался. Синие глаза его горели, а голос звучал мощно и властно, словно у бога. — Мудрость высшего посвящения такова, что человек, обретший ее, просто умрет от тоски, наложив на себя руки! Лишь тот, кто любит жизнь по настоящему, в каждом ее проявлении, способен удержаться от этого! Темный Путь дан нам богами, чтобы отсеять тех, кто не выдержит посвящения!

Менемхет опустил голову. Отчаяние грызло сердце как стая гиен, горло сводило судорогой. Хотелось крикнуть «Нет! Это все сон, это не про меня! Я должен пройти испытание!».

— Что меня ждет? — спросил он, немного справившись с собой.

— Вечное заключение в подземельях храма Ра в Мемфисе. Там ты не сможешь никому рассказать о сути испытания, и в то же время принесешь пользу Солнцеликому Богу, — бритоголовый жрец был невозмутим. Во взгляде его не было осуждения, но не было и сочувствия. Холодная, равнодушная синева. — Переписчики папирусов с тайными знаниями нужны всегда. Сейчас я приведу твоего осла. Возвращайся туда, откуда приехал. Там тебя встретят.

— А если я попробую сбежать?

— Пустыня не выпустит тебя, — Ашнетах снова нахмурился. — Благодать Ра уйдет с ослушника, и ты достанешься в добычу Сету и его прислужникам-демонам!

Менемхет молча ждал. Когда рядом зацокали копыта, поднял голову. Безмолвно нацепил пустынную накидку. Влез в седло, так же без слов принял из рук старшего жреца плошку с водой.

Пил, не ощущая вкуса, только чтобы смочить пересохшее горло.

— Прощай, хранитель, — только и смог выдавить и ударил ушастого скакуна пятками.

Тот недовольно икнул, но развернулся и неторопливо затрусил на восток. Прямо туда, где восходит солнце.

— Прощай, — проговорил Ашнетах тихо. — Пусть в следующем воплощении тебе повезет больше!