Тёмное время суток

Петр Коновалов живет в городе Новый Гиенов на углу улиц Базарной и Максима Горького в новом многоэтажном доме на втором этаже. Окна выходили на восток. У него была уютная однокомнатная квартира, выделенная ему мэрией по программе «Путь к улучшению жилищ» Мебель также купили за счет городского бюджета.

Петр работал в редакции городской газете «Наш город». Зарабатывал не так уж и много, но все же это вполне хватало на жизнь и на разные маленькие ее удовольствия типа: сходить вечерком в кафе, в кино, театр и прочее. Коновалов мог себе позволить летом провести отпуск где-нибудь в Турции.

Каждый день Петр Коновалов совершал один и тот же ритуал: ровно в семь утра он вставал, шел в ванну, где тщательно выбривал суточную щетину, всякий раз удивляясь как это она успевала за такой короткий срок подрасти, чистил зубы, умывался. Затем готовил себе завтрак, состоящий или из яичницы с беконом, или запеканки, т. е. в выборе утренней еды он был не постоянен, но всегда выпивал чашечку крепкого кофе.

Ровно полдевятого Петр выходил из дома. Одет он был обычно в костюм кремового цвета, белую рубашку и черный галстук. Белые лакированные туфли несколько диссонировали с общим стилем его рабочего наряда, но Петр полагал, что так он выглядит более презентабельно.

Редакция газеты находилась совсем недалеко от его дома, и путь до нее он преодолевал без помощи какого-либо транспорта. Это служило своеобразной утренней зарядкой, несколько освежало мысли и настраивало на творческий лад.

Коновалов вел в газете колонку книжного обозревателя. Работа его состояла в основном в том, что он прочитывал ту литературу, которая была издана в течение месяца, и на страницах газеты делился с читателями своими мыслями по поводу прочитанного. Иногда главный редактор поручал ему сходить на какое-нибудь мероприятие, связанное с литературной жизнью в городе и написать репортаж по этому поводу.

Редакция газеты занимала почти весь первый этаж в «Доме печати». Здесь всегда было шумно, суетно, кто-то приходил, кто-то уходил, о чем–то болтали, решали какие-то дела и лишь Коновалов практически не участвовал в общем процессе обмена мнений и информации.

Рабочее место Коновалова помещалось в одном из многочисленных кабинетов редакции, в просторной светлой комнате его стол стоял у окна. Вместе с ним в этом же кабинете пребывали и две молодые девушки Леночка и Люся. Чем они занимались, Коновалову было неясно: толи набирали тексты, толи готовили чай и кофе главному редактору и его гостям, но в течение дня они беспрерывно разговаривали, смеялись и почти не обращали на Коновалова никакого внимания. Впрочем, к болтовне девушек Коновалов привык, как привыкают к жужжанию вентилятора. Он почти никогда не прислушивался к их разговорам.

День обычно начинался с того, что Коновалов включал компьютер, выходил в сеть, просматривал последние новости и сайты библиотек, а также некоторые блоги. Затем отвечал на немногочисленные электронные письма, иногда подключался к какому-нибудь форуму, участвовал в спорах. В электронном мире его знали под именем nekrofil83. Псевдоним этот он себе не придумывал, просто подписался тем словом, которое первое пришло в голову.

После общения в Интернете Петр приступал к основным своим обязанностям, т. е. к чтению книг, которые всегда у него стояли стопами и на столе и на полу. Надо сказать, что в Новом Гиенове много издавали разных книг, так как писательская организация небольшого города была довольно большой. Каждый состоящий в этой организации писатель имел право раз в два месяца издавать одну книгу за счет средств городского бюджета. Кроме того, существовало несколько литературных объединений, также ежемесячно издававших журналы, короче говоря, Коновалову было что почитать. Иногда у него складывалось такое впечатление, что написанное местными писателями читал только он один и, наверное, Петр был недалек от истины.

Начав очередной свой рабочий день Коновалов уже не помнил, почему вдруг он стал прислушиваться к разговору своих соседок. Может быть, его удивили те обрывки фраз, которые долетали до него: «разорвана надвое», «вырвано сердце», «кругом кровища». Петр взял кружку с кофе, оторвал жопу от стула и подошел к окну, делая вид, что рассматривает пейзаж за окном. На самом деле он прислушивался к разговору девушек, которые на него не обращали совершенно никакого внимания, потому что воспринимали его как один из элементов мебели. Светленькая Лена рассказывала Люсе, пуча глаза:

– Представляешь, какой ужас!? Ну, ты знаешь Нинку из отдела «Сельского хозяйства»? Вот сегодня утром нашли ее на озере. Точнее то, что от нее осталось – там руки, ноги. Говорят, маньяк в городе появился. Прикинь, когда наступает тёмное время суток, нападает на молодых женщин и рвет их на части, ну просто кошмар какой-то!

Лена еще что-то щебетала, но Коновалов ее не слушал уже: он в задумчивости вышел в коридор и направился в курилку. Здесь он встретил поэта Сашу Семёнова, который держал в правой руке потухшую сигарету, а в левой блокнот, в него он пристально и напряженно смотрел. Увидев Петра, Саша сразу обратился к нему:

– О, привет Петюня! Я вот стих для сельхозотдела сочиняю. «Сев» называется, вот послушай первую строчку:

Лесом послали, лесом иду,

Воздух воняет, поют какаду.

А, как тебе?

– Да так чего-то. – Сказал Коновалов, раскуривая сигарету.

– Это почему? – Сразу обиделся Саша. Петр затянулся и меланхолически заметил:

– Ну, у тебя же «Сев», стихотворение называется? Я так понимаю, сеют в наших широтах, но почему-то какаду поют. Ты че бананы сеешь?

– Разумно. – Согласился Саша и погрустнел, но потом оживился и сказал:

– Слыхал, у нас маньяк Нинку зарезал?

– Да, девчонки трепятся сейчас.

– Ваще, жесть. Ну ладно пойду, сегодня надо в отдел стих сдать.

И Саша вышел из курилки. Он всегда был одет в рваные на коленях джинсы и майку с каким-то забавным принтом, сейчас вот мальчик с приспущенными штанами и ночным горшком в руке. Семёнов был худ, поэтически бледен и имел большие, выразительные глаза, которые поражали девушек в самое сердце.

Смерть Нины огорчила Петра. Не то, что он с ней дружил, да он даже толком ее и не знал, так в коридорах редакции встречались иногда и парой слов перекидывались или в кафе за одним столиком оказывались порой за чашкой кофе. Помнится, Нинка была неплохим собеседником – ироничным и тонким в своих суждениях. Коновалов словил себя на мысли о том, что это в его жизни первая смерть человека, которого он знал близко, ну, т. е. видел каждый день, здоровался, улыбался и даже, так или иначе, общался с ним. Нельзя сказать, что Нина ему нравилась как женщина, но он испытывал к ней симпатию, как к человеку, что у Коновалова было редкостью. И вот ее убили.

– Так, так, вот ты где прохлаждаешься, Коновалов.

Из задумчивости Петра вывел голос главного редактора Николая Петровича Космолётова, который заглянул в курилку.

– Как всегда ничего не делаешь, а мне нужен обзор литературы за месяц через час, слышишь?

Маленькие, раздраженные глазки Космолётова уставились вопросительно на Коновалова, тот кивнул головой в знак полного смирения перед распоряжением редактора. Оплывшее тело Николая Петровича исчезло из проема двери, оставив стойкий запах неприятного парфюма с запахом толи эстрагона толи полыни. Но через мгновение Космолётов, как будто что-то забыв, снова заглянул в курилку и озабоченно сказал:

– Ты, это, сначала в кабинет ко мне зайди. Там следователь ждет, допрашивает всех сотрудников. Про Нинку же ты слыхал?

Коновалов опять махнул головой и поднял правую руку в знак согласия. Главный удалился. Петр докурил сигарету, затушил бычок о край урны и двинулся в кабинет главного редактора. В приемной его встретила секретарша Оля, которая молча, глазами, указала ему на дверь редакторского кабинета и Петр, постучавшись, вошел.

В редакторском кресле за столом сидела молодая женщина, на вид лет тридцати. Она была одета в костюм оливкового цвета, кофейного цвета блузку. Ее иссиня-черные волосы были тщательно зачесаны назад и собраны в плотный, пышный хвост на затылке. У женщины были броские черты лица, неяркая косметика и что-то такое яркое во внешности, что ее делало чрезвычайно привлекательной.

Коновалов застыл в дверях рассматривая незнакомку, которая, как он догадался, и была тем самым следователем по делу Нины. Догадаться было несложно, для этого не обязательно было обладать особыми умственными способностями – ведь кроме женщины в кабинете никого не было. Между тем она не обращала внимания на Петра Коновалова и, опустив голову, что-то писала в тетрадь. Коновалов почему-то почувствовал себя неловко и смущенно топтался на месте.

– Присаживайтесь Петр Иванович. – Услышал он вдруг довольно громкий, но приятный голос следователя.

Коновалов сел за стол и, не зная, куда деть руки засунул их в карманы пиджака. Женщина перестала писать, подняла голову и внимательно посмотрела на Коновалова, у нее были миндалевидные, карие глаза.

– Меня зовут Юлия Борисовна Квятко. Я расследую дело об убийстве Нины Яковлевны Рыковой, вам известна такая?

– Да, конечно. – Петр закивал головой.

Юлия Борисовна встала из-за стола и подошла к окну. Петр отметил красивую фигурку, стройные ноги следователя и округлые формы ее попки, которые так хорошо ощущались под узкой юбкой. Она снова спросила Коновалова:

– Где вы были в ночь с 13 на 14 августа этого года?

– Я дома спал, где еще я мог быть то? Я не особый любитель ночной жизни, никуда не хожу ночью. После работы домой, кушать и баиньки.

– Кто может это подтвердить?

– Никто, я же один живу. – Коновалов несколько растерялся от такого вопроса. Юлия Борисовна вернулась к столу и что-то записала в тетрадь. Потом откинулась в кресле, сложила руки на груди и строго поглядела на Петра.

– Какие у вас были отношения с Рыковой? – Снова спросила она.

Коновалова этот вопрос поставил в тупик. Ему самому стало интересно: «а какие отношения у него были с Ниной», так он подумал про себя, а вслух сказал:

– Да ни в каких особо. Иногда кофе вместе пили.

– А давно вы ее знали?

– Как в отдел ее приняли, мы и познакомились. Это уже года два-три. У нас, знаете, особо тем общих не было, я как-то далек от проблем сельского хозяйства, ну разве только посредством хлеба и других продуктов.

– А о чем вы беседовали за чашкой кофе?

– Да так о всякой всячине, больше зубоскалили. – Коновалов на мгновение задумался и вдруг вспомнил одну подробность. –. Знаете, ей очень нравился один наш местный писатель Рома Пиков. Ну, вернее не он сам, конечно, а его творчество.

В глазах Юлии Борисовны появился интерес, она продолжила допрос:

– И что это у него такое за творчество?

– Пиков пишет ужастики, опираясь на местный фольклорный материал.

На мгновение следователь будто задумалась, потом сказала:

– А вы знаете, я ведь тоже большая поклонница этого жанра. Но местных авторов никогда не читала и произведений Пикова не знаю. А почему у вас заходил разговор об его творчестве?

– Так я же обозреватель. Одна из моих обязанностей делать обзоры местных литературных новинок, вот я и читаю все книги наших авторов, а их, пожалуй, кроме меня, да вот Нины никто и не читает. Поэтому с кем ей обсуждать, как не со мной.

– И какие основные темы в романах Пикова?

– Он в основном про маньяков пишет. И очень любит всякую расчленёнку, в последнем романе своем он пишет про маньяка, который любил затаскивать девушек к озеру, там убивал и разрезал на части.

Коновалов вдруг осекся, понимая, что излагаемое им очень уж схоже с теперешней ситуацией. Как бы читая его мысли, Юлия Борисовна спросила:

– Вам тоже показалось, что ситуации, как-то похожи?

Юлия Борисовна опять что-то записала в тетрадь и снова обратилась к Коновалову:

– Хорошо, Петр Иванович, сегодня у меня вопросов к вам больше нет, можете идти, но попрошу вас никуда из города не уезжать на время следствия.

Петр вышел. Подумал про себя: «Как в дурном сериале». Даже последняя фраза следователя, будто из этой дурноты сериальной. А значило это то, что он находится под подозрением, что его неприятно смутило. Оставшийся день Коновалов провел в работе над обзором, сдал его редактору и собирался домой, когда к нему заглянул Семёнов.

– Старик, ты о мероприятии помнишь?

Коновалов не сразу сообразил, о чем это поэт говорит и словил себя на мысли, что слишком часто сегодня тормозит.

– Какое мероприятие?

– Ну как же? – Семёнов сделал удивленные глаза. – Презентация моего сборника в «Мелиссино».

– А, да. Хорошо, приду.

Сказав это Коновалов поморщился, вспомнив предыдущую презентацию очередного поэтического сборника Семёнова в том же «Мелиссино», так как это было ужасно – какие-то дурные напитки, несвежая еда, вульгарные ведущие и дурацкая музыка. Но не прийти к Семёнову, это его смертельно обидеть. Коновалов всегда удивлялся одному факту: кто же финансирует презентации поэта? Ведь кому-то нравилось его творчество. Вот ведь!

Ровно в пять вечера Петр Коновалов вышел из редакции и направился к кафе «Мелиссино». Это было обычное городское кафе с небольшой площадкой для выступлений. Именно там проводила разные свои загулы местная творческая интеллигенция.

Когда Петр пришел в кафе, презентации уже началась. Сам поэт стоял на небольшой площадке, в зале все столики были заняты. Было сильно накурено. Официантки в белых передниках сновали туда-сюда. Народ в основном пришел пожрать и попить нахаляву. Коновалов пристроился за крайним столиком подвинув какую-то толстую бабу и, посматривая на сцену, начал есть то, что принесла официантка. А принесла она борща и жаркое, а также бутылку водки. С удовольствием Коновалов поел борща и как-то не заметил того факта, что под закуску он опорожнил всю бутылку, видимо полагая, что борщ живительный, а потом и жаркое встанут на пути алкоголя и прекратят его действие в организме по крайней мере в этот вечер. Но чуда не произошло. Буквально через час Коновалов, что называется, лыка не вязал и сидя за столом, тупо смотрел на сцену. А там Саша Семёнов читал поэму «Тапки» из презентуемого им поэтического сборника. Несмотря на свое состояние, Петр понимал, о чем поэма, ее смысл проникал в его мозг сквозь туманную пелену алкоголя. Два подростка нашли на помойке старые тапки, которые оказались волшебными: если их одеть, то начинаешь понимать любое самое сложное философское учение, а главное можешь легко его объяснить любому человеку. Сюжет Коновалову показался забавным, он допил водку и пошел домой.

На улице было уже темно. Лампы фонарей тускло мерцали, едва освящая пространство вокруг столбов. Коновалова штормило, он то и дело спотыкался, но упорно шел к цели, т. е. домой. Через какое-то время Петр понял, что заблудился, так как совершенно не узнавал вокруг себя почти ничего. Преодолевая хмель, он начал понимать, что где-то не там свернул и оказался в районе частного сектора. Здесь почти не было фонарей, поэтому Коновалов какое-то время двигался на ощупь, пока не увидел светящийся во тьме фонарь. Он дошел до него и, опираясь о столб, решил передохнуть. Коновалов стал засыпать прямо стоя, медленно клонясь в сторону. Вдруг кто-то начал трясти его за плечо, Петр открыл глаза и увидел перед собой грузного мужчину в зеленом плаще. Постепенно Коновалов стал узнавать человека, который стоял перед ним – это был его родной дядя Алексей Николаевич Кобяков.

– Петя, что это ты так наклюкался? – Даже не спросил, а констатировал факт Кобяков, потом подхватил Коновалова под руку и повел по улице. – Пойдем Петя, тебе надо выспаться.

Какое-то время они шли молча.

– А куда мы идем? – Наконец спросил Коновалов.

– Домой, тебе надо отдохнуть, поспать. Ты же давно у нас не был.

– А где тетя Таня?

– Умерла.

– А Володя?

–– Умер.

Коновалов остановился на мгновение, узнав о смерти своего двоюродного брата и воззрившись на дядю, спросил о своей двоюродной сестре:

– И Настя умерла?

– Конечно и Настя. – Уверил Петра дядя Лёша, а затем успокоил. – Все умерли, так устроена жизнь.

Они шли вдоль темной улицы, мимо низкорослых домов, до тех пор, пока не дошли до небольшого деревянного домика, расположенного на самой окраине города. Здесь дядя Лёша завел Петра в маленькую спальню, снял с него ботинки и куртку. Коновалов быстро заснул и ему приснился такой странный сон. Видит он березовую рощу, светлый солнечный день, птички поют, а вдоль рощи дорожка и по ней идет старый человек с седой бородой в черном длинном одеянии, какие Петр видел на картинках в учебниках по истории России на священниках. Старик был подпоясан веревкой, а за спиной у него был мешок. Путь его лежал в небольшую деревеньку, которая виднелась на пригорке – это десяток изб, дворы и хозяйственный постройки. Старик достиг ближайшего амбара и приоткрыл туда дверь. Там на пеньке сидела молодая девушка и с ужасом смотрела на вошедшего старика, а позади нее стоял мужик в длинной косоворотке с всклокоченной черной бородой и безумными глазами. Он держал в левой руке серп и дико улыбаясь, резал девушке горло, струйка крови текла у нее по отвороту рубахи, и в этот момент Коновалов проснулся.

В окно сбоку от его кровати проникал тусклый свет и Коновалов понял, что уже утро и на улице пасмурно. На удивление он хорошо помнил вчерашний день, и как он напился. При этом голова не болела, а также не было никаких признаков похмелья. Он рывком встал и сел на кровати. Единственное чего он не мог вспомнить – куда делась верхняя пуговица с его рубашки.

Комната, в которой он находился, была ему не знакома. Он вспомнил, что вчера его подобрал дядя Лёша, но что это за дом Коновалов не мог понять. Алексей Кобяков был братом его умершей пять лет назад матери и общение с ним у Петра всегда было фрагментарным и эпизодическим, хотя он и его дети в жизни Коновалова так или иначе присутствовали начиная от рождения. Припоминая какие-то эпизоды, связанные с Кобяковыми он вдруг вспомнил, как они с двоюродным братом Володей в детстве ловили «пауком» карасей в озере, которое располагалось где-то недалеко от их дома. «А ведь там убили Нину» – вдруг вспомнил он и пошел на кухню, где дядя Лёша что-то готовил.

Пахло знакомой едой. И точно, дядя Лёша жарил яичницу с гренками, любимое блюдо Петра. «Помнит» – подумал Коновалов. Дядя Лёша был одет в спортивный костюм, его седые волосы были зачесаны назад, лицо небрито, увидев Коновалова, он приветствовал его:

– С добрым утром, Петя. Как ты? Голова не болит?

– Нет, почему-то, не болит.

Кобяков пригласил Коновалова за стол, поставил перед ним тарелку с яичницей.

– Ешь. Ты, я помню, любил такое блюдо.

Петр кивнул головой и принялся есть. Он лихорадочно припоминал, когда последний раз был у дяди и не мог этого сделать, так давно это было. Но при этом он пришел к выводу, что семья Кобяковых сыграла в его жизни определенную роль. Когда-то в прошлом родственные связи были намного крепче, чем в настоящее время. Даже самые незначительные и даже в городе, что уж говорить о селе. А тем более связи близких родственников, таких как Кобяковы. Но все же влияние этих родственных связей на него, как казалось Коновалову, едва ли была заметна внешне. И перед глазами Коновалова вдруг промелькнуло несколько эпизодов из соприкосновения его личной жизни с этой семье родного брата его мамы. Петр задумался и пришел к выводу, что основное, связывающее его с Кобяковыми – это его двоюродный брат Владимир Кобяков. Очнувшись от задумчивости, он спросил дядю:

–– Как умер, Володя?

Казалось, вопрос дядю Лёшу не удивил, хотя столько лет Коновалова это не интересовало, он даже не удосужился прийти на похороны брата, объяснив потом, что ничего не знал об этом. Но Кобяков спокойно ответил:

– Он утонул в озере, вместе с сестрой Настей.

– Как это случилось?

– Ты, наверное, помнишь, что Володя всегда любил рыбалку, ты сам не раз ходил с ним. В тот день Володя как всегда пошел на рыбалку, почему-то за ним увязалась и Настя. Ну и утонули они оба.

– Тела нашли?

– Нет, только перевернутую лодку. Ты же знаешь, какое глубокое наше озеро, там если утонешь, то все, пиши пропало.

Коновалов молча доедал яичницу и гренки. «Смерть какая-то странная» – подумал он, но вслух сказал:

– Ладно, дядя Лёша, спасибо за помощь и угощение, пойду я на работу.

– Что же, дело хорошее. Заходи, не забывай, видишь, я теперь один живу.

Они попрощались, и Пётр вышел из дома. В светлое время суток он быстро сориентировался на месте и понял, что Дом печати совсем недалеко от дома дяди Лёши. Он быстро добрался до места своей работы. На входе ему встретился, выходящий из здания Семёнов. Он поздоровался и тут же с ходу огорошил Коновалова новостью:

– Слыхал, Космолётова арестовали.

– За что?

– Подозревают в убийстве.

– Кого?

Но на этот вопрос поэт Семёнов уже не успел ответить, так как был далеко от здания. Коновалов поднялся к себе на этаж вошел в кабинет и хотел пробраться к своему рабочему месту, но заметил машинистку Люсю, которая стояла у окна и тихо плакала, утирая слезы ажурным платком. Петр подошел к ней и спросил:

– Люся, что случилось? Ты почему плачешь?

Машинистка от неожиданности вздрогнула и повернулась к Коновалову. Всхлипывая она сказала:

– А вы разве не знаете?

– Что?

– Людочку убили ночью, как и Нину. На берегу озера нашли ее.

И она снова залилась слезами. Коновалов прошел к своему месту, закурил и подумал: «А Космолётов то тут при чем? Неужели его подозревают?». День прошел как обычно в разных мелких делах и заботах. Все делали вид, что ничего не произошло, хотя атмосфера была нервной. Следователь на этот раз не приходила, но говорили, что с раннего утра у Космолётова в кабинете был обыск и нашли в рабочем столе заколку Люды. «И что это все к озеру привязано?» – подумал Коновалов и вспомнил, что в народе озеро называли Святым. Хотя оснований для этого не было, лишь одна легенда, согласно которой озеро появилось на месте церкви и деревни провалившимися сквозь землю. Почему это произошло было построено множество догадок, начиная от падения метеорита и заканчивая образованием карстового провала. Среди легенд бытовала и такая: будто в Рязанских пределах жил один священник, а у него было два сына и вот ушли они далеко на заработки, долго не возвращались. Отец их, уже, будучи стар, и зная, что немного ему осталось жить, решил отправиться искать сыновей, чтобы повидаться с ними напоследок. Направление он примерно знал, в какие края они ушли. И вот долго он искал их, но наконец, вышел на небольшую деревушку, которая была расположена в глубине леса и о радость – там он встретил своих сыновей. Они были и жителями и основателями этой небольшой деревушки посреди леса недалеко от торговой дороги. Обрадованный отец стал жить вместе с ними. Прошла неделя, дети старались во всем угодить своему отцу, всячески устроили его быт, но отец-священник никак не мог понять – где православные молятся? И чем собственно занимаются его дети? Предложил отец построить храм, сыны согласились и в короткое время церковь возвели. Стали опять жить поживать, все спокойно, благодать кругом. Но как-то раз обнаружил отец в амбаре несколько девушек связанных по рукам и ногам, вот они и рассказали ему, что сыновья его разбойники, которые грабят и убивают людей на дорогах. После этого сыновья священника убили отца своего, опасаясь, что выдаст их и в тот же миг земля разверзлась и поглотила деревушку и всех жителей ее, а на месте ее образовалось озеро. Коновалов, вспомнив об этом, подумал, что подобного рода легенды существуют применительно и к другим озерам с подобным названием, которых в стране было немало.

Петр за день написал несколько рецензии и на этом его работа в этот день закончилась. Он вышел из здания, был хороший день, Коновалов захотел посетить озеро. Он подумал о том, что на берегах его прошло часть детства, та часть, которую он нередко проводил в доме Кобяковых. Почему то в памяти затушевался тот момент, когда его дружба с двоюродным братом действительно была довольно тесной в определенный период детства. Коновалов мог точно сказать, когда этот максимум был достигнут – летом 1991 года. Тогда он провел у Кобяковых все каникулы, они гуляли с утра до вечера и большую часть времени проводили именно на Святом. Озеро имело абсолютно круглую форму, у него были со всех сторон пологие песчаные пляжи, а само дно уходило вглубь, т. е. вода в озере как бы находилась в глубокой воронке и глубина достигала 25 метров. Так, во всяком случае, говорили бывалые рыбаки, которые измерили глубину озера с помощью эхолота. Но, несмотря на опасное дно, озеро привлекало много народа, как рыбаков, так и детей разного возраста. В Святом водилась самая разнообразная рыба, и даже всякие экзотические водные обитатели, как например речная креветка. Вот за ними-то Петр с Володей и охотились. Вставили рано утром, когда только солнце всходило, готовили снаряжение: двухлитровую банку к горлышку которой привязывали веревку. Креветки заплывали в банку, как в укрытие, тут их и вытягивали наружу. Пользы от них, в смысле употребления в пищу креветок, была очень мала – ракообразные были маленькими, практически не содержащими никакого белка. Мальчишки ловили их, скорее из интереса, а некоторые держали потом в аквариуме. Помимо речных креветок в озере обитало и еще немало удивительных существ и среди них самое страшное для детей, его они называли водяная игла. Размером она была с креветку, но только вытянутая как палка и имела длинный как игла нос. Считалось, что укол иглы смертельный, хотя никого она и не кусала никогда.

В то лето они ловили креветок, купались в озере, наслаждались теплом и общением друг с другом. Никогда Коновалову не было так хорошо, как в те дни. Но больше они не повторялись. Насколько помнил Петр, на следующий год летом он заболел. Это был единственный раз в жизни Коновалова, когда он лежал в больнице. Он заболел бронхитом, ему было семь лет, и он две недели пролежал в сельской больнице. Ему делали уколы, всякие процедуры и ему было страшно. Целыми днями он смотрел в окно и ждал маму. Она приходила, успокаивала его, а внутри Петра росло странное и непонятное ему чувство, которое он не мог понять, будучи еще слишком мал. Он испытывал непонятную грусть. Может, это было результатом того, что он оказался в таких обстоятельствах, а может здесь было что-то еще. Во всяком случае, для семилетнего мальчика это было необычно, тем более все это совпало с моментом радостным – выздоровлением и выпиской из больницы. Однако за день до выписки случилось непредвиденное. В поселковой больнице не было детского отделения и все больные мужского пола и разного возраста от стариков до детей лежали в одной палате и дети и взрослые. Вечером медсестра ставила банки больному, а на соседней кровати лежал Петр. Медсестра как-то неловко повернулась и факел с пламенем, которым она разогревала банки, упал на лицо Коновалову. Петр потерял сознание, как ему показалось тогда на мгновение, но выяснилось, что в беспамятстве он пробыл три дня и очнулся уже в своем доме в кровати, а рядом сидела на стуле мама. Ему показалось странным, что она старалась не смотреть на его лицо, даже когда он позвал ее. Он видел, что она улыбнулась, но не повернула головы в его сторону, а только сказала: «Ты поправишься, у нас есть хорошая мазь». Петр поправлялся долго, практически в течение всего оставшегося года, а это без малого шесть месяцев, поэтому он и в школу пошел не с 7, а с 8 лет, пропустил малость. Но все это время ни мама никто либо другой старались не смотреть на лицо маленького Коновалова, а он сам не мог посмотреть на себя – во всей квартире почему-то не было ни одного зеркала.

Вспомнив все эти легенды и истории из детства Коновалов решил после работы сходить на озеро, благо это было не так далеко. Денек был теплый, щебетали птички, в воздухе носились ароматы лета. Петр довольно быстро добрался до окружной дороги, собственно отсюда сразу открывался вид на озеро. Оно было почти идеально круглое. Берега у озера пологие, песчаные, а с южной стороны глинистые. Летом с утра до вечера на озере было полно народа, особенно жаркими днями. За озером начинались пустые пространства полей. Коновалов всегда пытался представить себе, где здесь был лес и деревушка, которые утонули в озере и не мог.

Он остановился на обочине дороги, созерцая отсюда водную гладь и плескающихся в воде детей. Петр спустился по тропинке с дорожной насыпи и потом побрел вдоль берега. Поднялся на более высокую часть берега, где поверхность была усыпана тщательно отполированной водой галькой. Петр выбрал камешек и пустил его по ровной глади воды плоской стороной, он запрыгал по воде, Петр стал считать: «Раз, два, три».

– Как в детстве. – Голос из-за спины был неожиданным, Коновалов обернулся, перед ним стояла Юлия Борисовна, на этот раз она была в брючном костюме черного цвета. Коновалов внимательно посмотрел на следователя вид у нее был усталый.

– Да, в детстве с братом моим Володькой любили так вот соревноваться, у кого больше проскачет.

Он кинул еще один камень, Квятко кинула свой, и он попрыгал дальше коноваловского.

– А вы как тут? – В свою очередь спросил Коновалов.

– Еще раз осматриваю место преступления, вы, кстати, стоите на том месте, где был найден труп первой жертвы.

– Ниночки?

Юлия Борисовна внимательно посмотрела на Коновалова:

– У вас были с ней близкие отношения?

– Почему вы так решили?

– Ну, вы так ее уменьшительно назвали, впрочем, я, скорее всего, ошибаюсь. Юлия Борисовна выглядела в этот момент смущенно. Они медленно побрели вдоль берега в сторону шоссе.

– Послушайте, Петр Иванович, мне вот пришла такая мысль в голову: а давайте вместе с вами сходим к Пикову.

– А почему я должен с вами идти? Вы же следователь, можете его и так вызвать.

– Так-то оно так, но в данном случае вы мне нужны как эксперт, вы же ведь все местные книжки читаете?

– Ну да.

– Я вот тут одну книжку Пикова на днях прочитала, называется «День творения злобы». А сюжет этого романа очень напоминает все, что теперь происходит, ну в смысле убийств.

Они перешли дорогу и направились к серой пятиэтажке, которая располагалась недалеко от шоссе. Когда счастливые жители этого дома лет пятьдесят назад вселялись в новый дом, то на радостях посадили вокруг него всякие деревья: березки, тополя, и прочее. Теперь они выросли выше крыши и окружали дом плотной стеной, так что лучи солнца проникали в окна дома с большим трудом, и в квартирах всегда была полутьма. Деревья росли и во дворе, среди песочниц, скамеек и детских горок. Они подошли к крайнему подъезду, здесь стояли удобные лавочки и на них сидели бабушки. Они внимательно осмотрели молодых людей, но ничего не сказали. Петр со следователем зашли в темный подъезд, Пиков жил на первом этаже, квартира 19. Коновалов позвонил.

– Он здесь живет и у него здесь еще и мастерская, так что вы не удивляйтесь и не пугайтесь. – Предупредил следователя Коновалов.

Долго не открывали, Петр звонил еще раз, наконец, за дверью зашаркали чьи-то ноги и ее открыл худой высокий мужчина, с седой бородкой-клинышком. У него были короткие всклоченные волосы и серьга в ухе в виде маленькой утиной лапки. На носу каким-то чудом держались очки в оправе квадратной формы. Это был Пиков. Он церемонно раскланялся, отошел в сторону и пропустил гостей внутрь. Коридор был освящен каким-то неярким фиолетовым светом, который лился откуда-то со стен. Коновалов прошел вперед, а Квятко за ним. Она невольно остановилась и от неожиданности вскрикнула: в полумраке над ней навис огромный клюв какой-то хищной птицы, которая очень злобно смотрела на следователя своими большими глазами светящимися каким-то фосфоресцирующим зеленым светом.

– Не пугайтесь, это Ин Ненармунь – Великая Птица. – Успокоил писатель

Пиков был одет в затертые джинсы и клетчатую рубаху. В его квартире, состоящей из трех комнат, была масса всяких размеров скульптур в основном из глины, дерева и гипса. Скульптуры по преимуществу изображали всяких зверей и птиц, причем все они были какие-то необычные, лишь отдаленно похожие на обычных ворон, воробьев и прочих пернатых. Писатель включил верхний свет в комнате, где стояла самая большая скульптура – Великой Птицы. Юлия Борисовна смогла ее рассмотреть полностью. Внешне она была похожа на большого лебедя, но с более короткой и толстой шеей. У птицы были огромные глаза, длинный зубастый клюв. Она была изображена в момент, когда поднялась на лапы и раскрыла крылья, причем откуда-то из груди птицы вперед тянулись две костлявые трехпалые руки, как будто пытаясь схватить кого-то.

– Жуть какая-то! – Вынесла свое заключение Квятко.

– Ну это мое представление о Ин Ненармуни, оно не совсем совпадает с тем как это мыслили себе вергизы.

– Кто?

Пиков даже от удивления невежеству следователя передвинул очки к переносице, а потом сказал:

– Ну, это, я так понимаю, надо разъяснить. Пойдемте.

И он повел их на кухню. Коновалов, который все это время был в какой-то глубокой задумчивости, наконец, очнулся и наконец, представил Пикову Юлию Борисовну. Тот нисколько не удивился ее визиту, как будто, так и должно было быть.

Кухня у Пикова была просторной, окно во всю стену, подоконник широкий, спать на нем можно. Пол выложен ребристой плиткой в шашечку – плитка белая, плитка черная, как шахматная доска, но фигура была только одна: скульптура сидящего волка из гипса, она стояла на подоконнике. На кухне уже был накрыт стол: коньяк, нарезаны лимончики, шоколадки, нарезки и прочее. Роман Пиков явно кого-то ждал и Квятко спросила об этом:

– Вы кого-то ждали, Роман Викторович?

Пиков переглянулся с Коновалов и ответил:

– Вас, только вас.

– Хорошо. – Сказала Юлия Борисовна, делая вид, что поверила Пикову и присела первая за стол. Затем расположились мужчины. Пиков налил по рюмашки, все выпили.

– Вергизы – это местный народишка, которые Гиенов основали. – Сказал Пиков, наливая еще.

– Не слышала о таких. – Юлия Борисовна тоже выпила, глядя прямо в глаза Пикову, они как будто соревновались с ним. – Я не местная, историю края не так хорошо знаю.

Пиков откинулся расслабленно на спинку стула, Коновалов с любопытством наблюдал за ним.

– Что ж это меняет дело: я помогу вам справиться с вашим незнанием. Многие сотни лет земли, которые сейчас называются Лакинская область, были населены племенами мордвы, обрусевшие потомки их и сейчас населяют некоторые поселки. Как известно мордва это общее название для двух разных народов, само слово так и можно перевести «народ» или просто «люди». Считается, что это самоназвание двух родственных народов – эрзи и мокши. Заметьте, ключевое слово здесь «считается».

– У Ромы другое мнение, но только у него. – Посчитал своим долгом вставить фразу уже захмелевший Коновалов. Юлия Борисовна продолжала внимательно смотреть на Пикова и теперь уже сама себе наливала, а тот в свою очередь продолжал.

– Да, я утверждаю, что это два разных народа. И близко не родственных. Но суть не в этом. – Пиков закурил и затянулся сигаретой, выпустив сизый дым в потолок. – Был еще один народ, как раз, родственный мордве, – он повернулся к подоконнику и показал на скульптуру волка. – Вергизы. Вот они и были третьим племенем.

– И чем же они отличались от других? – Уточнила Юлия Борисовна.

Пиков молчал. Он курил, не обращая внимания на следователя. Потом спросил:

– Вас, верно, заинтересовал, как видно, мой роман «День творения злобы»? – Наконец сказал он после долгого молчания.

– Уж больно там обстоятельства убийств похожи на те, что происходят последнее время на озере. – Пояснила она.

– Да стандартный сюжет: маньяк, которому в детстве девочки отказывали, вырос и стал их убивать. Но есть отличие: ваши жертвы убиты не так как в моем романе.

– Откуда вы знаете? – Удивилась Квятко.

– Лёня Козлов, ваш патологоанатом, мой добрый знакомый, он сообщил, мне, что вы нашли сильно пораненные трупы. А у меня маньяк просто душит своих жертв и оставляет их на берегу озера.

Опять повисло молчание, которое на этот раз прервал уже изрядно набравшийся Коновалов:

– А как же варгизы? – Спросил он икнув.

– Вергизы. – Поправил его Пиков –. Бабы вергизов, как видно частенько с абашевцами якшались. Представители этой культуры были родственниками предков иранцев. Поэтому считается, что племя вергизов смешанное по своему происхождению и мало общего имеет с мордвой. У них довольно мрачная религия была, всякие там злые духи и прочее. А Ненармунь у них из доброй Великой Птицы, матери мира, превратилось просто в чудище какое-то.

– Можно я домой пойду? – Вдруг попросил пьяный Коновалов, обращаясь к следователю. Та посмотрела на него с жалостью и ответила:

– Придется вам помочь дойти.

Они быстро собрались и отправились домой, пока Петр мог самостоятельно ходить. Пиков вызвался их сопроводить. Когда вышли на улицу уже сгущались сумерки. Зажглись фонари на высоких столбах вдоль дорог. Они молча шли втроем по дороги между пятиэтажками.

– Не пойму, а в чем моя роль как эксперта? – Вдруг спросил Коновалов ни к кому не обращаясь

Никто ему не ответил. Как-то быстро стало совсем темно, они остановились под фонарем, который на этой улице был один, дальше было совсем темно.

– Странно как-то, я вообще место не узнаю. – Заявил Пиков, придерживая Коновалова за локоть.

– Там как будто сараи.

Квятко указал куда-то во тьму с правой стороны от них. Там действительно виднелись на фоне чуть светлого неба, какие-то постройки.

– Слышите, там, кто-то есть. Кто-то шевелится. – Сказала она.

Юлия Борисовна направилась в сторону построек, следом за ней двинулся и Пиков, не желая оставить даму в таком темном и непонятном месте. Коновалов остался один под фонарем, он попытался пойти за следователем и писателем, но ноги плохо его слушались. Поэтому он сел рядом со столбом и стал дремать. Сколько он так просидел, ему было сложно понять, но через какое-то время, кто-то стал трясти его за плечо. Петр поднял голову и увидел, что это снова его дядя:

– Петя, что это ты опять напился? Прям каждый день, так и алкоголиком стать можно. Пойдем домой.

Он помог Коновалову встать и тот сперва пошел за ним, но потом посмотрел в ту сторону, где в темноте виднелись какие-то постройки. Он ожидал, что выйдут следователь с Пиковым. Но оттуда не доносилось ни звука. И Коновалов подумал, что все бывшее сегодня ему показалось.

– Дядь Лёша, мы так прям с тобой так часто видеться стали.

– Ну а то. Прежде эпизодически, теперь почаще. В этом что-то есть

Они медленно шли по освещенной фонарями улице. Вдруг Коновалов остановился, ему показалось, что он слышит какой-то странный звук похожий на шорох.

– Слышишь, дядя Лёша? Что это?

Кобяков тоже прислушался внимательно

– А, звук. Это озеро шумит. Ветер сегодня сильный. Ты уж давно отвык от этого шума. Раньше, когда ты у нас бывал чаще и ночевал, то часто слышал этот звук, а теперь забыл. Ну, ничего вспомнишь.

И Коновалов вспомнил, что дом Кобяковых прямо рядом с озером находится, шум, который поднимали его волны – это часть его детства, такая же неотъемлемая, как больница, ожёг.

Ночью Петру опять снился священник в том же селе, но теперь он сам держал в правой руке острый серп (лезвие поблескивало на солнце), рядом с ним стоял тот же бородатый дядька, а на стуле сидела связанная по рукам и ногам следователь Квятко. На этот раз у Коновалова было стойкое ощущение того, что он будто бы присутствует в своем собственном сне. И оба персонажа видят его, а тот, кто священник протягивает ему серп, как будто он, Петр Коновалов, точно знает, что им делать в этой ситуации, потому что иначе никак нельзя. Или ты или она. На этом моменте он проснулся. Опять серый день, свет сквозь небольшие окна и дядя Лёша сидящий за столом на кухне и меланхолически пьющий кофе.

– А, проснулся. Говорю тебе, Петя, хватит пить. – Сказал дядя

Коновалов встал, пошел умываться. Как и вчера похмелья он не чувствовал и в целом прекрасно себя ощущал и хотел есть. Он сел за стол и спросил дядю:

– Дядь Лёшь, поесть что-нибудь есть.

Дядя пожал плечами:

– Яичница с беконом.

Кобяков отправился на кухню приготовить яичницу, вскоре Коновалов уже с аппетитом завтракал.

– Слушай, дядя Лёша, а ты знаешь кто такая Ненармунь?

Кобяков с удивлением посмотрел на Коновалова, некоторое время думал, потом ответил, как показалось Коновалову, начав издалека:

– Ты ведь знаешь, наш город основали вергизы.

Но тут вдруг он остановился, посмотрел внимательно на Петра и продолжил:

– Ненармунь это их птица.

Коновалов на время перестал есть:

– Да, конечно, это все объясняет. – Петр попытался вложить во фразу весь свой сарказм, хотя никогда этого не умел делать.

Дядя, кажется, не обратил на это внимания:

– А чего ты вдруг про Ненармунь вспомнил?

– Да, вчера у Пикова, знакомого писателя, видел большую скульптуру этой птицы, зубастая такая.

– Зубастая? Странная у твоего писателя фантазия. Вообще-то Ненармунь мирная птица, внешне на лебедя похожа. В мифах мордвы она участвовала в процессе сотворения мира – достает моди, ну т. е. землю, на которой живут люди. Также участвует в сотворении людей.

– Это как?

– Ну, она же птица. Яйцо снесла и высидела, вот человечество и появилось. В этом ей, конечно, помогают боги.

Коновалов доел яичницу и стал собираться на работу. На это времени много не ушло – просто накинул ветровку, попрощался с дядей, который хмуро допивал кофе и даже не посмотрел на племянника. Короткое время пути до редакции мысль Петра билась над вопросом о том, откуда у него взялась ветровка, ведь он точно помнил, что выходил вчера из дома без верхней одежды, да и не было в его гардеробе такой ветровки.

В редакции он с удивлением обнаружил, что в кабинете никого нет. Долго думать он над этим обстоятельством не стал и до обеда проработал над составлением обзоров. На обед он спустился в столовую и увидел там Юлию Борисовну. Коновалов взял порцию картошки с котлетой и стакан компота с булочкой и подсел к следователю:

– Вот так сюрприз! Кого я вижу.

Квятко от неожиданности вздрогнула: она как-то была сосредоточена в себе и смотрела в одну точку, что-то обдумывая. Появление Петра отвлекло ее:

– Добрый день, Петр Иванович.

Коновалов кивнул головой в знак приветствия:

– И чего вы меня вчера оставили?

Юлия Борисовна пожала плечами:

– Мы с Пиковым осмотрели постройку, чтобы выяснить, что это за шорох. Оказалось, это собака со щенками устроилась в укромном месте. Когда вернулись под фонарный столб, вас уже не было, и мы разошлись по домам.

– Да, меня дядя Лёша увел к себе. – Сказал Коновалов, заглатывая котлету.

– Значит, у вас есть алиби на ночь. – Спокойно констатировала Квятко, отхлёбывая свой кофе. Это прозвучало как-то странно, Петр даже поперхнулся, услышав такое неожиданное умозаключение о проведенной им ночи.

– А зачем мне алиби? – Спросил он.

– Потому что в эту ночь убили еще одну вашу сотрудницу – Людмилу Каверину.

– И вы кого-то подозреваете?

– Я подозреваю всех, но в данном случае больше всего вашего поэта Александра Семёнова, так как именно его видели с Кавериной вчера вечером последним. Я его арестовала.

– А поговорить с ним можно?

Квятко какое-то время обдумывала эту идею, потом решила:

– Что ж, пожалуй, в этом есть свой резон. Поехали.

Юлия Борисовна оказалась обладательницей подержанного серого «фолксвагена-пассат» 2000 года выпуска. Коновалов об этом узнал, когда сел в машину и увидел на панели инструкцию по эксплуатации автомобиля. Следователь заметила взгляд Петра и пояснила:

– Приходится изучать матчасть.

Они выехали на центральную улицу. Потом свернули на боковую, потом еще раз свернули и еще раз. Было такое ощущение, что вместо того, чтобы ехать к следственному изолятору самым коротким путем, Квятко его специально удлиняет. Петр спросил:

– А что это мы так странно едим?

– За нами следят. – Не поворачивая головы, ответила Юлия Борисовна

Коновалов посмотрел в заднее окошко.

– Видите красное «пежо».

– Да.

– Оно за нами следует неотрывно.

Сказав это, Квятко резко свернула в подворотню и остановилась.

– Пригнитесь! – Приказала она.

Коновалов толком не успел сообразить, но инстинктивно наклонился и прижался к панели. Позади раздалось два выстрела, вдребезги разлетелось стекло, одна пуля просвистела над затылком, и проделал дыру в переднем стекле. Квятко ловко вывалилась из машины, выхватила из кобуры под мышкой пистолет и выпустила всю обойму в стрелка, который как раз и палил в них из красного «пежо», но видимо не попала из такого неловкого положения, так как автомобиль уехал, оставив клубы пыли. Юлия Борисовна убрала пистолет в кобуру, и некоторое время смотрела вслед скрывшегося за поворотом автомобиля.

– И что это было? – Задал глупый вопрос Коновалов.

– Ну, очевидно, в вас стреляли. Ладно, разберемся. Поехали в Управление.

Уже через пять минут автомобиль остановился около малопримечательного, серого двухэтажного здания, на фасаде которого под российским флагом красовалась красная табличка с надписью: «Полицейское управление г. Новый Гиенов». На входе дежурный поприветствовал Квятко кивком головы и нажал кнопку турникета, пропуская их обоих внутрь здания. Они прошли по длинному коридору с рядом дверей в самый его конец, где Юлия Борисовна открыла своим ключом дверь с надписью «Следственная опергруппа». В небольшом кабинете стояло три стола, заваленных разными бумагами. На одном столе сиротливо приютился монитор компьютера. Вдоль стен расположились шкафы с толстыми папками, два зарешётчатых окна пропускали в кабинет много света, так что он несмотря ни на что выглядел вполне уютно. Квятко, сев за стол, который стоял ближе к окнам, жестом предложила Петру присесть на стул за соседним столом. Потом она взяла трубку телефона и сказала: