Темная звезда

Итак, он снова настает. Год уже другой, а он снова тут как тут. Этот День. Только на этот раз пятидесятилетний юбилей. Репортеров и редакторов уже понаехало полным-полно. Празднества и торжества во всех крупных городах Земли, на каждой планете Солнечной системы, даже на Луне — нет, правда-правда! То-то радость детворе — гуляния в парках, фейерверки, кутежи, танцульки, парады. Вам, парни, везде и не поспеть. Этот День...

Проходите, пожалуйста, вперед и усаживайтесь поудобнее. Я уже жду вас. Хочу сразу признаться, что вы вряд ли услышите от меня много нового. Я поведаю вам все ту же старинную историю, которую каждый из вас наверняка слышал, и не раз, на протяжении последних сорока девяти лет, но ведь никому она еще не надоела, не правда ли?

История, незримо стоящая за всеми сообщениями и новостями, своеобразный колорит, окрашивающий исторические события, — вот, что я собираюсь вынести на ваш суд.

Тем из вас, кто хотел бы отдохнуть и освежиться, чрезвычайно рекомендую Марсианский бренди — этот чудный коньяк производят сегодня в Новом Квебеке. Нет, благодарю вас, мои юные друзья, боюсь, что здесь я не составлю вам компанию, годы, знаете ли, — употребление горячительных напитков делает меня вялым и слезливым. Но я с удовольствием понаблюдаю за вами. Так что пейте на здоровье, пейте до дна и от души.

Пятидесятая годовщина. Эх, годы, годы! А ведь и я был когда-то юным и цветущим, и у меня, как и у вас, кровь кипела в жилах... Но все прошло, и ныне перед вами немощный трясущийся старикашка, способный лишь к бесцельной болтовне. И все же я расскажу вам такую историю, какой, пожалуй, не знало человечество с тех незапамятных времен, когда первые люди спустились с деревьев на землю.

И я сам, собственной персоной, присутствовал на самой первой странице этого повествования!

Вообще-то кроме меня там были еще Калдикот, Бреш, Макгир и Стефано, всего пятеро, из сотни таких же стойких и блестящих юношей, выпущенных в свет лучшими университетами страны, — решительные и отчаянные соперники. Всех нас тестировали на сообразительность, на физическую выносливость, на математическую подкованность, на крепость нервной системы. Отбор был жесточайший и непримиримый. В расчет принималась совокупность показателей. Отсеивали слишком высоких, слишком медлительных, слишком тяжелых, слишком болтливых и так далее — до тех пор пока не остались счастливейшие из смертных, то есть наша пятерка.

И вот финальный экзамен.

Вообразите себе картину: пять глядящих друг на друга молодых людей на борту самолета Исследовательской базы в Аризоне, задающих себе один и тот же вопрос: что их ждет впереди, кто из них станет победителем, пилотом первого космического корабля, отправляющегося на Луну. Каждый из нас, безусловно, хотел стать этим избранным, новоиспеченным Колумбом, собирающимся не просто убедиться в том, что Земля круглая, но открыть для себя невероятную, таинственную, безграничную Вселенную. Каждый из нас исступленно желал этого всеми фибрами своей души, до горячечного бреда, до сумасшествия.

Представьте себе теперь то далекое время: появление первой радиоуправляемой ракеты, способной вырваться за пределы земной атмосферы, первый пилотируемый корабль, преодолевший половину расстояния до Луны и успешно возвратившийся на Землю, первый корабль-робот, облетевший вокруг Луны. Перспектива настоящих межпланетных, космических путешествий становилась все ближе, все реальнее. Газеты только об этом и трещали, телевидение по всем каналам демонстрировало достигнутые успехи, даже страницы школьных учебников пестрели будоражащими воображение заголовками.

И вот главный вопрос, занимавший нас, стал наконец предельно конкретным. Счастье пряталось уже совсем рядом, словно сосед за стенкой. Кто же станет им, этим единственным и неповторимым? Каким будет имя первого исследователя, героя всех времен и народов?

Всего пять вариантов: Калдикот, Бреш, Макгир, Стефано и ваш покорный слуга. Готовый корабль уже рвался к Луне. Недоставало лишь пилота. Кто-то из нас должен был стать Колумбом своего времени.

Помню, как я всматривался тогда в лица своих конкурентов и думал, что мы могли бы быть братьями или, по крайней мере, родственниками.

Строительство корабля осуществлялось в строгом соответствии со всеми спецификациями, среди которых не последнюю роль играли общая масса ракеты и подъемная сила. Необходимость неуклонного соблюдения конкретных требований, естественно, распространялась на пилота и на занимаемое им жизненное пространство внутри корабля. Предполагалось, что и сам космонавт, подобно точно выверенной детали сложнейшего механизма, обязан вписаться в определенные габариты — его рост и вес не должны превышать соответствующие максимальные значения. Что же касается природных данных будущего пилота, на них, естественно, никаких ограничений не накладывалось: сила, быстрота реакции и смекалка только приветствовались.

Итак, нас было пятеро — невысоких, крепко сбитых молодых людей, решительных, практически одинаково тренированных, очень близких друг другу в психологическом плане. Манера двигаться, реагировать на окружающую обстановку, даже разговаривать совпадала у нас с поразительной, можно сказать сверхъестественной, точностью. А ведь мы прибыли с совершенно разных концов страны.

Казалось, мы были полностью взаимозаменяемы, адекватны. Но Лунный корабль стоил миллионы долларов, и на его создание ушло девять лет напряженного, кропотливого труда. Так что ни о какой адекватности не могло быть и речи — необходимо было выявить лучшего из лучших.

Задолго до приземления на территории Аризонской исследовательской базы мы начали осторожно присматриваться друг к другу. Речь не о стремлении сблизиться, стать друзьями, — что вы, упаси бог! — нами руководило лишь желание получше узнать соперников, определить их слабости и достоинства. Поверьте мне, отличия были почти микроскопические.

Возьмем, к примеру, Стефано. Он прослушал на один математический курс больше, чем я. «Теория уравнений» — так он вроде бы назывался. Теперь я, естественно, кусал локти, ругая себя за легкомысленность, ибо предпочел посещать по вторникам Увеселительный клуб. В то же время про Стефано было известно, что он еще в колледже растянул связки спины, играя в футбол. Разумеется, казус произошел с ним бог знает как давно и спина давно зажила, но факт остался фактом. А как бы вы это расценили?

В общем, как только мы прилетели на эту знойную пыльную базу, нас сразу же повели в испытательный комплекс. По ходу дела выяснилось, что не последнюю роль играют наши сексуальные пристрастия. Оказалось, что Макгир успел жениться, Калдикот и я были помолвлены, только Стефано с Брешем оставались по-прежнему свободными от каких-либо матримониальных обязательств и стремились получать то, что они хотели, везде, где это представлялось возможным.

С одной стороны, помолвка и брак свидетельствовали об упорядоченности эмоциональной жизни, что котировалось достаточно высоко.

С другой стороны, наличие жены у Макгира, Ирен у меня и Эдны у Калдикота сильные мира сего вполне могли поставить нам в минус — как пагубный психологический фактор, поскольку бремя ответственности и излишнее беспокойство не позволят нам полностью сконцентрироваться на выполнении поставленных задач, в то время как Стефано и Бреш могут сосредоточиться исключительно на себе и на проблемах, связанных с полетом.

Да, что греха таить, я отчаянно грустил и скучал по моей Ирен. Прекрасно, повторял я себе, я люблю ее. Но на кой ляд, скажите, мне нужна была эта помолвка?

В общем, оставалось только гадать, что начальники положат на чаши весов.

Впрочем, стоило нам окунуться в ежедневную рутину базовой жизни, времени на размышления практически не осталось. Каждое утро мы, едва продрав глаза, вскакивали с кроватей, чтобы в течение целого дня подвергнуться множеству проверок и испытаний. День за днем нас пичкали подробнейшими инструкциями по управлению и обеспечению Лунного корабля; день за днем мы неустанно отрабатывали на макете всевозможные операции и порядок действий в различных ситуациях. Каждый вечер после легкого ужина мы получали на десерт груду очередных тестов, проверяющих наши способности к управлению, наблюдению, к умению правильно оценить создавшиеся условия, сделать верные заключения и принять соответствующее решение.

Снова и снова нас неустанно тиранили — ментально, физически, психологически, выискивая хоть какое-нибудь отличие — пусть хоть на ширину волоса, хоть в третьем знаке после запятой.

И вот мы наконец достигли такого уровня, когда наши рефлексы предельно заострились, когда, тренируясь по восемь часов в день, мы научились с закрытыми глазами совершать все необходимые операции по запуску, пилотированию и посадке корабля, когда, жуя в столовой хлеб, мы всей кожей ощущали, что стрелка запущенного кем-то секундомера подходит к последней черте...

Настал момент оглашения результатов.

Я стал первым, отвоевав у ближайшего конкурента миллимикрон! Бреш оказался вторым, с таким же опережением. Затем шли Макгир, Калдикот и Стефано.

Я первый!

Я должен стать пилотом первого корабля на Луну! Новым Колумбом! Моим именем откроется эра космических путешествий.

Мы не знаем, кто изобрел первое, самое примитивное орудие труда, кто впервые оседлал лошадь, но, пока существует человечество, имя первого человека, покинувшего пределы Земли и оказавшегося на другой планете, будет прославляться во веки веков, и этим именем должно стать мое — Эммануил Менгилд!

Восторг переполнял меня. Представьте себе радость десятилетнего пацана, которому вдруг сообщили, что завтра он может ехать на Запад, чтобы сделаться ковбоем; вообразите состояние бедняка, коротающего ночь в ночлежке и неожиданно получающего известие о наследстве в миллион долларов; или представьте, что почувствует измученная бесконечной работой швея с исколотыми пальцами и воспаленными глазами, приглашенная в Голливуд, чтобы стать кинозвездой. И все-таки даже все это вместе взятое не шло ни в какое сравнение с тем, что я тогда испытывал. Ни один из моих современников, никто из живших до меня никогда не мог бы ощутить ничего подобного! Я собирался стать пилотом первого корабля на Луну!

Справедливости ради были объявлены и утешительные призы. Например, если бы я вдруг скоропостижно скончался на следующей неделе, или сошел бы с ума, или — что казалось совсем уж невероятным — отказался бы лететь, мое место занял бы Бреш. После него, соответственно, шли Макгир, Калдикот и Стефано. Видели бы вы, как они на меня смотрели!

Когда я получил приказ явиться к полковнику Грейвесу, командующему Базой, я нарядился с иголочки и вышагивал к нему такой важный и самодовольный, словно павлин. Боже, но как они на меня смотрели! Никогда не забуду!

Как командующий, Грейвес являлся членом испытательной комиссии, но самое главное, о чем нам, естественно, было известно, что именно ему принадлежало решающее слово. Помню, как каждый день, вплоть до финального разговора, я стремился произвести на него неотразимое впечатление. Достаточно было мимолетного взгляда, брошенного им в мою сторону, как я шире расправлял плечи, звонче и четче чеканил шаг. В его присутствии я неусыпно контролировал себя. Зевни я, скажем, после завтрака чуть дольше остальных, и вот уже есть вероятность, думал я, что напротив моего имени появится маленькая галочка, которая при случае сыграет свою пагубную роль.

Но теперь! Теперь он был для меня просто отставной пилот Джордж Джонстаун Грейвес, знаменитый в те далекие дни, когда пределом мечтаний считалась возможность достичь высоты, с которой можно увидеть кривизну Земли. К его чести, правда, надо сказать, что он до сих пор не утратил мужественности, живости ума и выглядел довольно крепким. Жаль только, что родился он несколько раньше, чем следовало. Впрочем, несмотря на все свои регалии, он по-прежнему оставался простым норвежским рыбаком, а я... Я собирался стать Колумбом.

Грейвес был среднего роста, чуть выше меня. В ожидании моего прихода он сидел, откинувшись на спинку кресла; воротник рубашки расстегнут, рукава закатаны выше локтей. Увидев его отсутствующее выражение лица, я даже подумал, не завидует ли он молодому коллеге.

В волнении я уселся на предложенный стул.

— Угу, — произнес полковник, словно в чем-то соглашаясь со мной, но глядя при этом в противоположную сторону. И только затем обернулся ко мне.

— Менгилд, — начал он, — вы ведь помолвлены, не так ли? Мисс Расс, если не ошибаюсь?

— Да, сэр, — моментально ответил я. Хоть на Базе от нашей пятерки не требовали уставных отношений, мы взяли за правило с каждым обращаться уважительно — «сэр», вплоть до персонала, поправлявшего наши постели. Как вы понимаете, на окончательное решение могла повлиять любая мелочь.

Взгляд Грейвеса скользнул по поверхности стола. Там лежала всего одна папка с бумагами, и я подумал, что командующий, наверное, давно уже выучил наизусть ее содержимое.

— Вы просили разрешения встретиться с ней и погулять по территории Базы сегодня вечером?

Я смутился.

— Все верно, сэр. После объявления результатов нам сообщили, что в течение тридцати шести часов мы свободны от занятий, и позволили каждому пригласить кого-нибудь на этот вечер. Я связался с Ирен... с мисс Расс — и сейчас она уже летит из Де-Мойна. Я надеюсь, что ничего плохого с...

Полковник Грейвес резко качнул головой.

— Не беспокойтесь. Конечно, ничего плохого, Менгилд. Вы ведь не планировали жениться на девушке до полета?

— Нет-нет, сэр. Мы решили совершенно иначе. Договорились, что оформим брак сразу же после моего возвращения, если, конечно, со мной ничего не случится. Вначале она действительно предлагала сыграть свадьбу до полета, но я ее отговорил.

— А ей известно, что ваши шансы на возвращение в полном здравии лишь немногим больше пятидесяти процентов?

Я облегченно вздохнул, вообразив, что догадался, к чему он клонит.

— Да, сэр. Но Ирен все равно хочет, чтобы я полетел. Она прекрасно знает, как много значит для меня этот полет. Ведь я мечтал о нем, можно сказать, с раннего детства. Вот почему она полностью меня поддерживает.

Полковник оперся подбородком на скрещенные пальцы и посмотрел мне в глаза.

— Мисс Расс, наверное, относится к домашнему типу женщин? Любит дом, уют, детей и так далее?

— Думаю, да — как любая нормальная девушка.

— Вы тоже все это любите?

Я посмотрел в сторону и задумался.

— Знаете, сэр, еще будучи совсем маленьким, я грезил только об одном — о космических полетах. Но после того как три года назад появилась Ирен, я уже не мыслю своей жизни без нее. Уверен, что после выполнения задачи и моего благополучного возвращения с радостью исполню все пожелания моей невесты касательно нашего общего дома, ибо во многом разделяю ее точку зрения на семейное будущее.

Командующий снова уставился на противоположную стену, потом опять перевел взгляд на меня и продолжал уже более мягким и доверительным тоном:

— Вы все правильно говорите, Менгилд. Постараюсь объяснить все как можно короче. Как вы знаете, в ракете используются атомные двигатели, которые должны быть надежно экранированы. На данный момент так оно и есть, если не случится каких-нибудь непредвиденных катаклизмов. Экранирование, которое мы разработали, весьма эффективно. Но не забывайте, что столь длительного путешествия в подобных условиях человек еще никогда не предпринимал, и едва ли возможно гарантировать стопроцентную защиту в течение всего полета — об этом, кстати, свидетельствуют последние лабораторные исследования.

Я обомлел.

— Это значит, что...

— Это значит, что пилот по возвращении на Землю может полностью потерять способность производить потомство. Мы, разумеется, могли бы улучшить экранирование и в будущем, несомненно, так и поступим. Заниматься этим сейчас... В лучшем случае это привело бы к продолжительной отсрочке. А в худшем речь может пойти о кардинальном реконструировании и перестройке всего корабля, который, как вы знаете, моделировался с учетом жестких допусков на вес бортового оборудования и запасов топлива. Поэтому мы решили полет не откладывать, но честно предупредить пилота, чтобы он сам принимал решение.

Я задумался, еле справляясь с потоком нахлынувших эмоций.

— Я могу ответить вам прямо сейчас, сэр. Слишком большой отрезок своей жизни я потратил, мечтая о...

Он еще раз хмыкнул, отвернувшись к стене.

— Советую вам все же не торопиться с ответом. У вас есть двадцать четыре часа, мы можем подождать. Поговорите с вашей девушкой. Попытайтесь все обдумать в спокойной обстановке.

— Но я уверен в своем решении, сэр. Для меня нет ничего важнее этого полета. И Ирен со мной согласна. Если же она будет против... Ну что ж, как я уже сказал, полет для меня важнее всего. Неужели вы полагаете, сэр, что, пройдя столь длинный и трудный путь, я найду в себе силы отказаться от чести стать первым человеком, полетевшим на Луну.

Можете представить себе мое возбуждение в тот момент. Однако полковник Грейвес неторопливо завязал галстук, расправил рукава и, по-прежнему не глядя мне в глаза, решительно повторил:

— У вас есть двадцать четыре часа, Менгилд.

Только выйдя из кабинета, я понял, что имел в виду полковник. Вечером я увижусь с Ирен. Полет намечался не раньше чем через три недели. Вполне достаточно времени, чтобы жениться, то есть осуществить ее главное желание, и зачать ребенка.

Ну конечно же. Именно на это он и намекал.

Стоявшие неподалеку Бреш и Макгир так и впились в меня взглядами, с трудом сдерживая нетерпение.

— Нет, — поспешил я их разочаровать. — Ничего кардинального не произошло. Никто из моих родственников не умер. Так что пока еще лечу я.

— Неужели? — ухмыльнулся Бреш, наматывая на палец прядь жестких рыжих волос. — А с сердцем у тебя все в порядке? Перебоев нет? И голова не кружится?

Еле отделавшись от назойливой парочки, ощущая спиной их убийственные взоры, я прошествовал наконец в свою комнату, чтобы принять душ и побриться. То же самое испытание устроили мне и Калдикот со Стефано, но, поскольку они завершали претендентский список, их домогательства были не столь агрессивными.

Едва из подкатившего прямо к воротам такси вышла Ирен, я уже бежал к ней с распростертыми объятиями, чувствуя себя счастливейшим из смертных. Крепко обнимая и целуя ее, ощущая прелестный запах ее духов, я все не мог на нее наглядеться — до чего же она очаровательна и как искренне радуется встрече!

Мы отправились в комнату отдыха — перекусить. За столом Ирен сообщила мне все последние новости: рассказала про мать, мучавшуюся ишиасом, про успехи маленького братика Ленни, оказавшегося чрезвычайно эрудированным для своего возраста. Затем она крепко пожала мне руку и поздравила с предстоящим полетом.

— Пойдем, покажу тебе комплекс, — предложил я. — Позже, как только начнется полет, ты увидишь все это в выпусках новостей.

Ирен крутила головой, с любопытством глядя по сторонам. Я провел ее мимо высоких бетонных квадратов лабораторных зданий, обратил внимание на цепь охранников, прохаживавшихся вдоль проволочных заграждений.

— Это какое-то... — она подбирала слова, — чисто мужское место.

Я рассмеялся.

— А как ты себе его представляла?

— Покажи еще что-нибудь, — попросила она, дождавшись, пока я успокоился.

Подходя к кораблю, я почувствовал, что мной стала овладевать безотчетная печаль. Ракета, безусловно, впечатляла. Опираясь на мощный хвост, она, подобно нетерпеливому хищнику, жадно пялилась в бездонные небеса. Свет, исходивший от множества прожекторов, создавал причудливую игру бликов и теней — пробегающие по блестящей поверхности корабля тонкие длинные всполохи словно подстрекали его к немедленному взлету.

— Первый! — потрясенно воскликнула Ирен. — И на нем полетишь ты!

Я почувствовал, что настал подходящий момент. Мы присели на ступеньку лестницы, ведущей в кабину пилота. Протянув ей сигарету, я чиркнул зажигалкой и приступил к самому главному.

Признание заняло на удивление мало времени, хотя я успел даже сделать предложение. Когда я закончил, две трети сигареты еще оставались целыми. Делая глубокие затяжки, Ирен молча докуривала, пока не обожгла себе пальцы, и только после этого отбросила окурок в сторону.

— Ну? — многозначительно спросил я.

— Что — ну?

Такая реакция крайне удивила меня.

— Ведь мы поженимся, не так ли? Прямо сейчас?

— Нет, — отрезала она.

— Но, Ирен! Когда я вернусь, я, возможно, уже не смогу стать отцом. Ты же хотела ребенка?!

Я не ожидал, что разговор окажется таким тягостным и избегал глядеть ей в глаза.

— Да, я хочу иметь детей, — после довольно продолжительной паузы заговорила Ирен. — Именно поэтому мы не поженимся. Ни до полета, ни после твоего возвращения.

О нет! Только не это! Мне хотелось кричать. Я почувствовал непреодолимое желание обнять ее, крепко прижать к груди, вновь убедиться, что рядом со мной любимое и любящее существо, родней которого нет на всем белом свете. Но вместо этого я отошел в сторону и застыл в молчаливой задумчивости.

— Но, Ирен, послушай, — повернулся я к ней наконец. — Поправь меня, если я скажу что-то не так. Тебе было известно о существовании риска и о том, что я, соглашаясь на полет, иду на него вполне сознательно. И ты меня полностью в этом поддерживала. Ты прекрасно знала и знаешь, что значит для меня это задание. Ты не могла не допускать возможности того, что я не вернусь...

— Нет, не так! — Я почувствовал, что она плачет. — Конечно, меня огорчало, что ты подвергаешь себя такой опасности, но я понимала, что ты должен сделать это. Ведь ты мечтал об этом еще маленьким мальчиком. Но ведь... это совсем разные вещи, Менни...

— Как это разные? Как тебя понять?

Она смахнула слезинки с кончика носа.

— Совершенно разные, вот и все. Наверное, мужчины не способны это понять. Но женщины многое воспринимают по-другому.

— Девочка, милая моя, — сказал я, пытаясь приласкать ее, но она сделала движение в сторону, и я не решился. — Я хочу иметь ребенка. Я хочу иметь ребенка от тебя. Ну, объясни мне, пожалуйста, почему мы не можем пожениться сегодня вечером, ну, или завтра и потом зачать ребенка?

— Ну а представь, я не забеременею, а ты уже улетишь! Или, допустим, случится выкидыш?

— Послушай, Ирен, — мне захотелось завыть от отчаяния. — При моем положении тебе дадут самых лучших в мире врачей. Но даже если ничего не получится, мы сможем кого-нибудь усыновить. Согласен, что это, конечно, не совсем то, что хотелось бы. Но ведь могло же с самого начала так выйти, что один из нас оказался бы бесплодным! Многие пары усыновляют детей и счастливы.

— Но, Менни, у нас все же иная ситуация, и дело, в конце концов, не в выкидыше.

Напрягшись, я подошел к ней вплотную и посмотрел прямо в глаза.

— Хорошо, тогда сделай милость — поведай мне истинную причину.

Она попросила еще сигарету.

— Менни, не знаю, поймешь ли ты, но я попробую. Понимаешь, мне не хотелось бы ограничить себя в возможности иметь в будущем столько детей, сколько я захочу. Меня также не прельщает перспектива выйти замуж за мужчину, который совершенно осознанно идет на риск стать бесплодным. Такой мужчина никогда не сможет быть для меня полноценным мужем.

Это заставило меня призадуматься.

— А разве не достоин звания мужчины тот, — вкрадчиво произнес я, — кто жертвует собой ради такого важного и грандиозного дела? Разве при этом он перестает быть полноценным?

— Я не знаю, — Ирен опять заплакала, — но мне кажется, что это все-таки разные веши... Больше мне сказать нечего.

— Ты хоть понимаешь, к чему склоняешь меня, Ирен? Вынуждаешь отказаться от мечты, которую я...

— Неправда! Я не отговариваю тебя от полета, Эммануил Менгилд, а просто честно признаюсь в том, что я могу делать и что — нет. Я, а не ты. А ты... Ракета тебя ждет!

Больше мы к этому не возвращались. Когда подошло время, я проводил ее до ворот. Мы даже не обнялись и не поцеловались. Я долго стоял, тупо глядя вслед удалявшемуся такси, пока, окутанное облаком пыли, оно не скрылось за поворотом.

Можете себе представить мое смятение! Противоречивые чувства разрывали на куски душу. Если я лечу на Луну, то теряю любимую женщину. Приобретаю славу и всемирную известность, но лишаюсь семьи. Итак, сплошное расстройство.

Плюс ко всему я буду безумно зол на Ирен за то, что она отвергла меня в самый ответственный момент, то есть именно тогда, когда я больше всего нуждался в ее понимании и поддержке.

И все же я заставил себя успокоиться и хладнокровно обдумать создавшееся положение.

Прежде всего, я попытался понять позицию Ирен. Да, она права. Мужчины действительно на многое смотрят иначе, чем женщины. В частности, для мужчины, как правило, главное — его работа, успехи, в то время как женщина видит смысл своей жизни в детях. Она мечтает о них с не меньшей страстью, чем он о полетах в космос. У мужчины другие устремления.

Но так ли это? Я не на шутку задумался. Получалось, что я как бы подсознательно рассчитывал на Ирен, ни минуты не сомневаясь в том, что ради меня она готова пойти на жертвы и найдет выход из любого неприятного положения. А ведь я искренне хотел детей, правда, никогда не уточнял для себя, сколько именно — двоих, троих, пятерых? Возможно, одного.

Но чтобы вообще без детей? Чтобы никогда?

В тот момент, когда полковник Грейвес поставил меня перед фактом, я ни на секунду не сомневался в том, что Ирен меня любит, а значит, готова немедленно выйти замуж. Именно эта абсолютная уверенность, постоянно гнездившаяся где-то в подсознании, застила мне глаза.

Стоило подумать и еще кое о чем.

Миллиарды лет прошли на Земле, прежде чем я родился на свет. Миллионы миллионов моих предков сменяли друг друга. Кого среди них только не было: и амебообразные, и студенистые; и с жабрами, и с легкими; плавающие, ползающие, бегающие, летающие и, наконец, прямоходящие о двух ногах. И все эти прародители, без единого исключения, несмотря на свое невероятное многообразие, выполняли одну и туже главную задачу.

Все они существовали и выживали для того, чтобы производить потомство. Некоторые виды вымерли — ученые находят их костные останки в скальных и ледниковых наслоениях. Их исчезновению способствовали различные причины: недостаток пищи, встреча с более сильным врагом, многочисленные природные катаклизмы, к которым приходилось волей-неволей адаптироваться, — однако гораздо важнее здесь то, что эти особи яростно стремились выжить и, чтобы продолжить род, боролись за жизнь изо всех сил. Всем им я обязан своим появлением на Земле.

Следовательно, если я не оставлю после себя потомства, грандиозные усилия многих поколений моих предков окажутся тщетными, поскольку завершатся тупиком.

Впрочем, это лишь одна сторона проблемы, размышлял я, в десятый раз подходя к воротам Базы и поворачивая обратно.

Для чего вообще существует все, что я вижу вокруг себя? В чем состоит лично мое предназначение? Что считать хорошим или плохим, правильным или неправильным? Ужели для мира так ценны, в конечном счете, моя учеба, мои стремления и взгляды, мое положение в обществе? Да чушь собачья!

Но пока жизнь продолжается, всегда остается возможность докопаться до истины и досконально разобраться во всем. Что касается меня, то я должен четко понять, ради чего пришел в этот мир и что оставлю в нем после себя.

И я вспомнил, как все начиналось, почему я вступил в состязание за право быть космическим Колумбом. Первая причина — мое страстное желание. Вторая, пожалуй, заключается в том, что я всегда считал себя настоящим мужчиной, ощущал непреодолимую внутреннюю потребность и потенциальные способности к осуществлению столь трудного, но важного прорыва, знаменующего начало эры межпланетных путешествий. В личной жизни, как мне казалось, все обстоит просто замечательно. Наверное, столь безоговорочная уверенность — результат юношеского самомнения, но она во многом способствовала формированию моей личности и являлась ее неотъемлемой, коренной составляющей. Не мог же я, искренне ощущая, что все идет прекрасно и достойно, начать разубеждать себя в этом.

Так или иначе, я добился своего — мне доверили осуществить первый полет на Луну. Не может смысл человеческой жизни сводиться только к воспроизведению. Жизнь — это прежде всего цепь достижений и свершений. Человечество неудержимо рвется к прогрессу, преодолевая преграду за преградой. И во все времена находились те, кто готов был совершить невозможное, и не важно, оставили они потомство или нет. Вот и мне довелось жить в переломный момент, и мне выпал жребий преодолеть барьер. Разве это не важнее детей?

С другой стороны — зачем себя обманывать? — любой из оставшейся четверки молодых людей выполнил бы миссию ничуть не хуже меня. Случись что с этим кораблем, построили бы следующий.

Важно не то, что в данной ситуации остро нуждались именно во мне. Главное, что я этого очень хотел.

Помахав рукой охранникам, я наконец вошел в ворота, уверенный, что выбрал свой путь...

К полковнику Грейвесу на следующее утро я шел словно на казнь. Язык еле ворочался, и весь мой вид выражал такое отчаяние, что на меня было жалко смотреть. С неподдельным интересом поглядев на мое измученное лицо, командующий предложил сесть.

— Все оказалось не так просто, Менгилд?

— Да, сэр, — печально ответил я. — Тем не менее я принял тщательно взвешенное и обдуманное решение.

Грейвес ждал.

— Я решил... Возможно, я не раз пожалею об этом потом, но я решил... отказаться от полета.

— Хм-м. Причина в угрозе бесплодия?

— Да, сэр.

— Надо понимать, юная леди сказала «нет»?

Я вытер платком вспотевшее лицо и пожал плечами.

— Вы угадали. Но дело не в ней. Я размышлял всю ночь, и это лично мое решение: чести полететь на Луну я предпочел счастье отцовства.

Грейвес медленно покачался в кресле.

— Я думаю, Менгилд, вы знаете, что такое искусственное осеменение? Вы могли бы стать отцом, предварительно сделавшись донором, еще до полета.

— Представляю себе, — пробормотал я. — Буду бегать потом с этой пробиркой, предлагая себя в мужья.

— Согласен, такая перспектива выглядит не слишком романтично. Но ведь есть женщины, которые согласны на такой вариант. Не забывайте, Менгилд, что станете героем, величайшим героем всех времен.

— Хорошо, допустим, это сработает, — с сомнением в голосе произнес я. — Допустим, я встречу такую женщину, женюсь на ней, ее искусственно оплодотворят, и я стану отцом. А если будет выкидыш? Или роды пройдут неудачно? Замороженные сперматозоиды жизнеспособны год, ну максимум два. Может получиться так, что в результате я навсегда лишусь возможности стать отцом. В общем, я решил отказаться от полета.

Полковник поднялся.

— Ну что ж, дело ваше, дело ваше... Я пытался вас переубедить, потому что, откровенно говоря, мы на вас очень рассчитывали. Пусть незначительно, но вы все-таки превосходите остальных. А для нас очень важно, чтобы корабль долетел до Луны и благополучно вернулся.

Собственно, на этом разговор и окончился. Миссию поручили следующему по списку, то есть Брешу, и он, естественно, не возражал. Когда ему сообщили о проблеме, он лишь посмеялся. После предложенного двадцатичетырехчасового раздумья он подтвердил свое согласие.

Старт был назначен через три недели. Бреш без проблем слетал на Луну и благополучно вернулся. Его встретили как величайшего героя и устроили сногсшибательный прием.

С тех пор День Паула Бреша ежегодно отмечается во всех уголках Солнечной системы. Вот почему сегодня сюда со всех сторон слетелись репортеры, жаждущие собственными глазами во всех подробностях увидеть грядущий грандиозный праздник.

Вот, собственно, и все. Больше, пожалуй, нечего и добавить.

Хотя... Вам ведь наверняка интересно, как впоследствии сложилась моя судьба.

Как вам известно, с Ирен мы так и не поженились, а год спустя я оформил брак с Френси. Примерно в то же время мне предложили возглавить группу по техническому обслуживанию космических кораблей. Так что, как видите, и я вносил свой вклад в освоение космоса. В общем, я считаю, что неплохо прожил свою жизнь, и мое имя, кстати, тоже вошло в историю — как командира наземной команды. Теперь, естественно, я уже на пенсии.

Конечно, жаль, что в молодости мне так и не удалось совершить полет. А теперь я уже слишком стар и из-за проблем с сердцем не рискну подняться на борт даже самого фешенебельного пассажирского лайнера.

Не то что Паул Бреш. Мало того что он совершил первый в истории полет на Луну, ему также посчастливилось в составе второй исследовательской группы побывать на Марсе. Дальнейшая его судьба мне, к сожалению, неизвестна.

Ну а я... У меня есть сын Давид. Он живет с женой в Новом Квебеке на Марсе. Моя дочь Анна поселилась со своей семьей на Ганимеде, а вторая дочь, Милдред, и ее семья живут на Титане.

О да, чуть не забыл. На прошлой неделе я получил известие, что мой родной внук Аарон с женой Филис отправились на звездолете с Плутона к созвездию Центавра. Полет, как говорят, продлится около тридцати лет, так что за это время меня, вероятно, осчастливят правнуком.

Вот и вся моя история. Я так и не стал новым Колумбом, но роль отца семейства выполнил с честью. У Паула Бреша завтра знаменательный день. Я же праздную свой миллениум.