Телохранитель Генсека. Том 4

Глава 1

— Это как понимать⁈ — громко возмутился Горбачев. — Где ваше руководство⁈ Мы официальная делегация Верховного Совета СССР, мы не подлежим никакому досмотру!

— Руководство таможенного комитета и Московской таможни уже вас ожидает, не задерживайте, товарищ, — с совершенно невозмутимым выражением лица ответил таможенник.

— Да что тут такого, Михаил Сергеевич? — Береговой попытался сгладить конфликт. — Мы же ничего недозволенного не везем. А порядок есть порядок, у них такие инструкции, они их и выполняют.

— Если нам нужно будет ваше мнение, то мы его спросим, а до тех пор придержите его при себе, — процедила Раиса Максимовна.

Досмотр проходили в небольшом зале для вип персон, как будут говорить в будущем. Или для официальных делегаций, как принято говорить сейчас. Там нас уже ждали.

— К сожалению, товарищи, случилось небольшое ЧП, — сообщил начальник таможенной службы, пожилой человек в темно-синей форме и очках в толстой оправе на мясистом носу. — Прошла информация по линии таможни аэропорта Хитроу, что в ваш багаж могли быть подброшены недозволенные предметы. Поэтому, чтобы избежать провокаций, мы сейчас проведем быстрый досмотр багажа и вашей ручной клади. Прошу, пройдите к столу. Досмотр проведет старший инспектор Шпагин. Валерий Васильевич, приступайте. А вас прошу пока заполнить декларации.

Мы разобрали бланки и тут же, за столиками заполнили их.

«Как это понимать? Неужели действительно кто-то что-то подбросил? Не верю, чушь какая-то… Скорее уж происки наших недоброжелателей. Завистники постарались. Но кто?», — с тревогой думала Раиса Максимовна, заполняя бланки. У нее это заняло больше времени, чем у всех остальных членов делегации. Даже Горбачев управился быстрее.

Первым к столу подошел Береговой. Захар Иванович держал в руках небольшой портфельчик. Он поставил его перед старшим инспектором, открыл и сказал:

— Смотрите пожалуйста. Тут мыло, зубная паста, полотенце.

— Это можете даже не показывать, — инспектор изобразил дежурную улыбку. — Чемодан, пожалуйста.

В чемодане, кроме личных вещей, у наладчика станков оказались подарки для его бригады — сувениры, вымпелы, памятные значки.

— А это я для супруги купил, — и он выложил на стол флакончик духов и пакет конфет в красивых обертках. — Мне сказали, что можно. А больше у меня ничего и нет, как-то не до магазинов было в поездке.

— Спасибо большое, проходите пожалуйста.

Так же быстро досмотрели вещи Зинаиды Васильевны. У нее подарков было побольше, но тоже простые вещи — платье для дочери и шотландский плед — подарок фермера.

Дальше прошли досмотр работники службы безопасности. Их даже толком толком не досматривали, лишь попросили открыть портфели и задали пару формальных вопросов.

— У нас только ручная кладь, багажа нет, — сообщил Юрий Плеханов.

Я тоже показал свой дежурный чемоданчик, сюрпризов в нем не обнаружили.

А вот четыре больших чемодана Раисы Максимовны насторожили таможенников. Помимо шести пар новой обуви, в чемоданах находилось несколько дорогих сумочек с лейблами известных модельеров, не меньше десятка модных платьев, коробки с дамскими шляпками. Очень много косметики — тоже весьма не дешевой. Один чемодан был забит западной бытовой техникой — магнитофон, тостер, фен и прочее.

Сама Раиса была в шоке — до последнего надеялась, что досмотр окажется формальным, но чтоб так перерыть все содержимое чемоданов….

— Эти вещи принадлежат вам? — бесстрастно спросил инспектор Шпагин. И тут же предложил Горбачевым лазейку:

— Если они не принадлежат вам и были подброшены в аэропорту Хитроу, то все эти вещи будут конфискованы в доход государства.

На Раису Максимовну было жалко смотреть. В ней боролись жадность и осторожность. Осторожность все-таки победила.

— Да, это провокация, — сказала она уверенно. — Я впервые вижу многие из этих вещей. Как вы могли прочесть в моей декларации, покупок у меня гораздо меньше.

— Хорошо, тогда мы сейчас составим протокол с подробным описанием находящихся в вашем багаже предметов. А вы напишете собственноручно, что они вам не принадлежат и вы не имеете никаких претензий по поводу их конфискации.

Михаил Сергеевич стоял позади супруги и, судя по его мыслям, толком не понимал, что именно случилось. «Ничего, будут еще поездки, и Раечка будет покупать все, чего пожелает ее душа», — вертелось у него в голове.

— Теперь, будьте добры, предоставьте на досмотр вашу сумочку, — попросил старший инспектор.

Раиса с минуту не решалась выполнить просьбу. Но, понимая, что от нее не отстанут, была вынуждена подчиниться. Обиженно поджав губы, открыла сумку и перевернула ее, демонстративно высыпав содержимое перед инспектором. Даже у меня глаза полезли на лоб. Я знал, что супруга Горбачева — алчная женщина, но не думал, что настолько. На стол высыпалась целая горка футляров с драгоценностями.

— Поясните пожалуйста, что это такое? — задал стандартный вопрос таможенник.

— Это подарки, — влез вперед Горбачев, пока супруга пыталась совладать с эмоциями. — От миссис Тэтчер и членов королевской семьи Великобритании. И прочих достойнейших представителей британской элиты.

«Молчи, придурок! Кто тебя за язык тянет⁈» — мысленно взвыла Раиса Максимовна, испепеляя супруга взглядом.

— Получать подарки не возбраняется. Но мы обязаны их тоже задекларировать. А о происхождении этих подарков вы, если понадобится, будете отчитываться не здесь.

Я понимал, что Удилов не хотел скандала, если мой план не сработает. Поэтому таможенники вели себя сдержанно и даже предложили списать все лишнее на провокаторов из MI-6.

Пока Раиса Максимовна лихорадочно размышляла, как решить проблему, Горбачев продолжал болтать:

— Не хотелось бы отказываться от подарков. Мы ведь заслужили такую награду великолепно выполненным поручением партии и народа. Дипломатический успех получился ошеломляющим, нас оценили на Западе и как политических деятелей, и как просто хороших людей.

— Да уж, действительно «оценили» — все-таки не сдержавшись, пробормотал таможенник, открыв бархатные футляры.

На глаза Раисы Горбачевой навернулись слезы, она жадно смотрела на драгоценности. Посмотреть было на что. Огромная брошь с изумрудами и бриллиантами, по форме напоминающая цветок тюльпана. Жемчужное колье с рубиновой подвеской, окруженной бриллиантами. Штук шесть колец и перстней, тоже с драгоценными камнями. Я прикинул, что даже если навскидку оценить эту красоту, вытягивает на десятки тысяч фунтов стерлингов. Или на десять лет лишения свободы.

Лицо Раисы покрылось красными пятнами, с него как ветром сдуло гримасу высокомерия. Кажется, она начинала понимать всю степень опасности для ее супруга.

— Возможно, вы собирались все это передать государству? — снова подсказал лазейку Шпагин.

— Да, разумеется, собирались… — нехотя согласилась Раиса. Я заметил, как крепко сжала она руку супруга, желавшего вмешаться.

— Тогда прошу к столу, будем оформлять бумаги.

Дальше я не стал слушать, вышел на воздух. Конечно, с десятью годами отсидки в местах не столь отдаленных я погорячился. Громкий скандал, разумеется, попытаются погасить. И выносить сор из избы никто не будет, как это принято в советских правительственных кругах. А жаль. Я бы с огромным удовольствием обеспечил Горбачеву «тепленькое» место где-нибудь на лесоповале.

Площадь перед аэропортом заливал мягкий свет фонарей. Но небо оставалось чернильно-черным. В конце октября всегда так. Самое темное время года. Посмотрел на часы. Половина шестого утра. Мы проторчали на таможне гораздо больше времени, чем это мне показалось вначале. Домой ехать смысла нет. Успею только добраться и поздороваться, и тут же выдвигаться в Заречье с отчетом. Потому решил сразу ехать на госдачу.

— Владимир Тимофеевич, — услышал я бодрый голос Николая, — я вас уже три часа жду. Думал, сегодня не прилетите, сходил поинтересовался. На таможне сказали, что делегация проходит оформление. Что-то случилось? Почему так долго?

Николай стоял возле служебной «Волги», в гражданке, как всегда. Подумал, что ни разу не видел его в форме.

— Любопытство сгубило кошку, Коля, — ответил ему английской поговоркой.

Николай пожал плечами:

— Да я ж не настаиваю, просто спросил… Теперь домой товарищ полковник?

— А смысл? — я уселся рядом с ним на переднее сиденье автомобиля. — Сейчас только приедем и тут же назад выдвигаться. Давай дуй в Заречье.

Москва просыпалась. Одно за другим вспыхивали окна домов. Люди собирались на работу. Те, кому к первой смене, уже стояли на остановках в ожидании рейсовых автобусов или служебного транспорта. Люди жили обычной жизнью, мечтая о новой квартире, отпуске, покупке мебели или автомобиля. В глобальном смысле, наверное, о Космосе и о Коммунизме.

Интересно, а возможен ли коммунизм в самом принципе? Когда от каждого по способностям и каждому по потребностям? В таких условиях будут ли удовлетворены потребности людей вроде Раисы Максимовны? Или при настоящем Коммунизме таких людей вовсе не будет?

И ведь понимаю, что Горбачев лишь пешка в большой игре, а все равно привычка считать его главным виноватым продолжает работать. Не будет Горбачева — на его месте окажется кто-то другой, подобный ему. А может быть еще хитрее, изворотливее. Дело не в этом болтуне, а в самой системе. Не хватает в ней «защиты от дурака». Какого-то встроенного механизма здравого смысла, который сейчас теряется в кипах бумаг и сотнях согласований, рассыпается в пыль в очередях к чиновникам, размазывается чернилами в бесконечных отчетах и отписках. Под бюрократическим прессом сама идея коммунизма тихо загибается. Хотя… направление интересное, а вдруг что-то получится изменить и в этом вопросе?

На подъезде к Заречью, попросил Николая остановиться. Вышел из машины, подставил лицо холодному ветру. Скоро зима… Сколько я здесь? Неужели всего около двух лет? Тогда не стоит себя корить, что так мало успел. Для столь небольшого срока успехи вполне заметные. История меняется и вроде бы пока в лучшую сторону.

А пока не стоит недооценивать Горбачева, который, казалось бы, уже побежден. Первым делом он побежит жаловаться. Ему хорошо известно, что виноват всегда тот, кто не успел первым обвинить другого. Как в том анекдоте про разницу между врачом и сумасшедшим: психиатр тот, кто первым надел белый халат. Так и здесь. Несмотря на раннее время, Горбачев наверняка сейчас уже пытается дозвониться до своих покровителей.

Поэтому сначала я напишу рапорт, а вот за завтраком мне хватит времени, чтобы, как говорится в бюрократических кругах, создать мнение.

— Поехали, — вернувшись в машину, кивнул Николаю.

В Завидово сразу прошел в домик охраны.

— О, а ты чего вдруг в такую рань? — Солдатов выпучил на меня глаза. — Только сделал обход, готовлюсь сдавать смену.

— Да так сложилось…

Прошел к чайнику, включил его в розетку. В кружку бухнул две ложки растворимого кофе, кинул кусок рафинада. Подождал, пока закипит вода и залил кофе. Все-таки растворимый кофе — суррогат, почти не пахнет. Нет того сносящего крышу аромата, который заряжает энергией. Сделал глоток, поморщился.

— Какие новости? — спросил у Солдатова. — Как Леонид Ильич?

— Да нормально, бодрячком. Готовит речь к празднованию шестидесятилетия революции. Основные тезисы заучивает. Волнуется, хочет выступать без текста доклада. Помощники в шоке, боятся, что опять начнет анекдотами сыпать. Александров-Агентов пытался его отговорить. Мол, как так, мало ли что… Текст, видите ли, сложный, много теоретических положений и каждое слово выверено.

— А Леонид Ильич что?

— А Леонид Ильич отмахивается, — Солдатов рассмеялся. — Говорит, вы на Фиделя посмотрите. Он часами без шпаргалки шпарит, и ведь не повторяется, и аудиторию держит.

— Ну ведь и вправду молодец Леонид Ильич! Кстати, он уже встал?

— Да. Ты не поверишь — на пробежку в сад вышел. Потом зарядку сделает — и в душ. Начал холодной водой обливаться.

Солдатов покачал головой, удивляясь переменам в Генсеке, которого еще буквально год назад едва не под руки водили на встречу с рабочими ЗИЛа.

Так и не допив кофе, я вылил остаток, сполоснул кружку. Пожал Солдатову руку на прощание и вышел, направившись к секретарям.

Помимо личного помощника Александрова-Агентова, при Брежневе (как и при любом Генсеке) имелся целый штат секретарей. Работали они в две смены. Даже ночью всегда кто-нибудь из них дежурил. А сейчас уже начало восьмого, так что в моем распоряжении оказалось даже несколько работников на выбор. Рапорт не стал писать от руки, надиктовал секретарю. Через десять минут с бумагами в руках уже выходил из кабинета.

В дверях столкнулся с Александровым-Агентовым.

— О, на ловца и зверь бежит! — Андрей Михайлович протянул мне руку. Я ответил на рукопожатие. — Леонид Ильич вот только вчера интересовался, как проходит ваша командировка и что там нового по визиту в Англию. Мы ему постоянно делали газетные подборки. И, скажу по секрету, одна из публикаций его очень возмутила.

— С туфельками? — я усмехнулся.

— С ними самыми, — Андрей Михайлович нахмурился, не разделяя моего веселья. — Вопиющая нескромность! И самое неприятное, что Горбачев так хорошо выступил, такими правильными словами о мире говорил, такая великолепная речь — и все смазывается статьей Мастерса. И думается мне, что одними туфлями Раисы Максимовны мы не ограничимся. Я уже получил отчет об инциденте на таможне. Даже не знаю, как Леониду Ильичу о подобном докладывать.

— Не торопитесь, лучше все сразу преподнести.

— А есть еще что-то похуже таможни? — всполошился Александров-Агентов.

— Да. Статьи в западной прессе. Я попросил Лунькова поторопиться с сегодняшней прессой. Скорее всего по фототелеграфу переслали утренние номера «Таймс», «Обсервер» и других английских газет. В ТАСС уже делают обзор. «Вестник информации ТАСС» разойдется по всем советским газетам. Позволите совет?

— Конечно, Владимир Тимофеевич, — Александров-Агентов был очень напряжен. Ситуация складывалась сложная, хотя, я уверен, подобных ситуаций за время его работы на этой должности было много.

— Придержите публикацию «Вестника» до того, как Леонид Ильич ознакомится с зарубежной прессой.

— Я вас услышал, Владимир Тимофеевич, — Андрей Михайлович кивнул мне и вошел в кабинет. Через минуту из-за двери секретарской послышался его сердитый голос. Александров-Агентов настоятельно рекомендовал кому-то на другом конце провода придержать западную прессу до особого распоряжения.

— А, Володя, рад тебя видеть! — по коридору мне навстречу шел Брежнев.

На нем были легкие домашние туфли, широкие мягкие брюки и рубашка защитного цвета. Леонид Ильич выглядел бодрым, улыбался. Лицо его после физкультуры на свежем воздухе и обливаний раскраснелось, глаза блестели. Жаль портить Генсеку такое хорошее настроение, но придется.

— Присоединишься к нам за завтраком? — предложил Брежнев.

— Конечно, Леонид Ильич, — я не стал отказываться, тем более, что вчерашний ужин в советском посольстве я проигнорировал, ограничившись чаем.

Завтракали втроем. Леонид Ильич, Виктория Петровна и я. Михаил Солдатов, который обычно присутствовал за завтраком, сегодня сослался на служебные дела и отказался, хотя как я подозреваю, на самом деле он не хотел мешать моему доверительному разговору с Брежневым.

Леонид Ильич похвалился успехами, рассказал, что похудел еще на два килограмма. Осталось скинуть шесть — и вес будет совсем в норме. На завтрак подали омлет и салат, но у меня вдруг пропал аппетит. Я слушал Брежнева и не знал, как перевести разговор на текущие дела.

Но помогла Виктория Петровна.

— Владимир, мы очень расстроились из-за статьи про Горбачева, неужели все так и было? — спросила она. — Просто не верится, что сразу, только ступив на английскую землю, супруга Михаила Сергеевича понеслась по магазинам. У нее что, обуви нет что ли? Вроде бы одевается со вкусом. Или может быть я, по старости лет, что-то не понимаю?

— Да какая же ты у меня, Витя, старая? Ты у меня молодая и вполне современная, — Леонид Ильич тепло посмотрел на супругу и накрыл ее ладонь своей. Виктория Петровна благодарно улыбнулась в ответ.

— Все вы правильно понимаете, Виктория Петровна. И все действительно так и было. Даже не доехав до посольства, они по дороге завернули в магазин. Я сам присутствовал при покупке этих злосчастных туфель. К сожалению, остановить ни Горбачева, ни его супругу не смог. Леонид Ильич, боюсь, эта статья только цветочки.

— Ну что ж, будем принимать меры. Хотя не хотелось бы жизнь человеку портить. Все-таки Горбачев молодой еще, мог разок ошибиться. Может быть, как-то получится сгладить?

«Ох, Леонид Ильич, знали бы вы сколько „разков“ ошибался этот человек, когда стал Генсеком, тогда бы не были столь милостивы» — подумал я, а вслух сказал:

— Леонид Ильич, думаю, прежде вам надо ознакомиться с моим рапортом о происшествии на Шереметьевской таможне.

— Что ж, — Брежнев промокнул губы салфеткой, бросил ее на пустую тарелку и встал, — тогда пойдем в кабинет. Не будем откладывать неприятные дела в долгий ящик.

Леонид Ильич в домашней одежде смотрелся в строгом кабинете неорганично. Но лишь до тех пор, пока не начал читать мой отчет. Лицо его помрачнело, знаменитые брови сошлись одной линией, лоб прорезала глубокая морщина. Передо мной сидел жесткий политик, который ничем не напоминал того жизнерадостного человека, с которым я только что разделил завтрак.

— А на какие средства все это было куплено? — спросил он. — Давай-ка, Володя, рассказывай своими словами, что стряслось в Англии.