Тело на заказ

Я изрядно запыхалась, пока шла из спальни в ванную. Ф-фу, сто двенадцать килограммов — все же не шутка. Умылась. Затем с брезгливым любопытством изучила свое отражение в большом зеркале. Красота лица изрядно заплыла молодым жирком. Волосы — хоть куда. Пшеничного цвета, с позолотой, мягкие и пышные. Судя по росту — в метрике указаны сто восемьдесят два сантиметра — и по длине ног, шея должна быть длинной. Ее, однако, скрывали складки жира. Грудь могла бы выглядеть эффектно, но ее скрадывало внушительное брюхо. Ляжки в целлюлите колыхались от малейшего движения. Все эти прелести мне придется таскать на себе. Но недолго. Долго в таком безобразии я обитать не собираюсь.

Я величаво доставила грузное тело на кухню, где с жадностью выпила два стакана минералки без газа. Ишь, как просит колбаски с сыром, да чтобы еще с белой булкой и с маслицем! Нет, больше ты ничего от меня не получишь до самого обеда. Я от души зевнула. Веки слиплись, и я едва заставила их снова раскрыться. Похоже, еще и сова. М-да…

Теперь — одеваться. Одеждой первое время обеспечивает Контора, затем мы, исполнители, приобретаем ее самостоятельно. Контракт предусматривает отдельную статью расходов. Вещи, предназначенные для тела Анжелы Капуриной, напоминали скатерти. Облачившись в «скатерти», в необъятную шубу, ботфорты и еле отдышавшись после проделанных манипуляций, я покинула номер. Пора домой.

В холле медицинского центра я увидела невысокую толстушку. Рост и ширина — одинаковые. В толстушке я без труда опознала свою подругу, Наташу Котикову. По выражению лица. Кислое такое выражение, бровки подняты домиками, в глазах — вселенская скорбь. Как обычно, когда Наталья облачается в очередное туловище.

— Привет, Наташ, — небрежно бросила я через плечо.

— А, узнала? — Наташка скривила чужие губы в знакомой усмешке. — А я вот что-то тебя не узнаю…

— Ямата.

— А, Танюха! Так бы сразу и сказала. А то — «привет», и думай, что хошь. Ох, тяжко…

Пыхтя, Наталья с грацией пеликана важно прошествовала мимо меня к выходу. Я вперевалку двинулась за ней. На глазок подруга весила не меньше ста двадцати килограммов. Да, ей потяжелее моего будет…

— На какой срок Контракт? — поинтересовалась я, когда мы вышли на улицу.

— Максимальный, — буркнула Наташа.

Максимальный — значит, на полгода.

— У меня на пять месяцев, — сообщила я. — В спортзал?

— Угу, куда же еще? Если до него доберусь и жива останусь — медаль мне на грудь пристегнете…

— Не пристегнем. Так положим, — хихикнула я.

Наташа хохотнула, колыхнув телесами в драповом пальто. Ее грудь имела горизонтальную плоскость, как стол.

— Ладно, пошли, что ль, подруга. Пора начинать работу.

Первые дни я не давала непривычному телу сильной нагрузки. Хватало и того — мышцы болели немилосердно. Ничего, не привыкать. Для увеличения эффекта я приспособилась под суточный режим тела. Спала допоздна, до обеда занималась собой, физические упражнения начинала только после полудня. Каждый день увеличивала нагрузку. Вечером бегала на открытом стадионе. Утром «сове» бегать смысла нет: легкие «слипаются», не хотят работать. В первый день пробежки через двести метров дыхание стало похожим на слоновий рев, во рту появился привкус крови. К концу первой недели я без труда покрывала километр. Тело Анжелы Капуриной я не жалела, но берегла. Контора предписала мне щадящую диету, рассчитанную на здоровье клиентки. Диета вовсе не предусматривала голод, однако бороться с потребностями Анжелы пришлось основательно. Клиентка отличалась воистину волчьим аппетитом. Кроме того, я исправно посещала салон красоты и массажный кабинет, как и прописано в Контракте. За свое собственное тело я не слишком опасалась. Так же, как и мне, Капуриной вживили датчик, который на употребление спиртного, психотропных веществ, курение, секс реагирует болевым шоком. С этим в Конторе строго. Именно датчик дает возможность и нам, и клиенткам жить у себя дома, а не в медицинском центре под неусыпным наблюдением. Раз в неделю я приходила в медицинский центр Конторы, где тело клиентки тщательно исследовали. С явками у нас тоже строго.

Спустя месяц вес Капуриной ходко пошел на снижение. Я занималась в спортзале по несколько часов в день, ходила на курсы восточных танцев, ежедневно посещала бассейн, дома занималась гимнастикой. Каждый вечер пробегала по пять километров, обмотавшись полиэтиленом и надев шерстяной костюм. Длинные дистанции запрещались. Клиент, получив преображенное тело, вряд ли продолжит занятия и схлопочет микроинфаркт. Такое в истории Конторы уже случалось. Громоздкое тело становилось все более послушным и все больше мне нравилось. Тренировки для «совы» продолжались допоздна, и вечером я всегда брала с собой травмат — револьвер «Ратник».

Время от времени я встречалась с Наташей. Она (точнее, ее клиентка) изрядно отощала, окрепла и выглядела гораздо лучше, чем в первый день. Да и Анжела стала хорошеть. Оказалось, кроме пышных волос, она обладала большими васильковыми глазами, а шея и в самом деле оказалась длинной, лебединой — под стать ногам. Пальцы на руках стали тоньше, изящнее. Если поначалу я покупала одежду равнодушно, лишь бы было удобно, то теперь я делала покупки с удовольствием. Весна уверенно катила к лету, хотелось ощутить на коже, пусть даже чужой, ласку солнца…

До окончания Контракта оставалась всего неделя. Лето радовало хорошей погодой. Я прятала от солнца белую кожу Анжелы Капуриной, пользовалась кремами от загара. Хотелось носить шорты и топики, что я и делала с огромным удовольствием. Мужчины откровенно смотрели вслед Анжеле, машинально подтягивались, но не все могли дотянуться. Сто восемьдесят два сантиметра для женщины — это не просто рост. Это — высота! Я обнаружила, что быть высокой очень удобно. Женщины тоже смотрели, исподтишка, ревниво. Забавно, право. Наталья Котикова превратилась в ладно скроенную, крепко сшитую девушку. Ей до конца Контракта оставалось чуть больше месяца и десять килограммов лишнего жира. У Наташи возникла проблемка в виде приятного смуглого парня, в которого та имела несчастье влюбиться. Она мне его показала. Потом мы вдвоем не раз обсуждали ситуацию. Обе пришли к выводу, что с мачо надо завязывать, но Наташа все тянула и тянула, изводя и себя, и парня, который мечтал о постели с любимой девушкой.

Запрет на секс являлся самым тяжелым пунктом Контракта. В тренажерном зале я срывала сексуальную агрессию на боксерской груше. Не думаю, что клиентка обрадуется набитым костяшкам пальцев, но в Контракте об этом ни слова, а значит — можно.

Полгода у меня не было мужчины! Я, рыча, набросилась на грушу, колотя по ней кулаками, иногда поддавая и ногой. Поработав минут пять, я обняла грушу и расслабилась. Хорошо! Помянула Анжелу нехорошим словом. Представив, как она мается в моем теле от сексуального голода, я злорадно ухмыльнулась.

Было уже поздно и темно. «Ратник» я, как обычно, спрятала в кобуру под пиджаком. Для кармана он был тяжеловат. «Дайхатцу-Мира» сиротливо простаивала в гараже — я не могла водить собственную машину в чужом обличье. Клиенты нередко отдают исполнителям свои права на вождение, однако Капурина мне права не отдала. Проехав на маршрутке до конечной, я углубилась в сектор с частными особняками, где уже два года снимала чудесный домик. Последний Контракт сулил мне гонорар, который вместе с накопленным ранее позволит мне его выкупить. На полпути к дому меня догнала веселая компания. Четыре парня, гогоча на всю округу, перегородили мне дорогу и глумливо предложили закурить. Я отказалась. Главарь стал совать зажженную сигарету мне в лицо. Я отворачивалась, еще надеясь на мирный исход. Поиздеваются, да и пойдут своей дорогой. Однако они уплотнили круг, а главарь ухватил меня за грудь. Парни щеголяли сальными остротами и хохотали. Хулиганьё и не думало оставлять меня в покое. Выхода не было. Я выхватила револьвер и выстрелила главарю в грудь. Его спасла хорошая реакция: он успел стукнуть меня по руке снизу, отчего «Ратник» полетел прочь, а пуля ушла в темноту. Главарь с руганью схватил меня пятерней за лицо и с силой швырнул на землю. Я больно приложилась затылком об асфальт, из легких вышибло воздух. Мелькнула мысль: «Если не встану — запинают». Судорожно вдохнув, я поднялась на ноги, хотя все вокруг бешено вертелось. Где мой смозоленный кулак? Сейчас я… Один из хулиганов пнул меня в живот, и я снова упала. Сжалась от боли в комок и закрыла локтями голову. Надо мной летали матюги, перед лицом топтались тяжелые бутсы. «Меня нельзя избивать, — мелькнула паническая мысль. — Мне через неделю сдавать идеальное тело!» Вторая мысль была куда страшнее и реалистичнее. «Сейчас будет адская боль… А вдруг насиловать поволокут?!» Тело Анжелы Капуриной вмиг покрылось испариной, волосы приподняли кожу на голове. «Что-то они медлят», — в предсмертной тоске подумала я. В потоке брани послышалось хлесткое «русиш швайн», и я осторожно выглянула из-под локтей одним глазом. К хулиганам прибавился пятый. В руках у пятого брыкался главарь с искаженной физиономией. Главарь молниеносно перевернулся вверх ногами, полетел к стене, состыковался с ней спиной, осел на землю, да так и застыл вверх тормашками. Я переместилась на четвереньки и с низкого старта дала стрекача.

Я добежала до своего домика, перелезла через ограду, потому что открывать замок дольше, и в изнеможении обняла березку у крыльца, как давеча обнимала боксерскую грушу. Фонарь, подвешенный под крышу дома, освещал крыльцо и дорожку до калитки. Пальцы неприятно липли друг к другу. При свете фонаря я увидела, что они залиты кровью. Я удивилась: вроде как ножом меня никто не резал. Оглядела себя, ощупала лицо. Вероятно, хулиган повредил мне нос, когда схватил за лицо. Ничего, заживет за неделю. Это главное. И тут я вспомнила про пятого, который меня спас. Необходимо вернуться и посмотреть, что с ним. Их там четверо… нет, трое, а он все-таки один. Наверняка понадобится «скорая». При мысли, что надо вернуться, ноги мои стали ватными. Нет, не отвертеться… Я оторвалась от березки, кое-как умылась у колонки во дворе и поплелась к калитке. Отперла ее и выбралась на улицу. Наш околоток окутывала ночная тишина, где-то в темных глубинах частного сектора лениво побрехивала собака. Я запоздало схватилась за то место, где по вечерам всегда находился «Ратник». Револьвера не было, остался на поле боя. И сумочка моя осталась там же. Хорошо хоть паспорт Капуриной с собой не прихватила. Что же с парнем? А вдруг он умирает, избитый, пока я тут переминаюсь в нерешительности? Я, преодолевая усталость, перешла на рысь. При свете уличных фонарей я увидела чей-то силуэт, который двигался мне навстречу. От страха душа моя ушла в Анжелкины пятки. Я остановилась, держась тени от кустов. Излишняя предосторожность. Чего мне бояться? Вид у меня сейчас такой, что сама способна напугать кого угодно. Силуэт приблизился, и я узнала в нем своего спасителя.

— А, это вы, — произнес он не без сарказма, когда подошел ближе.

— Вы еще живы? — усмехнулась я.

— Как видите. Это ваше, — он протянул мне сумку.

— Это обратно ваше, — он отдал мне «Ратник». — Вы за этим вернулись?

Я метнула в сторону вороватый взгляд.

— Вроде да… А что с этими…

— А что с ними будет? Поползли домой.

Я осторожно хихикнула.

— Спасибо, — сказала.

— Уж носите, не стаптывайте. Я провожу вас.

— Я не заблужусь.

— Не сомневаюсь.

— Извините, что трусливо бежала с поля боя.

Он засмеялся:

— Вы правильно сделали. Присутствие женщины, как правило, усложняет положение спасителя. Бегство для вас — лучший выход.

Тем временем мы подошли к фонарю, и спаситель разглядел мою физиономию.

— У вас лицо в крови. И пиджак, и руки…

Плохо, значит, умылась. Он склонил ко мне лицо, и я увидела его глаза совсем близко. Встревоженные, внимательные, в длинных ресницах. При недостаточном освещении цвета не разберешь. Я испугалась, резко отвернулась от него, пряча лицо.

— Мне всего лишь разбили нос, — ответила я с досадой.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

Надо срочно уводить разговор в сторону, и я спросила:

— Где так драться-то научился?

— Тхэквон-до, черный пояс. Кулачный бой, всё с детства. Плюс армия. На днях демобилизовался. Ты всегда так поздно?

— Всегда. Теперь не буду.

— Красивой девушке нельзя возвращаться домой затемно. Только с сопровождением.

— Или под конвоем, — поддакнула я.

Парень — высокий, выше Анжелы на полголовы. Куда бы деть свою «кровавую» рожу? Дойдя до калитки, я уже знала, что зовут его Сережей, что живет он здесь же, в частном секторе, с родителями и двумя младшими братьями, и что неделю назад устроился на работу. Очень просто. У калитки я решительно повернулась к нему с намерением распрощаться и увидела на правой щеке и на шее шрам от ожога.

— Откуда это?

— А, горел, — отмахнулся он.

— Больно, — поморщилась я.

— Не помню. Спокойной ночи, маленькая. Красивые глаза у тебя…

Последнее замечание вызвало во мне волну досады. Молча повернулась и с грохотом захлопнула калитку. Хватит!

Дома я первым делом отправилась в душевую кабинку, но не дошла, потому что меня сразил приступ безудержного хохота. Я, скрючившись, валялась на полу и хохотала, не в силах остановиться…

Утром я пробудилась очень поздно. С трудом вспомнила, как приняла душ, как выбросила испачканный кровью пиджак, а вот как добралась до дивана, вспомнить не удалось. Тело снова болело, ныл затылок, живот, нос, но в целом состояние было сносное. Хорошо, что осмотр в медицинском центре прошел два дня назад, иначе мне пришлось бы долго объясняться, да и запереть меня могли на все оставшиеся дни Контракта. В зеркале отразилась Анжела Капурина, высокая блондинка с роскошными волосами, с васильковым пронзительным взглядом, стройная, пышногрудая — полярная моя противоположность.

Это не я, Сережа. Я — оборотень. Ты ошибся, парень.

Вечером на подходе к дому я увидела Сергея. Он дежурил в машине рядом с калиткой. Распахнул изнутри дверцу:

— Садись, красавица.

Ничто не мешало мне приятно провести пять оставшихся вечеров. За пять встреч мы друг к другу не привяжемся. Это Наташка уже месяц волынку тянет и вся извелась. И я села к нему в машину.

Я не пожалела о своем решении. С Сергеем было интересно. Он познакомил меня с друзьями, которые «по секрету» рассказали мне, где Сережа получил ожоги. Оказалось, лет пять назад у соседей случился пожар, и Сергей вынес из горящего дома троих детей. Руки у него тоже оказались обожженными. Я посмеялась — герой, оказывается. Всех спасает…

А еще друзья рассказали, что Сергей воевал.

Эти пять вечеров оказались самыми яркими и насыщенными в моей жизни — пять вечеров счастья…

Счастье каждый вечер заканчивалось рядом с моим домом. Здесь я решительно оставляла Сергея за калиткой. В последний вечер он что-то почуял, заметно нервничал, долго не хотел везти меня домой. Мы даже слегка поругались. В конце концов он привез меня к дому. За калитку он меня не пустил, притиснул к себе нетерпеливыми руками, стал целовать в глаза, в лоб, в шею, пока не добрался до губ. Наши тела разделяла только тонкая ткань одежды. В грудь мне тяжко и быстро колотилось его сердце. Секс запрещен, но целоваться-то никто не запрещает! Что-то было не так, что-то мешало мне, и я с силой уперлась руками ему в грудь. Он меня отпустил, и я от него убежала. Дома бросилась под холодный душ прямо в одежде. В голове толчками билась кровь, в ушах шумело, стенки душевой плыли перед глазами. Поцелуй достался мне дорого, я никак не могла отдышаться. Обман мне мешал, вот что. Нехороший обман, мерзкий, в который угодил славный парень по имени Сережа. Тяжко было мне от обмана. Завтра меня вернут в мое тело, вот и замечательно. Мне казалось, будто в собственном организме будет проще.

Кто-то зашел в ванную. Я даже испугаться не успела, как дверки душевой распахнулись, и Сергей вытащил меня из-под душа. Все произошло слишком быстро. Парень приподнял меня, придавил к стене, навалившись горячей тяжестью, и стал целовать — в глаза, в подбородок, в шею — куда попадет. Я только успела произнести его имя. Потом я сообразила, что он, крепко меня стиснув, куда-то несет. И тут я от страха протрезвела. Каждый волонтер перед заключением первого контракта пробует на себе действие датчика. Испытать такое еще раз я согласилась бы только под прицелом.

— Сережа, — робко пискнула я. Парень между тем безошибочно нес меня по направлению к спальне.

— Сережа! — крикнула я. Он приостановился, но только затем, чтобы поцеловать меня в губы и перехватить удобнее. Губы, руки у него — горячие, жадные, дрожь его тела передалась мне. Останавливать его — жестоко. Чем я объясню ему отказ? Придумывать что-то на ходу? Снова получится ложь, теперь уже невыносимая для обоих. В дверях спальни мои пальцы сами зацепились за косяк, но как-то безуспешно. И тут я поняла, что останавливать его не собираюсь. Не хочу. Не могу. Сергей положил меня на кровать, я сама задрала на нем рубашку, чтобы прижаться к его обнаженному животу. Сергей пробормотал слова любви, сладостные, желанные. У меня еще был выход из положения — датчик срабатывает на оргазм, которого можно избежать. Я только успела об этом вспомнить, как ощутила в себе плоть Сергея, забилась в сладостных судорогах, и меня сразу пронзила слепящая боль. Тишину благопристойного домика разорвал безумный вопль, мой собственный, который я

услышала со стороны. Сергей и не думал останавливаться, он ничего не понял. Я с низким воем вцепилась ему в плечи, думая только о том, чтобы этого больше не повторилось, и о том, чтобы милый так и остался в неведении. Боль разжала тиски, но бродила рядом, не давая ослабить контроль над собой. Впервые я прокляла клиентку, которая здесь и вовсе ни при чем…

Потом Сергей поглаживал мне грудь и живот, шепча что-то ласково. Я не вдумывалась в смысл слов, просто слушала его голос. Он окликнул меня чуть громче. Я мурлыкнула.

— Ты плачешь? — повторил он.

— Нет…

Он сел, поднял меня, привлек к своей груди, ладонью провел по моей щеке.

— Слезы? Я сделал тебе больно, маленькая? Милая, милая девочка…

Он просил у меня прощения — если бы знал, за что — и мне правда захотелось плакать. Я никогда не плакала, еще в детстве отец шутливо жаловался, что из меня и палкой слезы не выбить. Палкой, пожалуй, выбьешь, я боялась боли и плохо ее переносила.

— Как ты сюда попал?

— Влез в окно. Стекло выбил.

— Там же высоко!

— Смешная!

— Вода в душевой так и льется…

Он снова потянул меня к себе, как паук добычу…

Под утро он ненадолго задремал. При робком свете забрезжившего утра я украдкой целовала широкий лоб и опаленную шею. Сначала я думала о том, что любимый хотя бы дремлет со мной, а не с Анжелой. Затем о том, что этого простого парня совсем не знаю. Что-то он носил в себе — непонятное, скрытое. Видно, что-то увез с войны, что меня совсем не касалось. Меня и вовсе ничего не касалось, а ночь любви я украла и полностью ее оплатила. Еще я думала, что впервые не переживаю из-за предстоящего переселения в другое тело. Раньше всегда сильно нервничала.

Проснулся Сергей. Потянулся ко мне, полный нежности, и мы вновь слились в любви. Теперь он занимался только мною, не так, как в первый раз. Я пыталась себя контролировать, но быстро потеряла ниточку, которая связывала меня с реальностью, а когда спохватилась, было поздно. Домик снова пронзил крик, но я его уже почти не слышала. Какие-то ошметки сознания еще оставались. Перед глазами сквозь красную пелену мелькнуло перекошенное лицо Сергея, затем — дверь спальни, коридор и душевая.

Холодные струи воды, руки Сергея, ловкие и заботливые. В ушах еще свистело, в груди спекся горячий ком, но стало легче, зрение прояснилось. Сергей завернул меня в полотенце и унес в спальню. Долго пытался у меня выяснить, что случилось, ничего не добился. Врать не хотелось. Пусть думает, что угодно.

Он уехал на работу, оставив меня наедине с мыслями. И думала я о том, что ночь любви оплачена далеко не полностью. Я обманула не только любимого человека, но и себя. Пришлось честно принять к сведению, что я за пять дней к нему привязалась, а ночь сделала нас близкими. Ни к чему оно… Он любит глаза Анжелы, волосы Анжелы, ноги Анжелы и ее бесподобную грудь. Да и любовь это разве? Просто у него долго не было женщины. Ничего, переживет. Мысли пустые, напрасные. Когда я вернусь из медицинского центра, и если он еще появится, скажу ему, что Танюшка уехала далеко-далеко. Это будет единственной правдой. Все остальное — ложь.

В назначенный час я приехала в Контору. Клиенты и исполнители друг друга не видят, не положено. Капурина не выдержала, нарисовалась у меня в палате. Встала на пороге и вперила в меня жадный взгляд: каким стало ее тело? Я, в свою очередь, с любопытством ее разглядывала: как я смотрюсь со стороны? И сильно ли клиентка попортила мое тело? Да, фигура слегка расплылась и одрябла, то это дело поправимое. У меня не возникло ощущения, будто я смотрю в зеркало. Скорее, увидела двойника с незнакомой мимикой на знакомом лице. Ощущение было неприятным.

Анжела осталась довольна, улыбнулась мне моими губами. Неужели моя улыбка может быть настолько ледяной? Надо бы потренироваться…

Перед переселением нас подвергли наркозу — в разных помещениях. Каким образом происходит обмен телами, не знают ни клиенты, ни волонтеры. После обмена мы неделю находимся в медицинском центре под наблюдением. Единственное физическое последствие — слабость и тошнота в течение трех-четырех дней. Пройдет пара-тройка лет, и Анжела наверняка станет такой же, какой приехала в Контору заключать трехсторонний Контракт…

Через неделю я покинула Контору. Впереди меня ожидал год свободы, затем — снова Контракт и центнер — полтора чужого мяса. Калитка была закрыта, но рядом с домом на высоком крыльце кто-то сидел. Сергей… Я замедлила шаг. Сейчас предстоит самое сложное. Я молча открыла ключом калитку, прошла мимо него, словно мимо незнакомого человека. Сергей поднялся.

— Где Таня?

Я медленно подняла на него взгляд. Сергей осунулся, стал старше лет на пять. Держать его взгляд было невыносимо. Сердце сжалось в комок от боли и страха.

— Таня уехала, — ответила я и не узнала собственный голос. Подумала: а правда ли это, что Таня уехала? Ведь Таня — это я. Но с Сережей была другая Таня, та, которая Анжела. Которая и в самом деле уехала — в свой родной город за четыре тысячи километров отсюда.

— Куда? — требовательно спросил Сергей. Он приблизился и посмотрел мне прямо в лицо. Серые глаза его сейчас отливали сталью. Держись, Татьяна! Я не могла вымолвить ни слова, только неопределенно пожала плечами.

— Куда она уехала?

Желая услышать ответ, он приблизил свое лицо к моему вплотную, и вдруг побелел и отпрянул.

— Вы сестры? — выдохнул он.

Я остолбенела. Сейчас он смотрел в черные, как ночь, глаза настоящей Тани, в масляные глаза с азиатским разрезом. Потому что мой отец — японец, мать — китаянка.

— Нет, не сестры, — буркнула я.

— Простите. Показалось.

Сергей снова смотрел в упор, вгоняя меня в предобморочное состояние.

— Простите меня, не в себе я. Человечка потерял. Мерещится, что попало. Простите.

Сергей сбежал с крыльца и по пути к калитке больше не оборачивался. Меня захлестнуло отчаяние. Это моя жизнь. Настоящая, без обмана. Сейчас или никогда.

— Сережа!

Он подскочил, как ужаленный, обернулся.

— Я Татьяна. Та самая. Таня Ямата.

Сергей вернулся к крыльцу, на котором я стояла.

— Что это значит? — требовательно спросил он.

«Коррекция тела». Слыхал такое?

Лицо Сергея окаменело.

«Коррекция тела». Я выполняла заказ. Тело вернулось к владелице и уехало домой.

Взгляд Сергея стал еще тяжелее. Парень сорвался с места, заметался, вероятно, осмысливая услышанное. Затем снова подошел к крыльцу. Я продолжила:

— Это был обман, от начала до конца. Я — оборотень. Прости, Сережа.

— Значит, обман, — процедил Сергей. — От начала до конца, значит?

Я не ответила. Когда же кончится эта мука? Сергей сделал выпад, схватил меня за предплечье и стащил с крыльца.

— От начала до конца? Это правда?

— Разве теперь это имеет значение?

— Имеет, Таня.

— Да, Таня. Теперь я — настоящая. Видишь? Видишь теперь, какая я на самом деле? Теперь всё — настоящее. И глаза, и волосы, и голос — всё.

Я сморщилась от боли. Парень сообразил, что держит меня слишком крепко, и отпустил. Я взялась за плечо рукой. И тут он кое-что вспомнил.

— Я слышал, якобы волонтерам в «Коррекции» устанавливают какие-то датчики. Что молчишь? Устанавливают?

— Устанавливают, Сергей, — ответила я мрачно.

Он выдохнул воздух.

— Это многое объясняет. Почему ты тогда согласилась? Если знала? Почему согласилась, Таня?

Я молчала, только сопела сердито. Сергей прошелся по тропинке туда-сюда. Я сказала:

— Если хочешь, я раздобуду ее адрес. Той, которую ты любишь.

— Ничего худшего ты не могла мне предложить! — вскинулся парень. — Что мне даст ее адрес? Она — чужой человек, которого я не знаю и знать не хочу. Ты мне только скажи, ты меня все это время обманывала?

— Ну, конечно! Я ведь все тебе объяснила: «Коррекция тела»…

— Не хочу я ничего слышать про «Коррекцию тела»! — рявкнул Сергей. — Я хочу услышать ответ от тебя самой, Таня! Понимаешь ты это или нет?

Я растерялась, молчала.

— Ну, так что ж? Разойдемся и забудем? Или все это было не с тобой?

— Это было со мной, Сереж. Зачем ты меня мучаешь?

— Я тебя мучаю? — нервно засмеялся он. — Таня, о чем ты говоришь? А ты знаешь, что я обзвонил все больницы, добрался до владельца дома, который ты арендуешь? А сегодня я решил идти в милицию! А ты мне какой-то адрес предлагаешь.

— Но ведь я — это не я была… У меня теперь все другое…

— Другое, Таня. А смотришь так же. Кстати, ты не ответила на мой вопрос.

Надломилось что-то внутри…

— Сереж, я очень боюсь тебя потерять, — жалобно проскулила я. Он засмеялся тихонько и осторожно привлек меня к себе.

— Больше никаких «Коррекций», Таня. Я хочу, чтобы ты всегда была такой, какая ты есть — настоящей. Всегда. Еще не хватало, чтобы ты занималась противозаконной деятельностью, да еще угодила за решетку.

Спустя месяц мы с Сережей отправились в гости к Наташе Котиковой. Она только что вернулась из медицинского центра в собственном теле. Нас встретила тощая рыжая стропила с веселым ртом и с конопушками на носу — настоящая Наташка. За ее спиной смущенно топтался тот самый смуглый парень. Им было в какой-то мере проще: мачо оказался одним из волонтеров Конторы…

2009 г.