Те, кого принимают в расчет

I

На космическом корабле их было пятьдесят. И все они уже довольно долго жили вместе. Но пятьдесят пять в расчет не идут. Только три, скажем так, центральные фигуры имеют значение. Одна из них — Гибсен, украшенный бриллиантовыми эполетами и ниткой прекрасно подобранных рубинов. Вторая — Брэбент со своими чернильными пятнами тоже принимается в расчет. И, можно сказать, самая главная из всех — Рей Уэнсли.

Все же остальные не считаются, как бы они ни страдали. Итак, только эти трое.

Один из тех, кого в расчет не принимают, пронзительно кричал. Он был здесь самый маленький — крошечный и, так сказать, совсем новенький. Даже за обшивкой корабля, где готовились к полету разведывательные ракеты, Брэбент слышал его голос. Гибсен, подпрыгивая, как наживка на крючке, продвигался по коридору и тоже прекрасно его слышал. Рей слышала его еще лучше, так как находилась ближе всех к этому самому маленькому существу. А он извивался от ужасной боли, самой ужасной из всех, которые когда-либо испытывал, если не считать той, в результате конторой он и появился на свет пять недель и три дня тому назад.

Рей Уэнсли пальцем ноги подцепила пустую колыбельку малыша, которая в условиях, в которых они пребывали, была ни к чему, стукнула по кнопке настенного переговорного устройства и окликнула:

— Мери!

Через секунду из динамика послышалось сонное:

— М… м… м?

— Мери, ты бы лучше пришла сюда и помогла мне, — укоризненно заметила Рей. Она оставила микрофон включенным и вернулась к ребенку. Мери была мамой ребенка, и его плач лучше, чем любые убеждения, заставит ее поторопиться.

Маму ждали около часа. Сеточка для волос сползла у Рей набок, и их золото рассыпалось по спине. Но дедушке было не до этого. Она то похлопывала ребенка, то трясла его, приговаривая:

— Давай, милый. Ну, пожалуйста, выпусти воздух для тети Рейчел.

Рей отпустила ребенка и внимательно осмотрела его — крохотное, искривленное болью личико с закрытыми глазами, безволосая головка, беспомощно качающаяся на нежной шейке. Если бы на корабле была система искусственной гравитации, то есть сила тяжести, она бы никогда не отпустила малыша, нежные шейные мускулы просто не удержали бы его головку. К тому же, ребенок смог бы сам избавиться от лишнего воздуха в желудке, который и причинял ему столько боли. Этот ребенок был совершенно нормальным, и пузырьки воздуха были нормальными, только условия были другими.

С ним сейчас находилась Рей Уэнсли — девятнадцати лет от роду, семь из которых она провела в космосе.

На корабле был еще штурман Гибсен, который вовсе не был колонистом! Он заткнул уши, чтобы не слышать крики из детской, однако тщетно — комната слишком близко.

Штурман Гибсен сверкал: изящные золотистые кружева украшали его голубой китель из шелка; пуговицами служили крупные розовые жемчужины; на пальцах сверкали голубые бриллианты. Он весь блестел и переливался в лучах скрытых в нишах стен лампочек. Передвигаясь по коридору с помощью рук, он напевал:

Эта песенка была не очень популярна среди остальных членов экипажа колонистов, но надо сказать, и сам Гибсен был не очень популярен. Нет, он не считал себя обузой, он просто свыкся со своим положением.

Гибсен подал заявление о приеме в экипаж «Первопроходца П», потому что его задела за живое фраза одной подружки, будто он никогда не сможет туда попасть. Для полета в космос необходимо больше, чем владение простыми техническими навыками, которые, разумеется, у Гибсена были. Кроме этого необходимы… Ну так вот, необходимы определенные качества, которые бы объединяли всех отобранных пятьдесят с лишним человек, поскольку более семи лет им предстоит жить в ограниченном пространстве размерами в трехэтажный дом.

Никто и подумать не мог, что Гибсен способен попасть в состав команды корабля. Он, правда, сам на это не рассчитывал и был просто поражен, когда психолог Брэбент объявил об этом.

Как и большинство кандидатов, Гибсен решил подписать контракт, соблазнившись выплачиваемой в виде аванса за все восемнадцать лет путешествия суммой, и растратил ее. Почти все деньги он превратил в золото и драгоценности, а на остаток купил одежду на всю дорогу.

Каждый день штурман щеголял в усыпанной драгоценными камнями одежде, пока судьба не сыграла с ним злую шутку. Да, если бы это была шутка! Далеко не так. Это была мечта, которую он лелеял всю жизнь. Он воплотил ее в осязаемое доказательство успеха и был удовлетворен.

Ребенок уже стал пунцовым. Вне всяких сомнений, виной всему, была невесомость. Колика? Да, на Земле это назвали бы коликой — так, кажется, звучит это слово.

Для детей, страдающих коликой, существует одно древнее предписание: «Нужно закрыть ребенка толстым звуконепроницаемым колпаком».

«Как раз то, что нужно, — иронично подумала Рэй. — Все стены корабля, вместе взятые, не в состоянии приглушить крик одного ребенка. Но где же Мери?» Она с определенными трудностями положила ребенка в колыбель и пристегнула ее к специальным ремням. Сами ремни крепились к стенам таким образом, чтобы в условиях невесомости ребенок не пострадал от удара о какой-нибудь предмет. Рей оставила ребенка висеть, подобно Магомету, а сама вытолкнулась в коридор.

Как раз Мери приближалась. Далеко позади виднелся Гибсен, который только что выплыл из боковой галереи.

— Мери, наконец-то!

Девушка остановила ее одной рукой, и они обе, вцепившись в дверной косяк детской комнаты, заглянули внутрь. У Рей сердце разрывалось от этого плача.

— Бедный малыш. Это продолжается уже целый час!

— Я знаю. — Мери Марн смотрела на ребенка, который болтал в воздухе своими маленькими розовыми ножками. Через секунду она возмущенно добавила: — Если бы мы с ребенком смогли улететь, этого бы больше никогда не было. Это несправедливо, Рей! На ракете было достаточно места, пока туда не влез Брэбент. Мы бы находились на Алефе Четыре, и ребенок ощущал бы свой вес, и…

Она умолкла, поскольку крики в детской внезапно прекратились и послышались булькающие звуки. Удушье. Ребенок одновременно замахал и задергал руками и ногами. На губах появилась желтоватая пена, которая собиралась в капли и разбрызгивалась по лицу, когда он пытался сделать вдох.

— Он начинает отхаркивать!

Рейчел Уэнсли была на несколько дюймов ближе и первой бросилась к ребенку, ухватилась за ремни и отстегнула их. Мэри пыталась ей помочь.

В общем, все было совершенно нормально. Грудные дети, когда в их пищеварительном тракте накапливается воздух, естественно, пытаются избавиться от него, так как он причиняет боль. В конечном счете это им удается. Иногда газы выходят сами, иногда вместе с ними отрыгивается немного молока. Все это нормально… но в обычных условиях.

Без гравитации маленькому организму очень трудно справиться со своими функциями, и, если вовремя не прочистить дыхательные пути, последствия могут быть фатальными.

Из коридора Гибсен слышал, как крики сменились булькающими звуками. Он держался рукой за стену и прислушивался, болтаясь, как воздушный шар на нитке. Затем подплыл к двери и с любопытством стал наблюдать за событиями в детской.

Рей в облаке белокурых волос, шевелящихся будто водоросли в море, обхватила ногами и одной рукой раскладной столик. Вцепившись другой рукой в пояс Мери, она пыталась вращать ее вокруг своей головы. Мери же, в свою очередь, обеими руками держала ребенка: одной — за животик, второй поддерживала его лобик. Сам ребенок, летая по комнате, как хлыст в руке пастуха, булькал и задыхался, временами снова переходя на крик. Наконец центробежная сила вытолкнула из горлышка душившую его жидкость, и он задышал — что и требовалось сделать.

Мери, задыхаясь от триумфа, облегченно воскликнула:

— Удалось, Рей! Отпускай!

«Акробатическая» группа распалась, и обе женщины склонились над ребенком. Его крик, постепенно замирая, перешел в бормотание, а вскоре и в посапывание. Мать держала его у своего плеча и нежно гладила.

Рей автоматически достала из кармана сеточку и стала укладывать волосы.

— Привет, — почти беззвучно прошептала она, заметив Гибсена.

Тот осторожно вошел, пытаясь прикрыть свои сверкающие побрякушки от летающих капель слюнообразной жидкости.

— Как здесь грязно. Ну что; все в порядке?

— Уже да. — Рей помогала Мери прикреплять ребенка к плавающим в воздухе ремням. — Он наконец-то срыгнул. Но я терпеть этого не могу.

— Ты же сама напросилась, — фыркнул штурман и, взглянув на ребенка, иронически добавил: — Колонист!

Колонистами были сорок один человек из находящихся на корабле, и они имели все основания совершить это путешествие.

На протяжении семи лет круглый металлический шар, служивший «Первопроходцу П» силовой установкой, плевался в пространство из магнитной топки тонкими и быстрыми электронными пучками и был похож на старомодную жестяную детскую игрушку.

В целом корабль представлял собой неприглядное зрелище со сферической силовой установкой, мерцавшей дурацкими выхлопами, с длинными стальными тросами, соединявшими силовую установку с кораблем. Да и сам он формой напоминал скорее консервную банку с торчащими и переплетающимися под всевозможными углами и в самых неподходящих местах проводами. Кроме того, при нем были две челночные ракеты. Во время полета они находились внутри корабля, занимая жилую площадь, и неуклюже прикреплялись к корпусу, так, как, например, кукла крепится к руке ребенка, держащего ее за пятку.

И еще имелись сорок три специальных радара, радиоантенны, радиационный датчик, а для визуального слежения — перископы. Из носовой части корабля торчал прицепной агрегат.

Просто не верилось, что такая неуклюжая и угловатая конструкция способна двигаться. По идее, она сразу же должна разлететься вдребезги. Если даже предположить, что по фантастическому стечению обстоятельств эта махина не развалится, то потоком воздуха в атмосфере непременно оторвет все торчащие из нее части.

Но все было отнюдь не так.

С момента сборки «Первопроходец П» никогда не летал в воздушных пространствах, он не был для этого предназначен. Корабль также не был рассчитан на ускорения, могущие вызвать чрезмерную перегрузку, и на маневры вблизи какого-либо астрономического тела, чья сила притяжения может вызвать повреждение систем. Он мог позволить себе выглядеть неуклюжим и быть таковым. Ведь в открытом космосе за неуклюжесть никакое наказание не предусмотрено. Однако «Первопроходец П» мчался в космической пустоте с максимальной скоростью, равной половине скорости света. Так быстро, что масса ежеминутно возрастала и уравнение М = М в степени 11 уже не соответствовало действительности. Но при этом сила ускорения чувствовалась не больше, чем похлопывание любящей руки.

На корабле был свой капитан, добрый малый по имени Сэррелл, хотя это и не имеет особого значения. Он взялся доставить силовую установку с кораблем в нужное место — на планету, открытую девятнадцать лет назад.

Название планеты (на самом деле это был спутник, который вращался вокруг космического тела — планеты размером с Юпитер) — Алеф Четыре. Где-то на ее поверхности находилась опорная база, во всяком случае, так считали. Наконец, там пребывали три человека из первой экспедиции, ожидавшие прибытия следующей.

Итак, капитан справился со своей задачей. Теперь единственное, что от него требовалось, — это наблюдать, чтобы не запутались тросы, удерживать «Первопроходец П» на орбите и ожидать возвращения разведывательной ракеты. Кроме того, проследить за высадкой колонистов со всем имуществом на поверхность планеты, находившейся за сто тысяч миль от корабля, окутанной толстым слоем облаков и чертовски плотной ионосферой, не пропускающей даже радиоволны.

Это все, что требовалось.

… Капитан Сэррелл (хотя все, что он делал, уже не имеет значения) стоял в рубке управления и вращал перископ, пытаясь увидеть то, чего он и не мог увидеть. Он искал какие-либо сигналы с разведывательной ракеты. Если фантастически повезет, а им фантастически не везло, то, может, и удастся услышать в наушниках голос, и закодированные сигналы поступят в неискаженном виде. Ну правда, почему бы ему не увидеть там какие-нибудь сигналы или вспышки ракетных двигателей?

Капитан держался пальцем ноги за уголок стола и курил сигарету. Вентиляторы работали, но он автоматически двигал сигаретой взад-вперед, взад-вперед. Это был привычный жест космического волка, привычка, приобретенная пребыванием в невесомости, когда неподвижная сигарета тухнет от своего собственного СО2, когда маленькие вентиляторы висели только над койками и день и ночь дули в лицо.

Это было еще до первого контакта с гормонами, после которого оборудование кораблей претерпело значительные изменения. Сэррелл тогда еще не был капитаном, а всего лишь молодым штурманом и новичком в космосе.

Сейчас дела обстояли иначе. Воздух перегонялся сотнями точно установленных вентиляторов, однако проблемы остались. В частности, проблема с гормонами.

Первый контакт с ними состоялся совсем в другом секторе Вселенной, за ним был второй, потом кровавые третий и четвертый. Невозможно было представить, что это из-за них вот сигналов с разведывательной ракеты — так капитан Сэррелл убеждал себя. На ракете находились пять человек, а ответа все не было. Не было даже искаженных радиосигналов, да и сама ракета не возвращалась.

Даже в голову не приходило, что гормоны могли там находиться. Первая экспедиция наверняка обнаружила бы их.

Но даже если они там и есть, совсем не просто отдать приказ на спуск второй ракеты.

II

Наконец, последним из трех был Говард Брэбент. Доктору было тридцать восемь лет, он невысок, не совсем привлекательная внешность. Он — член экипажа, а не колонист, и, к тому же, психолог по профессии. А зачем нужен колонии психолог? Тем не менее, Брэбент подумал над этим, когда решил примкнуть к команде.

Теперь вряд ли кто-либо пошел бы на это. Возможно, и колонии больше не будет. «Первопроходец» прилетел с небольшим опозданием. … Брэбент, потея больше, чем его пациент, строго заметил:

— Мне наплевать на вашу боль, Марн. Улыбайтесь! Если вы не можете улыбаться, то хотя бы держите рот закрытым.

Лейтенант безучастно смотрел на него. Брэбент приготовился и резко дернул сломанную руку Марна.

Лейтенант неопределенно хрюкнул, застонал и потерял сознание. Брэбент промокнул ему лоб. «Все в порядке, пусть лежит без сознания, так даже лучше. В таком состоянии он не будет кричать, а это может помочь. А может, и нет». У доктора не было времени следить за своими мыслями, перед ним был сложный перелом, а он в этом не очень-то разбирался.

Брэбент дернул еще раз, и зазубренный конец белой кости скрылся в плоти. «Неплохо. Это уже кое-что». Он осторожно пощупал мягкую ткань руки на месте перелома. Насколько психолог в этом разбирался, концы сломанной кости стали на место. Конечно, не было никакой возможности обследовать руку рентгеновскими лучами, но на ощупь все было в порядке. Срастались же сломанные кости и без рентгеновских лучей, и это длилось на протяжении многих веков до открытия Рентгена! Они просто обязаны были срастаться.

Брэбент нашел антибиотик, посыпал порошком рану и взялся за утомительное дело — накладывание шины и бинта. Да, Марну не повезло с рукой, но он был не в самом худшем положении, если сравнить с остальными членами экипажа разведывательной ракеты. Крешенци и Клайтс уже мертвы; де Джувенел и он сам — живы (пока). Возможно, это было хуже всего, так как им не посчастливилось потерять сознание. К тому же они были не одни в этой крохотной запущенной комнатушке. Здесь еще находились зрители, следившие за каждым их движением. Они отмечали все, что считали подозрительным. Правда, зритель был всего один, но в голове Брэбента он приобретал ужасающие размеры. Психолог покосился в его сторону, но сразу же отвел глаза.

Незнакомец представлял собой довольно уродливое создание, не более четырех футов росту, но коренаст. Его кожа свисала складками, как у носорога. Он имел голову, два глаза и рогообразный отросток над «подбородком», который, наверное, служил дыхательным аппаратом.

По размерам он точно подходил к этой комнате и чувствовал в ней себя намного лучше, чем человек. Скорее всего, это было простым совпадением. Этот город построили чужеродцы, но не эти. Наблюдатель, молча следивший за движениями Брэбента и де Джувенела, никоим образом не принадлежал к той расе, которая соорудила эту каталажку.

Та раса вымерла, ушла без надежды на возрождение, оставила планету с пустыми городами. А раса, к которой принадлежало это носорогоподобное существо, была, по убеждению людей, слишком живуча.

Это был гормон.

Вторым, кто остался невредим из пяти членов экипажа разведывательной ракеты, был де Джувенел — смуглый, крохотный человечек, который всегда держался в стороне. Он уставил на Брэбента невыразительное лицо маленькой обезьянки и ждал.

Когда Брэбент поднял глаза, де Джувенел спросил:

— Готово? Скажи мне, зачем нужно было, чтобы Марн улыбался? Дело принципа? Показать, какие мы, земляне, мужественные?

Брэбент печально ответил:

— Не знаю. Это была всего лишь идея. Но чем меньше гормены будут знать о нас, тем больше у нас потом будет шансов застать их врасплох.

Де Джувенел неуверенно кивнул:

— Ну, а как рука Марна?

— Мне трудно сказать, как срастется кость, но похоже, что все в порядке.

Де Джувенел снова кивнул и, не успел Брэбент остановить его, достал и зажег сигарету.

Брэбент нахмурился, но было слишком поздно что-либо говорить и, в конце концов, это было лишь его предположением. Однако Говард заметил, что, пока спичка горела, гормен у двери сделал какое-то неуловимое движение. Возможно, он сделал какие-то пометки; оставалось надеяться, что дым ничего стоящего для него не имеет. Возможно, так оно и было, трудно сказать, так как это существо не носило с собой ничего похожего на карандаш, бумагу или другие письменные принадлежности.

Брэбент вздохнул и почесал затылок. Вся проблема в том, что к гормонам неприменимы обычные человеческие критерии. Они чужаки — единственная живая и наделенная разумом раса, с которой человек когда-либо встречался. И он должен попытаться приучить себя воспринимать их такими, какими они есть.

— Может, сигаретку, док?

Брэбент замотал головой, шокированный таким предложением. Хотя жесты де Джувенела воспринимались гормоном достаточно дружелюбно, но нужно, чтобы он сделал следующий вывод: «Субъект э 2 не проявляет интерес к дыму, выпускаемому субъектом э 1». Возможно, это хотя бы на время как-то запутает чужаков, и, может статься, подобная неразбериха — единственный шанс колонистов на успех.

— Ну как, док?

Брэбент вопросительно поднял глаза.

Де Джувенел издевательски оскалился:

— Я имею в виду, как чувствовать себя микробом, вместо того чтобы самому рассматривать их в микроскоп? Вы достаточно долго осматривали нас. И я представляю, как вам нравится быть самому пациентом.

— Но это моя работа, де Джувенел!

— Ну конечно, док! И вы так любите свою работу…

Брэбент резко отпарировал:

— Очевидно, я не слишком хорошо с этим справлялся. Но что я сделал такого, что вызвало подобную враждебность?

— Вы ничего не должны были делать. Ничего. Вы думаете, нам приятно, чтобы кто-то каждую неделю в течение семи лет ковырялся в наших мозгах? Нет, не было никаких оскорблений, но врач должен быть более обаятельным, док, и даже в этом случае он бы нам не нравился. О-о, — де Джувенел поднял руку, — ну, конечно, должен же быть кто-то, кто бы оберегал нас от душевного срыва. Но вам это не обязательно должно нравиться.

Он придвинулся ближе и перешел на шепот:

— Забудь об этом. Давай поговорим о более важных вещах. Тот парень, вон там, у двери, довольно неплохо сложен, но он может смотреть одновременно только в одну сторону, правильно? А что если мы перенесем свои занятия поближе к нему? Он будет следить за тобой, а мне тем временем, может, удастся вывести этого ублюдка из игры.

— Нет.

Де Джувенел кивнул:

— Я так и думал, док. Я так и думал.

Он какое-то мгновение смотрел на Брэбента, потом отошел подальше.

«Но это глупо, у нас не было никакого шанса, — Брэбент пытался переключиться на другую тему. — Не имеет значения, что де Джувенел думает обо мне, во всяком случае сейчас. Важнее то, что с нами произошло. И это относится не только к тем троим, но и ко всему экипажу корабля, а возможно, и ко всему человечеству».

Он проверил у Марна пульс и дыхание, решил, что все в порядке, и снова сел у стены.

Эта планета опустела задолго до ее открытия землянами. Первая экспедиция основательно все проверила. Она обнаружила тысячи селений и городов и не нашла даже намека на жизнь. Первая экспедиция добросовестно проработала на планете целый год, используя фотокамеры, магнитофоны и все известные записывающие и снимающие устройства.

И ничего.

Есть города, но нет ни одного животного, которое бы бродило по улицам. Есть леса с несколькими видами насекомых, а в морях водится рыба. Но города построили не рыбы и не жучки, а двуногие теплокровные существа, которые плавали по морям, имели понятие о проектировании и об электронных системах и разрабатывали полезные ископаемые. Но все жители исчезли. Планета пуста.

Брэбент окинул взглядом комнату. По человеческим меркам это был игрушечный дом, но народ, который строил его, наверняка не был игрушечным. Игрушек не убивают, как это случилось с ними. В этом нет сомнений. Уже когда первая экспедиция вернулась на Землю, все пришли к выводу, что это дело рук горменов. Единственное, что вызывало сомнение, так это то, что гормены, казалось, доселе не посещали эту часть Вселенной. Но они все-таки здесь, и невозможно предположить, что они здесь случайно. Они узнали. … Ракета-разведчик, ведомая компьютером по карте, приземлилась точно в том месте, где должна была располагаться база первой экспедиции. На базе находились три добровольца, которые согласились остаться на Алефе Четыре и ждать возвращения «Первопроходца». Но базы не оказалось. Как только ракета приземлилась, из строений неожиданно высыпали гормены.

То, что произошло дальше, на схватку похоже не было. И на засаду тоже. В момент, когда люди направлялись по безлюдному городу к одному из пустых зданий, толпа быстрых, очень быстрых существ с толстой кожей и маленькими свинячьими глазками внезапно хлынула на них. Сопротивление было бесполезно. Но, тем не менее, они все же попытались что-то сделать. Это стоило лейтенанту Марну сложного перелома руки, Крешенци и Клайтсу — жизни, ну а двое других оказались в еще худшем положении.

Брэбент встал и подошел к де Джувенелу. Гормен у двери проводил его поворотом головы.

— Послушай, де Джувенел, я не хочу, чтобы ты думал, будто это мои капризы.

— Конечно нет, док, — промямлил тот.

Брэбент пытался говорить убедительно.

— Рано или поздно мы, возможно, прибегнем к физическому насилию. Я не знаю. Но сейчас — нет. И по одной причине. Я не уверен, что мы вдвоем сможем нанести ему какие-либо повреждения.

— Да не будем об этом, док! — маленькое обезьянье личико изобразило сердитое выражение.

— Нет, погоди. Что мы знаем о них? Как к ним подступиться? Они быстро двигаются и жестоко наказывают. Помнишь, тогда, после приземления? Марн выстрелил первым. Он попал одному из них в ногу, но существо поковыляло прочь без единого звука. Это означает, что они не чувствуют боли. А если так, то их нервная система должна быть превосходной. Так вот, на основании чего ты считаешь, что гормона можно одолеть физически?

Де Джувенел спокойно ответил:

— Держу пари, что их можно убить.

— Дружище, я думаю, что голыми руками ты даже меня не смог бы убить.

Де Джувенел пожал плечами и зажег вторую сигарету. Брэбент продолжал настаивать:

— Все же есть надежда, что капитан не пошлет сюда вторую ракету, пока не получит от нас сигнал, отсутствие которого означает, что мы в беде. И если «Первопроходец» развернется и полетит обратно к Земле, то хотя бы спасет остальных. И…

Он запнулся и застыл на месте.

Гормон начал двигаться. Его движения, похоже, не были угрожающими, но сам факт уже таил угрозу. Часы напролет это существо стояло там, сжимая в руках-обрубках какие-то серебристые предметы, которые могли быть оружием или записывающим устройством, но, без сомнения, человеку они были незнакомы. И вот без каких-либо предупредительных знаков — раз, и оно посреди комнаты, стоит и смотрит в окно. Потом — раз, и уже на старом месте, открывает дверь.

— Спокойно, — предупредил Брэбент.

Де Джувенел окинул его равнодушным взглядом.

Гормен придерживал дверь, через которую входил другой его сородич. А позади второго двигалось что-то еще, какая-то сгорбленная и неуклюжая фигура… Человеческая фигура.

— Ну, слава тебе Господи, — прошептал Брэбент, и даже до Джувенел позади него издал что-то отрывистое и молитвенное.

Это было, без сомнения, человеческое существо, но только с натяжкой. Человеку в дверном проеме был миллион лет. Он был похож на ходячий труп, в котором осталась едва ли половина от того, кто еще мог есть, пить и позволить себе отдых. Невероятно, как он мог ходить, но он все же передвигался. И уж совсем невозможно поверить, что он еще может говорить. Жалкие остатки грязных волос обрамляли красноватый ссохшийся череп. А еще торчало подобие бороды, изодранной и такой же грязной. К тому же человек был почти голый.

Он прошел вперед, остановился на расстоянии вытянутой руки от Брэбента и де Джувенела и оглядел их покрасневшими от слез, выцветшими глазами. Потом открыл рот и попытался что-то сказать. Прозвучало:

— Ка-ка-ка.

Де Джувенел прошептал скороговоркой:

— Док, как ты думаешь, может, он один из тех парней, что остались здесь после первого полета?

Брэбент замотал головой. Это не означало — нет, просто он хотел сказать: «Я не могу поверить в это».

Да, правда, с момента первого полета прошло пятнадцать лет. Правда, что, оказавшись в руках горменов, те люди не получали надлежащего ухода. Но эта развалина, этот мешок с костями?..

— Ка-ка-ка… — давился незнакомец, плача от бешенства и страха.

Он подсунулся ближе и водянистыми остатками глаз уставился на них. Наконец он вытер мокрую бороду, сделал глубокий всхлипывающий вдох и прошамкал:

— Капитан Фа-фаррегут?

Брэбент осторожно протянул руку, чтобы поддержать это чучело. Он заговорил, тщательно и внятно произнося каждое слово так, как это делают, обращаясь к умственно неполноценному ребенку:

— Капитана Фаррегута здесь нет. Он вернулся на Землю. Мы не из первой, а из второй экспедиции.

Старик отрешенно посмотрел и начал покачиваться.

— Слишком поздно! — прохрипел он и, как подкошенный, рухнул на пол.

III

Вторая разведывательная ракета с одиннадцатью астронавтами на борту (в том числе, с тремя детьми) вошла в атмосферу Алефа Четыре.

Штурман Гибсен, устроившись в мягкой корзине перед контрольной панелью, в полный голос пел одну из своих песенок. Он развлекался. Практически вся необходимая работа уже была выполнена. Вообще-то ракету вел компьютер, а не человек, так как скорость была слишком высока и все команды нужно было отдавать без малейшего промедления. Только машина могла достаточно быстро вносить необходимые поправки в курс. Без них успешное приземление невозможно. Человек, обремененный самыми разнообразными мыслями, просто не способен на это.

Голоса у Гибсена не было, в лучшем случае, малый носовой баритон, но он успешно компенсировал это криком. Как уже говорилось, дело было почти сделано. Особенно следить было не за чем — ракета пронизывала нижний облачный слой тысячемильной атмосферы планеты. И только один штурман видел, как мимо мелькают, словно в калейдоскопе, коричневый, зеленый и грязно-голубой цвета. Но этого было недостаточно, чтобы вести ракету.

В носовой ее части находились «глаза» — постоянно вращающиеся радарные установки. Они улавливали все неровности и неточности и в виде сигналов передавали их на компьютер. Эти сигналы превращались в цифры и мгновенно обрабатывались в утробах мигающих лампочками машин, которые и задавали оптимальную скорость и курс в указанное на карте место приземления.

Сработали тормозные двигатели. Потом еще раз. От толчка поверхности планеты закачались амортизационные коконы.

— Все, прилетели! — завопил Гибсен, отстегивая крепления. Остальные члены экипажа тоже начали отстегиваться. Рей Уэнсли, освободившись от кокона, первым делом подошла к ребенку. Тот негромко всхлипывал.

— Какой хороший мальчик, — замурлыкала она, отстегивая ремни креплений. — Хороший маленький мальчик. Милый, не надо плакать.

Она, не переставая, беседовала с ребенком, хотя тот ее, возможно, и не слышал; но даже если бы и слышал, вряд ли обратил бы внимание. Рей продолжала говорить, пока не нашла герметически закрытую бутылочку с детской смесью. Открыла ее, размяла соску и дала ребенку.

Малыш перестал всхлипывать и принялся за еду.

Рейчел наклонилась к открытому люку ракеты и осмотрелась.

Гибсен уже был снаружи. Он прыгал по дымящейся почве и ругался.

— Ретти! — заорал он.

Из открытого люка осторожно вылез рыжеволосый парень. Коснувшись грунта, он взвыл и пулей выскочил за пределы выжженного участка.

— Ретти, поднимись на холм или дерево и осмотрись вокруг. Колейнер, оставайся на корабле. Попытайся связаться с капитаном Сэрреллом и сообщи об успешной посадке. Лике! Ты с Кэнноном начинай выгрузку. А вы, девочки, уберите детей с дороги. Слышите?

Да, то было блаженное время для штурмана Гибсена — он отдавал приказы, и десять человек ему повиновались.

Рей Уэнсли осторожно передала ребенка Мери, которая нервно подпрыгивала на горячем песке. Потом спустилась с ракеты и впервые за свои девятнадцать лет очутилась на планете, которая никогда не вращалась вокруг Солнца. Было горячо.

Рей поспешно выбрался с обожженного участка.

Они находились на сером и закопченном пляже. В двадцати ярдах плескался прибой. Горячим был не только выжженный песок, но и воздух. В свете, который проникал на Алеф Четыре, было много инфракрасных лучей, поэтому было довольно жарко. Можно сказать, слишком жарко, хотя днем здесь было, как на Земле в сумерки.

По плану они должны были находиться близ одного из безлюдных городов, но вокруг ничего не указывало на его присутствие. Виднелись только качающиеся деревья, которые росли прямо из песка.

Как уже говорилось. Рей была из тех, кого принимают в расчет. И Гибсен тоже — довольный, что может отдавать приказы. А также Брэбент — ухаживающий за все еще слабым, но уже выздоравливающим мужем Мери Марн. Они находились едва ли в миле от второй партии землян. Ну, а все остальные почти не принимаются в расчет, и Мери Марн в том числе.

В то время, когда сегодняшняя двадцатидевятилетняя Мери Марн была еще Мери Девисон, она работала машинисткой в Комиссии ООН по освоению космического пространства и была помолвлена с героем межзвездных полетов. Девушка, решившаяся на помолвку с участником межзвездной исследовательской партии, должна была отдавать себе отчет в том, что ей придется ждать возвращения своего милого лет десять, а может, и того больше. Это было безнадежное занятие, но в шестнадцать лет подобный срок всегда кажется пустячным.

Итак, юная Мери в космопорту поцеловала на прощание своего Флориана и вернулась к школьным занятиям. Прошло время. Девушка окончила школу, ей исполнилось двадцать два. Все ее школьные подружки уже познали прелести брака. Она отгуляла свадьбу своей сестры и набралась кое-какого опыта обращения с детьми со своими первыми двумя племянниками.

К тому времени корабль Флориана приближался к цели своего путешествия, но, увы, он продолжал удаляться от Земли.

Мери пошла работать в Комиссию, поскольку считала, что это поможет ей не забыть Флориана. Она стала работать машинисткой и ни на любую другую должность не претендовала; просто нужно было скоротать время в ожидании жениха. Подружки по работе бегали на свидания, одна за другой выходили замуж, но только не Мери. Отчаянная попытка девушки дождаться своего суженого стала больше походить на слепое упрямство, чем на привычку. Другие девушки, которые тоже были помолвлены с астронавтами, давным-давно забыли о своих обещаниях. Но только не Мери. Некоторые из них уже успели пройти полный цикл замужества: помолвка — женитьба — дети — развод. Некоторые прошли пару таких циклов. Но только не Мери. Она ведь дала обещание. Хотя ей от этого было не легче.

К концу тринадцатого года ожидания Мери совсем измучилась. Под влиянием естественного напора женских гормонов и ухаживаний приятелей она начала испытывать страх. Кто же этот Флориан, чья фотография на столе наверняка не соответствует действительности? Кто тот тридцатилетний мужчина, который сменил ее возлюбленного?

Прошло тринадцать лет.

Радарные установки со спутников метановых гигантов непрерывно прочесывали космическое пространство в поисках корабля и наконец нашли его. Вначале на экранах появилась слабая мерцающая точка, которая постепенно переросла в контуры обычного корабля землян. Со спутников стартовали ракеты на химическом топливе и окружили корабль. На Землю сразу же ушло печальное радиосообщение…

Спустя восемь лет Мери Марн убаюкивала ребенка на этой чужой планете, куда вряд ли ступала нога Флориана. Она вспомнила тот день, когда друзья пришли сообщить ей о трагедии. Они еще и рта не раскрыли, а она уже все поняла, хотя в то время о гормонах еще и не слышала. То была первая встреча, которая состоялась в дюжине световых лет от этой планеты. Исследовательская ракета, на которой находился Флориан, была уничтожена. Этот восемнадцатилетний юноша так и не достиг тридцати.

Молодая Мери не то чтобы сильно расстроилась: тринадцать лет — слишком длинный срок, но все же разрыдалась. Она оплакивала утрату около месяца, пока все телестанции прокручивали фильмы, доставленные на уцелевшей ракете. Эти фильмы показывали громадные приплюснутые вражеские корабли, оружие и самих горменов, один вид которых внушал ужас.

Гормены. Откуда взялось это слово? Оно уже так привычно всем землянам, что кажется, будто люди всегда знали о существовании этой чужой расы. Просто необходим был сам факт встречи, чтобы слово оказалось у всех на языке. На том злополучном корабле находился также астронавт Дэвид Гормен. Возможно, это он назвал их так. Возможно, им дали его имя, так как он был их первой жертвой. Или, может, гормены сами сообщили экипажу о своем названии. Были и другие предположения, но все они, даже самые правдоподобные, уже не имеют никакого значения. Встреча Человека с Гормоном состоялась, потом будут еще. Все последующие заканчивались кровью.

Когда начал комплектоваться экипаж «Первопроходца П», Мери подала заявление и была зачислена. Она не искала приключений и не стремилась отомстить за смерть любимого, поскольку «Первопроходец» летел в противоположном направлении. Это было просто бегство. Бегство за несколько световых лет.

То, что случилось в конце этого полета, выглядело как насмешка над ее бегством.

Рей Уэнсли помогала разгружать ракету. Колайнер безуспешно пытался связаться с кораблем. Ретти вернулся с холма и доложил, что вдалеке виднеется город, затем снова ушел на пост. Гибсен в своем потемневшем от пота, усеянном драгоценностями кителе прислонился к дереву и тяжело сопел.

Рей подошла к Мери, чтобы помочь ей управиться с ребенком. Джиа Крешенци с двумя детьми тоже входила в эту партию. Она уже накормила их и приблизилась к Мери. Женщины дружно склонились над ребенком.

А тот не осознавал, что он на чужой планете. Он просто ощущал, как что-то сжимает его и душит. Раньше с ним никогда такого не случалось; малышу это не нравилось, и поэтому он постоянно капризничал. На некоторое время он засыпал, но вскоре просыпался, вертел головой и все пытался поднять свои крохотные ручки.

Рей сочувственно заметила:

— Бедный малыш, он не привык к силе тяжести.

— Бедный малыш, — повторила Джиа Крешенци, которой хватало хлопот и со своими двумя.

Девочке было пять лет, мальчику — немногим больше. Хотя во время полета они часами занимались на специальных тренажерах, им сейчас было трудно ходить, бегать, прыгать. Им было безразлично, что они никогда не чувствовали силы земного притяжения, которая давила когда-то на Александра Великого и Наполеона. Что Солнце, чей бег был однажды остановлен Иисусом, затерялось среди миллионов других звезд. Для них, как и для малыша, имело значение то, что они неожиданно обрели какой-то неприятный вес. Это тревожило и мать, но Джиа Крешенци беспокоилась и по другому поводу. Ее муж, как и муж Мери, улетел на первой ракете, и о них до сих пор ничего не было известно.

А Рей все думала: «В конце концов, они имеют право беспокоиться о своих мужьях. Брэбент же не дал мне даже такого права. Он думает, что я еще ребенок».

Она увлекла за собой двух старших детей и принялась учить их, как правильно ходить. Тогда…

— Что это? — воскликнула Джиа. Ее голос дрожал от волнения.

Со стороны мрачно нависающих деревьев доносился какой-то шум.

Гибсен вскочил на ноги. Из открытого люка показалось лицо Колейнера. Рей прижала детей к себе, как бы пытаясь защитить их. Шум был довольно странный.

И действительно пугающий.

Мери Марн закричала.

Из запущенного леса что-то надвигалось — огромное, таинственное и грозное. Оно налетело на людей с невероятной скоростью. Целый рой существ, которые все прибывали и прибывали.

— Гормены! — завопил Гибсен.

Он искал какую-нибудь палку или нож — что-нибудь, похожее на оружие. Но рядом ничего не было. На головном корабле было несколько пистолетов, но их забрал экипаж первой ракеты.

Гибсен с голыми руками бросился на горменов, но внезапно остановился и закричал в сторону ракеты:

— Колейнер! — Взлетай!

Это была победа разума над инстинктом. Инстинкт приказывал: «Борись!» Но борьба была бесполезной. Оставалась единственная надежда на ракету, которой, может, удастся взлететь.

Колейнер все понял и сделал все, что мог. Под ракетой взревело пламя.

Но ни один человек не смог управлять кораблем. Это было под силу только компьютеру, а он в это время не был запрограммирован на обратный путь. Ракета пританцовывала и раскачивалась, с трудом набирая высоту. Она повисла над головами, обдав оставшихся огнем своих двигателей. Это было похоже на кислотный дождь. В воздухе запахло жженым мясом и волосами.

В тот день чудеса не были предусмотрены. Земляне находились в плотном кольце горменов — не наглых и не жестоких, а просто непобедимых. Они обступили каждого, в том числе и детей.

Все попали в руки горменов.

Все, кроме двоих: Колейнера, уводящего раскачивающуюся ракету в сторону моря, и Ликса, который был ближе всех к ракете и уже никогда не попадет к гормонам в плен. Его неподвижное, обугленное тело лежало на сером песке.

В полумиле от берега ракета нырнула в море, и секунду спустя раздался оглушительный взрыв. Дети залились слезами.

IV

В темноте Рей Уэнсли осторожно продвигалась вдоль узкой улицы. С обеих сторон зияли пустые окна домов. Ее тело ныло от усталости и пережитого страха. Но странно, этот город, который построила неизвестная вымершая раса, все же волновал. Чуть впереди Гибсен нес одного ребенка Джии Крешенци. Мальчик все еще тихо всхлипывал. Рей с болью в сердце слушала его слова:

— Мамочка! Мамочка!

А его мама сделала непоправимую ошибку, напав на одного из горменов.

Мери Марн окликнула их сзади:

— Посмотрите! Похоже на нашу ракету! За низкими домами в тусклом свете поблескивал какой-то металлический предмет, контурами смахивающий на ракету.

— Да, это она, — подтвердил Гибсен, вглядываясь в темноту. Они свернули за угол и прямо перед собой на просторной площади увидели стоявшую на опорах ракету. В одном из зданий горел яркий свет, но гормены повели их дальше, даже не позволив остановиться. Один из них что-то прочирикал на своем птичьем языке, и ему ответили откуда-то изнутри. Из стоявшего рядом здания пробивался слабый свет. Их повели к этому игрушечному домику.

Рей проскользнула в двери мимо безмолвного гормена, огляделась и закричала.

— Они здесь! Мери, и твой муж тоже!

Все находились в крошечной комнатушке. С потолка струился слабый голубоватый свет. Марн, опираясь на локоть, привстал и пытался разглядеть вошедших. Возле него с перекосившимся от удивления лицом сидел де Джувенел. И никого больше.

Рей тревожно спросила Марна:

— А где доктор Брэбент?

Но лейтенанту было не до вопросов, особенно сейчас. Он вскочил, и Рей заметила, что рука у него на перевязи.

— Мери! — закричал астронавт и, пригнув голову, бросился вперед. Он был не очень высок, но все же доставал головой до потолка. Супруги встретились в центре комнаты. В одной руке женщина держала ребенка, вторую обвила вокруг шеи мужа и безмолвно застыла, испытывая чувство облегчения.

Рей наблюдала за этой сценой, и в ее душе что-то дрогнуло. Она схватила де Джувенела за руку.

— Где Брэбент?

Тот посмотрел на Рей и помрачнел.

— Ну, пожалуйста! — взмолилась она.

— Он жив, — нехотя ответил де Джувенел. — Или, точнее, был жив час назад.

— Тогда где…

— Не знаю, — грубо отрезал де Джувенел и пошел к остальным.

Рей бродила по этому, ставшему их тюрьмой, дому. Она раньше видела фотографии Алефа Четыре с зияющими пустыми оконницами зданиями; все колонисты их видели. Но по фотографиям нельзя было судить об их размерах, о миниатюрности их комнат, об изяществе их убранства.

В доме висело несколько фотографий с изображением хрупких двуногих существ с большими, как у лемуров, глазами, однако мебели, в нашем понимании, не осталось. Все эти вещи исчезли не так давно. Даже в таком влажном климате дерево и бумага не успели бы сгнить. В этом доме было три этажа футов по шесть каждый, и только две большие комнаты на первом были чуть повыше. Пленники могли свободно заходить во все комнаты, но выходить из дома запрещалось. Кроме охранника, стоявшего у входной двери, еще несколько горменов находилось во дворе и на крыше.

По правде говоря, вся эта охрана Рей Уэнсли не очень-то беспокоила. Ее увлекало совсем иное. Она уже более-менее представляла себе своеобразные условия жизни исчезнувших жителей Алефа Четыре. Никакой сантехники, труб в доме нет. В комнате еще сохранились следы былой роскоши. Но роскошью для жителей планеты были прекрасные вещи, которые служили таким же прекрасным целям.

Там были скульптуры или что-то в этом роде. Были музыкальные инструменты, походившие на барабаны с литой верхней частью. А также картины, но реалистичны они или нет, об этом судить было трудно. В целом очень мало было вещей, которые, по ее мнению, указывали на разницу между цивилизованной жизнью и жизнью животных. Кроме того, во всем этом чувствовался какой-то дискомфорт. Все эти вещи как-то не вязались с привычными тяготами космического полета и, казалось, попали сюда случайно. Это все равно, что на их корабле была бы дверь с надписью: «Пороховой погреб».

Так продолжалось, пока Рей не встретила Мери Марн. Та внимательно выслушала ее и рассмеялась, что сразу же вернуло девушку к действительности, и она снова забеспокоилась о Брэбенте.

Вернувшись в комнату, где все еще безмолвно стоял гормен-охранник, Рей увидела незнакомца.

— Рей! — закричал Гибсен. — Где ты была? Ну, ладно. Это — Сэм Джерофф из первой экспедиции.

Она подошла к этому пожилому человеку. Он явно нуждался в помощи, а Рей была единственной, кто хоть что-то смыслил в медицине, поскольку приобрела определенную практику, ухаживая за детьми на корабле. Пока она искала в аптечке все необходимое, старик пытался ответить на тысячи вопросов, которые так и сыпались со всех сторон. «Его запугали, — думала она. — Запугали! И он долго почти ничего не ел. Об этом можно судить по редким волосам, по сухой, в струпьях, коже, даже по красным от слез глазам. Самое подходящее лечение для него — это еда и отдых. Возможно, подойдут витаминизированные концентраты».

Пока Рей рассматривала этикетки, ребенок четы Марн проснулся и заплакал.

Мери поспешила к нему. Гормон, безучастно стоявший у двери, вдруг сделал какое-то неуловимое движение и оказался возле них; его заинтересовало маленькое, розовое личико. Он был похож скорее на мумию, чем на живое существо. Потом снова без каких-либо видимых движений он очутился у двери.

Пока Рей занималась Сэмом Джероффом, тот беспрерывно вертелся. Вот его взгляд остановился на охраннике, и он тихо заскулил. Тот не обратил на него внимания.

— Извините, мисс, — пробормотал Джерофф. Гибсен взглянул на девушку и покачал головой.

— Да, несладко ему пришлось. Старик услышал и привстал.

— Не сладко? Я каждый день удивлялся, что еще жив. Вот Скиннеру повезло больше меня.

Рей зашикала на него и попыталась уложить, но тот заупрямился. Ему хотелось выговориться.

С помощью Гибсена и де Джувенела старик прислонился к стене и начал свой рассказ:

— Нас было трое — Чепмен, Скиннер и я. Мы находились на планете уже больше полутора лет, когда впервые увидели ракету. — Он отдышался и продолжал: — Ее засек Скиннер. Он был радистом и однажды поймал сигналы, которые не смог прочесть. Скиннер поведал все нам, но, вы знаете, мы вначале не поверили. Мы тогда еще ничего не знали о горменах. Я впервые услышал это имя от доктора Брэбента. Мы не знали тогда, что в космосе есть еще кто-то, кроме людей, и… Ну, вот и узнали.

Старик сипло закашлялся, поднял глаза на Рей и прикрыл рот рукой.

— Извините, — прошептал он. — Тем не менее продолжали поступать все новые сигналы. Мы установили наблюдение за небом и, кажется, что-то увидели. Думаю, это был корабль. Мы увидели что-то и решили — метеорит. А как оказалось в последствии — ракета горменов. Но мы не были уверены в этом, да и длительное время ничего не происходило. Все, о чем я говорю, есть в бортжурнале. Кто хочет, может прочесть. Думаю, он где-то здесь. Но, конечно, не в этом дело. Журнал находится у горменов, и… Ну, так вот. Как я уже сказал, длительное время все было спокойно. Около двух лет. Мы пытались выращивать зерновые культуры, но они очень плохо росли. А корнеплоды вообще засыхали. Из таких растений, как картофель, морковь, репа, только морковь как-то вырастала, но не больше дюйма в длину. Но все-таки ее можно было есть. Она скорее была похожа на шишку, чем на морковь, и совсем не вкусная. Думаю, что все это из-за слишком тонкого плодородного слоя почвы. Это все равно, что жить в доме, у которого нет ничего, кроме фундамента, но, впрочем, это не то. Понимаете, верхний слой довольно плодороден, но под ним — мертвый. Я долго об этом думал, но черт меня подери, если хоть что-то понял. Вначале я думал, что в грунте слишком много влаги, однако…

— Извините, — поспешно сказал старик и снова закашлялся. Затем провел ладонью по губам и продолжал: — Я немного забыл язык, и мне трудно рассказывать. Итак, культурные растения очень плохо росли. Ну вот, тогда и появились чужаки. Та штука, которую мы заметили в небе, была наверняка ракетой, и они, должно быть, засекли нас. Но чем они занимались почти все эти два года, я не знаю. У чужаков на планете Бес было что-то вроде лагеря. Они держали меня там пару лет. Возможно, этот лагерь был и тогда, когда капитан Фаррегут был здесь. Но ни лагеря, ни чужаков мы тогда не видели, пока…

Джерофф запнулся и тихо заплакал.

Гибсен приказным тоном заметил:

— Послушай, тебе не обязательно все рассказывать прямо сейчас. У нас есть время!

— Я должен, — промолвил Джерофф, вытирая свои водянистые глаза. — А вы уверены, что времени достаточно? Я — нет. Возможно, у нас вообще не осталось времени.

Старик беспокойно заворочался, потом уставился на молчаливого гормена и продолжил свой рассказ:

— Они пришли ночью, когда мы все спали. Никакой охраны у нас, конечно, не было. Кто бы мог подумать, что она может понадобиться? Нас разбудил какой-то шум. Хотя меня разбудил крик Чепмена. Он тогда ночевал в другом доме. Накануне мы поссорились, едва не дошло до драки. Чепмен потерял одну из книг Скиннера, а тот не дал ему свою гавайскую гитару, и Чепмен… Впрочем, это не столь важно. Но Чепмен съехал от нас и поселился в одном из домов напротив. Красный такой. Мы называли его Дом Моргана. Там на потолках комнат были какие-то золотые украшения, поэтому Скиннер окрестил его так, и… Ну вот, гормены вначале зашли в тот дом. Мы проснулись от ужасного крика и помчались на помощь… Чепмен был все еще жив. — Джерофф разжевывал каждую фразу. — Да, он жил еще два года после этого. Нас вместе возили на планету Бес. Мы с ним виделись нечасто, но после его смерти я все-таки увидел его. Они препарировали его тело, чтобы изучить анатомию человека. Я думаю, они хотели…

Джерофф снова запнулся, опустил голову, однако через минуту задумчиво продолжал:

— Гормены, исследуя рефлексы и еще что-то, причиняли мне ужасную боль. Я просил их убить меня, но они отказывались. Я умолял их. А Скиннера они убили. Прямо там, в Доме Моргана. У него был пистолет, и он пристрелил шестерых. Затем гормены отвезли меня на Бес для… Ну, доктор Брэбент говорил, как это называется. Лет десять после смерти Чепмена меня кормили какой-то кашей и все это время наблюдали за мной. Временами они не беспокоили меня в течение нескольких недель. От каши иногда ужасно тошнило. Как видите, они хотели знать буквально все. Они провели массу экспериментов, иногда очень болезненных. — Старик потер большой белый шрам на руке и снова заговорил. — С месяц назад гормены снова привезли меня сюда. Тогда я не знал зачем, а сейчас догадываюсь. Я думаю, они засекли «Первопроходец П» своим радаром, если у них вообще есть радары. Или, возможно, вы отправили какое-то сообщение, и гормены перехватили, и потому отправили меня сюда. Наверняка они собирались использовать меня как приманку. Поставить где-нибудь на открытом месте, а самим притаиться в засаде. Но все случилось иначе. Они…

Джерофф разрыдался.

Гибсен поднялся на ноги и прорычал:

— Хватит. Пусть отдыхает.

Он решительно повернулся к охраннику. Но де Джувенел придержал его рукой. Штурман мгновение смотрел на маленького смуглого человечка и потом кивнул:

— Ладно. Я ничего не стану делать.

Рей уже засыпала, лежа на полу возле спокойно посапывающего ребенка, когда рука Гибсена легла ей на плечо.

— Военный совет. Давай, просыпайся. Гормон ушел. Она посмотрела в сторону двери — охранника не было. В комнате стояла почти кромешная тьма, только со стороны освещенных зданий напротив проникало немного света. Отсюда были видны скромное убранство комнат и темные фигурки чужаков.

— Просыпайтесь, — громче сказал Гибсен, толкая носком ноги Мери Марн и ее мужа, которые тут же спали вместе. — Де Джувенел? Ты встал? Ретти?

Наконец все проснулись. Гибсен продолжал командовать:

— Ретти, стань у двери. Неизвестно, сколько это существо будет отсутствовать. Смотри внимательно. Он повернулся к Марну.

— Лейтенант, ты старше меня по званию. Может, хочешь взять руководство в свои руки? Марн покачал головой.

— Я еще не совсем владею рукой. Да и какая разница, кто сейчас руководит.

— Может и так, — согласился Гибсен. — Нас оставили без охраны. Думаю, нужно как-то пробираться к ракете. Ну, что вы об этом думаете?

Рей затаила дыхание, затем выпалила:

— Но в ракету все не поместятся!

— Полетит только кое-кто из нас, — уточнил штурман.

Сэм Джерофф приподнялся на локте и слабо застонал. Гибсен грубо закончил:

— Это так. Пара человек вынуждена будет остаться.

Уэнсли резко возразила:

— Это несправедливо! А как же дети? — Гибсен отрицательно покачал головой. — А Сэм Джерофф? А доктор Брэбент? Его даже нет с нами, как мы можем оставить его?

— Но он же нас оставил.

— Да, но…

— Заткнись, Рей! — Голос Гибсена стегал, как кнут погонщика коров. — Сейчас не время говорить о справедливости. Речь идет о нашей жизни или смерти.

Он подошел к окну, кивнул куда-то головой и продолжал:

— Ракета стоит вон там. Гормонов не видно, хотя их возня в доме слышна. Я смогу добраться к ракете незамеченным. Обещаю. За пять минут я введу все необходимые параметры полета в компьютер, и он выведет нас на орбиту «Первопроходца П». Но там предстоит подлететь к самому кораблю, поэтому в ракете должен быть запас мощности. Это значит, — он запнулся, — что полетят не более трех человек.

— Трое…

— Три живых человека, — грубо оборвал Гибсен, — все же лучше, чем гибель всех! И пока капитан Сэррелл болтается там на орбите, сытый и счастливый, гормены вычислят корабль и накроют его вместе с нами.

— Нет, — решительно заметила Рей. — Нужно подождать Брэбента.

— Да черт с ним, с Брэбентом! Он ушел к горменам. Если они ему так нравятся, пусть с ними и остается!

Рей покачала головой. Она не хотела ничего слушать и продолжала отстаивать свою позицию.

— Неужели вы не понимаете? Он вернется и принесет необходимые нам сведения. Какое вы имеете право думать, что он уже не с нами и останется у гормонов? Он использует любую возможность, чтобы выведать их слабые стороны. Они…

— Они не имеют слабых сторон, — вставил Сэм Джерофф и взял ее за руку. — Послушайте меня, девушка! Я боюсь здесь оставаться, но это не имеет значения. Он прав. Пусть летит! Мы здесь все равно умрем.

— Правильно, — продолжал Гибсен. — Ну, а сейчас пробираемся к ракете. Рей, твое предложение отклоняется. Де Джувенел, оставайся пока здесь, а я попробую проскочить к кораблю. Как только я попаду внутрь, любого гормона, приблизившегося к ракете, ты должен…

— Гибсен! — взволнованно зашипел от двери Ретти. — Иди сюда и посмотри.

Все приблизились к окнам и двери.

В небольшом сквере возле дома суетились гормены. Их было около дюжины, и они молча копошились у разведывательной ракеты.

— Нам нужно подождать, — решил Гибсен. — Может, они уйдут.

— Они, по-моему, не собираются уходить, — зашептала Рей. — Посмотри, Гибсен! Что они там делают?

Коренастые, ловкие существа толпились у люка ракеты. Издали они походили на массивных кроликов. Часть из них уже находилась в ракете. Те, что были снаружи, выстроились цепочкой и из ракеты начали передавать какие-то предметы: металлические ящики с множеством переключателей и торчащими проводами.

— Они разобрали всю аппаратуру! — воскликнул лейтенант Марн, осторожно поддерживая сломанную руку. — Гибсен, ты представляешь, что это значит? Мы же не сможем теперь улететь, даже если удастся захватить ракету!

— Это точно, — удрученно пробормотал Гибсен. — Очень разумно, а? А как вы думаете, кто это им посоветовал?

Его перекосившееся лицо повернулось в сторону Рей Уэнсли. Оглушенная новой неприятностью, она молчала. Гибсен же просто излучал ярость:

— Очень мило, да? Гормены все о нас знают, не так ли? И только из одного источника они могли все это узнать — от твоего любимого мозголова — Брэбента!

V

Всю ночь напролет площадь перед домом, где находились земляне, озарялась яркими вспышками. Они высвечивали серые фигуры гормонов, грузивших изуродованную аппаратуру на какую-то телегу с огромными колесами. Для Гибсена это зрелище было невыносимым; он стоял на коленях у окна, и от каждого удара по его родным компьютерам его сердце сжималось от боли. Но даже ярость не могла победить сон, и Гибсен уснул прямо у окна.

Утром его разбудила Рей Уэнсли. Она проснулась от крика ребенка, покормила его, сменила мокрые пеленки и устроила в углу комнаты. Откидной столик загораживал малыша, чтобы кто-нибудь нечаянно не наступил на него.

От этой возни Гибсен и проснулся. Он сел и мрачно огляделся вокруг. Площадь перед домом уже опустела. Утренний воздух был холодным и влажным. В комнату проникал сумрачный свет.

— По-моему, они закончили, — прошептал штурман, кивнув в сторону площади.

Но Рей занимали иные проблемы. Она обнаружила, что осталось всего три бутылочки с детским питанием, если не считать немного грудного молока матери. Желание Мери кормить ребенка грудью было само по себе прекрасным, но у нее было слишком мало молока. Поэтому требовалось найти какой-нибудь заменитель.

Рей сказала об этом Гибсену, но тот только пожал плечами:

— Три бутылочки хватит на весь день, не так ли? Ну, а дальше что-нибудь придумаем.

— У нас также нет чистых пеленок. Гибсен встал и направился к двери. Там он задержался и злобно бросил через плечо:

— Попроси у своего друга Брэбента. Он в прекрасных отношениях с местной властью.

Гибсен рассердил девушку, но этого он и добивался. Злость — очень мощное оружие, способное разрушить любое чувство. Он надеялся, что достаточно разозлил Рей, чтобы ее нежная привязанность к этому психологу дала трещину.

Гибсен считал, что поступает справедливо, поскольку был почти уверен, что Брэбент продался гормонам. Кроме того, это входило в его планы. Несмотря ни на что, еще оставалась надежда на побег, и в случае успеха ему предстоял долгий и скучный полет к Земле. Ну, а ежели Рей полетит с ним, полет не будет таким скучным.

Только без этого мозголова Брэбента.

Гормен-охранник снова стоял у двери и все наблюдал, наблюдал. Де Джувенел, запивая сухое печенье холодным кофе, угрюмо заметил:

— Я хотел напасть на это существо. Брэбент помешал мне. Что ты об этом думаешь, Гибсен?

Тот ухмыльнулся.

— Я думаю, — он покосился на Рей Уэнсли и подмигнул де Джувенелу, что тебе нужно быстрее допивать кофе, Джо. Остальные уже готовы.

— Прекратите! Я знаю, вам не нравится доктор Брэбент, но не смейте так говорить! У вас нет никаких оснований утверждать, что он делает что-то не так. А тебя, Гибсен, вообще не было здесь, когда гормены уводили его!

— Он не очень сопротивлялся, — заметил де Джувенел.

Гибсен покачал головой.

— Нет, Джо, мы не смеем так говорить. У нас действительно нет никаких оснований.

Он подмигнул, встал и подошел к окну. В общем, он был доволен. Невдалеке терпеливо ждала разведывательная ракета. «Может быть, — думал Гибсен, — может, все же удастся…» Но об этом не могло быть и речи. Без компьютера они не взлетят. Однако если им удастся найти и восстановить все блоки компьютера… Или что-нибудь еще. Во всяком случае, шанс был…

— Эй, Марн, иди сюда на минуточку… Что это?

Гибсен указал на один из домов. Он ничем особенным не отличался от остальных, но внутри что-то блестело.

— Похоже на золото, — предположил Гибсен. — Джерофф, посмотри, вы именно этот дом называли Домом Моргана?

Старик прищурился.

— Тот? Да нет. Дом Моргана вон тот, с розовой крышей. Это там они убили Скиннера. Вы помните, после их первой высадки.

— Что же, черт возьми, это такое?

— Это их корабль, — тихо сказал Джерофф и отошел от окна.

У Гибсена перехватило дыхание.

— Их корабль?..

Он выпрямился, почти упершись в потолок. Потом резко заметил:

— Ну вот и ответ! Они изувечили наш, так мы воспользуемся их кораблем.

Он обвел взглядом угрюмые лица.

— В чем дело? Вы не верите, что я могу взлететь на нем?

— Нет, — послышался от двери голос. — Я не верю.

Все повернулись. Брэбент и два гормена стояли перед открытой дверью.

На мгновение воцарилась тишина. Гибсен первым нарушил ее:

— Входи, док. Нам так хотелось поговорить с тобой. Вместе с друзьями, если хочешь. Мы им рады не меньше, чем тебе.

Брэбент вошел, мельком взглянул на Рей, однако лицо его ничего не выражало.

Гибсен дохнул на сапфир в форме звезды, который был пришит с левой стороны кителя, и протер его рукавом. Он всегда так делал, когда хотел сосредоточиться и прийти в себя. Потом вежливо спросил:

— Вы хорошо провели время, док?

— Не очень.

— Ну, как же так, — он с сожалением покачал головой. — Я думал, они знают, как обходиться с гостями. Не так ли, Джерофф?

Старик отрешенно смотрел в сторону.

— Ну, ладно. Когда ты вошел, у тебя, кажется, были какие-то замечания относительно моей идеи? Ты сказал, что я не смог бы управлять чужим кораблем?

— Конечно, не смог бы.

— Объясни, почему?

— Потому что ты не гормен. Тебе как штурману следовало бы понимать. Как ты думаешь, почему они выбросили компьютер из разведывательной ракеты?

— Именно это, — ехидно заметил Гибсен, — нам бы и хотелось узнать, доктор Брэбент.

— Потому что он им не нужен, вот почему! Нам нужен, а им — нет. Эти существа совсем по-другому устроены.

Чувствуя, что это правда, штурман все же не удержался, чтобы не заметить:

— Все, что могут делать они, могу делать и я. Но на чьей стороне ты, Брэбент?

Говард возмущенно воскликнул:

— Ты глупец! Ты думаешь, что сможешь вести ракету без компьютера? Как бы не так! Человек не способен удержать ракету, это под силу только сложному механизму. А он разобран. На кораблях горменов нет компьютера, поэтому они и выбросили его из нашей ракеты. Странно? Я не думаю. Этим все и объясняется. — Брэбент подошел к окну и протянул руку в сторону домов. Три гормена, не двигаясь, безучастно следили за ним. — Посмотрите туда! Видите те дома за площадью? В них полно этих созданий! И я гарантирую, что вы не успеете выйти из этого дома, как один из них будет стоять у вас за спиной. Они очень ловкие. Но даже если вам удастся добраться до ракеты, неважно, какой именно, что же дальше? Без компьютера взлететь невозможно. Вы все летали в ракетах и знаете, что происходит во время взлета. Первые несколько секунд двигатели работают, но ракета все еще не двигается. Потом она начинает медленно подниматься. Где-то на пятой секунде она уже на расстоянии фута или двух от поверхности. Но ракета для устойчивости должна набрать скорость восемьдесят — сто километров в час, на что ей понадобится пятнадцать секунд. За это время, друзья, вы успеете умереть несколько раз. Любое отклонение от вертикали, даже самое ничтожное, нужно устранить, и немедленно. А достаточно ли ты быстр для этого, Гибсен? Нет. И я нет. Никто из землян не обладает необходимой реакцией.

Он повернулся ко всем лицом.

— Как бы эти ракеты нас не интересовали, но есть они или их нет — это уже не имеет значения.

Гибсен хмуро наблюдал, как Брэбент подошел к стене, где в кучу был свален их скудный запас провианта, и выбрал себе галеты. Он снова принялся чистить свой сапфир, продолжая следить за доктором. Все молчали, и это больше всего беспокоило штурмана. «Какое право имеет этот мозголов прийти и разрушить наши планы? Ну, ладно, — думал он, — может, это будет не так легко, но все же есть хоть какая-то возможность улететь? Она должна быть. В противном случае этот сапфир окажется у одного из толстокожих ублюдков, как игрушка для детей, вместо того чтобы обеспечить десяток счастливых лет жизни для Роберта Гибсена, эсквайра».

Молчание нарушил де Джувенел:

— В чем дело, док? Неужели твои друзья не накормили тебя?

Брэбент, разжевывая галету, флегматично ответил:

— Нет.

«В его голосе чувствуется напряжение, — злорадно заметил про себя Гибсен. — Значит, он тоже волнуется».

Брэбент посмотрел на оставшийся кусок галеты и положил его обратно.

— Ладно, у нас будет кое-что получше. Я договорился о тех припасах, которые гормены вынесли из нашей ракеты.

— Что? — удивленно воскликнула Рей Уэнсли. — Но как?..

Говард выглядел почти смущенным. Голос его совсем снизился:

— Я уладил кое-какие вопросы с ними. Но мне нужна ваша помощь. Помогите перенести эти вещи.

Де Джувенел ухмыльнулся. Рей резко спросила:

— Уладил? Какие вопросы?

Гибсен с удовольствием заметил, что лицо Рей выражает чувство, которое, как он и рассчитывал, должно перерасти в гнев. «Прекрасно, — думал он. — Прекрасно, может, малышка образумится!» Брэбент кратко объяснил:

— Я заключил одну сделку. В обмен на информацию о том, как мы устроены. Они хотят изучать нас, и мы им это позволим. За это они отдают наши припасы и обещают не… — Он запнулся и посмотрел на Сэма Джероффа.

— Они обещают! — воскликнула Рей. — Но как ты можешь!

— У нас нет выбора, — защищался Брэбент. — Как знать, возможно, с нашей помощью они узнают о человеческой расе то, что поможет уладить наши отношения. Подумайте, ведь мы для них такие же чудаки, как и они для нас. Для них встретить в космосе существ с подобным уровнем развития цивилизации было такой же неожиданностью, как и для нас. С психологической точки зрения мы для них такая же загадка, как и они для нас. А это уже моя стихия. Итак, я договорился, что… — … что поможешь им завоевать Землю, — резко оборвал его де Джувенел.

— Нет! Что…

— Не лги, Брэбент! — воскликнул Марн, проталкиваясь вперед и от волнения забыв о своей руке. — Помощь и содействие врагу — это предательство! Для тебя твоя шкура дороже всего, не так ли? Но на нас не рассчитывай! Ты знаешь, что означает предательство?

— Заткнись! — сказал Брэбент. — У нас нет выбора. Гормены…

— Ну уж нет, господин мозголов, — вмешался наконец Гибсен.

Он оттолкнул Марна и де Джувенела и стал вплотную к Брэбенту. — Наш выбор — или сотрудничество, или смерть. Твоя смерть, Брэбент! Или ты думаешь, мы не сможем убить тебя!

Мгновение Брэбент спокойно смотрел на него, потом кивнул и холодно заметил:

— Да. Я так и думал, что вы выберете именно это. Но ты и здесь просчитался, Гибсен. Ты не сможешь убить меня. Гормены не позволят.

— Но они даже не узнают! Однажды, когда ты не будешь этого ожидать…

— Они уже знают — спокойно сказал Брэбент. — Разве Джерофф не сказал вам? Все гормены прекрасно знают наш язык…

VI

Брэбент и два его спутника ушли, прихватив с собой Сэма Джероффа. Нельзя сказать, что Сэм ушел добровольно — старик ужасно кричал, разбудив ребенка и расстроив осиротевших детей Крешенци. Однако хотел он этого или нет — его увели. И вряд ли старика успокоило обещание Брэбента, что ему не сделают ничего плохого.

Как только Рей удалось успокоить детей и они задремали, в комнату бесшумно вошли несколько гормонов. Знали они английский или нет, но говорить они явно не намеревались. Гормены рассыпались по комнате и быстро и уверенно начали перебирать все продукты, одежду и оборудование, которые находились в комнате.

— Гибсен! — позвала Рей. — Все идите сюда! Они что-то ищут.

Люди сбежались в комнату и в нерешительности остановились у двери, не зная, что предпринять. Но чужаки никого не трогали, их интересовали только вещи. Они тщательно ощупывали каждую мелочь.

— Это обыск, — предположил Гибсен. — Я думаю, они ищут оружие. Вот потеха! Хотел бы я посмотреть, что они найдут.

Но гормены пошли еще дальше. Стальная линейка, которую при случае можно было заострить, единственная стеклянная бутылочка для детского питания, которую Мери захватила вместе с пластмассовыми (ее можно было разбить на острые куски), все колющие, режущие и ударные предметы были конфискованы.

— Вымели подчистую, — горько констатировал Гибсен. — Ну что ж, пусть забирают. Мы здесь бессильны, во всяком случае, сейчас.

Но прибывшие не нуждались в его разрешении — они закончили обыск и собрались у двери. И тут Рей Уэнсли впервые услышала их речь, которая напоминала тонкое отрывистое попискивание, слишком слабое, чтобы произвести какое-либо впечатление. Однако, без сомнения, это была речь. Угадывались вопросы и ответы. После этого часть группы ушла, захватив все трофеи. Трое оставшихся направились к девушке.

Она испуганно закричала. Это получилось бессознательно; слишком быстро все произошло, так что она даже не слышала возгласов мужчин, не видела, как два гормена встали — раз! раз! — между ней и остальными людьми. А в это время третий подхватил ее на руки, ловко и заботливо, как иногда мать подхватывает своего ребенка. Какая-то доля секунды — и они уже на улице; она едва удержалась, чтобы снова не закричать. Остальные гормены прикрыли собой дверь.

Ее перенесли через площадь в один из домов напротив. Весь дом был наполнен щебетанием этих уродин. Они были повсюду. Рей не только не могла их сосчитать, но даже заметить, чем они занимаются, так быстро ее несли вверх по лестнице. Гормен, который ее тащил, не произносил ни звука. Он быстро, без каких-либо видимых усилий, поднимался по ступенькам; казалось, он парит в воздухе. Чем выше они поднимались, тем отчетливее доносилась человеческая речь.

Гормен осторожно поставил ее у двери одной из комнат и, бесшумно сбежав по лестнице, исчез.

В комнате находился Брэбент. Там также был Сэм Джерофф — это его голос она слышала. Старик полусогнувшись сидел на стуле; закрыв глаза, он непрерывно говорил.

Рей хотела что-то произнести, но Брэбент покачал головой и поднес к губам палец. Он, казалось, немного удивился ее появлению здесь, но все его внимание было поглощено рассказом Джероффа. — … тот, у которого на плече была зеленая пластинка. Что-то вроде эмблемы с тремя листиками; даже не листиками, а какими-то завитушками. Он был крупнее остальных, я бы сказал, процентов на десять. Когда мне резали руку, он при этом использовал обе свои руки, тогда как его напарник — только левую. Хотя тот маленький, в зеленой комнате, накладывал мне электроды только правой рукой. При нем была небольшая золотистая коробочка с одиннадцатью белыми точками — с одной стороны и двумя красными — с другой. Четыре белых точки располагались в линию и…

Джерофф продолжал бубнить. «Очень странно, — затаив дыхание, подумала Рей, — что Брэбент выведывает у старика каждую деталь о гормонах».

Она осмотрелась по сторонам. Комната была намного больше любой из тех, которые она видела в доме-тюрьме. Повсюду лежали какие-то незнакомые предметы. Но они явно были принесены сюда недавно — черные металлические ящики, золотистые ящики. Они скорее всего принадлежали горменам. А дом, очевидно, их главный штаб или что-то вроде этого. Рей вдруг почувствовала какой-то неприятный запах, и он ей показался уже знакомым. Раньше она думала, что это запах Алефа Четыре, но сейчас начинала догадываться — он исходил от самих горменов.

Потом она заметила какой-то явно не местный предмет. У него был черный металлический корпус, а внутренности — из стекла, стали и меди. «Этот ящик, очевидно, из нашей ракеты. Значит, аппаратура здесь! — Душа Рей наполнилась радостью. — Все блоки перенесли сюда. Брэбент спас их. Наверняка у него есть какой-то план. И…» Она присмотрелась внимательнее. Там лежали магнитофон, какие-то блоки радиоаппаратуры, несколько аккумуляторных батарей. Брэбент, конечно, кое-что использовал в своих экспериментах, но явно не то, что могло им пригодиться во время полета.

— «…после того, как Скиннер умер, — продолжал Джерофф. — Я тогда долго болел. Думаю, из-за тех зеленоватых кусочков в каше, которые они подмешивали. Затем стали попадаться красные, и побольше. Когда я лежал в горячке, тот носорог из зеленой комнаты приходил восемь раз и…

Один из стоявших в комнате горменов что-то прочирикал, после чего Брэбент дружелюбно сказал:

— Хорошо, Джерофф. Проснись.

Старик замигал глазами, осмотрелся и, увидев горменов, как-то сжался.

— Не беспокойся, — успокоил его доктор. — На сегодня хватит. Ты можешь вернуться к остальным.

Джерофф нерешительно направился к двери и остановился.

— Вниз по лестнице, прямо вниз. Там один из этих проводит тебя. И нечего бояться.

Брэбент подождал, пока тот скроется, и повернулся к Рей.

— Ведь я просил, чтобы мне привели Мери Марн, но, очевидно, женщины для горменов все на одно лицо. Или мое описание было недостаточно точным.

— Извините.

— Да нет, все в порядке, — Он кивнул в сторону стула. — Садись вон туда. Ты следующая.

Это было не самое заманчивое предложение, которое Рей Уэнсли когда-либо получала, но выбора не было. Она села.

— Ну что ж, — задумчиво сказал Брэбент, мельком взглянув на шестерых безмолвных «ассистентов», — наверно, мы начнем с коленных рефлексов. Надень это, милая.

Он протянул ей наушники и, наклонившись, прикрепил к колену какой-то проводок.

— Полегче, — запротестовал Брэбент, когда она дернула ногой. — Это только эксперимент.

Рей надела наушники. «Он бодр и в достаточно хорошем настроении, — раздраженно думала она. — Но как он может? Еще час назад его обвинили в тягчайшем из земных преступлений — предательстве человечества, а сейчас он, как ни в чем не бывало, спокойно проводит свои опыты».

— Я думал, — начал Брэбент непринужденно, — что мы выслушаем всю историю жизни Джероффа среди горменов, секунда за секундой. Но, слава тебе Господи, им надоело, — он кивнул в сторону молчаливых наблюдателей.

— А что я должна делать? — холодно спросила Рей.

— Ну, делай, что хочешь. Это не имеет значения. Мы будем заниматься наукой, Рей. — Он запнулся. — Подумай об этом, ладно? Я хочу провести кое-какие эксперименты на уровне сознания, а подсознание само проявится.

Он поставил бобину на магнитофон.

— Я здесь начитываю буквы, но они звучат не в алфавитном порядке, а как попало. Я хочу, чтобы ты проделала одно упражнение.

— Какое?

— Ключевая фраза — «У Мери есть ягненок». Мне нужно, чтобы твой коленный рефлекс реагировал на буквы только из этой фразы. Все очень просто. Ты слушаешь мой голос в наушниках и каждый раз, когда я называю букву, имевшуюся в этой фразе, ты почувствуешь в коленной чашечке электрический удар. Не очень сильный, но достаточный, чтобы дернулась нога. Все элементарно просто. Павлов когда-то проделывал с собаками опыты посложнее. И еще одно. Повторяй вслух все буквы, которые ты услышишь.

— Мне все это не нравится.

Брэбент улыбнулся.

— Это приказ штаба, — он кивнул в сторону горменов. — Больно не будет. Ну, а сейчас…

Доктор повернул ручку. Магнитофон начал послушно воспроизводить буквы алфавита.

— «П»…

— «З»…

— «Р»…

Брэбент, слушая по параллельным наушникам, нажал на кнопку. Рей почувствовала легкий укол в колене и вздрогнула. Но Брэбент был прав — больно не было. Даже не так чувствительно, как удар резиновым молоточком, который служит тем же целям. Рей сидела, положив ногу на ногу, и от электрического удара ее нога опять конвульсивно дернулась.

— Молодчина, — быстро вставил доктор в продолжающийся поток букв.

— «Т» — услышала она в наушниках. Удар. Непроизвольное движение ногой.

— «В»…

— «Ю»…

— «М», — удар.

Так продолжалось достаточно долго. Потом один из горменов издал резкий свистящий звук. Брэбент выключил магнитофон.

— Хорошо, — с неожиданной грустью произнес доктор. — Статуям надоело занятие. Но к этому мы еще вернемся. А сейчас, — он на миг запнулся, — а сейчас нам лучше перейти к следующему опыту. Откинься назад, Рей.

— Гипноз? — Она испуганно отшатнулась. — Но погоди! Я не хочу…

— Расслабься, — успокаивал Брэбент. — Я тебе обещаю, что ничего не случится. Будет то же самое, что и с Джероффом, и все. Итак, расслабься, Рей. Расслабься и отдыхай. Твои веки наливаются свинцом…

Рей Уэнсли постепенно приходила в себя.

— Хорошо, девочка, — слышался голос Брэбента, — пора просыпаться. Мы закончили.

Она резко поднялась, осмотрелась, все еще не соображая, что происходит. Пять горменов ушли, шестой торчал рядом.

— Пошли, — бросил Брэбент. — На сегодня хватит. Мне нужно вернуться к остальным.

Рей окончательно пришла в себя, и они вместе вышли из комнаты. Девушка была смущена, чувствовала усталость и замешательство. Однажды она была под гипнозом, Брэбент и раньше его применял. Но сейчас все думала, с какой целью, зачем все это горменам и, прежде всего, что замышляет Брэбент?..

— Все в порядке, мы готовы, — сказал доктор одному из горменов у выхода из дома. Тот, придвинувшись к ним почти вплотную, проследовал за ними через площадь к тюрьме… или клетке, где находились люди. Было пасмурно и парко.

Ласково взглянув на девушку, Брэбент сказал:

— Спасибо. Ты все сделала отлично.

— А что я сделала?

— Ну, — он улыбнулся, — ты помогла доказать одну мою гипотезу. Видишь ли, у горменов нет подсознания.

— Ну и что? — бросила Рей равнодушным тоном.

— А то, что они существенно от нас отличаются. Гормены практически ничего не забывают, им неведомы такие болезни, как неврозы, тик или дежавю. Гормен никогда не скажет: «Это вертится в моей голове, но никак не могу вспомнить». Они абсолютно все помнят.

— Поэтому ты сказал Гибсену, что они лучше нас?

— В этом смысле да, лучше. Не имея подсознания, эти существа избегают большинства из тех ловушек, которые нам устраивает наш многоукладный ум. У них реакция мгновенная, поскольку нет никаких предчувствий. У горменов нет своеобразного психологического «цензора», и цепочка «мысль-действие» никогда не прерывается. Они никогда не колеблются и не сомневаются. Если они знают предмет, так уже знают; ежели нет — стремятся узнать. Да, они любознательны — и только поэтому, моя дорогая, мы все еще живы.

— Слава Богу, что они такие, — иронически заметила Рей. — А устройство их кораблей как-то связано с этим?

Брэбент кивнул.

— Для управления ракетой нам нужны компьютеры. У нас недостаточно быстрая реакция, чтобы вносить незначительные поправки в движение ракеты, а от них зависит, удачно ли будет приземление или произойдет катастрофа. Компьютеры же успешно с этим справляются. Так же, как и эти ребята, — он кивнул головой в сторону следовавшего за ними гормена. — Предположим, что этот наш друг захотел прямо сейчас заскочить в ракету и взлететь. Он бы запросто это сделал. Подготовка к взлету заняла бы у него не более минуты. Ну, конечно, он должен убедиться в наличии горючего и тому подобное. Но если, например, выйдут из строя автоматические смесители или другие агрегаты двигателя, он не сможет их починить лучше, чем, скажем, ты или я. Гормены не умнее нас. Они просто проворнее.

На пустынной площади позади них четко послышались легкие скользящие шаги. Рей испуганно оглянулась. Брэбент схватил ее за руку.

— Осторожно, — предупредил он, и Рей увидела его взволнованное лицо.

Это было неожиданно, однако приятно. Значит, он не в таких уж хороших отношениях с горменами! Но тут Рей заметила шесть горменов, которые неуклюжей, покачивающейся походкой стремительно приближались. К счастью, они промчались мимо и скрылись в доме-тюрьме.

— Пошли, — обеспокоено сказал Брэбент и помчался за ними.

Приставленный к ним охранник бесшумно и без видимых усилий посеменил вслед. Они добежали до дома и зашли внутрь…

Мери склонилась над ребенком, лежащим в чем-то, похожем на колыбель, которую на скорую руку смастерил де Джувенел. Вот она оглянулась и вскочила на ноги. Два гормена, перемолвившись тихим чирикаяием, схватили ее.

— Ну, пожалуйста! — застонала Мери, побледнев от ужаса. Но гормены крепко держали ее, в то время как третий своими руками-обрубками начал быстро и умело расстегивать на ней куртку. Затем он перешел к шортам. Это нападение скорее походило на жестокое и извращенное насилие трех инопланетных уродцев над белокурой земной Девой — как это обычно пишут в романах. Но Мери чувствовала реальный ужас и стыд. Она и опомниться не успела, как уже стояла, в чем мать родила. Гормены ощупывали, мяли ее тело, внимательно изучая каждую деталь.

Дети Крешенци расплакались, муж Мери их услышал и выбежал из соседней комнаты.

— Но, черт подери! — завопил он и прямо с порога бросился на чужаков.

Но каким быстрым он ни был, те были ловчее, и намного. Они сразу же стали между ним и его женой. Всего их было шестеро, и хотя трое занимались Мери, остальных было достаточно, чтобы удержать Марка, Рей Уэнсли и других, примчавшихся в комнату. Лейтенант отчаянно ругался, размахивая кулаками и пуская в ход зубы.

Брэбент схватил Рей и оттащил назад. Он обратился к Марну:

— Послушай, возьми себя в руки! Они не причинят ей никакого вреда!

Но тот продолжал кричать. Он тщетно бился в объятиях гормена и тяжело дышал. Затем повернул голову в сторону Брэбента.

— Ты, предатель! Что ты, черт возьми, хочешь сказать, что они…

Он резко запнулся, сопя что было сил. Марн понял, что доктор был в некоторой степени прав. Его жену опозорили, обнажили, поставили в неловкое положение перед всеми — все это правда, но этим действия гормеров ограничились. Они были похожи на играющий с котенком детей, которые его гладят, ощупывают, а если и делают больно, то неумышленно.

— Мери, с тобой все в порядке? — промычал Марн.

Та неожиданно расслабилась.

— Думаю, да. Я просто — ой, они щипают! — смущена, но думаю, они не собираются… не собираются убивать меня или что-то в этом роде.

Астронавт взвыл от бессилия. В нем просто заговорили обычные человеческие чувства: гнев и гордость супруга. Было очевидно, что в намерения горменов входило, во всяком случае, сейчас всего лишь изучение строения тела.

— Так-то лучше, парень, — заговорил Брэбент. — Я так и думал, что рано или поздно они попытаются установить разницу между мужчиной и женщиной. Хотя и не предполагал, что это будет происходить у всех на виду.

В ответ Марн прохрипел:

— Черт тебя подери, Брэбент! На чьей же ты стороне?

Доктор только пожал плечами, у него был вид человека, которого ничуть не удивляют подобного рода бессмысленные вопросы.

— Я просто зашел, чтобы выбрать очередной предмет для своих собственных исследований. Давайте посмотрим, — он обвел взглядом комнату. — Я думаю, мне лучше взять…

Но Говард не успел договорить. Гормены, закончив обследование Мери Марн и вернув ей одежду, присели тут же у ее ног. Больше не обращая на нее внимания, они о чем-то зачирикали и занялись ребенком. Остальные стояли у стены и пристально наблюдали за действиями своих сородичей.

«Исследователи» так увлеклись, что впервые оставили пленников без присмотра. А они, будто сговорившись, двинулись в атаку. Первыми подверглись нападению те, кто занимался ребенком. Один из них, едва успев поднять руку для защиты, был сбит с ног. Послышалось громкое, резкое щебетание. Рей впервые отчетливо услышала чужую речь. Тут прозвучал бешеный и триумфальный рев со стороны мужчин. Гормены, не участвовавшие в драке, быстро засунули руки в складки своей толстой кожи. Зачем, Рей могла только догадываться, но догадки были пугающие. За этим жестом могла скрываться смерть прямо сейчас, на месте. Она представила, что они уже достали свои пистолеты…

Неожиданно в дело вмешался Брэбент:

— Остановитесь, глупцы! Подождите! Ничего они не сделают ребенку! Они только хотят осмотреть его!

Вряд ли этот крик остановил бы нападающих, но он привел их в секундное замешательство. Горменам этого было достаточно. Тот, которого свалили с ног, вскочил, как мячик. Остальные сразу же собрались возле него и замерли в напряженном ожидании.

Мужчины отошли назад.

Мгновенный бунт быстро угас. Все земляне стояли в комнате и горящими от гнева глазами наблюдали, как гормоны распеленали малыша. Тот расплакался. Правда, все грудные дети плачут, когда их внезапно будят, но не от боли, а просто от неожиданности. А гормены к всеобщему удивлению и в самом деле осторожно обращались с ребенком. Хотя на теле его матери остались красные следы после их осмотра, но с ребенком они были намного деликатнее.

«Чужаки, чудовища — можно называть их как угодно, — думала Рей, — но, очевидно, они все же видят разницу между взрослым и ребенком».

Осмотр занял совсем мало времени. Потом голого, уже успокоившегося малыша поместили обратно в колыбель. Перебросившись несколькими фразами, гормены ушли.

Сейчас над доктором Брэбентом нависла существенная гроза. Но он, казалось, ничего не замечал, задумчиво глядя в пустоту — так, будто бы ничего не случилось, а он просто испачкался чернилами во время обычных психологических тестов на Земле.

«Он, кажется, чем-то озабочен, — думала Рей, — и, по-моему, немного рад случившемуся».

Но доктор тихо сказал:

— Ну что же. Я еще должен кое-что сделать для наших друзей. И еще одно. Вам больше не запрещается выходить из дома. Вы можете гулять где угодно, но в компании одного из местных, конечно.

VII

В нескольких световых секундах от планеты, на корабле, который постепенно от нее удалялся, капитан Сэррелл висел в рубке управления и с помощью перископа наблюдал за сплетением стальных тросов, соединяющих корабль с силовой установкой.

Сталь упруга, и в состоянии невесомости вытянутые тросы имеют тенденцию сжиматься; не очень сильно, но достаточно, чтобы девятисотфунтовая силовая установка и еще больший по размеру корабль начали постепенно сближаться. Тросы изогнулись, и сейчас ядерный реактор находился в опасной близости от корабля.

— Не волнуйся, Ленни! — успокаивал капитан. — Однако ты, черт возьми, находишься слишком близко от радиоактивной зоны!

Молодой астронавт обиженным тоном сказал в передатчик:

— Извините, капитан.

Он и так прекрасно знал, что ему нужно делать. Капитан Сэррелл видел, как в открытом космосе Ленни направил специальный толкатель на установку, и громадный шар начал медленно удаляться от корабля. Но в каждом движении юноши чувствовалось уязвленное самолюбие.

Капитан Сэррел облегченно вздохнул и снова перевел перископ на Алеф Четыре. «Вообще этот Ленни смышленый мальчик. Мужчина, — поправил он себя. — Двадцать один год уже».

Ленни был двухлетним ребенком, когда «Первопроходец П» сошел с орбиты Земли и начал медленно набирать скорость, направляясь к звездной системе, в которой и находился обитаемый спутник — Алеф Четыре. Но сейчас он уже мужчина, и «Первопроходец П» вращается вокруг этого самого Алефа.

Капитан чувствовал себя беспомощным, наблюдая за облаками над планетой и осознавая, что корабль все больше удаляется от двух разведывательных ракет. И ничего нельзя было предпринять. Чтобы удержать «Первопроходец», необходим довольно мощный толчок, но это означало бы, что они рискуют сойти с орбиты не только Алефа Четыре, но и самой планеты Алеф, которая была первой в ряде планет этой звездной системы.

На «Первопроходце П» находилось еще довольно много людей. И если по неосторожности двигательная установка приблизится к кораблю, это грозит гибелью. Но тем не менее они не имели права улетать. Колония не сможет выжить без запаса продовольствия и необходимого оборудования, которые все еще находились здесь, на корабле, и должны быть доставлены на Алеф Четыре.

«Но чем же они там так долго занимаются?» — спрашивал себя капитан.

Он вернулся к рабочему столу и удобно устроился в кресле. Сделал отметку в календаре. Четыре дня. И ни слова. Ни радиосообщения. Ни самих ракет. А корабль постепенно уходит в космос.

«Что же, черт возьми, происходит?» Неожиданно на столе ожил динамик.

— Капитан Сэррел, это из штурманской.

Он нажал кнопку.

— В чем дело?

В голосе чувствовалась какая-то нерешительность.

— Капитан, как вы и приказали, мы перевели системы автоматического слежения в режим кругового наблюдения, для поиска вспышек ракетных двигателей. И вот только что получили первые результаты. Энди уже несет вам фотоснимки.

У Сэррела чуть сердце не выскочило из груди. Ракетные вспышки! Если система обнаружила вспышки двигателей, то наверное, — нет, наверняка! — одна из разведывательных ракет наконец возвращается!

— Быстрее давай! — воскликнул капитан, потом уже осознав, что Энди его не слышит. Но новости были слишком приятные. — Как долго он там возится. А если я направлю перископ на Алеф Четыре, то, как ты думаешь, я смогу увидеть ракету?

— Наверное, — нерешительно ответил голос и исчез. Потом появился снова, но уже в полном замешательстве: — Нет, капитан. Боюсь, не сможете. Энди сейчас принесет снимки. Эти ракеты…, ну, они летят не с Алефа Четыре, капитан. Они летят с другой планеты — Бес.

А далеко от них Гибсен решил проверить пределы своей свободы. Он кивнул де Джувенелу. Тот поднялся, и они вышли из дома.

— Давай удостоверимся, как далеко мы сможем уйти. Думаю, нам нужно пройтись в сторону ракеты и осмотреться.

— Хорошо.

Но они не учли одну деталь. Два гормена молчаливо последовали за ними, и как Гибсен и де Джувенел ни ускоряли шаг, те очутились у ракеты первыми. Массивные серые тела преградили входной люк.

Гибсен с сожалением сказал:

— Ну ладно, попытаемся по-иному. Давай пройдемся куда-нибудь. Может быть, за нами пойдет только один из них. Потом мы разбежимся в разные стороны и…

Но за спиной неотступно торчали оба чужака. В их сопровождении земляне не спеша прошлись по улице, свернули за угол, потом пересекли несколько площадей и снова повернули. Ракета давно скрылась из виду. Только слышались их собственные шаги и слабые, скользящие звуки сопровождавших. Все другие звуки исчезли.

— Разбегаемся, — быстро прошептал Гибсен. Де Джувенел послушно повернул в ближайшую улицу и скрылся. Гормены также разделились: один — за де Джувенелом, другой — за Гибсеном.

Штурман от злости начал протирать свой сапфир. «Чертовы ублюдки, если бы их можно было сбить с толку или хотя бы заставить злиться, закричать, вывести из себя подобно человеку, — думал он. — Но они не люди. И, возможно, это лучше всего проявляется в их абсолютно бесстрастном и равнодушном виде во время подобной слежки. Они даже не протестуют по поводу явной попытки избавиться от них. Они просто сопровождают».

— Ну и иди себе, безмолвный идиот.

Когда Гибсен прохаживался не спеша, гормен тоже не спешил. Когда же Гибсен ускорил шаг, тот, как привязанный на невидимой веревочке, двинулся с точно такой же скоростью и на прежнем расстоянии.

И тут Гибсен, оглянувшись назад, бросился бежать. Гормон — нет, не побежал, а просто быстро заскользил, и, как человек ни напрягался, он выдерживал расстояние футов в пять, Гибсен сорвался на умопомрачительный галоп и мчался в таком темпе с полминуты, но его «тень» держалась в тех же пяти футах позади. И когда штурман, обессиленный, рухнул на землю, гормен застыл над ним, как каменный. И никаких видимых признаков усталости.

Гибсен, задыхаясь, лежал. Это было оскорбительно и унизительно, но тем не менее он лежал у ног этого поганца и только краем глаза следил за ним. Затем неожиданно вскочил и бросился на серого идола. Но тот каким-то образом предугадал его намерения и приготовился. Не успел Гибсен вскочить на ноги, как гормен засунул свой металлический «блокнот», который держал в руке, в свисающую складку кожи или Бог знает чего и встал на изготовку, как боксер. Но Гибсен уже не мог остановиться. Он налетел, как вихрь, но встречный удар отбросил его на противоположную сторону улицы.

Это было просто, как божий день.

Всю дорогу назад, в их общую тюрьму, Гибсен растирал ушибленную щеку и матерился. Он больше не оглядывался. Зачем? Этот ублюдок и так на месте. Он знал, что так будет всегда, пока они находятся на этой проклятой планете. А может, Брэбент был прав, и гормены все-таки совершеннее землян?..

VIII

Рей Уэнсли сидела в лаборатории Брэбента и нетерпеливо ожидала, пока тот освободится. В этот момент доктор о чем-то договаривался с горменом, который, наверно, был приставлен к нему. Рей была рада возможности сидеть и смотреть на Брэбента; слишком много она хотела узнать, и поэтому никак не могла спокойно усидеть на месте.

Брэбент окончательно порвал с другими землянами. А Рей никак не могла понять, почему. Она хотела побеседовать с ним, но он постоянно уклонялся. Она пыталась защищать его, но быть защитником Сатаны — неблагодарная работа, если сам Са… если сам Брэбент не хочет и пальцем шевельнуть в свою защиту. Да и с какой стати она должна была защищать его и заботиться о нем?

— «Как он осунулся и похудел!» — подумала Рей.

Наконец Брэбент подошел к девушке и лаконично приказал:

— Ну что ж, Рей, начнем. То же, что и раньше. Надень наушники.

— Снова? Да мы уже сто раз это делали!..

— И еще сто раз сделаем, если я скажу! Надевай.

С обиженным видом она надела наушники. «Какое же это нудное и бессмысленное занятие! Как глупо с его стороны всем этим заниматься, и как глупо со стороны горменов все это поощрять. Может, они так развлекаются? Бог знает, зачем они продолжают наблюдать и делать свои бесконечные заметки. Правда, у Брэбента еще хватает сообразительности ежедневно вносить разнообразие в эти процедуры». Иногда девушка повторяла буквы вслух, иногда просто сидела и слушала, но во всех случаях электрические удары в колене неизменно оставались.

— Сегодня я приготовил для тебя особый тест. — Рей вопросительно подняла глаза. — Я хочу, чтобы ты повторяла каждую услышанную букву, и можешь смотреть себе под ноги.

Рей обиженно отвернулась.

— Все понятно?

— Чего уж тут не понять?..

«Неужели он думает, что я глупее тех макак, с которыми, как он говорил, проводились подобные эксперименты?» — раздраженно подумала Рей.

— Хорошо. Ты слышишь «А» и говоришь «А». Вот и все.

«Он выглядит почти счастливым. Счастливым! Кажется, все, что бы он ни делал, он делает мне назло, — продолжала размышлять Рей. — Возможно, это только обычное поведение ученого, без всяких предубеждений. Во всяком случае, Брэбент постоянно напоминает мне, что у нас нет выбора. Если дрессированные тюлени хотят рыбы, они должны сыграть на трубе».

Обреченно вздохнув, Рей села поудобнее и уставилась на пальцы своих ног. Магнитофон начал нашептывать буквы.

— «Е»…

— «Е», — послушно, нудным голосом повторила она, наблюдая, как подскочила нога.

— Так, хорошо, — кивнул Брэбент. — А сейчас я убавлю звук. Продолжай.

Голос в наушниках звучал все слабее и слабее. Рей уже с трудом различала звуки. Все внимание она сосредоточила только на них.

— «Р»… «Л»… — нет, «Т», я думаю.

— Ты называй первую букву, которая тебе послышалась, — приказал Бребэнт.

— Но…

— Делай, как я сказал! Если ты не уверена, догадывайся.

— Хорошо, — Рей начинала злиться. — «Ю»… «X» — ой. Нет, не то! — В голове быстро пронеслась фраза: «У Мери есть ягненок». Буквы «Х» в ней не было.

Но ее нога подскочила.

— Я же сказал тебе! — почти закричал Брэбент.

Рей подняла глаза. Доктор смотрел не на нее, а в сторону гормена, который что-то быстро записывал.

— Что… что происходит? Где-то пробило изоляцию?

Брэбент удовлетворенно ответил:

— Не совсем.

— Но последняя буква была «X», а…

— Нет — «Г». Ты была уверена, но ты ошиблась! Сознательно ты услышала «X», то есть то, что и сказала. Но твое подсознание услышало «Г», и не ошиблось. Подсознание лучше, чем сознание, воспринимает звуки, Рей.

Она озабоченно сказала:

— Но я не знаю, что это доказывает.

— Это доказывает существование подсознания, которое слышит и видит независимо, и на него не распространяются ошибки сознания.

— Доказывает мне, тебе или этому? — она кивнула в сторону гормена.

— Ну почему, всем нам. Неужели ты не можешь понять, как важно бросить вызов чужой расе — доказать им существование у нас функций подсознания, которых у них вообще нет? Теория для них ничего не значит. Они верят только доказательствам, конкретным, ощутимым доказательствам. И учитывая, что гормоны контролируют каждый мой шаг, о Боже, это же такой случай! Ты что, не понимаешь?

Рей смотрела, широко раскрыв глаза. «Неделя за неделей подобных экспериментов — не только начитывание алфавита, но и гипноз, подробные воспоминания и еще черт знает что, и не только со мной, но почти со всеми землянами… И ради чего?» Она почувствовала, как на нее накатывает волна бешенства.

— Как ты думаешь, чем ты занимаешься? — собственный голос удивил ее. Он просто скрипел от избытка эмоций.

Брэбент тоже удивился.

— Но я уже говорил тебе.

— Посмотри на этого выродка! Он все записывает. Все, что ты делаешь для них, намного больше того, что они могли бы узнать за десятки лет наблюдений, используя только свои заметки! Брэбент, знаешь ли ты, что гормены собираются делать со всеми этими знаниями?

Чужак слегка придвинулся. Брэбент посмотрел на него и покачал головой. Затем снова повернулся к девушке.

— Думаю, что знаю.

— Они используют их, чтобы…

— Можешь не продолжать. Они используют их, чтобы завоевать Землю. — Брэбент ухмыльнулся. — Если обычное развлечение психиатра они используют для этой цели, то это их проблемы.

Она уже не могла сдерживаться и, как только вернулась к остальным, тут же все рассказала, слово в слово. Она как бы пыталась избавиться от отравы, вырвать ее, но одним рассказом этого не добьешься. Воспоминания продолжали жечь ее изнутри.

— Военный совет, — зловеще произнес Гибсен. — Мери, ты с детьми остаешься здесь.

Они перешли в другую комнату, чтобы стоявший у двери надсмотрщик не мог их слышать.

Гибсен еще с порога провозгласил свое решение:

— Он не имеет права на жизнь.

Каждое слово он произносил, преодолевая усилие. Его челюсть все еще болела, особенно тогда, когда он разговаривал. Но он старался не обращать на это внимания.

— Говард Брэбент продался горменам, он сам в этом признался! Измена — тягчайшее преступление. Он должен умереть.

Рей слушала сквозь пелену усталости. Все утро она занималась детьми, пережила утомительные часы с требовательным Брэбентом и флегматичным и равнодушным горменом. Затем пережила ужас от признания Брэбента в том, что он знает о планах горменов.

Это был изнурительный день, но еще Рей ощущала невыносимую боль и гнев.

Они ведь говорят о Брэбенте. О человеке, которого она любит или когда-то любила, или хотела любить. Если бы все повернулось так, чтобы они остались только вдвоем! Любовь — сложная штука. Это и физическое влечение, и совокупность социальных установок и элементов поведения. И каким бы прекрасным и хорошим, или разрушающим и уничтожающим ни было их влечение, очевидно, что каждый человек в этой комнате, за исключением Рей, хочет видеть Брэбента мертвым. Все, кроме нее? Но ведь она принесла последнее подтверждение его вины. Так чего же она хочет?

Рей посмотрела на своих сотоварищей, которые полушепотом обсуждали эту тему. «Странно все это, — подумала она. — Едва ли можно поверить, что будущее восьмимиллиардного человечества на плодородной и благодатной Земле зависит от того, что предпримет эта горсточка людей, дабы заставить замолчать всего одного человека. Несмотря на отборочную комиссию, на регулярное обследование у доктора, у тех, кто путешествует меж звезд, кажется, развивается некая душевная опухоль. Половина из этих людей, — прикидывала Рей, — во время путешествия вообще потеряла уравновешенность и часто впадает в крайности. Частично в этом повинен и Брэбент со своей терапией. Но ведь сейчас они собираются убить его? — продолжала устало размышлять Рей. — И, возможно, у них есть на это основания. Брэбент всех их уберегал в этом доме… Но кто бы уберег самого Брэбента от мести?» Рей очень надеялась, что страдает не одна. Но доктор когда-то достаточно мягко объяснил ей, что он не может позволить себе какие-либо чувства. Врач должен держаться на корабле в стороне, до окончания полета он даже не может завести себе друзей. Если он нарушит эти правила, то качество его работы как психолога серьезно пострадает.

Сейчас уже поздно что-либо предпринимать — приговор вынесен, осталось привести его в исполнение. Проблема только, как и чем.

— Нет, так не пойдет, — Гибсен подводил итоги. — Ты не сможешь остаться с ним наедине, де Джувенел. Он не доверяет ни тебе, ни мне. Марн?

Лейтенант потер свою перебинтованную руку.

— Я согласен.

— Ты думаешь, справишься?

Марн кивнул.

— Прекрасно, — довольно продолжал Гибсен. — Теперь нам нужно оружие. У кого есть хоть что-нибудь подходящее?

Все молчали. И вдруг Уэнсли почувствовала, как ее рука медленно поднимается.

— Ты, Рей? — У Гибсена от неожиданности отвисла челюсть.

— Это всего лишь швейные ножницы, — послышался ее слабый голос. — Но они острые.

Гибсен, обнажив зубы, расплылся в одобрительной улыбке. Рей даже заметила, как с верхних клыков капает слюна. Штурману, без сомнения, доставило огромное удовольствие то, что она добровольно вызвалась убрать человека, из-за которого отвергла его ухаживания.

Но тут вмешался де Джувенел:

— Не пойдет, Рей. У меня есть кое-что получше. Все повернулись к нему. Маленький, смуглый человечек бесстрастно продолжал:

— Я здесь нахожусь дольше большинства из вас, и мне уже тогда пришла в голову мысль, что может возникнуть подобная ситуация. Итак, я говорю о моем собственном ноже, который сейчас находится под матрацом ребенка.

Рей неотрывно смотрела на него. Она и раньше удивлялась, почему это он проявляет такое внимание к ребенку? Сделал колыбель, многократно помогал менять пеленку, убаюкивал малыша — и все из-за этих грязных и смертоносных намерений. «Но, по крайней мере, — успокоилась Рей, — Брэбента убьют не моим оружием».

Гибсен продолжал уточнять детали:

— Ну что же, хорошо. Отлично! А сейчас обсудим, как нам действовать. Рей, еще никогда не случалось, чтобы ты помогла мне, так как… Впрочем, неважно. Если ты изъявила желание, то, может, поможешь Марну остаться с Брэбентом наедине? По-твоему, как нам лучше это провернуть?

Рей словно оцепенела, пытаясь что-либо придумать. В ее голове зароились мысли, но все они были совсем другого рода. Это были картины, воспоминания, мечты, но сейчас она пыталась их отбросить, потому что вскоре они станут призрачными и невыполнимыми.

Потирая подбородок, заговорил Марн:

— А если сделать следующим образом. Я буду ждать сверху, на лестнице. Рей скажет Брэбенту, что хочет с ним поговорить, или что-то в этом роде. Ну и поднимутся ко мне… А горменам мы скажем, что боролись из-за девушки. Возможно, это их немного озадачит. Во имя Земли мы должны попытаться запутать их возможно больше.

«Он рассуждает достаточно разумно, — думала Рей в отчаянии. — Как человек, планирующий скорее вечернюю партию в бридж, нежели предстоящее убийство — нет, казнь, именно так это называется, после того как они трезво и хладнокровно вынесли приговор. Все трезво взвешено, так что жертва не сможет закричать: «Это несправедливо! Вы хотите уничтожить человеческую жизнь».

Гибсен прервал ее размышления:

— Для горменов это будет, конечно, тяжелая потеря. Возможно, план Марна и удастся. Но давайте реально смотреть на вещи. Этих чужаков не так легко одурачить. Давайте обсудим все, если уж решили. Я не думаю, что они будут мстить; по-моему, это им и в голову не придет. Но Брэбент все еще остается единственным человеком, который наладил тесный контакт с горменами, и нам следует предвидеть, что они могут…

Из другой комнаты послышался голос Мери:

— Посмотрите! Они приближаются!

Шесть вооруженных горменов бесшумно скользили к дому. Доктор Брэбент был с ними.

Рей непроизвольно попятилась к стене.

Сегодня утром Брэбент имел изможденный вид и, чувствовалось был на грани отчаяния. Сейчас он переступил эту грань. Его лицо приобрело серо-желтый оттенок. Руки болтались, как плети. Глаза — как у распятого Иисуса, но то, что он сказал, могло слететь только с уст Иуды. Голосом великомученика Брэбент произнес:

— Вы должны отказаться от своего плана. Извините, что гормены и я… мы знаем, что вы замышляете. Они пришли помешать вам.

Гормены согнали всех людей в одну комнату. Брэбент обратился к ним:

— Те, кому удалось припрятать оружие, должны сдать его немедленно.

Да, он знал, где искать. Гормены подошли к спящему ребенку и приподняли тонкий матрац. Под ним лежал нож де Джувенела.

— Рей, — приказал Брэбент, и два гормена подошли к ней.

— Я сама, — поспешно сказала она и начала шарить в своей одежде.

Брэбент взял ножницы и протянул одному из своих спутников. Потом огляделся по сторонам и таким же тоном произнес:

— Вот и все.

Он не смотрел на Рей, только пристально всматривался в лица остальных людей.

— С этого момента у вас больше не будет возможности ни убить меня, ни сбежать. Извините, — добавил он вежливо, — но так оно и есть. Мы улетаем отсюда.

— Что ты, черт возьми, хочешь этим сказать? — надтреснутым голосом спросил Гибсен.

— Через несколько дней мы улетаем. — Брэбент кивнул головой, как профессор студенту, который задал нужный для поддержания разговора вопрос. — Гормены ожидают большой корабль, который и заберет всех нас. Он уже на подлете. Они собираются взять нас с собой, хотя я пока не знаю, куда. Возможно, на Бес. А может, и дальше. Но я думаю, первой остановкой будет «Первопроходец П».

Он умолк. Воцарилась мертвая тишина. Потом доктор задумчиво добавил:

— Вот, что они собираются делать… Рей. — Девушка вздрогнула от неожиданности. — Может, выйдем на минутку?

Она инстинктивно посмотрела на Гибсена, как бы ожидая приказаний, но сразу же отвела глаза в сторону. Это было слишком. Замышлять убийство Брэбента — это одно, а спрашивать у другого мужчины разрешение на прогулку с ним — еще хуже.

Так как она не представляла, чего хочет от нее Брэбент, и не имела времени обдумать его предложение, то ответила:

— Ладно.

Рей, Брэбент и гормены вышли на улицу.

Брэбент робко предложил:

— Давай прогуляемся.

— Прогуляемся?

Он кивнул, избегая ее взгляда. Им еще никогда не представлялся случай вот так ночью гулять.

— Под прикрытием этих?

Брэбент. покачал головой, и правда, гормены быстро удалились, даже не оглянувшись.

— А, понимаю, — с неожиданной жестокостью сказала Рей. — Ты предал своих товарищей, и за это они наградили тебя ошейником с длинным поводком. Думаю, стоящая награда.

— Рей.

Он произнес ее имя скорбящим, но не умоляющим тоном, и даже с ноткой протеста. Рей пожала плечами и медленно пошла вдоль улицы. Темень стояла кромешная. Даже не просматривались очертания домов впереди, лишь позади виднелся падающий из их дома свет.

Когда лицо Брэбента растаяло в темноте, она сказала:

— Хорошо, давай пройдемся. Что тебе нужно?

— Небольшую передышку, — не задумываясь, выпалил тот.

— Дурак!

— Нет, погоди! Я… — Однако возможность была упущена, если она вообще когда-либо существовала.

Рей была не в состоянии переносить подобную прогулку сейчас. «Нет, — терзала она душу, — так нечестно». Развернулась и побежала вдоль темной улицы. Неизвестно откуда появившийся гормен последовал за ней.

Брэбент остановился в нерешительности. Позади него смутно угадывался силуэт второго гормена. Доктор догадывался, что гормены не доверяют ему полностью. Он пожал плечами и пошел обратно — нет, не туда, где находились земляне, даже не в свою лабораторию, где ему иногда позволяли переспать, а к подобию кровати на верхнем этаже горменовского барака. По приказу горменов Брэбент спал там уже три ночи, что свидетельствовало об ухудшении отношений.

«Если так и дальше будет продолжаться, — подумал он, — я наживу себе врагов с обеих сторон».

А время шло. Рей часами никого не хотела видеть и слышать. Брэбент, еще больше осунувшийся, приходил и уходил, выбирая одним жестом очередного подопытного «кролика». Гормены, которые теперь постоянно сопровождали его, отводили жертву к нему в лабораторию. Рей уже и спать не могла. Даже попытка была наказанием: едва она ложилась и закрывала глаза, как на нее надвигались кошмары. А время шло.

— Ты, Рей? — послышался голос Говарда.

От неожиданности девушка вздрогнула и подняла глаза. В этот момент она сидела и смотрела на ребенка, пребывая в совершенно отрешенном состоянии.

— Ты пойдешь со мной. Гибсен и де Джувенел тоже. У меня к вам особое дело.

Гибсен произнес шесть слов — один предлог и пять ругательств.

— Да, я знаю. Пошли, — спокойно сказал Брэбент и вышел на площадь, даже не оглядываясь. Ему и не нужно было этого делать — за ними неотступно следовали гормены. Они пересекли площадь и подошли к спрятанной ракете горменов.

— Я хочу показать вам, — сказал Брэбент, — против чего вы выступали. Входите.

Все трое застыли в удивлении.

— Все в порядке. Я получил разрешение. Мы в их компании, но не бойтесь, они здесь не для того, чтобы следить за нами. Вот что я хотел вам показать.

Де Джувенел двинулся следом, затем Рей и Гибсен. Последний решительно сказал:

— Я убил бы тебя, если бы мог. Ты знаешь?

Брэбент кивнул. Это было настолько очевидно, что и не стоило отвечать.

— Это рубка управления. Садись, Гибсен.

— Вот сюда?

— Ну стой, если хочешь. Но хорошенько присмотрись.

Гибсен забыл о своих кровожадных намерениях. Любопытство одолело его. Он стоял и смотрел широко раскрытыми глазами, как ребенок в сказочной стране. В конце концов, он был штурманом космических кораблей, и, даже ослепленный ненавистью к Брэбенту, не смог удержаться от соблазна осмотреть незнакомый корабль.

Устройство его было простейшим. Двинешь рычажками в одну сторону — корабль летит в противоположную, вот и все. Никаких движущихся механизмов, никаких дополнительных сложностей, никаких изменений конструкции; не имело значения, кем и где он построен. Все очень просто — садись и взлетай.

Но это по теории. А на практике…

У Гибсена сжалось сердце. Он подсознательно начал гладить безымянным пальцем свой сапфир. Это был тот корабль, который они с де Джувенелом собирались украсть. Однако все, о чем говорил Брэбент, было сущей правдой.

Человек не способен управлять подобным кораблем — это все равно, что для обезьяны, беспорядочно барабанящей по клавишам печатной машинки, воспроизводить сонет Шекспира.

Де Джувенел тихо произнес:

— Но, черт меня подери, здесь же ничего нет. И это тоже была чистая правда. Например, отсутствовали обязательные для земных кораблей приборы: гидроиндикатор высоты, который через синхронизатор работы двигателей был связан с геостатическим корректором курса; автоматическая система контроля тяги двигателей, которая, в случае необходимости, изменяла состав горючей смеси, тем самым увеличивая или уменьшая мощность реактивной струи; система корректировки курса, которая считывала все имеющиеся в компьютере параметры орбит полета корабля с данного места в искомое, выбирая оптимальный вариант; выводила и удерживала корабль на нужной орбите и, кроме того, без каких-либо заминок переводила корабль на другую орбиту в случае изменения цели полета, какой-нибудь поломки, опасности столкновения с метеоритом, другим кораблем и так далее.

И, ко всему прочему, здесь не было такой необходимой штуки, как «черный ящик». И еще не было автотрансформатора, который питал все системы и стабилизировал их работу. Ну и, конечно, аварийной системы питания, которая приходила в действие при поломке автотрансформатора.

На корабле вместо этого находились: искусственный горизонт. Почти вертикально расположенный экран с паутинообразной сеткой линий, на котором высвечивался сектор космоса прямо по курсу корабля в пределах девяноста градусов; иллюминатор. Да, иллюминатор — стеклянное окно в конусовидной передней части корабля. Радары, перископы, фотодетекторы? Нет, ничего этого не было; восемь колечек, по одному на каждый из четырех пальцев обеих рук пилота. Каждое кольцо регулировало мощность реактивной струи в соответствующем сопле двигателя.

И больше ничего.

— Теперь видишь? — раздраженно спросил Брэбент.

— Вижу, — ответил Гибсен, и его рука опять потянулась к сапфиру. — Я… — Но ему нечего было добавить. — На этом экскурсия закончена, Брэбент?

— Не совсем, — кратко ответил доктор. — Рей, де Джувенел, вы можете возвращаться. Гибсен, ты останься. Надеюсь, это тебя чему-то научило. Сейчас ты мне нужен для еще одного опыта. И надеюсь, — он говорил через плечо, повернувшись ко всем спиной, — когда-нибудь вы поймете, что я был прав. Откажитесь от своих планов. Все.

IX

Но на этом все не закончилось. Программой, которую Брэбент тщательно продумал во время молчаливого наблюдения за раненым лейтенантом Марном, как раз после первого приземления, было предусмотрено одно действие.

В предрассветных сумерках доктор сидел на кровати и смотрел в окно, в котором виднелись только серые контуры домов.

Несколько дней назад гормены со всей очевидностью дали ему понять, что его работа близится к завершению. Все, что они хотели знать, узнали. Главное было сделано. Еще оставались некоторые детали, но они были столь несущественны, что гормены в любой момент могли прекратить исследования. И тогда…

Помимо принципов работы мозга у землян были и другие вещи, которые гормены хотели бы узнать. Хотя они уже кое-что получили от Джероффа и Чепмена, но все остальное собирались исследовать как можно быстрее а именно: психологическую восприимчивость и состояние болевого шока. И как всегда, исследования будут детальными и основательными, что предвещало землянам ужасные мучения.

Доктор чувствовал себя разбитым и опустошенным. Его волновали не предстоящие лабораторные вскрытия тел, а то, что все его товарищи, кроме одного, умрут с чувством ненависти к нему.

Брэбенту такая перспектива не нравилась.

Его профессия этого не допуская. Психолог обязан следить, чтобы психика людей находилась в уравновешенном состоянии, и если у пациентов самопроизвольно возникло к нему чувство ненависти, то здесь была значительная доля его вины. То же самое с любовью. Он держался в стороне и пытался быть независимым от временного эмоционального состояния окружающих его людей. Этого требовала его работа.

Но сейчас Говард Брэбент остался совершенно один. На всей планете не было ни души, которая бы любила, уважала его или доверяла ему. Даже осиротевшие дети Крешенци, завидев его, убегали и прятались.

Брэбент вздрогнул, потом резко выпрямился.

С нижних этажей послышалось приглушенное щебетание и какой-то шум. Брэбент встревожился. За это время он очень хорошо изучил горменов и знал, что эти существа строго придерживаются своих привычек, в которые не входила подниматься до рассвета. Он внимательно прислушался, но ничего не смог уловить, кроме того, что все гормены были уже на ногах. Постепенно Брэбент расслабился, но все еще продолжал хмуриться; за последние дни это стало обычным его состоянием.

Он с легкой завистью думал о своих товарищах по несчастью, находившихся в каких-то ста ярдах от него. Они хотя бы были вместе. Да, это его работа — следить за моральным состоянием. И сейчас, несмотря на то, что за последнее время он многое узнал об их слабостях, недостатках и даже скрытых внутренних пороках, он любил — нет, нуждался в них, в их уважении и теплоте. Ведь они были его друзьями, были всем, что он имел.

А ведь было время, когда Брэбент, еще будучи новичком, мечтал о дружелюбной, без всяких неврозов команде межзвездного корабля. Врач обязан работать с теми, кто под рукой — таков закон. И не он его придумал. Этот закон был установлен с незапамятных времен знахарями, потом утвержден хирургами и обоснован Александром Флемингом и всей медицинской наукой. Кроме того, современна? медицина, базируясь на многовековой практике, спасла так много жизней, что это не могло не снизить уровень психологических требований в пользу чисто физиологических.

В современных больницах рождение ребенка с отрицательным резус-фактором — обычное дело, но на чужой планете, если не принимать во внимание смерть матери, ребенок обречен. Поэтому колонисты просто не могут себе позволить нести в своих генах и хромосомах риск резус-отрицательной реакции, или клеточной анемии, или агаммаглобулинемии и тому подобное.

Едва ли на Земле найдется ребенок, которого, начиная с первых месяцев жизни, хотя бы раз не касался скальпель. На Алефе Четыре скальпеля под рукой может и не оказаться. Конечно, в каждую партию входили один или два врача, но если что-нибудь случится с ним самим? Исход может быть фатальным.

Таким образом, первая часть тестов на пригодность к полету — это скрупулезное генетическое исследование, и в этой части планеты проходной показатель равнялся ста процентам. Очень многие, желающие попасть на корабль, во время первого теста отсеивались. Критерием отбора оставшихся была надежность, но не та абсолютная психологическая и физическая надежность, которую можно считать идеалом, а надежность в рамках выполняемой ими работы…

Да, Брэбент скучал по своей команде. Ему нравились и были нужны сейчас все без исключения. Он даже любил их. Будь то невротики или нет, надежные или ненадежные. Сочувствовавшие или противники. Сейчас он был уверен, что еще нужен, им.

Издалека и откуда-то сверху послышался резкий дребезжащий гул. На улице уже было светло.

Брэбент вскочил на ноги и бросился к окну пытаясь разглядеть, откуда доносится звук. Что-то приближалось, гул нарастал и уже превращался в оглушительный рев.

Свет, пламя прорвались сквозь облака.

— Он уже здесь, — прошептал Брэбент, всматриваясь в небо.

Огромный, невероятных размеров космический корабль в ореоле ослепительного пламени совершал посадку. Обжигая каменные стены ближайших домов, он сел прямо на площади возле разграбленной ракеты землян. Эта громадина была намного крупнее «Первопроходца П», болтающегося сейчас где-то на орбите, крупнее любого другого корабля землян, который когда-либо бороздил пространство. В пределах Солнечной системы такие крупные корабли были просто не нужны, но даже те, которые летали к другим мирам, не могли сравниться с этим монстром. Он возвышался на площади в виде цельнометаллической башни высотой в двадцатиэтажный дом.

Брэбент стоял у окна и рассматривал замершего гиганта, блестевшего в лучах восходящего солнца. К кораблю со всех сторон уже сбегались гормены. Этим и объяснялось их столь раннее пробуждение — они ждали свой самый большой корабль, который сможет забрать всех их вместе с землянами и куда-то доставить.

— Ну вот ты и прилетел, — прошептал Брэбент; от усталости у него кружилась голова. — Что же, я готов. … Всех землян еще до полудня повели на корабль. При этом Брэбенту поручили роль «погонщика». Они шли на корабль, захватив с собой все, что могли донести.

Гибсен и де Джувенел, проходя мимо Брэбента, довольно громко ругались в его адрес, но он даже не взглянул на них. Мери Марн осторожно несла ребенка. Тот разрывался от плача, да и сама Мери была готова разрыдаться. Ретти сопровождал двух детей Крешенци. А у Сэма Джероффа во время посадки был вид человека, который терпит кораблекрушение в открытом море и видит, что спасательное судно уходит все дальше. Последней шла Рей Уэнсли. Они на миг встретились глазами, но девушка сразу же отвернулась.

— Проходите внутрь, — пробормотал Брэбент и зашел следом за всеми.

К землянам был приставлен всего один вооруженный охранник, сейчас молчаливо стоявший у входа. Он держал в руке скорострельный тепловой пистолет. В ограниченном пространстве ракеты он мог убить любого, кто попытался бы сбежать.

Остальные его соплеменники были заняты более важными делами — готовили к полету ракету землян, сносили аппаратуру и снаряжение из штаба на площадь.

— Иуда! — прошептал де Джувенед, проходя мимо Брэбента.

Тот даже не отреагировал; он стоял и смотрел в пустоту.

Рей Уэнсли прислонилась к прохладной металлической перегородке и закрыла глаза. Донимал резкий, неприятный запах, исходивший от охранника. Сам отсек был абсолютно пустым. Себе гормены обеспечивали хоть какой-то комфорт, но совсем не позаботились об условиях для узников. Полет, казалось, предстоял долгий и тревожный. О направлении приходилось только догадываться.

Брэбент мельком взглянул на Рей. Все, о чем она думала, было написано на ее лице.

«Ну хорошо, Говард, — думал он, — чего же ты ждешь? Все на борту. Здесь только один чужой, остальные снаружи. Если и представится какая-либо возможность, то только сейчас» Но он не мог не подождать хотя бы секунду, всего одну, как опытный игрок, который продумывает ход, но тянет время. Риск слишком велик, но он обязан рискнуть…

Брэбент решительно подошел к гормену, порылся в карманах, и достал нож, который когда-то был отобран у Гибсена, и передал ему.

— Вот, держи, — сказал он. Тот посмотрел на доктора, что-то закричал и взял.

— Да, еще одно, — продолжал Брэбент, облизав пересохшие губы. — Я думаю, у них все-таки есть один нож. В том же месте.

Опять чириканье. Английская речь гормена воспринималась с трудом.

— Да, — закивал головой Брэбент, — в том же месте, под ребенком.

Он на мгновение закрыл глаза.

Когда он открыл их снова, гормен уже направлялся к колыбели, держа в одной руке нож, а другую вытянув вперед.

— О, Боже, — воскликнул Брэбент, — он собирается его убить!

— Убить ребенка, убить ребенка! — громом прокатилось по комнате и замерло.

Гормен остановился и повернулся на голос с почти человеческим удивлением на лице, но это уже не имело значения. Заминка была не больше секунды, но Марн со скоростью молнии прыгнул. Им двигал рефлекс. Не успел охранник даже повернуться, а отец ребенка уже сидел на нем. Остальные мужчины тоже набросились на гормена, обрушивая свои удары так, что тот и нож поднять не успел, а достать пистолет и подавно. Если его массивный череп еще мог выдержать удары, то мозг, подобно человеческому, был слишком чувствительным — гормен потерял сознание. Это был второй случай, когда люди удивили гормена, первым был крик Брэбента.

Нападающие, пораженные своей победой, отхлынули назад.

— Мы… мы одолели его! — выдавил из себя Гибсен, все еще не веря происшедшему.

Брэбент порылся в карманах.

— Вот, держи? — сказал он, протянув моток проволоки. — Гибсен, свяжи его! Де Джувенел, закрой входной люк!

Х

Связанный гормен лежал на полу с открытыми глазами. Эти существа не могли долго оставаться без сознания. Снаружи послышался скрежет — его соплеменники пытались открыть люк.

— Говард! Ты же мне говорил, что они никогда не тронут ребенка! — взволнованно сказала Рей Уэнсли.

Брэбент прерывисто дышал и выглядел изможденным, но с его лица уже исчезло выражение загнанного пса, и он не выглядел великомучеником, скорее — победителем.

— И это правда, Рей. Он просто шел за вторым ножом.

— Но…

— Я солгал вам, да! Нам нужен этот корабль. Мы не смогли бы подготовиться к нападению на охранника, поскольку недостаточно ловки. Даже секундное замешательство дало бы гормену неоспоримые преимущества. Значит, я должен был сделать так, чтобы вы напали на него не раздумывая, со скоростью, не уступающей горменовской, а есть только один способ это сделать — задействовать ваше подсознание, рефлексы. Защита ребенка — это рефлективный порыв, и его целесообразность не пропускается сквозь сито сознания. Этот рефлекс защиты просто заставляет человека действовать, в чем мы и убедились. Итак…

— Итак, — прервал его Гибсен, — мы выиграли сражение, но проиграли войну. Что нам со всем этим делать, Брэбент? У нас есть корабль, но мы не сможем им управлять. Ты же сам так говорил и потом доказал нам это!

— Нет, — поправил Брэбент, — я доказывал это гормонам. Погоди. Послушайте.

Снаружи доносилась приглушенная трескотня голосов. Дети Крешенци начали хныкать; раньше у них не нашлось на это времени.

Брэбент со знанием дела объяснил:

— Они готовятся к штурму. Это очень важный корабль, понимаете? Самый крупный в этом секторе космоса, и к тому же он один вооружен.

— Значит, ты хочешь, чтобы мы уничтожили его? — высказал предположение Гибсен.

— Я хочу, чтобы мы полетели на нем к «Первопроходцу».

— Без компьютеров? Но…

— У нас есть компьютеры, Гибсен. Целых три. Ты, де Джувенел и Рей.

Брэбент почти ликовал: все шло, как намечалось. Но столь длительное чувство ненависти не могло развеяться за одну секунду, его удалось только слегка приглушить. Все ждали продолжения.

— Пошли со мной, — Брэбент кивнул этим троим и начал подниматься по винтовой лестнице, которая вела к штурманской рубке.

Трескотня снаружи прекратилась, послышались металлический скрежет и глухие удары. Время шло. У землян не было выбора — или им удастся взлететь, или куча мертвых горменов останется лежать у взорванного корабля.

— Садись, Гибсен, — приказал доктор.

Штурман посмотрел на него, облизал пересохшие губы и сел в кресло. Ремни безопасности автоматически прижали его тощее тело к спинке. Вообще-то они были рассчитаны на коренастые фигуры горменов, но с таким же успехом подошли бы и скелету, так как по конструкции должны удерживать любое находящееся в кресле тело.

— Рей, ты с де Джувенелом ложись на пол. Если верить Джероффу, у этих кораблей огромная мощность, и лежа будет легче переносить многократную перегрузку во время взлета.

Сам Брэбент лег на металлический пол возле Гибсена и осмотрелся, все ли в порядке. Звуки ударов все громче, но через пару секунд угроза будет устранена.

— Гибсен, — дружески сказал доктор, — ты знаешь, как управлять кораблем. Взлетай.

Гибсен нерешительно вставил пальцы в кольца на панели управления. Потом посмотрел на Брэбента, как бы прося поддержки, вздохнул, снова облизал губы и закрыл глаза… Его пальцы осторожно зашевелились в кольцах. Ослепительное пламя вырвалось из-под ракеты. Брэбент отполз от кресла — его непосредственный контроль за управлением больше не требовался. Теперь все зависело только от штурмана. Если все пойдет так, как он рассчитывал, то они взлетят, если нет — погибнут. Третьего не дано.

Корабль зашатался. Он немного поднялся, потом снова сел, опять поднялся и, зависнув над поверхностью Алефа Четыре, стал медленно подниматься.

Брэбент видел, как Гибсен начал всхлипывать. Его лицо перекосилось от смертельного страха, губа была закушена, щеку дергал тик. И все же он вел корабль.

И тот не разбился. Он только слегка покачивался. Малейшие колебания немедленно передавались на сверхчувствительные кольца. Любое отклонение от курса нужно было сразу же исправлять. Гибсен внимательно следил за панорамным экраном, но теперь он всем телом чувствовал корабль. Силы, пытавшиеся отклонить его от вертикали, через кольца действовали на вестибулярный аппарат Гибсена. И тот ни на миг не терял контроль над кораблем и немедленно вносил необходимые поправки. Двигатели работали на полную мощность, гигант стремительно набирал высоту.

Далеко внизу, на площади, лежали три десятка мертвых горменов, а еще больше корчились в предсмертных судорогах. Для них жизнь уже не имела значения — их корабль улетел.

Тяжелая пята ускорения придавила Брэбента и всех находящихся на корабле. Но даже в этих условиях Гибсен не терял контроль. Он уводил корабль вверх и дальше от планеты.

Через три минуты они находились в безвоздушном пространстве. Лучи Солнца отсвечивали на металлической обшивке корабля. В черной пустоте космоса мигали звезды.

Гибсен замотал головой, словно хотел избавиться от кошмарного сна, и вынул пальцы из колец. Двигатели затихли.

— Удалось, Брэбент, — прошептал он, глядя на свои затекшие пальцы. — Но как?

Брэбент не ощущал тяжести своего тела. Но еще большая тяжесть свалилась у него с души. Он вдруг почувствовал себя свободным. Он готов был запеть, подобно Гибсену, но вместо этого только сказал:

— Спустись вниз, де Джувенел. Посмотри, как остальные перенесли взлет.

Маленький человечек, выглядевший ужасно сконфуженным, нырнул вниз вдоль винтовой лестницы. Гибсен и Рей широко раскрытыми глазами вопросительно смотрели на Брэбента, но доктор не мог ответить на их вопросы он боялся, что голос выдаст его чувства.

Все эти недели он демонстрировал гормонам простейшие психологические опыты и в то же время тщательно продуманными условиями экспериментов готовил землян к осуществлению своего замысла. Это было своего рода секретное послание, написанное между строк, и оно оправдало себя. Чем должно всегда заниматься подсознание человека? Действовать без промедления! И он заставил его действовать. В эти дни, проведенные в лаборатории, Брэбент тренировал подсознание, стремясь достичь того, чтобы оно действовало помимо сознания. И ему это удалось. Основной эксперимент — управление незнакомым кораблем — прошел блестяще. Они свободны.

Доктор, как мог, объяснил это.

— Но, — Гибсен недоумевал и был раздражен, — но… но ты предал нас!

— Нет, я просто пытался удержать вас от ошибочных действий. Ваш план — избавиться от охранников и захватить корабль, не имел ни малейшего шанса на успех. Один провал мог стать фатальным для всех нас…

— Почему же ты мне ничего не сказал? — с болью в голосе спросила Рей.

Брэбент мгновение смотрел на нее, потом тихо сказал:

— Извини.

— Ну, нет! Ты не должен извиняться! Мы были несправедливы к тебе. И я больше, чем кто-либо. И все-таки я думаю, ты мог бы сказать мне.

— Нет. Дом весь прослушивался. Любое слово, сказанное там, даже шепотом, гормены прекрасно слышали. Но если бы они и не услышали, я не был абсолютно уверен, что ты не проговоришься. Поверь мне, слишком велик был риск.

На лестнице показался де Джувенел. Он попытался удержаться за последнюю ступеньку, но сорвался и завис вниз головой.

— Там все в порядке, Брэбент.

— Ну что же, нужно лететь дальше. Нам необходимо как можно быстрее добраться до «Первопроходца П».

Де Джувенел нетерпеливо заметил:

— Но у нас нет его координат.

— Вот ты их и вычислишь и доставишь этот корабль к «Первопроходцу».

— Но, Боже милостивый, Брэбент! Я не помню…

— Ты погружаешься в состояние транса. Сейчас.

Тело де Джувенела немного напряглось, но взгляд его не потускнел и он не опустился на пол беспомощно, как это обычно бывает на сеансах гипноза. Он нахмурил брови, с рассеянным видом подплыл к креслу у пульта управления и вцепился в его спинку. Он дремал.

Перед ним стоял следующий вопрос: «Где сейчас находится «Первопроходец П»? Чтобы ответить на него, нужно было знать необходимые параметры полета корабля.

И вот мозг де Джувенела, доселе дремавший, проснулся. Мозг, который все запоминает и ничего не забывает; спящее подсознание, имевшееся у каждого человека. Это подсознание помнит каждую цифру, каждое число, оно считает удары сердца, измеряет временной интервал от заката до заката, но сам человек этого не замечает.

Другими словами, подсознание — это компьютер.

Де Джувенел извивался и напрягался, пытаясь все вспомнить и вычислить, и вдруг выдал цепочку координат корабля. Для него самого это было странно и неожиданно. Он чувствовал, как двигаются губы, слышал свой голос. Это был ответ на вопрос Брэбента. Какое-то странное ощущение переполняло смуглого человечка, ничего подобного он раньше не испытывал. Все эти цифры ничего не значили для него. Он мог бы поклясться, что забыл необходимые данные и все числа ошибочны. Но внутри него что-то подсказывало, что все цифры верны.

Он и Гибсен определили нужный курс для ракеты, и осторожно, но уверенно повели ее к «Первопроходцу П». Менее чем через час показался сигарообразный корпус и огромный шар двигательной установки «Первопроходца». Он парил в пустоте прямо по курсу.

Брэбент придвинулся ближе к Рей. В молчаливом спокойствии она сидела возле него. Говард чувствовал себя на верху блаженства. Однако так много еще оставалось неразрешенных вопросов! Что делали гормены на Алефе Четыре? Была ли эта ракета единственной? Какие цели они преследовали, когда напали на человеческую расу? Возможен ли мир, или военное противостояние будет продолжаться? Но он был уверен, что когда-нибудь на все эти вопросы кто-то даст исчерпывающий ответ. Возможно, этот вооруженный горменовский корабль с живым горменом на борту, которого они доставят на Землю, послужит подсказкой. А сейчас главное — сам полет. Нужно выбрать соответствующую скорость, и тогда уже никакой корабль, горменовский или любой другой, не сможет захватить их. Они должны воспользоваться этим шансом. Те маленькие ракеты горменов на Алефе Четыре не способны причинить им вред, ну а Бес слишком далеко от них.

Рей Уэнсли сидела, склонив голову на плечо Брэбента. Потом внезапно выпрямилась.

— Говард, что они там делают?

Она следила за «Первопроходцем». А тот начал разворачиваться; было видно ослепительно голубое пламя его двигателей.

— Ну, — Брэбент улыбнулся, — они пытаются убежать! На «Первопроходце» можно было заметить перископ, который неотступно следил за горменовской ракетой. И не сложно представить себе лицо капитана Сэррелла, который пялился на странный наплывающий на него корабль. Брэбент, продолжая улыбаться, заметил:

— Гибсен, ты бы высунул свою мерзкую рожу в иллюминатор и помахал капитану рукой. Поставь себя на его место — он ждет, ждет, и когда, наконец, что-то подлетает — оказывается, это горменовский корабль. Его просто необходимо успокоить!