Танцы в начале века

Валерий Дмитриевич ГУБИН

ТАНЦЫ В НАЧАЛЕ ВЕКА

Фантастический рассказ

Корабль приближался к Земле. Позади были несколько лет тяжелого, каторжного труда, бесконечные посадки на колонизованные планеты, исследования, переговоры, ремонт, выматывающее чувство постоянной опасности. Последние сутки прошли без сна, все собрались в рубке центрального поста и смотрели на яркую, заметно увеличивающуюся точку впереди - это было Солнце - свое, уютное, спокойное, домашнее Солнце. Никто не разговаривал, да и говорить больше было не о чем, каждый думал о своем, но все думы одинаково тяжелые и тревожные. На Земле со времени их отлета прошло двадцать лет. Как-то их встретят те, кто жив, и как им переживать известие о неизбежной смерти многих близких? Смогут ли они приспособиться к новому времени, состарившимся друзьям и взрослым детям?

Уже несколько часов работала система торможения, корабль терял скорость, стремительно падая в поле притяжения родной звезды. И тут резкий голос в динамике заставил всех вздрогнуть:

- Капитан! Станция дальнего оповещения не отвечает!

Капитан наклонился к пульту:

- Может быть, они нас еще не заметили?

- Исключено, мы уже пятнадцать минут в зоне их видимости.

И опять тишина и одна мысль у всех: что случилось со станцией? Просто невероятно, что их до сих пор не засекли. Странная беспечность!

Еще два часа томительного ожидания и снова:

- Капитан! Луна тоже молчит!

- Этого не может быть, - капитан вытер потное красное лицо, - вы слышите, - крикнул он в микрофон, - этого не может быть!

Динамик молчал.

Капитан обвел рубку отсутствующим взглядом, потом скомандовал:

- Все по местам! Выходим на околоземную орбиту!

- В зону без направления входить нельзя, - крикнул штурман, - мы обязательно в кого-нибудь врежемся.

Бросившиеся к выходу замерли, остановленные этим криком.

- Я сказал: по местам! - рявкнул капитан и неожиданно для себя грубо выругался.

Ничего страшного не случилось. Корабль спокойно лег на орбитальный курс, правда, на самую отдаленную траекторию, по настоянию штурмана. Несколько человек в рубке напряженно вглядывались в экран, по которому уже плыла поверхность планеты - любимой, долгожданной и пугающей своим неожиданным молчанием. Не отвечал ни один маяк, лишь мерный треск космических разрядов доносился из эфира.

- Капитан! - прошептал штурман. - Это не Земля.

- Вы сошли с ума? Почему не Земля? Вот Австралия, а вон Новая Зеландия.

- Вроде бы похоже. Но на Новой Зеландии никогда не было лесов, вообще никакой растительности, по крайней мере, на моей памяти - там ведь три стратегических космодрома.

- Все это похоже на сон, - старший оператор тяжело дышал в затылок, наваливаясь сзади.

- Подождите, вон Антарктида, сейчас мы увидим заводы ракетного топлива, и все станет на свои места.

Но внизу простиралась безжизненная белая пустыня и не было видно никаких признаков человека.

- Черт возьми, почему здесь так жарко, - капитан опять вытер лицо, включите же кто-нибудь вентиляцию!

- Смотрите, корабль, какой странный, - штурман быстро крутил ручки надстройки. В океане под ними шел корабль, огромный, белый, отчаянно дымящий тремя трубами. - Какой-то древний монстр!

- Мне кажется, я его видел, - пробормотал оператор, - одну секунду, не упускайте его из виду.

Он выскочил из рубки. Штурману удалось увеличить изображение. Были даже видны огромные фонтаны брызг, поднимаемые носом корабля, - внизу сильно штормило. Опять загремели шаги оператора, он ворвался, тяжело дыша, держа в руках толстый альбом в кожаном переплете.

- Это атлас старинных кораблей, мое хобби, - он судорожно листал страницы, - вот, так я и знал. Это "Принцесса Элизабет". Первый рейс совершила в 1906 году, в 1914-ом торпедирована немцами.

"Принцесса" исчезла за краем экрана, и в ту же секунду океан закрыли плотные, темные облака.

- Что же все это значит? - спросил кто-то.

- Это значит, что там внизу сейчас начало двадцатого века. Где-то между шестым и четырнадцатым годом.

- Абсолютная чепуха, - возразил капитан.

- Однако же мы все видели своими глазами. И Новую Зеландию в лесах, и пустынную Антарктиду, и этот лайнер, наконец...

- Мало ли что видели, но при чем здесь начало двадцатого века, как мы могли в нем оказаться?

- Возможно, мы попали в космосе в какую-то петлю времени, - оператор захлопнул альбом, - иного объяснения быть не может. Если только что-то не случилось с нашими мозгами.

- Более ста лет до нашего старта, - застонал штурман и опустился в кресло.

Ошеломляющая новость мигом облетела всех, и они опять собрались в рубке и опять, на этот раз все, смотрели на проплывающие внизу континенты, на белые шапки полюсов; молодежь шутила, что старики на радостях хлебнули и им мерещится бог знает что. Но когда корабль перешел на максимально низкую орбиту, когда все увидели незнакомые города, обильные леса, почти пустые океаны, то шутки и смех стихли. Разум отказывался признавать то, что видели глаза, и все еще теплилась надежда на розыгрыш, на неисправность приборов, все еще смертельно хотелось домой, а не в этот, очень знакомый, но все-таки совершенно чужой мир.

- Будем садиться, - решил капитан.

- Куда?

- Не все ли равно. Хотя бы сюда, - он ткнул пальцем в появившуюся картину, - здесь все-таки наша родина.

Они сели на огромной лесной поляне, в тридцати километрах от неизвестного им городка. Солнце стояло высоко в зените, было жарко, они лежали в густой высокой траве, подавленные тишиной, спокойной неброской красотой этого мира и волшебными, дурманящими, давно забытыми запахами.

- Какой, однако, воздух, голова кружится, - штурман привстал на секунду и снова рухнул на землю.

Когда прошло первое оцепенение, они разбрелись по лесу, перекликаясь, пересвистываясь. Некоторые, стоя на коленях, набивали рот ягодами, другие в ошалелом нетерпении уходили все дальше и дальше, жадно вглядываясь в каждое дерево, каждый куст, словно ожидая подвоха и радуясь тому, что ничего не происходит. Начали возвращаться только к вечеру, и у каждого вернувшегося было необычное, просветленное выражение лица, как у нашалившего и неожиданно прощенного ребенка.

И только потом, когда при свете костра стали рассматривать сделанные сегодня снимки городов и деревень, железных дорог и примитивных аэродромов, снимки людей и допотопных автомобилей, только тогда они, наконец, поверили в свое необычное фантастическое приключение и понемногу стали свыкаться с мыслью о неизбежном.

- Вот, посмотрите, местные солдаты, у них почти такая же форма, какую мы носили на Эклезиасте, в этих проклятых тропиках. Если мы снова так вырядимся, то сойдем за воинскую часть.

- Ну, не очень-то и похоже.

- Да какая разница? Кто здесь будет выяснять. Завтра же и попробуем.

Вездеход домчал их до конца леса, почти до первых домов. Его загнали в овраг и забросали ветками. Солнце уже садилось, когда они, подымая пыль тяжелыми ботинками, пошли вдоль улочки забавных деревянных домов к центру.

- Тихо! - вдруг сказал кто-то. - Слышите, музыка!

Они свернули на звук к парку и вскоре увидели освещенную газовыми фонарями эстраду над прудом, ярко блестевшие трубы оркестра, пестро одетую толпу вокруг.

- Боже мой, танцы! Пойдемте танцевать!

Они пошли, почти побежали туда, и только капитан, слегка отстав и запыхавшись, кричал им вслед, чтобы они были настороже, чтобы не забывали, что они солдаты на увольнительной, и не ввязывались ни в какие конфликты. Все получилось удивительно хорошо, потому что никто не обратил на них особого внимания, потому что было много девушек, потому что оркестр играл так славно и такие удивительные мелодии, что все - тревоги, недоумения, боль от рухнувших вчера надежд - все вдруг отлетело прочь. Они непрерывно танцевали, меняясь девушками, пили в перерывах ледяной лимонад и, давясь от смеха, ели огромные куски разноцветной, воздушной ваты.

- Совсем как в детстве, - думалось многим, - хотя это детство наших бабушек.

А капитан, так и не рискнувший потанцевать, цедил в буфете непривычное на вкус пиво, беседовал с дородным распорядителем и рассказывал ему, как они там, в лесу, строят летний лагерь для воинской части.

А потом он спал в вездеходе, добродушно ворчал, когда очередной возвращающийся прерывал его безмятежный, впервые за столько лет безмятежный сон. Последний "солдат" пришел уже под утро, сильно навеселе, и они, наконец, двинулись к кораблю.

На следующий день они снова поехали в городок, снова танцевали, снова пили, устроили для жителей ослепительный фейерверк из остатка сигнальных ракет, а штурман, уговорив оркестр, даже спел несколько очень милых песенок, за что получил в награду бутылку шампанского. Видимо, уже весь городок знал их, и они знали каждого в лицо, а многих даже по имени. На этот раз несколько человек вообще не пришло к вездеходу, и утром пришлось снова гонять его к городу, рискуя быть замеченным.

И в третий день почти все, кроме нескольких человек, погрузились в машину и умчались, крича на ходу, чтобы их не ждали, они сами завтра-послезавтра вернутся.

- Еще неделя, - сказал биолог капитану, - и наша команда развалится. Космические разведчики превратятся в мирных провинциальных обывателей.

- Этого нельзя допустить, - нахмурился врач, - завтра же нужно собрать людей и объяснить им ситуацию, капитан.

- Их можно понять, - вздохнул тот, - судьба отняла все - близких, родину, даже свое время, а тут такое место, почти рай. Ведь у нас подобных уголков уже не осталось. Пусть еще немного порезвятся...

- И все-таки надо собрать...

- Да-да, конечно, только вряд ли завтра, завтра половина не приедет.

Они все собрались лишь через четыре дня и опять сидели в рубке центрального поста, загоревшие, со спокойными, разгладившимися лицами. У кибернетика, самого молодого, из кармана торчал букет васильков.

- Дорогие друзья, - встал капитан, - мы должны сейчас решить, что делать дальше...

- А что тут решать, - радостно улыбаясь, прервал его кибернетик, переезжаем в городок, в этот или соседний, с нашими знаниями работа всегда найдется.

- Какие знания, какая работа, - возразил оператор, - я, например, сторожем устраиваюсь при местной церкви, у них свой недавно умер.

- Кем бы вы ни устроились, - продолжал капитан, - оставшись здесь, вы неизбежно воздействуете на будущее, ваши знания, ваша осведомленность о будущем неизбежно проявятся. Это вызовет неконтролируемые изменения и может привести к печальным последствиям. Мы не имеем права рисковать, как бы хорошо нам здесь не было. Это ведь наше будущее.

- И дело не только в этом, - поддержал его врач, - возможно, что те изменения, которые мы внесем своим появлением, окажутся незначительными и со временем сгладятся. Вам нравится здешняя жизнь, но ведь вы все знаете, что она скоро кончится. Через пять лет вспыхнет мировая война, она пройдет и по этим местам. Миллионы убитых, потом голод, нищета, фашизм, опять война, уже десятки миллионов жертв, потом рост городов, перенаселенность, гибель природы, ну а дальше вы сами знаете...

- Тем более мы не должны улетать, давайте разыграем роль пришельцев из другого мира, обратимся к правительствам всех стран!

- Что ж, на месяц или два мы станем мировой сенсацией, но ничего не изменим. Что значит жалкая горстка людей в сравнении с теми глобальными силами, которые уже стоят друг против друга... Историю по желанию изменить нельзя. Хуже того, нас могут, помимо нашей воли, использовать во зло. Так оно скорее всего и случится.

- Если мы стартуем, - поднялся штурман, - и двинемся по прежнему маршруту, есть надежда развязать эту петлю и вернуться уже в наше время, надежда, правда, небольшая, но, по-моему, это единственно возможный для нас путь...

Они молча вышли из корабля на поляну, долго смотрели на птиц, летящих высоко в темнеющем небе, чувствовали тугое теплое дыхание земли, и страх перед ожидающим их космосом снова начинал шевелиться в душе каждого.

- Если мы улетим, - вздохнул кибернетик, - то для нас, возможно, все кончится, а если останемся, то снова родимся через каких-нибудь семьдесят лет и снова будем жить.

Резко подул ветер и стало быстро смеркаться, как будто ночь вдруг спохватилась и поспешила взять свое.

В шесть утра все находились на своих постах. Капитан подал команду, и в абсолютной тишине стало слышно, как в реакторной громко запели ожившие электромоторы, подымающие многотонные блоки замедлителей. Но тут штурман увидел, как из леса выскочила допотопная двуколка, запряженная мощным крестьянским битюгом с большой гривой, и устремилась к кораблю. Стоящий в ней парень начал описывать круги вокруг ракеты, восхищенно рассматривая ее огромное серебристое тело.

- Капитан! Можно запускать.

- Нельзя, мы сожжем этого дуралея. Надо его отпугнуть, а то он до вечера не успокоится.

Резко взвыла сирена, лошадь дернулась было, но парень сильнее натянул вожжи, и она, успокоившись, опять пошла по кругу. Потом остановилась. Парень, сложив руки рупором, стал что-то кричать.

- Всем отбой! Штурман, откройте панорамный люк, выясним, что ему надо и когда он уберется.

- Тебе чего, приятель? - высунулся штурман.

И все, находящиеся в рубке, услышали крик: "Скажите, это ведь "Меркурий-IV", не так ли?"

- Штурман, врач, быстро наружу, выясните, что это он болтает! Впрочем, я с вами.

Парень узнал их и радостно замахал руками:

- Так это ваш корабль? Вы что, улетать собрались?

- Ты откуда знаешь наш класс?

- У меня дома есть альбом старинных кораблей, - гордо ответил тот, я его с детства наизусть знаю, и больше всего мне нравятся "Меркурий" и "Титаны"...

- Погоди, погоди, паренек, - перебил его капитан, - в каком году был выпущен твой альбом?

- Точно я не знаю, но где-нибудь лет за десять до закрытия программы космических полетов и начала ретро-революции. Да, лет за десять, не меньше.

Штурман опустился на землю и начал смеяться, все громче и громче, пока не поперхнулся и не забился в судорожном хриплом кашле.