Талантливый футболист

Распахнув дверь раздевалки, тренер Георг Лупеску заорал что есть мочи:

— Специального приглашения ждете?! Тренировка должна была начаться десять минут назад!

— С девятью-то игроками, — проворчал правый крайний, — мы уже никогда не наберем команду.

— Черт побери, — завопил Лупеску, — я и так скоро брошу все это дело, но пока еще за вас несу ответственность! Выходите! Тренироваться для поддержания спортивной формы можно и в одиночку. И не воображайте, что вы уже настоящие футболисты, для этого вам еще немало придется потрудиться.

— Но ведь всегда у нас то девять, то десять игроков, какая это команда! — поддакнул своему товарищу центральный нападающий Бланко.

Настроение было совершенно испорчено.

Три года тому назад команда «Голубых соколов» считалась просто волком среди овец, теперь же она на восемь очков отставала от команды группы «Б», находящейся в конце таблицы.

В последней игре шансы поправить положение падали вместе с надеждой сравнять счет, которая исчезла окончательно за три минуты до свистка, когда счет стал 0:3.

— Ну, пойдете вы наконец или решили вообще на все плюнуть? — Не дожидаясь ответа, Лупеску развернулся и быстрыми шагами направился к выходу. Игроки вяло потянулись следом.

Все было, как обычно. Команда разделилась на две группы и приступила к тренировке по методе, принятой еще в тысяча девятьсот девяностом году. Это вообще поразительно!

Игра осталась все той же, может, стала только более напряженной и насыщенной трюками. Футбол, как и в давние времена, будил страсти и собирал большую зрительскую аудиторию. Сплачивающая сила, сохранившиеся коллегиальные традиции и притягательность случайных поворотов — все эти черты, присущие спорту, околдовы-; вали людей.

— Смотри, если я еще раз замечу бутылку! Какая уж тут точность удара! И ты еще мечтаешь загнать мяч в ворота! — снова вопит Лупеску через все поле.

— Ну и чем мы займемся? — парирует Бланко. — Я думаю, сегодня нам придется оттачивать технику.

Он замолчал, упер руки в боки и раздраженно взглянул на тренера. Вдруг в живот ему ударился мяч, посланный коротышкой Венцелем. С выражением ужаса на лице Бланко упал на колени, но тут же решил, что теперь не время притворяться. Прекратив симулировать, он поднялся и с такой силой пнул мяч, что тот круто взмыл вверх над тополями и завис над дальней гаревой дорожкой.

— Ты еще стрелок хоть куда, — подтрунивает над Бланко Лупеску.

Раздается глухой шлепок. Мяч, сделав дугу над деревьями, приземляется на другом конце футбольного поля.

Лупеску провожает мяч рассеянным взглядом и говорит, вопреки всегдашней своей привычке, еле слышным голосом:

— Вот это удар.

На некоторое время он молча застывает, склонив набок голову, словно ожидая объяснения случившегося. Потом элегантным жестом приглаживает волосы — явный признак, что решение принято, — и торопливой походкой устремляется прочь, пробираясь между кустами и тополиными стволами, отделяющими поле от гаревой дорожки.

Футболисты продолжают тренировку.

Бланко с разбегу передает мяч Венцелю, при этом совершив незначительное нарушение правил, а в это время как раз возвращается Лупеску в сопровождении троих мужчин. Двое из них — пожилые, неряшливо одетые — не привлекают особого внимания, однако команду заинтересовал их спутник. Лупеску не пришлось орать, как обычно, чтобы собрать игроков. Они с любопытством рассматривали высокого молодого парня. Спортивный костюм туго обтягивает его, демонстрируя атлетическое сложение, темные пряди обрамляют слишком правильное, какое-то скучное лицо.

— Вот наш новый центральный нападающий, — сообщает Лупеску и угрожающе усмехается. Двое мужчин, которые лучше смотрелись бы где-нибудь в министерстве, чем на спортплощадке, явно давали понять, что во всем происходящем они не находят ничего забавного. Тренер прекратил улыбаться и от волнения проговорил почти шепотом:

— Его зовут Ян Штайн, двадцать три года, членом спортивного общества не является, у него за спиной десять тысяч метров пробега. Сейчас он нам покажет, как бьют по воротам.

Футболисты удивленно переглянулись. Чудачества Лупеску были им известны, но теперь он побил все рекорды.

— Но Ян совсем не умеет играть в футбол, — терпеливо разъяснял один из двоих мужчин. Он снял свои очки без оправы, аккуратно протер их и устремил неуверенный взгляд на парня. — Он не собирается участвовать в соревновании, — продолжал старик с нажимом. — Он тренируется, только чтобы держать себя в форме.

— Не имеет значения, господин Штайн, — вежливо отпарировал Лупеску и повернулся к своей команде: — Это отец Яна, а вот его дядя — господин Милл.

— И все они будут принимать участие в игре? — спросил Венцель и изобразил на своем лице удивление.

Ян Штайн не проявлял никакого интереса к завязавшейся дискуссии. Его холодные серые глаза пробегали по лицам игроков, при этом безразличный взгляд проникал в каждого из них без какой-либо надежды на возможный дружеский отклик.

Бланко попытался ответить таким же безучастным взглядом, но, конечно, все происходящее больше всего волновало именно его.

— Тогда давайте прямо сейчас и попробуем, — предложил он.

— И я так считаю. — Лупеску обрадованно кивнул и обратился к Яну Штайну: — Ты, конечно, сыграешь с нами, мой мальчик, мы ведь всего-навсего команда окружного класса. Главное, что ты в форме. И хоть раз-то ты уж, конечно, гонял в футбол.

— Нет, я никогда не играл. Ведь мой отец ясно сказал, господин Лупеску. У вас что, тут все на «ты»?

— Да, конечно, но если вы не хотите, товарищ Штайн, это не обязательно. — Лупеску окончательно растерялся. — Пойдемте, вы хоть разок попробуете.

Ну, теперь-то Лупеску был в своей стихии. Он подробно объяснял, что такое пике, как подсекать и проводить удар головой, с помощью Венцеля показывал финты, обводки и крученые удары. Парень смотрел и слушал молча, следуя объяснениям тренера с равнодушной миной.

Бланко стоял вполоборота к остальным игрокам и покачивал головой. Он перестал понимать, что происходит в мире. Ведь Лупеску возился с этим верзилой, объясняя ему приторно-сладким голосом такие вещи, которые любой здоровый парень способен изучить самостоятельно самое позднее в шестнадцать лет и без посторонней помощи. Но чем дальше он наблюдал, тем все больше удивлял его этот Ян Штайн. То ли он обладал фантастическими способностями, то ли разыграл тренера, сообщив, что ничего не умеет. Достаточно было Лупеску объяснить какой-нибудь финт один раз, как Ян тут же воспроизводил его и после двух-трех повторов достигал такого совершенства, будто в течение многих лет только и делал, что гонял мяч и упражнялся в изысканных подсечках.

Результаты собственной тренировки вызывали недоверие и самого Лупеску. Все чаще он бросал быстрый, изучающий взгляд на обоих стариков, но не мог заметить и намека издевки или усмешки на их лицах. Наоборот, оба наблюдали за успехами своего любимца с напряженным вниманием.

— На первый раз хватит, — раздался крик Лупеску, — теперь потренируемся все вместе!

Футболисты отправились на поле, однако парень стоял не двигаясь.

— Что теперь мы будем делать, — спросил он, — я не понял вас, дело в том, что мои уши чрезвычайно чувствительны.

Лупеску развернулся на все сто восемьдесят градусов. Его веки дрожали, кадык заходил вверх-вниз.

— Мы хотим вместе потренироваться, — произнес он спокойно, с трудом совладав собой.

Ян Штайн кивнул. Музыкальный тон, издаваемый Лупеску, удовлетворил его. Правда, он не заметил, как за его спиной тренер сплюнул от злости и вытворил носком ботинка что-то немыслимое, словно втаптывал в землю камешек.

Парень встал в строй четвертым.

— Ваш шеф — Бланко, — сказал Лупеску, — он попытается за вами следить, так что предохраняйтесь.

Ян Штайн удивился:

— «Следить» — это что, имеется в виду слежка за преступником, а «предохраняться» — это что, в смысле противозачаточного?

— Чего-чего? — Лупеску искоса взглянул на него. — Одного здесь уже, кажется, зачали, ха-ха-ха! — Он потянулся, кинул энергичный взгляд на часы и приказал: — Итак, будем серьезнее. Бланко наблюдает за вами, он должен помешать вам бить по мячу — отбирать у вас мяч, переигрывать вас, ясно? Ну, вы сейчас сами все увидите. — Он подозвал Бланко: — Покажи, что я имею в виду. Только никаких грубых выходок.

В воскресенье игра на первенство.

Ян Штайн обращался с мячом еще совсем неумело. Часто неверно реагировал, пропускал передачи в центр поля, и казалось, его выручает лишь тренированное тело. Из-за его неудачных выпадов Лупеску недовольно мотал головой и сердито бормотал что-то себе под нос. Но мало-помалу новичок приноровился. Все чаще и чаще ему удавались сложные маневры, тренеру нравилась неубывающая сила, с которой он бьет по мячу.

— Извините, что я вас прерываю, — обратился вдруг к Лупеску отец Яна. — Но было бы хорошо, если бы вы дали сыну некоторые технические указания.

У Лупеску с языка чуть не сорвалась резкость, только какой ему смысл отстаивать сейчас свою компетенцию? Ян Штайн не член спортивного общества, не член его команды. Он может покинуть поле, когда ему взбредет в голову, и уйти, не попрощавшись. При не совсем обычных от-ношениях этой троицы все возможно, и он не хотел рисковать. Кое-что в игре Яна раздражало тренера. Но подсознательно он угадывал в этом неумелом, а с другой стороны, производящем необычное впечатление парне спасительную соломинку для команды.

— Вы, наверное, правы, — ответил он старику, — надо устроить перерыв, игроки устали.

— Я не говорю о перерыве, — успокоил его тот, — пусть остальные продолжают игру. Или вы всегда тренируетесь не больше двадцати минут?

Лупеску показалось, что в словах Янова отца проскользнула ирония. Но его открытая улыбка подействовала на тренера умиротворяюще. Ведь на самом деле ничего не случилось страшного.

— Нет, нет, — вывернулся он, — я подумал: раз за плечами вашего сына десятитысячный пробег… Мои ребята, конечно, дольше тренируются.

В привычной для него манере он заорал через поле:

— Товарищ Штайн, подойдите, пожалуйста, ко мне! Другие продолжают, только более интенсивно!

Штайн подошел к тренеру. Тот положил руку ему на плечо и дружелюбно указал на некоторые оплошности.

— Четверть часа мы тренировали основные элементы, потом последует заключительная тренировка. Или для вас это слишком много, вы устали?

Штайн помотал головой:

— Почему же? Для меня представляют трудность лишь некоторые неизвестные факторы, которыми я овладею только с помощью опыта.

Лупеску кивнул. Можно выразить это и такими словами.

На заключительной тренировке Лупеску был Штайном более чем доволен. Некоторые досадные промахи чередовались с технически отточенной игрой, и в искусстве обращения с мячом он уже превосходил теперь и защитника, и левого крайнего. Казалось, энергия его неистощима, мячи, посылаемые им с постоянной, неиссякающей силой, всегда попадали то в угол ворот, то в штангу или со свистом влетали прямо в ворота. Вратарь уже смирился с этим и защищал ворота больше для виду. Бланко, непосредственный противник Штайна, наоборот, все сильнее распаляясь, старался его затравить, преследуя со свирепой миной. Все чаще Штайн обманывал его, прибегнув к какому-нибудь уже усвоенному трюку, неожиданно уводил мяч прямо у него из-под носа, переигрывал почти без всяких усилий, как начинающего.

Когда счет в пользу новичка стал 23:4, Бланко, несмотря на предостережения тренера, подставил ему подножку. Штайн неуклюже свалился на траву. Бланко подошел к Штайну с распростертыми объятиями.

— Извини, — сказал он примирительным тоном, — тебе надо научиться перепрыгивать через подставленные ноги, иначе во время игры ты все равно сразу упадешь.

Ян Штайн поднял к нему свое неподвижное лицо и подал руку:

— Благодарю за науку. И прости, если у меня не все еще получается.

Злорадная усмешка застыла на лице Бланко. Внезапно он повернулся кругом, взяв себя в руки с большой неохотой.

Второе нарушение правил со стороны Бланко оказалось уже более коварным. Штайн опять поднялся и, никак не выказывая своих чувств, извинился перед Бланко, лицо которого потемнело, бешеная злоба подымалась в нем. Холодное пренебрежительное отношение новичка еще больше разжигало Бланко.

Он бил своего противника как попало по ногам, подставлял подножки и, не обращая внимания на Яна, гнал мяч дальше. Однако тот на удивление быстро научился давать ему отпор, молниеносно увертывался и, несмотря на прямые выпады, не сбавлял темпа. А еще быстрее Бланко бить не удавалось. Чем увереннее проскакивал Штайн мимо, ловко ведя мяч (причем похвалы тренера становились все громогласнее), тем сильнее ожесточался Бланко. Он совершенно забыл, что они тренируются вместе, для него этот новичок стал настоящим противником.

Когда Штайну опять удалось обвести его, Бланко ударил Яна снизу по ногам со всей силы. Он с удовольствием смотрел, как парень упал на землю. Как в тумане, Бланко услышал крик Лупеску. Бланко перешел все границы. Застонав, он опустился на колени, прижав руки к животу и глядя на приближающегося на полной скорости Лупеску, за которым, спотыкаясь, следовали оба старика. В то время как тренер хлопотал около Штайна, Бланко с тихим стоном повалился на бок. Таким манером он сотни раз водил за нос зрителей и обманывал судей.

— Ты идиот! — рычал Лупеску. Он помог Штайну подняться на ноги и зло смотрел на Бланко, который, испугавшись, прикрыл глаза. — Прекрати цирк! Это ведь член нашей команды. Ты обязан помогать ему тренироваться, дурак! — Срывающимся от крика голосом он продолжал: — А ну вставай, придурок, прибереги свои штучки до воскресенья!

Старик Штайн осмотрел сына со всех сторон и, простукивая его, тихо спросил:

— Все в порядке?

— У меня да, а вот что с товарищем Бланко?

Он склонился над коренастой фигурой центрального нападающего и помог ему встать на ноги. Бланко открыл глаза, но нашел все-таки благоразумным скроить мину, якобы перекошенную от боли.

— Тебе больно? — спросил Ян Штайн.

Бланко замотал головой, потом испуганно кивнул:

— Да, но совсем чуть-чуть. Сейчас уже все в порядке.

— Извини меня. Это не со зла. — Штайн протянул ему руку.

Бланко вытаращил глаза. Он совсем забыл, что надо симулировать боль. Он умоляюще смотрел на Лупеску, который постарался скрыть издевку, скользнувшую по лицу.

— Нет, нет, это я виноват, — проговорил Бланко в приступе раскаяния. — Я слишком жестко играл. Извини. — Он подал руку Штайну, и на этот раз его рукопожатие шло от всего сердца. «Парень действительно может стать отличным спортсменом», — подумал Бланко.

— На сегодня достаточно! — громко объявил Лупеску. Встретившись глазами с новеньким, он тихо добавил: — Я доволен, вы хорошо поработали. Мне хотелось бы только еще побеседовать с господином Штайном.

Мартин Штайн кивнул ему:

— С удовольствием. Но я не думаю, что Ян будет играть в футбол. Он не так воспитан.

«Голубые соколы» и «Зелено-белые» начали игру. Штайн и Милл сидели чуть в стороне от зрителей, которых на этот раз собралось немало.

Само собой, и фотографы заняли свои места, только репортер Килман, как всегда, составлял исключение. Он уселся в одиночестве позади ворот, за спиной вратаря гостей Юшлина и пребывал в ожидании сенсации: гола в ворота, забитого «Голубыми соколами». Должно же наконец это случиться!

Раздался свисток судьи, игра началась.

— Ты считаешь, мы поступили правильно? — спросил Милл.

— Я думаю, да, — ответил Штайн, — не помешает проверить, как у нашего мальчика обстоят дела с сердцем и почками. Что для этого может быть лучше футбольного поля?

— Это верно, Мартин. Именно в игре проявится, как он владеет своим телом, ловкость и сообразительность. Но как мы без осложнений заберем потом его из команды?

— Не думай об этом. Как отец я еще скажу свое словечко. — Мартин Штайн лукаво улыбнулся. — Лупеску придется смириться.

— Надеюсь.

Они замолчали и опять предались своим мыслям. Видимо, игра их не очень-то интересовала.

— Гол!

Шестьсот зрителей закричали так, что это слово прогремело над полем, как удар грома. Оба старика, пораженные, уставились на ворота перед собой. Мяч оказался в верхнем углу между сеткой и штангой, в то время как вратарь с глупейшим выражением лица валялся на земле. Трудно было понять, кто забил этот гол. «Голубые соколы» толкались, напирали друг на друга, прыгали от радости. Ян Штайн не спеша высвободился из их объятий и чинно пошел к средней линии. Его товарищи по команде продолжали целоваться с невероятным усердием.

«Счет один — ноль в пользу «Голубых соколов», гол забил на шестой минуте номер десять, Ян Штайн», — донеслось из громкоговорителя.

— Наш мальчик, — произнес отец Штайн взволнованно.

— Этого я ждал целую вечность, а теперь гол не успел заснять, — жаловался фотограф.

Юшлин, вратарь «Зелено-белых», поднялся и сердито покачал головой:

— Какая промашка! Больше это не повторится. Мартину Штайну стало смешно.

Юшлин был так озабочен тем, чтобы как следует отчистить форму от налипшей земли, что не обратил внимания на свисток судьи. Игра возобновилась. Внезапно он увидел, что Ян Штайн с мячом находится прямо перед ним. Как загипнотизированный, Юшлин растопырил руки, широко расставил ноги. Еле заметным движением центральный нападающий «Голубых соколов» послал мяч мимо вратаря, который, неуклюже развернувшись и спотыкнувшись, пропустил мяч в свои ворота.

— Что это будет, вот это будет картинка! — кричал фотограф и прыгал в восторге вокруг ворот.

На второй гол реагировали по-разному. Одни зрители перешли на сторону «Зелено-белых», другие принялись свистеть.

Тренер команды гостей в волнении бегал по краю поля и непрерывно кричал:

— Прикрывайте номер десятый, жестко прикрывайте, не давайте ему играть!

Лупеску пророчествовал во все горло:

— Это только начало, дальше пойдет еще лучше, давай-давай, ребята!

Два игрока гостей постоянно вплотную следовали за Штайном, но и это не помогло. Парень с быстротой молнии проскользнул через заслон и прорвал защиту противника. При этом он забивал из любого положения и до второго периода забил еще пять мячей. «Голубые соколы» отправились в раздевалку со счетом 7:0.

Штайн и Милл тем временем стали популярными. Когда перед началом второго периода они пересели на другую сторону, почти все шестьсот зрителей потянулись за ними.

Фоторепортер Килман комментировал с важным видом, коллеги завидовали ему.

— Я верю в «Голубых соколов», — громко вещал он. Зрители, которые сидели поблизости, согласно кивали.

Конечно, в того, кто ведет со счетом 7:0, надо верить.

Хозяева поля перед началом второго периода были встречены громкими аплодисментами. С трибун неслось:

— Штайн, Штайн, Штайн, а ну-ка, наподдай! Лупеску появился рядом с воротами противника. Он подмигнул обоим старикам.

— Господин Штайн, господин Милл, подойдите, пожалуйста, ко мне.

Штайн и Милл подошли.

— Садитесь на тренерскую скамью, — пригласил их Лупеску, — здесь мы сможем немножко потолковать.

Игра опять началась. Бланко дал пас Яну Штайну, который повел мяч дальше. Наперерез ему выскочил защитник «Зелено-белых», ловким движением Штайн ушел от него. Его противник погнался за ним и буквально наступал Штайну на пятки. А мяч катился дальше все тем же манером.

— Теперь уходи, теперь уходи! — орал Лупеску. — Свиньи, бить по ногам, это вы умеете!

Судья ничего не заметил, назначив свободный удар команде «Зелено-белых». Штайн поднялся и пошел прямо на бесчестного игрока, который медленно отступал назад. Когда Штайн протянул ему руку, тот вздрогнул. Тогда Штайн умоляюще посмотрел на судью, который быстро приближался к ним. Он сделал предупреждение обоим. Штайн вежливо поклонился и опять протянул руку противнику, который, устремив на Штайна подозрительный взгляд, с раздражением пожал ее.

— Парень слишком честен, так он ничего не добьется, — ворчал Лупеску. — Ну, я дам задание Бланко, тогда эти гады костей не соберут.

— Нет, пожалуйста, не нужно, — попросил Мартин Штайн. — Пусть мой сын продолжает игру по-прежнему, он должен остаться чистым и порядочным. И Бланко не подстрекайте.

Лупеску непонимающе уставился на него.

— Нет, как вам это нравится, — простонал тренер, — и что значит «подстрекать»? Если тот не умеет играть и прибегает к нечестным приемам, мы должны противостоять ему. Наверняка тренер противников, собака, дал соответствующие указания. — Лупеску пришел в ярость.

— А вы так никогда не поступали? — спросил Милл.

— Я… нет, никогда так нагло. Но и судья ведь должен смотреть в оба!

И опять Штайн подвергся нападению. «Голубые соколы» получили свободный удар. Штайн подбежал и сумел перебросить мяч через стенку защитников, а подоспевший Бланко послал мяч в сетку ворот. Один из «Голубых соколов» подпрыгнул от радости, подскочил к Штайну и начал его обнимать как сумасшедший. Штайн как бы наблюдал все это со стороны, совершенно спокойно.

— Вот видите, все так и получилось, — сказал Мартин Штайн.

— Да, если судья засчитает, то, конечно, — примирительно проговорил Лупеску. — Но если он пристрастен… тогда эти бандиты…

Он подскочил на месте, указывая на лежащего на земле Яна. Бланко подоспел и схватил «зелено-белого» за трусы, но Ян уже встал на ноги.

Бланко пришлось отойти в сторону. Потом он подбежал к Лупеску:

— Тренер, что делать? Ведь так они добьют Яна.

— Мы играем честно! — громко возразил ему Мартин Штайн.

Лупеску только поморщился:

— Брось это, Бланко. — Он дал пинка ни в чем не виноватой скамейке, на которой сидел, и подтвердил: — Мы должны играть безупречно.

Ян Штайн вежливо протянул руку игроку из команды противников. Над стадионом воцарилась мертвая тишина. Судья только дико крутил головой. Потом схватил себя за ухо и подозвал к себе «зелено-белого». Энергичным жестом он показал ему желтую карточку, делая предупреждение. Игрок повернулся и отошел без всяких комментариев. На трибунах последовало легкое движение, шум, потом раздались нерешительные хлопки. Зрители делились впечатлениями о новом игроке. Все время слышалось его имя: Штайн. Кто этот молодой человек, которого прежде никто не знал и который внезапно, как комета, осветил темный небосклон «Голубых соколов»?

Это была настоящая сенсация, новый гол совершенно подорвал силы противника. Ян Штайн почти беспрепятственно и в бешеном темпе носился по полю, забивая один гол за другим, переигрывая своих неприятелей, обгоняя их, как борзая, уводил у них мяч, а они уже даже не пытались останавливать его с помощью запрещенных приемов. Штайн стал любимцем публики. Если футболисты сталкивались в пылу борьбы, грубо толкнув друг друга по нечаянности, и даже если кто-то падал и получал травмы, то все кончалось примирительными вежливыми рукопожатиями.

— Вот видите, ведь можно же играть прилично, — радовался Мартин Штайн.

Лупеску только качал головой:

— Такого мне еще видеть не приходилось.

За десять минут до окончания игры тренер подозвал нового нападающего:

— Оденьтесь, товарищ Штайн. Теперь мы удержим преимущество.

Некоторые фотографы, находившиеся поблизости, направили свои аппараты на тренера и его подопечного. Лупеску тут же обнял молодого человека.

— Для начала совсем неплохо, — сказал он, — но в следующее воскресенье ты уж покажешь все, на что способен.

Фотографы были довольны: теперь они запечатлели и заключительную сценку. Ян Штайн натянул тренировочный костюм и спокойно уселся рядом со своим тренером.

— Лидер «Конкордия» сам себя не узнает в следующее воскресенье на собственном поле. — Лупеску торжествующе рассмеялся и добавил: — Или у кого-нибудь есть другое мнение после сегодняшней игры?

Другого мнения не было ни у кого. Лупеску сиял от счастья, кто бы мог подумать — 14:0. Такой результат! Даже не по себе.

«Голубые соколы» добились своего: о них напечатали в «Футболе». Небывалый успех, еще более раздутый пересудами в футбольных кругах, сделал свое дело: все с нетерпением ждали их выступления. Восемь тысяч зрителей, то есть на тысячу больше, чем обычно, вмещал стадион «Конкордия», сидели на скамьях, в проходах и даже вплотную к боковой линии поля.

Сам Лупеску казался взволнованным, когда в сопровождении обоих важных стариков направился в сторону своей скамьи. Ганс Симсон, редактор «Футбола», который отметил взлет «Голубых соколов» не такими уж дружелюбными комментариями, последовал за троицей.

— Сегодня мы проверим, как вы держите слово, — сказал он, — можно, я буду рядом с вами, господин Лупеску?

Ответ был не слишком учтивый: тренер, видимо, еще не забыл издевательской статьи футбольного журналиста.

— Если вы продолжите свой взлет, начатый в прошлое воскресенье, все будет в порядке, — уверил журналист.

Выходящая на поле команда была встречена восторженно. Гул пронесся по трибунам, многие показывали на номер десятый.

— У этого их чудо-мальчика неплохой рост, — сказал Симсон.

Никто не удостоил его ответом.

По радио объявили состав команды. Когда назвали Яна Штайна, разразилась буря оваций, в которой потонули немногочисленные жалкие свистки.

— Остерегайся Конти, он жестко играет, — наставлял Лупеску Яна.

Игра началась. Штайн занял позицию центрального защитника. Хозяева поля перешли в нападение, они быстро гнали мяч вдоль боковой линии и, почти не встречая сопротивления, передавали его в центр поля. Но Штайн всегда оказывался на месте. Снова и снова он отбивал мяч, то действуя головой — и тот вылетал из опасной зоны, то молниеносным спуртом выводил мяч на половину противника.

Очередная атака «Конкордии» была в разгаре. Защищаясь, Бланко нарушил правила. Свободный удар со стороны «Конкордии». Резаный удар последовал в направлении левого крайнего команды гостей, но Штайн, высоко подпрыгнув, отбил мяч головой, послав его своим товарищам. Те повели мяч. Атака была отражена.

— Теперь дело пойдет, — сказал Лупеску.

— Да ведь Ян уже начал, — удивился Мартин Штайн.

— Вот именно, — успокоил его Лупеску. — Пора нам переходить в нападение.

— Не забудьте, о чем мы с вами договорились и напомните, пожалуйста, Бланко еще разок.

— Как скажете, господин Штайн. — Лупеску нехотя поднялся и махнул Бланко, чтобы тот подошел. Он призвал игрока к порядку и, искоса бросив взгляд на Симсона, громко добавил: — Мы в состоянии выиграть и не нарушая правил.

— Прекрасно, прекрасно! — Симсон не смог скрыть издевки в голосе. — Только другие не станут придерживаться правил.

В это время раздался свисток судьи, и Симеон с удовлетворением показал на лежащего на земле Яна.

Как и раньше, неделю назад, молодой человек поднялся без обычных в таких случаях демонстраций, когда симулируют перелом или нестерпимые боли в животе, и протянул противнику руку. Зрители зааплодировали, и это прозвучало как сигнал для судьи. Он погрозил нарушителю пальцем и устно предостерег его на будущее. Свободный удар провел Бланко, передав мяч Яну; удар головой — и счет стал 1:0 в пользу «Голубых соколов».

Штайн перешел в нападение. Прежде чем противники собрались ответить ему, счет стал 3:0. Парень вихрем носился по полю, прорывая оборону «Конкордии». Симпатии зрителей были полностью на его стороне. Они по достоинству оценили номер десятый. Он не отвечал грубостью на многочисленные выпады хозяев поля. Наконец Конти, самого нахального игрока «Конкордии», удалили с поля. Каждый новый удар Яна встречали аплодисментами.

— Игрок что надо, — кричал Симеон, — его место в Высшей лиге!

— Конечно, это бы вас устроило, — вскипел Лупеску, — мы его открыли, а вы вздумали упрятать в Высшую лигу! Там он будет киснуть в запасных. А у меня — нет, он играет в полную силу. И потом, вы не сделаете этого в середине сезона.

— Но вы сами прекрасно знаете, что никаких препятствий для клуба Высшей лиги не существует. Стоит им только захотеть и затребовать игрока.

— Да, я это знаю! — крикнул Лупеску. — А если он не захочет?

— Тогда ему запретят играть.

— Прекрасная директива! Игрока отстранят от игры. Правила — курам на смех, а ведь они должны быть одинаковы для всех, иначе любые законы вообще теряют смысл…

— Поскольку Ян больше играть не будет, вопрос, я надеюсь, решен, — прервал спор Мартин Штайн.

Лупеску и Симеон вытаращили на него глаза.

— Вы с ума сошли, извините, конечно, но это просто немыслимо. Прикрыть такой талант! Пойдемте.

Тренер потащил Штайна за собой, Милл последовал за ним. В укромном месте, в тренерской раздевалке, Лупеску уставился на отца Яна вопросительно.

— Ведь вы это не всерьез. Скажите правду, вы просто нашли предлог, чтобы отделаться от Симеона?

Заискивающий взгляд тренера не способен был поколебать Мартина Штайна. Он отрицательно покачал головой и тихо возразил:

— Нет, мне не до шуток. Ян больше не будет играть.

— Почему, объясните же толком?! — Лупеску ломал пальцы, и казалось, что на глазах у него вот-вот выступят слезы.

— Для вас это тяжело, так не может продолжаться, — сказал Штайн.

Лупеску упрямо замотал головой и опять повторил свой вопрос:

— Почему? Я же не чиню ему никаких препятствий. Пусть только один сезон поиграет за нашу команду, с ним мы добьемся успеха. Потом пойдет в Высшую лигу, потом в сборную, у него большое будущее.

Мартин Штайн взглянул на родственника. Милл пожал плечами:

— Нет, это не может больше так продолжаться, ведь Ян не настоящий его сын, — он кивнул на Штайна.

— Но это ничего не значит. — Лупеску не знал, как ему все это понимать. — Но почему он не должен играть? Он что, внебрачный? Ну и что? — Лупеску неуверенно хохотнул и изучающе перевел взгляд с одного на другого. — Тем более станет любимцем публики, — старался переубедить стариков тренер.

Наконец он умолк. Гнетущая тишина наполнила комнату.

— Ян не человек, — выговорил Мартин Штайн медленно. — Он робот или, скорее, биоробот. Я не знаю, понимаете ли вы…

Лупеску быстро замотал головой. Потом высокомерно улыбнулся:

— Нет, этого вы можете мне не рассказывать. Нет, нет, я знаю, что такое роботы…

Штайн и Милл многозначительно глядели на него.

— Вы что, хотите меня доконать своими шуточками? — Казалось, что плечи тренера опустились под тяжестью груза. — Скажите мне настоящую причину.

— Это правда, Ян — биоробот, — объяснил Милл тихо, — мы оба инженеры по биомеханике из одного исследовательского института; Яна мы создали для личных научных испытаний. Конечно, придавать ему подобный человеческий облик было необязательно. Для всевозможной деятельности, для разнообразных заданий существуют комбинированные, соответствующие назначению роботы.

Ян — больше чем прекрасно удавшаяся модель. Создание нового образца с улучшенными функциями, псевдомускульной системой, биологической системой с центральным управлением и человеческой внешностью было всего-навсего реакцией на споры с коллегами. Но это может далеко завести…

Лупеску смотрел на него с таким озадаченным видом, что Милл начал оправдываться:

— Наш биоробот — это не робот в общепринятом смысле. Он пользуется полученными впечатлениями, комплектует их и логически решает. Именно поэтому его поступки кажутся вам такими человеческими. Теперь вы наверняка поняли, почему он так быстро все усваивал.

— Да, да. — Лупеску старательно закивал. — Но, честно говоря, я думал, что он уже был хорошим спортсменом, который только притворяется неумелым.

— Так быстро научиться не может ни один человек. Ян владеет своими мускулами, как и человек, отдавая им приказания, его мускулы повинуются ему. Важно то, что он распознает эти приказы лучше человека. Поэтому он превзошел всех остальных спортсменов. Было бы неправильно противопоставлять его людям.

— Я побеседую с ним, он наверняка захочет играть дальше, — сопротивлялся Лупеску.

Мартин Штайн разозлился, стекла его очков поблескивали:

— Это бесполезно, мы должны прекратить эксперимент.

— А кто его может запретить?

— Никто, — ответил Милл, — потому что никто не знает о нем. Это, так сказать, частная инициатива, конечно, недопустимая и непозволительная. Возможно, мы уже зашли слишком далеко.

Лупеску хитро подмигнул:

— И поэтому вы испугались, что дело раскроется.

— Да, это можно и так понимать. — Мартин Штайн вздохнул.

— Я буду молчать как рыба, а вы разрешите Яну еще поиграть в этом сезоне в моей команде. Согласны? — Лупеску не хотел потерять недавно обретенного аса.

Мартин Штайн уставился в пол. Предложение тренера совсем не понравилось ему, но он заметил скрытую угрозу в его словах.

— Его развитие не пойдет дальше, — сказал он. — Ян может совершенствоваться только до определенной степени в любой человеческой деятельности — это касается не функций его тела, а мускульных и духовных способностей.

Милл продолжил:

— Конечно, он никогда не нарушит законов гуманности и не нападет на человека, этот запрет вложен в его программу. Но через определенное время его духовная ограниченность обязательно проявится. К примеру, он совершенно не способен беседовать на отвлеченные темы.

Лупеску с ужасом переводил взгляд с одного инженера на другого:

— Но это ему совсем ни к чему. Это я уже давно заметил. Главное, что он умеет играть.

В проходе раздевалки послышались шаги, громкие голоса. Лупеску подскочил к двери и распахнул ее.

— А, второй тайм, — облегченно вздохнул он. В коридоре появился Симсон.

— Можно мне с вами поговорить, тренер? — спросил он.

Лупеску колебался, остатки гордости и тщеславие боролись в нем. Перед ним стоял человек, который протащил его в своей газете, но зато он же имел возможность и реабилитировать его команду, похвалив ее. Как молния в голове пронеслась мысль: может быть, даже к лучшему, что Симеон поговорит с ним именно здесь и сейчас.

— Я не помешал? — Симсон сделал движение, как бы собираясь уйти.

— Нет, заходите, — воскликнул Лупеску, — если у вас найдется несколько минут…

Футбольный журналист уселся рядом со стариками. Он смотрел на них с любопытством.

— Я должен вас поздравить с таким наследником, это фантастика!

— Как там дела? — осведомился Лупеску.

— У вас все прекрасно, девять — ноль в пользу вашей команды.

— Игра еще не окончена, — проговорил Лупеску осторожно.

Симеон скептически покачал лысой головой:

— Вы что же, еще опасаетесь поражения?

— Мяч круглый, всякое может случиться. Журналист посмотрел на потолок:

— В конце-то концов мне надоели общие места, хотелось бы услышать что-нибудь конкретное о вашем чудесном нападающем. Вы долго тренировали его?

— Технически он был уже хорошо подготовлен, — ответил Лупеску без запинки. Он рассеянно провел по своим волосам и продолжал с притворной улыбкой: — Его отец и дядя были в последнее время, можно сказать, его истинными тренерами. А мне осталась небольшая работа: развить и укрепить некоторые технико-тактические элементы. А что подобные способности увлекают любой коллектив, мне не нужно вам говорить.

Симеон спросил:

— А где он играл раньше? Последовало неловкое молчание.

— Раньше он не числился ни в какой команде; собственно, он собирался стать артистом. А ведь он настоящий Пеле! Ну вот, а я все-таки уговорил его стать футболистом. — Лупеску ненатурально хохотнул.

Журналист с сомнением глянул на тренера и обратился к «отцу» Яна:

— Так это вы тренер?

Мартин Штайн утвердительно кивнул.

— Это интересная история! — Симсон пришел в восторг. — Такого мне еще не приходилось слышать. Можно мне побеседовать с вами подробнее хотя бы на следующей неделе?

— Нет, мне не хотелось бы. Мне неудобно, такая широкая огласка…

— Но паблисити неизбежно, спортивная общественность хочет знать, откуда появился новый игрок, какое у него хобби, как он научился играть, что он читает, о чем думает, какие у него взгляды.

— Нет, нет, оставим это! — Милл вскочил и поднял руки, как бы защищаясь. — Мы терпеть не можем подобной суматохи.

Симеон посмотрел на него удивленно:

— А для чего же, вы думаете, существуют газеты? Суматоха! С этим ничего не поделаешь, а вот мне кажется, что вы что-то скрываете! — Журналист в ярости вскочил: — Я знаю по опыту, что дело не пойдет, если мы не напишем о нем.

— Тише, дети, не шумите! — Лупеску похлопал Милла и Симеона по плечам. — Мы обговорим все по порядку, без всяких волнений. — Он усадил обоих на место. — Я позову Яна, вы его чуть-чуть поспрашиваете. Но я не уверен, правильно ли будет с нашей стороны ставить его сейчас в центр внимания? — обратился тренер к журналисту. Симсон поднял руку, успокаивая:

— Нечего бояться, речь идет о моем личном впечатлении.

Лупеску вызвал номер десятый в раздевалку.

— Поздравляю с выдающимися достижениями, — произнес Симсон, внимательно разглядывая парня.

— Спасибо, это лишь логический результат удачно сложившейся ситуации.

Симеон согласился:

— Можно и так это сформулировать. Но ваш личный талант был предпосылкой этого.

— В какой-то степени, а в остальном — неспособность противника.

Симеон развил тему:

— Кто вы по профессии?

— Обучающийся.

— Вы имеете в виду — учащийся?

Прежде чем Милл успел вмешаться, Ян Штайн подчеркнул:

— Я имею в виду то, что говорю.

— Он еще не приобрел профессии. Мы решили, что ему следует набраться некоторого опыта, прежде чем решать, чем заниматься в дальнейшем, — объяснил Мартин Штайн.

— Очень мудро. И что же вы решили?

— Стать футболистом. Симеон вымученно улыбнулся:

— Но потом ведь вам понадобится профессия?

— Тренер по футболу. Теперь улыбнулся Лупеску:

— Для этого нужно многое.

— Если вам удалось стать тренером, и я наверняка добьюсь своего, — ответил Ян коротко.

Симеон расхохотался:

— Молодец, классный парень!

Лупеску разозлился и уже пожалел, что позвал сюда этого аса.

— А какое у вас хобби, что вы предпочитаете: театр, книги или, может, вы рисуете? — продолжал спрашивать Симеон.

— Мое хобби — футбол.

— Прекрасно! — Симеон на секунду задумался. — А вы читали новый роман Мальтона Гуллера на спортивную тему? Как он вам понравился?

— Красивый переплет, но книга слишком толстая. Я насчитал в ней двести сорок семь орфографических ошибок, сто двадцать шесть повторов, тридцать восемь двусмысленных диалогов, пятнадцать противоречий и установил, что главный герой, боксер, перенес более тысячи восьмисот сорока травм головы без особого ущерба для здоровья. Впечатляет, если учесть, как чувствителен и уязвим человеческий мозг, который не предназначен для таких потрясений.

Симеон в волнении царапал подбородок, а Лупеску с большим трудом удалось закрыть свой рот.

— Я думаю, игра уже началась, — прервал наступившую тишину Мартин.

— Да, тебе пора, Ян. — Лупеску нервно сглотнул и указал на дверь.

Ян кивнул и вышел.

— Чокнутый парень, — констатировал Симеон. — Но в любом случае он уже сейчас сокровище для нашего футбола, его благородное поведение действует благотворно. Как стыдно становится его противникам, просто здорово!

— Вот видите, — воскликнул тренер, взглянув на Мартина Штайна, — я всегда говорил: кто по-настоящему честен, тот подает пример другим!

— Золотые слова! — резюмировал Симеон. — Вы мне разрешите их опубликовать?

— С удовольствием.

«Голубые соколы» стали лучшей командой сезона. После того незабываемого счета 14:0 против «Зелено-белых» одна победа следовала за другой. «Голубые соколы» вернули былую славу, а тренер не знал хлопот с составом команды. Теперь у него одиннадцать постоянных игроков и пятеро хороших запасных.

То, что еще не было показано раньше, до конца проявилось в очередном матче. Его команда имела первое место по забитым мячам, но из-за потерянных очков в первой половине сезона оставалась в середине таблицы. Лупеску больше не боялся поражения. Его ребята нагоняли страх на противников, даже если Ян Штайн не принимал участия в игре.

Сегодня предстояло поставить точку. Мартин Штайн и Милл настаивали на своем требовании: Ян должен покончить с футболом. Жаль, Лупеску с удовольствием продолжил бы игру. Он посмеивался про себя. Конечно, дельце не совсем безупречно, но в этом есть своя прелесть.

— Что там такое, господин Лупеску, посмотрите-ка! — Мартин Штайн схватил тренера за руку, показывая на лежащего на земле игрока.

— Да, что такое? — Лупеску удивился. — Нарушение правил?

— Думаю, да. По-моему, нарушил Ян, — разволновался Мартин.

— Ерунда! — Лупеску привстал. — Этого не может быть.

Атмосфера на футбольных полях благодаря «честной игре» команды Лупеску стала спокойнее. А Симсон, который в течение многих лет работал над большим романом и потому в своих статьях о футболе с удовольствием употреблял цветистые сравнения, написал даже, что футбольное небо посветлело, так как повеял весенний свежий ветерок. Прообразом ветерка, конечно, служил Ян, и каждый старался стать на него похожим. Здоровое противоборство вытеснило грубую игру, противника уважали. Дружелюбное рукопожатие гасило всякую мысль о том, чтобы отомстить, если правила все-таки по случайности нарушались. А теперь Ян сам… Никогда!

Судья подбежал к игроку команды противников и помог ему подняться на ноги. Бланко подошел и успокаивающе похлопал пострадавшего по плечу. Ян Штайн с безучастным видом стоял рядом.

Когда пострадавший подошел к Яну, чтобы пожать его руку, тот повернулся к нему спиной. Пронзительно засвистел судья. Это не остановило Штайна. Он запустил мяч в ворота противника, воспользовавшись тем, что вратарь застыл с вытаращенными от удивления глазами.

Судья опять засвистел и махнул Штайну, чтобы тот подошел. Медленно поплелся к нему Ян. Судья заговорил с ним. Вдруг Штайн показал ему на птичку в небе и отошел. Неловкая тишина разлилась над стадионом.

Через две минуты судья после очередного грубого выпада Яна показал ему желтую карточку. Послышались свистки, но Штайн не обращал на них никакого внимания. Он и дальше играл грубо, нарушая правила, ругался на игроков другой команды и делал недвусмысленные оскорбительные знаки пытавшимся его успокоить Бланко и Венцелю.

Лупеску вскочил с места и начал бегать взад-вперед вдоль линии поля. Взволнованный, спотыкаясь, он вернулся к старикам.

— Что вы с ним сделали? — закричал он на Мартина Штайна.

Тот пожал плечами и беспомощно смотрел на своего «родственника».

— Мы ничего не делали, — возразил Милл. — Все как прежде. Однако он уже две недели знает, что это его последняя игра.

— Это непонятно, я ничего не понимаю, — причитал Лупеску.

Глухой гул угрожающе прокатился по трибунам. Взвизгнул судейский свисток. На земле лежал защитник из команды противников. С перекошенным от боли лицом он держался за ногу. Ян Штайн вдруг тоже упал и стал совершенно по-дурацки симулировать боли в животе. Зрители засмеялись. Судья склонился над пострадавшим, потом подбежал к боковому судье и переговорил с ним. Вернувшись, он порылся в карманах, заволновался, потом повытаскивал все карточки, полистал записную книжку и наконец нашел то, что искал: красную карточку, означающую удаление с поля. Она была не нужна ему уже несколько недель подряд. Он подошел к Яну Штайну и приказал ему покинуть поле.

— Наш эксперимент «Человек» провалился, — констатировал Мартин Штайн, обращаясь к Миллу, — или у тебя другое мнение? — Он кивнул головой в сторону Яна.

Милл не согласился с ним и со смешанным чувством наблюдал за искусственным футболистом:

— Я все же полагаю, Мартин, мы должны быть довольны. К какому выводу пришел бы логично рассуждающий человек, если бы ему запретили заниматься любимой работой?

— Хотя он мог бы добиться своей цели и по-другому, — понимающе кивнул Мартин, и его охватило вдруг сочувствие к созданному им роботу. Он был готов все простить этой модели из пластика, проволоки, транзисторов, переключателей и биотермических систем, этому удивительно близкому, совсем бесчувственному и все-таки так естественно реагирующему произведению технического искусства.

Ян все еще смотрел на красную карточку. Потом он повернул голову к своим создателям и ухмыльнулся. Прежде чем судья успел сообразить, что происходит, Ян схватил карточку и порвал на мелкие кусочки. Элегантным жестом он бросил их на землю, поклонился и подчеркнуто небрежной походкой пошел прочь.

На стадионе стало так тихо, как бывает только зимой в лесу. Тысячи глаз провожали десятый номер. Когда Ян подошел к краю поля, поднялся шум, переходящий в грозный гул всего стадиона.

За спиной тренера один из зрителей произнес:

— Никогда бы не подумал, что Штайн может так себя повести. Этот пример для всех футболистов…

— Кто знает, почему ему отказали нервы, — возразил другой сочувственно, — он ведь все-таки человек.