Та, что приходит вопреки

1

Мартовское солнце играло в стеклах буфета радужными рыбками. Димур сидел у окна и листал книгу. Время от времени он поглядывал в окно, проверяя: ничего не изменилось? Двор пересекала тройная цепочка следов. Она решительно, словно нож раскройщика, сворачивала к подъезду, а затем бросалась прочь. Девушка в черном топталась у мусорных баков, не отваживаясь войти.

- Давай уж, решайся, гил, - бросил Димур вполголоса, - чай прогорчит.

И девушка услышала его. Беспомощно поведя плечиком, зашагала к подъезду - словно в омут бросилась.

Димур налил чаю: себе в пиалу с летучими мышами, гостье в кружку. За спиной уютно гудел холодильник. На белой эмали его дремал игрушечный щенок с магнитами в лапах. К щенку этому гости относились загадочно. Не один, так другой подвешивал зверька на краю пропасти: передние лапы на крышке, задние в воздухе.

Люди опытные скажут, что это крик о помощи.

Димур же считал, что его гости забыли порох господа.

Звонить гостья не стала. Она топталась под дверью, не решаясь войти.

- Открыто, - позвал Димур. - Входи-да, не бойся. Я-человек говорю.

Замок щелкнул.

- Здрасьте. - Гостья придержала сползающий с плеча рюкзачок. - А я к вам. Можно?

Робость различается по возрастам. Бывает детская - озорная, щенячья. Годам к шестнадцати она становится хмурой и насупленной, чтобы смениться очаровательной сутулостью двадцатилетия. Вот как сейчас.

- Мне сказали, кроме вас, никто не поможет. Это правда, да?

- Правда. Садись, гил, - Димур протянул кружку с чаем. - Звать-то тебя как?

- Тамой. Томкой только не зовите, - предупредила она сердито. - Я вам не собака.

Снег таял на шубке, заставляя мех топорщиться черными иглами. Димур разглядывал третью. Скуластое лицо, удивительно белая кожа, волосы в тон шубке… вернее, наоборот. И - вызывающе розовая прядь надо лбом. И - черные тонкие колготки (хотя по мартовским погодам лучше бы джинсы).

- Тама, - проговорил он. - Утро начинается с доброй удачи. Ты ведь не знаешь этого слова, маленькая гил?

Ресницы вверх-вниз. Тама пожала плечиками и беспомощно улыбнулась.

- Садись, Тама, я-человек говорю. Когда ты сбежала из дому?

- Сегодня… сейчас то есть. - Она взяла кружку и осторожно отпила. - Да! - вдруг выпалила она. - Вы же не знаете! Я ночью все поняла. Ну… что я особенная. И куда идти сразу поняла.

Веки Тама чернила густо-густо - видимо, так полагалось в ее представлении женщинам-вамп. Утром она ревела, и на щеках остались едва заметные черные полоски.

- А чему вы будете меня учить? - спросила она деловито. - Против вампиров, да?.. Или, - понизила голос, - вы темный? Я и темной могу, не думайте! У меня даже вон…

Она схватилась за рюкзачок. Рукав шубки мазнул Димура по пальцам, выбивая пиалу.

- Ой!..

Движения его Тама не заметила - таким быстрым оно было. На рукаве Димура, там, куда плеснул кипяток, расплылось влажное пятно. Спасенная пиала дымилась в руке.

- Цы-ыпа. - Тама потрясенно выдохнула: - Вы ее поймали! Но как?!

Димур не ответил. Поставил пиалу на подоконник - подальше от края, от непредсказуемой гостьи - и взял со стола чайничек.

- Она у вас любимая, да? Учитель подарил?

- Учитель… Я ее украл. У Ян… у одной гил вроде тебя.

- Значит, любимая, - отрезала Тама. - А на вид такая уродская, с мышами… - И спохватилась: - Слушьте, а чему вы меня учить будете? Боевке? Ну, в смысле магии боевой?

Обожженное колено саднило. Димур покачал пиалу в пальцах (летучие мыши укоризненно взмахнули крыльями) и приказал:

- Раздевайся.

- Чего?..

- Раздевайся, говорю. Это первый урок.

Пальцы Тамы потянулись к верхней пуговице шубки и замерли. Глаза подозрительно блеснули:

- Вы… серьезно?!

- Совершенно. И не реви, опять тушь потечет.

Напоминание про тушь и про «опять» подействовало. Тама растерялась. Стянув черный с розовым свитер, она застыла, зябко обнимая себя за плечи.

- Юбку… тоже?..

- Юбку оставь пока. И бюстгальтер не надо, с ним ясно все, вот сапоги сними. - Фразы ложились барабанной дробью. В их ритме билась жестокая сила приказа. - Стань у стола, где свет.

Димур осмотрел шубку и с сожалением бросил на стол. Поднес к глазам свитер; ткань затрещала искрами статического электричества.

- Мне холодно!

- Стой-жди, маленькая гил. Я-человек говорю. «Цыпа, - дернула плечом Тама. - Словно с армейским

барабаном разговариваешь».

Димур обошел вокруг Тамы, разглядывая мочки ее ушей. Заставил вытянуть в стороны руки и осмотрел пальцы.

- Порох господа… без ауры, да. Выворачивай карманы. До сих пор Тама крепилась. Но тут уж, конечно, не выдержала:

- Как это - без ауры?! Я что - мертвячка?! И карманов у меня нету!

- Ц-ц-ц, маленькая гил. Нет так нет, рюкзачок покажи.

- Не стану! - она прижала рюкзак к груди. И вдруг рванула завязки: - Да на, подавись! А то, что у меня миссия… что я с детства всем чужая… это плевать?! Да?..

На стол посыпалась разная мелочевка, что обычно копится в девчачьих рюкзачках: просроченные билеты, фломастеры, монетки. Помаду и духи Димур отложил сразу. Поколебавшись, добавил к ним фонарик. На «дерринджере» его взгляд задержался:

- Бандитов боишься?

- Одного, - хмуро отозвалась Тама. - Который пистолет подарил.

- А пули - почему серебряные?

Девушка засопела. Весь вчерашний вечер она убила на возню с серебрянкой. Тогда эта идея казалась превосходной. А сейчас… Куча отвергнутых вещей росла: билеты, грубо оструганный колышек, флакон с мутной водой.

- Это зачем? «Ты тринадцать картечин козьей шерстью забей»… - Димур щелчком отправил в кучу патрон двенадцатого калибра. - На оборотней охотишься?

- Слышь, ты, - разозлилась Тама, - хва издеваться, да? Декольте мерзнет.

Димур протянул ей свитер:

- Одевайся, маленькая гил. Спасибо тебе.

- Че спасибо-то? - опешила Тама.

Димур вытащил из горки вещей головку чеснока.

- За это, храбрая, безрассудная гил. - Жесткие ритмы в его интонации понемногу смягчались. - Это послание без надежды. «Тама» на языке моего народа. Доставила ты его быстро, я-человек говорю. И чья-то добрая жизнь вернулась в руку господа. Стой-жди здесь.

- Цы-ыпа… Эй, постой! - Да?

- Димур, слушай… - Девушка сдула со лба непослушную прядь. - А послание - куда?.. И почему послание, когда это чеснок?.. - Она нервно сгребла со стола «дерринджер», затем бросила обратно. Прижала ладони к груди: - Димчик… У меня же миссия!..

- Вот твоя миссия, - Димур показал чеснок. - Другой не будет. Извини.

- Как это?.. Я, значит, как дура… перлась… - губы ее задрожали.

Димур не дослушал и вышел из кухни.

…К девушкам на Земле обращаются по-разному: «мисс», «донья», «мадемуазель», «эй ты». Обращения «гил» Тама что-то не припоминала. Хоть выглядел Димур вполне обыденно: невысокий, белобрысый, на носу веснушки, но Тама не обманывалась. Он странный! Жаль, цвет глаз не запомнила… наверное, голубые. Должны быть голубыми или серо-стальными. Что еще? Джинсы вытерты на внутренней стороне голени. Потому что ноги кривые. Как у кавалериста.

Девушка прошлась по кухне. Взяла с подоконника книгу, перелистала. В первый миг буквы показались ей незнакомыми. Затем они перетекли друг в друга, складываясь по-особому, и Тама прочитала: «Послания из Слаг-Равина. Пилообразная зеленая аура (рис. 74). Денеб - фиолетовая аура и кремовая кайма с невыраженной фрактальной структурой. Денеб-1 и Денеб-3 отличаются лишь частотой пиков (рис. 75)». На той же странице переливались объемные картинки: гелевая ручка «Forpus» в зеленой ауре (как было обещано) и голый мальчишка с равнодушным отталкивающим лицом.

Девушка испуганно оглянулась на дверь. К счастью, Димур возился в соседней комнате, так что Тама спокойно могла рассмотреть глупую картинку.

Позавчера она села на диету. А вчера (четырнадцатого, только не февраля, а марта) к ней пришел Валентин.

Ввалился он в три часа пополуночи, что, говоря прямо, и вчерашним-то не считается. Несло от него селедкой и «Джек Дэниэлсом». В сортах виски Тама разбиралась слабо, зато она прекрасно разбиралась в Валентине.

- Чего тебе, цыпа? - начала она и осеклась.

Из-под полы пальто торчали стебли. Колючие, темно-зеленые, изломанные по самое не могу. В Валькином шарфе запутался сморщенный махровый бутон - словно ломтик розовой ветчины. Из кармана выглядывала банка шпрот.

- Том-м-м-м, - мелодично промычал Валентин. Собравшись с духом, он начал расстегивать пуговицы пальто. Из-под пальцев вывалился неопрятный комочек, в котором с трудом угадывалась обгоревшая долларовая купюра. - А я того… с влюблюбле… тебя…

- Спасибо.

- Да, Томусь. Я того… п-предложение шел д-делать… - Он полез в карман. - От кторого невозможно…

Обнаруженная в кармане банка шпрот поразила его до глубины души. Он тряс ее, словно надеясь, что та превратится в бархатный футляр, и заискивающе поглядывал на Таму, приглашая разделить с ним изумление.

- С днем, Томусь! Я тебя люблю. Люблю как… как сорок тысяч…

- Долларов?

- Б-братьев. Я, может, к твоим ногам…

И заснул. Тут же, на коврике. Тама, как могла, втащила его на диван, а могла она плохо. Сидящая на диете двадцатилетняя девчонка вообще мало что может. Ни коня остановить, ни в избу.

Утром ее накрыл зов. Она ушла из дома, накрепко решив больше сюда никогда не возвращаться.

…Он вообще неплохой человек, Валька-то. Можно сказать - цыпа. Но бандит. Тама о нем только хорошее слышала: и Робин Гуд он, и вообще. Однажды Леньку Кибенематика дедовским «шварцмессером» порезал. Они об анимэ поспорили, и Ленька сказал, будто «Унесенные духами» Миядзаки - это мура для баб. Ну ерунда, правда? С «Унесенными ветром» перепутал.

Ленька провалялся в больнице два месяца. А Валентина с тех пор уголовники прозвали «Миядзаки».

Комната, куда ушел Димур, выглядела бедно. Радужное зеркало на стене, тюфяк, компьютерный стол с помигивающим лампочками кибернетическим монстром, этажерка, вся уставленная разномастными шахматными конями.

- Стой на месте, гил, - не оборачиваясь, приказал Димур. - Ты и так зашла далеко.

«У него что, глаза на затылке?» - удивилась Тама.

Димур подошел к компьютеру и отщелкал на клавиатуре сложный ритм. Радуга сошла с зеркала, открывая черное закатное небо и витые шпили замка. От неожиданности Тама ахнула.

Димур размахнулся и швырнул чеснок в зеркало. Пробив невидимую границу, тот расправил крылья и нетопырем умчался к замку.

- Цы-ыпа… - только и смогла сказать Тама.

- Вот твоя награда, гил. - Димур протянул девушке пачку денег и блюдце со щепоткой крупной сероватой соли. - Выйдешь отсюда, не оглядывайся. Соль господа разъест твою память, я-человек говорю. Ты проживешь счастливую жизнь.

- Нет.

- Почему?

- Не хочу. - Тама демонстративно уселась на пол. - Не хочу я счастливой жизни. Думаешь, пнул под зад и все, да?! А вот фиг тебе. - И добавила устало: - Мне некуда идти.

- Почему, гил?

Тама вздохнула и призналась:

- Я слабая. Я у одного мерзавца в… в… - она поискала слово, но не нашла, - в общем, он на меня глаз положил. И все. Парни как чумную обходят. Один вообще без вести пропал - в день святого Валентина. Понимаешь? - Она на четвереньках подползла к Димуру и схватила его за руку. - Слушай… Ты не хочешь учить, ладно. А может, - она с надеждой кивнула в сторону зеркала, - там научат? Мне сила вот так нужна!.. Валент, он ведь никто и звать никем!.. Но живет как заговоренный. И все его боятся. А я - ненавижу! Сильнее жизни ненавижу!!!

Димур поднял девушку с пола. Та не сопротивлялась.

- Помоги! Прошу тебя!

- Ты забыла руки господа, гил. Что ж… Я расскажу тебе. Слушай и слушай.

Туман затянул зеркало. Скрылся замок под тусклым свечением жидкого олова, исчезли шпили, погасло небо цвета мазутного пламени.

- Порой случается, что зов о помощи не может дойти. Людей разделяют океаны, лиги и мили пути, века или чужие миры. А от того, дойдет послание или нет, зависят чьи-то жизни. И тогда человек отправляет таму. На языке Браваты, моего народа, - «то, что дойдет вопреки». Это может быть бутылка с письмом, брошенная в океан, стрела, отданная на волю ветра, пес, несущий пакет за ошейником.

Рано или поздно все они попадают на Землю. Сперва в виде неясного беспокойства, обрывка души - ищут человека, способного воспринять их, сделать явными. Потом обретают форму. Слово «там» вашего языка - искаженное браватийское. Как и слово «томиться».

Но не каждый способен вынести бремя тамы. Тоска о несбывшемся слишком сильна. Она лишает покоя и сна, толкает на необдуманные поступки. Слабые торопятся избавиться от непосильной ноши: кто-то превращает ее в песню, в книгу, кто-то ищет утешения в играх. Некоторые упиваются нытьем и жалобами; таких тама покидает раньше всего.

Лишь самые упорные идут до конца. Рано или поздно они оказываются у этого зеркала: ведь я живу во всех городах мира. Ты зря отказалась от соли господа, гил. Тяжело жить, зная, что ты - всего лишь почтовый голубь в клетке.

- Но… Но, Димчик, ведь миссия… Я же чувствовала, что я - особенная!

- Прими мою печаль.

- Ни фига, - Тама зло сдула со лба розовую прядь. - Это не может быть так. Ты ведь что-то недоговариваешь, да? А если кто не отдаст?

- Иногда человек забывает порох господа и присваивает таму. Тогда сила, запертая в ней, творит чудеса.

- Ага. Например, банку шпрот - в «Ролекс».

- Что-что?..

- Ничего, я так.

- Так… На время обманщик получает небывалое могущество. Но порох господа горит быстро. Рано или поздно тама сожрет упрямца.

- А отправленную таму вернуть можно?

- Нет.

- Ясненько. - Чтобы Димур не видел ее лица, девушка отвернулась. - Ну, спасибо за участие. Огромненькое! Я пойду?

Отчаянно горбясь, она потянулась за рюкзачком. «Мне бы только отсюда выбраться, - мелькнуло в голове. - А там до реки - и все».

О том, что Москва-река еще подо льдом, Тама старалась не думать.

Ох, она дура. Приперла чесночок, идиотка. Сама, своими руками силу отдала! Миссия у нее, блин!

Уже на кухне, когда она кидала в рюкзак ставшую ненужной мелочевку, ее настиг голос Димура:

- Постой, гил. Не взяла деньги, возьми другое.

- ?

- Ты можешь отправить таму. Отсюда она дойдет мгновенно.

- Таму?! - Она выпрямилась. - Кому?

- Кому угодно.

- А если… - Она облизала внезапно пересохшие губы. Кричать из комнаты в комнату показалось ей ужасно глупым. - А если я потеряла этого человека? Ну… его месяц уже как нет?..

- Это неважно.

- И… и я увижу его в зеркале?! - В комнату с шахматными конями девушка просто ворвалась.

- Конечно. Отдай мне свою самую ценную вещь. И пиши письмо, которое хочешь переслать.

Ломая ногти о застежку, Тама рванула с запястья золотой браслет.

- Вот, держи! Я… я сейчас!..

Димур с интересом осмотрел переданные ему часы. «Rolex Lady Oyster». Сапфировое стекло, циферблат «шампань» с сахаринками бриллиантов. Он нечасто покидал свою квартиру, но кое-что о мире людей знал. От часов несло чванством и большими деньгами.

На оборотной стороне черными искорками вспыхивала гравировка: «Принцессе Тамаре от властелина Лапуты». Неведомый даритель обожал японские мультфильмы.

- Написала? - Да.

Димур бесцеремонно пробежал записку глазами. Для любовного письма в ней было слишком мало слов и много зачеркиваний. А еще от листка веяло опасностью.

- Ты рискуешь, гил. Это письмо нарушит нопу - ход вещей.

- Да засунь эту нопу себе в жопу!!! - взвилась Тама. - Понял?! И мне вообще на вас плевать, ур-родов!

Она подбросила на ладони часы с защелкнутым застежкой письмом и швырнула их в зеркало. Отскочив от стекла, часы упали на пол. Повисла звонкая тишина.

- Эти часы… - Димур пошевелил браслет носком ботинка. - Это ведь ли-ша, вещь без цены. Ты хотела меня обмануть, гил.

- Сволочь, - прошептала Тама побелевшими губами. - Какая же ты сволочь… - Она бросилась на Димура с кулаками: - Ты!!! Ты просто не хотел отправлять!.. Потому что Стэн… Стэна…

И разревелась.

Димур пожал плечами. Женские истерики его мало трогали. Девчонка пыталась отправить таму мертвецу. Мало того - в послании хотела предупредить, как тот погибнет. И, наконец, использовала для отправки письма ли-шу. А это уж совсем недопустимо.

Тама состоит из двух частей: послания (браватийцы зовут его «сага») и носителя-артеака. Одно без другого бессмысленно. Бросьте письмо в океан без бутылки: далеко оно уплывет? Бросьте одну бутылку - дождетесь ли вы помощи?

На пути к адресату посланию приходится пересекать много миров. Переходя из одного в другой, артеак меняется, подчиняет своей воле окружающих, творит чудеса. Чтобы послание дошло, нужно много силы. Поэтому артеаком может стать лишь действительно ценная вещь.

Святой порох господа! Часы эти - вещь, конечно, дорогая. Но для Тамы стоят не больше пушинки на свитере. Разве есть в них сила?

А неудавшаяся тама - вещь опасная. Записку надо сжечь как можно быстрее, а то натворит дел. Димур нагнулся за часами. Хлопнула входная дверь, но он даже не оглянулся девушке вслед.

Белый прямоугольничек письма куда-то исчез. Димур еще раз проверил браслет. Записки не было. Значить это могло только одно: в последний миг Тама нашла и инициировала другой артеак.

Сама, без его, Димура, помощи.

- Клянусь револьверами господа, - проговорил он вполголоса, - это чудо. Расскажи мне кто другой, я-человек сказал бы: «Ты лжец и забыл порох всевышнего».

Он ненадолго задумался. Потом подошел к окну, раскрыл его и выбросил часы в синеющий московский вечер.

Шубку Тама забыла у Димура. Вернуться она не могла, даже если бы захотела. Адрес выгорел в Таминой памяти. Но это и к лучшему. По крайней мере, дурацкие мысли отвязались. Топиться идти, надо же!.. Анна Каренина нашлась. В горле застыл ком, затылок томило предчувствием простуды. Зато при одной мысли о ледяной воде Таму начинало мутить.

Раз утонутие отменилось, с взрослой рассудительностью решила она, это как бы новая жизнь. И отпраздновать ее надо чем-то особенным. Таким, чего никогда в жизни не было.

Так что она купила в киоске бутылку дешевого «кьянти» и, гордо хлюпая носом, отправилась на мост.

Промозглый ветер лез под свитер нахальными Валькиными руками. Лед у опор моста смерзся глыбами; глядя на них, Тама подумала, что утопиться здесь можно, лишь пригнав баржу динамита.

Порывшись в рюкзачке, она достала «кьянти». Бутылка эта в Таминой жизни была первой, так что о штопоре девушка не подумала. Пришлось бить горлышко о камни.

Стерев осколки носовым платком, она сделала первый глоток.

Ну! И! Дрянь!

Как вообще это пьют?!

Ладно. Домой она все рано не пойдет. Квартиру подарил Валентин, а она, дурочка, приняла. Еще нос задирала, цыпа. Валент-то, конечно, не вампир (при мысли о вчерашних глупостях с серебрянкой Тама покраснела), но что-то с ним нечисто.

Уж больно легко ему все сходит с рук. Ленька Кибенематик - не авторитет, но с уголтой якшается. А Валька его в шмакутья. И ни одна цыпа не чирикнула.

Почему?

Тама наверняка знала, что Валька - ботаник. Лет пять назад, еще в прошлой жизни, до Стэна, она как-то повстречала его в Сокольниках. Ну цыпа же: куртешка кургузая, на щеке крем для бритья, и рубля на какую-то перумовщину не хватает.

Тама и одолжила. Пожалела бедолагу.

Когда Валентин ее отыскал через несколько лет (и как запомнил утенка-то гадкого?!), она его не узнала. Не ботаник, настоящий зоолог - по волкам да Шакалам. И взгляд соответственный. Принц на белом «Ламборджини».

Ежась от ледяного ветра, она вновь отхлебнула из бутылки. Машины неслись мимо нее равнодушным потоком. Мосты строят поперек рек, сбивчиво подумала Тама, а почему-то получается вдоль. Вот она, настоящая река: течет и течет себе, а она, Тама, сидит на берегу и не знает, куда податься.

Аив самом деле, куда? К родителям нельзя. Там Валент ее на раз-два отыщет. И к подругам нельзя, зачем им неприятности?

Куда же?

В другой город?

В другой город - это правильно. Стэнька мечтал повидать мир, это будет ему прощальным салютом. А там, накопив сил, можно и с Валентом посчитаться. Потому что жизни тот все равно не даст.

Вот только для этого понадобятся союзники. И зря Димурчик нос воротил. Не хотел по-хорошему, будет по-плохому!

Девушка покопалась в рюкзачке и достала пиалу с летучими мышами. Ее она приручила у колдуна… или «стамила» - как она сама говорила. С пиалой в руках Тама вскарабкалась на перила моста. В голове шумело, камень скользил под каблуками сапог. Москва-река серебрилась под ногами - соль господа, боль забвения.

- Диму-ур!!! - крикнула Тама, протягивая пиалу пятнистой громаде города. - Помоги мне! Слышишь?! Я ведь ее выброшу, честно!

Город молчал. Лишь заунывно ревели машины за спиной.

- Ну, как знаешь! Получай!!! - Тама неловко размахнулась.

Ветер, до этого дувший ей в лицо, резко изменил направление. Мягкое крыло толкнуло девушку в спину. Взвизгнув, она плюхнулась задом на камень. Долю секунды балансировала над белой солью реки, уже понимая, что срывается и…

…сильные руки подхватили ее.

- Психованная, - слова эти прозвучали для Тамы небесной музыкой. - Ты что? До свиданья, мой любимый город?

Спаситель рывком втянул ее на перила. Развернул к себе.

- Я почти попала в хроники твои, - заплетающимся языком ответила Тама. - Ожиданье… как там дальше?..

- Самый скучный повод.

- Стэн!.. зануда ты мой!..

Когда человека бросает из безнадежности в счастье слишком быстро, случается, что он не успевает понять, что произошло. Тама закрыла глаза и уткнулась носом в плечо спасителя. Пластиковая пряжка расцарапала щеку.

- Живой… хороший мой!.. - шептала она, комкая в кулаке синтетику дурацкой Стэновой «аляски». - Как же я измучилась без тебя!..

Стэнова «аляска» оказалась не только дурацкой, но и теплой. Даже в безопасности квартиры, стянув свитер и вымокшую от сидения на мосту юбку, Тама не захотела с ней расстаться.

Залитое ночной смолью окно бесстыдно отражало диван-сарайчик и счастливую девчонку с распухшим от простуды носом. Еще отражался буфет, на нем - Тамина фотография («Стэну, Стэнчику, Стэненку!..» на обороте), пиала с летучими мышами. Остальное съела голодная луна.

- Прикинь, Там? - кричал с кухни Стэн. - Иду, а под ногами блестит!.. А я…

Слова тонули в шуме льющейся воды и грохоте посуды. Тама вынырнула из блаженного забытья, слезла с дивана и отправилась на кухню.

- Чего кричишь? - спросила она сердито.

- Рассказываю, как тебя нашел. Вот смотри, - сквозь пальцы блеснуло золото. - Это в снегу. Я за ними, а автобус - опачки! Ну, я через мост…

В Тамину ладонь легли золотые часы. Те самые.

Станька еще долго что-то рассказывал о том, как заметил в сугробе блеск, как опоздал на автобус, как… Тама не слушала. Она перевернула часы; гравировку съедало темное, почти коричневое пятно, но все-таки она была.

Сердце тревожно зачастило.

- Станька, - она прижалась раскаленным лбом ко лбу Стэна, - занудик мой любимый. Выбрось ты их, а? Ну пожалуйста!..

Тот надулся. На год младше Тамы, он был чуть ниже ее ростом. И ужасно не любил, когда его звали Станькой или Станчиком. Станислав - что за имя? Размазня какая-то. Вот Стэн - другое дело, солидно и мужественно.

- Не дуйся, лапа, - Тама пригладила его мягкие пушистые (ой, немужественные!) вихры. - У меня предчувствие дурное. Выброси.

- Ладно. Только я историю читал… Ну, типа у мужика «Ролекс» был, а он его угробить хотел. С вышки прыгал, тряс, все такое. А потом - в кастрюлю и кипятить. Полчаса кипятит, час - ничего.

- И?..

- Ну, остановились. Мужик сразу: в компанию письмо, дистрибьютору письмо, в швейцарское консульство письмо. Мол, часы стали, моральный ущерб охрененный.

- А те?

- Без проблем, говорят. Мы вам заплатим, только скажите, ради бога, что вы с ними сделали? Выплачивают компенсацию, чин чина, новые часы дают. Он думает: «О, халява прилетела!» Потом зырь в инструкцию, а там строчку добавили: «Кипятить больше часа строжайше запрещено».

- Здорово! - Тама хихикнула. Станька заулыбался:

- Вот я и хочу проверить: эти час протянут?

- Давай!

Тама сама набрала воду в кастрюлю и включила огонь. Часы обреченно булькнули.

Стэн склонился над кастрюлей.

- Идут. - Лоб его собрался озадаченными складками. - А вдруг это не подделка?

- Это ли-ша, - уверенно отозвалась Тама. - В сто раз хуже любой подделки.

Стоять над кастрюлей показалось ей ужасно скучно. И она утащила Стэна в комнату с буфетом, под насмешливый взгляд голодной луны.

…Когда через полчаса Стэн голышом выскочил на кухню, вода в кастрюльке била ключом.

- Ну что? - высунулась следом всклокоченная Тамина голова.

- Идут.

- Обалдеть! - Она деловито зашлепала к плите. Стэн оглянулся:

- С ума сошла? Ты простуженная! Брысь в постель!

- О да! Лечи, лечи же меня, мой повелитель!